| ||
|
<1> Москва, 20 марта 1884 Не раз уже приходилось нам указывать на то странное явление, что возникающие в нашей общественной жизни вопросы часто обсуждаются и решаются не на основании положительных законов и указаний здравого смысла, а в силу произвольных доктрин "либерализма" и "нелиберализма". Как частные, так и должностные лица, как органы прессы, так и общественные корпорации иной раз бывают охвачены чем-то вроде умопомешательства. Единственную надежду в таких случаях приходится возлагать на правительственные учреждения, которые имеют прямою своею обязанностью наблюдение за порядком, точным применением и добросовестным исполнением действующих законоположений. Но от кого же ждать спасения, если и эти учреждения становятся на сторону не закона, а его нарушителей? На основании 1 ст. нашего "Городового положения" "городскому общественному управлению предоставляются попечение и распоряжения по городскому хозяйству и благоустройству". Следующие затем статьи подробно и точно определяют все, что принадлежит к предметам ведомства городского общественного управления, а 9 ст. говорит, что "городское общественное управление в постановлениях и распоряжениях своих не может выходить из круга указанных ему дел. Всякое постановление его, в противность сего состоявшееся, недействительно". То есть, коль скоро Городская дума, как и всякое другое подобное учреждение, выйдет из круга указанных ей дел, то она перестает быть думою и все, что ее рассыпавшиеся члены постановят вне пределов компетенции своего учреждения, но его именем, не только не может быть признано действительным, но и должно подвергать виновных ответственности. Если же допустить, чтоб организованное собрание могло выходить из круга указанных ему занятий, то почему бы заправилам городских и других собраний не предлагать на их обсуждение, например, поведение и характер как частных, так и официальных лиц, и одним вотировать порицание, другим похвалу? Почему этим собраниям по выходе из круга своих занятий не входить в чужие дела или не перерешать правительственные меры? Случаи нарушения общественными собраниями прямого смысла закона стали у нас повторяться в последнее время так часто, что побудили наконец министра внутренних дел обратиться с циркуляром (от 20 января 1884) к губернаторам и предложить им принять меры против незаконных действий общественных собраний. Этот циркуляр мог бы, при всей своей скромности, произвести некоторое отрезвляющее действие на думских болтунов, если б это правительственное распоряжение не было парализовано решением Первого департамента Правительствующего Сената, который безапелляционно решил, что городские думы имеют полное право нарушать закон не только обсуждая дела, выходящие по свойству из пределов ведомства городских общественных учреждений, но и тратя общественные деньги на предметы, чуждые их назначению. Осенью прошлого года были устроены в Петербурге демонстрационные похороны Тургенева. Расходы на этот якобы "либеральный" спектакль приняла на себя Петербургская дума, нарушив этим статьи 139 и 140 (2086 и 2087) Городового положения. На основании вышеприведенной девятой статьи Положения с.-петербургский градоначальник объявил недействительным незаконное постановление Думы. Но думские агитаторы не успокоились: они обратились в Присутствие по городским делам с жалобой на градоначальника, не допускавшего их выйти из закона. Как и следовало ожидать, Присутствие по городским делам признало постановление Думы неправильным и подлежащим отмене. Вы думаете, петербургские думцы опомнились? Нисколько. Они принесли свою жалобу на градоначальника и Присутствие в Первый департамент Правительствующего Сената. Тут, как бы по мановению волшебного жезла, черное стало белым, незаконное законным. В 139 (1086) ст. "Городового положения" подробно перечисляются в двенадцати пунктах все предметы расходов, которые относятся на городские средства. Эти пункты так определенны, что под них никоим образом расходы на тургеневскую тризну подвести было нельзя. Следующая, 140 (1087) ст. гласит так: За удовлетворением указанных в статье 139 потребностей, городские средства могут быть употреблены, по усмотрению Городской думы, на всякие вообще предметы, относящиеся к пользам города и его обывателей и законам не противные. Какие же это предметы, "относящиеся к пользам города и его обывателей и законам не противные"? Очевидно, такие, которые на основании ст. 2 "Положения" принадлежат к предметам ведомства городского общественного управления и "из круга которых", на основании статьи 9, "городское общественное управление в постановлениях и распоряжениях выходить не может". Это: а) дела по устройству сего управления и по городскому хозяйству;
