| ||
|
Не так давно один английский ученый, Георг Филлипс, открыл в Императорской Публичной библиотеке в Петербурге очень древнюю сирийскую рукопись, относящуюся к VI в. и заключающую в себе подробное описание проповеди апостола Фаддея в Едессе. Названная рукопись потом тем же ученым издана в свет в английском переводе под заглавием «The Doctrine of Addai the apostle» (London, 1876), то есть «Учение апостола Аддея» или, что то же, Фаддея. Проповедь апостола Аддея, или Фаддея, в Едессе не есть строго-исторический факт и с этой стороны публикация данного сирийского манускрипта не представляет особого научного интереса. Но тем не менее издание рассматриваемого сирийского сочинения обратило на себя должное внимание в западной теологической науке. Кроме того, что оно указало некоторые сведения относительно древнейшей истории Едесской церкви, о которой так мало известно, оно дало возможность к пересмотру некоторых довольно темных вопросов в церковно-исторической науке: оказалось, что оно дает ключ к пониманию сказания Евсевия о переписке Иисуса Христа с Авгарем, проливает новый свет на сказание о Нерукотворном образе едесском и, наконец, содержит новую редакцию сказания об обретении Креста Христова. Все это, конечно, вопросы очень любопытные. Рассмотрением их с точки зрения тех материалов, какие даны изданием сирийской рукописи Филлипсом, и занялся известный немецкий ученый Рихард Адельберт Липсиус в сочинении «Die Edessenische Abgarsage» (Braunschweig, 1880). Оставляя в стороне вопросы о переписке Иисуса Христа с Авгарем и о Нерукотворном образе, — так как с этими вопросами более или менее знакома русская богословская наука, — займемся лишь изложением научных результатов, добытых Липсиусом по вопросу об обретении Креста Христова. Исследование этого последнего вопроса у Липсиуса очень обстоятельно: задавшись критической оценкой сказания об обретении Креста, какое нашлось в вышеназванном сирийском сочинении, Липсиус входит в анализ и критику и всех других сказаний о том же предмете — греческих, латинских, армянских и сирийских, — словом, пишет очень серьезный этюд. Поводом к исследованию сказаний об обретении Креста послужило для Липсиуса сказание о том же предмете в изданном сирийском сочинении, по своему характеру очень оригинальное. Оно влагается в уста Фаддея, который передает его среди речи, обращенной к князю Авгарю и его двору, хотя в сущности не имеет никакого отношения к делу проповеди этого апостола. Приступая к рассказу, Фаддей говорит: «Я хочу вам рассказать, что произошло в присутствии лиц, которые подобно вам веровали во Христа, Сына Бога живого». Сам рассказ был следующего содержания. Протоника, супруга императора Клавдия, которого Тиберий, когда он вел войну с возмутившимися испанцами, объявил вторым в царстве, обращена была в Риме к вере во Христа посредством чуда, совершенного апостолом Симоном (Петром). Охваченная страстным желанием видеть места, на которых Господь совершил Свои чудные дела, она отправилась вместе с двумя своими сыновьями и единственной дочерью-девицей в Иерусалим. Здесь ее приняли с царскими почестями. Иаков, предстоятель христианской Церкви в Иерусалиме, посетил ее в царском дворце Ирода и был встречен ею с великой радостью. Протоника потребовала от него, чтобы он показал ей Голгофу, где был распят Христос, древо Креста и Святой Гроб. Иаков отвечал на это, что иудеи охраняют под стражей св. места и что здесь не позволено христианам ни молиться, ни воздвигнуть креста, и что вообще христиане стеснены и подвергаются преследованию. Как только царица услышала это, она приказала явиться к ней иудейским начальникам — Онии, сыну Ганана, и прочим, и сделала распоряжение, чтобы они отдали Иакову и его единоверцам Голгофу, Крест и Гроб и чтобы они не поставляли никаких препятствий к отправлению Богослужения на св. местах. Затем сама она передала св. места Иакову, вошла во Гроб и нашла здесь три креста — Крест Господень и кресты распятых с Ним разбойников. В то же мгновение, как она переступила порог со своими детьми, вдруг пала мертвой девица — дочь ее. Исполненная скорби царица преклонила колена, молила Господа о помощи и просила Его внять ее молитве, чтобы Имя Его не подверглось поруганию со стороны неверующих. Старший сын ее стал утешать ее, высказывая уверенность, что внезапная смерть его сестры послужит не к поруганию, а к прославлению Бога и даст случай открыть истинный Крест Христов. Протоника взяла один из трех крестов, положила его на труп своей дочери и молила Господа, если это Его Крест, воскресить через него мертвую. Но девица осталась мертва. Потом она таким же образом поступила со вторым крестом, и опять молилась, но опять ожидаемого действия не последовало. Наконец, она взяла третий крест и едва коснулась им умершей, как эта последняя встала и прославила Бога за возвращение ее к жизни. Будучи чрезвычайно обрадована, Протоника передала Крест Христов, обозначивший себя через чудо, Иакову и повелела построить великолепные храмы на Голгофе и на месте Св. Гроба. Чудо привело в движение весь Иерусалим. Царица позволила своей воскресшей дочери открыто ходить по дворцу, чтобы каждый мог ее видеть и прославить Божественное чудо. Иудеи и язычники были поражены этим событием, однако же, обратились к вере только немногие из них, когда увидели, что чудеса, которые совершались во имя Христа по Его вознесении, не больше тех чудес, которые совершились до вознесения. Известие о случившемся распространилось повсюду и достигло также и апостолов. И те, кто не видели чуда, прославляли Бога не менее тех, кто были его очевидцами. Когда царица из Иерусалима возвращалась в Рим, то по дороге каждый город хотел видеть своими глазами ее воскресшую дочь. По прибытии же в Рим она рассказала о случившемся императору Клавдию, и этот последний изгнал всех иудеев из Италии. И, что всегда делали апостолы, возвещено было всем, кто не знал еще о происшедшем, чтобы каждый прославил Христа. Иаков составил