В.Г. Короленко
Людям-братьям

Свершилось. Невероятное стало фактом. Люди, вчера мирно занимавшиеся своими делами, мирно общавшиеся друг с другом, — вдруг побросали свои занятия, оставили своих жен, детей, отцов и матерей и, по требованию своих правительств, пошли куда... Истреблять друг друга, разорять города и селения и уничтожать труды целых поколений.

Вот уже четыре месяца продолжается это безумие, это неслыханное мировое злодеяние. И ничего. Не ужаснется общество, ни у кого не вырвется крика: "Да что же это такое!" Что мы сделали? Что мы делаем? И не только не вырвется этого крика, но, напротив, всюду и везде "трубят о героизме, о долге, доблести, о нравственной красоте момента" и о великом "святом деле", совершающемся там, — на поле человеческой бойни. Торжествует наглый цинизм и бесстыдная ложь... Точно и не было тысячелетней работы человеческой мудрости. Точно и не было Исаия, Христа и его учения, точно и не было великих слов о Боге, любви, братстве и мире.

Кровавое безумие затмило глаза и сердца людей, так что они и видя не видят, и слыша не слышат. И мерзкое стало великим, отвратительное — прекрасным и зверино-слепое — героическим...

"Слепые вожди слепых" делают свое слепое и ужасное дело — травят людей друг на друга и отравляют своими речами и статьями сердца юношей и детей. Они кричат о каком-то подъеме, о каком-то энтузиазме, вдруг охватившем всех. Теперь, когда вся Россия, когда все без исключения и т.д., т.д.

И эти истерические выкрики достигают своей цели. Они слушают совесть, туманят мысль и поддерживают бодрость, поддерживают, то есть, то душевное извращение, при котором только и можно делать то ужасное, что делается теперь, не видя что делаешь, при котором можно "лихо" бросаться на своих братьев, людей, можно "молодецки" рубить, топить и окатывать огненным дождем друг друга, при котором только и можно радоваться и гордиться подобными "подвигами". Казалось бы, самый этот пыл, это бесконечное самовосхваление, это беспрестанное склонение — герой, героя, герои и т.д. — должны были вызвать подозрение мыслящих людей. Ведь великое, точно великое, не кричит о себе, не трубит на всех перекрестках: ведь эти выкрики всегда обыкновенно служили и служат средством самоодурения и самовозбуждения. Ведь всегда, чем пакостнее дела людей, чем бессмысленнее, тем больше этого пыла, тем больше этого самовосхваления, этого святого и "героического". Ведь без этого "пыла", без этого извращения и самоодурения человек и не может совершать систематических и организованных злодеяний... "Но огрубело сердце, и глаза сомкнули — да не увидят глазами и не услышат ушами и не уразумеют сердцем".

Да, легче закрыть глаза, легче отдаться этому газетному воодушевлению, чем всмотреться и вникнуть в сущность того, что происходит, всмотреться открытыми глазами — значит признать свой крах, признать свою полную несостоятельность, признать весь ужас, все кошмарное безумие нашей жизни, наших общественных устоев.

Что случилось?.. Спросите себя и постарайтесь искренно ответить на этот вопрос. Что случилось? Забудьте передовицы ваших газет и рассмотрите происходящее при свете своей совести.

Что случилось? — На нас кричат, напал дерзкий и жестокий враг, он грозит нашей свободе, нашему достоянию, и мы защищаемся от этого врага. И не на нас одних напал этот враг. Он угрожает всем, всей Европе. Он хочет поработить всех.

И мы боремся против этой его попытки. Мы ведем оборонительную войну и т.д. Но кто же этот враг? Этот враг — не какие-нибудь дикари, неизвестно откуда появившиеся, этот враг — немцы, создавшие "великую культуру" и исповедующие главное, тот же христианский закон любви и мира, который исповедуем и мы. Как же это люди, исповедующие этот закон, признающие его Божественным, делают то, что они делают?..

Ну, а что сделали и делаем мы, исповедующие тот же закон любви и мира и также признающие его Божественным?

Говорят, что мы делали все возможное для предотвращения этой войны, — были де и такие и другие разговоры и переговоры, но есть предел всему, "честь нации" требует того, чтобы мы поступали так, как поступаем.

