А.Ф. Кони
О суде присяжных и о суде с сословными представителями

I

Милостивые государи! Приняв — как особую честь — возложенное на меня руководство совещаниями вашими по вопросам о деятельности суда присяжных и о суде с сословными представителями, считаю необходимым наметить, в общих чертах, ход наших занятий и приемы, которыми нам следовало бы при них руководиться. Мне незачем напоминать вам порядок возникновения у нас суда присяжных и указывать в нашей правовой истории следы подобных этому суду учреждений. Порядок этот вам известен, а следы теряются в тумане слишком отдаленного времени и притом еще подлежат сильному оспариванию. Несомненно одно: введение суда присяжных в стране, только что освобожденной от крепостного права, было весьма смелым шагом. Крепостные отношения во всяком случае по существу своему не могли быть школою для чувства законности ни для крестьян, ни для собственников. А между тем и те, и другие, особливо первые, вчерашние бесправные люди, призывались в большом количестве, чтобы творить суд по внутреннему убеждению совести. Можно было отступить в смущении пред возможностью полного непонимания ими своей задачи и ограничиться какими-либо полумерами, в виде частичных улучшений старого суда. Но составители Судебных уставов с доверием отнеслись к духовным силам и к здравому смыслу своего народа. Они решились к только что данным людям сельского сословия гражданским правам присоединить и высокую обязанность быть судьею. Это доверие нашло себе отклик в великодушном сердце законодателя, и смелый шаг был сделан.

С тех пор прошло тридцать лет, и суд присяжных столь глубоко вошел в русскую жизнь, что, несмотря на единичные и временные случаи, вызывавшие против него нарекания, едва ли может, серьезно и беспристрастно, быть возбуждаем вопрос об его отмене. Вам известно, что в разнообразные схемы предполагаемого видоизменения судоустройства, подлежащие уже вашему обсуждению, суд присяжных входит как неизбежный элемент, и ныне вашему разрешению предлагается общий вопрос не о возможности отмены этой формы отправления уголовного правосудия, а лишь о деятельности присяжных и о том, нужны ли и какие именно изменения в этом учреждении. Поэтому я буду просить вас, милостивые государи, прежде всего высказать общий взгляд ваш на степень удовлетворительности деятельности присяжных по исполнению лежащей на них задачи. Если эта деятельность окажется удовлетворительною вообще, но имеющею, однако, недостатки в некоторых сторонах своих или в отдельных своих проявлениях, то несомненно, что недостатки эти могут корениться или в условиях деятельности суда присяжных— или же в неправильной его организации. Отсюда вытекают и два следующих главных вопроса.

Обращаясь к первому из них — об условиях деятельности суда присяжных, — мы прежде всего встречаемся с составом присяжных заседателей. Он зависит от ценза, личного и имущественного, лиц, призываемых в качестве присяжных, и от организации и деятельности комиссий, составляющих списки этих лиц. Первоначальный ценз присяжных представлял большую неуравнительность. Между цензом по движимому и недвижимому имуществу было значительное житейское неравенство. Достаточно было получать 200 руб. валового дохода или жалованья в большом губернском городе, чтобы быть вносимым в списки присяжных заседателей. Но 16 р. 66 к. заработка в месяц — для жителя большого города — есть признак крайней бедности, а на службе такой размер вознаграждения указывает на самые низшие канцелярские должности, занимающие которые лица должны находиться почти в нужде. Между тем всякий суд, не исключая и суда присяжных, должен состоять из людей, независимых от нужды и от страстей, ею порождаемых. Законом 1887 года ценз поднят и в значительной степени уравнен; вместе с тем из состава присяжных исключены люди, впавшие в крайнюю бедность, и домашняя прислуга. Но все ли необходимое в этом отношении сделано? Нет ли в составе присяжных, в ущерб его правильной деятельности, таких представителен служебных профессий, которые, будучи надломлены в своей жизни и искажены в трезвости своих взглядов непрерывным механическим трудом за кусок хлеба, приносят затем на скамью присяжных болезненную односторонность? Затем, все ли полезные и здоровые элементы населения введены законом в состав присяжных?

Главный контингент присяжных составляют крестьяне. Противники суда присяжных иногда с чересчур поспешным торжеством указывают на «подкуп» и «лихоимство» между присяжными из крестьян. Вы, конечно, дадите, господа, веские сведения из вашего богатого и многолетнего опыта для правильной оценки размеров и значения этого явления, но уже и теперь необходимо вывести на справку, во-первых, что с 1879 года по 1892 год суду судебных палат было предано Правительствующим Сенатом, по обвинению в преступлениях, предусмотренных в 372, 373, 377 и 378 статьях Уложения о наказаниях, 80 лиц, по 20 делам из коих палатами признаны виновными и осуждены 29, причем 28 из них были крестьяне и один дворянин, и, во-вторых, что в течение этого времени в России с участием присяжных заседателей разрешено около 208 000 дел (принимая минимальное количество дел в год — в 16000, хотя, например, в 1889 году было разрешено 19380 дел, а в 1891 году — 20100), т.е. действовало 208000 составов присутствия комплектных присяжных. При обсуждении значения приведенного мною отступления 28 присяжных заседателей из крестьян от своего судейского долга следует обратить внимание и на те условия, в которые довольно часто бывают поставлены присяжные из крестьян. Я разумею крайнюю нужду, в которой находятся подчас такие присяжные, будучи отвлечены от своего хозяйства и оседлости в уездный или губернский город, где приходится проживать подолгу и за все расплачиваться наличными деньгами. Известны случаи, когда присяжные из крестьян вынуждены бывали, проев в грроде свои последние крохи, наниматься колоть и пилить дрова или просить милостыню. На эту необеспеченность оторванного от своего гнезда крестьянина еще в конце шестидесятых годов обратили внимание многие земства и стали выдавать крестьянам-присяжным небольшое денежное пособие на время пребывания их в городе. Но, к сожалению, в 1872 году состоялось определение первого департамента Правительствующего Сената о воспрещении земствам таких выдач, ибо земства могут заботиться исключительно о «хозяйственных нуждах и пользах». Это формалистическое толкование, неправильное и по существу, ибо на земстве лежат расходы и на народное образование, и на народное здравие, и выдача содержания мировым судьям, оставило присяжных из крестьян на произвол их бедности и сопряженных с нею лишений и искушений. Поэтому вам нужно будет вглядеться в значение тяжелых материальных условий, в которых подчас находятся крестьяне-присяжные, и обсудить вопрос о том, не следует ли разрешить выдачу им небольших пособий, отрешившись от теоретического взгляда, по которому, вопреки изречению «буква умерщвляет — дух животворит», на основании чуждых русской жизни соображений и побуждений, тяжелая повинность присяжных признается их безвозмездным правом.

