А.П. Лебедев
Новый метод в исследовании церковно-исторических вопросов

На главную

Произведения А.П. Лебедева


По поводу статей: "Отзывы о Фотии, патриархе Константинопольском, его современников в связи с историей политических партий Византийском империи" иеромонаха Герасима // Христианское Чтение. 1872. Январь, апрель, июнь, август; "История Афона" Порфирия, еп. Черниговского // Труды Киевской Духовной академии. 1871. Июнь, август, сентябрь, ноябрь; 1872. Июнь.

Все лучшее в нашей церковно-исторической литературе по вопросам общей церковной истории ограничивается лишь журнальными статьями, посвященными этим вопросам. Литература книжная по этим вопросам крайне бедна, если только можно признать ее существование. Это делает тем драгоценнее для церковно-исторической науки указанной сферы церковно-исторические журнальные статьи. И нельзя жаловаться на то, что подобные статьи появлялись редко, напротив, духовная журналистика, в особенности истекшего года, одарила историческую науку не одной статьей в рассматриваемом роде. Особенного внимания науки заслуживают статьи, поименованные нами в заглавии; они интересны в двух отношениях: с одной стороны, церковно-историческая наука встречается в них с воззрениями самобытными, новыми и серьезными, основанными на глубоких научных изысканиях, или, по крайней мере, выходящих из подобных стремлений, с другой — в них находим достойные полного внимания следы критической, здраво-скептической мысли в изучении фактов и целых научных источников церковно-исторического знания. По первой стороне церковно-историческая наука становится шире, многостороннее, более многообъемлющей в своем деле; по второй — она тверже и глубже становится на основах серьезного знания. С этих двух сторон мы и думаем рассмотреть вышепоименованные статьи.

I

Читатель ошибается, когда берет в руки статьи иеромонаха Герасима "Отзывы о Фотии, патриархе Константинопольском, в связи с историей политических партий Византийской империи" и думает найти здесь только исследования о личности патриарха Фотия и политических партиях этого времени. Статьи имеют более широкое содержание; они касаются, и не столько касаются, но и внимательно останавливаются, помимо этого времени, на всех важнейших моментах древней церковной истории V, VI, VII и VIII вв. Они составляют собой некраткий, глубокий и серьезный обзор судеб Церкви всех указанных столетий. Основная мысль автора весьма замечательна, и интерес читателя ни на минуту не ослабевает при чтении почтенного произведения автора. Эта мысль состоит в том, что он хочет рассмотреть важнейшие церковно-исторические факты указанного времени не сами по себе, как это делалось до сих пор в подобном случае, но в связи, и притом самой строгой, с течением и развитием тех или других светских партий. Нельзя не признать высокого значения за самой подобной попыткой: она мало известна в церковно-исторической науке. Автор хочет доказать, что ни одно религиозное и религиозно-догматическое движение времени не стояло одиноко в истории, что оно вызывалось такими или другими изменениями во внутреннем составе византийского светского общества, ими условливалось в своем поступательном шествии, ими направлялось, от них заимствовало свою силу, в связи с ними и ослабевало. С такой точки зрения автор рассматривает и монофизитство с его продолжением и порождением — монофелитством, и иконоборство, и, наконец, религиозные смуты из-за патриарха Фотия.

В каждую из этих церковно-исторических эпох автор указывает две параллельно идущие политические партии, к которым и примыкают: то монофизитство с монофелитством, то иконоборство, то фотианские движения. Автор говорит: "Борьба партий составляет одну из самых характеристических особенностей политической жизни в Византии. Эта борьба шла рука об руку с борьбой христианства с язычеством и Православия с ересью. Эта борьба в различные времена принимала и различный характер. На первых порах это есть борьба партий цирка (т.е. в период монофизитства с монофелитством); затем с появлением иконоборства она из цирка переносится, так сказать, в жизнь. Император и войско, синклит и духовенство, прежде принимавшие такое или иное участие в борьбе партий цирка, теперь стали непосредственно бороться между собой. С восстановлением почитания святых икон (т.е. во времена Фотия) борьба продолжается с той же силой, как и прежде, но уже не сопровождается религиозными разногласиями (т.е. спорным пунктом становится личность Фотия). Главное участие в ней принимают с одной стороны монашество по преимуществу, а с другой — так называемое образованное общество. Таким образом, появляются две партии: клерикальная и прогрессивная. Нужно сказать, что эти партии имели огромное влияние не только на политическую жизнь, но и на церковные дела. Каждая партия имела и свое религиозное знамя, а потому, как скоро одна из них одерживала победу, она должна была оттеснять и религиозное знамя противоположной партии".*

______________________

* Христианское Чтение. 1872. Январь. С. 88-89.

______________________

Теперь посмотрим, легко ли в исследованиях автора укладываются в одно течение такая или другая политическая партия с такой или другой религиозной партией в истории, действительно ли можно находить подобное совпадение, и соответствуют ли строгой научности результаты, к каким приходит автор в своих изысканиях?