Мы не хотели войны. Во всем виноват Вильгельм, Вильгельм или Франц Иосиф. Так говорят у нас. А что говорят немцы? Немцы говорят тоже самое. Они не хотели войны. Они делали все возможное, чтобы предотвратить ее, ... но ... гордость нации и т.д. То же говорят французы и англичане. Никто не хотел войны, все обвиняют друг друга. Что же это такое? Допустим, что кто-нибудь врет, что точно Вильгельм или кто другой хотел войны, искал повода для нее, но ведь ясно каждому, что если и были такие лица, хотевшие войны, среди немцев или среди нас, — народ-то — те, кто испытывает все ужасы войны, рабочий, крестьянский народ-то, наверное, не хотел и не хочет войны. Как немецкий народ, так и русский, и всякий другой народ ненавидит войну. Каким же образом люди, миллионы людей того самого крестьянского рабочего народа, делают это ненавистное им дело, дело, противное их душе, противное всем человеческим и божеским заповедям? Как идут они на такие ужасные и бессмысленные страдания — духовные и физические?..

Этот вопрос должен стоять перед каждым из нас. Мы не вправе, мы не смеем отделаться от него простым пожиманием плеч! Мы должны перед лицом совершающегося сорвать завесу с глаз наших. Мы должны сознаться, что устои нашей общественной жизни ужасны, бесчеловечны — ужасны особенно потому, что каждый день и каждый час может совершиться то, что совершилось, передерутся и перессорятся между собой Вильгельмы и их правительства — миллионы людей без злобы друг к другу, с отвращением в душе пойдут делать то ужасное дело, которое делается сейчас — зачем обманывать себя? Разве в самом деле является неожиданностью то, что происходит? Разве происходящее не является следствием всего нашего прошлого, всего уклада нашей жизни? Разве не готовились к этому? Разве не совершалось веками то извращение души, которое необходимо для того, чтобы совершающееся стало возможным? Разве не отравлялись наши сердца и наши умы с самого детства ненавистью и ложью? Разве не подменился живой Бог в нашей душе кумирами и идолами? Разве не вменялось нам в закон слепо повиноваться властям, разве в продолжение веков мерзкое не выдавалось за великое и безбожное — за героическое? Разве наши "мудрецы" и "пророки", получая свои оклады и гонорары, не пророчествовали ложь, не называли тьму светом и свет тьмою?..

Разве не слагались дифирамбы в честь безумцев и преступников, разве злодеяния, совершенные нашими предками и их правительствами, не выдавались нам за великие подвиги? Разве не отравлялись наши детские сердца этими гимнами победы, славы, величия Родины и пр. ... Разве не заменялся закон Бога, закон любви, всепрощения и братства законом о пресечении и Уложением о наказаниях? Разве в продолжение тысячелетий люди не отказывались от своего разума, своей свободы, своего сознания человеческого достоинства и не отдавали себя на солдатскую дрессировку — не позволяли выделывать из себя бессмысленных и слепых орудий убийства... И вот плоды неизбежные.

Неужели и теперь не станет ясно людям все безумие нашей жизни, вся непрочность общественного здания, для поддержания которого необходимо извращение души, ложь и насилие? Неужели эти сотни тысяч убитых и изуродованных не вызовут отвращения к нашим делам, к нашим "законам", которые предписывают их, и к тем учреждениям, которые освящают их. Неужели мы и теперь не одумаемся? Неужели и теперь не ясно, что наша жизнь построена на ложных началах? Что мы опутаны какой-то ужасной вековой сетью обманов и самообманов? И неужели мы и теперь не сделаем усилия распутаться и освободиться?

Не убий. Не суди. Не прелюбодействуй. Не собирайте себе сокровищ. Не клянись. Стойте в свободе. Ходите в свете. Любите друг друга. Прощайте обижающих Вас. Прощайте не раз, не семь, а семижды семь, прощайте без конца. Любите врагов Ваших. Мирись с своим соперником. Не противься злому. Да будете сынами Отца Вашего небесного. Да не будет у Вас, как у язычников, чтоб одни исповедовали и властвовали над другими. Живите как птицы небесные. Будьте как дети.