Переходя к деятельности комиссий по составлению списков присяжных заседателей, надо заметить, что первоначальная организация этих комиссий была одним из самых больных мест учреждения суда присяжных в нашем отечестве. Теоретические взгляды законодателя на неизбежную гармонию во взаимном отношении разных групп нашего общества в деле обеспечения правильного состава судей по большинству серьезных уголовных дел столкнулись, на практике, с апатиею и равнодушием этих самых групп ко всему, что не касается непосредственно их материальных интересов. Отсюда, к сожалению, столь частое стремление уклониться от обязанностей присяжного со стороны лиц привилегированных сословий и в особенности со стороны чиновников. Отсюда обилие на суде фиктивных свидетельств о болезни и не менее фиктивных заявлений начальства о командировках, и крайняя небрежность и умышленная неполнота, сопутствовавшие составлению списков присяжных — до суда. Благодаря этому явлению, вместо единения представителей общества в деле фактического образования суда присяжных, пришлось встретиться с полным разбродом этих представителей, так что суд этот, по отношению к своему личному составу, одно время обратился вместо тщательно оберегаемого общественного детища в какого-то подкидыша, от которого отворачиваются его случайные воспитатели. Последствием такого положения было образование в 1880 году, при общем собрании первого и кассационных департаментов, под председательством покойного М.Н. Любощинского, особой комиссии по вопросу о неисполнении правил избрания присяжных заседателей и внесения их в списки. Она собрала обширный и чрезвычайно интересный материал, из которого оказалось, что в весьма многих местностях империи комиссии по составлению списков вовсе не поверяют и не дополняют общих списков присяжных заседателей или же исполняют возложенную на них обязанность столь небрежно, что в списки оказываются внесенными лица, кои уже потеряли право быть присяжными заседателями или давно уже — иногда задолго до введения суда присяжных — умерли. Равным образом комиссии в усиленном составе, о которых говорится в ст. 99 Учреждения судебных установлений, относились к своим обязанностям столь невнимательно и недобросовестно, что сделались возможными такие явления, как призыв в присяжные заседатели, по нескольку лет сряду, одних и тех же лиц из числа весьма недостаточных крестьян, тогда как в тех же местностях много лиц дворянского и купеческого сословий, удовлетворяющих всем условиям для избрания их в присяжные заседатели, оставались, вследствие хлопот пред членами комиссий, свободными от исполнения этих обязанностей; как появление в числе присяжных заседателей лиц, лишенных прав состояния или одержимых тяжкими недугами и даже признанных установленным порядком сумасшедшими, или же внесение в списки лиц, далеко перешедших за определенный законами 70-летний возраст, и, наконец, неимение в комплекте присяжных заседателей ни одного грамотного лица. Предложенные сенатскою комиссиею временные меры имели не достаточно успешный характер. Пришлось приступить к пересмотру самого закона об организации комиссий и в те из них, которые составляют очередные списки, ввести представителей судебного ведомства. Благие последствия более внимательного отношения к своей задаче этих комиссий, кажется, стоят вне сомнений, но закон 1887 года не коснулся составления общих списков, совершаемого, по-видимому, и доныне без надлежащей всесторонности и внимания к равномерному призыву всех, обязанных быть присяжными заседателями.

Таким образом, первый вопрос, подлежащий обсуждению совещания, сводится к тому, необходимы ли дальнейшие улучшения в составлении общих и очередных списков и возможно ли дальнейшее поднятие уровня состава присяжных заседателей привлечением в него новых лиц, ограничением случаев уклонения от участия в заседаниях чиновников, под предлогом служебных командировок или болезни, и устранением материальных затруднений, испытываемых некоторыми присяжными заседателями при исполнении ими их обязанностей вне постоянного их места жительства?

Второй вопрос из области условий деятельности присяжных касается подсудности. Первые годы существования этого суда — он был завален делами о кражах, изъятых затем из его ведения законом 1882 года. Эти дела обременяли и судебных следователей. Отсюда медленность в их производстве и, как результат его, долгое содержание под стражею обвиняемых. Поставленное на суд, через несколько месяцев после совершения преступления, дело выцветало в своей живой обстановке, присяжные находили, что в сущности следователь уже достаточно «наказал» подсудимого и часто оправдывали последнего. Необходимо было серьезно и трезво взглянуть на дилемму: или строгая кара, которою угрожает не всегда прилагаемый закон, или действительная репрессия, хотя и с меньшею карою. Изъятие у присяжных дел о некоторых кражах, совершенное законом 1882 года, принесло несомненно полезные результаты и значительно сократило число оправдательных приговоров. Вместе с тем долгий опыт обнаружил, что присяжным чуждо понятие о преступлениях против системы, в которых, с одной стороны, совершенно отсутствует лично, прямо или косвенно, потерпевший, а с другой, — бытовые условия, вызвавшие очень часто нарушения установленных правил, возбуждают живое сострадание к обвиняемому. Поэтому, по преступлениям против паспортной системы, сознание устарелости и напрасной тягости которой выразилось в образовании ряда комиссий, завершившемся новым законом о паспортах, присяжные почти всегда выносили оправдательные приговоры. «Коррекционализация» этих преступлений, совершенная в 1885 году, освободила присяжных от дел, смущавших их совесть. Ныне возникает вопрос: не следует ли путем коррекционализации изъять из ведения присяжных еще какие-либо дела, характер коих не соответствует сложному аппарату этого суда и его отношению к понятию о преступлении, и вместе с тем, не представляется ли желательным вернуть на рассмотрение этого суда некоторые из деяний, изъятых из него в 1889 году при окончательном начертании ст. 201 ¹ Устава уголовного судопроизводства с ее широкою и пестрою по своим основаниям бесприсяжною подсудностью.

Затем, видное место среди условий деятельности присяжных играет самое производство дела на суде. В нем встречаются процессуальные, бытовые и практические неудобства, давно уже обращавшие на себя внимание юристов, относившихся к этой форме суда прямодушно и без предвзятой односторонности. Сюда относится прежде всего сокрытие от присяжных того, что не только может, но, казалось бы, должно быть им известно для облегчения всестороннего и сознательного исполнения ими своей задачи. На первом месте стоит здесь воспрещение сторонам и даже председателю упоминать о нормальном наказании, следующем подсудимому по закону. Выводимое из смысла 746 статьи Устава уголовного судопроизводства запрещение это считалось долгое время столь существенным, что нарушение его всегда влекло за собою безусловную отмену приговора, если только, как выразился Сенат в решении 1876 года, по делу Меринова, протоколом суда не было удостоверено, что председатель принял действительные меры для устранения вредного влияния на присяжных сделанного пред ними заявления о наказании. В последние годы Сенат такие заявления перестал считать существенным поводом для отмены решения, но тем не менее все-таки должен считать их нарушением. Французская кассационная практика относительно 335, 342 и 363 статей Code destruction criminelle [Уголовно-процессуального кодекса (фр.)] признает, по решениям 1840 и 1846 годов, что обвинитель «peut faire connaitre aux jures les consequences legales de leur decision» [Может ознакомить присяжных с последствиями, вытекающими из их решения (фр.)] и что невоспрепятствование председателем защитнику говорить о наказании не влечет кассации приговора. По мнению виднейших французских процессуалистов, в деле французского судоговорения ссылка на наказание дозволительна, а подлежит пресечению лишь критика карательных определений закона. Германский Устав уголовного судопроизводства хранит в этом отношении молчание.

Практические последствия умолчания о могущей ожидать подсудимого каре, однако, более чем нежелательны. По обычным делам, подлежащим ведению присяжных, они узнают о наказании в самом начале сессии, выслушав одну или две резолюции суда, а по делам сравнительно редким они вводятся в заблуждение или неожиданными и неопределенными намеками сторон «на тундры севера», «ледяную сибирскую ночь», «многолетнюю тяжелую работу» и т.п., приберегаемыми к концу речи, причем на остановку со стороны председателя отвечают обыкновенно: «Я кончил!», или же неправильными объяснениями самозванных законоведов, попавших в состав комплекта присяжных. Практика указывает на дела, где подсудимый обвинялся в преступлении не совсем обычном, хотя и влекущем далеко не суровое наказание (например, шантаж, подводимый при настоящем беспомощном состоянии Уложения под покушение на мошенничество), и, несмотря на явные доказательства виновности и даже собственное сознание, выслушивал, не без удивления, оправдательный приговор, явившийся следствием ошибочного убеждения присяжных, что ему, вместо умеренного исправительного, грозит тяжкое уголовное наказание, убеждения, предусмотреть и устранить которое председатель — и сам не имеющий права говорить о наказании — был лишен возможности. Такое положение не может быть признано удовлетворяющим требованиям правосудия, и едва ли можно найти серьезные основания для удержания в законе запрещения упоминать о наказании особливо без критики налагающего его закона.

