Н.С. Лесков
Расточитель

(Посвящается артисту Н. Зубову)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Иван Максимович Молчанов, молодой купец, 30 лет. Одевается по-современному; держится ловко; носит бороду.

Марья Парменовна, жена его, 28 лет.

Пармен Семенович Мякишев, тесть Молчанова, купец рослый, тяжелый, с большою проседью; одевается по старине.

Анна Семеновна, жена его, купчиха лет за 40.

Фирс Григорьевич Князев, купец лет 60, бодрый, сдержанный и энергический. Седые волосы на его голове острижены низко и причесаны по-кадетски; борода довольно длинная, но узкая и тоже седая; одет в длинный сюртук, сделанный щеголевато. Вообще фигура очень опрятная. На носу золотые очки. — Первый человек в городе.

Иван Николаевич Колокольцов, товарищ Молчанова, 30 лет, городской голова.

Вонифатий Викентьевич Минутка, думский секретарь, из поляков.

Калина Дмитриевич Дробадонов, дядя Молчанова по женской линии, купец очень крупного телосложения, лет 42; одет неряшливо.

пожилые купцы и члены думы

Иван Петрович Канунников

Матвей Иванов Варенцов

Илья Сергеев Гвоздев

Марина Николавна Гусляров а, молодая женщина, лет 27, дочь няньки Ивана Молчанова, воспитанная в детстве в молчановском доме,

Старуха, мать Марины, слепая,

Алеша Босый, помешанный, слывет юродивым: он не носит никакой обуви и зиму и летом ходит босой, в одной длинной рубашке.

Спиридон Обрезов, старый ткач.

Павлушка Челночек, мастеровой.

Служанка в доме Мякишевых.

слободские девушки:

Алена

Саша

Дросида, мать Алены.

Приезжий парень.

Двое детей Молчанова.

Фабричные, купцы и мещане, полицейские солдаты и квартальный.

Действие происходит в 1867 году, в большом торговом городе:

1-е — в садовой беседке у Князева,

2-е — в городском доме Молчанова,

3-е — в доме Мякишевых,

4-е — в парке при молчановских фабриках,

5-е — в доме Дробадонова.

Между 1-м, 2-м, 3-м и 4-м действиями проходит несколько дней, а между 4-м и 5-м три месяца.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Просторная садовая беседка, обращенная в летнее жилище Князева и убранная как кабинет достаточного человека, но несколько в старинном вкусе.

ЯВЛЕНИЕ 1

К н я з е в (при поднятии занавеса сидит за старинным бюро карельской березы и читает письмо). "А к сему еще и то тебе, любезный Фирс Григорьевич, прибавлю, что у нас в столице ныне нечто совсем от прежнего отменилось, и хота то и справедливо, что на всякую болезнь свое зелье растет, только ныне аптек тех уже нету, где зелье противу наших немочей приготовлялось. Суд старый рухнул, и при новых судебных выдумках я в деле, о коем ты пишешь, пособником быть считаю не безопасным. Одно, что могу тебе присоветовать, то признайся ты питомцу своему Молчанову, в чем грешен, и ненадлежаще от него присвоенное возврати. Иной же поправки сему делу в нынешние тяжкие времена не ожидай". (Нетерпеливо дергая письмо, продолжает скороговоркою.) "Молчанов пылок и добр, и если ты перед ним, как прочие купцы делают, хорошенько расплачешься, то он, пожалуй, и разжалобится..." (Комкает письмо.) Дурак, а не стряпчий! Черт его знает, что он мне за ответ написал! Я его спрашивал: как мне быть, чтобы не уронить себя, чтобы оправиться в молчановском опекунском деле и сдать отчеты без приплаты, а он вон что отвечает: "отдать!" Отдать!.. Да нечего отдать, глупец!.. Расплакаться!.. Кто это видел, как Фирс Князев плачет! и перед кем? И от чего заплакать?.. Ваш новый суд! Что ж это — люди, что ль, переменились? Вздор! Не может быть, чтоб человек с умом не сделал в России того, что хочет... Все это выдумка! Да, наконец, и граф Александр Андреич этого не может допустить. На него на полмиллиона векселей при таком суде представят, а он платить долгов не поважен. Пустое, вздор, мечтанье, форма... Нет, меня не запугаете, и пока этот лоб наруже, на Фирса Князева узды вам не накинуть.

Слышен стук в двери.

Кто там?

ЯВЛЕНИЕ 2

М и н у т к а (входя). Не беспокойтесь: это я.

К н я з е в. Что ты там пропадал столько времени? Велики, знать, очень секретарские разносолы.

М и н у т к а (усаживаясь). Нет, какие там наши разносолы, а все же старуху восемь дней не видал... да ей и нездоровится.

К н я з е в. Ну что там нездоровится... псовая болезнь до поля, бабья до постели: выспится и здорова будет.

М и н у т к а (подобострастно улыбаясь). Это так, так... они как кошки: переволоки на другое место, и опять живут... Ну ах, чтоб вы знали только зато, как я разбился... Кажется, за ничто на свете теперь бы с постели не встал. Ведь шутка ли, в самом деле, в восемь дней в Петербург и назад. Хороша дорога, слова нет, особенно от Питера до Владимира по чугунке, как в комнате сидишь; но уж от Владимира...