письменное известие и послал его ко всем апостолам, а эти, в свою очередь, послали Иакову письменные известия о чудесах, совершенных их руками. Приведя этот рассказ из сирийского сочинения, Липсиус замечает, что он стоит лишь во внешней связи с проповедью Фаддея в Едессе, и догадывается, что он, вероятно, существовал в виде отдельного сказания, а потом уже как составная часть вошел и в сочинение «Доктрина Аддея». Главный интерес этого сирийского рассказа о Протонике заключается, по суждению Липсиуса, в том, что он до мельчайших черт сходится с известным сказанием об открытии Креста Еленой, матерью Константина Великого. Это обстоятельство обратило на себя внимание и других ученых, например, Филлипса, издавшего сирийское сочинение «Доктрина Аддея». Вследствие этого возник вопрос о том, какое сказание древнее: сказание о Елене или Протонике, и, следовательно, какое из двух сказаний служило основой для другого. Филлипс предполагал, что сказание о Протонике древнее и послужило основанием сложиться сказанию об Елене; но Липсиус не соглашается с этим мнением. Он берет на себя задачу проследить, прежде всего, как постепенно слагалось в течении истории это сказание, какое связано с именем Елены, и результат своих работ излагает в следующих чертах. Легко заметить, что сказание об обретении Креста Еленой проходит различные ступени в своем развитии. Историческим основанием служит факт, что Елена, мать Константина, достигнув глубокой старости, предприняла путешествие в Св. Землю и приказала построить храмы как в Вифлееме, так и на Масличной горе близ Иерусалима (Евсевий. Жизнь Константина. III, 41 и сл.). К этой основе присоединился другой факт, исторически засвидетельствованный, — открытие пещеры Св. Гроба, после разрушения стоявшего на этом месте капища Афродиты, и построение здесь храма в честь Воскресения; то и другое произошло по повелению императора Константина (Там же. III, 24-40). Указание на время, когда это произошло, находят в послании Константина к епископу Иерусалимскому Макарию (Там же. III, 31), в котором упоминается vicarius praefectorum Dracillianus, и это лицо в указанной должности действительно было в 325 и 326 гг., следовательно, в то же время происходило и само событие, о котором теперь речь. На основании этих вышеуказанных фактов в течение IV в. образуется рассказ об обретении Креста. Древнейшие известия указывают только на обретение Креста, но не упоминают об участии Елены. Древнейшим свидетелем должно признать Кирилла Иерусалимского († 386). Он в одном из своих огласительных слов говорит, что Крест Господень уже находился на Голгофе, на том святом месте, где он теперь с верующими собирался во имя Распятого. Затем Кирилл прибавлял: «Древом Креста вся остальная Вселенная наполнилась по частям». Эти слова едва ли могут иметь какой-либо другой смысл, кроме того, что Кирилл здесь указывает на распространение обычая рассылать повсюду частицы крестного древа. Крест Христов, следовательно, тогда уже находился налицо. Это вытекает и из другого места его огласительных бесед, где замечается: «Свидетельствует святое древо Креста, доселе пребывающее у нас». Очевидно, эти слова говорят не просто о крестном знамении, издавна бывшем в употреблении в христианском мире, но прямо и ясно о том, что находилось и древо крестное. Почти одновременно или разве немного позднейшее свидетельство о том же встречаем у Иоанна Златоуста в 84-й беседе на Евангелие от Иоанна. Между тем как он в двух других беседах, «О Кресте и разбойнике», утверждает, что Христос не оставил Своего Креста на земле, но взял с Собой на небо, в беседе на Евангелие от Иоанна утверждает, что Крест Христов узнан был частью потому, что его нашли посередине двух других крестов, частью по титлу, которое повелел написать на нем Пилат. Здесь мы имеем, замечает Липсиус, простейший вид сказания об обретении Креста. О Елене здесь совсем еще нет речи, так же не упоминается и о каком-либо чуде, через которое был узнан истинный Крест. Честь открытия Креста не приписывается Елене и Кириллом Иерусалимским, если бы можно было принять его послание к императору Констанцию подлинным (это послание относят к 351 г.). Здесь мы читаем: «При боголюбивейшем блаженной памяти отце твоем Константине, по благодати Божией, даровавшей ему, прекрасно взыскавшему благочестия, обретения сокровенных святых мест, обретено и спасительное древо Креста». Как видим, обретение Креста здесь приписывается не Елене, а самому Константину и упоминается оно в связи с историческим фактом открытия св. мест (Св. Гроба) этим императором. Но подлинно ли это письмо Кирилла, и имеем ли право, поэтому, основывать на нем какие-либо выводы? Письмо это, казавшееся неподлинным уже Даллею, считает решительно неподлинным Гизелер (в его «Церковной истории»), частью на том основании, что об этом письме не упоминается в сочинении Иеронима «Catalogue virorum illustrium», когда речь идет здесь о Кирилле, а равно не упоминается и древнейшими свидетелями об обретении Креста (Амвросием, Златоустом, Павлином Ноланским, Руфином, Сократом, Сульпицием Севером), частью на том основании, что в заключительных словах письма император Констанций называется «прославляющим единосущную (ομοοΰσιον) Троицу», но таким именем автор письма не мог назвать Констанция, явного арианина. Липсиус, выставляя эти основания, считает их недостаточно твердыми. Testimonium e Silentio само по себе ничего не доказывает, тем более, что это письмо никогда не служило опорой для сказания об обретении Креста, так что вышеуказанные писатели, если и знали письмо, могли не упоминать о нем. Не имеет значения, по суждению Липсиуса, и другое основание, приводимое в доказательство неподлинности послания, а именно именование Констанция исповедующим единосущие Сына Божия; потому что древние переписчики нередко, переписывая документ прежних времен, вставляли от себя фразы в духе своих верований. Впрочем, Липсиус, на основании некоторых других сторон письма, не