Прежде всего автор рассматривает политические цирковые партии, современные монофизитству и монофелитству: "В Константинополе с течением времени конские бега приняли совершенно иной характер, чем это было в Риме, и бой борцов, привлекая участие зрителей, делившихся на враждебные политические партии, превратился в политическую борьбу; ипподром, таким образом, стал местом не потехи и удовольствия, а политического соперничества и борьбы страстей. В Риме этим партиям приписывалось значение только символическое, они как бы олицетворяли собой четыре стихии мира. В Константинополе не то. Так называемая партия зеленых уже не напоминает собой Цереры — покровительницы земледелия, голубые не напоминают собой голубого царства Нептуна, и пр. Мифологические напоминания римского цирка здесь заменяются исторической действительностью, символизация четырех стихий заменяется политическими демонстрациями, возмущениями против разных почитателей царского престола, против еретичествующих или неспособных, или жестоких и несправедливых императоров, словом, заменяется постоянной борьбой партий, отстаивавших известные, более или менее осознанные принципы и воззрения".* Религиозное знамя этих партий наш автор описывает так: "Мы можем почти положительно сказать, что так называемые голубые всегда стояли за господствующую религию и, видя в ней более политическое средство для достижения своих целей, старались защищать ее, и потому они, приобретя политическое значение, действовали почти заодно с православными императорами против язычников и еретиков, или, по крайней мере, сочувствовали им. Между тем зеленые, наоборот, всегда отличались направлением отрицательным, а потому больше сочувствовали императорам еретичествующим, или образованным, или отличавшимся особенной веротерпимостью. Первые примыкали к тому классу византийского общества, который, подчиняясь благотворному влиянию Церкви, по преимуществу отстаивал ее интересы, но который, по ограниченности своего умственного кругозора, не всегда правильно понимал истинный смысл и значение церковного учения. Последние же примыкали к тем, которые хотя и были христианами, но еще не могли вполне отрешиться от языческих греко-восточных традиций, интересов, убеждений. Во главе этих последних, конечно, стояли и сами еретичествующие императоры".** Таковые, по мнению автора, существовали политические партии в Византийской империи, современно развитию и утверждению монофизитства и монофелитства.

______________________

* Христианское Чтение. 1872. Январь. С. 89.
** Там же. С. 93.

______________________

Не будем спорить с автором ни о том, действительно ли цирковые партии уже строго организовались в период первоначального развития монофизитства, ни о том, в самом ли деле можно с полной справедливостью придавать каждой из них тот религиозный оттенок, какой придает автор, — хотя об этом можно было бы спорить; посмотрим лучше, справедливо ли основное воззрение автора, выводимое им из изучения византийской истории, что если данный император по своему происхождению принадлежит к той или этой партии или после присоединяется к ней, то он и оставался именно выразителем тех религиозных идей, какие усваивались партией.

Автор думает: да. На этом строится самая система его исследования. Но мы позволим себе не согласиться с автором. По воззрению автора, партия зеленых ассимилировала и притягивала к себе партию монофизитскую и монофелитскую, Православие, наоборот, сливалось с партией голубых. Поэтому императоры, принадлежа к той или другой партии, вместе с тем должны были принадлежать к тому или другому религиозному знамени. Так ли это? Возьмем несколько замечательных императоров, в этом роде указываемых автором, и посмотрим, насколько верна его теория. Император Феодосии Младший, сочувствуя партии зеленых, тем самым принужден был принадлежать и покровительствовать, по мнению автора, монофизитству. Такую его принадлежность партии зеленых автор, между прочим, основывает на том, что он был классически образован, и на том, что его жена была также эллински образована и, поддерживая связи с зелеными, поддерживала и его сочувствие монофизитству. — Прежде всего, эллинская образованность Феодосия есть факт недоказанный, свидетельства автора в данном случае из Малалы и Кедрина частью слишком поздни и потому мало достоверны, частью вовсе не в таком духе представляют его образование современники. Об умственном образовании Феодосия, когда им не нужно бывает утрировать его личность, историки говорят вот как: "О Феодосии довольно сказать, что его опекунша (сестра Пульхерия) воспитывала его как монахиня".* Т.е. по своему умственному складу он скорее должен был склоняться к партии голубых, и если, однако же, склонялся к партии зеленых, то умственное образование его было не при чем. Притом между отношениями его к супруге своей Евдокии и отношениями его к монофизитству нет ничего общего. В самом деле, если значительное влияние на него жены поддерживало его связи с партией зеленых и через них с монофизитством, то прекращение влияния Евдокии на Феодосия должно было бы ознаменоваться и разрывом его с партией зеленых и монофизитов; так и думает автор; но это несправедливо: хотя он к концу своего царствования и разрывает свои добрые отношения к жене и даже к партии зеленых (факт, отмеченный и автором), однако же, он остается верным монофизитским идеям до гроба. Ни влияние его благочестивой сестры Пульхерии, ни предстательство папы Льва Великого не изменили его расположения к монофизитству, хотя он, по автору, после "Разбойничьего" монофизитского собора и расторг свои связи с зелеными. Значит, можно было принадлежать и не принадлежать к зеленым, и однако же оставаться монофизитом, т.е. с религиозным знаменем зеленых. Далее, сделаем два возражения против теории автора в приложении к Феодосию. 1) Отличительным признаком зеленой партии, по автору, было то, что она оставалась благосклонной к язычеству, не гнала его, и, однако же, Феодосий был одним из самых жарких гонителей язычества (факт общеизвестный), что не мешало ему принадлежать к партии зеленых, и значит, опять же, принадлежность к этой партии еще не означала и принадлежности к ее религиозному знамени: одно могло не совпадать с другим. 2) В лице Феодосия Младшего больше чем в каком-либо другом принадлежность к партии зеленых не совпадает со служением данному знамени. Феодосии в начале своего царствования был истинным сыном Православной Церкви, потом склоняется к несторианству, потом снова действует как император православный, затем впадает в монофизитство, и наконец, по желанию автора по крайней мере, снова возвращается к Православию. Спрашивается: как понимать такие многочисленные перемены религиозных воззрений в Феодосии, если бы в самом деле принадлежность к какой-нибудь цирковой партии была вместе с тем служением и определенному религиозному направлению?

______________________

* Geschichte der bildersturmenoen kaiser und einem ubersichter geschichte der fruhern regenten I. Schlosser. Sei ten 5-6. Ср.: Феодорит. Церковная история, 5, 36-37.