Вот все дела, которые на основании закона могут подлежать обсуждению городских дум и к которым, следовательно, по необходимости должны принадлежать те предметы, относящиеся к пользам города, "его обывателей и законам не противные", на которые статья 140 позволяет думам употреблять городские средства. Это ясно как Божий день, ибо одна статья закона не может же без оговорки разрешать то, что другая статья того же закона запрещает. Если думы не могут обсуждать тех дел, кои не поименованы в ст. 2, то ясно, что оне не могут и делать постановлений о таких делах, а следовательно, и тратить на них городские средства. Как же истолковали эту простую и ясную статью patres conscripti [отцы-сенаторы (лат.)]? Они нашли, что "празднования государственных событий и чествование общественных и литературных деятелей как содействующие умственному и нравственному развитию общества дают право городским управлениям на основании 140 (2087) ст. расходовать суммы из общественной кассы на такие предметы". И вот в силу подобных соображений Правительствующий Сенат постановил: "Считать постановление Петербургской Городской думы о принятии на свой счет расходов по чествованию и погребению И.С. Тургенева правильным". Итак, демонстрация, устроенная ловкими режиссерами по поводу похорон Тургенева, признана Правительствующим Сенатом "предметом, относившимся к пользам города и его обывателей", а компетенция городских дум, точно определенная Высочайше утвержденным "Городовым положением", произвольно расширена Первым департаментом Правительствующего Сената, присоединившим к перечисленным выше шести пунктам, определяющим предметы ведомства городского общественного управления, еще седьмой, а именно предметы, "содействующие умственному и нравственному развитию общества". Всякий понимает, какою эластичностью отличается подобная фраза и как легко подвести под нее все что угодно. При этом празднование государственных событий сравнено с чествованием общественных и литературных деятелей по выбору и указанию думских ораторов... Но позвольте. Статья 140 разрешает думам тратить городские деньги на "предметы, относящиеся к пользам города и его обывателей", только в том случае, если все указанные в статье 139 потребности удовлетворены. Может ли Петербургская дума доказать, что она соблюла это условие? И позаботился ли Первый департамент справиться о том, действительно ли Петербургская дума, удовлетворив все потребности, указанные в ст. 139, бросила общественные деньги на тургеневскую демонстрацию? Не далее как 6 февраля ревизионная комиссия Петербургской думы представила городскому голове доклад как по ревизии отчета, так и по порученной ей фактической ревизии деятельности исполнительных комиссий и депутатов. Из этого доклада видим, что Петербургская дума собирает с 861 тысячи душ, составляющих население Петербурга, сумму в 5 миллионов 713 тысяч рублей. На эти средства содержится все петербургское благоустройство, и расходы на него так значительны, что бюджетный год, проверенный ревизионною комиссией, кончился дефицитом. Но, может быть, благоустройство Петербурга действительно образцовое? Увы! ревизионная комиссия рисует нам ужасающие картины этого благоустройства. Возьмем для примера городской приют для первоначального призрения душевнобольных: В низких комнатах этого старого, плохо выстроенного двухэтажного домика содержится 60 человек умалишенных. Они живут в настоящих клетушках по 4 и 6 кроватей в каждой. Никаких приспособлений ввиду особого назначения этого дома нет. Печи обыкновенные, так что сторож, затопив печку, должен стоять при ней, иначе больные что-нибудь сделают с огнем. Ванных комнат две на 60 человек, но и они просто сырые, холодные чуланы; отхожие места отвратительны. Ни одно окно, ни одна дверь не приспособлены к тому, чтобы служить именно в приюте для душевнобольных: выбить окно, выломать дверь, истерзать себя при этом обломками стекол не представляет здесь для больного ни малейшего затруднения. Ни воздуха, ни простора, ни какого-либо удобства нет ни малейшего. Так называемая зала, куда сталкивается десятка два-три больных, представляет собою скорее мрачный чулан, нежели подобие комнаты. Некоторые больные страшно кричат, коих нельзя уединить, и все страдают ото всего неприятного, что сопровождает чью-либо болезнь... Одного этого примера из многих вполне достаточно, чтобы составить себе понятие о том, имеет ли Петербургская дума право бросать чужие деньги на посторонние, хотя бы и "либеральные", предметы. Решение Сената уже принесло свои плоды. Петербургская дума, торжествуя свою победу над градоначальником, почувствовала потребность устроить демонстрацию против вышеупомянутого циркуляра министра внутренних дел. Для этого пригодился ей первый встретившийся случай. В Петербург приехал для постановки своей пьесы немецкий писатель г. Шпильгаген. Городская дума делает этот приезд предметом своих обсуждений и решает, что городской голова, его товарищ и член управы должны встретить г. Шпильгагена на вокзале железной дороги и затем приветствовать его на театральных подмостках во время представления пьесы. Бессмыслие этого постановления было до того очевидно, что весь Петербург захохотал. Но думские "интеллигенты" крепко ухватились за свою гениальную мысль: с одной стороны, причислить Шпильгагена "к своим", а с другой — сыграть неприятную шутку градоначальнику и министру. Настали в Думе бурные заседания; гласные, блиставшие почти всегда своим отсутствием, когда дело шло о прямых их обязанностях, то есть о благоустройстве города*, собирались в полном составе, чтобы, позабыв о мостовых и больницах, болтать о поэтическом достоинстве немецкого писателя и о том, просто ли его приветствовать (по предложению г. Михельсона) или предложить ему посетить скотобойни (по предложению г. Стасюлевича) или же, наконец, соединить приветствие со скотобойнями (по предложению г. Лихачева). ______________________ * "Заседания Думы идут вяло, апатично, текущие дела откладываются до бесконечности, гласных собирается средним числом меньше четвертой части всего состава, и только выборы с назначением окладов и вообще дела, лично для гласных небезвыгодные, привлекают внимание последних. Еще в 1875 году в Думе был возбужден вопрос об абсентеизме гласных. Особая комиссия, избранная Думой но этому поводу, нашла, что некоторые гласные в течение двух лет со времени их избрания не были ни в одном заседании, некоторые были только по разу или по два. Комиссия нашла единственное средство — ходатайствовать о разрешении рассматривать дела независимо от количества явившихся гласных — другими словами, узаконить незаконную неявку гласных" ("Новости", № 61). ______________________ В конце концов было принято постановление, на основании которого городская депутация, имея во главе городского голову г. Глазунова, отправилась на квартиру к изумленному г. Шпильгагену чтобы сказать ему какие-то приветственные фразы. Хорошее мнение составит себе немецкий писатель о русских думах, о России! Правда, на этот раз Дума не тратила городских денег на свою затею, зато она осрамила Россию. Но кто же теперь призовет ошалевших думцев к порядку? Петербургский градоначальник? Едва ли. Его к этому, правда, обязывает закон и недавний циркуляр министра, но что ему за охота снова получить от Правительствующего Сената выговор за то, что он действовал по закону и исполнял требования правительства? Да наконец, скажите, способно ли такое учреждение, как Городская дума, составленная для известных целей, заботиться об умственном развитии общества? Не грубая ли ложь возбуждать вопрос, например, о достоинствах литератора, поэта, художника в Городской думе, состоящей из лиц, вовсе не подготовленных и не призванных к обсуждению подобных вопросов, лиц почтенных, но нередко полуграмотных? Может ли закон, может ли правительство, может ли, наконец, здравый смысл и честное чувство дозволить, чтобы людей официально дурачили? Не значит ли дурачить людей, притом официально, заставляя их судить по вопросам, о которых они никакого суждения иметь не могут? Кто же, в сущности, тратит городские деньги на умственное