соглашается принять его за подлинное. Затем этот автор, продолжая раскрывать историю происхождения сказания об обретении Креста Еленой, говорит: как бы то ни было, во всяком случае сказание это нельзя встретить ранее середины IV в. Бордосский пилигрим, который в 333 г. путешествовал из Галлии в Иерусалим и который в своем «Itinerarium'e» («Путевых записках») упоминает все иерусалимские святыни, ничего еще не знает об обретении древа крестного. Напротив того, около конца IV в. уже встречается сказание об обретении Креста Еленой. Как разрушение храма Афродиты, обретение пещеры Св. Гроба и построение храма на этом месте, так равно и обретение Креста с личности Константина переносится на личность его матери Елены. В своем простейшем виде сказание передается Амвросием Медиоланским в его Sermo in obitum Theodosii (Речь на смерть Феодосия). Он рассказывает, что Елена открыла место распятия на Голгофе и нашла здесь три креста; Крест Христов узнали по надписи: «Jesus Nasarenus Rex Iudaeorum». Тот же Амвросий знал и другие подробности сказания, которые с тех пор постоянно встречаются у всех греческих и латинских писателей, когда они упоминают об обретении Креста, а именно, что Елена вместе с Крестом Христовым обрела также гвозди, которыми был пропят Господь; один из этих гвоздей она велела вделать в узду, другой в диадему, которые и отослала Константину. Император Феодосии, в речи на смерть коего Амвросий передает вышеуказанные сведения, умер в 395 г. Следовательно, замечает Липсиус, происхождение сказания падает на вторую половину IV в. Впоследствии то же сказание, но со значительными прикрасами находим у многих писателей — Руфина, Сульпиция Севера, Павлина Ноланского, Сократа и Созомена, именно в такой форме, в которой оно поразительно сходится с едесским сказанием о Протонике. У Руфина (Hist. Eccl. X, 7, 8) сказание имеет такой вид: Елена, побуждаемая видением, отправляется в Иерусалим и отыскивает здесь место, где был распят Христос. Гонители христианства уже давно устроили здесь статую Венеры (храм Афродиты). Расчистив, по внушению Божию, указанное место, она увидела три креста, а также титло, которое некогда было прибито к Кресту Христову. Но порядок крестов был перемешан, также и относительно титла возникало сомнение, какому из трех найденных крестов первоначально оно принадлежало. Елена возжелала Божественного указания. Тогда епископ Иерусалимский Макарий приказал все три креста принести к одной смертельно больной иерусалимской женщине. Когда принесен был третий крест, больная исцелилась. Елена построила на месте находки храм; гвозди она велела частью вставить в узду, частью в шлем и послала то и другое Константину. Часть крестного древа она переслала своему царственному сыну, а другую часть поместила в серебряный ковчег и оставила в Иерусалиме. В существе дела тот же рассказ находится у историков Сократа, Созомена, Феодорита и у Сульпиция Севера, только у последнего покороче. Сократ на основании устного предания жителей Иерусалима прибавляет еще, что Константин, желая сделать Константинополь непобедимым, приказал присланную ему часть крестного древа поместить внутри своей статуи, которая была воздвигнута на так называемой Константиновой площади в Византии. Созомен, со своей стороны, рядом с рассказом об исцелении смертельно больной женщины упоминает в качестве слуха, что крестным древом также был воскрешен мертвый. Сульпиций Север знает только о воскрешении мертвого, через что был узнан истинный Христов Крест; этот же вид сказания встречается у Павлина Ноланского (t 431). По случаю пересылки частицы крестного древа он рассказывает историю обретения Креста. Статуя Афродиты на Голгофе здесь превращается в статую Юпитера. Елена путешествует в Иерусалим, имея богатые денежные средства, которые она берет из императорской казны, и на эти средства строит базилики на святых местах. После того как найдено и раскопано место крестного распятия, показались три креста; истинный Крест был узнан по случаю воскрешения мертвого. Построив базилику на Голгофе, Елена оставляет в ней крестное древо. Епископ Иерусалимский с этих пор начинает рассылать множество частиц крестного древа, но древо чудесным образом остается тем не менее совершенно целым. Открытие места, где были сокрыты кресты, последовало, как и по рассказу у Руфина, вследствие Божественного указания. Позднейшие греческие хронисты, как-то: Малала, Георгий Амартол, Феофан, Кедрин и другие, лишь повторяют это сказание в том или другом его виде. По рассказу Амартола и Феофана, смертельно больная женщина исцелилась, лишь только ее коснулась тень от Креста Христова. Но на этом не закончилось развитие сказания об Елене. В начале V в. это сказание получает дальнейшие прикрасы в актах св. Кириака. Первый след знакомства греков с этими актами можно находить у историка Созомена. Он уже упоминает рассказ «некоторых», что будто место, где были сокрыты кресты, было указано одним евреем с Востока, а он узнал об этом, будто, из сочинения его отца. Но Созомен, со своей стороны, отдает предпочтение рассказу, по которому чудо указало место, где находился Крест. Впрочем, у Созомена следы знакомства с актами Кириака еще неопределенны. На латинском языке акты Кириака дошли до нас в многочисленных манускриптах. Латинский текст актов, как можно догадываться, представляет перевод с греческого. Доныне не напечатанный греческий текст актов, по уверению некоторых ученых, находится в Ватиканской библиотеке. Те же акты сохранились также и на сирийском языке. Британский музей владеет двумя их рукописями. Первая рукопись, по-видимому, относится к VI в. и заключает в себе рассказ об обретении Креста и гвоздей через Иуду — Кириака. Вторая рукопись заключает повествование об обретении Креста Протоникой и затем легенду о том, как иудеи зарыли Крест при императоре Траяне. Третью рукопись составляет петербургский манускрипт, с которого Филлипс отпечатал «Доктрину Аддея». В ней содержатся рассказы об