Излишне перечислять все другие неудобства, вызываемые напрасною условностью производства дела. Часть их уже устранена. Сокращен чрезмерный отвод присяжных, дававший повод к искусственному подбору состава, — то преимущественно интеллигентного, то простого и непосредственного, смотря по интересам и целям отводящего; поставлена в настоящие, свойственные ее святому значению размеры присяга заседателей. Наконец, всего месяц назад состоялось руководящее решение уголовного кассационного департамента по делу Никитина, коим Сенат окончательно и уже без всяких колебаний высказался за право сторон ссылаться на объяснения подсудимого, данные на предварительном следствии и занесенные затем в обвинительный акт. Желательно было бы знать мнение участников настоящего совещания: следует ли ограничиться этим или возможно идти далее и противопоставить праву подсудимого не давать объяснений на суде право читать его показания, данные добровольно и непринужденно при предварительном следствии, при допросе его в качестве обвиняемого? Нельзя не указать также на то, что при точном выполнении указаний 626, 627 и 687 статей Устава уголовного судопроизводства широкое начало устности, выраженное в 625 статье того же Устава, в сильной степени умаляется необходимостью читать, в каждом сложном по обстановке или по преступлению деле, массу документов, сущность содержания коих тонет для присяжных в монотонном и не всегда достаточно оттененном чтении. Практика допускает иногда — и то не везде — изложение сторонами того, что подлежало бы прочтению, при условии взаимного согласия и взаимных поправок возможных погрешностей. Но это лишь терпимо, а не узаконено — и достаточно незнания одною из сторон дела во всей подробности, чтобы она потребовала более для нее удобного и менее ответственного чтения протоколов. То же самое относится и до ссылок на обширные письменные и вещественные доказательства. Не было ли бы более целесообразным и согласным с началом устности, чтобы все эти протоколы читались лишь в исключительных случаях, когда сторона, требующая прочтения, не признает себя готовой и умелой для словесного изложения сущности приводимого ею оформленного доказательства или когда суд или присяжные потребуют прочтения?

Скрывая от присяжных такие данные, которые могут, однако, тревожить их мысль, направленную на знание всей правды о деле и по делу, и утомляя их бесплодным напряжением внимания для уловления смысла читаемого, мы не даем им в руки никаких документов из производства и требуем, чтобы внешнее очертание некоторых предметов запечатлелось с особою силою в их памяти. На основании 805 статьи Устава уголовного судопроизводства им не даются, при уходе их в совещательную комнату, ни планы местности, ни вещественные доказательства, ни признаваемые подложными документы и т.д., хотя их и предупреждают о праве вернуться в залу в случае необходимости выяснения какого-либо обстоятельства в деле. Но это возвращение встречает много затруднений и на практике редко осуществляется. Поэтому возникает сам собою вопрос о том, не было ли бы полезнее и проще давать присяжным с собою все акты из дела, упоминаемые в 687 статье, и те вещественные доказательства, которые они пожелают иметь при своих совещаниях и относительно которых они уже выслушали надлежащие разъяснения сторон, сведущих людей и суда.

Статья 675 Устава уголовного судопроизводства получила чрезвычайное развитие на практике, вследствие чего заседатели, призываемые к разрешению, по свободному внутреннему убеждению, вопроса о вине и невиновности подсудимого, опутаны массою тягостных и подчас ненужных житейских стеснений, проникнутых известною долею недоверия к ним и даже к судебному персоналу, входящему с ними в соприкосновение, и не имеющих прочной основы в практике. Сенат, пробовавший урегулировать пребывание присяжных заседателей в суде, сам не был достаточно устойчив в своих взглядах. Сначала для безусловного пребывания присяжных в суде, без всякого увольнения домой, было провозглашено начало важности обстоятельства дела, потом принят был внешний признак — уголовное наказание, грозящее подсудимому, затем была признана, безотносительно к роду наказания, допустимость отпуска присяжных домой при полной для них невозможности оставаться в здании суда и, наконец, в циркулярном указе 1878 года «ни под каким видом» не дозволено отпускать присяжных по делам о преступлениях, влекущих лишение всех прав состояния. Одно время нарушением 675 статьи Устава уголовного судопроизводства считались даже прогулки присяжных вокруг здания суда, причем им предоставлялась для отдыха зала заседаний, тогда как они после долгого сиденья в плохо вентилируемых и наполненных народом помещениях нуждались, конечно, не в физическом отдыхе, а в движении. Ввиду всего этого получился ряд условий, конечно, дурно отражающихся на присяжных, особливо в больших и продолжительных процессах, где душевное спокойствие их нарушается тревожною заботою о том, что делается «дома» или на заводе, в лавке, в мастерской.., и где плохие гигиенические и дорогие кулинарные условия соединяются с неудобствами ночлега в насильственном сообществе чуждых лиц и с отсутствием освежающих впечатлений, причем всякий разговор председателя с присяжными, хотя бы только относительно их обеда, может, согласно решению 1876 года по делу Фридмана, влечь за собою ломку всего их напряженного и многодневного труда. Поэтому представляется необходимым обсудить, допустима ли и нужна ли в этом отношении какая-либо регламентация со стороны закона и его толкователя, Сената, или же разрешение всех вопросов, связанных с пребыванием присяжных в здании суда, должно быть предоставлено исключительно усмотрению, опыту и такту пользующегося полным доверием закона председателя?

К той же области условий деятельности присяжных на суде относятся указания на некоторые отступления в прениях сторон от правил и границ, установленных 611, 739 и 745 статьями Устава уголовного судопроизводства, и на неправильность предъявляемых пред ними обвинений. В первом отношении кассационная практика последнего десятилетия дала столько внушительных и всесторонних разъяснений обязанностей председателя по пресечению злоупотреблений формою и содержанием судоговорения, что едва ли нужно идти далее по этому пути, тем более что выход за пределы, намеченные приведенными статьями, встречается все реже и реже. Во втором отношении нельзя не отметить постановку одних обвинений вместо других и придачу данным, долженствующим служить предметом отдельных самостоятельных обвинений, значения простых улик или доказательств по другому обвинению. Неудовлетворительность определений нашего Уложения, отставшего от новых проявлений преступности, не предусматривающего прямо целого ряда ставших обычными преступных деяний (шантаж, многие преступления против нравственности, разные виды фальсификации и т. п.) и дающего разнородные определения одному и тому же по существу деянию (например, по подлогу частному и служебному), слишком общеизвестна. Но Уложение о наказаниях доживает свои дни и грядущее на его смену Уголовное уложение, без сомнения, уврачует в этом отношении деятельность присяжных, которым ныне не всегда понятна причина, почему им приходится иметь дело, по-видимому, не с тем преступлением, в котором виновен подсудимый. Правильная и вдумчивая деятельность прокурорского надзора может и должна, без сомнения, устранить употребление обвинений как доказательств, по большей части вредных по своим результатам для правосудия, как тому не мало представляет примеров наша практика. Достаточно указать, например, на известное дело Маргариты Жюжан, обвинявшейся в отравлении своего воспитанника, 15-летнего гимназиста. Несомненное и систематическое половое развращение ею этого отрока было выставлено не как самостоятельное преступление, а лишь как мотив к совершенно недоказанному предумышленному отравлению, и, несмотря на талантливые усилия обвинителя, присяжные вынесли оправдательный приговор, не имея возможности сказать неизбежное слово осуждения по вполне доказанному преступлению, предусмотренному в 993 статье Уложения.

Рядом со всеми вопросами, вытекающими из изложенных мною беглых замечаний, возникают два существенных вопроса об условиях постановления присяжными своего решения. К этим условиям относятся: постановка вопросов и участие в ней присяжных, содержание и место руководящего напутствия председателя присяжным, способ подачи и счета голосов при постановлении присяжными своего решения и, наконец, образ действий суда при единогласном несогласии его присутствия с состоявшимся решением присяжных.

