Д.Б. Кедрин
Свадьба

На главную

Произведения Д.Б. Кедрина




      Царь Дакии,
      Господень бич,
      Аттила, —
      Предшественник
      Железного Хромца,
      Рожденного седым,
      С кровавым сгустком
      В ладони детской, —
      Поводырь убийц,
      Кормивший смертью с острия меча
      Растерзанный и падший мир,
      Работник,
      Оравший твердь копьем,
      Дикарь,
      С петель
      Сорвавший дверь Европы,—
      Был уродец.

      Большеголовый,
      Щуплый, как дитя,
      Он походил на карлика,
      И копоть
      Изрубленной мечами смуглоты
      На шишковатом лбу его лежала.

      Жег взгляд его, как греческий огонь,
      Рыжели волосы его, как ворох
      Изломанных орлиных перьев.
      Мир
      В его ладони детской был — как птица,
      Как воробей,
      Которого вольна,
      Играя, задушить рука ребенка.

      Водоворот его орды крутил
      Тьму человечьих щеп,
      Всю сволочь мира:
      Германец — увалень,
      Проныра — беглый раб,
      Грек — ренегат, порочный и лукавый,
      Косой монгол и вороватый скиф
      Кладь громоздили на ее телеги.

      Костры шипели.
      Женщины бранились.
      В навозе дети пачкали зады.
      Ослы рыдали.
      На горбах верблюжьих,
      Бродя, скисало в бурдюках вино.
      Косматые лошадки в тороках
      Едва тащили, оступаясь, всю
      Монастырей разграбленную святость.
      Вонючий мул в оческах гривы нес
      Бесценные закладки папских библий,
      И по пути колол ему бока
      Украденным клейнодом —
      Царским скиптром—
      Хромой дикарь,
      Свою дурную хворь
      Одетым в рубища патрицианкам
      Даривший снисходительно...
      Орда
      Шла в золоте,
      На кладах почивала!

      Один Аттила — голову во сне
      Покоил на простой луке седельной,
      Был целомудр,
      Пил только воду,
      Ел
      Отвар ячменный в деревянной чаше.
      Он лишь один — диковинный урод —
      Не понимал, как хмель врачует сердце,
      Как мучит женская любовь,
      Как страсть
      Сухим морозом тело сотрясает.
      Косматый волхв славянский говорил,
      Что, глядя в зеркало меча,
      Аттила
      Провидит будущее,
      Тайный смысл
      Безмерного течения на Запад
      Азийских толп...
      И впрямь Аттила знал
      Судьбу свою — водителя народов.
      Зажавший плоть в железном кулаке,
      В поту ходивший с лейкою кровавой
      Над пажитью костей и черепов,
      Садовник бед, он жил для урожая,
      Собрать который внукам суждено!

      Кто знает — где Аттила повстречал
      Прелестную парфянскую царевну?
      Неведомо!
      Кто знает— какова
      Она была?
      Бог весть!

      Но посетило Аттилу чувство,
      И свила любовь
      Свое гнездо в его дремучем сердце.

      В бревенчатом дубовом терему
      Играли свадьбу.
      На столах дубовых
      Дымилась снедь.
      Дубовых скамей ряд
      Под грузом ляжек каменных ломился.
      Пыланьем факелов,
      Мерцаньем плошек
      Был озарен тот сумрачный чертог.
      Свет ударял в сарматские щиты,
      Блуждал в мечах, перекрестивших стены,
      Лизал ножи...
      Кабанья голова,
      На пир ощерясь мертвыми клыками.
      Венчала стол,
      И голуби в меду
      Дразнили нежностью неизреченной!

      Уже скамейки рушились,
      Уже
      Ребрастый пес, пинаемый ногами,
      Лизал блевоту с деревянных ртов
      Давно бесчувственных, как бревна, пьяниц,
      Сброд пировал.
      Тут колотил шута
      Воловьей костью варвар низколобый,
      Там хохотал, зажмурив очи, гунн,
      Багроволикий и рыжебородый,
      Блаженно запустивший пятерню
      В копну волос свалявшихся и вшивых.

      Звучала брань.
      Гудели днища бубнов,
      Стонали домбры.
      Детским альтом пел
      Седой кастрат, бежавший из капеллы.
      И длился пир...

      А над бесчинством пира,
      Над дикой свадьбой,
      Очумев в дыму,
      Меж закопченных стен чертога
      Летал, на цепь посаженный, орел —
      Полуслепой, встревоженный, тяжелый.
      Он факелы горящие сшибал
      Отяжелевшими в плену крылами,
      И в лужах гасли уголья, шипя,
      И бражников огарки обжигали,
      И сброд рычал,
      И тень орлиных крыл,
      Как тень беды, носилась по чертогу!..

