А.А. Кизеветтер
Посадская община в России XVIII столетия

На главную

Произведения А.А. Кизеветтера


В истории городского самоуправления в России представляет некоторый особенный интерес период, протекший от муниципальной реформы Петра I до издания городового положения Екатерины II. За этот период городское управление становится полем взаимного столкновения глубоко архаических условий городской жизни с правительственными попытками двинуть городскую жизнь на новые пути по западноевропейским образцам. Магистратский регламент Петра I рассматривает русский город как культурный центр, как рассадник торгово-промышленного прогресса, просвещения и благоустройства и, соответственно этому, наделяет город правами и органами самоуправления в виде системы магистратских учреждений. Эти мечты преобразователя, несомненно, опережали русскую действительность того времени. Конечно, в течение XVIII столетия обороты внутренней и внешней торговли России и концентрация промышленности делали несомненные успехи сравнительно с эпохой московского царства. Но, несмотря на эти успехи, империя XVIII столетия все же оставалась по преимуществу страной натурального хозяйства и мелкой домашней промышленности. Это обнаруживается в целом ряде явлений: в области внешней торговли — в преимущественном вывозе сырья и преимущественном привозе фабрикатов; в пассивной роли, которая выпадала на долю русского купечества в оборотах внешней торговли; в полной зависимости этого купечества от иностранных посредников. В области внутренней торговли — в разобщенности внутренних рынков, в преобладании ярмарочной торговли, в хаотической пестроте торговых цен по соседним районам и в резких и капризных колебаниях этих цен по смежным годам. В области промышленности — в решительном преобладании крестьянской кустарной промышленности над начальными опытами фабричных предприятий. Во многих и притом весьма важных отраслях промышленности фабричное производство возникает впервые лишь в первой половине XVIII столетия, а в некоторых отраслях — не ранее второй половины этого столетия.

Соответственно с указанным направлением народного хозяйства и город в XVIII столетии не мог стать специфическим центром торговли и промышленности. Городской рынок глохнул под давлением конкуренции мелких уездных торжков, купеческая фабрика быстро уступала преобладающее место фабрике дворянской. Не располагая достаточными ресурсами для экономической самозащиты, городское купечество стремилось укрыться под охрану государственной регламентации народнохозяйственных отношений, домогалось установления монополизации в его руках торгов и промыслов законодательным порядком. Кое в чем правительство старалось помочь ему такого рода распоряжениями. Но то была помощь в достаточной мере эфемерная, и искусственно воздвигнутые привилегии и монополии плохо сдерживали напор жизненных условий.

Сплетение этих жизненных условий складывалось неблагоприятно для развития городской культуры в России XVIII столетия, и город того времени представлял собой хрупкий, экономически слабый организм, не имевший под собой питательной почвы. На бумаге в законодательных предначертаниях город вступал в период пышного расцвета. В действительности он еще не выступил из зачаточного периода своего развития. Власть налагала на город известные требования и обязанности, исходя из представления о его полной жизнеспособности. Жизнь представляла городскому населению слишком немного ресурсов для выполнения этих требований и обязательств. Как же отражался этот конфликт между запросами власти и данными жизни на фактическом состоянии городской общины того времени? Освещению этого вопроса посвящена моя книга, озаглавленная одинаково с настоящей статьей и основанная на изучении архивных дел старых магистратских учреждений*. Знакомство с названными документами дает возможность очертить состояние городской общины за интересующий меня период с трех сторон: 1) со стороны ее социального состава, 2) со стороны возложенного на нее государственного тягла и 3) со стороны развивавшегося в ее рамках общественного самоуправления.

______________________

* Кизеветтер А.А. Посадская община в России XVIII столетия. М., 1903 г.

______________________

Ввиду того, что в моей книге мне не пришлось изложить результаты своих изысканий в достаточно сжатой и подходящей для неспециалистов форме, я решаюсь предложить вниманию читателей настоящий краткий обзор тех главнейших положений, к которым меня привели наблюдения над архивным материалом в трех вышеуказанных направлениях.

В империи XVIII века, так же как и в московском царстве, городская община являлась посадской общиной, т.е., не обнимая всей совокупности городского населения, включала в себя лишь тяглецов, живших на посаде и отправлявших специальное посадское тягло. Личный состав этой посадской общины определялся двумя основными началами:

1) наследственностью посадского состояния и 2) профессиональным характером посадского тягла. Применение этих двух начал, как сейчас увидим, нередко шло, так сказать, наперерез друг другу. Профессиональный характер посадского тягла получал двоякое выражение: 1) он выражался в том, что всем, не вложившимся в посадское тягло, запрещалось иметь торговлю и промыслы в пределах посада и 2) в том, что для вступления в посадскую общину со стороны требовалась наличность у вступающего лица торга и промысла установленного размера. По узаконениям Петра I вступление в посадское тягло рассматривалось как право непосадских торговцев, которым они могли пользоваться по своей доброй воле. По узаконениям Елизаветы, когда свобода уездного торга была уничтожена, уездным торговцам, не желающим прекратить торг, было уже вменено в обязанность приписываться к какой-либо посадской общине. Но как в том, так и в другом случае вступление в посадскую общину одинаково обусловливалось наличностью торгово-промышленного капитала установленного размера.

