Н.С. Лесков
Прописи попа Тихона

«Ничто же есть в грубости смысла полезное».
    Поп Тихон.

I.

По осени 1889 года в газете Гражданин были высказаны некоторые грубые взгляды на образование. Со стороны других газет на это последовали возражения, между коими в одном было сказано о «прошеной морали». Сказано было, будто «кн. Мещерский в своих суждениях не возвышается выше самой старой прописной морали». Я припомнил по этому случаю русские прописи XVI в. и напечатал из них в Новом Времени маленькую выписку для того, чтобы показать, что Гражданин отнюдь не держится «самой старой прописной морали», а судит гораздо ниже старинных прописей*. Это в свою очередь вызвало другие замечания, которые заставляют думать, что самые старинные русские прописи остаются в безызвестности не для одного Гражданина. А так как эти прописи очень любопытны и интересны для истории русского образования, то, кажется, теперь не будет неуместным воспользоваться возбужденным к ним минутным вниманием и, во-первых, помянуть любопытное содержание этих прописей, а, во-вторых, попытаться разъяснить смысл их происхождения и установить их значение как литературно-исторического памятника.

______________________

* Я указал на такое место из русской прописи XVI в.: «Книжная бо есть премудрость подобна солночной светлости, но и солночную светлость мрачный образ сокрывает; книжные же премудрости не может вся тварь сокрыти».

______________________

Экземпляр русских прописей XVI века находится в Оксфорде в Ashmoleon Museum, где его видел и описал бывший товарищ синодального обер-прокурора, впоследствии умерший, Юрий Толстой. Из печатной» отчета Юр. Толстого (1862 г.) явствует, что хранящиеся в Ашмоиеевом музее редкие русские прописи XVI века «подписал и писал Мироносицкий поп Тихон. Лета зрко в кг день». На этом редкостном экземпляре также есть надписания, которыми обозначено, что, прежде чем попасть в оксфордский музей Ашмолея, прописи принадлежали «Матвею Иванову сыну», который дал за эти прописи «и лтын (так) и в деньги»; а потом они пошли дороже: от Матвея Иванова прописи перекупил «Петр Гаврилов» и «дал за нее с гривною двадцеть (так) алтын». А следует думать, что московский Мироносицкий поп Тихон писал свои прописи совсем не для Матвея Иванова за восемь «лтын» и не для Петра Гаврилова «за двадцать денег с гривною», а что оне писаны для лица высокого и не ради одного получения денег, а и с другими высшими целями.

II.

Прописи не напечатаны, а оне написаны чрезвычайно красивою скорописью XVI века на девяти полулистах столбца, который склеен из двадцати двух полулистов. Из них на первых двенадцати писаны по порядку все буквы церковно-русского алфавита, каждая отдельною статьей, в различных изменениях прописного и строчного письма — уставом, полууставом и скорописью; тринадцатый вес занят титулом царя Михаила Федоровича, а с четырнадцатою начинаются прописи, в которых каждая заглавная буква разукрашена всеми затеями и вычурами тогдашней «краснописи». Содержание же прописей, в которое не хотел вникать Ю. Толстой и которому он не сделал никакой критической оценки, само по себе интереснее всех завитков «краснописи» и свидетельствует, что поп Тихон был тенденционный моралист и во внушениях своих метил очень высоко. Поп Тихон, конечно, сам сочинил текст своих прописей и вписал в нее многое достойное похвалы к кое-что такое, что похвалы не заслуживает, но самая эта пестрота и невыдержанность представляют в своем роде доказательства, что поп Тихон был типический русский мыслитель своего времени и рассуждал, как умел, а писал, что хотел внушить тому, кто будет списывать «го прописи. А имел он в виду списчика, надо думать, совсем не такого, как Матвей восьми алтын или Петр двадцати денег с гривною, я он хотел попасть с своими прописями гораздо выше, именно в царский терем царя Михаила. Великолепный экземпляр был достоин того, чтобы по этим прописям учился писать или любовался ими царевич Алексей, впоследствии «тишайший царь всея Руси», а в тексте ах поп приготовил «прилоги».