К н я з е в (перебивая). Да, от Владимира многим не нравится... Ну да к черту это! Расскажи ты мне теперь, братец, что же ты сделал в Петербурге по моему приказанию? Письмо ты мне от стряпчего привез столь глупое, что я этого человека после этого сумасшедшим считаю.

М и н у т к а (осклабляясь). Нет, большого ума, большого ума человек, Фирс Григорьевич! Не дети, а мужи, самые настоящие мужи, дельцы и те приуныли. Одно слово, как стряпчий сказал, нечего и рецептов писать, когда паши аптеки все закрыты. (Разводит руками.)

К н я з е в. Как же это, — стало быть, и ты уже без взяток жить собираешься?

М и н у т к а. А что ж поделаешь!

К н я з е в (встает и начинает ходить). А вытерпеть надеешься?

М и н у т к а. Представьте, Фирс Григорьич... чтоб вы знали, ни денег дать, ни упросить его, ни подкупить... Как вам это нравится?

К н я з е в. А обмануть?

М и н у т к а (смотрит на Князева с изумлением и растерянно повторяет). Обмануть...

К н я з е в. Да... обмануть?

М и н у т к а. И обмануть... Ну, чтоб вы знали, и обмануть я, Фирс Григорьич, не в надежде.

К н я з е в. Ну обойти, коли не обмануть?

Минутка молча разводит у себя под носом руками.

(Про себя.) Однако и у пиявки брюшко залубенело. (Громко.) Нет, пан Вонифатий, вижу я, что двадцать лет назад, когда тебя только что прислали из Польши на смирение, ты смелей был. Помню я, как ты, первый раз, как я тебя у полицеймейстера за завтраком увидел, рассуждал, что "в России невозможности нет". За одно это умное слово я тебя, сосланца, возлюбил, и на службу принял, и секретарем в Думе сделал, и двадцать лет нам с тобой и взаправду невозможности не было.

М и н у т к а. То двадцать лет назад ведь говорил я, Фирс Григорьич.

К н я з е в. Да; в эти двадцать лет ты понажился, а я... а я прожился.

М и н у т к а. Кто ж этому причиной, Фирс Григорьич? Не я тому причиной: я жил по средствам, вы же...

К н я з е в (перебивая). Молчи, сморчок!.. В тебе сидит один польский черт, а во мне семь русских чертей с дьяволом, так не тебе про то судить, кто виноват. Когда б не эти черти, я и теперь бы дома не сидел и не послал бы тебя в Питер. (Успокоиваясь.) Говори, велико ли время еще дадут мне на передышку?

М и н у т к а (пожав плечами). Сказали так, что дело об отчете два месяца, не более могут продержать и тогда потребуют остатки.

К н я з е в. Сколько?

М и н у т к а. На счету будет тысяч двести.

К н я з е в. Двести тысяч!.. Ты врешь!

М и н у т к а. Помилуйте, на что мне врать.

К н я з е в. На что?.. А ты соври себе, чтоб легче было отвечать.

М и н у т к а (вскакивая и дрожа). Да я-то что же здесь? Я здесь при чем же, Фирс Григорьич?

К н я з е в. Агу, дружочек! Ты здесь при чем? А не знаешь ли ты того подьячего, что нам с Мякишевым двадцать лет отчеты по молчановской опеке выводил? Что, голубь! Я ведь бумажки прячу.

Минутка, потерявшись, не знает, что сказать.

А! Ишь как дрожит! Вот тем-то вы, ляшки, и скверны. На каверзу вот тут вас взять, а если где придется стать лицом к лицу с бедою, так тут вы уж и жидки на расправу. (Грозя пальцем.) Эй, пан, со мною не финти! (Смело.) Я крепко кован! Я знаю, куда ступаю. Я сел опекуном, так из всех должностей высел, а тебя, дурака, в Думу посадил, и... придет к тому, так... я же тебя и в тюрьму посажу. Чего дрожишь! Чего? не бойся. Ведь новый суд над нами еще не начался, а до тех пор держись... вот тут вот... за полу мою держись, покуда... (с омерзением) покуда в нос сапогом не тресну.

М и н у т к а. Да что вы, Фирс Григорьич! Я, что ль, за новый суд! Да за ничто на свете! Тпфу! вот ему что от меня, новому суду. Я, чтоб вы знали, я всем чем угодно готов служить вам, Фирс Григорьич.

К н я з е в. Ну, всем — где тебе всем служить? Я тебя посылаю каверзить — слышишь, каверзить. Больше вы, паны, ни на что не способны.

М и н у т к а. Да нуте бо, Бог з вами, какой я пан: я такой же, как и вы, русский человек.

К н я з е в (презрительно). Ну врешь — такой же! — что у тебя на русской службе польская кость собачьим мясом обросла, так уж ты от этого и русским сделался! Впрочем, не русись: ты мне такой и нужен, какой ты есть! Где ума потребуется, там мы своего поищем; а ты ступай повсюду... бунтуй народ, мещан, особенно фабричных... Заслать людей, чтобы и малому и старому твердили, что Фирс Григорьич их отец, что он застоя их; он благодетель их и покровитель... Понимаешь? Сказать, что помните, мол, в прошлом году совсем было быть набору... а как министерский чиновник через наш город проехал да с Князевым повидался, — и набору, мол, конец. Ты все это должен помнить: сам ведь распускал. Теперь опять все это им напеть, да растолковать им, канальям, что я все могу сделать.