Постановка вопросов является одною из труднейших задач суда, усложненною не всегда последовательною и удачною кассационною практикою относительно разграничения «юридических определений» от «общепринятых выражений» и требованием фактического описания состава преступления, вследствие чего нередко суды, не имея времени ставить вопросы кратко, излагают их с чрезвычайною подробностью, в которой присяжным становится трудно определить существенное от несущественного. Не раз уже заявлялось о желательности упрощения постановки вопросов — о допущении большей широты и свободы в их редакции. Не раз указывалось и на английский порядок, в силу которого присяжные лишь отвечают утвердительно или отрицательно на заключительный пункт обвинительного акта, без всякой постановки вопросов, созданной и развитой французским процессом. Совещание ваше, конечно, обратит внимание на эту важную сторону процесса и выскажется также о практических результатах недавно установленного права присяжных участвовать в постановке вопросов и о том, везде ли они пользуются этим правом и, главное, поставляются ли об нем в известность.

Вместе с тем возникает вопрос о том, не должно ли руководящее напутствие председателя предшествовать, по старому французскому образцу, постановке вопросов для того, чтобы они являлись его логическим и прямым последствием. В этом отношении представляет значительную особенность новый, еще далекий впрочем от осуществления проект реформы итальянского судопроизводства, по которому вопросы должны ставиться даже до прений сторон, создавая этим самым твердые границы и строго очерченную тему для этих прений. И содержание напутствия подает повод к разным мнениям. Хотя в решениях по делам Саратовско-Симбирского банка и почтового чиновника Кетхудова Правительствующий Сенат и дал уже весьма подробные указания на содержание и значение напутствия, но тем не менее не излишне напомнить, что Германия знает напутствие лишь как объяснение правовой стороны дела (Rechtsbelehrung), Италия — исключительно как сжатое изложение и оценку фактической стороны его, а Франция допускала и то и другое, и что при единогласии в том отношении, что председатель не должен обнаруживать своего мнения о вине или невиновности подсудимого, юристы-практики существенно расходятся во взглядах на признание за председателями права и даже обязанности оценивать отдельные доказательства и целые группы их и, следовательно, высказывать свое о них мнение.

И западноевропейская, и наша жизнь не раз выдвигали вопрос о числе присяжных, нужном для решения уголовного дела. Являлось предположение сократить их до девяти и даже до семи, но старое, привычное и традиционное число двенадцать осталось до сих пор непоколебимым. Быть может, и в нашем совещании возникнет такой вопрос, особливо если вы остановитесь на возможности учреждения специальных присяжных с повышенным цензом. С числом присяжных связано и исчисление их голосов для признания решения состоявшимся в том или другом смысле. Для признания виновности в Англии требуется единогласие, в Германии 2/3 голосов, у нас абсолютное большинство, против которого в пользу 2/3 раздавались иногда замечания в печати. Совещание укажет, представляется ли практическая необходимость в чем-либо изменять нашу систему. В последнее время и в практике, и в литературе нашей (например, в статье господина А. Думкасова «Суд и жизнь») был затронут весьма важный вопрос о введении при совещании присяжных заседателей открытой подачи голосов в виде отметки каждым присяжным или старшиною их поданных ими голосов на приобщаемом к делу списке заседателей. Открытая подача голосов, в силу необходимости единогласия, существует в Англии; во Франции она существовала до 1835 года, когда была отменена из опасения нравственного давления на присяжных и мщения им по политическим делам. Противником тайны совещания присяжных выступил, между прочим, знаменитый Миттермайер, находивший, что сознание присяжными того, что мнение каждого из них будет известно, должно служить школою нравственной их ответственности пред собою и пред обществом и придавать особую глубину и жизненность их совещаниям. Возможность бесследной подачи голоса в связи с абсолютным большинством обращает приговоры присяжных, по ироническому замечанию одного из наших криминалистов, в результат не обсуждения дела, а баллотировки.

Вам придется вглядеться в этот серьезный вопрос поближе, в связи с весьма важными по отношению к нему бытовыми и общественными условиями нашими, в которых надо почерпнуть указания на то, утратили ли ныне свои основания соображения составителей Судебных уставов, побудившие их начертать 677 статью Устава уголовного судопроизводства и ввести взыскание за оглашение присяжными тайны их совещаний.

Наконец, в прошлом году был выдвинут официальным путем вопрос о том, не следует ли, в качестве корректива для представляющихся неправильными оправдательных приговоров, установить по отношению к ним за судьями то же право, которое они имеют по 818 статье Устава уголовного судопроизводства относительно приговоров обвинительных. Вопрос этот обсуждался в особых совещаниях при Государственном совете и в уголовном кассационном департаменте Сената, но окончательного разрешения не получил. По существу своему порядок этот, вводящий совершенно новое начало в наш уголовный процесс, заслуживает особо внимательного рассмотрения. Сторонники его утверждают, что если судьи могут по единогласному убеждению совести вменить в ничто обвинительное решение присяжных, представляющееся им неправосудным, то нет никаких логических оснований отрицать за ними такое же право и по отношению к оправдательному приговору. Противники этого порядка, признавая, что во все времена осуждение невиновного представлялось явлением, допускающим для своего исправления исключительные меры, находят, что предоставление суду права, указанного в 818 статье Устава уголовного судопроизводства По отношению к приговорам обоего рода, в сущности вынудит, по соображениям многообразного свойства, суд коронный постоянно становиться на место суда присяжных в тех случаях, когда вопреки формальным данным для обвинения последними будет произнесен оправдательный приговор. По их мнению, от такого, всегда замедляющего производство вторжения одного суда в область другого — устойчивость суда вообще потеряет, а истинное правосудие едва ли многое выиграет. Давнее знакомство господ членов настоящего совещания с деятельностью суда присяжных даст, без сомнения, прочный материал для суждения о целесообразности и практических последствиях такого применения ст. 818 наоборот.

Наконец, быть может, совещание найдет необходимым высказаться, во-первых, относительно продолжительности сессий с присяжными заседателями и, во-вторых, относительно желательности и удобства применения у нас порядка, воображенного в § 286 Устава уголовного судопроизводства Германской империи, в силу коего, если в один и тот же день подлежат производству несколько дел, то избранный для одного из них состав присяжных остается и для следующих дел, если подсудимые и прокуратура, до приведения заседателей к присяге, заявят свое на это согласие.

Переходя ко второму основному вопросу — о недостатках в организации суда присяжных, — надлежит заметить, что им обыкновенно приписывается та слабая уголовная репрессия, которая проявляется в очень частых, будто бы оправдательных приговорах. Быть может, внимательное рассмотрение условий деятельности этого суда укажет, что в них, а не в организации кроются хотя и слабые, но поправимые стороны этого учреждения, но, во всяком случае, необходимо иметь в виду, что заявления о слабой репрессии суда присяжных представляются в значительной мере преувеличенными. С 1883 года начинается постепенное, но неуклонное увеличение количества обвинительных приговоров, постановляемых присяжными. В 1883 году для всей России приговоры эти представляли 56% всего числа, в 1889 году они уже составляли 63%, в 1890 году — 66% и в 1891 году (последнем, за который обнародован свод статистических сведений) тоже 66%. Обвинительные приговоры окружных судов без участия присяжных заседателей обнаруживают, напротив, наклонность к уменьшению в своем количестве на счет приговоров оправдательных. Эта наклонность начала проявляться с 1886 года, когда число обвинительных приговоров выразилось цифрою 76%, в 1889 году их было уже 74 1/2%, в 1890 году — тоже 74 72%, а в 1891 году — лишь 73%. Деятельность судебных палат с участием сословных представителей являет большие колебания. Так, в 1889 году общее число обвинительных приговоров в этой области суда выразилось 66%, в 1890 году — 70%, а в 1891 году — 68%, Таким образом, среднему числу таких приговоров в палатах, определяемому 68% в год, соответствует 65% в суде присяжных. Разница не особенно велика, особливо если принять во внимание специальный характер и важность подсудных палате дел. Окружные суды без присяжных отличаются несомненно большею репрессиею, имеющею, однако, наклонность к уменьшению, причем не надо упускать из виду, что преступления, подсудные этим судам, по большей части формального свойства, т.е. такие, где ни о событии преступления, ни о внутренней его стороне почти не возникает ни спора, ни сомнений.