Последовательное применение начала профессионального характера посадского тягла требовало бы также и обязательного выключения из состава посадской общины тех ее членов, которые в силу каких-либо обстоятельств отбились от торгов и промыслов. Но в этом случае выступало противодействующее начало наследственности и безвыходности посадского состояния*. Действиями этих начал объяснялось прикрепление к общинному посадскому тяглу и таких элементов населения, которые уже утрачивали всякую связь с торгово-промышленной деятельностью на посаде, а так как экономическая действительность того времени не благоприятствовала крепости и устойчивости торгово-промышленных предприятий, то мы и не будем удивлены, встретив в составе посадской общины изучаемой эпохи значительный контингент лиц, не имевших ни торгов, ни промыслов, живших огородничеством, землепашеством и наемной черной работой.

______________________

* Случаи выхода из посадского состояния, рассмотренные в моей книге, все имеют эпизодический характер.

______________________

Минуя разобранные в моей книге вопросы о порядке зачисления в посадскую общину новых членов и о порядке перемещения посадских тяглецов из одной общины в другую, я прямо отмечу в связи с только что сказанным господствующие черты социальной физиономии типичной посадской общины XVIII столетия.

Магистратский регламент Петра Великого установил следующее расчленение городского населения: i) городские обыватели, "кроме посадских": шляхетство, духовенство, иностранцы, г) регулярное гражданство, разделявшееся на первую и вторую гильдии, между которыми граждане распределялись по различию профессий, а не по размерам животов и промыслов, как это было при старом делении посадских людей на статьи, и 3) "подлые люди", не принадлежавшие к регулярным гражданам, но тоже "счислявшиеся с гражданством" и состоявшие под ведением магистратских учреждений.

Это деление, установленное регламентом главного магистрата, в действительности не было применено и еще при Петре подверглось существенным изменениям. Две гильдии были заменены тремя уже в 20-х годах XVIII столетия, причем на практике деление на гильдии совершенно совпало со старым делением на три статьи, т.е. по гильдиям стало распределяться городское купечество не по видам их торговой деятельности, а по размерам их животов и промыслов. Ремесленники городские, отнесенные магистратским регламентом ко 2-й гильдии, составили особый разряд цеховых, учрежденный в 20-х же годах XVIII столетия. Таким образом, в конце концов установилось разделение на следующие разряды посадского населения, совпавшее и с разделением на экономические группы, входившие в состав этого населения: 1) посадское купечество трех гильдий или статей, 2) цеховые ремесленники и 3) подлые люди, т.е. огородники и чернорабочие.

Статистические наблюдения, которые оказалось возможным сделать на основании разработанного мной материала, приводят к заключению, что посадская община XVIII столетия не была по своей бытовой социальной физиономии не только исключительно, но даже и преимущественно торговой, купеческой общиной: купцы, имевшие торги к портам и пограничным таможням, вместе с купцами, имевшими лавочные торги в своем городе, — составляли менее половины посадского населения по всей России, а несколько более половины его (около 58 %) состояло из ремесленников, огородников и чернорабочих. Затем в составе самого гильдейского купечества замечалось весьма резкое численное преобладание низшей гильдии над второй и особенно первой гильдиями. Таким образом, типичная посадская община XVIII столетия — небольшая пирамидка с широким основанием в виде "подлого" гражданства и с очень тонкой верхушкой в виде малочисленной группы первостепенных купцов.

Таковы главнейшие заключения, к которым я пришел в результате первой части своего исследования. Затем я поставил себе задачей проследить, какую роль играли названные разряды посадского поселения: 1) в организации посадского общинного тягла и 2) в организации посадского общинного самоуправления.

Посадское тягло состояло из служб и податных платежей.

Вторая часть моей книги заключает в себе анализ посадских служб, третья часть — анализ посадских платежей.

