| ||
|
Слово "театр", независимо от того, обозначает ли оно ряд произведений, технические ли приемы сценического искусства, значение ли и воздействие того и другого на зрителей, окружено такими чаяниями, такой любовью и враждой, что сделалось одним из самых настойчивых вопросов искусства. "Театр будущего" — возможные, желанные и грядущие соотношения поэзии, сценического искусства и восприятия слушателем. Чем дороже, чем пленительней речи современников об этом будущем, тем страшнее предрешать что-либо. Если судьба искусства, как и истории, представляют какую-нибудь стройность, предполагают какую-то непреложность, мы можем думать, что лучший, наиболее нужный театр будущего будет именно тот, который будет, каков бы он ни был, и только можем желать, чтобы он совпал с нашими мечтами. Настоящее грядущее одновременно в разных концах вспыхивает как сигнальные огни; это веет в воздухе, и совершенно различные, казалось бы, умы вдруг совпадают, будто подслушивая друг друга. Когда впервые появились слухи о "театре Комиссаржевской", многие с трепетом подумали: "Не это ли чаемый "театр"?" Перед началом сезона большое оживление и увлечение чувствовалось около этого театра и среди артистов, и среди молодых художников, привлеченных театром, и среди гостей "суббот", так безвременно, так фатально увядших. И вот сезон, замкнув свой круг, дает возможность обозреть и жатву. Как все живое, как всякое осуществление, он полон колебаний, шатаний, разочарований, далек — о, как далек — от совершенства отвлеченности. Это было бы утешительно и ценно — хотя бы не совершенное, но осуществленное дороже совершеннейшей мечты, — но мы видим полную неопределенность планов, бессознательность и шатания, похожие больше на обетную поступь пилигримов (два шага вперед, шаг назад), чем на страстные и неудовлетворяющиеся искания. В результате — ряд постановок, то радующих и дающих надежду, то ненужных и скучных, то досадных. Впечатление случайного, нетвердого и ненадежного, и к концу сезона это впечатление нисколько не уменьшается, если не увеличивается. Так, привлекши нас, пленивши постановками "Балаганчика" А. Блока, "Сестры Беатрисы" Метерлинка и, пожалуй, "Жизни человека" Л. Андреева, давшей нам возможность проглотить это интересно задуманное, но невероятно грубо и безвкусно исполненное произведение, — нас вдруг расхолаживают 3-мя неудачными Ибсенами ("Гедда Габлер", "Нора" и "Комедия любви"), "Вечной сказкой" Пшибышевского и "Свадьбой Зобеиды" Гофмансталя или окончательно приводят в недоумение и грусть фактом постановок "В городе" Юшкевича и "Трагедии любви". Пестрота репертуара ясно показывает неопределенность, так сказать, "идейной" части этого театра. Мы не станем об этом жалеть, так как, неся с собою какую-то ложную углубленность, отвлеченные тезисы мало помогают искусству и объединяют часто внешне совершенно различное (как, напр., французский романтизм). Более существенны, действительны реформы менее громкие, более мелочные — именно реформы технические. Такие реформы и дают общность школе: приемы, манеры, новшества (опять-таки технические). У нового театра их выставлялось несколько: отсутствие аксессуаров, неподвижность пластики, плоскость сцены, ритм диалога. Здесь есть нечто осязательное, и мы, имея возможность соглашаться или нет, знаем a quoi s'en tenir. Но и эти приемы то появлялись, то исчезали, то применялись полностью, то частями и, оказалось, руководились капризом и случайностью. Может быть, наиболее отвечающей замыслам г. Мейерхольда была постановка "Сестры Беатрисы", имевшая и наибольший художественный успех. Если обратиться к прошлому, то мы можем найти стремление и к барельефности, отвлеченности, типичности, ритму диалога в театре Корнель — Альфьери и, может быть, в традициях античного театра. Это не упрек, потому что "ничто не ново под луной", но мы боимся, как бы отсутствие аксессуаров не лишило сцены той жизненной прелести, той пленительной точности, которой проникнуты комедии Шекспира и итальянские новеллисты. Мы бы приветствовали признание не необходимым археологичности и исторической точности (теория мейнингенцев и Художественного театра в Москве): пускай Ифигении будут на высоких каблуках, Ахиллы — в париках, при Юлии Цезаре палят из пушек, но лишение и каблуков, и париков, и пушек не перенесет ли нас в ту плоскость, где кто-то кого-то как-то когда-то где-то любит и ненавидит? Затем нам кажется неизвинительным нарочное презрение к ремаркам авторов в "Жизни человека", "В городе", "Трагедии любви" (комната вместо парка), в "Свадьбе Зобеиды" (еврейские одежды вместо персидских, явный Кавказ последней картины), и мы не видим, в жертву чему делались эти искажения. Театр привлек способных декораторов, большею частью выдающихся художников, именно: Анисфельда ("Свадьба Зобеиды"), Денисова ("Вечная сказка", "Комедия любви"), Коленду ("В городе", "Чудо св. Антония"), Сапунова ("Гедда Габлер", "Балаганчик"), Судейкина ("Сестра Беатриса") и Суреньянца ("Трагедия любви"). "Нора" и "Жизнь человека" ставились никем, т.е. домашними малярами, что не мешало некоторым сценам последней из упомянутых пьес производить впечатление. Имя В.Ф. Комиссаржевской, соединенное с новым театром, давало в глазах большой публики, конечно, главное ручательство в доброкачественности этого начинания, и нам кажется, что поклонники "прежней" Веры Федоровны могли с тем же восторгом следить за новым расцветом ее дарования. Ее труппа, составленная довольно пестро, давала или опытных, испытанных актеров вроде гг. Бравича и Грузинского, или молодых, из которых можно упомянуть о г-же Волоховой, Мунт, Веригиной и г. Бецком. Может быть, несколько разнородным составом репертуарной и всяческой другой администрации (В.Ф. Комиссаржевская, Ф.Ф. Комиссаржевский, Мейерхольд, Бравич и Ярцев — "орел и трепетная лань") объясняются те промахи, та неуверенность, которая так огорчала друзей нового театра, с трепетом и любовью следивших за его шагами. А между тем есть все данные за этим начинанием, таким важным, драгоценным, стать одним из культурных центров Петербурга. И все, кого также радостью исполнили постановки "Балаганчика" А. Блока и "Сестры Беатрисы", — верят и ждут, что Драматический театр Комиссаржевской станет таким центром в недалеком будущем. Опубликовано: Весы. 1907. № 5. С. 97-99.
Кузмин Михаил Алексеевич (1872-1936) русский поэт Серебряного века, переводчик, прозаик, композитор. | ||
|