______________________

Мы остановились на Феодосии Младшем с особенной подробностью потому, что при нем возникло монофизитство, и следовательно, на нем яснее можно было бы наблюдать: действительно ли принадлежность к известной цирковой партии что-либо значила в религиозных движениях времени. Что касается других императоров из времени господства монофизитства, то и здесь старания автора ставить в связь принадлежность императоров к известной цирковой партии с таким или другим образом их религиозного действования большей частью неудачны, не увенчиваются успехом. Император Зенон, со стороны своей религиозной деятельности, становился решительно ни на сторону монофизитов, ни на сторону православных, хотя, по мнению автора (не подтвержденному, впрочем, никаким авторитетным свидетельством), трудно было доказать, что он больше сочувствовал монофизитам, чем православным (он держался в отдаленности от той и другой партии). Для этого он страшно перетолковывает исторические факты; известный "Энотикон" Зенона, его религиозный эдикт, не высказывающийся ни "за", ни "против" Халкидонского собора и решительно высказывающийся против Евтихия, автор считает почему-то благоприятным монофизитству. Но нам кажется, этот эдикт с равным же правом можно истолковать и в пользу Православия: в самом деле, он, осуждая Евтихия, что сделано и на Халкидонском соборе, хотя и не высказывается в пользу этого собора, однако же, соглашаясь с этим осуждением, соглашался и с самими деяниями этого собора, поскольку это было главным его моментом. Мы не говорим, что понимать эдикт Зенона нужно непременно так, как мы сейчас изложили, но говорим только, что его нельзя истолковывать в пользу "зеленой партии", как хочет этого автор.* Этот эдикт, в сущности, есть такой же индифферентный указ, как и указ Константина Великого к Арию до времени Никейского собора. Вероятнее всего, в своей религиозной деятельности Зенон руководился не своими сочувствиями к той или другой партии цирка, а просто политическими расчетами, имея в виду умиротворить как-нибудь монофизитскую и православную религиозные партии. С таким же невыгодным для теории автора образом религиозного действования встречаем императора Анастасия. Автору непременно хочется, чтобы он принадлежал к зеленой партии (именно только хочется, потому что он не может доказать этого с непременностью); пусть так, однако же, как он держит себя в религиозном отношении? Церковно-исторические факты указывают и то, что он был уступчив и к православной партии, и то, что он был милостив к монофизитам. И значит, если он и принадлежал к зеленой партии, то это равно ни к чему не обязывало его в религиозном отношении.** Но истинно злополучным царствованием для теории нашего автора было царствование Юстиниана. Юстиниан принадлежал к партии голубых — хорошо, Юстиниан гнал еретиков — хорошо, искоренял язычество — хорошо. Если бы на этом Юстиниан остановился, теория автора, по крайней мере по отношению к Юстиниану, имела бы силу, царство этого императора доказывало бы, что принадлежать к голубой партии, значило бы принадлежать в то же время и к православной партии. Но вот несчастье автора! Юстиниан не остался верен Православию, к концу своего царствования "он был в ереси монофизитской" (слова автора). Как же примирит автор этот факт с его теорией? Не мог же он в самом деле, с точки зрения автора, принадлежа к одной цирковой партии, в душе принадлежать к двум религиозным направлениям. Автор, может быть, скажет: последнее со стороны императора есть уступка беспокойным зеленым. Но мы ответим автору: Юстиниану не было надобности делать уступок зеленым, когда один "злополучный исход мятежа для зеленых, — по словам автора, — обессилил их". Поэтому зачем уступать врагу, который наконец уже не был силен? Впрочем, автор из затруднения выходит более простым способом; он разделывается с ненавистными ему фактами благорасположения Юстиниана к монофизитам проще; как не соответствующие его целям, он помещает их между прочим, под строкой, прячет под спуд. Но, заметим автору, факты вопиют против него и из самого заточения... (Нужно заметить, что это любимый маневр автора легко разделываться с фактами, не милыми ему.)***

______________________

* Христианское Чтение. 1872. Январь. С. 98-101.
** Там же. С. 101-105.
*** Христианское Чтение. 1872. Январь. С. 107-110. Отметим здесь еще довольно замечательный факт. После одной из схваток зеленых с голубыми, за которую тем и другим грозила беда со стороны Юстиниана, зеленые, чтобы воспользоваться так называемым правом убежища в храме, бегут в халкидонский храм св. Евфимии, в тот самый храм, где происходил IV Вселенский собор. Уж не придерживались ли они Православия, а не монофизитства, как хочет автор? (С. 108).

______________________

По мере того как движется история далее и далее, увеличиваются и трудности автора с его теорией. Известно, что с течением времени монофизитство переходит в монофелитство (VII в.). Автор и при встрече с этим явлением не хочет расстаться со своей теорией о связи цирковой партии зеленых с ересями, а голубых с Православием. Ему хочется монофелитство первого монофелита-императора, Ираклия, произвести из связи его с зелеными, но история не хочет знать теорий автора и не дает фактов, которые бы служили целям автора. Автору приходится удовольствоваться ни на чем не основанном предположением, что Ираклий принадлежал к партии зеленых. Он говорит: "По происхождению своему, он, по всей вероятности (только?), принадлежал партии зеленых". Но мы утешим автора: есть один факт, что Ираклий вовсе не принадлежал к партии зеленых. Вот этот факт: "Когда император, по смерти своей первой супруги, захотел вступить в брак со своей племянницей, то на играх в цирке зеленая партия порицала императора за такое намерение, возглашая: "Не должен император пятнать себя подобным грехом"".* Почему это партия зеленых восстает против императора, а партия голубых молчит? Уж не потому ли, что император принадлежал к ней? Или уж не изменила ли она своего характера, перестав быть либеральной, чем была доныне, и стала охранительницей церковных законов, чем она, по автору, никогда не была? Правда, автор, не имея возможности подыскать факты, доказывающие принадлежность Ираклия к зеленым, выводит его монофелитские стремления из желания его воспользоваться расположением к нему партий голубых и зеленых, но в таком случае Ираклий в делах религии действовал не по духу партий, а по другим стремлениям, и теория автора — на волоске. Происхождение монофелитства ускользает из-под теории автора.**

______________________

* Schlosser. Ibid. S. 51-52.
** Христианское Чтение. 1872. Январь. С. 114.