Относительно посадских служб я ограничусь здесь самыми краткими замечаниями. Это были службы при различных казенных учреждениях в качестве счетчиков, оценщиков, браковщиков, целовальников, при приеме и выдаче разных казенных вещей и т.п.; затем — службы при казенной продаже питей, соли и других казенных товаров, при таможнях, при казенных мостах и других казенных оброчных статьях; далее — службы при городской торговой и общей полиции и при различных казенных сборах с посадского населения. Тяжесть этих служб, отрывавших посадских людей на долгое время от их собственных торговых дел, обусловливалась: 1) обилием самих служб, 2) неопределенностью состава этих служб; на каждую посадскую общину помимо постоянных служб сыпались непрерывным градом разные экстренные службы, которых нельзя было предвидеть, 3) необходимостью непредвиденных обязательных дальних отлучек от места своего жительства: помимо служб в собственном городе, посадские люди несли так называемые "отъезжие службы", для отправления которых приходилось уезжать на целый год и больше, куда будет указано, бросая свой дом, свою семью, свои дела. При отправлении этих далеких служебных командировок посадский че-ловек ХVIII столетия, может быть, более чем в каком-либо другом случае, чувствовал себя "служилым человеком", личность, имущество и время которого находились в полном распоряжении администрации. Он совершенно так же, как солдат, мог быть, по усмотрению власти свободно перебрасываем для отправления служб куда угодно, по всему лицу русской земли. В моей книге приведено достаточное количество фактических тому доказательств. Правда, еще в 30-х годах XVIII столетия состоялся указ, запрещавший назначение отъезжих служб за пределы каждой данной губернии. Но этот указ остался в полном смысле слова мертвой буквой, нисколько не отразившись на практике посадских служб; наконец, 4) службы были отяготительны по связанной с их отправлением финансовой ответственности, которая распространялась как на самого служившего, так и на весь посад, к которому он принадлежал. Большинство этих служб было связано с ведением различных денежных операций, и все начеты, которые могли открыться по таким операциям, обязательно покрывались служившим лицом и всей общиной, несмотря на то, что далеко не во всех начетах, как увидим несколько ниже, были виноваты собственные упущения или корыстные злоупотребления состоявших у службы посадских людей. В своей книге я привел цифровые данные, которые показывают, как бремя службы, лежавшее на посадских общинах, последовательно сокращалось в течение второй половины XVIII столетия, в особенности благодаря отмене внутренних таможен и многих канцелярских сборов, а также благодаря утверждению системы питейных откупов на счет старинной системы отдачи питейных сборов на веру. Тем не менее служебное бремя оставалось все же весьма чувствительным для посадских обществ в течение всего изучаемого периода, и идеалом этих обществ, как это видно из бесчисленных мирских челобитий, а также из депутатских наказов 1767 г., всегда было полное избавление от всякого рода обязательных казенных служб. Этот идеал был осуществлен лишь с изданием жалованной грамоты городам 1785 г., 101-я статья которой предписывала: "Записавшихся в гильдии не избирать к казенным службам, где оные еще суть". Посадские службы, о которых только что было сказано, отбывались мирскими очередями, порядок которых устанавливался на мирском посадском сходе. Я не буду останавливаться здесь на всех подробностях этого порядка и отмечу только, какую роль играли в отбывании этих служб отдельные разряды членов посадской общины. В общей форме можно обозначить распределение этих ролей следующим образом. Количественно большей части служб, т.е. более частому отвлечению от собственных "торгов и промыслов", подчинялись низшие слои посадского населения, т.е. те, у которых этих "торгов и промыслов" было мало или не было вовсе. Зато качественно наибольшая служебная тягость возлагалась на первостатейных посадских людей, на которых падало исполнение самых важных, руководящих выборных должностей, сопряженных с наиболее тяжелой финансовой ответственностью.

Я перехожу теперь к вопросу о платежах, падавших на посадскую общину — вопросу, которому посвящена третья часть моего исследования.

В течение первой четверти XVIII столетия состав этих платежей отличается большой пестротой и неустойчивостью. Посады платили: 1) подворный налог — "стрелецкие деньги", 2) налог с животов и промыслов — "десятую деньгу", 3) "запросные сборы, т.е. экстренные сборы", назначавшиеся то с двора, то с рубля десятой деньги, и 4) кабацкие, канцелярские и таможенные деньги, взимавшиеся по установленным окладам верными сборщиками или откупщиками. В настоящей статье я не буду останавливаться подробно на рассмотрении этой системы посадских платежей, так как она подверглась вскоре полному изменению с введением подушной подати. Замечу только, что эта система страдала многими недостатками, изнурительными для плательщиков и в то же время невыгодными и для самой казны. Дробность, многообразие различных сборов, невыдержанность основных начал обложения, неустойчивость в составе сборов (беспрерывное назначение экстренных запросных взиманий, благодаря чему община в начале года не могла знать наперед, какое именно платежное бремя предстоит ей выдержать в течение года) — вот черты, характеризующие податное положение посадских обществ в первую четверть XVIII столетия.

В 20-х годах XVIII столетия осуществилась крупная податная реформа. Многообразные и дробные сборы, падавшие на посадское население, заменяются единым подушным налогом в размере 1 руб. 20 коп. с каждой ревизской посадской души. С установлением подушного налога все другие прямые сборы подлежали упразднению. Какие последствия имела эта реформа для посадских обществ?

На первый взгляд она должна была принести с собой для тяглого населения важные преимущества сравнительно с прежней системой обложения. Вводилось простое и единообразное основание обложения: количество ревизских душ; с объединением прямого налога устранялась и путаница между сборами различных наименований и возможность неожиданных сюрпризов в виде запросных сборов. Однако все эти преимущества новой системы обложения бледнели перед тяжестью вновь введенного подушного налога. Уже через четыре года после введения подушной подати обозначились два явления, красноречиво свидетельствовавшие о том, как сильно напрягла новая подать и без того немалое податное бремя посадских обществ: 1) груда челобитий о сбавке подушного оклада и 2) внушительные цифры недоимок в ведомостях подушного сбора.