М и н у т к а. Это... это что и толковать! Этому, чтоб вы знали, они и так все верят.

К н я з е в. Знаю! И то... да! скажи, что опять в Петербурге про набор слышал... Это старо, да еще не изъездилось... Скажи и поприбавь, что я, освободившися теперь от молчановской опеки, не откажусь быть головою и... "его, мол, выберут". Это ничего, что не ты, а они выбирать будут — ты прямо говори, что выберут.

М и н у т к а (смеясь). Быдло!.. Скот, скот... бараны... я про народ-то говорю: бараны!

К н я з е в. Да; ступай и действуй смело, а я здесь кое о чем подумаю.

М и н у т к а. Одно только, как бы это так получше, Фирс Григорьич, пустить, чтобы оно всюду прокатило?

К н я з е в. Ну, об этом ты не заботься: у нас правда молчком лежит, а брехню пусти с уха на ухо, она пролетит с угла на угол. Ступай.

М и н у т к а (порываясь к двери). Прощайте, до свиданья.

К н я з е в. Да то еще... Да! Если что-нибудь тебе случится разузнать, что Ванюшка Молчанов неспокоен, что что-нибудь затевает...

М и н у т к а. То дать вам знать?

К н я з е в. Да, ту ж минуту; ту ж секунду... Слышишь: ту ж секунду. Беги сюда хоть ночь, хоть за полночь... да не ломись двором, где люди видят, а оттуда, знаешь, с выгона подергай за веревку. Я сам тебя впущу в садовую калитку.

М и н у т к а. Не учите... знаю.

К н я з е в. Не дай зевка. Мне кажется, что он недаром что-то очень тих. (Про себя.) Черт знает... я бойких людей не люблю и очень тихих не люблю тоже. Не верю я тихим. (Минутке.) Не верю я тихим!

М и н у т к а. Фирс Григорьич, не беспокойтесь! Кто тихо ходит, того чох выдаст... чох выдаст... хе-хе-хе, чох...

К н я з е в. Ступай.

Минутка уходит.

ЯВЛЕНИЕ 3

К н я з е в (один, медленно и с усталостию). Проклятая самая вещь чужие миллионы в руках держать: ладони сами словно клеем приклеиваются — все так и пристает к ним, так и пристает; а потом вот как поналипнет — и трудно приходится рассчитываться. Две недели! Что тут можно сделать из ничего в две недели? А не сделай, — бубновый туз тебе на спину и в каторгу. Гм! Но и еще и не в том дело, что в две недели, и не в том, что из "ничего"; а когда это? в какое время? когда я уязвлен, когда я умом помрачен и только мечтаю о сласти, когда все, наконец, уж так доведено, что Марине шагу ступить без меня невозможно... Сегодня ей уж последний удар нанесен: я вчера велел Дросиде, чтоб нынче выгнать их — и ее и мать, — если Марина еще ломаться будет. Теперь ей один выбор — идти со слепою матерью питаться желудьми или... прийти ко мне. (Глядя на часы.) Теперь девятый час в исходе... Непременно должна бы сейчас быть... Небось закутается... идет, словно земля под ней проваливается, и все плачет. Гм! (Подумав.) А я очень люблю иногда плачущих женщин... (Страстно.) У них в это время, когда они плачут, губы такие... жаркие и всё, как бабочка на булавке, трепещутся... Давно уж, давно я не целовал этакой! (Задумывается.) Изучились все, все уж и здешние-то приучились, как рыбы холодные на блесточку ходят, только блесточек заготавливай... Ах, эти блесточки, блесточки!.. Вот, черт возьми, вертись, как жид перед жолнером: то баба, то свое спасенье. (Садится к столу, на котором стоят книги законов.) Неужто же в самом деле ни ум, ни закон, ничто не поможет? Нет! чтоб выгонять вон из головы эту проклятую бабу, давай лучше законы читать стану. Теперь мода на законы пошла. Прежде была мода на возможность, а ныне на закон. (Раскрывает одну за другою несколько книг.) Что ж!.. Говорят, подьячий от закона питается: не утешит ли он и нас чем? (Читает.) "О фальшивых монетчиках". — Вот эта статья интересная. Только велика труппа требуется. (Ищет далее.) "О нарушении союза брачного". (Останавливается и несколько секунд читает.) Муж может потребовать жену к совместному сожительству... а чтобы он не потребовал... (С досадой.) Но это опять все про нее! про нее!.. (Оглядывается на дверь.) Однако что-то вот ее и нет. (Глядя в книгу.) "О расточительстве". Вот этим законом меня хорошо было с детства отчитывать. (Вздыхает и бросает книгу.) Все вздор! Есть только то, чего не надо; а за что зацепиться? на чем выскочить?.. На что стать да насмеяться этим и новым судам и новым людям, — того и нет!

Слышится стук в двери.

Ага, вот и она! (Откидывает крючок.) Одна?

ЯВЛЕНИЕ 4

Д р о с и д а (входя). Одна, родимый. Да и с кем же быть-то? Не с кем.

К н я з е в. Как не с кем! Что такое?