______________________

Впрочем, все теории автора относительно истории монофизитства с монофелитством еще имеют вид истины, благодаря тому обстоятельству, что он пользуется для своих целей такими малоценными в науке для этого периода источниками, как Кедрин, Феофан Хронограф, Феофилакт Симокатта. Автор вовсе игнорирует церковных историков, потому что они не дают подтверждения ему для его теорий, хотя ими первее всего он должен был бы воспользоваться, так как Феодорит, Сократ, Созомен, Евагрий были современниками событий, каких касается автор. За недостатком излюбленных им фактов в источниках более достоверных, автор обращается к таким источникам, на основании которых с такой же вероятностью можно судить об эпохе, как и по сочинению автора "Отзывы о патриархе Фотии" об эпохе Фотия. Расстояние между эпохой монофизитства и Кедрином точно такое же!

Другим церковно-историческим движением, делающимся предметом теоретических операций автора, кроме монофизитства с монофелитством, было иконоборство (VIII в.). Рассматривая это новое явление с точки зрения политических партий, автор находит, что в это время партии зеленых и голубых замолкли, и их место заняли другие партии, которые, однако же, подобно первым, играли важную роль в сфере церковно-исторических событий. Какие это партии? На этот вопрос пусть ответит лучше сам автор. Он говорит: "С воцарением династии Исавров наступил новый порядок вещей (в Империи); зеленые и голубые в качестве партий цирка окончательно теряют свое политическое значение, но борьба политических партий все-таки не уничтожается. Она только видоизменяется. Политическим знаменем является иконоборство, против которого должны были бороться защитники иконопочитания под именем иконопочитателей. Интересы, подобные тем, за которые стояла партия зеленых, защищались теперь иконоборцами, с весьма значительными, впрочем, изменениями, а лица, стоявшие за начала охранительные, являются также не в качестве цирковой партии голубых, но в качестве защитников древнего Православия, или иконопочитателей".* Происхождение этих новых партий, по автору, таково: "Сознание крайне бедственного положения, до которого доведена Византийская империя внутренними раздорами и внешними нападениями, должно было пробудить в лучших членах общества желание выйти из такого положения. И так как причина зла лежала главным образом в самом строе тогдашней византийской жизни и в вековых неустройствах и неурядицах ее, то для спасения общества нужно было с одной стороны объединить разрозненные силы Империи, а с другой — организовать новый государственный порядок вещей. И вот выступает на сцену довольно значительная партия с такими задачами и стремлениями. Она стремилась ввести разные преобразования не только в общественно-государственной, но и в церковно-религиозной жизни. Отсюда иконоборцы. Они налагали смелую руку на многие стороны византийской жизни. Кроме свержения икон и ограничения употребления мощей, они требовали отнятия у иночества некоторых привилегий, удаления клира от главного участия в народном обучении, они требовали уничтожения крепостной зависимости и проч., вооружались против тогдашней образованности, казавшейся бесполезной в государственном отношении. Против иконоборствующей партии поднялась многочисленная партия, которая в своих интересах отстаивала прежний порядок вещей и действовала заодно с оскорбляемым народным чувством. Это партия охранительная, партия иконопочитателей. К первой партии примкнули прежние зеленые, ко второй — прежние голубые".** Таким образом, по мнению автора, в иконоборческом движении нужно отличать две партии: одна из них более умная, глубокомысленная, либеральная и гуманная, другая консервативная, близорукая, рутинная, старосветская. К первой примкнули иконоборцы, ко второй иконопочитатели. Чтобы доказать, что церковная иконоборческая партия действительно шла рука об руку с первой, автору надлежало доказать, что императоры-иконоборцы были люди недюжинные по своему уму и стремлениям. Автор так и хочет сделать, но едва ли удачно совершает он это дело. Посмотрим, в самом деле, на главу иконоборческого движения — на Льва Исавра: был ли он таким идеалом, каким он должен бы быть, по автору? По автору, он действительно представляет собой человека, который мог стать во главе умной партии. Но чем доказывает это автор? Его доказательства более чем слабы. В доказательство величия Льва автор указывает на некоторые государственные преобразования, сделанные иконоборческими императорами.*** Но, во-первых, эти факты очень немногочисленны у автора, а он старательно собирал их, во-вторых, что же тут особенного, если не один Лев, а вместе и преемники его кое-что сделали в государстве: во всякое более или менее продолжительное время, каким была иконоборческая эпоха, даже при слабых императорах, нетрудно найти сделанным что-либо полезное (притом некоторые факты, указанные автором, двусмысленны: требовали, уничтожения крепостничества и закона о разводе). А главное, чтобы доказать, что действительно с иконоборчеством начинается замечательное, исполненное сознания высоких стремлений время, автору нужно было бы указать в каких-нибудь ясных чертах, что именно Лев принадлежит к историческим величинам непоследнего размера, но этого тщетно ищем у автора. И это потому, что Лев в существе дела был лишь счастливый авантюрист, по своему характеру и образу мыслей навсегда остававшийся "грубым исавром", "простым солдатом", "дозволявшим льстецам окружать себя".**** Его жестокие гонения на манихеев и монтанистов***** вовсе не показывают в нем человека со здравыми политическими идеями, стремившегося к разумному объединению партий в государстве. Автор молчит о всех подобных фактах, и понятно почему. Они уничтожают тот идеал, каким становится для него Лев. Уж если он в самом деле хотел искоренить суеверие (от чего и зависело будто бы его иконоборство), в таком случае он и его преемники должны были бы позаботиться о народном просвещении, и однако же, что же видим мы на самом деле? Лев даже закрывает школы,****** то же делают и некоторые его преемники. Правда, автор объясняет, что будто это делалось потому, что эти школы не соответствовали потребностям государства и времени; пусть так, но закрывая школы негодные, умные императоры открывают взамен их новые, лучшие. Почему же просвещенные иконоборческие императоры не делают этого? Почему, в продолжение целых ста лет, ни один из них не открыл ни одной школы? Только спустя целое столетие от начала иконоборства один из иконоборцев (Михаил Косноязычный) вздумал открыть школу. Это ли забота иконоборцев о просвещении масс, об искоренении суеверий?******* Итак, заявляем, вопреки автору, что между политической партией, проникнутой здравыми понятиями о государственных потребностях (если таковая партия в самом деле была), и иконоборческим движением связи мы не находим и думаем, что доказательства автора в этом отношении не совсем решительны.