III.

В прописях, составленных Мироносицким попом Тихоном, дышет русский ум и чисто-русское воззрение людей конца XVI и начала ХVII в. Тогда у русских были еще на-свеже тиранства Грознаго, повторения чего многие очень боялись, и поп Тихон сочиняет и красиво выводит для «списывания следующее: «Исчезет доброта, обнажися злоба. День отойдет — нощь постиже. Рай отворен и бездна открыта. Христос спит — церковь «без пастыря». В этом напоминании, конечно, виден «прилог» тому, с кого ни в чем власть не снята, но кто сам над собою должен содержать неослабную власть. Поп Тихон жил в такое время, когда в русских людях изобиловала страшная льстивость, простиравшаяся до того, что многие говорили, будто «Грозный загладил все свои вины пред Богом, зане многие монастыри и храмы построил и вклады творя бысть милостидателен». Супротив подобных ходовых слов в прописи внесены такие Прилоги: «Не тот милостив, хто много милостны (так) творит, (а) тот милостив, хто никого не обидит». Поп Тихон, очевидно, хотел бы сказать и еще что-то попространнее, противу тех, кто тогда со льстивостью «философствовал», но ему этого нельзя было, за то он только от «философов» предостерегает: «Философское учение (говорит он) сие: не вся глаголем елика слышим». «Не вся глаголем елико ведаем, не вся творим елико хощем: горняя носится долу, а долная — горе, яко же бо колесница обращается». Рассуждает о жизни и сношениях поп Тихон по большому масштабу и изображает обиход не черный и не захолустный, а такой, где приходится иметь с людьми обхождение при каком-то большом обороте, где попу казалось не только трудно, но и «пристрашно». «Не может никто от страшливых три сии вещи сохранити: только велеумнии и бодрии: сии речь: Царское приближение: мирское плавание и скорое ко врагам противление». Поп Тихон полагает себя в «умных» и в «бодрых» и, укрепись умом, пишет: «Книжная бо есть премудрость подобна есть солнечной светлости, но и солнечную светлость мрачный облак закрывает, книжные же премудрости не может ни вся тварь сокрыти». А чтобы «страшливые» не вязались к тому: кто он таков есть и почему так учит, то поп Тихон научает списывателя его прописей иметь такой взгляд, что до этого никогда не стоит докапываться, лишь бы в том, что говорится, был хороший и полезный смысл. «Не ищи писавшего или глаголавшего, но слово пишемое». После такого внушения ценить по достоинству слово сказанное или «пишемое» поп Тихон и сам подает «советные словеса» в таком роде: «Не глаголи лживых словес: с безумными не беседуй, буди свидетель праведным, не держи лести на языце своем, не оправдай нечестива, памятуя аще небеса и облацы превзыдеше, аще всю философию изучити, и еллинския бодрости претечеши, и вся ветия препреши*, и всея земли преидеши концы — смертного же часа ни како же не избежеши»**.

______________________

* Очевидный намек на Грознаго.
** Это прямо напоминает византийское присловие при венчании на царство, кода» конце обряда к венценосцу подходил гробовщик, держа на подносе три куска разноцветного мрамора, и вопрошал: «коего цвета камению повелиши гробу твоему быти?»

______________________

Доведя речь до такого серьезнаго и неизбежнаго окончания, как смерть, «ея же ни како же не избежеши», поп Тихон благословляется именем Божиим: «Благослови, Отче!» и дает списывать следующие рассуждения: «Тихий бо и кроткий, и смиренный себе есть сладок и инем на пользу: сердитый и гневливый себе есть на вред инем на пакость. Ни есть бо злее сердита мужа и гневлива. Сердитый муж — храмина диаволу, аще ли гневлив, то и весь дом сатанин. О, человече! убойся обычая злаго паче врага, а языка паче меча обоюду остра, а гнева аки льва люта, а сласти аки пещи разженны». В заключение же, когда уже проведена такая «философия», Мироносицкий поп прямо обращается к лицу списывателя, которого он как будто очезрит и который, без всякого сомнения, не мог быть ни Матвей Иванов, ни Петр Гаврилов, да и никто другой из людей обыкновенного, не царственного положения. Иначе поп Тихон не стал бы слагать своему списывателю следующие хвалы: «Возлюбил еси Господине кротость Давидову, премудрость Соломонову, Моисеево незлобне, Аввасилеково (?!) терпение, храбрость царя Александра Македонского, привет великаго князя Владимира Еневскаго, любовь царицы царя Александра Македонского, пословицу Акиря премудрого».