В связи с этими двумя главными вопросами — об условиях и об организации — находится и вопрос о правильности и целесообразности устройства ныне существующих присутствий судебных палат с участием сословных представителей. Учреждение сословных представителей, введенное Судебными уставами 20 ноября 1864 г. лишь для государственных преступлений, подлежащих суду палаты (статьи 1032, 1051 и 1052 Устава уголовного судопроизводства), причем эти представители наименованы законом временными членами, было затем, в 1878 году, временно распространено на ряд дел по преступлениям против порядка управления и окончательно упрочено по отношению как к этим преступлениям, так и к некоторым другим, перечисленным в 201 1 статье Устава уголовного судопроизводства, законами 1889 и 1890 годов, коими суду палат с участием сословных представителей подчинены также и дела о преступлениях должности, влекущих за собою лишение прав состояния (ст. 1105 Устава уголовного судопроизводства).

Таким образом, суд с сословными представителями имеет за собою, с 1878 года, богатую опытом историю. Совещание ваше, конечно, укажет на существенные стороны этой истории. Оно выяснит также, по личным наблюдениям высших представителей судебного ведомства в округах, имеющих непосредственное соприкосновение с этою формою суда, соответствуют ли наглядные результаты деятельности этого суда тем целям, с которыми он установлен, и искупают ли они те большие издержки для государства и ту особую трату рабочих сил и времени для суда и времени для суда и свидетелей, с которыми сопряжены выезды судебных палат и вообще установленная подсудность им всех особых дел, предусмотренных в статьях 201 1 и 1105 Устава уголовного судопроизводства.

Соображение всех приведенных мною вопросов, в связи с указаниями практической жизни, должно повлечь, по моему мнению, разрешение следующих коренных вопросов:

I) Следует ли удержать и на будущее время по каким-либо делам, кроме дел о государственных преступлениях (по соображениям, принятым составителями Судебных уставов), учреждение «временных судей» в лице сословных представителей, присоединяемых к составу судов —и каких именно судов — окружных или судебных палат?

II) Представляется ли целесообразным и правильным ввести в ныне существующее учреждение суда присяжных начало совместного участия коронного суда и присяжных заседателей в разрешении вопросов о вине и невиновности и вопроса о наказании, создав нечто сходное с германским судом шеффенов, но с увеличением объема и расширенною подсудностью?

III) Если это видоизменение суда присяжных представляется нежелательным, то не представляется ли полезным применение и к нашему суду этого рода указаний и правил Женевского закона 1 октября 1890 г., в силу коих председатель принимает на себя руководительное участие в совещаниях присяжных о виновности и подает, вместе с ними, голос по вопросу о наказании?

IV) Если представляется желательным удержать организацию суда присяжных в ныне существующем виде, то следует ли: а) установить для заседателей новый, повышенный ценз и б) предоставить сознающемуся в своей вине подсудимому заявлять суду: желает ли он, чтобы его дело разбиралось с участием присяжных, или же предпочитает, чтобы вопрос об его ответственности был разобран судом коронным, которому, в этих случаях, должно бы быть предоставляемо постановлять приговоры, выходящие, по размеру наказания, из пределов его обыкновенной компетенции?

II

Наши трехдневные совещания о суде присяжных и о суде с участием сословных представителей окончены. Позвольте подвести им краткий итог.

По вопросу об удовлетворительности деятельности присяжных заседателей большинство членов совещания (18) пришло к выводу, что по деятельности своей этот суд на только является вполне удовлетворяющим своей цели, но и вообще представляет собою лучшую форму суда, какую только можно себе представить для разрешения большей части серьезных дел, особливо в тех случаях, когда тяжкое обвинение связано с тонкими уликами, требующими житейской вдумчивости. В этом отношении замечательны заявления двух из господ прокуроров судебных палат о том, что такое дело, как знаменитое дело Мельницких (и, прибавляю я от себя, такое, как дело Овсянникова), могло быть решено в обвинительном смысле только присяжными и что по последнему делу Мценского банка судьи, сомневаясь в том, совладают ли присяжные со своею задачею, сами во время их долгого совещания проектировали ответы на многочисленные вопросы, и таковые вполне совпали затем с провозглашенными присяжными.

Обвинение присяжных в малой репрессии неосновательно. Оно не только не подтверждается цифровыми данными, но в действительности оказывается, что суд присяжных, при сравнении с судом коронным, более репрессивен и устойчив. В одном из судебных округов, где дела ведаются без участия присяжных, даже сложилось хоть и шутливое по форме, но, однако, правдивое по существу указание, что судебная палата состоит из двух камер— обвинительной и оправдательной, а процент оправдательных приговоров в палатах вообще колеблется между 20% и 50%, каковых резких колебаний вовсе не усматривается в таких же приговорах присяжных. Оценивая взаимную силу репрессии в суде присяжном и бесприсяжном, надо иметь в виду, что присяжные судят наиболее тяжкие преступления, где зачастую не только для доказательства виновности, но даже для установления состава преступления нужны особые и не всегда успешные усилия со стороны следственной власти, и вовсе не рассматривают дел о формальных преступлениях, где и событие, и виновность никакого вопроса возбуждать не могут. Не следует забывать, что на рассмотрение присяжных восходят по 511 статье Устава уголовного судопроизводства дела частного обвинения, в коих обвинение это, вообще слабо и неумело поддержанное, очень часто является на судебном следствии вполне неосновательным, причем предполагаемый преступник, сидящий на скамье подсудимых, часто оказывается сам жертвою семейного самодурства или домашней имущественной распри.

Наконец, обвинительные приговоры бесприсяжного суда, особенно те, которые постановлены в апелляционной инстанции, увеличивая собою цифру, выражающую внешнюю силу уголовной репрессии, в сущности очень часто этой репрессии вовсе не содействуют, ибо, при затруднительности мотивированного оправдания, влекут за собою такие минимальные, мало ощутимые наказания, которые почти граничат с полною безнаказанностью. Оправдательные приговоры присяжных, в которых всегда почти можно отыскать житейскую правду, расходящуюся с правдою формальною, стремящуюся втиснуть жизнь в узкие и устарелые рамки вменения по Уложению о наказаниях, объясняются нередко неумением лиц, ведущих дело и его разрабатывающих на суде, и присутствием в составе присяжных ненадежного элемента, в лице мелких чиновников или значительного числа мелочных торгашей. Устранение этих элементов там, где оно так или иначе произошло, всегда влекло за собою уменьшение поспешных оправданий. По удостоверению бывшего прокурора Виленской судебной палаты, деятельность присяжных в северо-западном крае ныне вполне удовлетворительна, и он не мог бы указать ни одного явно неправильного оправдания приговором присяжных.

Несомненно, что суд присяжных, как и всякий суд, отражает в себе недостатки общества, среди которого он действует и из недр которого он исходит, но внимательное рассмотрение оправдательных приговоров не с одной лишь внешней стороны, а с знанием обстоятельств и обстановки дела приводит к признанию того, что, как выразился один из членов совещания, «слово—одно, а совесть — другое», почему оправдательные приговоры там, где в деле нет следов ни нравственного, ни материального вреда, не должны быть провозглашаемы, как это иногда у нас делается, «возмутительными». Простой русский человек, поставляющий главный контингент присяжных, вносит в свою деятельность глубокое религиозное чувство. Оно нередко проявляется и в оправдательных приговорах. Так, было указано два случая из практики, где присяжные оправдали подсудимых, последнее слово которых и мольбы о прощении совпали с благовестом ко всенощной под Благовещение. Но вместе с тем указано было и на то, что простые присяжные, разрешив в Миргороде безусловно обвинительным приговором громадное дело о разбойничьей шайке из 56 человек, отправились из суда в церковь служить благодарственный молебен по поводу благополучного окончания ими своего тяжелого, многодневного труда, направленного к охранению безопасности целой местности. Проявление глубокого христианского чувства в присяжных при отправлении ими своих обязанностей есть такое нравственное благо, которое вполне искупает во всяком случае небольшое число оправдательных приговоров, подсказанных этим чувством, хотя и идущих вразрез с формальными требованиями закона.