______________________

* Христианское Чтение. 1872. Январь. С. 120.
** Христианское Чтение. 1872. Апрель. С. 710-718.
*** Там же.С. 712.
**** Schlosser. Ibid. S. 162, 165-166.
***** Gefele. Conciliengeschichte. Bd. III. S. 5, 339.
****** Христианское Чтение. 1872. Апрель. С. 714, 716.
******* Факт отмечен у автора. См.: Христианское Чтение. 1872. Июнь. С. 286.

______________________

Последней церковно-исторической эпохой, которую автор рассматривает со своей точки зрения, была эпоха знаменитых споров из-за патриарха Фотия — в IX в. Чтобы объяснить эти церковные споры, автор снова отыскивает две политические партии, которые обусловливают ход церковных дел этого времени. Какие это были партии, и какой их характер, на это ответим словами автора. При императрице Феодоре "Православие восторжествовало. Но что же за тем? Возникают два противоположных политических направления в среде самих православных: одно строго консервативное или клерикальное, другое прогрессивное или светское. В царствование Михаила III и Феодоры открыто было множество (?) школ для преподавания разных наук, по преимуществу светских; в эти школы принимались молодые люди всех сословий; ученые преподаватели, равно как и лучшие из учеников, пользовались вниманием и уважением; но все это было делом, главным образом, одного из опекунов императора Михаила III, а именно Варды, когда он взял государственную власть в свои руки. Разумеется, духовенство, а также светское общество выдало из себя несколько лиц, одушевленных не менее Варды этим благородным стремлением. В противоположность упомянутому направлению, между православными же господствовало другое направление, по которому церковные обряды, обычаи и т.п. имели одинаковую цену с важнейшими пунктами христианского вероучения, а просвещение и наука считались не только излишними, но даже вредными. Светская образованность и ученость для людей этого другого направления казались лжеименной философией, порождением дьявола, волшебством и нечестием. Ханжество и святошество были самым обычным явлением в этой среде. К сожалению, надобно признаться, что к этому направлению примыкало тогда большинство монашества и духовенства. Итак, два диаметрально противоположных направления опять сталкиваются между собой".* Рассматривая с точки зрения этих партий движения, бывшие при Фотии, автор думает, что борьба по случаю посвящения Фотия в патриархи заимствовала свою силу из существа этих партий; партия светская и образованная решительно поддерживала Фотия, партия консервативная и суеверная шла против Фотия. Мы охотно бы присоединились к воззрениям автора на рассматриваемый вопрос, если бы могли отвязаться от следующих, мешающих нам, возражений против автора: действительно ли существовала та образованная партия в Византии в это время, о которой говорит автор? Откуда могла взяться эта образованная партия, когда, по словам автора, епископы того времени не умели с толком читать даже Псалтири,** а духовенство этого времени все же было образованнее других классов, оно было вожаком общества в данном отношении. Суждения о существовании образованной партии в это время основываются частью на свидетельстве о существовании кружка ученых, во главе которых был Фотий, но кружок очень небольшой не есть партия. И посмотрите: Лев Философ, епископ Солунский, ставший впоследствии во главе школы, основанной Вардой, когда он был еще юношей, изучив в Константинополе начатки грамотности, не нашел никого в столице, у кого бы можно было научиться философии, геометрии, риторике, и должен был предпринять для этого путешествие. Правда, Варда основал школы в Константинополе, когда он взял в свои руки власть правления (и это случилось или с его цезарства (862 г.), или с удаления Феодоры от дел правления (885 г.), но эти школы не могли же вдруг наплодить образованных людей, и во всяком случае происхождение образованной партии есть нечто позднейшее в сравнении с началом фотианского движения. Да и как понять, что именно образованная партия стояла за Фотия, когда вскоре после посвящения Фотия берет сторону этого патриарха та самая партия, которая прежде стояла за Игнатия, и следовательно, была партией антиобразованной (собор 861 г.) (?!). Наконец, не потому ли автору удалось измыслить партию образованную, проникнутую лучшими стремлениями, чем какие были у партии консервативной, что автор утрирует, вопреки исторической истине, и личность Варды, и, в особенности, Михаила III, этого во всех отношениях дурного человека, которого никогда никто не думал считать порядочным, да и автор только в темном уголке, под строкой, осмеливается серьезно потолковать о Михаиле, причем все извинения, с какими добрый автор обращается к читателю ради Михаила, ни на 1 /100 не достигают своей цели?***

______________________

* Христианское Чтение. 1872. Июнь. С. 290-296.
** Там же. С. 291.
*** Христианское Чтение. 1872. Август. С. 562-563.