обретении Креста Еленой и мученичестве Кириака. Латинские акты Кириака имеют следующее содержание. В 223 г. после страданий Христа в шестой год царствования Константина (?), этот государь пошел войной против варваров на Дунае, чтобы защитить «Романию». Ночью разбудил его блистающий муж и повелел ему смотреть на небо. Тогда он узрел как бы сотканный из яркого света знак креста и над ним надпись: «In hoc vince». Константин соорудил крест и с его помощью победил варваров. Возвратившись в Рим, он захотел узнать о значении крестного знака, но ни один из его жрецов не мог дать ему объяснения, пока, наконец, некоторые из христиан не удовлетворили его желание. Константин отправился к Римскому епископу Евсевию и получил от него крещение, затем он везде построил храмы, а капища разрушил. Когда же он из Евангелия узнал о месте распятия Христа, то поручил своей матери Елене отыскать Крест и на месте, где он находился, построить храм. Елена отправилась в путь и 28-го дня 2-го месяца с большой военной силой прибыла в Иерусалим. Здесь она собрала иудеев из самого города и его окрестностей в числе 300 человек, сказала им укоризненную речь ради отвержения ими Христа и потребовала, чтобы они выбрали самых искусных книжников, которые бы могли говорить с ней и держать ответ. Таких сначала было выбрано 1 000, потом из них выбраны 50, но царица осталась недовольна ими. Когда они возвращались домой, один из них, по имени Иуда, объявил, что он знает, что Елена отыскивает Крест, на котором их отцы распяли Христа. Здесь он рассказал, что его дед Закхей предсказал его отцу, Симону, а этот последний передал предсказание самому рассказчику, что если Крест Христов будет найден, то наступит конец Закону и начнется время владычества Распятого. Он сознался, что его отец, а равно и его предки были тайными христианами. Его отец сначала часто противодействовал христианам, но пример его брата Стефана, побитого за веру камнями, и обращение прежнего гонителя христиан Павла побудили его обратиться ко Христу. Все это рассказал ему отец, будучи на смертном одре, и взял с него клятву не делать поругания ни Распятому, ни верующим в Него. Прочие книжники потребовали от Иуды, чтобы он ничего из этого не открывал, так как ему также было известно, где скрывается Крест. Потом царица снова потребовала, чтобы книжники пришли к ней, но они при этом случае отказались отвечать на ее вопросы. Когда же она приказала бросить их в огонь, то они единогласно указали ей на Иуду, как на такого человека, который может свидетельствовать ей о том, о чем она желает. Елена отпустила их, удержала у себя только Иуду и спрашивала его о месте, где скрывался Крест. На это Иуда отвечал, что не знает, так как, по свидетельству древних сочинений, с тех пор прошло уже 200 лет. Елена сказала, что по Евангелию местом крестных страданий Христа была Голгофа, и потребовала от Иуды, чтобы он указал ей это место. Когда же Иуда и теперь отговаривался незнанием, Елена велела запереть его в сухую цистерну и пригрозила ему голодной смертью, если он не откроет истины. По истечении семи дней, чтобы только освободиться, он обещал указать св. место. Будучи выпущен из заключения, он пошел к месту распятия, не зная, однако же, где именно был скрыт Крест. Он стал просить Бога, чтобы Он ознаменовал отыскиваемое место распространением благоухания, и дал обет, что если молитва его будет услышана, то он сделается христианином. Вдруг заколебалась земля на том месте, где он стоял, и распространилось необыкновенное благоухание. Тогда Иуда помолился Христу как своему Избавителю, взял заступ и начал копать. После того как он раскопал грунт на двадцать аршин (Schritte) в глубину, он обрел три креста и отнес их к Елене. Так как не знали, какой из крестов Христов, то выставили все три креста посреди города. Около девятого часа проносили умершего юношу. Иуда остановил носильщиков, снял мертвеца с одра и положил на него один за другим кресты. Когда он положил на мертвеца третий крест, мертвый воскрес. Диавол, воспламененный гневом, предвозвестил Иуде страшные мучения, которые он потерпит от царя, отрекшегося от Распятого (имеется в виду Юлиан). Он предрекал Иуде даже ложь, что будто он отречется от Христа, вследствие чего Иуда именем Христа прогоняет диавола в ад. Елена украсила Крест Христов золотом и драгоценными камнями, заключила его в серебряный ковчег, а на Голгофе построила церковь. Иуда принял крещение от Иерусалимского епископа и по смерти этого последнего по требованию Елены был назначен его преемником при посредстве Евсевия, епископа Римского. При вступлении в должность епископа Иерусалимского он принял имя Кириака (Kιρίακoς). Елена продолжала свои розыски — она отыскивала теперь гвозди. Она снова обратилась к Кириаку, и этот снова отправился на место распятия и молил о чуде. Тотчас одно место заблистало ярче солнца, открылось землетрясение и на поверхности земли появились гвозди, блистающие, как золото. Елена приказала вделать их в узду, которую и послала Константину в надежде, что через это он станет непобедимым. Затем она подняла сильное гонение на иудеев, передала много денег Кириаку в пользу бедных и скончалась. — Вторая часть актов Кириака не имеет отношения к вопросу. Она содержит изукрашенный рассказ об ужасных мучениях и исповеднической смерти епископа Кириака и его матери Анны при Юлиане. Совершенно такой же рассказ, как на латинском языке, содержит вышеупомянутая сирийская рукопись. Разница очень невелика. Так, между тем как по латинскому тесту сначала избирается для беседы с Еленой из 3 000 иудеев 1 000, а затем 500; по другой же сирийской рукописи сначала избирается 2 000, потом 1 000, затем 40. Отцом первомученика Стефана называется известный Никодим, приходивший ночью ко Христу. Вся легенда о Кириаке, рассуждает Липсиус, не имеет под собой никакой исторической основы. Епископа Иерусалимского с именем Иуды или Кириака в то время, на какое указывают акты, вовсе не существовало. По одной