Писать такие хвалы и величания человеку обыкновенного положения было бы совсем неуместно и, в одно и то же время, и глупо, и дерзко, а далее следует и подтверждение, что это — усердное, верноподданническое приношение или ласковая поминка от своих трудов бденных.

«Слышал есми пословицу еврейского царя Соломона, что не подобает от худости к величеству поминки посылати, да послал есми Господине к. тебе малой поминок. а великое челобите горнего Иерусалима, едемского раю овощ — верное слово без лжи. И. потом здравствуй, а нас жалуй».

Тут поп «вздесь кончил» и росписался: «А подписал и писал Мироносицкой поп Тихои. Лета ноября в кг день».

Сопоставьте это докончание «здравствуй, а нас жалуй» с началом прописей, где помещен «весь титул царя Михаила» — и пропись получает характер «челобитя», с явственным обозначением: кто тот «Господин», к кому «челобите» справлено.

Без сомнения, это не про Матвея восьми алтын и не про Петра двадцати денег с гривною, и не про кого иного, как про того, от кого тогда зависело направление жизни в России.

IV.

Кажется ясно, что все приведенные, осторожные и строго прочувствованные рассуждения насквозь проникнуты чисто-русским мировоззрением практического и своеобразно вышколенного русского мыслителя того времени, когда Русь только начала отдыхать от тиранств Грозного и люди пытались сказать «верное слово без лжи» тому своему «Господину», в котором они хотели видеть «венец правды», но, относясь к нему, сами опять начинали ему льстить, приписывая ему все свойства Давида, Соломона и Александра Македонского. А если принять это так, то прописи попа Тихона, без сомнения, имеют для нас значение не только как красивый экземпляр старой русской каллиграфии или «краснописи», но и как очень своеобразный и характерный литературно-исторический памятник, чего совсем не заметил Юрий Толстой, восхищенный красотою прописей попа Тихона и описавший их только с одной этой стороны.

Если же соображения, которые я позволил себе здесь высказать, оказались бы совершенно несостоятельными, то, кажется, очень стоило бы выяснить: кто иной, кроме царя Михаила или царевича Алексея Михайловича, мог быть этот «Господин», к лицу которого обращается Мироносицкий «поп Тихон», посылая ему, вместо поминки, «едемского раю овощ», фигурно завернутую в льстивые сравнения с Моисеем, Соломоном, Александром Македонским и Владимиром. Пока же такое иное лицо не указано, думается, что статочнее всего тут быть в этом особливом почете самому Михаилу Федоровичу... «Прими, Господине, едемскаго раю овощь — верное слово без лжи, и потом здравствуй, а нас жалуй».

Юрий Толстой, гораздо после составленного им описания прописей попа Тихона, говорил Николаю Ан Ратынскому, что «красивее этого рукописного экземпляра он не видывал», что прописи «изумительны», а, помещенные в них заставицы и узорочные заглавные буквы (инициалы), так прелестны, что многими теперь воспроизводимые инициалы и заставицы Зырянского календаря П. Савваитова относятся к каллиграфическому узорочью прописей попа Тихона, «как избяной красный кут к палате царскаго терема». «На то, чтобы выполнить всю их затейливую тонкость с соблюдением удивительной стильности и вкуса,— говорил Толстой,— надо было посвятить целые годы жизни и нельзя себе представить, за какие деньги можно было продать эти царския прописи». И, вероятно, оно так и есть, что это царские прописи, которыя искусный и одушевленный любовью к родине поп Тихон писал не на продажу за деньги, а произвел в почтительный дар царскому дому. Для того он их «и подписал да послал есми (тебе) Господине, от (своея) худости к (твоему) величеству поминок,— великое челобите, едемскаго раю овощь — верное слово без лжи. И потом живи, а нас жалуй». Но какова могла быть вероятная судьба этих прописей далее? Изготовленные усердием попа Тихона, были ли оне посланы в царские палаты, но там не приняты, или оне почему-либо не дошли в царский терем, или же оне там и были, но оттуда современен кем-нибудь скрадены и пошли за алтыны, сначала между своими, Петром да Матвеем, а потом, наконец, дошли в руки к пребывавшему в России знатному иностранцу, который сумел их оценить и передал в оксфордский музей Ашмолея?