______________________

Покончив с разбором частностей в статьях автора, мы позволим здесь еще одно замечание о некоторой общей черте, проходящей через них. Но наперед считаем долгом заверить автора, что мы в настоящем замечании заявляем только научный факт. Дело вот в чем: если мыслить себе все указанные автором политические партии (начиная с зеленых и голубых) с их религиозными знаменами в виде двух линий, параллельно идущих в истории, то окажется, что партия православных большей частью сближалась с политическими партия самого двусмысленного свойства, низкой пробы: в то время как партия зеленых, иконоборческая, прогрессивная при Фотии, отличающаяся здравыми понятиями, стремлениями к образованию, соединяется с монофизитством, иконоборством, приверженцами Фотия; партия православных сближается с голубыми — ненавистниками просвещения, с партией антииконоборческой, суеверной, антипрогрессивной, враги Фотия — с партией положительно невежественной!* Не соблазняет ли это автора? Мы, впрочем, хорошо понимаем, от чего произошло это у автора — он делается жертвой чересчур верного служения своей теории, а потому самый этот недостаток мы охотно приписываем в некотором отношении к достоинствам автора...

______________________

* См.: Резюме воззрений автора // Христианское Чтение. 1872. Июнь. С 297-298.

______________________

Напрасно, смотря на наши замечания по поводу статей автора, стал бы кто думать, что мы не приписываем им серьезного научного значения. Напротив. Автор сделал многое, за что наука должна сказать ему, иностранцу, русское спасибо. В истории монофизитства и монофелитства автором явлено ученому миру многое, что скрывалось в греческих фолиантах доныне; но история иконоборства написана в совершенно новом духе, он, может быть, первый здесь заговорил языком Неандера, языком серьезной науки, он умел препобедить в себе ту ненависть к иконоборцам, какая всегда слышалась в нашей науке до сих пор; он сумел сказать правдивое слово об императрице Ирине, сохранив уважение и почтение к ее святости; что касается до его воззрений на эпоху Фотия, то мы причисляем их к замечательным явлениям в науке: личности патриархов Игнатия и Фотия, и сфера, в которой они вращались — благодаря автору — становятся яснее, и исследования его о Феодоре Асвесте, епископе Сиракузском, играющем такую важную роль в истории Фотия, — мы по справедливости можем назвать ключом, который отыскан автором, во всей истории Фотия: темная пелена, лежавшая на этой личности, быть может навсегда, снята с нее для науки. Но можно ли перечислить все несомненные достоинства статей автора? Желательно было бы, чтобы молодой автор не положил своего талантливого пера, начертав эти статьи (магистерское сочинение), но послужил нашей науке.

Мы от всей души приветствуем сочинение о. Герасима как зарю нашей науки и притом зарю яркую.*

______________________

* Извиняемся перед автором; его умное сочинение заслуживало бы более подробной и обстоятельной статьи, чем наш очерк, каким мы вынуждены ограничиться по обстоятельствам. Будем надеяться, что кто-либо другой возьмет на себя труд более обстоятельного разбора этого сочинения, и в особенности, когда оно появится в печати в целом виде (статьи еще не окончены).

______________________

II

Второй задачей своей статьи мы положили ознакомление читателя с замечательнейшими приемами церковно-исторической критики настоящего времени. В этом отношении первенствующее место занимает ряд статей, помещенных в "Трудах Киевской Духовной академии", преосвященного Порфирия: "История Афона". Многоученейший автор называет свое сочинение "плодом многолетнего труда"; если бы оно было плодом целой жизни автора, то и тогда оно было бы не менее удивительно: так блестяще оно во всех отношениях. Критику автора в исследовании вопросов, входящих в сочинение, мы без преувеличения причисляем к невиданным явлениям в нашей церковно-исторической науке. Ни одно из существующих русских сочинений по общей церковной истории не только не может равняться в силе критики с ним, но даже и приближаться к нему сколько-нибудь. Сочинение автора открывает собой новую эру в нашей церковно-исторической науке. Мы имеем в виду познакомить читателя только с приемами критика в этом блестящем сочинении.

В этом отношении весьма характеристичны воззрения автора на истинную задачу церковно-исторической науки, как он высказывает их в начале своего труда. Поистине поучительные мысли! "Без правды, — говорит автор, — история есть потешная сказка, а с нею она дельное и полезное знание. Немало сказок написано об Афоне торопливыми посетителями этой горы... но ведь жаль, что такое священное место, как Афон, оболгано, а при такой жалости сильно хочется сказать о нем правду". "История моя этой горы достоверна. Смею сказать это напрямик, потому что люблю историческую правду, ищу ее усердно в собственной ее области, и когда нахожу, держу ее крепко, пристально смотрю ей в глаза и, узнав ее, фотографирую ее".* В частности, наш высокопочтенный автор вот с какими вопросами здравой церковно-исторической науки приступает к своему труду: "Афонские монахи повторяют несколько старинных преданий о начале его и показывают книги и тетради, в которых они записаны. Но достоверны ли эти предания? Подтверждаются ли непрерывной преемственностью жителей Афона и тамошними дееписаниями, как-то: царскими и патриаршими грамотами и пр.? Не противоречат ли им? Не выдуманы ли намеренно? Не основаны ли на сновидениях, принятых за откровение свыше, что иногда бывает у монахов? Не искажены ли? Не должны ли быть понимаемы в переносном смысле? Оправдываются ли византийскими историками? Не отвергаются ли здравомыслящими и учеными афонитянами как выдумки, сочиненные для корыстного поддержания Афона и для прославления некоторых монастырей? А книги, в которых записаны эти предания, не содержат ли в себе пустые толки простодушных монахов? Да и древни ли эти книги? И есть ли в них ссылки на подлинные древнейшие дееписания? — Вот вопросы, которые надобно решить при обсуждении всех тамошних преданий, решить основательно и добросовестно! Без их решения повествование (о начале христианства на Афоне) не возбудит в умных людях ни внимания, ни доверия к историку и будет причислено к разряду тех повестей, кои выдумывает fraus pia, благочестивая ложь иезуита. А меня и всех нас да избавит Бог от иезуитизма".**

______________________

* Труды Киевской Духовной академии. 1871. Июнь. С. 574.
** Там же. Август. С. 334-335.