сирийской рукописи этот Иуда, при котором обретен Крест, был пятнадцатым епископом Иерусалимским. Действительно, в «Хронике» Евсевия и в его «Церковной истории» встречается упоминание об Иуде, епископе Иерусалимском, как пятнадцатом в ряду других епископов святого города и как последнем из числа обрезанных. Но этот Иуда, или Кириак, был современником императора Адриана, а не Константина, был предшественником первого епископа Иерусалимского в Элии Капитолине (как начал называться с этого времени Иерусалим). Еще страннее анахронизм, состоящий в том, что Иуда-Кириак, двоюродный брат первомученика Стефана, внук Никодима, современника Христа, живет и действует при императоре Константине. Липсиус обращает внимание также на то, что в хронологии актов царствует большая путаница. Поход Константина Великого против Максенция превращается в поход его против варваров на Дунае. В латинском тексте актов Римское царство называется «Романия», каким именем стало называться это царство после основания Константинополя и постепенно вошло это имя в общее употребление. Вследствие этого Липсиус думает, что акты составлены спустя долгое время после времен Константина Великого. По суждению этого исследователя, в актах обращает на себя особенное внимание роль, какую, по этому сказанию, играет епископ Римский Евсевий, который лишь только несколько месяцев (в 309 г.) восседал на Римской кафедре. Он находит, что здесь очевидное смешение Римского епископа Евсевия с его современником Евсевием, епископом Никомидийским, от которого действительно, по историческим показаниям, получил крещение Константин. Но эта последняя ошибка, по мнению Липсиуса, получает особенный интерес в другом отношении. Известно, что апокрифические акты св. Сильвестра утверждают, что император Константин принял крещение не от кого другого, как от Римского папы Сильвестра († 335). Замечательно, что акты Кириака и акты Сильвестра находятся между собой в самом близком родстве. Как акты Кириака, так и акты Сильвестра начинаются рассказом о победе, которую одержал Константин над варварами на Дунае с помощью виденного им на небе креста, на котором находилась надпись: έν νίκα. Здесь, как и там, Константин возвращается в Рим и разведывает у языческих жрецов о значении креста. Но между тем как акты Кириака указывают, что, не найдя желаемого разъяснения у жрецов, он находит его у епископа Евсевия, вследствие чего и принимает крещение, акты Сильвестра изображают Константина сильнейшим гонителем христианства. Епископ Сильвестр, о котором между прочим рассказывают, как он победил великого дракона, жившего в пещере при подножии Капитолия, убегает от гонения на гору Сираптис, близ Рима. Константин, в наказание за умерщвление многих христиан, поражается проказой. Языческие жрецы, как самое верное средство от болезни, рекомендовали ему сделать ванну из крови маленьких детей до трехлетнего возраста. Крик детей и их матерей пробудил милосердие в сердце императора. В следующую ночь явились ему во сне апостолы Петр и Павел и приказали вызвать Сильвестра из того места, куда он убежал. Так он и поступил. От Сильвестра Константин был наставлен в вере и крещен; когда Константин выходил из источника по окончании крещения, он исцелился от проказы. Елена, мать Константина, проживает в основанном ею городе Еленополе и обращается здесь к иудейству. Когда она узнала о переходе своего сына к христианству, то, хотя выразила радость по случаю этого события, так как он уверовал в «Бога на небеси», но предостерегала его от «еретиков». Константин назначает диспут между иудейскими книжниками и христианскими епископами. На собор в Рим явилась Елена со 124 книжниками, а царь собрал 24 епископа, во главе коих был Сильвестр. Сильвестр победил раввинов в диспуте, поразил также еретика Марка, или Маркиона, который не был ни христианин, ни иудей, и вышел победителем в состязании с иудейским магом Замврием, потому что Сильвестр оживил быка, которого Замврий убил одним словом. Теперь иудеи объявили себя побежденными и получили все крещение. Также блаженнейшая Елена крестилась и отправилась в Иерусалим отыскивать Крест Господень. Акты Сильвестра, рассуждает Липсиус, как во введении, так и в заключении, близко сходятся с актами Кириака. Что же касается середины актов Сильвестра, то они представляют нечто самобытное. Но если по этим актам Сильвестр вместо Евсевия совершает крещение над Константином, то легко приходит на мысль догадка, что здесь имя первого поставлено на место второго, как лица более известного вместо неизвестного Римского епископа. Да и по хронологическим основаниям Сильвестру с большим правом могло быть усвоено дело обращения Константина, чем Евсевию. Если эта догадка верна, то следует утверждать, что акты Кириака древнее актов Сильвестра; последние есть только дальнейшая переработка сказания первых актов. Также и внешним образом оба сказания стоят в некоторой связи. Епископ Иаков Саругский (von Sarug. 452-521 гг.) на оба сказания составляет беседы. В декрете папы Геласия те и другие акты перечисляются одни за другими непосредственно. Происхождение актов Кириака наверное, а актов Сильвестра с большей вероятностью — нельзя искать в Риме. Если не собственно Армения, то вероятно Восток — отечество обоих актов. Сравнение сохранившихся до нас текстов актов Кириака делает, во всяком случае, очень вероятным, что сирийский текст есть первоначальный. Особенно важно указание сирийских актов Кириака, что праздник обретения Креста был празднуем 14 Елула (Elul), между тем как в латинском тексте поставлено вместо того 3 мая. 14 Елула соответствует 14 сентября, когда Восточная церковь действительно праздновала праздник воздвижения Креста на Голгофе. Позднее этот праздник сливается с празднованием воспоминания о воздвижении Креста императором Ираклием. Указание сирийских актов (на день праздника), очевидно, первоначальное. И другие следы указывают также, по Липсиусу, на Восток как на первоначальную родину тех же актов. Уже вся окраска сказания носит более восточный, чем западный характер. Во всяком случае, незнание истории Константина, указание роли, какую играет, по сказанию, епископ Римский Евсевий и т.