| ||
|
В памятные дни, когда, после наступления на Карпаты, наша армия вынуждена была, за недостатком снарядов, отступать, отбиваясь чуть не голыми руками от наседавших австрийцев, за нею хлынули в наши пределы массы галичан, и Россия увидела у себя эту "зарубежную Русь", а "Русь" увидела Россию. Какой огромный фактор для знакомства и сближения! И невольно приходит в голову: что выйдет из этого нового явления? Разумеется, главный контингент этих наших "соплеменников враждебного подданства" составляли пленные. В наших газетах писали, что эти "русины сдавались довольно охотно нашим войскам. Я не знаю, насколько это соответствует действительности, но их положение в качестве пленных является, по-видимому, довольно благоприятным. В местности, где я живу, есть много этих пленных на сельских работах, а в Полтаве по улицам нередко встретишь людей в австрийских рогатых шапках и голубовато-серых шинелях на козлах извозчичьих пролеток. Вообще эта часть наших недавних противников внедрилась у нас легко и принята средой радушно. И если кое-где возникают неудовольствие и жалобы, если кое-где наши землевладельцы и "хозяева" разного типа стараются порой использовать исключительное положение этих рабочих к своей выгоде, то это показывает лишь, что они относятся к "австриякам" именно, как к своим соотечественникам, с которых порой же не прочь содрать "родную" шкурку. В общем же все идет довольно просто и благополучно, не только на Украине, где речь буковинцев понятна, как своя, но и в Саратовской губернии, например, где, как мне пишут местные жители, "австрияки всюду приняты в деревнях, как приятели". — Совсем наш народ, — говорил мне один местный житель. — Ну, царь у них другой. Послал воевать, — ничего не поделаешь. Тоже присяга... Надо надеяться, что большинство этих пленных, вернувшись на Родину, вынесут из общения с деревенской рабочей Россией недурные, а, может быть, и теплые, воспоминания: "люди, дескать, совсем свои, "присяга другая": ничего не поделаешь". Гораздо более сложное впечатление производит другая категория наших буковинских и галицких гостей, потянувшихся добровольно вслед за нашей отступавшей армией. .. В Ростове-на-Дону осела целая колония таких благонадежных галичан, достигших после исхода с своей Родины этой обетованной земли под предводительством нового Моисея, г-на Дудыкевича. Русские газеты только уже в самое последнее время обратили должное внимание на этот уголок Галиции и на их вождя, и, нужно сказать, что и уголок, и вождь представляют очень много поучительного и своеобразного. Я буду руководствоваться в этом изложении статьями г-на Леонова в "Речи" и г-жи Анчаровой в "Русских Ведомостях". Прежде всего — г. Дудыкевич. Как известно, это имя было известно еще до войны, так как упоминалось в процессах русофилов в Мармароше-Сигете. Г. Дудыкевич выставлялся в австрийских отчетах "русским агентом", агитировавшим среди местного населения в пользу России. Совершенно понятно, что г. Дудыкевичу пришлось скрыться из Австрии еще до войны и что он явился в Галицию вслед за нашими войсками уже в качестве признанного приверженца России. Еще более понятно, что ему пришлось оттуда уйти опять вместе с нашим отступлением. При этом он явился как бы естественным вождем других беженцев этой же категории. Хотя это прямо нигде не говорится, но, судя по всему, в Ростове-на-Дону собралась преимущественно эта часть галицийских выселенцев. Они примыкают к г-ну Дудыкевичу, считают себя "русскими" и вели борьбу не столько, кажется, с австрийским влиянием, сколько с галицким украинством. Впрочем, значительное место среди них занимают крестьяне, едва ли особенно сознательно проводившие какую бы то ни было политику. Эти, скорее, шли не столько за гражданским знаменем Дудыкевича, сколько за миссионерством еп. Евлогия. Это униаты, прихожане церквей, из которых перед нашим наступлением ушли, или были удалены, униатские священники. Как известно из газет, по постановлению Синода к таким униатским священникам было применено апостольское правило, по которому священники, покинувшие паству, лишались своего