Кому же эти слова не казались божественными, кто, "имеющий уши", не слышал их в глубочайшие минуты жизни в своей душе? Но, признавая их Божественными, многие ли верили им? Нет. Верили не им, а верили тому, что лгали друг перед другом, верили в "честь нации", требующую того, чтобы быть готовым каждую минуту показывать свои зубы и когти. Верили в "право" и необходимость наказывания преступников — и создавали тюрьмы, учреждали полиции, строили виселицы — и еще больше плодили и размножали зло. Верили в культуру и прогресс, которые сами как-то приведут человечество к счастью и благоденствию — и создавали усовершенствованные орудия истребления, блиндированные автомобили с пулеметами, боевые дирижабли, цеппелины. Верили в государство, в необходимость его, и отдавали ему своих детей, позволяли уродовать их в школах-казармах и казармах-школах. Верили в кулак, динамит и полки, и эта вера называлась мудростью...

Божественная же заповедь нашей души представлялась глупостью и ребячеством.

Отдайся люди этой заповеди, — и жизнь уничтожится, — так кричали люди очерствелые и ослепленные. И мы верили им. Мы шли за ними. И случилось то, что девятнадцать веков тому назад сказал Иисус: "Как может слепой вести слепого, — они оба в яму упадут".

Христианство, — кричали люди, не знающие его и не понимающие его сущности, — требует ужасных жертв; оно недоступно человеку. А вот отказаться от своего разума, от своего человеческого достоинства и идти по команде убивать и умирать — это возможно. Жить в свете разумения, служить Богу любви и быть готовым, когда потребуется, пожертвовать своим благом для души своей, поступиться своим "правом" для Бога — это казалось невозможным, а вот быть на учете у воинского начальника, быть готовым каждый день и час явиться по требованию начальства и совершать по приказанию самые ужасные дела, жертвовать своею жизнью дьяволу ненависти, разврата и истребления — это мудро и разумно.. Устроить свою жизнь на истинно человеческих началах, по совести, по-Божьи, отказаться от порабощения своих братьев от грабежа и воровства, умерить свою жадность и корысть — это казалось утопизмом, а вот тратить миллиарды на армии, на броненосцы, и миноносцы, держать миллионы молодых здоровых людей под ружьем в условиях казарменной праздности и полного унижения человеческого достоинства, тратить сотни тысяч на тюрьмы, судей, смотрителей и пр. — это было разумно. Нас пугали все какими-то ужасными призраками, какими-то нападениями соседей, а наших соседей их правительства пугали тем же, путали нами и нашими нападениями.

И мы в своем ослеплении не видели, что наши правительства делают все возможное для того, чтобы сделать эти призраки действительностью.

Нас пугали ужасами преступлений, от которых единственное спасение — это — твердая власть — тюрьма и виселица. И мы в своем ослеплении не видели, что те ужасы и случайные преступления, которые может совершить человек в минуту безумия и страсти, и которые, в большинстве случаев, опять-таки являются прямым следствием неправды наших общественных отношений, являются, так сказать, следствием грехов наших и наших предков, — что эти преступления — ничто в сравнении с теми систематическими и организованными преступлениями — войнами, тюрьмами, виселицами, которые являются обычным условием нашей благоустроенной жизни, и держат мир в своих дьявольских тисках.

Мудрость, самое глубокое и святое в нашей душе, мы называли безумием, мечтою, а безумие и циничную хулу на Бога и человека считали мудростью и истиной. Мы в своем ослеплении не видели того ужасного рабства, которое господствует во всем мире, — государственного рабства. Всю жизнь мы подчинили государственному началу, подчинили ему свои школы, подчинили ему и религию. Разве не превратилась она в какой-то придаток к государственной машине, разве она служит для нас руководящим началом в жизни, светом во тьме? Нет! Она превратилась в орудие порабощения народов и освящения государственного насилия.

Строились великолепные храмы, в которых жрецы священники за плату отправляли свои чиновничьи обязанности. Если время от времени являлись великие люди — друзья человечества, показывали людям безумие их жизни и звали к Богу, любви, правде и всемирному братству, то они объявлялись еретиками, безумцами.

Неужели и теперь, перед лицом содеянною нами, мы не ужаснемся на нашу жизнь, не поймем своего ужасного заблуждения, — и все значение совершающегося сведется только к тому, что будут отпечатаны новые политические карты с новыми границами, будут переименованы города и области — и там, где раньше издавались немецкие газеты, будут издаваться польские или русские, где были немецкие губернаторы и немецкие тюрьмы, школы, церкви и казармы, появятся русские, французские, английские или еще какие-нибудь новые?