д., — все это показывает, что акты возникли не в Риме. То же суждение нужно произнести на основании внутренних признаков и относительно актов Сильвестра. К тому, что указано другими (Duchesne), а именно ошибочность данных, находящихся в актах, например, топографических, следует присоединить еще баснословность известий об императоре Константине и папе Сильвестре. Нужно обратить особенное внимание еще на одно важное обстоятельство, на то, что оба сказания равно были распространены на Востоке. Как акты Кириака, так и акты Сильвестра сохранились на сирийском языке. Две рукописи находятся в Британском музее, в Лондоне. Они в одно и то же время содержат и акты Кириака, и акты Сильвестра. Уже такое внешнее соединение сказаний о Кириаке и Сильвестре указывает на ту связь, в какой оба эти сказания с самого начала находились в Сирийской церкви. Рукописи, содержащие в себе сказания о Кириаке и Сильвестре, восходят по своему происхождению к V и VI в. К концу V или в начале VI в., как замечено выше, Иаков Саругский составил беседы о том и другом сказании; следовательно, в его время у сирийцев они пользовались высоким уважением. С этим мы вынуждаемся допустить, что оба сказания уже в середине V в. были известны в Сирийской церкви. Армянский историк Моисей Хоренский (V в.) также знает оба сказания. Он упоминает об иудеянине Иуде, при помощи которого Елена обрела Крест и гвозди (Hist. Armen. II, 84); но он знаком также с существенными чертами сказания о Сильвестре: о наказании гонителя христиан Константина проказой, о совете жрецов принять ванну из крови новорожденных детей, об удалении Сильвестра на гору, о ночном видении Константина, возвращении епископа, крещении и исцелении Константина (Ibid. II, 80). — В пользу сирийского происхождения актов Кириака говорит решительно то известие этих актов, что Иуда копал в глубину на двадцать аршин, пока не обрел Креста. Ибо это прямо указывает на рассказ, находящийся в одной сирийской рукописи, что Крест, найденный Протоникой, впоследствии при императоре Траяне был закопан иудеями на глубине двадцати аршин. Следовательно, сказание о Кириаке находится в самом близком соотношении с сирийским сказанием о Протонике. — Что касается, в частности, актов Сильвестра, то никак не следует выпускать из внимания того обстоятельства, что по ним Елена представляется сначала иудеянкой, обратившейся к христианству только вследствие римского диспута. Не странно ли? Елена, мать Константина, вдруг является прозелиткой иудейства! Но дело для нас станет ясным, если мы вспомним о другой царице Елене, которая действительно обратилась к иудейству и, по восточным сказаниям, играла не незначительную роль. Из Иосифа Флавия (Ant. XX, 2-5) знаем о Елене, царице Абиаденской, матери царя Ицатеса, которая вместе со своим сыном перешла в иудейскую веру. Она предпринимала путешествие в Иерусалим для молитвы в здешнем Храме. Тогда распространился сильный голод, в царствование Клавдия. Елена пользовалась большим уважением со стороны иудеев, так как она снабжала Иерусалим съестными припасами. После 24-летнего царствования Ицатес умер, будучи 55 лет, вслед за ним скончалась и его мать; тела их были погребены вблизи Иерусалима, в трех стадиях от него, в пирамиде, построенной Еленой и ее сыном. Едва ли будет смелой гипотезой, если допустим, что акты Сильвестра с их известиями о переходе матери Константина к иудейству находятся под влиянием вышеизложенного древнего рассказа о Елене, матери царя Ицатеса. — Что эта Елена Абиаденская не была забыта восточными христианами V в., об этом свидетельствует рассказ у Моисея Хоренского (Hist. Arm. II, 32). Елена здесь представляется царицей Едесской, первой из жен Авгаря Уккама. Санатрук, племянник Ав-гаря, получивший по смерти этого последнего власть над Арменией, пошел войной против сыновей Авгаря, желая завладеть Едессой. После того как он обещал свободное отправление христианской религии, и ему добровольно были отворены ворота Едессы, он приказал всех потомков Авгаря мужского пола побросать со скалы. А Елену выслал в Харан и дал ей власть над Месопотамией. Но Елена, будучи благочестива, как и покойный ее муж, не хотела жить между идолопоклонниками и отправилась в Иерусалим во времена Клавдия, когда здесь свирепствовал голод, предсказанный пророком Агавом (Деян. II, 28). Она закупила в Египте хлеб и раздавала его бедным жителям Иерусалима, «как свидетельствует Иосиф». Ее великолепную гробницу и до днесь можно видеть при вратах Иерусалима. (Также и блаж. Иероним свидетельствует, что в его время находился в Иерусалиме мавзолей Елены Абиаденской.) При теперешних средствах науки, замечает Липсиус, трудно решить: та связь, в какую здесь становится Елена Абиаденская со сказанием об Авгаре, ведет ли свое начало от армянского историка Моисея, или же она указывалась и раньше его; но если допустим последнее, то должно догадываться, что это сказание едесского происхождения. После этих рассуждений Липсиус подводит итоги своих изысканий по вопросу о различных древних сказаниях относительно обретения Креста и приходит к следующим результатам. — Таким образом, мы видели, что после того как Константин открыл Гроб Христов и место Его распятия, около середины IV в. является также и Крест Христов. Точкой отправления для сказаний об обретении Креста послужили те земляные работы, которые произведены были на Голгофе по его приказанию. В середине IV в. с воспоминанием об обретении Гроба Господня и места Его крестных страданий Константином перемешивается воспоминание о путешествии Елены в Иерусалим и о построенных ею храмах в Вифлееме и на Елеонской горе. Обретение Креста стали приписывать Елене. Древнейшее сказание еще ничего не знает о чуде, посредством которого открыт истинный Крест; его узнали лишь по