и нравственное развитие общества? Гласные ли Думы или негласные вожаки, принявшие на себя заботу о нашем нравственном и умственном воспитании? Тургеневская тризна свидетельствует о быстроте, с какою совершается наш прогресс, то есть наша катавасия (от греческого [нисхождение (греч.)]). Умри этот даровитый писатель лет за десять пред сим, могло ли бы тогда состояться подобное зрелище? А литературный талант Тургенева был тогда в полной силе, его лучшие повести и рассказы были тогда уже написаны; но он был тогда в опале, да и правительство, так торжественно хоронившее его, не вступало еще тогда в должность. Тогда это новое правительство только еще забирало силу и могло действовать только исподтишка. Теперь оно господствует, сменяя повсюду старую, сконфуженную, уходящую власть и надо всеми публичными местами водружая свой флаг и прибивая щиты с мадьярскими надписями. Между тем покойный Тургенев, в последнее десятилетие своей жизни ничего не прибавивший к его литературной славе, успел выслужиться пред новыми властями, выслужиться не литературными произведениями, но доблестным переходом от старого правительства к новому. За свои гражданские заслуги он был награжден от новых властей почестями при жизни и еще более по смерти. Хоронили его не как литератора, а как спасителя отечества, как народного героя, которого имя с благословениями произносится разно и в раззолоченных палатах, и под соломенною крышей, и в среде литературной, и между безграмотным людом, не только в Обществе любителей русской словесности при председателе Юрьеве и секретаре Гольцеве, но и в сословиях русского народа, в городских думах, судебных установлениях, не говоря уже об учебных заведениях, где старое правительство в былые годы, когда было в силе, высекло бы ученика, пойманного на чтении иных повестей и рассказов Тургенева. Тризна по Тургеневе не была свободным выражением чувства ценителей литературы. Это было делом официального свойства. Это было делом правительства, — только какого? В самом деле, что случилось? Умер писатель, оставивший ряд произведений, отличающихся артистическою тонкостью отделки, живописавший нравы искусственной общественной среды, изображавший большею частию типы людей вычурных и ломаных и фазы нашей худосочной, патологической, пораженной психозою интеллигенции, и вот Российская Империя облекается в траур, звонит во все колокола и является в лице своих официальных представителей с венками и значками присутствовать при печальной процессии похорон. Что означает это явление? То ли, что весь русский народ, который упрекается в невежестве и варварстве, вдруг превратился в гастронома эстетики? Или то, что организованные учреждения и общества были вызваны на торжественную демонстрацию правительством, — но каким? Sunm cuique [каждому свое (лат.)]. Государству все обязательное, свободному творчеству свободное чествование. Достойно чествовать ученого, мыслителя, поэта, художника могут только люди, способные ценить их произведения, и во всяком случае не официально, а свободно. А официальные всенародные демонстрации могут быть только делом правительства. Только оно может и вызывать, и организовывать общественные демонстрации. Какое же правительство организует у нас общественные демонстрации и к какой правительственной системе принадлежит Правительствующий Сенат, разрешающий гг. Семевским, Стасюлевичам, Михельсонам тратить городские деньги на наше умственное и нравственное воспитание? <2> Москва, 26 марта 1884 Во вчерашнем, сегодня пришедшем сюда нумере "Правительственного Вестника" напечатано следующее изумившее нас сообщение: В передовой статье № 80 газеты "Московские Ведомости" говорится о состоявшемся в Первом департаменте Правительствующего Сената, безапелляционно, решении, которым признано правильным постановление Петербургской Городской думы о принятии на свой счет расходов но чествованию и погребению И.С. Тургенева, причем, но свидетельству помянутой газеты, решение это было основано на следующих соображениях: "Празднования государственных событий и чествование общественных и литературных деятелей как содействующие умственному и нравственному развитию общества дают право городским управлениям на основании 140 (2087) ст. расходовать суммы из общественной кассы на такие предметы".