Д р о с и д а. Да ведь ушла она, Марина-то, еще вчера ушла. Я думала, что ты уж знаешь, потому весь город знает. Я про то и идти и глаз тебе показать боялась, что ты, мол, этакой человек... гневен теперь...

К н я з е в. Ты толком мне говори. Я твоей этой болтовни ничего не понимаю. Я дома сидел: ничего не слышал, а докладывать — кто мне смеет про эти глупости докладывать?

Д р о с и д а. А коли не знаешь, изволь, родимый, все расскажу. Я все ей баяла. Я говорю, ты вспомяни, Маринушка, что кто ведь был твоей застоей? Подумай, мол, что ты ведь мужняя жена, а муж твой есть убивец. Кто за тебя вступился? Фирс Григорьич. Кто мужа твоего по чести спровадил в Питер да еще и денег на разживу дал — кто? вое же Фирс Григорьич. Кто этот домик-то, не домик, а хоромы добрые, тебе удержал, не дал твоему мужу прогусарить? — опять же Фирс Григорьич!

К н я з е в. Ну!

Д р о с и д а. Да как же тебе, говорю, того не чувствовать? Ну, а она свое: я бы, говорит, от мужа и сама убегла, потому что он, всем известно, разбойник; а что хоромы, так это, говорит, ведь наши притоманные, свои хоромы: их Фирс Григорьич обманством выманил: говорил, чтоб только переписать за него, чтобы муж меня под дом денег занимать не заставлял; а нынче, видно, шутку эту в правду уж повернул. Так мне плевать, говорит, на эти и хоромы. Я, говорит, нужды не боюся, а уж тела своего не продаю. Дура ты, говорю ей, так же ведь с своим с разбойником-то жила и тело ему продавала. Ну, то, говорит, закон.

К н я з е в. Скажите пожалуйста, и бабы про закон запели!

Д р о с и д а. Да, говорит, закон. Да что, мол, нам, нищим, закон! Хорошо в законе ходить, кому Бог обужку дал, а у нас редкая-редкая, которая от Фирса Григорьича чем не пользовалась... Моя, говорю, дочь не хуже тебя была...

К н я з е в. Ну, это ты проезжай мимо с своей дочерью.

Д р о с и д а. Не хуже тебя, говорю, Алена-то моя была, да за счастье даже это почитала. А она с этим харк мне в глаза да говорит: змея ты, да еще змей хуже, потому и змея своих черёв не ест, а ты к чему дочь устроила. Я уж тут-то не стерпела, да и говорю: ну, коли ты говоришь, что я свое дитя съела, то ты хуже меня будешь и свою мать съешь. Мне, говорю, от Фирса Григорьича такой приказ дан теперь, что если ты ноне своих капризов не переломишь да не пойдешь к нему, так замест того, чтобы он дом на тебя записал, вот тебе Бог да порог: выходи вон отсюдова со своею матерью.

К н я з е в. Ну и что ж она?

Д р о с и д а. Что ж ей, бесчувственной, Фирс Григорьич! Она тому и рада словно. Прегордо плюнула еще, да и была такова. "Собирайся, маменька: наш дом-то не наш, говорит, вышел". Повязала узлы, да и след их таков.

К н я з е в. Скажите пожалуйста, какой, однако, в этой бабенке гонор сидит. (Отходя.) Ведь это... ведь это, я вам говорю (целует пальцы)... ведь это сюпер-фейн! Эта... разомнет кости, пока ее к знаменателю приведешь. Я и этот род знаю. Знаю, знаю! Сей род ничем же изымается, но хорош, хорош, заманчив. Дуру, как галку, сейчас подманешь, и сама и на плечо садится; а этакую... как сокола ее надо вынашивать... Маять ее, чтобы одурь ее взяла... чтоб отдыху ей не было, чтоб из сил выбилась, с тела опала... В них ведь это не то... не мякоть, не тело дорого... а в них... Да дьявол их знает, что в них такое! (Дросиде.) Ну и куда же она пошла?

Д р о с и д а. Да уж прежде, видно, Фирс Григорьич, у них место-то готовлено. Она так прямо, плюнувши, и говорит: стращать было вам, говорит, меня допрежь сего, да и тогда-то бы я не больно испужалась, а ноне мне спасибо вам, что выгнали. Взяла слепую мать и повела к Молчанову на дачу.

К н я з е в (вскакивая). К Молчанову? Ты врешь!

Д р о с и д а. Мне ли лгать тебе, родимый Фирс Григорьич. Сама я видела, как взяли за угол и полем поплелись вдвоем к Молчановской слободке.

К н я з е в (проворно вскочив и расхаживая, про себя). А, брат Иван Максимыч, ты что-то частенько стал мне впоперек дороги шнырить. За тебя терплю, да и от тебя терпеть — это уж не много ли будет по две собаки на день!

Слышен стук в двери.

ЯВЛЕНИЕ 5

Те же и Минутка.

М и н у т к а (бледный и взволнованный, вбегает и обращаясь к Дросиде). Ступай отсюдова, ступай! Прикажите ей, Фирс Григорьич, поскорее вон выйти.

К н я з е в (Дросиде). Поди там подожди в саду.

Дросида уходит.

ЯВЛЕНИЕ 6

Те же без Дросиды.

К н я з е в. Чего ты мечешься как угорелый?