Когда учрежденная в конце 20-х годов XVIII столетия комиссия о коммерции обратилась к посадским обществам с запросом о их нуждах, она была завалена доношениями, в которых обрисовывалось точными цифровыми данными повышение податного бремени со времени введения податной подати. Но высотой подушного оклада податное отягощение еще не ограничивалось. Обещание законодателя заменить подушной податью все прочие прямые сборы не было исполнено. И на посады по-прежнему частым градом сыпались так называемые запросные сборы, не прекращавшиеся в течение всего XVIII столетия. Они были весьма разнообразны, начиная от сборов на укомплектование кавалерии лошадьми и на оплату подвод под шествие Их Величеств и под передвигающиеся полки и кончая обязательной покупкой изданных при академии книг.

Естественным последствием такого положения вещей служило быстрое нарастание недоимок по прямым сборам. Подушная недоимка начала нарастать с первого же года функционирования подушной подати. За первые четыре года действия этой подати (1724-1727) недоимка по всем посадам составляла 64,3 % подушного оклада, причем недоимочность охватывала почти в равной степени всю посадскую Россию того времени, принимая, так сказать, повальный характер.

Переходя к состоянию косвенного обложения, касавшегося посадских обществ, заметим, что различные его виды стягивались в три группы платежей: кабацких, таможенных и так называемых канцелярских к которым причислялись разнородные сборы: промысловые, акцизные, оброчные и т.д. Все эти сборы были окладными, т.е. взимались по определенным окладам, независимо от изменчивости текущих поступлений, от изменчивости потребления обложенных продуктов или развития обложенных торговых сделок. Взимание названных сборов отдавалось то на откуп, то на "веру", и недоборы по ним должны были возмещаться казне откупщиками или верными сборщиками и их избирателями. Следовательно, при наличности "верной" системы всей общине приходилось возмещать недобор до оклада, получавшийся в результате или упущений сборщиков, или естественных изменений в размере потребления тех или других предметов обложения.

Итак, тяжесть этих сборов для податного населения зависела от высоты определенных для них окладов. Очень важно поэтому принять во внимание способ составления названных окладов. В 1725 г. для всего государства была составлена окладная книга, и затем эти оклады оставались в силе в течение го лет. Оклады были выведены так: из всех предшествующих лет были выбраны для каждого сбора три наиболее удачные по размерам поступлений года. Среднее арифметическое число от поступлений этих трех наиболее удачных лет и принималось за норму оклада, обязательного на будущее время. Легко видеть, как обременительны были оклады, выведенные таким образом. Выбрать без недоимки оклад исключительного по высоте поступлений года оказывалось весьма часто делом в высшей степени трудным. Приходилось до крайности напрягать платежноспособность населения. Если сборы собирал откупщик, он прибегал для оправдания оклада к всевозможным средствам и дозволенным и недозволенным для искусственного выжимания поступлений. Если сборы собирали верные сборщики, выбранные населением, всего чаще получалась большая недоимка и начиналось выколачивание этой недоимки со всей общины, и "лучшие", т.е. первостатейные люди общины, по месяцам и больше сидели на цепи, в железах, стояли на правеже, а их "животы" продавались с публичного торга.

Но и этого мало. Оклады 1724 г., высокие сами по себе, служили только отправной точкой, от которой нельзя было идти вниз, но от которой постоянно шли вверх. При отдаче сбора на откуп откупщик всегда должен был назначить какую-нибудь "наддачу" к окладу. Раз заявленная наддача причислялась затем к окладу, откупщик мог не оправдать своей наддачи, мог обанкротиться и до истечения срока бросить откуп, а все же данный сбор числился уже в повышенном окладе с прибавкой заявленной откупщиком наддачи. Теперь представьте себе положение общины. Община еле-еле оправдывает казенный оклад, отбывая правеж за недоборы своих верных сборщиков. Вдруг является со стороны откупщик и сулит казне наддачу сверх оклада. Сбор остается за ним. Через несколько времени откуп лопается. Откупщик исчезает, но оклад уже вздут без всякого соответствия с платежными средствами населения, и посадской общине приходится за своей ответственностью выставлять сборщиков к сбору, которого она заведомо полностью собрать не может.

Разорение плательщика и недоимка в казне являлись естественным результатом описанной финансовой системы, представлявшей собой хроническое вытягивание жил из податного населения. С начала 50-х годов бремя косвенного обложения существенно сокращается, благодаря отмене внутренних таможен и целого ряда канцелярских сборов, всего до 17 статей. Но уже в начале 60-х годов последовал новый пароксизм нажимания податного пресса. Расходы по управлению ввиду растущего и осложняющегося административного механизма России, а также и развитие военных потребностей неизбежно приводили и к новому напряжению податного бремени. Как раз в это время был повышен оклад подушной подати с купечества до 2 рублей с души; впервые появлялся внешний и внутренний долг — иностранные займы и бумажные деньги. Тогда же обращено было серьезное внимание и на повышение косвенного обложения. Манифест 1763 г. вводил целый ряд новых косвенных сборов, отмененных в 50-е годы. Новая отмена этих сборов относится уже к 70-м годам XVIII века, к тому времени, которое выходит за хронологический предел моей работы.