______________________

Теперь, насколько почтенный автор остается верен своим понятиям о церковно-исторической критике? Чтобы видеть, что действительно автор не отказывается от них и при самом начертании своей "Истории Афона", мы приведем несколько примеров его критики афонских преданий. Одной из самых распространенных легенд до сего дня остается на Афоне сказание о самоличной проповеди Пресв. Богородицы на Афоне. Это предание с полной наивностью до последнего времени повторяла и наша духовная литература.* Автор анализирует это предание. "От многих мирян и монахов слышал я и в нескольких недревних книгах греческих, славянских и русских читал я, что на Афоне была Пресв. Дева Мария и тамошним жителям возвестила, что она есть Матерь Рожденного Ею Христа Бога. Но может ли быть доказана глубокая древность этого предания? — спрашивает автор. — И верно ли оно?" Приступая к исследованию этого предания, автор пересматривает древние печатные сочинения, в которых оно упоминается, и находит, что более ранним печатным источником этой молвы нужно считать русское сочинение, изданное при патриархе Никоне, в 1659 г.: "Сказание преп. Стефана Святогорца о св. горе Афонстей и как бысть во жребий Богородицы", напечатано же оно в книге "Рай мысленный". Открывается нужда исследовать, кто это был Стефан? Когда жил, на чем он основал свое сказание? Автор старательно исследует этот вопрос и находит, что этот Стефан был болгарин и писал на Афоне после взятия Константинополя турками в 1453 г. "Итак, — говорит автор, — этот святогорец жил не очень давно, а описал такое событие, которое будто бы совершилось за 15 веков до него. Надобно ли верить ему? Не должно, ибо он не сказал нам, откуда или от кого он заимствовал свою повесть, и тем подорвал доверие к себе. Надлежало бы ему указать местность той пристани, в которой остановилась Богоматерь, а он не указал ее и оставил читателя в полном недоумении относительно этой пристани. Афонский город, в котором Богоматерь будто бы благовествовала спасение, не поименован. Кто такой был Климент (которого, по легенде, она назначила наставником на Афоне), житель ли Афона, или пришелец из Иерусалима, — это не сказано. Богоматерь (по той же легенде) с радостью приняла жребий (благовестия) и хотела идти в Грузию, покоряясь воле Божией, но является ей Ангел и возвещает иное повеление Бога. Она приходит на Афон и изрекает благословение мирским жителям этой горы, и блага, обещанные ею, получают монахи. Все это сбивчиво, диковинно и ничем не доказано". Но автор не ограничивается этим, изучает разные списки "сказания", и между ними находит один древний, в котором рассказывается то же, что и в "сказании" Стефана, но ни слова не говорится о прибытии Богородицы на Афон. Этот список, как древнейший, и разрешает гордиев узел. Оставалось решить вопрос: когда сочинена легенда и кем? Вот что говорит автор на этот вопрос: "Сочинили это сказание греческие монахи, заведовавшие Иверским грузинским монастырем на Афоне. Определяю время происхождения сказания. В 1568 г. султан Селим отнял у всех монастырей афонских принадлежащие им имения в его царстве. С сей поры они начали посылать в православный мир сборщиков милостыни, а эти сборщики приводили с собой на Афон толпы поклонников, как это делается и в наши дни. Но знаменитая лавра афонская затмевала все другие монастыри своим первенством. А затмение никому не любо, да и невыгодно... И вот все монастыри начали сочинять о себе сказания, возводя свое происхождение в глубокую древность. При таком общем ревновании поддался на искушение и Иверский монастырь. Греческие старцы сего монастыря, знавшие поверье грузин, что Иверская земля и афонская обитель есть жребий Богоматери, и слыхавшие старинную народно-монашескую молву о пришествии Богородицы на Афон, поверили этой молве как сущей правде, не поняв, что в старину имелось в виду пришествие туда не живой Богоматери, а иконы Ее, принесенной из Иерусалима в IV в. епископом Климентом, и заставили одного из послушников сочинить повесть". — Чтобы не оставалось никакого сомнения в истинности легенды, наш автор историческими свидетельствами доказывает, что Богородица до самого Своего Успения никуда из Иерусалима не удалялась. Таково свидетельство, почти современное Богоматери, Александрийского епископа Евода, которого рукоположил ап. Петр; автор указывает и другие древние свидетельства, подтверждающие ту же мысль.**

______________________

* Воскресное Чтение. 1859/1860. № 17. С. 117.
** Труды Киевской Духовной академии. 1871. Август. С. 335-358.

______________________

Одним из спорных вопросов из истории Афона был до сих пор вопрос, когда именно Афон из мирского сделался монашеским. Предание афонское гласило: еще со времени Константина Великого. Наша отечественная литература без критики верила ему и отмечала как факт ("Воскресное Чтение". 1859/1860. № 17. С. 117). Что же, оказывается, лежит в основе этого предания, по исследованиям автора? Простая ошибка. "Не все, — говорит автор, — а многие святогорцы сами верят и других уверяют, что царь Константин Великий переселил с Афона всех жителей Цаконов и отдал эту гору монахам. Такая уверенность созрела в них в течение долгого времени" (следуют документы). "Но эти рассказы, — говорит автор, — неосновательны, и верить им не должно по следующим причинам. Во-первых, святогорцы, говоря о деяниях царя Константина на Афоне, ссылаются на историков; а каких историков имеют в виду, афонских или византийских, этого не говорят. Можно ли верить их голословным показаниям? Никак нельзя, и вот почему. Ни один византийский историк не упомянул о заселении Афона монахами в дни Константина; святогорцы же никогда не писали истории своих монастырей и даже препятствовали писать ее. Далее, когда царствовал Константин Великий, тогда монашество только что начиналось в Египте, Палестине и Сирии, а в Риме и на всем Западе, в Константинополе, Фракии, Македонии, где и Афон, и в прочих областях Империи не было ни одного монастыря. Каким же монахам могла тогда быть отдана Афонская гора? Константин, как мы знаем из Евсевия, Сократа, Созомена, построил много церквей, но не основал ни одного монастыря. Далее, на этой горе в дни сего государя и после него даже в V и VI вв. существовали города и значит оставались мирские жители".* Что же лежит в основе сказания? Лежит смешение имен: одного царя Константина с другими Константинами. "Только самая зоркая критика, — замечает автор, — может распознать истину; только она распознает, что действительно Константин выслал с Афона мирских жителей, но только не Великий, а Погонат и Мономах".**