титлу, сделанному Пилатом на Кресте. Этот вид сказания можно находить в сочинении, написанном в 395 г. Дальнейшее развитие сказания заключается в том, что хотя и рассказывали об обретении титла, но при этом утверждали, что титло не было прибито к Кресту, так что необходимо было чудо, чтобы отличить подлинный Крест от двух крестов разбойников. Это чудо заключалось или в исцелении больного, или — в позднейших сказаниях — в воскрешении мертвого. Эти два вида сказания единогласно засвидетельствованы писателями, жившими в конце IV и начале V в. (Руфином, Сульпицием Севером). Но рефлексия на этом не остановилась; хотели ближе определить обстоятельства, при которых последовало обретение св. мест. Этим сначала занялись те «некоторые», о коих упоминает Созомен (около 450 г.). Свой полный вид сказание, наконец, получает в рассказе об иудеянине Иуде-Кириаке, его участии в обретении Креста, его крещении и затем возведении его на епископскую кафедру Иерусалима. Этот рассказ уже наперед предполагает ту форму сказания, по которой Крест Христов воскрешает умершего. Собственно, между исцелением смертельно больного и воскрешением умершего нет большого различия в отношении к чудесности. Но следует обратить внимание на то обстоятельство, что это служит типичной чертой, отличающей один род сказаний от другого: в одном неизменно речь идет об исцелении смертельно больной женщины, в другом — об умершем мужчине. К кругу рассказов последнего рода принадлежит сказание о Кириаке: оно говорит об умершем юноше, которого несли погребать. — Между тем как сказание о Кириаке впервые засвидетельствовано сирийскими и армянскими писателями V в., мы встречаем древнейшие формы сказания о Елене у латинян на целое полстолетие раньше. Греческие церковные историки Сократ и Созомен не дают никаких новых известий по вопросу, ничего такого, что не было бы записано несколькими десятилетиями раньше у латинских писателей. — В ином положении дело у сирийцев и армян. У них сказание об обретении Креста получает две различные формы: форму сказания о Кириаке — и сказания о Протонике. Последнее сказание, по-видимому, древнейшее между ними. Сирийское сказание о Протонике возникло под влиянием исторического рассказа об Абиаденской царице Елене. Если о Протонике рассказывалось, что она была женой императора Клавдия, что она ради благочестия странствовала в Иерусалим, то это сильно напоминает об Абиаденской Елене, которая хотя и не была женой Клавдия, но была царицей, предпринимавшей путешествие в царствование императора Клавдия в Иерусалим. Вероятнее всего, сказание о Протонике возникло спустя несколько лет после царствования Константина. Но с какой стати сказание о Протонике переносит факт обретения Креста с эпохи IV в. на век апостольский? В объяснение этого можно сказать следующее: с тех пор как Крест снова появляется на Голгофе (в IV в.), благочестивая рефлексия начала искать разъяснения более ранних судеб относительно Креста и простейшее удовлетворение этому требованию нашла в изобретении рассказа о том, как уже во времена Иакова Праведного Протоникой был открыт Крест, и как потом он опять был зарыт в землю при Траяне, пока, наконец, при первом христианском императоре снова не был обретен. Сказание о Протонике образует собой дубликат в отношении к сказанию о Елене. Первое сказание находится под заметным влиянием второго. Такое влияние западного сказания об обретении Креста на сирийское сказание о Протонике легко объясняется тем, что во времена никейские Едесса (где и возникло сказание о Протонике) находилась в живых связях с Западом, так как в том и другом месте одинаково стояли твердо за никейскую веру. Сказание о Елене составилось раньше сказания о Протонике и первое возникло совершенно независимо от второго, хотя оба они образуются одновременно к концу IV в. В заключение Липсиус сознается, что трудно удовлетворительно объяснить происхождение имени Протоника. Затем он делает попытку объяснить это имя. Он полагает, что это слово греческое: πρωτoνίκη и должно быть поставлено в связь с известными из истории Константина словами: έν τoΰτω νίκα Это слово должно было означать победоносную силу (первопобеду) Креста Христова. * * * Говорить о достоинствах исследования Липсиуса не представляется надобности. Имя его очень известно в западной богословской науке. Разумеется, нет безусловной необходимости соглашаться со всеми результатами, к каким приходит протестантский ученый. После приведенных нами аргументов Липсиуса едва ли кто станет настаивать на мысли, что хотя бы одно из различных сказаний об обретении Креста исторически достоверно; не представляет исключения и наиболее принятое в нашей науке сказание об Елене (передаваемое Руфином), оно также, как позднейшее сказание, не чуждо, без сомнения, элемента вымышленного, легендарного. Тем не менее основная точка зрения Липсиуса на происхождение различных сказаний представляет собой крайность. Липсиус думает, что все эти сказания об обретении Креста не имеют под собой твердой почвы: обретения Креста совсем не было, а сказания об его обретении возникли путем простого перетолкования исторического факта открытия пещеры Господней при Константине и построения им и его матерью Еленой храмов на св. местах. Так ли это? Не входя в излишние подробности, мы укажем лишь, на каких исторических свидетельствах основывается принятое в нашей науке (но до сих пор, кажется, не доказанное) мнение об обретении Креста в царствование Константина. Главный писатель IV в., от которого мы вправе бы ожидать точных и подробных сведений о событии, историк Евсевий Кесарийский, автор сочинения «Жизнь Константина», обманывает наши ожидания: он ничего определенного не говорит в указанном сочинении об обретении Креста. Это прискорбное молчание Евсевия обращало на себя внимание и наших русских богословов. Один из русских исследователей-богословов, задавая себе вопрос, почему Евсевий не говорит о событии в своих сочинениях, отвечает: «Забвение нередко находит