Опровержение это не могло не изумить нас, хотя мы и привыкли ко всякого рода странностям. Нам поставляется в упрек сообщение будто бы неверных сведений о решении Сената по делу о расходовании Петербургскою Городскою думой общественных денег на похороны Тургенева, между тем как "Московские Ведомости" были единственною газетой, в которой не сообщалось никаких сведений по этому предмету, в то время как все русские газеты сообщали именно те сведения, которые таксируются в вышеприведенном опровержении неверными. Почти за месяц до появления нашей статьи во всех русских газетах, 27 и 28 февраля, появилось следующее дословно тождественное и по тону как бы официальное сообщение: В Первом департаменте Правительствующего Сената на этих днях рассматривалась одна частная жалоба, разрешение которой выдвинуло и разъяснило весьма важный в принципиальном отношении вопрос о праве расходования городскими общественными управлениями сумм на предметы, не имеющие характера специально местных нужд и потребностей. Поводом к возбуждению упомянутого дела послужило постановление Петербургской Городской думы о чествовании памяти покойного И.С. Тургенева погребением последнего на счет города. Такое постановление Думы было протестовано с.-петербургским градоначальником, который находил, что городское управление не имеет права расходовать суммы на предметы, не имеющие характера "местных нужд". Городская дума обратилась но этому поводу с отношением в Присутствие по городским делам, но последнее признало постановление Думы неправильным и подлежащим отмене. Ввиду такого решения Присутствия по городским делам Петербургская дума принесла жалобу в Первый департамент Правительствующего Сената.
"Московские Ведомости" не только не перепечатали этого сообщения, но ни слова не упоминали о сенатском решении. Нам показалось это торжествующее сообщение преждевременным, и, признаемся, мы действительно полагали, что заключающиеся в нем сведения не совсем верны. Чрез двенадцать дней, 10 марта, в "С.-Петербургских Ведомостях" в передовой статье возобновлена была речь об упомянутом сенатском решении, причем сказано: Недавно Дума выиграла в Сенате дело, возбужденное ею по случаю протеста градоначальника против правильности расхода городских сумм на чествование похорон И.С. Тургенева. Расход состоялся в силу того соображения, что на Думе лежит забота не только о материальных путях и водопроводах, но и о духовных каналах жителей Петербурга и о нравственном их развитии. Сенат отклонил протест градоначальника. Затем прошло еще около двух недель, в "Московских Ведомостях" по-прежнему не было ни слова об этом предмете. Мы все ждали разъяснения в "Правительственном Вестнике". № 80 нашей газеты, где появилась статья о сенатском решении, вышел 21 марта, то есть на 24 день после того как все русские газеты в один голос протрубили те сведения, которые вдруг теперь "Правительственный Вестник" объявляет неверными, приписывая их нам. Зачем же он почти целый месяц оставлял публику под гнетом этих сведений? Если вначале мы сомневались в них, то эти, по прошествии столь долгого времени не опровергнутые в "Правительственном Вестнике" сведения мы не могли не счесть верными, а признав верными, не могли не высказаться против возмутительной аномалии, на которую они указывали. Если бы сенатское решение не было основано на тех странных соображениях, которые сообщались во всех газетах, то как же мог бы умолчать об этом "Правительственный Вестник", который так быстро отозвался на нашу статью? Что должна подумать публика? Она, естественно, подумает, что в Сенате теперь только, после нашей статьи, спохватились, что дело вышло не ладно. Сообщение "Правительственного Вестника" придает какое-то особое значение слову безапелляционно, которое проскользнуло в нашей статье. Но слово это, очевидно, употреблено было нами не в точном своем смысле, так как Первый департамент Сената не есть судебная инстанция, на решения которой подаются апелляционные жалобы. Тем не менее мы имели полное право считать решение, о котором идет речь, окончательно состоявшимся; ибо во всех газетах было сообщено, а в "Правительственном Вестнике" не было опровергнуто, что Сенат, вопреки протесту градоначальника, признал постановление Думы правильным. Да, наконец, сила не в том, будет ли отменено или изменено это решение; печальный интерес этого дела заключается в том, что Первый департамент Правительствующего Сената нашел правильным, чтобы приставленные к общественной кассе лица распоряжались ею по своему произволу, не стесняясь определениями закона. Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1884. 21 марта. № 80; 27 марта. № 86.
Михаил Никифорович Катков (1818-1887) — русский публицист, философ, литературный критик, издатель журнала "Русский вестник", редактор-издатель газеты "Московские ведомости".
| ||
|