| ||
|
I
В одном месте, — кажется, на австрийском фронте, — у русского врача на передовых позициях не хватило перевязочных средств. Он послал казака или солдата-ординарца, приказав ему достать их откуда бы то ни было. Солдат нацепил платок на копье и отправился прямо к неприятельской линии. Здесь он объяснил, что пришел с такой-то просьбой от русского врача к австрийскому. Австрийский врач снабдил русского товарища перевязочными средствами, и ординарец вернулся с ними из неприятельских линий к себе. Газеты озаглавили это по шаблону: "Находчивость русского солдата"... Но если этот случай действительно был (а почему бы нет?), то значение его гораздо глубже. Очевидно, казак или кто-то другой, давший ему приказ или совет, хорошо знал, что на этих враждебных линиях, сеющих взаимно увечья, тяжкие раны, страдания, смерть, есть два пункта, отмеченные одинаково белыми флагами с красными крестами, на которых действует другая взаимность, покрываемая наукой и любовью к человеку. Он сообразил, что тут должен быть не только пассивный нейтралитет, некий активный союз в общем деле. И он не ошибся. Если есть что-нибудь, в чем ощутительно сказалась даже в эти ужасные дни европейская культура, европейская наука и зерно человеческой солидарности, то это женевский Красный Крест, возвышающийся над окровавленными полями битв. Мне иногда кажется, что раньше, чем человечеству суждено избавиться от ужасов войны, Красный Крест, вероятно, переживет свою самостоятельную эволюцию. Для чего разделение в трудном общем деле? Немцы лечат и русских, и французских раненых так же, как французские и русские врачи лечат немцев. Над полем страданий и смерти мог бы тотчас после сражения подниматься белый флаг, под которым союзники-врачи разных наций, — в том числе и воюющих, несли бы помощь всем страдающим без различия, по одному общему плану... Тогда, конечно, самая война приняла бы менее бесчеловечные формы, и уж во всяком случае не было бы позорящих взаимных обвинений в добивании раненых и пленных. Может быть, это и утопия... Во всяком случае маленький эпизод с "находчивостью русского солдата" указывает на то, что Красный Крест даже "враждебных наций" вызывает уже чувства солидарности и доверия даже у противников. Европейская наука, без различия лагерей, может гордиться этим почетным положением. Оно возвышается над остальными явлениями войны, как своего рода моральный Реймсский собор. И если бы нынешняя война подорвала или разрушила это значение явления, то это бедствие было бы во много раз гибельнее для морального прогресса, чем катастрофа Реймса и Лувена... II Все эти мысли пришли мне в голову по поводу чрезвычайно знаменательного процесса, недавно разбиравшегося в высшей инстанции французского военного суда. В первый период войны, после битвы на Марне, когда немцам пришлось отступать, французы захватили в городке Лизи-на-Урке (Lisy sur Ourck) немецкий госпиталь со всем санитарным составом. Тут были старшие врачи, их помощники, сестры милосердия и санитары. И тотчас же все газеты облетела весть: врачи немецкого Красного Креста предаются военному суду по обвинению в тех нарушениях "права войны", в каких вообще обвиняются немцы. И экспансивная французская печать в миллионах распространила это, напоенное ненавистью, известие: "«Il sont tons les pllards, meme medecins» ("Они все грабители, даже врачи")". Военный суд в первой инстанции вынес врачам обвинительный вердикт. Таким образом, тяжелый удар самому представлению в невоенной европейской культуре был нанесен: в лице этих врачей весь состав санитарного пункта обвинялся в грабеже... Значит, флаг Красного Креста прикрывал мародеров... И это обвинение нужно было считать установленным: военный суд — все-таки суд. Я думаю, врачи всего цивилизованного мира должны были почувствовать этот удар... В моральном Реймсском соборе пробита значительная брешь. На днях этот процесс стал предметом разбирательства в высшей инстанции... К сожалению, под шум и грохот войны