М и н у т к а. Да, угорел... прекрасно вы всех нас уладили: на целый век этого угару хватит.

К н я з е в. Не ври: всякий угар пройдет, как свиньи спать лягут. Ты говори, в чем дело?

М и н у т к а. Помилуйте, да вам ведь лучше знать, в чем дело. Скажите-ка вы, где у вас черновые счеты, которыми вы меня пугали?

К н я з е в. В коробье спрятаны.

М и н у т к а (плачевно). Да что вы шутите! нам не до шуток. Нет, они точно в коробье, да не в вашей... Их нет у вас: вы обронили их хмельной у Марины Николавны, да и не хватитесь. Стыдно вам, Фирс Григорьич!

К н я з е в (в ужасе). Она могла Молчанову отдать их!

М и н у т к а (нервно). Да что угадывать, когда уж отдала. (Плачет.) Вот то-то вот... винцо да бабочки... библейского Самсона и того остригли, и вас остригут! Поверьте, остригут. (К публике.) Лезет к женщине: та его терпеть не может, говорит так с ним, с омерзением с таким, что смотреть совестно, а он все к ней... С ума сошел дряхлец... Где горд, а тут уж и гордости нет.

К н я з е в (не слушая). Теперь не остается много думать... Ступай сейчас к Молчанову... не дожидайся утра, а сейчас ступай... скажи ему, что я кланяюсь ему...

М и н у т к а (перебивая). Да; теперь мириться с ним, прощенья у него просить готовы.

К н я з е в (кусая губы). Да, прощенья.

М и н у т к а (смело). Чего просить? чего просить? Напрасно, чтобы вы знали! Я уж просил — сейчас оттудова. Я как узнал, что все наши счеты и фактуры у него в руках, так первым же делом прямо бросился к нему... да не в двор, а в огород... под окна...

К н я з е в (схватывая Минутку за руку). Гм!., да, да, чтобы украсть? Ну, ну! ну молодец, умно.

М и н у т к а. Чтобы посмотреть, что можно сделать...

К н я з е в. Ну!

М и н у т к а. Ну! (Нагло.) Ну и ну! Поднялся на карнизец да гляжу в окошко: вижу, свечи горят, а никого нет, как вдруг в это время кто-то хвать меня прямо за... ухо.

К н я з е в. Тебя?

М и н у т к а. Да разумеется меня! ведь вас там не было. Оказывается, что это сам господин Молчанов. Держит за ухо и говорит: "а, князевский шпион, мое почтенье"... и хотел было людей звать. — Иван Максимыч, что вы! говорю, да Бог-бо з вами! какой я шпион? Я, говорю, я, чтоб вы знали, к вам от Фирса Грмгорьича с тем и прислан, чтобы мир сделать; Фирс Григорьич, говорю, сами быть у вас желают... А он...

К н я з е в (нетерпеливо). Ну да; а он? Что ж он?

М и н у т к а (вздохнув). А он... Послов, говорит, ни худых, ни хороших ни бьют, ни бранят, а жалуют. И в этом виде так и повел.

К н я з е в. Гм! все за ухо?

М и н у т к а. Да я ж вам говорю, что за ухо! (Вздохнув.) Повел в кабинет. Провел да и дал мне прочитать бумагу... Останетесь довольны, Фирс Григорьич.

К н я з е в (нетерпеливо). Что это за бумага?

М и н у т к а (тихо). В Петербург.

К н я з е в. О чем?

М и н у т к а (еще тише и спокойнее). О том, что начет на вас он дарит на детские приюты.

К н я з е в. Все двести тысяч?

М и н у т к а. С процентами... Что-с, Фирс Григорьич? Просить было, пока время было. Теперь ведь не с Молчановым — те не простят.

К н я з е в (хватая Минутку за борт). Украдь эту бумагу с почты.

М и н у т к а (спокойно). Не рвите платья понапрасну. Бумаги нет: она уже третий день тому назад пошла с нарочным. Я видел копию.

К н я з е в (бросает Минутку). Что ж это вы меня живьем, что ли, хотите в руки выдать! (Снова хватая бешено Минутку.) Ты говоришь, что поздно красть! (С азартом.) Так я же буду резать! жечь!., душить!.. (Бежит к двери.)

М и н у т к а. Что вы? что вы? Вы... вспомните вы, что вы говорите?

ЯВЛЕНИЕ 7

Те же и Дробадонов.

Д р о б а д о н о в (показывается в это время в дверях и преграждает Князеву дорогу). Что, еще охота все душить да резать? Довольно, кажется, в свой век ты уж и крал и резал.

К н я з е в (гневно). Что это? как ты смел сюда взойти? Пошел отсюда вон!

Д р о б а д о н о в. Не прогоняй — и сам не засижусь. (Берет молча Минутку за плечи, выставляет его за порог и запирает за ним дверь.) Не по своим делам к тебе я, а от людей послан. Куда ты вышвырнул Марину Гуслярову с слепою матерью из дому?

К н я з е в. На простор.

Д р о б а д о н о в. Да как же так?

К н я з е в. Так: очень просто — дом мой и власть моя.

Д р о б а д о н о в. Дом твой и власть твоя, да и твое ж ведь и бесчестье. Ты дом купил у них за бесценок; сказал, что это только для того, чтоб муж Марину не неволил занимать под дом да отдавать ему на пьянство, а что они до веку будут в этом доме жить.