Наконец, замечено, что даже по преступлениям против системы, где нет прямо потерпевших, как, например, по делам о паспортных преступлениях, в которых оправдания бывали особенно часто, присяжные никогда не оправдывали тех, кто своею преступною деятельностью подводил других под уголовную ответственность, т. е. подделывателей паспортов по 975 и в особенности по 976 статье Уложения о наказаниях. При этом было указано, что многими из своих оправдательных, систематически повторявшихся, приговоров присяжные сослужили службу законодательству, указав ему на противоречие жизни с требованиями закона. Так было с паспортами, так было с некоторыми видами краж. Так делается и теперь по наболевшему вопросу о несовершеннолетних преступниках. По отношению к случаям подкупа присяжных было высказано, что число их, представляя каплю в море вполне безупречной деятельности этого суда, скорее служит подтверждением такого ее характера, тем более ценного, что большинство сельских присяжных, стоя в тяжких материальных условиях, должны проявлять особую стойкость, чтобы не принять даровое угощение и не поддаться его влиянию.

Меньшинство совещания (два лица) не разделили такого взгляда на деятельность присяжных. Смотря с практической точки зрения, один из членов совещания указывал на неумелое обращение присяжных со следственным материалом, на стремление их вторгаться в область применения закона, на неоднообразие решений их по одним и тем же преступлениям, совершенным почти в одинаковых по существу обстоятельствах, на зависимость этого явления от местности, где рассматривается дело, и от разности взглядов присяжных Того или другого состава на важность и преступность деяния, подходящего под определения Уложения о наказаниях. Исходя из теоретических соображений, другой член совещания, не имевший лично никогда дела с судом присяжных, указывает на то, что нельзя признать удовлетворительным тот суд, который нуждается в постоянных разъяснениях, напоминаниях и руководстве со стороны председателя, так что его постоянно нужно «водить на помочах», причем его деятельность обставляется многими формальностями процессуальных усложнений в виде, например, постановки вопросов, приобретающих в нем гораздо большее значение, чем в суде бесприсяжных.

По поводу указаний на неоднородность приговоров присяжных некоторыми из членов большинства замечено, что безусловно одинаковых дел не бывает и что разность взглядов бывает и у суда коронного, но она менее заметна, ибо выражается обыкновенно в определениях обвинительных камер, у которых в разное время и при разном личном составе создаются разные взгляды на некоторые, преимущественно бытовые преступления, — и это не недостаток, а достоинство суда, который не есть слепой механизм.

В общем, однако, общий вывод безусловно на пользу присяжных. Суд жизненный, имеющий облагораживающее влияние на народную нравственность, служащий проводником народного правосознания, должен не отойти в область преданий, а укрепиться в нашей жизни. Русский присяжный заседатель, особливо из крестьян, относящийся к своему делу, как к делу служения совести, кладущий, по замечанию В.А. Аристова, призывную повестку, сулящую ему тяжелый труд и материальные лишения, за образа, честно и стойко вынес и выносит тот опыт, которому подверг его законодатель. Выходя на минуту из роли руководителя совещания, я позволю себе, на основании долголетнего моего судебного служения на разных ступенях судебной лестницы, вполне и всецело присоединиться к мнению большинства и считаю необходимым при этом припомнить заявления двух прокуроров палат, из которых у одного рассеялись все сомнения в высокой пригодности суда присяжных после долголетнего знакомства со свойством работы бесприсяжного суда, а другому вспомнилось здесь то чувство нравственного удовлетворения, которое, в своей практической деятельности, он выносил из приговоров присяжных, в которых он видел продукт совестливого и внимательного отношения к делу с точки зрения жизненной правды, даже и тогда, когда приговоры эти бывали несогласны с предъявленным обвинением.

К этому надо еще добавить, что к практической деятельности присяжных можно, не становясь на почву мимолетных и часто дурно осведомленных печатных отзывов, относиться трояко: снизу, сверху и сбоку. Снизу — это отношение подсудимого, который в глубине души лучше всех сознает, конечно, где и в чем правда состоявшегося о нем решения; сверху — это отношение судебных чинов, действующих совместно с этим судом; сбоку — это отношение тех, кто примыкал к присяжным как участник, как сотрудник в одной общей работе ума и совести. Мы знакомы с отношением к суду присяжных подавляющего большинства высших представителей судебных округов. Но мы выслушали и заявления лица, неоднократно отбывавшего обязанности заседателя и бывавшего много раз старшиною. На мою просьбу высказать свой взгляд на присяжных председатель третьего отдела комиссии сенатор Н.С. Таганцев заявил, что время, проведенное им в среде присяжных заседателей, составляет одно из лучших воспоминаний его судебной жизни.

По вопросу о составе присяжных заседателей совещание единогласно высказалось за установление участия лиц судебного ведомства в составлении и проверке общих списков заседателей по 89 и 91 статьям Учреждения судебных установлений; за привлечение к участию в качестве присяжных заседателей из поименованных во втором пункте статьи того же Учреждения тех, кои занимают должности IV и III классов; за принятие мер к воспрепятствованию должностным лицам уклоняться от исполнения обязанностей присяжных заседателей путем предварительного и заблаговременного извещения начальства о внесенных на основании 98 и 99 статей Уст. сл. в очередные списки чиновниках и требования точного обозначения предмета и срока указанных в первом пункте 650 статьи Устава уголовного судопроизводства командировок и особых поручений по службе. Вместе с тем указано на необходимость усиления штрафов за неявку, с предоставлением суду слагать таковые по силе 653 статьи Устава уголовного судопроизводства, но с уничтожением права обжалования постановлений суда о наложении штрафа, причем должен быть в ст. 651 установлен срок, в течение коего применяется эта статья, ибо если считать неявкой по вызову неявку на сессию, то применение третьей части этой статьи— об ответственности по Уложению—никогда не может иметь места. Вместе с тем представляется необходимым, чтобы прокурорский надзор серьезно вступил в борьбу с лживыми и фиктивными медицинскими свидетельствами о болезни, возбуждая во всех подобных случаях обвинение по 364 статье Уложения о наказаниях.

При условии фактического осуществления всех этих указаний, повышение ценза для присяжных представляется излишним, причем некоторыми было даже высказано, что требование третьего пункта 81 статьи Учреждения судебных установлений об обязательности для каждого присяжного уметь читать по-русски является ненужным, так как между присяжными, чему и были представлены примеры, часто встречаются почти неграмотные лица, умеющие, и то с трудом, читать лишь «по печатному», но здравый смысл их, способность понимания и врожденное чувство справедливости делают их присутствие в составе присяжных чрезвычайно ценным для правильного отправления правосудия. Улучшение состава присяжных было бы существенным образом достигнуто исключением из их числа мелких канцелярских чиновников, получающих, согласно закону, содержание «по трудам и заслугам» и представляющих ненадежный нравственно, неразвитый и в то же время тенденциозный элемент в составе присяжных. Это признано единогласно, но голоса очень разделились по отношению к мелким торговцам, причем всеми признано, однако, необходимым недопущение в состав присяжных заседателей содержателей и арендаторов питейных заведений.

Относительно материального обеспечения присяжных, принадлежащих к крестьянскому сословию, были приведены указания, что и ныне некоторые земства, побуждаемые насущною необходимостью, оказывают пособие присяжным под видом расходов на благотворительность и что решение Сената, лишившее в 1872 году земство права и возможности нелицемерно облегчать нужду присяжных, идет вразрез с намерениями составителей Судебных уставов, которые, как напомнил председатель второго отдела комиссии, сенатор Н.Н. Шрейбер, признавая, что заседатели должны получать вознаграждение из земских сборов, лишь потому не ввели правила о порядке определения сего вознаграждения в Учреждение судебных установлений, что приведение этих определений в действие относится к предмету ведомства губернских земских собраний. Поэтому совещание единогласно признало настоятельную необходимость в осуществлении этой благой для достоинства отправления правосудия первоначальной мысли законодателя.