это заседание суда прошло почти незаметным, а между тем, несомненно, что в этой зале разбиралась тяжба, в которой были заинтересованы далеко не одни немцы... Дело кончилось полным оправданием обвиняемых. III Из всех французских газет, одна, кажется, "L'Humanite", орган покойного Жореса и его сотрудников-социалистов, дала сколько-нибудь подробный отчет, испещренный впрочем, белыми цензурными полосами. Несмотря на это с газетных столбцов перед нами встает картина, полная поучительности и захватывающего драматизма. Быть может, к тому времени, как придет это мое письмо, русские газеты уже дадут отчет об этом деле, но я считаю нелишним остановить на этом эпизоде внимание читателей, быть может, слишком оглушаемое громом канонады, — шрапнельной и газетной. Вот извлечение из судебных отчетов*. ______________________ * "Matin", "L'Humanite" (№№ 16 и 17-й февр. н. ст.). ______________________ "Немецкие врачи из Лизи-сюр-Урк перед военным советом (conseil de guerre)... Читатели помнят, что девять врачей (medecins majors) и унтер-офицеров санитаров были взяты в плен в Лизи-на-Урке". Так начинается статья "L'Humanite". К сожалению, за этим следует значительный цензурный перерыв. На этой белой полосе воображению читателя предоставляется воспроизвести, по догадкам, первый акт судебной драмы, т.е. осуждение первой инстанции, в миллионах экземпляров воспроизведенное газетами (а кто теперь не читает газет?). Затем "L'Humanite" продолжает: "В серых мундирах, в плоских фуражках с козырьками, с знаком Красного Креста на плече, врачи появляются перед решеткой суда. На местах защиты — гг. Анрио, Дюплан, Бадюэль, Жеро и Жюль-Ури"... Допрос подсудимых короток. Они энергично отрицают свою вину. Они — врачи. Они прилагали все усилия к лечению больных и не входили в то, откуда взято вино, которое найдено в школе, занятой под госпиталь, а также повозка и корова, которыми пользовались больные. Все это им было доставлено, и они не знают, — проведена ли реквизиция правильно, или нет... Доктор Давидсон говорит очень просто, доктор Шуц — с некоторым одушевлением и красноречием. Затем наступает очередь свидетелей: прежде всего это — генерал Клейн (француз, несмотря на фамилию). Он явился в суд из Компьена в походной форме. От республиканской гвардии он производил следствие на месте и при этом установил, что местные жители не выказывали никакой враждебности к докторам. Он узнал, что они очень заботливо ухаживали за ранеными французами. За ним следует мэр Лизи-на-Урке. Он, впрочем, бежал перед приходом немцев и вернулся вместе с французскими войсками. Он рад заявить, что поведение врачей было корректно, и прибавляет только предположение, что, быть может, они пользовались заграбленными вещами. Но и этою точно утверждать не может. За ним идут выразительные показания жителей. Они клеймят грабежи, произведенные немецкими войсками, но не могут ни в чем упрекнуть врачей. Они заботливо лечили не только раненых, но даже местное гражданское население. Управляющий замка Марбо, из которого было взято вино, заявляет, — что если бы реквизиция была проведена по всем правилам, то квитанции вручить все равно было некому, так как в то время замок был покинут. Дамы французского Красною Креста и французский санитар видели обвиняемых врачей за делом и воздают им честь: они лечили детей, женщин, раненых, а после катастрофы у Маси-на-Марне с большим самоотвержением ухаживали за ранеными французскими солдатами. Эдуард Марбо, брат владельца имения, говорит, что, когда он узнал об осуждении врачей, — "у него сжалось сердце", так как все, что ему рассказывали, говорило о невинности осужденных. "Мой брат, — говорит он, — посетил их и получил от доктора Давидсона прекрасное письмо, которое, по его словам, совершенно соответствует истине. Что касается вина, то брат сам прислал его в лечебницу. Только благодаря военным обстоятельствам, не было возможности оформить это документально". Священники из Лизи-на-Урке и Маси-на-Марне