______________________

* Труды Киевской Духовной академии. 1871. Август. С. 372-376.
** Там же. С. 429. Ср.: Труды Киевской Духовной академии. 1871. Н С. 162 и сл.

______________________

Весьма интересны критические исследования автора относительно Исихастириона (келья безмолвника), так называемого: Аксиос естин, т.е. достойно есть. В X в. "прославился он, — говорит автор, — так, хотя и не так, а иначе. Тут-де жил один безмолвник с одним учеником своим. У них была икона Богоматери; однажды перед этой иконой молился сказанный ученик и усердно пел "Честнейшую херувим" и пр. Вдруг в его келье показался монах благообразный и, назвавшись Гавриилом, внушал, что пред этой песнью нужно всегда петь: "Достойно есть, яко воистину" и пр. А дабы эти слова не изгладились из памяти, Гавриил перстом своим начертал их на каменной плите, а потом скрылся". О событии дали знать в Царьграде. "С той поры будто бы постановлено петь во всех церквах "Достойно есть". Это событие случилось в 980 г.". "Но другое афонское предание гласит, что не архангел научил безмолвника петь перед иконой "Достойно есть", а сама эта икона возгласила: пусть поют "Достойно есть"". "Вот вам раздвоенная афонщина! — восклицает автор. — Чему же тут верить и чему не верить? А ведь двух разноречивых преданий об одном и том же событии принять нельзя. От них будет трещать голова! Что же прикажете делать? Попросить афонитян, чтобы они показали нам литографию архангела Гавриила? А не покажут, так сказать им: не ходите вы к нам со своими ссорящимися преданиями. Но от такого запрета нелегче нам будет. Напротив, в душе останется то же самое здоровое сомнение, и как силач будет тревожить ее, голося: предание достопочтенно, но хорошо ли рассказано?" И этот научный скепсис заставляет автора выяснить истину во всей ее наготе. Оказывается, что песнь "Достойно есть" появилась не в X в.; ее знал еще Иоанн Дамаскин. Да и он не сам сочинил ее. Итак, она не была новостью в Церкви в 980 г. Так неужели афонское предание чистейшая ложь? Вовсе нет. Песнь "Достойно есть" давно употреблялась в Церкви, но не повсеместно. Когда же в X в. "цареградский патриарх предписал проту (начальнику) горы Афонской, чтобы во всех обителях там пели эту песнь, тогда не все афониты подчинились этому предписанию. К числу таких принадлежал и безмолвник, который жил в келье: Аксиос естин. Ему нелюбо было нововведение. Однако, как сдается, совесть упрекала его за непослушание. Под влиянием такой внутренней борьбы он ночью, после долгого бдения и молитвы перед иконой Богоматери стал как сам не свой и в необыкновенном выспреннем состоянии души увидел зрак архангела Гавриила и услышал от него повеление петь древнюю песнь "Достойно есть", которая в видении его в ту же минуту писалась перстом архангела как бы на плите. Это видение было у него! Повторяю, было у него! Называйте это событие, как хотите, — чудесным, сверхъестественным, или естественным, психологическим. Но оно совершилось и повлияло на многих упрямых афонитян, так что они приняли нововведение. Об этом и дано было знать в Царьград".*

______________________

* Труды Киевской Духовной академии. 1872. Июнь. С. 441-444.

______________________

Таковы церковно-историческая критика и научный скепсис у автора "Истории Афона". Мы привели не лучшие образцы этих качеств автора, у автора нет лучших образцов: все его изыскания отменно хороши. Русская церковно-историческая наука по справедливости может гордиться, что имеет такого великого возделывателя ее. Автор по своим приемам стоит на высоте протестантской богословской науки, с тем, однако же, различием, что его критика ничуть не отторгает его от веры и Церкви, а напротив, сближает с ними; ибо высокой церковно-исторической истине, находимой по отложении всех наслоений неистины, не верить — значит намеренно быть слепым. Желательно, чтобы церковно-историческая наука сблизилась с тем многообещающим ее направлением, следы которого положены в серьезном сочинении преосвящ. Порфирия, для пользы веры и Церкви. Труд автора еще не окончен; по совершении его, этот труд, по своим неисчерпаемым богатствам не только для церковной истории, но и для светской (автор уделяет место в своем сочинении и гражданской истории Афона с древнейших, геологических времен) займет место во главе нашей церковно-исторической литературы. Автор сделал сразу все, что могут сделать и любовь к науке, и ученость, и талант, и преданность Церкви.


Впервые опубликовано: Чтения в Обществе Любителей Духовного Просвещения. 1873. Ч. 1. С. 29-54 (в разделе "Церковная хроника").

Лебедев Алексей Петрович (1845-1908) — известный историк церкви, профессор Московской духовной академии и Московского университета, составитель громадного курса истории Восточной церкви.



На главную

Произведения А.П. Лебедева

Монастыри и храмы Северо-запада