| ||
|
Мюнхен 7/19 октября, 1829 Я сейчас возвратился от Шеллинга. Ходил просить позволения слушать его лекции и проговорил с ним около часа. Но что тебе сказать о Шеллинге? Не можешь вообразить, какое странное чувство испытываешь, когда увидишь наконец эту седую голову, которая может быть первая в своем веке; когда сидишь с глазу на глаз с Шеллингом? Так как завтра уже начинается курс, следовательно, откладывать моих визитов профессорам было нельзя, — то я и отправился сего дня прямо к Шеллингу. Меня встретила девушка лет девятнадцати, недурная собой, с маленькой сестрою лет девяти, и когда я спросил, здесь ли живет der Herr geheime Hoffrath v. Schelling [Господин тайный советник фон Шеллинг (нем.)], сказала маленькой: «Sieh doch nash ob der Papa zu Hause ist?» [Посмотри же, дома ли папа? (нем.)] А сама между тем начала говорить со мною по-французски о погоде. Наконец маленькая дочка возвратилась, и сказала, что Шеллинг просит меня взойти на минуту в приемную комнату, а сам сейчас выйдет. Гостиная — маленькая комнатка шагов в одиннадцать вдоль и поперек и не только имеющая вид простоты, но даже бедности; вся мебель состоит в маленьком диванчике и трех стульях, а на голых стенах, несколько закопченных, висит один маленький эстамп, представляющий очерк какой-то фигуры, едва видной в лучах света, и вокруг нее молящийся народ. Но я не успел рассмотреть этот эстамп хорошенько. Минут пять ходил я взад и вперед по комнате, наконец, отворилась дверь — и вошел Шеллинг, но совсем не такой, каким я себе воображал его, что никак нельзя сказать по его наружности: это Шеллинг! Я думал найти старика дряхлого, больного и угрюмого, — человека, раздавленного под тяжелой ношей мысли, какого видал на портретах Канта; но я увидел человека по наружности лет сорока, среднего роста, седого, несколько бледного, но Геркулеса по крепости сложения, с лицом спокойным и ясным. Глаза его светло-голубые, лицо кругловатое, лоб крутой, нос несколько вздернутый к верху сократически, верхняя губа довольно длинная, и несколько выдававшаяся вперед, но несмотря на то, черты лица довольно стройные, и лицо, хотя округло, но сухое; вообще он, кажется, весь составлен из одних жил и костей. Определить выражение его лица всего труднее: в нем ничего определенного не выражается, и вместе с тем лицо ко всем выражениям способное; М., говоривший, что выражение лица на портрете Жан Поля слишком индивидуально, назвал бы выражение Шеллингово абсолютным. Только в нижней части лица видна какая-то энергия, и легкий оттенок задумчивости в глазах, когда он перестает говорить. Но когда он, опустив на минуту глаза в землю, вдруг взглянет, какая-то молния блеснет в его глазах, обыкновенно совершенно спокойных. — Вот все, что можно сказать о наружности Шеллинга, но если будет случай заметить хорошенько его профиль, постараюсь вырезать его силуэт, и тогда пришлю. Он встретил меня извинением, что заставил дожидаться, и просил войти в другую комнату, которая, как кажется, его кабинет. Здесь, говоря с Шеллингом, я ничего не мог заметить, кроме кипы бумаг на большом столе, и нескольких рядов книг на досках, прибитых к стене. Когда я сказал, что желаю слушать его лекции, он отвечал, что очень рад, если хотя чем-нибудь может мне быть полезен, и просил адресоваться к нему во всем, что он может сделать. Он посадил меня на диван, а сам сел предо мною на стуле, и с вопроса, долго ли я намерен остаться здесь, начал говорить о здешних способах, собраниях по части искусств и библиотеках; потом, спросивши в каком состоянии осталась библиотека Московского университета после пожара, начал расспрашивать о Москве, Лодере, с которым был знаком; на каком языке немецкие профессора читают у нас лекции, много ли занимаются латинским языком в университете. «Ну хорошо, — сказал он между прочим, — в медицинском отделении искони уже введен латинский язык и необходим; но если бы, например, читать в Москве философию на латинском языке, думаете ли вы, что нашлись бы слушатели?» Я отвечал, что большая часть слушателей, способных понимать лекции философические, были бы способны понимать их и на латинском языке, но что впрочем немецким языком занимаются в России еще гораздо больше. От университета он перешел к образу жизни москвичей, говорил, что воображает в Москве большое разнообразие во всех отношениях, смешение азиатской роскоши и обычаев с европейским образованием; расспрашивая о состоянии нашей литературы, говорил, что он слышал, что она делает быстрые шаги, что у нас драматическое искусство процветает, особенно, что есть отличные комики, но в последнем по несчастию я не смог подтвердить его мнение. Потом он перешел к настоящей войне. — России, сказал он, суждено великое назначение, и никогда еще она не выказывала своего могущества в такой полноте, как теперь; теперь в первый раз вся Европа, по крайней мере все благомыслящие, смотрят на нее с участием и желанием успеха; жалеют только, что в настоящем положении ее требования, может быть, слишком умеренны. Он говорил о трудностях русского языка для иностранцев, и как важно между тем было бы его изучение; хвалил его звучность, говорил, что очень много слышал о нашем Жуковском, и что по всем слухам это должно быть человек отличный. Очень хвалил Тютчева: «das ist ein sehr aufgezeichneter Mensch [Это великолепный человек (нем.)], — сказал он между прочим, — ein seher unterrichteter Mensch, mit dem man sich immer unterhaelt [Это очень осведомленный человек, с которым всегда охота общаться (нем.)]. — И когда, наконец, я встал, чтобы идти, он спросил мое имя, и сказал, что ему очень приятно было бы, если бы я иногда навещал его по вечерам; и это приглашение повторил два раза. Вот тебе покуда все, что мог запомнить из слов Шеллинга. Голос его довольно тихий и густой; он говорит не медленно и не скоро и несколько отрывисто. Разговор его так прост, жив и неразмерен, что неюльно забываешь, что говоришь с этим огромным Шеллингом; вообще он очень умеет сделать положение своего соразговаривающего ловким. Впервые опубликовано: Московский вестник. 1830. Ч. 1. № 1. С. 111-116.
Киреевский Петр Васильевич (1808-1856) — русский писатель, переводчик, фольклорист, археограф, младший брат И.В. Киреевского. Владел семью языками. | ||
|