утверждают, что их прихожане не могли нахвалиться немецкими врачами и что никогда население не смотрело на них как на воров или приемщиков краденого. Французские врачи Боске, Дельма и Капитэн свидетельствуют также в пользу немецких товарищей и говорят суду еще что-то, что военная цензура заменяет красноречивым пробелом... Затем последовали прения. Обвинение было очень сдержано. Защитники произнесли горячие речи: главный их мотив состоит в восхвалении традиций французского правосудия. "Гений Франции, — сказал Жеро, — требует оправдания тех, которые невиновны и не должны расплачиваться за вину других". Жюль-Ури закончил очень патетичным обращением от имени председателя к обвиняемым. "Когда судебный пристав вручит им предстоящий приговор, он им скажет, от Вашего имени, г. полковник (председатель): «Возьмите этот приговор, отнесите его Вашему повелителю и Вашим соотечественникам. Это — ангел свободы, это — гигант, это — бессмертная и победоносная Франция!»" После получасового совещания судьи вынесли приговор, которым подсудимые оправданы. "Этот приговор, заключает "L'Humanite", произведет отличное впечатление среди нейтральных и даст, как мы думаем, возможность возврата французских врачей, задержанных в Германии". "Matin" заканчивает свою заметку в несколько строчек, посвященных этому делу, несколько наивным вопросом: "Будет ли юридическая совестливость членов второго военного совета гор. Парижа понята как следует за Рейном?.." Теперь все это дело представляется в следующем простом виде. Немцы занимали известную местность на Марне. По-видимому, они вели себя очень бесцеремонно, и жители "клеймят" их приемы. Потом они были оттеснены и отступили. Но врачи не сочли возможным оставить госпиталь, где немецкие и французские раненые находились на их попечении. Они лечили также детей и женщин неприятельской страны, и среди ужасов и насилий заслужили общую благодарность и симпатию. Но когда армия схлынула, а они остались, французские военные власти, ослепленные чувством мести к немцам вообще, сделали их козлами отпущения, несмотря на то, что расследование полковника (а ныне генерала) Клейна установило их корректный образ действий. Военно-полевая юстиция, вообще всюду довольно беззаботная и стремительная, не задумалась произнести неправедный приговор, считая, вероятно, что этого требуют интересы борьбы с немецкой "нацией". Но среди французского общества не заглохло чувство справедливости: французские офицеры, врачи, дамы Красного Креста, землевладельцы явились на суд, чтобы вместо обвинительных показаний произнести похвальное слово работникам немецкого Красного Креста. И врачи вышли из суда не только оправданными формально, но и нравственно превознесенными. К сожалению, из всей французской прессы лишь две-три газеты, и то слишком кратко, отметили этот процесс, причем на этот акт справедливости некоторые из них готовы смотреть как на акт специфического французского великодушия... И тотчас же этот, во всяком случае, отрадный финал утонул в грохоте пушек и в гуле исступленной обоюдной газетной канонады... Думаю, что врачи всего мира и люди, не потерявшие способности думать и чувствовать по-человечески, вздохнут с облегчением. Моральный Реймсский собор цивилизованного человечества остался пока неприкосновенным. Трудно даже представить себе последствия окончательного обвинения по адресу "враждебного" Красного Креста. Это была бы, действительно, разрывная бомба. И едва ли после этого "находчивость русского солдата", доверчиво отправляющегося на неприятельские позиции с товарищеской просьбой от врача к врачу, могла бы иметь те же последствия. Все хорошо, что хорошо кончается. Lardenne, 10-го февраля. Впервые опубликовано: Русские Ведомости. 1915. № 47. Февр. 27.
Короленко Владимир Галактионович (1853-1921) русский писатель украинско-польского происхождения, журналист, публицист, общественный деятель, почётный академик Императорской Академии наук по разряду изящной словесности (1900-1902). | ||
|