пастырского звания. На их места назначались русские или местные священники, отрекшиеся от унии. Когда вернулись австрийцы, то и эти священники, понятно, в свою очередь покинули паству, а за ними пришлось последовать иным прихожанам. Вот каким образом они очутились в России, где попали под опеку г-на Дудыкевича. Фигура этого галицийского Моисея в высшей степени колоритна. Как "москвофил", полагающий, что под десницей гр. Бобринского все вопросы Галиции разрешатся наилучшим образом в самом "русском" смысле, — он и говорит исключительно по-русски. Но это не легко человеку, для которого русский язык не родной, а только "политический". Говорит он медленно, как человек, думающий не по-русски и лишь переводящий свои мысли на русский диалект. Перед каждой фразой многозначительная пауза, во время которой оратор, очевидно, подыскивает русские слова. Плавная речь то и дело нарушается явно нерусским словцом. Галичан, находящихся на его попечении (официально на попечении "Совета Прикарпатской Руси"), он называет не иначе, как "своими детьми" и при этом его голос вибрирует самыми трогательными и похвальными чувствами. На попечении "Совета", или г-на Дудыкевича (о других членах как-то совсем ничего не слышно), в Ростове находится четыре тысячи человек! Понятно, "Совету" на содержание этой многочисленной "семьи" отпускаются очень солидные средства. Прежде всего, сто тысяч рублей г-ну Дудыкевичу были отпущены на устройство общежитий, приобретение кроватей и так далее. Кроме того, ежемесячно отпускается на содержание всей этой колонии еще по 60 тысяч рублей. По-видимому, это немало и, при общежительном строе, "дети" г-на Дудыкевича могли бы чувствовать себя в провинциальном городе сравнительно сносно. Но газеты сообщают, что из всей галицкой семьи "сносно" чувствует себя один только почетный "родитель", да еще его свита. Живут они в прекрасном отеле, по железным дорогам г. Дудыкевич ездит исключительно в первом классе. Кабинету его, в канцелярии "Совета Прикарпатской Руси", мог бы позавидовать любой крупный сановник. Великолепный стол, ценный письменный прибор, дополненный ценными безделушками, и... несколько человек прислуги, имеющих, между прочим, одну деликатную миссию, касающуюся личного спокойствия "отца" Дудыкевича. Что касается самих беженцев, то для них г. Дудыкевич и его безличный Совет, если верить газетам, сделали очень немного. Прежде всего на 100.000 [рублей], назначенных на приобретение имущества и обзаведение кроватями, — Совет имущества не приобрел и кроватями не обзавелся. На 60 рублей, из которых полагается между прочим выдавать пайки по 6 рублей в месяц на человека, — Совет никаких пайков не выдает по 3 месяца и более. То, что рассказывают газеты о положении этих "благонадежных галичан", — превосходит самые яркие картины наших дореформенных порядков в каких-нибудь печальнейшей памяти школах кантонистов или в заведениях управ благочиния. Вот как описывают корреспонденты "общежития" галичан в Ростове. Помещаются они на окраине. Доехать туда на извозчике очень трудно. "Лошадь не везет. Где не везет лошадь и отказываются ехать извозчики, там живут и оттуда ходят в город сотни людей; больных, голодных, с несчастными заморышами-детьми... Черное озеро грязи... У стены склизкая вязкая тропинка, с которой то и дело сползаешь в болото, потому что она поката. Домики низенькие, прокопченные, севшие на сторону, с выбитыми стеклами, протекающими крышами... Низкий, сырой и смрадный подвал... Кроме деревянных нар, — никакой мебели. Сюда нагнано около 100 человек галицийских крестьян. Когда г-жа Анчарова пришла в эту обитель скорби, ее стали осаждать просьбами о милостыне. — Да вы ведь получаете пайки из "Совета"! Оказывается, пайки выдаются чрезвычайно неаккуратно. Кто не получает ничего целый месяц, другой — уже три месяца. Со двора вбегает босая женщина, вся посиневшая, в рваном ситцевом платье. — "Вот посмотрите на нее! Только что из больницы выписалась, в тифе лежала, а надеть нечего. Два раза в контору ходила — ничего не дают... (А контора "Совета" — через весь город. На дворе ноябрь). "Другая