Упомянутыми выше казенными сборами не исчерпывалась совокупность платежей, падавших на посадские общества изучаемой эпохи. Существовали еще "сборы на мирские нужды", которые устанавливались на мирских посадских сходах в силу предоставленного посадским обществам права самообложения.

Источники доходов мирской посадской казны были различны. Сюда относились: 1) суммы, собранные сверх оклада верными сборщиками по казенным платежам, так называемые "приборы"; известная часть этих приборных сумм могла быть обращаема в пользу общины; 2) доходы от эксплуатации принадлежавших посадам оброчных статей; 3) правительственные ссуды и безвозвратные вспоможения; 4) займы, производившиеся миром у частных лиц, и 5) специальные сборы, вотировавшиеся на сходах на "мирские нужды". Подробный анализ исчисленных доходных статей посадско-общинной кассы, произведенный мною на основании делопроизводства посадских мирских изб, приводит к тому заключению, что значение всех этих статей было далеко не одинаково. Приборные суммы могли обращаться на мирские нужды лишь там, где казенные косвенные сборы состояли на магистратском содержании, но даже и в этом случае пользование этими суммами страшно стеснялось регламентирующими ограничениями.

Документы дали мне возможность очертить в моей книге любопытную борьбу, которая шла из-за этих сумм между казной и посадскими мирами, на чем я уже не буду, впрочем, теперь останавливаться. Доход от эксплуатации оброчных угодий был ничтожен, так как и в этом случае большинство общинных угодий было экспроприировано казной, займы и субсидии по самому своему существу служили лишь экстраординарным ресурсом. В конце концов главным источником поступлений в мирскую общинную кассу и являлись специальные мирские сборы, вотируемые мирскими сходами. Не трудно представить себе, что посадские общества, в достаточной мере обремененные государственными платежами, решались прибегать к мирскому обложению в самых крайних случаях, отнюдь не отваживаясь на осуществление той широкой программы подъема городской культуры, которая была набросана в регламенте главному магистрату. Обзор расходных статей посадского мирского бюджета как нельзя лучше подтверждает это предположение. Во-первых, замечу, что ряд расходов имел для мирской кассы обязательный характер (указные платежи), причем многие из этих указных расходов не имели отношения к местным общинным нуждам, как, например, расходы на обязательное содержание агентов власти, присылаемых в города, например, разных подьячих, офицеров, командируемых для ревизий, следствий и выколачивания недоимок; расходы, связанные с отправлением повинностей рекрутских, подводной; расходы на содержание ссыльных и пленных, размещаемых по внутренним городам России, и т.п. Другая категория указных платежей из мирской кассы хотя и касалась так или иначе вопросов местного благоустройства, как, например, обязательные расходы на содержание лекарей, пробирных мастеров, устройства кладбищ, мостов и мостовых и т. п., тем не менее представляла собой такое же насильственное вторжение администрации в мирское коммунальное хозяйство, не оправдываемое существом дела. Мирские челобитья усиленно вопияли о сложении с общин всех этих обязательных расходов. Можно, конечно, при желании декламировать по этому поводу о недоразвитости посадского населения того времени, о его косном отвращении от всяких прогрессивных начинаний в области местного благоустройства, можно, например, изощрять остроумие над заявлениями некоторых таких челобитий о том, что лекарь не нужен купцам, что принятие лекарств — дело дворянское; однако беспристрастный анализ всех подобных челобитий, показывает, что посадские общества только не умели выразить с должной ясностью свою основную мысль, которая сводилась, в сущности, вовсе не к недоверию к медицинской помощи и другим культурным мероприятиям, а к тому совершенно здравому положению, что удовлетворение высших культурных задач внутренней политики не может быть достигаемо на старой основе тягла. Власть требовала от посадских обществ денег и за это давала им никуда не годный медицинский персонал, лекарей, которые "за старостью уже не могут службы служить", да и этих лекарей сажала только по провинциальным городам, так что многие посады уездных городов оплачивали содержание лекаря, которого никогда не видали в глаза. И во многих челобитьях вслед за фразой, что лечение — дело дворянское, находим затем выражение пожелания, чтобы все дело организации медицинской помощи было поставлено на иных началах, чтобы лекарем пользовались те самые общества, которые будут оплачивать его содержание, чтобы само распределение этих сумм было предоставлено усмотрению мира.

Я остановился на вопросе о содержании лекарей лишь как на типичном образце того, как произвольное распределение мирских сумм по усмотрению администрации извращало значение даже и тех мероприятий, которые сами по себе могли бы служить культурному подъему провинциальной жизни.