      Средь буйства сборища
      На грубом троне
      Звездой сиял чудовищней жених.
      Впервые в жизни сбросив плащ верблюжий
      С широких плеч солдата, он надел
      И бронзовые серьги, и железный
      Венец царя.
      Впервые в жизни он
      У смуглой кисти застегнул широкий
      Серебряный браслет,
      И в первый раз
      Застежек золоченые жуки
      Его хитон пурпуровый пятнали.

      Он кубками вливал в себя вино
      И мясо жирное терзал руками.
      Был потен лоб его.
      С блестящих губ
      Вдоль подбородка жир бараний стылый,
      Белея, тек на бороду его.
      Как у совы полночной,
      Округлились

      Его вином налитые глаза.
      Его икота била.
      Молотками
      Гвоздил его железные виски
      Всесильный хмель.

      В текучих смерчах — черных
      И пламенных —
      Плыл перед ним чертог.
      Сквозь черноту и пламя проступали
      В глазах подобья шаткие вещей
      И рушились в бездонные провалы!
      Хмель клал его плашмя,
      Хмель наливал
      Железом руки,
      Темнотой — глазницы,
      Но с каменным упрямством дикаря,
      Которым он создал себя,
      Которым
      Он в долгих битвах изводил врагов,
      Дикарь борол и в этом ратоборстве:
      Поверженный,
      Он поднимался вновь,
      Пил, хохотал, и ел, и сквернословил!

      Так веселился он.
      Казалось, весь
      Он хочет выплеснуть себя, как чашу.
      Казалось, что единым духом — всю
      Он хочет выпить жизнь свою.
      Казалось,
      Всю мощь души,
      Всю тела чистоту
      Аттила хочет расточить в разгуле!

      Когда ж, шатаясь,
      Весь побагровев,
      Весь потрясаем диким вожделеньем,
      Ступил Аттила на ночной порог
      Невесты сокровенного покоя, —
      Не кончив песни, замолчал кастрат,
      Утихли домбры,
      Смолкли крики пира,
      И тот порог посыпали пшеном...

      Любовь!
      Ты дверь, куда мы все стучим,
      Путь в то гнездо, где девять кратких лун
      Мы, прислонив колени к подбородку,
      Блаженно ощущаем бытие,
      Еще не отягченное сознаньем!..

      Ночь шла.
      Как вдруг
      Из брачного чертога
      К пирующим донесся женский вопль...
      Валя столы,
      Гудя пчелиным роем,
      Толпою свадьба ринулась туда,
      Взломала дверь и замерла у входа:
      Мерцал ночник,
      У ложа на ковре,
      Закинув голову, лежал Аттила.
      Он умирал.
      Икая и хрипя,
      Он скреб ковер и поводил ногами,
      Как бы отталкивая смерть.
      Зрачки
      Остекленевшие свои уставя
      На ком-то зримом одному ему,
      Он коченел, мертвел и ужасался.
      И если бы все полчища его,
      Звеня мечами, кинулись на помощь
      К нему,
      И плотно б сдвинули щиты,
      И копьями б его загородили,—
      Раздвинув копья,
      Разведя мечи,
      Прошел бы среди них его противник,
      За шиворот поднял бы дикаря,
      Поставил бы на страшный поединок
      И поборол бы вновь...
      Так он лежал,
      Весь расточенный,
      Весь опустошенный
      И двигал шеей,
      Как бы удивлен,
      Что руки смерти
      Крепче рук Аттилы.

      Так сердца взрывчатая полнота
      Разорвала воловью оболочку —
      И он погиб,
      И женщина была
      В его пути тем камнем, о который
      Споткнулась жизнь его на всем скаку!

      Мерцал ночник,
      И девушка в углу,
      Стуча зубами, молча содрогалась.
      Как спирт и сахар, тек в окно рассвет,
      Кричал петух.
      И выпитая чаша
      У ног вождя валялась на полу,
      И сам он был — как выпитая чаша.

      Тогда была отведена река,
      Кремнистое и гальчатое русло
      Обнажено лопатами, —
      И в нем
      Была рабами вырыта могила.

      Волы в ярмах, украшенных цветами,
      Торжественно везли один в другом —
      Гроб золотой, серебряный и медный.
      И в третьем —
      Самом маленьком гробу —
      Уродливый,
      Немой,
      Большеголовый,
      Покоился невиданный мертвец.

      Сыграли тризну, и вождя зарыли.
      Разравнивая холм,
      Над ним прошли
      Бесчисленные полчища азийцев,
      Реку вернули в прежнее русло,
      Рабов зарезали
      И скрылись в степи.
      И черная
      Властительная ночь,
      В оправе грубых северных созвездий,
      Осела крепким
      Угольным пластом,
      Крылом совы простерлась над могилой.

              1933, 1940


Впервые опубликовано: Дмитрий Кедрин. Избранное. М. 1957. С. 232, под загл. «Варвар».

Дмитрий Борисович Кедрин (1907—1945) — русский советский поэт, переводчик, журналист.


На главную

Произведения Д.Б. Кедрина

Монастыри и храмы Северо-запада