К н я з е в. Да ведь то-то вот видишь — я своему слову господин: хочу держу, хочу в карман прячу. Ступай проси на меня, если хочешь.

Д р о б а д о н о в. Что просить? А ты греха побойся, Фирс Григорьич. Известно нам, чего ты хочешь от Марины Николавны. Она не говорлива, да у людей-то ведь глаза — не бельма. Грешил ты много, Фирс Григорьич; но но не, кажется, не те бы уж твои года... Уж я старик почти, а ты ведь мне в отцы годишься. Тебе б теперь пора молиться Богу да просить себе деревянного тулупа.

К н я з е в (раздражительно). Да ты кашу, что ли, ел на моих крестинах или воду выливал?

Д р о б а д о н о в. Да Бог с тобой, с твоими летами. Я в том пришел тебя просить: не доводи, пожалуйста, семью племянника Молчанова до бесконечного раздора. Ты выгнал из дому Марину; им с матерью некуда деться было. В городе, тебя боясь, никто их не примет. Я бы рад их душой принять, да сам с сестрой и с матерью едва мешусь: ну они, разумеется, к Молчанову пошли; а ведь тебе и без того известно, что весь народ в одно про них твердит и путает Марину с Ваней. Теперь он их вчера приютил, а это до семейных уже дошло, и в доме ад настал.

К н я з е в. Ага! и ад уже настал? Чего ж бы, кажется? То ездила туда кататься, теперь живет: не велико различье.

Д р о б а д о н о в. Будь миротворец — вороти ты этот дом старухе.

К н я з е в (долго глядя в глаза Дробадонову). Калина Дмитрич! Что ты — дурак или родом так?

Д р о б а д о н о в. Послушай, Фирс Григорьич! Ругательством твоим не обижаюсь. Я не дурак, и совесть у меня чиста, и таким меня мир знает. Я беден, да в свою меру уважают меня люди. Ты меня не обидишь, да ты мне и не страшен: я не боюсь тебя. А я тебя по-христиански прошу и советую тебе: опомнись, Фирс Григорьич, сделай хоть что-нибудь доброе: пусть не все же боятся — пусть хоть кто-нибудь тебя и любить станет.

К н я з е в. А мне, любезный, это все равно: люби не люби, да почаще взглядывай.

Д р о б а д о н о в. Положим, что и тут ты прав; но ты подумай, что говорят-то о тебе.

К н я з е в. Плюю!

Д р о б а д о н о в. Ну отчего бы тебе те злые речи не закрыть добрым делом, чтобы оказали, что и у Князева душа есть?

К н я з е в. Плюю на то, что говорили; плюю и на то, что скажут.

Д р о б а д о н о в. А ты не плюй.

К н я з е в. Что-о-о?

Д р о б а д о н о в. Не плюй — вот что. Погода поднимается: неравно назад откинет, в свою рожу плюнешь. (Подходит с значительной миной.) Говорят, будто ты утопил Максима Молчанова.

К н я з е в (с притворным удивлением). Неужто?

Д р о б а д о н о в. Говорят, что когда Максим Петрович написал духовную, где, обойдя всю женину родню, завещал сына в опеку тебе с Мякишевым, ты никак дождаться не мог, когда придут к тебе в руки миллионы.

К н я з е в. Ишь какой шельма народ пронзительный: ничего от него не утаишь.

Д р о б а д о н о в (подходя еще ближе). Говорят, что раз, когда вы купались втроем — ты, он, да Алеша Брылкин, — ты взял и начал окунать Максима Петровича Молчанова, да и заокунал шутя; а как его заокунал, тогда бросился за Брылкиным Алешей, чтобы и свидетеля не было. Тот уходил, молился, плакал; но ты и с ним покончил. Максим Молчанов потонул, и не нашли его. А Алешу ж Брылкина хоша и вынули и откачали, да что по нем! Уж он тебе не страшен: он с ума сошел и поднесь остался сумасшедшим и бродит в рубище; (махнув рукой) да в том, может быть, его и счастье, что он в рассудке помешался, а то ты бы и его спровадил.

К н я з е в. Скажи пожалуйста... совсем бы уголовщина, кабы доказательства не Окой снесло.

Д р о б а д о н о в. Что по Оке несет, то в Волгу попадает, и Волгою всю Русь проходит, и широкому Каспию жалуется. Не кичись, что доказательств нет: былинка, травка шепчут их и Господу и людям. Припомни: Валаам ослицею был обличен!

К н я з е в. Да ты это что пришел мне здесь читать! Я, брат, к попу хожу.

Д р о б а д о н о в. Я тебе сказываю, что народ говорит.

К н я з е в. А я тебе говорю, что я на это плюю.

Д р о б а д о н о в. Плюй, плюй, да уж к сему по крайности не согрешай. Наш день сел в беззакониях за горы, и ноне суд не прежний. Гляди, неровен час, всплывут и старые грехи.

К н я з е в (взволнованно). И ты про новый суд! Холера это, что ли, этот суд, что все вы так про него заговорили?

Д р о б а д о н о в. Для иных холера.

К н я з е в. А ты знаешь, что кто холеры не боится, того сама холера боится. Знать не хочу я этого суда!.. Я не пойду на этот суд, где... тебя и всякого другого такого скота посадят судить меня.

