| ||
|
Мы так созданы или сами себя так устроили, что при чтении современного автора невольно и болезненно ищем его родственной связи с предшественниками, с его дедами, отцами и братьями. При имени А.М. Ремизова нам вспоминаются Гоголь, Достоевский, Пшибышевский. Из неславянских родичей никого не найдем. Тот же острый, расколотый и мятущийся дух, какая-то истерическая неуравновешенность, тяжелая атмосфера — воздух, который "лопатой не промесишь", — те же экстренные положения, не чуждые мелодрамы, тот же изломанный синтаксис — явно роднят этих столь "непохожих" писателей. И даже когда, связанный заимствованным содержанием, Ремизов делается более устроенным, ясным и планомерным, и тогда его причудливое и необузданное воображение разрывает подсказанную стройность формы. Будто сознавая опасность перевеса некоторых черт своего дарования, он упорно и серьезно работает над своими писаниями, и если "Чертик" ("Черт, лог") более целен, чем "Пруд", то в этом отношении рассказ "Жертва" нам кажется шагом вперед по сравнению с "Чертиком". Автор разделил свои рассказы на отделы, из которых наиболее интересны первый и пятый ("Бесовское действо"). Многим рассказам вредят рапсодичность ("Мака", "По этапу"), известный романтизм, фальшиво звучащий ("Занофа", конец "Жертвы", лучшей вещи в сборнике), но везде видно выпуклое и яркое живописание быта, природы и типов. "Сказочки" слишком незначительны и похожи на остатки от "Посолони", место им — разве в посмертном издании сочинений. Отдельно стоящая "Бедовая доля", местами поражающая яркостью красок, чаще напоминает не "парки бабье лепетанье", а просто бессмысленное бормотанье старухи, несколько выжившей из ума. Интересно задуманный опыт драматической вещи "Бесовское действо" не совсем удался благодаря излишней модернизации адских обитателей, что роднит это "действо" с "обозрениями" и фельетонами. Два слова о неологизмах и о синтаксисе Ремизова. Передавая повествования почти всегда языком воображаемого рассказчика, Ремизов сохраняет за собою обширное поле для всевозможных летучих оборотов и областных словечек, но иногда не соблюдает ни меры, ни вкуса в пользовании своею сокровищницей, будто в одном месте заговорили на всех говорах одновременно. Притом неологизмы вроде "зель", "плануть" и др. — едва ли удачны. Синтаксис же часто напоминает известное письмо "Мещанина в дворянстве" Мольера, но все же он как будто яснее, проще синтаксиса предыдущих книг. И вся эта работа при наличности еще не законченного, но углубленного и широкого таланта, при ярком и трепетном (иногда слишком трепетном) восприятии жизни дает нам радостное обещание — показать широкую картину современной России. А. Ремизов дал эту поруку, и мы надеемся, что "Недобитый соловей" будет если не достижением, то высокой ступенью к нему. Впервые опубликовано: Аполлон. 1909. № 3. 2-я паг. С. 22-23.
Кузмин Михаил Алексеевич (1872-1936) русский поэт Серебряного века, переводчик, прозаик, композитор. | ||
|