Что касается затем тех расходов из мирской кассы, которые производились по инициативе самих посадских обществ, то и среди них большая часть обусловливалась тяглым положением посадской общины, вызывалась не внутренними нуждами общины, а ее податными и служебными обязанностями по отношению к государству. Сюда относятся расходы на уплату из мирских сумм подушных денег за убылых и малолетних, на покрытие недоборов по принятым на содержание купечества сборам, на подмогу купцам, выбираемым к "отъезжим службам". Наряду с этим встречаются там и сям случаи ассигновок на удовлетворение и чисто культурных потребностей местного населения, например, на устройство школ, богаделен, приютов, но, в общем, такого рода расходы были редки и незначительны. Было бы односторонне объяснять это явление исключительно малоразвитостью означенных потребностей: важную роль играли при этом также и обременность мирской кассы обязательными платежами, и стеснительная для населения административная опека над всякими общественными начинаниями. Поощряя общество к заведению школ, больниц, богаделен "на собственное мирское иждивение", правительство XVIII столетия в то же время стремилось обратить каждую свободную общественную копейку на казенные надобности, не имевшие ничего общего с местными потребностями посадской общины, и то и дело обременяло небогатую мирскую кассу "указными" расходами разного рода, а затем, рекомендуя обществу пожертвования на общественные филантропические и образовательные учреждения, не оказывало должного доверия самодеятельности общества; приглашало его платить, но не давало распоряжаться в создаваемых на свои средства учреждениях, подчиняя устройство и деятельность последних бюрократической регламентации. Важную роль этих обстоятельств в малом развитии производительных затрат из мирских сумм по инициативе сходов я доказываю в своей книге анализом заявлений, встречающихся в купеческих депутатских наказах 1767 г., а также изложением одного примерного, чрезвычайно любопытного дела о заведении магистратской школы в Астрахани.

Итак, состояние посадского общинного хозяйства в XVIII веке ярко отразило тяглый, закрепощенный характер посадских обществ того времени. Придавленная тяжелым податным и повинностным бременем, туго стянутая обязательной круговой порукой, посадская община не могла представить удобной почвы для того прогресса городской жизни, о котором говорилось в регламенте главному магистрату. Порывы к лучшему устроению посадского быта не были безусловно чужды посадскому населению. Но действительность того времени не представляла благоприятных условий для того, чтобы эти порывы могли достигнуть сколько-нибудь значительного размаха.

Изложив состав и состояние посадских платежей за изучаемый период, я с подробностью остановился в своем исследовании на механизме общинной раскладки этих платежей. Меня интересовал этот механизм главным образом постольку, поскольку он освещает относительную роль различных групп посадского населения в общинной жизни посада. Здесь я позволю себе отметить лишь самые существенные пункты. Подушная подать уже при Петре была превращена законом в репарационный налог. Числом ревизских душ, записанных за общиной, определялся лишь размер общего подушного оклада, падавшего на общину, а затем этот оклад разводился между дворами посадских тяглецов "по рассмотрению их в пожитках состояния" (выражение инструкции городовым магистратам). Развод, учиненный для подушного сбора, применялся затем и для мирских сборов, которые вотировались на сходах в известном количестве "с рубля подушного оклада". Развод производился избранными на сходах окладчиками и окончательно утверждался на сходе. Какие именно элементы посадской "пожиточности", в какой последовательности и в какой пропорции должны быть приняты в расчет при разводе оклада по дворам, решение этих вопросов зависело каждый раз от мирского схода. Иногда сход устанавливал применить к каждой из трех статей посадского населения различные основания развода, например: первостатейных облагать по богатству и торгам, среднестатейных — по иждивению и торгам и по земле, третьестатейных — только по земле. Иногда ко всем трем статьям применялись без различия все три основания раскладки: и земля, и торг, и промысел, но с известной постепенностью, например, сначала облагали землю в известной пропорции, а затем уже остающуюся часть окладной суммы раскладывали между купцами по "торгам, заводам и богатству". Ясно, что принятие того или другого порядка развода глубоко затрагивало интересы различных групп посадского населения, и легко себе представить, какими бурными оказывались те сходы, на которых устанавливались основания раскладки и вырабатывались инструкции окладчикам. Результат оценки пожитков и выражался в разводе по дворам окладных душ. Количество окладных душ, падавшее на дворы, не совпадало с количеством ревизских душ, за каждым отдельным двором записанных. Окладная душа — технический термин, обозначавший условную счетную единицу налога размером в 1 руб. 20 коп. Количеством ревизских душ определялось общее число этих единиц со всего посада. Затем то или другое количество этих единиц, причитаемое на отдельный двор, выражало степень пожиточности двора, и по числу этих единиц двор платил свою долю в общий оклад всей общины. На этом основании более пожиточные дворы должны были принимать на себя навалочные окладные души сверх записанных за ними ревизских, тогда как дворы малопожиточные сплошь и рядом облагались окладом, который не достигал размеров даже одной окладной души. В любой окладной книге городового посада XVIII столетия можно встретить все одну и ту же картину; среди массы мелкоты, оклады которой пестрят мелкими долями в 1/2 и 1/4 души, возвышается несколько первостатейных столпов с окладами в несколько десятков навалочных душ.