на великих историков и знаменитых писателей, притом сочинения его не все дошли до нас». Но это, по нашему мнению, не объяснение, а увертка. Что сочинения Евсевия не все дошли до нас, это не имеет ровно никакого значения, как скоро сохранилось до нас его сочинение «Жизнь Константина». Здесь-то и должен был Евсевий рассказать о факте; это так было уместно. Но неужели он «забыл» сделать это, потому что и «на великих историков находит забвение»? С таким объяснением нельзя согласиться. Как это такое случилось, что Евсевий, с подробностью описавший открытую при Константине пещеру Гроба Господня, сказавший, чем и как она была украшена по воле царя, начертавший такой подробный план всех построек на Гробе Господнем, что на основании этого плана наука в состоянии делать (и делает) описание, почти наглядное, храма, построенного Константином, со всеми украшениями этого храма, — вдруг Евсевий «забыл» упомянуть о Кресте! Дело невозможное! Не проще ли допустить, что Евсевий умышленно не упомянул о Кресте, не хотел говорить об этом? Ведь Евсевий был иконоборец, как это доказывает его письмо к императрице Констанции. Неудивительно, если он взглянул глазами иконоборца на открытие Креста и умолчал о факте. Всем известно, что Евсевий описывает свое время с большими пропусками... Но как бы то ни было, нельзя сказать, чтобы Евсевий оставлял своего читателя совсем не при чем относительно данного вопроса. В его сочинении «Жизнь Константина» помещено послание этого императора к Макарию, еп. Иерусалимскому, по поводу тех открытий, какие сделаны на св. местах, а в этом послании он с восторгом говорит о том, что в Иерусалиме было найдено «знамение святейшего страдания» Христа (τó πάθoυς; III, 30). Что понимать здесь под именем «знамения страдания», как не Крест Христов? Протестантские критики возражают: в указанных словах Константин говорит не о Кресте, а о пещере Гроба, действительно открытой при этом императоре, но только он говорит в риторическом стиле. Но на это можно заметить, что если Константин говорит о пещере и однако же называет ее «знамением святейшего страдания», то уже это выйдет не риторика, а бессмыслица. Кто же назовет пещеру «знамением святейшего страдания» Христа, когда всем известно, что Христос умер не в пещере Гроба, а на Кресте: не пещера, а Крест был и остается знамением крестной смерти Христа. Итак, в рассматриваемых словах Константина у Евсевия можно находить довольно прозрачный намек на обретение Креста при Константине. В сочинениях Евсевия можно усматривать некоторое указание и на обстоятельства обретения Креста. В комментарии на 87 псалом, истолковывая слова «разве над мертвыми Ты сотворишь чудо? разве мертвые восстанут и будут славить Тебя?» (ст. 2), Евсевий говорит: «Если кто обратит внимание на те чудеса, какие в наше время совершились при гробе нашего Спасителя, тот, конечно, поймет, каким образом исполнилось на деле предвозвещенное». Здесь можно находить указание на необычайные события, сопровождавшие открытие пещеры Гроба, а с ней и знамения страданий Христа. Наконец, в «Хронике» Евсевия под 321 г. (?) упоминается прямо об открытии Креста Еленой; к сожалению, это свидетельство не без основания признают позднейшей вставкой, сделанной на основании истории Руфина, но во всяком случае можно полагать, что в первоначальной редакции хроники находилось хоть какое-либо указание на событие, давшее повод к более определенной, по своему содержанию, вставке. Вообще, Евсевия, кажется, нельзя совсем исключить из числа свидетелей события. Чрезвычайно важным свидетелем события можно считать Кирилла Иерусалимского, особенно если признаем подлинным его послание к царю Констанцию. В середине IV столетия Кирилл, человек очень осторожный и благоразумный, чуждый всякого пристрастия к легендарности и вымыслу, прямо и ясно говорит о существовании в Иерусалиме подлинного Креста Христова как о факте общеизвестном, бесспорном, не требующем каких-либо доказательств. Неужели можно допустить, что спустя 25 лет после обретения одной пещеры Гроба не только образовалась легенда, но и вошло в общее сознание об обретении, помимо пещеры, еще и Креста Христова? 25 лет — слишком короткий срок для образования легенды, в особенности на месте события, в самом Иерусалиме, где многие еще могли помнить, что и как было на самом деле; а при таких обстоятельствах для Кирилла было бы слишком смело говорить с церковной кафедры о факте, который имел бы против себя многих и неопровержимых свидетелей. Не будем перечислять другие свидетельства об обретении Креста, принадлежащие позднейшим писателям, их значение невелико; и факты, ими рассказываемые, получают свою историческую ценность лишь постольку, поскольку они поддерживаются хоть краткими, но более авторитетными указаниями более ранних писателей. Сколько знаем, главнейшим аргументом против сказания об обретении Креста в 20-х гг. IV в. у протестантских ученых служит так называемый Itinerarium («Путевые записки») бордосского пилигрима, путешествовавшего в 333 г. в Иерусалим; в этом Itinerarium'e перечисляются все предметы, какие он видел в Иерусалиме, но о Кресте не упомянуто ни словом. Значит, говорят нам, Креста не было обретено в то время, к какому обыкновенно относят событие. Признаем силу возражения, но в то же время считаем самый Itinerarium литературным явлением, недостаточно еще изученным. Опытные филологи наперед еще должны решить вопрос: подлинное ли это произведение? И если подлинное, дошло ли оно до нас в полной целости? Известное нам издание Itinerarium'a в Патрологии Миня местами прерывается многоточиями, в знак того, что в издании есть пропуски, обязанные своим происхождением всесокрушающему времени. Впервые опубликовано: Чтения в Обществе Любителей Духовного Просвещения. 1882. Ч. I. С. 49—69.
Лебедев Алексей Петрович (1845—1908) — известный историк церкви, профессор Московской духовной академии и Московского университета, составитель громадного курса истории Восточной церкви. | ||
|