В раскрытом окне появляется смотрящий из купы сирени темного сада Алеша Босый.

Я никого не боюсь; я ничего не боюсь; я холеры не боюсь, чумы не боюсь, тебя не боюсь, суда не боюсь и сатаны со всей преисподней.

А л е ш а (унисоном протяжно). Утону!.. Ка-ли-и-на Дми-и-трич! Во-озьми меня отсю-ю-да. Здесь... страшно... Утону...

К н я з е в (вздрогнув). Что это! Вы меня пугать задумали! (Алеше.) Прочь, чучело!

Алеша, вскрикнув, убегает.

Д р о б а д о н о в. Ах ты, ругатель! Гордыня-то тебя куда уносит. Сейчас ты ничего на свете не боялся, а вот безумный старичок забрел — и ты вздрогнул. Чего ты на меня остребенился? ведь я видел, как ты задрожал... Не я его подвел сюда, а, может, это Бог его послал, чтобы напомнить грех твой. Не пожалел отца ты, Фирс Григорьич, — пожалей хоть сына. Боясь тебя, никто на двор Гусляровых не пускает жить; у меня вся хата с орех, да мать с сестрами, и тем места нет, — им некуда деться, кроме Молчанова. Не доводи до этого. Не делай ты худой огласки. От того, что Марину взял Молчанов, великая беда может родиться. Верни им домик, где они жили, а если честью воротить не хочешь, так вот тебе Молчанов шлет три тысячи рублей за этот домик. (Вынимает пачку ассигнаций и кладет их на стол.) Возьми и выдай купчую, чтоб жили там, где жили.

К н я з е в. Тьфу, пропасть! Да что ж это такое: везде на всякий час, во всякий след Молчанов! Ему о них что за забота?

Д р о б а д о н о в. Что ж, старуха мамкою его была, а молодайка в их доме выросла, они детьми играли вместе... он человек богатый, не мот, не пьяница, не расточитель... куда ж ему девать?

К н я з е в (подпрыгнув). Что ты сказал? что ты сказал? какое слово?

Д р о б а д о н о в. Я говорю, что его достатки миллионы, а он не пьяница, не расточитель.

К н я з е в (про себя). Расточитель! (Распрямляясь.) Фу-у! батюшки! Орлу обновилася юность! (Громко Дробадонову.) Постой, постой!.. Да, хорошо... я дом продам — на что ж он мне? он мне не нужен, продам и завтра выдам крепость... Но постой же, братец, ведь это так нельзя. Живой человек живое и думает, и там кто его знает... Нет, я деньги с глазу на глаз брать не стану. (Берет со стола ассигнации и сует их в руки Дробадонову.) Возьми-ка, возьми пока, возьми. (Растворяет дверь.) Эй! Вонифатий Викентьич!

ЯВЛЕНИЕ 8

Те же и Минутка.

К н я з е в. Вот я здесь домик свой, что на провалье, продал Ивану Максимовичу, и то есть не Ивану Максимовичу, а Гусляровым, Марине Гусляровой, только на Ивана Максимовича деньги, так сядь-ка напиши какую следует расписку, что деньги, мол, три тысячи рублей за сей проданный дом я от Молчанова получил и обязуюсь в месячный срок совершить на оный купчую крепость на имя Марины Гусляровой, а расписку сию положили до совершения крепости дать за руки секретарю Минутке. (Сажая его за бюро.) Пиши так, как сказано. (Про себя с самодовольною улыбкою.) Очень бы хотелось мне видеть теперь какого-нибудь петербургского мудреца, чтобы он, глядючи на меня теперь, сказал, что это по его разуму я делаю? Нечего больше и сказать, что Князев дом продает... А Князев душу человеческую и всю совесть мирскую под ногами затоптать собирается...

М и н у т к а. Готово.

К н я з е в (скоро подписывается. Минутке). Подпишись свидетелем. (Дробадонову.) Теперь пожалуй деньги. (Дробадонов подает.) И ты также подпишись. (Смотрит через плечо, пока тот пишет, и потом, взяв в руки бумагу, читает.) Кипец Калина... Как ты это, братец, скверно пишешь: не кипец надо писать, а купец. (Свертывает лист.) Минутка, спрячь.

Д р о б а д о н о в. Прощай покуда, Фирс Григорьич.

К н я з е в (быстро). А?.. Да! Прощай, прощай покудова.

Дробадонов уходит.

ЯВЛЕНИЕ 9

Те же без Дробадонова.

К н я з е в (посмотрев вслед Дробадонову). Ну что ж, брат Вонифатий, понял?

М и н у т к а. Дом продали, я больше ничего не понял.

К н я з е в. Ничего?

М и н у т к а (пожимая плечами). Н...ничего. (Спохватись.) Расписку уничтожить?..

К н я з е в (злобно смеется). Ха, ха, ха! (Делая притворно свирепое лицо и наступая на Минутку.) Подай ее! подай сюда расписку!

М и н у т к а (испуганный, защищаясь и убегая). Фирс Григорьич, Фирс Григорьич, я не могу... что ж вы это в самом деле... Фирс Григорьич? Вы деньги взяли, а я должен даром...

К н я з е в. Давай, давай! я поделюсь с тобой.