Описанный порядок порождал ряд весьма важных последствий. С одной стороны, он делал для общины крайне необходимым присутствие в ее составе крупных первостатейных тяглецов. Будучи в глазах правительства опорой платежеспособности общины, эти первостатейные тузы служили и для общины обороной от высоких окладов. Уход из общины первостатейного человека грозил маломочной массе разверсткой на нее тех окладных душ, которые были "навалены" на первостатейного человека "по его богатству". И в числе причин своего "изнеможения" посадские общества нередко приводят указания на удаление из их среды первостатейных людей. Так, например, административный перевод городовых первостатейных людей в Петербург при первоначальном заселении новой столицы вызвал громкие жалобы посадских обществ именно с только что указанной точки зрения. Но, с другой стороны, этот же порядок создавал и полную зависимость малотяглых элементов общины от небольшой кучки наиболее капитальных купцов. Маломочные члены общины попадали в фактическую подчиненность к первостатейным членам, а некоторые предписания закона давали этой фактической подчиненности и юридическую санкцию. В инструкции старшинам и старостам (Полное собрание законов. № 8504) предписывалось, между прочим, каждого маломочного подписывать в особом реестре, именно: под тем пожиточным человеком, который за него положенный оклад несет, причем последний должен был наблюдать за первым и побуждать его к ремеслам и художествам так как многие сознательно не желают заниматься промыслами и пребывают в бедности, не платя податей. Итак, принятие на себя навалочных душ вооружало пожиточного человека освященным в законе правом надзора и распоряжения над личностью и деятельностью маломочных людей, за которых он платил оклад.

Наконец, в-третьих, зависимость отдельных "неплательщиков" от лучших людей соединялась с зависимостью и всей общины в совокупности от распорядительной власти "лучших людей". В качестве первых ответчиков за всю общину перед правительственной властью эти люди крепко забирали в свои руки весь ход обширных мирских дел, и само государство закрепляло за ними силой закона первенствующую роль в сфере общинного управления.

Таким образом, в прямой зависимости от организации посадского общинного тягла мирское посадское самоуправление получало резко выраженную олигархическую окраску.

Четвертая и последняя часть моего исследования и посвящена рассмотрению посадского самоуправления с этой именно точки зрения.

Ввиду того, что устройство и деятельность так называемых магистратских учреждений была уже всесторонне изучена в известных трудах Пригары, Плошинского и Дитятина, я сосредоточил свое внимание на мирском посадском сходе и его исполнительных органах. Изучение названного учреждения представляло для меня тем больший интерес, что мирской посадский сход в гораздо большей мере, нежели городовые магистраты, являлся органом мирского самоуправления. Члены магистратских присутствий, хотя и выбираемые миром, не были слугами и органами избравшего их общества ни по содержанию своей деятельности, ни по порядку присвоенной им ответственности и отчетности. Земские по выборному составу, эти учреждения являлись органами бюрократической централизации в сфере управления по всему кругу присвоенных им задач. Для характеристики пределов и особенностей посадско-общинного самоуправления очерк деятельности городовых магистратов необходимо должен быть дополнен очерком посадского мирского схода. Опыт такого именно очерка и составил содержание четвертой части моей книги. Минуя подробности, я отмечу здесь лишь самые общие и основные положения, к которым привело меня изучение соответствующих архивных материалов.

Мирской посадский сход не был представительным собранием. На нем участвовали все совершеннолетние тяглецы данного посада. Не было определено и законного минимума присутствующих, необходимого для открытия схода. Вот почему по численности участников сходы весьма различались в отдельных случаях. Бывали сходы в несколько сотен человек, и наряду с этим по большей части на сходы собиралось два — три десятка присутствующих. Анализ личного состава мирских сходов, поскольку он освещается доступными нам документами, приводит к заключению, что, будучи юридически общепосадским, фактически сход превращался по преимуществу в собрание первостатейных тяглецов, без которых сход терял свое значение, но которые могли обходиться и без малотяглой массы, пока она им не надобилась для партийных целей. Первостатейные люди выдвигались на первый план уже в силу самого характера присвояемых мирскому сходу функций. Рассмотрение различных сторон деятельности мирских сходов показывает, что сходам предоставлялось не мало таких прав, которые сами по себе могли бы составить в совокупности надежную основу истинного самоуправления. Таковы права самообложения и распоряжения мирскими суммами, выбора должностных лиц и контроля над ними, издания обязательных постановлений по местному благоустройству, возбуждения мирских ходатайств о местных нуждах перед высшими государственными установлениями.

Но все эти сравнительно широкие права сходов теряли на практике значительную долю своего значения. Право самообложения и распоряжения мирскими суммами пересекалось полным подчинением мирской кассы центральному финансовому управлению. Право выбора должностных лиц и мирского над ними контроля парализовалось зависимостью этих лиц, с мирским старостой во главе, от магистратского начальства. Право распоряжения местным благоустройством опять-таки было пересекаемо полицейской властью воеводской канцелярии и магистратского присутствия. Только правом подачи мирских челобитий о нуждах и желаниях посада сходы пользовались в весьма широкой степени. Таким образом, мирское самоуправление было поставляемо в такие пределы и условия, при которых оно являлось главным образом орудием осуществления фискальных задач и интересов, а при таком положении дела первостатейные члены общины как первые ответчики за действия мира перед государственной властью, оказывались естественными хозяевами мирского схода.