Думается, что история прописей Тихона, вероятно, должна быть приблизительно в этом роде.

V.

При внимании, возбужденном к упомянутым прописям, в одном из современных изданий припомянули, что прописная мораль не всегда бывает высокой пробы я еще чаще — не равного достоинства. Это правда, и в прописях попа Тихона тоже можно найти подобное. Так, например, там, между прочим, читаем: «Бысть некий человек, сыи у крестьянина, учал грамоте учитне леностно; и мастер ево учал бити плетью, подымая на козел; и ои себе после поскучил добре; и с тех мест учал смышляти: стати де мне учитне грамоте, ино дати могорец*, а взяти не где; а се бьют добре. Стану де яз лутче учитца красти: ввечеру украду, а е утра на торгу продам; ино будет скороя депешка мне». Есть и еще места подобного же невысокого смысла, но это не мораль, а «шутки и прибаутки для ребячьей погудки», и, притом, многое, что в этих погудках теперь кажется с нравственной стороны неловким, на самом деле зависит от неловкости редакции и неуклюжей тяжести старинной шуточной формы, при которой не всякому дается распознать, где говорят всерьез, а где идет вышучивание.

______________________

* Могорець — старинная мзда, плата. Прим.: «лечити без уговора и без могорча». Могорец в просторечии — срыв, взятка, литки (Академ. словарь, т. II, стр. 316).

______________________

В оценке прописей попа Тихона смутительно другое, за что и нельзя не посетовать на описателя этого памятника, Юрия Толстого. Он сообщает, что в прописях, вслед за подписью попа Тихона (значит, ниже ее), находится еще следующая приписка: «Аще хто хощет учитие, ино мастера чтити, могорца не жалети и слушати его во всей и повиноватися ему». Это гораздо хуже побасенок о лентяе и совершенно несогласимо с характером взаимоположений писавшего попа и «Господина», уподобляемого Давиду, Александру Македонскому и равноапостольному Владимиру. Тут важно бы знать: писана ли эта приписка рукою попа Тихона, или приведенные слова приписал охочий до могорца другой «мастер», пополнявший прописи, когда оне уклонились от своего первоначального назначения и пошли ходить по рукам за алтыны. Уставное и полууставное письмо, как известно, не исключает возможности очень точного сравнения почерков; а определить, принадлежит ли припись о могорыче попу Тихону, или она явилась позднее, рачением другого ревнителя просвещения, — очень важно: это помогло бы основательнее судить о первоначальном назначении прописей Тихона.

В последние годы наши молодые ученые посещали оксфордский музей Ашмолея, но не посмотрели на прописи попа Тихона. Очень может быть, что они и не знали, что там находится упомянутая редкость. Заметка эта, между прочим, имеет целью напомнить о прописях Тихона будущим русским посетителям Ашмолеева музея, с тем, чтобы они обратили внимание на припись о могорыче и сравнили ее с начертанием собственной руки попа Тихона, который почтительно просил себе у «Господина» жалованье, но едва ли мог стремиться к тому, чтобы грубо сорвать липорыча.

Н. Лесков

Впервые опубликовано: «Русская Мысль». Кн. III. 1890.

Лесков Николай Семёнович (псевд. Лесков-Стебницкий; М. Стебницкий) (1831-1895) русский писатель, публицист.