женщина, плача, показывает миску какого-то темного хлебова. — "Вот посмотрите: фунт муки и фунт капусты. Это всей семье на целый день... "И женщина навзрыд плачет... С нар раздается надрывной кашель. Это ребенок. Дети сплошь больны. Много больных и среди взрослых. Мечутся по нарам, стонут. Возят в больницу каждый день. — "Почему не требуете пайков? На вас от казны отпускаются деньги. — "Ходим, просим. Не дают. Сам (!) Дудыкевич народу не показывается. Из конторы, если кто пристает, гонят в шею... Раз полицию позвали"*. ______________________ * "Русские Ведомости", 8 сент. Статья г-жи Марии Анчаровой. ______________________ Такую же картину рисует и корреспондент "Речи", посетивший другое общежитие*. Помещение 7 аршин в длину, 5 — в ширину. В высоту боязно выпрямиться, чтобы не стукнуться головой. Здесь живут 4 семьи в 22 души. Кровати ни одной! Для сна служили невообразимо грязные лохмотья на мокром, еще более грязном, полу. Для сиденья на все общежитие имелась единственная деревянная скамья. Г. Леонов пришел во время обеда. На пол поставили миску с мутно-грязным хлебовом. И здесь та же порция: на всех -22 человека — фунт муки, фунт капусты да вода. ______________________ * Речь, 20 авг. 1916, ст. г-на Леонова. ______________________ — А паек? — У нас уже по 3 месяца никто не получал ни копейки... Каждый день с утра в контору ходим... Но в конторе, как уже сказано выше, — есть несколько человек прислуги, миссия которых оберегать спокойствие г-на Дудыкевича и не допускать жалующихся деток к нежному родителю. Есть среди беженцев и учащаяся молодежь. Об них г-н Дудыкевич пекся таким же образом. Учащихся девушек, по свидетельству г-на Леонова, г-н Дудыкевич поселил в доме без освещения, без кроватей и буквально без столов и стульев. Питались они лишь хлебом да кипятком, который брали из ближайшей чайной. Так целый год жила эта молодежь, пока после годичного безделья гимназисты-галичане получили возможность учиться. Для них открыли специальную гимназию, учеников разместили по сносным общежитиям. С помпой отпраздновали открытие. И тотчас же г. Дудыкевич с братией ввели в школу политику... "Москвофилов" натравляли на "украинцев". Дело доходило до драк. У украинцев отбирали обеденные карточки, выкидывали из дортуаров кровати. Некоторые сбежали... Другие поступили в чернорабочие. И все эти ужасы происходят на глазах у всех, об этом говорят, пишут в газетах. "Детки" Дудыкевича толпами осаждают разные казенные и общественные учреждения, их мерами полиции выдворяют из "Совета Прикарпатской Руси". Однажды гимназист из этой галицкой колонии попал к мировому за попытку продать какую-то казенную простыню. Он объяснил свое покушение на это "казенное имущество" прямо голодом: "Хотел получить хоть полтинник на хлеб". Разумеется, об этом деле заговорили газеты... Любопытная черта: на ужасное положение галичан обратило внимание местное отделение Всероссийского земского союза, которое предложило г-ну Дудыкевичу передать попечение о галичанах Союзу. Но ведь тогда пришлось бы сдать и отчет, и деньги в распоряжение Союза. Г. Дудыкевич нашел, что это излишнее посягательство на самобытность галичан; поэтому он предпочел вести финансовую политику этой своей Галиции "самобытно"... Из человеколюбия Земский союз на свои средства открыл в районах, где ютились галичане, — несколько столовых. Этому, конечно, г. Дудыкевич воспрепятствовать не мог. Но когда несколько педагогов предложили устроить для шатавшейся без дела галицийской молодежи вечерние курсы, то против этого г. Дудыкевич восстал самым решительным образом. "Самобытности" это грозит величайшей опасностью. Впрочем, корреспонденты объясняют это опасение гораздо прозаичнее и проще: при таком педагогическом общении могла бы раскрыться финансовая система "Совета Прикарпатской Руси" и ее результаты для злополучных галичан. Впрочем, это — очевидное недоразумение: вся система разоблачена до очевидности перед лицом и опекаемых галичан, и местного общества, а в последнее время о благонадежности галипийской политики г-на Дудыкевича заговорила и столичная