Вместе с тем многими были высказаны желания, во-первых, чтобы пребывание присяжных в здании суда, условия которого, по мнению всех членов совещания, должны быть безусловно предоставлены усмотрению председателя, не стесняемому никакою предварительною регламентациею, было по возможности обставлено лучше, чем теперь; во-вторых, чтобы продолжительность сессий была сокращена и, в-третьих, чтобы лица, избранные в течение определенного числа лет для исполнения обязанностей присяжного заседателя, приобретали тем самым право на освобождение от унизительного и несовместимого с достоинством лица, призванного к судейской деятельности, телесного наказания.

По вопросу о подсудности дел суду присяжных заседателей большинство совещания (14 лиц) высказалось против всякого дальнейшего ее ограничения, причем часть этого большинства (5 лиц) находила, что подсудность эту следовало бы, против существующей, значительно расширить. Меньшинство (6 лиц) высказалось за уменьшение подсудности в разных видах. Так, одно лицо находило, что у присяжных должны быть изъяты все дела о подсудимых непривилегированных сословий, обвиняемых в преступлениях, влекущих по 31 статье Уложения о наказаниях лишение всех особенных прав и преимуществ, несмотря даже на последствия по 48 статье Уложения, и о всех обвиняемых в третьей краже; два лица — за изъятие дел о несовершеннолетних, на коих, вопреки мнению большинства, оправдание их присяжными имеет пагубное нравственное влияние; одно лицо — за изъятие дел о лишенных уже особых прав обвиняемых в преступлениях, влекущих такое же поражение прав, и два лица — за предоставление подсудимому, сознавшемуся при предварительном следствии, судиться без участия присяжных, если он сам заявит суду о таком своем желании.

Установление права сторон и председателя оглашать пред присяжными сведения о грозящем подсудимому по закону наказании было признано огромным большинством (19 голосами против 1) в высокой степени желательным, так как, по выражению одного из членов совещания, это устранило бы вредную для судебного прямодушия «игру в прятки». Точно так же и по отношению к различным формальностям при производстве судебного следствия совещанием было найдено полезным, при будущем начертании правил уголовного процесса, «снять покров тайны» со всего того, что, будучи оглашено пред присяжными, может быть затем проверено на суде установленными законом способами. Поэтому желательно предоставить сторонам делать ссылки на протоколы, упоминаемые в 687 статье Устава уголовного судопроизводства, при соблюдении притом условий, о которых я упоминал во вступительном моем сообщении. Но по вопросу о передаче присяжным в совещательную комнату планов и документов из дела четыре лица высказались отрицательно, признавая таковую опасною ввиду возможности лжетолкования значения планов и других вещественных доказательств, не могущего тотчас же быть опровергнутым. Затем совещание пошло дальше решения Правительствующего Сената по делу Никитина, решив большинством 14 голосов против 6, что следует допустить и прочтение показаний подсудимого, данных на предварительном следствии, в случае несогласия их с даваемыми им на суде объяснениями, что, по мнению шести лиц, шло бы вразрез с принятым в нашем уголовном процессе началом о праве подсудимого не давать никаких объяснений (ст. 685 Устава уголовного судопроизводства).

По вопросу о применении германского порядка об одном составе присяжных для нескольких дел, подлежащих слушанию в один и тот же день, мнения разделились поровну, причем половина членов совещания признавала этот порядок нецелесообразным, по сопряженным с ним неудобствам и ввиду возможности недоразумений относительно пользования сторонами правом отвода.

Постановка вопросов, установленная ныне статьями 750—764 Устава уголовного судопроизводства, представляется совещанию не требующею каких-либо изменений по существу, но нуждающеюся лишь в некотором упрощении. Желательно вместе с тем, чтобы о праве присяжных участвовать в постановке вопросов согласно ст. 762 Устава уголовного судопроизводства было напоминаемо им при самом чтении вопросов вслух, а не только при объяснении им, на основании 671 статьи Устава уголовного судопроизводства, их прав и обязанностей, и чтобы старшине присяжных, тотчас по его избрании, вручалась выписка из заключительного пункта обвинительного акта, дабы он и чрез него остальные присяжные постоянно имели пред глазами указание на сущность обвинения, взводимого на подсудимого. Руководящее напутствие председателя должно остаться на своем месте. За открытую подачу голосов присяжными высказались три лица.

Наконец, вопрос о применении 818 статьи Устава уголовного судопроизводства наоборот, т.е. о распространении порядка, начертанного в ней, и на оправдательные приговоры присяжных разрешен значительным большинством (18 голосов против 2) отрицательно. Я должен к этому, в виде справки и для выяснения мотивов этого большинства, присовокупить, что точно так же решен этот вопрос и уголовным кассационным департаментом, при обсуждении предположений о предоставлении судам права ходатайствовать пред Сенатом о передаче другому составу присяжных дел, по которым оправданы виновные, по единогласному мнению суда, подсудимые. При рассмотрении этого вопроса в Правительствующем Сенате я имел честь, в качестве обер-прокурора, высказать, что, установляя суд присяжных наряду с коллегиею коронных судей и возлагая на первых разрешение не только вопроса о совершении преступления обвиняемым, но и вопроса о его виновности, закон строго разграничил деятельность тех и других, допустив лишь одно, обставленное исключительными условиями и притом только в пользу, а не во вред подсудимому, отступление в ст. 818 Устава уголовного судопроизводства. Применение этой статьи в обратном смысле, заменяя внутреннее убеждение присяжных убеждением судей, которое нуждается во внешней мотивировке, было бы в сущности, в весьма большом количестве дел, заменою суда представителей общественной совести судом профессиональных юристов, задача коих только понапрасну усложняется прибавкою этих представителей. Для коллегии профессиональных судей в большинстве дел найдутся данные, предустанавливающие виновность подсудимого. Таково, например и главным образом, собственное сознание подсудимого, не опровергаемое обстоятельствами дела.

С внешней, формальной стороны, в огромном большинстве случаев оправдания сознавшегося подсудимого, особенно при утвердительном ответе присяжных на вопрос о событии преступления, выделенный по требованию гражданского истца, непередача судом дела другому составу присяжных означала бы признание со стороны суда того, что предание суду, основанное на собственном сознании обвиняемого, и самое это сознание, подтвержденное затем при судебном разбирательстве, не имеют никакого значения. Но такое признание со стороны суда профессиональных юристов, обязанных мотивировать свое мнение, едва ли мыслимо. Вместе с тем передача каждого такого дела новому составу присяжных представится весьма удобною для судей. Поддерживая солидарность между ними и судебною палатою по обвинительной камере и основываясь на простом внешнем приеме, состоящем в сопоставлении предания суду и собственного сознания с последовавшим затем приговором, передача такого рода освободит судей от опасения нареканий за то, что, в интересах порядка, они не воспользовались своим правом передачи. Указание именно на эти интересы и на нравственную ответственность, несомую судьями, не желающими противодействовать «неправосудию», послужит могущественным средством для образования в среде судей единогласия, а вышеупомянутый внешний прием сопоставления вызовет весьма простую, неотяготительную и однообразную формулу мотивировки передачи дела другому составу, без всякого, — всегда, впрочем, гадательного — анализа соображений присяжных, положенных ими в основание оправдания. При этом нельзя упускать из виду, что состав присяжных заседателей при вторичном рассмотрении дела будет всегда находиться под более или менее сильным давлением состоявшегося постановления о передаче, о коем они могут быть осведомлены разнообразными и неотвратимыми способами. Имея пред собою определение того же суда о том, что подсудимый «несомненно виновен», присяжные заседатели приступят к рассмотрению дела без надлежащей свободы мышления, причем столь важное для правосудия требование закона, как вменение председателю в обязанность не обнаруживать своего мнения о вине и невиновности подсудимого (Устав уголовного судопроизводства, ст. 804), обратится в лишенную всякого значения и даже лицемерную формальность. Таким образом, предание суду по значительному числу дел станет равносильным осуждению подсудимого — и суд присяжных обратится в этих случаях в простое орудие суда коронного, неудобное по своей сложности, излишнее по своей задаче и бесплодно отяготительное для местного населения, призываемого к участию в нем.