Неужели и теперь мы не скажем, наконец: "Довольно... Довольно этой братоубийственной войны, довольно этого кошмара государственного насилия, этого рабства и извращения. Мы не хотим больше служить дьяволу. Мы не хотим кумиров, не хотим мерзкого называть великим. Мы не хотим признать их волю, и признать законом своей жизни, не хотим! Неужели мы не поймем, наконец, что война и государство связаны неразрывными узами, и что войны не прекратятся, пока люди будут руководствоваться в своей жизни теми языческими принципами, которыми они руководствуются сейчас? Неужели мы дадим одурачить себя и поверим этим бессмысленным утверждениям, что нужно только напрячь теперь все наши силы, т.е. убить еще несколько миллионов людей, одолеть "врага" и начнется новая эра? Правительства дадут народам за те злодеяния, в которых они с таким рвением и усердием участвовали, новые ливреи с новыми галунами, новые права и вольности. Составятся еще сотни книг и статей, которыми будут отравлять сердца подрастающих и будущих поколений, появится еще десяток или сотня "гениев военных" и "великих мужей". Новая эра начнется не злодеяниями, и новые эры создаются не насилием. Неужели мы и теперь не поймем, что нельзя жить больше так, как мы жили и живем, нельзя без Бога, без живого Бога в душе. Неужели и мы не признаем, наконец, что мы были самыми грубыми язычниками, верили языческим Богам и с жрецами молились им и приносили страшные жертвы кровавые, что мы единую легкую радостную и мудрейшую жизненную заповедь любви к Богу и людям затмили тысячею других, измышленных бездушными людьми, заповедей, что мы безбожно лгали и обманывали себя и других, называя себя христианами, что мы в продолжение веков неоднократно побивали Христа камнями, что явись он теперь, — и те самые люди, выдающие себя за блюстителей его алтаря, сделают с ним тоже, что было сделано девятнадцать веков назад. Неужели мы не поймем, что наш враг, наш единственный жесточайший враг, — это наше неразумение, наше извращение, идолослуженне и наше ослепление, что освободит нас не избиение миллионов людей, не правительства, парламенты и конференции, которые будут созданы, когда те, которые распоряжаются убийствами, найдут, что уже "довольно" — что освободит нас и от этих совершающихся теперь злодеяний и от тех учреждений, которые руководят ими, только Бог. Бог нашей души, познание правды Божьей и признание ее законом нашей жизни. Пора понять, что зло и безумие нашей жизни, что все ужасы, которые совершаются сейчас, есть неизбежные следствия всего нашего языческого жизнепонимания, и что пока не изменится это наше понимание, пока мы не поверим голосу своей души, пока мы не признаем великую христианскую заповедь любви ко всем без различия людям, пока эта заповедь не будет признана законом нашей жизни, — зло и насилие не прекратятся.

Наше спасение, наше освобождение — в нашем пробуждении и просветлении. "И познайте истину, и она сделает Вас свободными".

Наше открытое слово

Любите врагов Ваших, благословляйте проклинающих Вас благотворите ненавидящих Вас, и молитесь за обижающих и гонящих Вас.
Евнг.

Мы, нижеподписавшиеся, во имя требований своего христианского сознания и требований своего сердца, содрогающегося от всякого насилия и убийства, считаем своей нравственной обязанностью выразить перед лицом мыслящих людей всего мира свое искреннее возмущение и порицание происходящей теперь братоубийственной войне, как тому ужасному нечеловеческому делу, которое не только противоречит христианству, исповеды-ваемому нами, но по своей неразумности и жестокости ставит человека воистину ниже уровня всяких зверей. Чувствуя свое участие и свою ответственность перед тем, что совершается вокруг нас, мы не можем молчать и напоминаем самим себе и всем братьям своим, к какой бы национальности они не принадлежали, о тех заветах братства и любви, которые не только выражены учением Иисуса Христа, но и запечатлены неизгладимыми чертами в нашем сердце.

И будем помнить, что истинное благо нашей жизни, как и благо жизни всего человечества, не в борьбе и насилии, а только в одном том, чтобы мы поступали с другими так, как хотели бы, чтобы с нами поступали люди.

Короленко Владимир Галактионович (1853-1921) русский писатель украинско-польского происхождения, журналист, публицист, общественный деятель, почётный академик Императорской Академии наук по разряду изящной словесности (1900-1902).