печать. Но это, по-видимому, нимало не беспокоит ни г-на Дудыкевича, ни Совет. По-видимому, они смотрят с упованием лишь туда, откуда выдаются деньги. Неужели, спросит читатель, все это возможно? Ведь г-ну Дудыкевичу отпущены 100 тысяч рублей на обзаведение и по 15 рублей в месяц — на каждого члена его "галицкой семьи", о которой он говорит так плавно, красноречиво, почти чисто по-русски, с паузами и дрожью в голосе... И почему он не поторопится опровергнуть все эти газетные обличения? Ведь его обвиняют весьма недвусмысленно в том, что, получив 100 тысяч единовременно на обзаведение, он ничего не обзавел и, получая 60 тысяч ежемесячно на кормление и на пайки беженцам, он их не кормит, пайки удерживает и морит людей голодом. Вот такие обвинения перед лицом всего русского общества брошены этому новому галицкому Моисею, изведшему столько народа из "австрийского" пленения и приведшему их в землю обетованную. И неужели на все это не обращают внимания у нас "в центре"? Оказывается — обращают. Присылают даже ревизоров. Первым приезжал г. Алферьев, чиновник графа Бобринского. Об этой ревизии газеты говорят, что г-н Алферьев посетил г-на Дудыкевича, выслушал его плавные речи, получил им же самим составленный отчет и уехал обратно, чтобы, как он заявил представителям местных газет, -"защитить галичан (?!) от всех нападок". Было это еще в прошлом году. После этого, правда, положение некоторых галичан-беженцев "в некоторой степени и на некоторое время" улучшилось, но степень была слабая, время улучшения короткое. "Детки" отца Дудыкевича опять стали толпами осаждать правительственные и общественные учреждения с жалобами на своего "отца". Уже недавно (в августе нынешнего года) из того же "центра" был прислан генерал-майор Брылкин для новой ревизии. Результаты пока неизвестны. Но г-жа Мария Анчарова сообщает, что в беседе с сотрудниками местных газет по поводу этой последней ревизии г. Дудыкевич высказал самые светлые упования. По его словам, генерал-майор Брылкин тоже приехал для того, чтобы реабилитировать "Совет Прикарпатской Руси". Цель, как видите, — не столько счетно-ревизорская, сколько политическая. И это похоже на правду. Ведь г. Дудыкевич — не человек, а символ. Символ политики гр. Бобринского и "Гражданского управления Галицией". Яркое олицетворение тех элементов, на которые эта политика опирается. Любопытно, что г. Дудыкевич сообщает корреспондентам: "напрасно левые газеты на него нападают. Он сам левый". Газеты указывают на признаки злоупотреблений и хищений, а г. Дудыкевич говорит: "Господа, я Ваш, я «левый»". Очевидно, ответ дается совсем не в той плоскости и для газет является неубедительным. Они продолжают называть вещи их именами. Но аналогичный ответ, который г. Дудыкевич дает "центру", приобретает прямо трагическое значение. — "Галиция сейчас переходит опять в руки России, — говорил г. Дудыкевич одному из корреспондентов, — и там нужны будут надежные люди". И, если все должно остаться по-старому, если в Галиции суждено опять водвориться той же системе управления, от которой открещивается даже "Колокол", даже "Новое Время", которая принесла уже так много, выражаясь мягко, "неудобств" и бедствий — тогда, конечно, без г-на Дудыкевича опять не обойтись... Но что, если бы, вместо политических "кабинетов", передать рассмотрение деятельности красноречивого г. Дудыкевича просто... прокурорскому надзору? Не соответствовало ли бы это в гораздо большей степени и истинным интересам наших гостей-галичан, и достоинству России? Ведь эти люди вернутся к себе... Что они расскажут там о своем пребывании в земле обетованной, о вожде своем, Дудыкевиче? И об его покровителях, обеспечивших ему возможность безнаказанно морить женщин и детей в этих знаменитых отныне ростовских общежитиях?.. Впервые опубликовано: Русские Записки. 1916. Октябрь. № 10. C. 284-296.
Короленко Владимир Галактионович (1853-1921) русский писатель украинско-польского происхождения, журналист, публицист, общественный деятель, почётный академик Императорской Академии наук по разряду изящной словесности (1900-1902). | ||
|