Эти соображения мои были всецело разделены уголовным кассационным департаментом.

Обращаясь к суду с участием сословных представителей, совещание высказалось об общих свойствах этого суда в настоящее время. Свойства эти не могут быть признаны отрадными и во многих отношениях идут вразрез с теми требованиями, которым должен удовлетворять правильно устроенный суд. Так, прежде всего приобщаемые к составу палат «временные члены» почти никогда не вносят в дело самостоятельных взглядов и суждений. В многолетней практике бывшего старшего председателя Киевской, а ныне Московской судебной палаты на массу дел с участием сословных представителей пришлось лишь одно дело, в котором эти представители образовали, стойкою защитою и единством своих мнений, большинство. По заявлению старшего председателя одной из других палат, «временные члены» относятся весьма пассивно к своим обязанностям и во всяком случае не вносят в обсуждение дела той строгости, в расчете на которую была создана подсудность по 201 1 и 1105 статьям Устава уголовного судопроизводства. Например, по делам о служебных преступлениях, обыкновенно, по входе в совещательную комнату для решения дела, представители дворянства справляются о том, какое самое малое наказание за судимое преступление, и с размером его сообразуют и вывод свой о виновности, представители города спрашивают у председателя— нельзя ли оправдать подсудимого? Волостные же старшины, на вопрос о их мнении, обращаются в свою очередь к председателю с вопросом: «Как прикажете?» Поэтому, в сущности, дело решают коронные судьи, присутствие которых вызывает во временных членах равнодушное отношение к подаваемому мнению, за исключением редких случаев, где оно упорно тенденциозное и, следовательно, неправосудное. Вместе с тем, как показывает практика палат (подтверждаемая и кассационными решениями), надлежащие сословные представители от дворянства и городов всемерно уклоняются от исполнения своих судебных обязанностей, заменяя себя, в порядке обратной постепенности, совершенно не подходящими лицами, вроде секретарей дворянских депутатских собраний и членов городских управлений по надзору за торговлею и т.п. Между тем участие сословных представителей делает этот суд чрезвычайно громоздким, неудобным для сторон и свидетелей и очень дорогостоящим. В последнем отношении были указаны примеры, где по одному из дел, подсудных этому суду, в Казанском округе, судебные издержки дошли до 1600 руб. серебром, а по другому, в Московском округе, даже до 6000 руб. серебром. Хотя и были, вместе с тем, высказаны мнения, что сословные представители, при более самостоятельном отношении к делу, могли бы принести свою долю пользы, сообщая ценные для судей местные и бытовые сведения, но большинство признало, что этою гадательною пользою не искупаются приведенные выше недостатки, вызываемые статьями 2011 и 1105 Устава уголовного судопроизводства.

Переходя к вытекающему из такого вывода вопросу о том, чем же возможно было бы заменить такой суд, члены совещания разделились во взглядах. Шесть лиц нашли, что сословные представители могли бы, с пользою для правильного отправления правосудия по особым делам, предусмотренным только что упомянутыми статьями Устава уголовного судопроизводства, быть замещены специальными присяжными заседателями, исполняющими все обязанности обыкновенных заседателей, но заседающими в уменьшенном количестве — до девяти и даже до шести и с повышенным имущественным, образовательным и профессиональным цензом. Восемь лиц, находя затруднительным найти достаточное число таких специальных присяжных и опасаясь, что возможность такого состава лишь в губернских городах приведет к сосредоточению в них всех особых дел в ущерб населению, полагали более целесообразным прямо передать все эти дела окружным судам без участия присяжных в несколько усиленном, быть может, составе, на случай, если бы апелляционная инстанция была упразднена. Два лица, со своей стороны, находили возможным вновь передать все эти дела обыкновенным присяжным, возрастающая за последнее время репрессия приговоров коих служит, по-видимому, ручательством, что и по этим делам решения присяжных будут отличаться надлежащею и справедливою строгостью. Затем два лица высказались за учреждение по особым делам (201 1 и 1105 статьи Устава уголовного судопроизводства) новой формы суда — в виде заседателей от сословий, избираемых из лиц, обладающих высоким цензом, самими сословиями и входящих, по мнению одного лица, в состав судебной палаты в числе трех, а по мнению другого, в состав окружного суда в числе от четырех до шести.

Наконец, два лица высказали по отношению к организации суда присяжных такие предположения, которые, по существу своему, устраняют и самый вопрос о выделении каких-либо дел из общей подсудности присяжных заседателей. Одним из них предложено соединение суда общественных представителей (присяжных заседателей) с судом коронным без разделений их главнейших функций, а напротив со слиянием их в одной общей работе, подобно тому, как это изложено в проекте Гальперта для Женевского кантона. При таком соединении предполагается, что присяжные внесут независимость суждения, непосредственность живого восприятия впечатлений и понимание житейской стороны дела, а судьи, находящиеся в меньшинстве, не подавляя их своими голосами, внесут чувство законности и юридический опыт. Такой суд должен бы состоять из трех коронных судей и девяти присяжных заседателей, составляющих одну коллегию и решающих сообща вопросы о вине и о наказании, причем вопросы процессуального свойства разрешаются одним лишь коронным судом. Эта смешанная коллегия, по условиям своей деятельности, устранила бы необходимость руководящего напутствия и применения 818 статьи Устава уголовного судопроизводства и, конечно, была бы компетентна для разрешения всякого рода дел, ныне изъятых из ведения присяжных заседателей, сверх дел о преступлениях государственных. Другое из лиц, примыкающих к такому взгляду на организацию суда присяжных и находящее, что суд этот должен состоять из одного судьи и шести присяжных, предложило обязать председателя суда участвовать в разрешении присяжными вопроса о виновности и о размере наказания с правом решительного голоса, с тем чтобы процессуальные вопросы, возникающие по делу, разрешались исключительно судом коронным единолично или коллегиально.

Применение Женевского закона 1890 года, о совещательном участии председателя при обсуждении присяжными вопроса о виновности подсудимого и об участии присяжных в назначении наказания, отвергнуто совещанием, большинством 19 голосов против одного, причем, однако, некоторыми высказана мысль о необходимости предоставить присяжным право, в случае встреченных ими затруднений при разрешении дела, приглашать к себе в совещательную комнату для помощи и разъяснений председателя суда.

Наконец, прокуроры бесприсяжных округов высказали — Варшавский, что лавники гминных судов, подобно шеффенам германского права, оказываются довольно несостоятельными для судейской деятельности и что введение суда присяжных и в Царстве Польском представляется желательным, — и Тифлисский, что на Северном Кавказе возможно было бы, с пользою для дела правосудия, допустить участие в суде общественного элемента во всяком виде, с некоторыми лишь условиями ввиду примеси к русскому населению инородческого элемента.

Таковы выводы, к коим пришло совещание по главнейшим из подлежащих его обсуждению вопросов. Мне остается просить снисхождения за невольные, быть может, упущения в моем сжатом изложении этих выводов. Мне не приходится его просить за сложность и разнообразие вопросов, вызвавших напряженный трехдневный труд ваш, милостивые государи, ибо глубокая важность предмета, занимавшего нас эти дни, для дела правосудия в отечестве нашем — служит мне достаточным оправданием.

Впервые опубликовано: Журнал министерства юстиции. 1895. № 4, февраль.

Анатолий Федорович Кони (1844—1927) — русский юрист, судья, государственный и общественный деятель, литератор, выдающийся судебный оратор, действительный тайный советник, член Государственного совета Российской империи. Почётный академик Императорской Санкт-Петербургской Академии Наук по разряду изящной словесности (1900), доктор уголовного права Харьковского университета (1890), профессор Петроградского университета (1918—1922).