Яркую иллюстрацию к такому порядку мы находим в той стороне деятельности мирского схода, которая составляла единственную живую связь между местным миром и начальствующим над ними городовым магистратом. Я разумею выборы магистратских членов на мирских посадских сходах. В последней главе своей книги я произвел подробный анализ многочисленных делопроизводств о таких выборах, собранных в архиве главного и городовых магистратов.

В постановке этих выборов за изученный период можно усмотреть борьбу двух противоположных течений. Ряд признаков свидетельствует о том, что в среде самого посадского населения существовали стремления придать этим выборам характер правильного облечения избираемых лиц определенными общественными полномочиями. Сюда относятся попытки установления правильной избирательной процедуры, которая обеспечивала бы для всех без различия членов общины равномерное участие в выборах и делала бы из избирательного акта действительное выражение коллективной воли общины. Сюда относятся также попытки установить помимо имущественного ценза такие условия пассивного избирательного права, которые давали бы доступ к выборным должностям лишь тому, кто по характеру всего своего отношения к общественным делам являлся бы достойным носителем общественного доверия.

Некоторые наблюдения приводят к заключению, что все указанные попытки исходили большей частью из среды малотяглых элементов посадского населения, которые искали себе защиты от произвола первостатейных тузов в установлении более правомерных форм в посадско-общинной жизни.

Но в противовес этим робким новым течениям в избирательной практике решительно господствовал опиравшийся на исстаринную традицию и поддерживаемый фискальной политикой правительства иной взгляд на существо мирских выборов исключительно как на акт поручительства за избираемого кандидата, как на выделение из среды посадского населения группы таких лиц, с которых всегда можно было бы взыскать в пользу казны убытки, нанесенные ей служебными упущениями выборного человека. Это был глубоко архаический взгляд на существо выборной службы, завещанный XVIII столетию минувшей эпохой московского царства. С этой точки зрения, избирательный сход являлся не органом выражения коллективной воли посадской общины, а лишь местом собрания отдельных групп рукоприкладчиков-поручителей. И, разумеется, надежность этого поручительства измерялась прежде всего имущественной самостоятельностью, "пожиточностью", "первостатейностью" как тех, кто составлял избирательную группу, так и тех, на кого писался "выбор за руками".

Естественным следствием господства описанного взгляда являлись олигархический характер избирательных сходов и замена строго упорядоченной избирательной процедуры подбором более надежных в материальном отношении "порук" к каждому выборному "приговору".

Подробно рассматривая в своей книге количественный и качественный состав избирательных сходов, течение самих выборов, характер и приемы вспыхивавшей на этих сходах партийной избирательной борьбы, я имел возможность установить связь всех относящихся сюда типичных явлений с этой основной чертой мирских сходов в посадах того времени — с их олигархическим характером.

Правда, временами третьестатейные люди переполняли собой эти сходы. Но то было или насильственное завладение сходом со стороны третьей статьи в момент повального восстания малотяглой массы против местной олигархии (случаи редкие и исключительные), или, чаще и обычнее, следствие того, что сами первостатейные вожаки привлекали эту массу к участию в выборах в качестве своего послушного орудия.

Таково в самых общих чертах содержание моей книги.

Мне кажется, можно так формулировать взаимоотношение тех сторон посадско-общинного быта, которые рассмотрены поочередно в четырех частях этой книги. Условия народного хозяйства разбили состав посадского населения на многочисленную группу малотяглых людей: ремесленников, работников, мелких торговцев и сравнительно небольшую кучку первостатейного купечества. Потребности государственного хозяйства выдвинули эту последнюю кучку на первый план при организации посадско-общинного тягла как главную опору тяглоспособности всей общины. Наконец, тяглый, крепостной характер посадской общины отразился и на строе посадского самоуправления того времени: на узости тех границ, в которые оно было вдвинуто, на преобладании первостатейной олигархии, в руки которой оно было отдано.

Правда, и в строе посадского хозяйства, и в строе посадского самоуправления мы имели возможность заметить наряду с господством основного начала принудительной поруки зародыши некоторых стремлений к истинной общинной автономии. Но то были только зародыши, для укрепления и широкого развития которых в окружающей обстановке не доставало благоприятных условий. Эти стремления могли найти для себя свободный исход лишь с устранением крепостного характера посадской общины, который, хотя и постепенно слабея, сохранял свое значение в течение всего изученного мною периода.


Опубликовано в сборнике: Кизеветтер А.А. Исторические очерки. М., 1912.

Кизеветтер Александр Александрович (1866-1933) — историк, публицист, профессор Московского университета и член ЦК партии кадетов. В 1922 г. эмигрировал в Прагу.



На главную

Произведения А.А. Кизеветтера

Монастыри и храмы Северо-запада