М и н у т к а. А сколько же мне? (Опять убегая.) Позвольте прежде: сколько же мне?

К н я з е в (глядя на Минутку). Ну как же вас, таких-то поползней, не запугать судами да законами? Свет умудряется: везде, на всякий час искусства новые; а вы всё только хап да цап. Это время прошло теперь, чтоб по-нижегородски соль красть. Нет, я, брат, не в вас! Это ты вот давеча с перепугу бормотал здесь, что уж тебе теперь и прикоснуться к взяткам страшно; а только посулили — ты уж опять и лапу суешь. (Смеясь.) Ах ты, бесстрашный этакой! В такие времена, при таком суде брать взятки! Нет, я не беззаконник! Теперь кто глуп, так тот пускай законы нарушает, я чту закон. Сам на себя я, видишь, выдаю расписки. Как око, береги ее! Дом продан, только в нем не жить тому, кому его купили: на это есть закон.

М и н у т к а. Такого нет закона.

К н я з е в (нервно). Неправда, есть! (Бросает на пол к ногам Минутки лежавшую на столе пачку ассигнаций.) Бери! Три тысячи здесь: одну из них возьми себе; остальные же две представить в Думу и объявить народу, что Бог послал мне великую удачу в деле трудном и что за это я от своих щедрот плачу за бедных города всю податную недоимку. (Подумав.) А на тот год дарю на подать (с ударением) десять... нет! двадцать... тридцать тысяч.

М и н у т к а. Что вы? что... вы? Откуда это будет?

К н я з е в. Откуда?.. Отгадай!

М и н у т к а. Нет, извините, не могу.

К н я з е в (надевая перчатку). Я клад нашел.

М и н у т к а (поникает головой и выражает недоумение). Ряхнулся!

К н я з е в. Аптеку, — понимаешь, аптеку выискал.

М и н у т к а (не понимая). Какая аптека? Что это вы, Фирс Григорьич!

К н я з е в. А что стряпчий-то писал: "нет, говорит, аптеки!" Вздор! есть аптека! И не на сей день, а на два века та аптека.

М и н у т к а (оглядываясь по сторонам в недоумении). Где вы это видите? Вы нездоровы! Где аптека?

К н я з е в. Она вот в головах в таких премудрых, как твоя, да промеж зубов, которым чавкать нечего. Подай мне трость и шляпу... Нет, врете все: Фирс Князев не пропал! Пусть черви грома прячутся, а стрепету за тучами еще простора вволю.

ЯВЛЕНИЕ 10

Те же и две слободские девушки (пролезают в дверь. Одна постарше, очень смела, другая молоденькая, робко жмется).

К н я з е в (встречая их, обнимает старшую, которая вскрикивает; потом трется около младшей и, когда эта закрывает рукою глаза, сажает ее на свою постель). Побудьте здесь, Аленушка и Саша. Погрейте старичку местечко. А там вот в поставце винцо, наливка и мятные груздочки. Покушайте покуда. Я враз сейчас вернусь.

А л е н а (развязно указывая на Сашу). Она робеет, Фирс Григорьич, с непривычки.

К н я з е в (гладя Сашу по голове). Робеет. Ничего. Ты не робей: мы добрый. (Минутке.) Ступай домой теперь. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ 11

Те же без Князева.

М и н у т к а (выпустив Князева, берет свою фуражки. Про себя). Домой? Нет, я уж лучше за тобою издали пройдусь, поприсмотрю, что это ты затеял ночью. (Уходит.)

Занавес падает.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Кабинет Молчанова, убранный в современном вкусе.

ЯВЛЕНИЕ 1

М о л ч а н о в (одет в хороший летний утренний пиджак. Выпроваживая из своей комнаты двоих детей). Ступайте с Богом, резвитесь и играйте, только, пожалуйста, не ссорьтесь. (Выпускает их за дверь и говорит с порога.) Прошу вас, няня, не давайте вы им этих кошек мучить да собачек! Усердно вас прошу об этом. (Затворяет дверь и идет к письменному столу, который стоит вправо от зрителей.) Эх, не приведи Господи воспитывать детей без матери, а еще хуже с плохою матерью. (Садится.) Не женитесь, добрые люди, на деньгах... Если и за свою полу недобрая женщина схватится, режьте лучше полу прочь да улепетывайте. Что это вот за жизнь моя! Как вспомню я, бывало, как я жил в Германии: до вечера на фабрике работаешь, все учишься; домой придешь — святая тишина в беленькой комнатке. Тишь, тишь, тишь; про философию даже рассуждаешь. Но надокучит эта тишь чужая — бежишь на родину... бежишь... и здесь встречаешь свару. Не по каким-нибудь таким причинам, которых отвратить нельзя, все отравляется, а вот словно в фантастическом рассказе: Бог весть откудова что сыплется; летит нежданное и засыпает человека.

ЯВЛЕНИЕ 2

Молчанов и Минутка (который вскакивает через окно).

М о л ч а н о в (увидев в окне Минутку, делает в изумлении один шаг назад). Это что за явление? (Смеясь.) Верно, гони природу в дверь, она влетит в окно.

М и н у т к а (оправляясь). Пусть это вас не удивляет, Иван Максимыч.

М о л ч а н о в (улыбаясь). Однако довольно трудно и не удивляться. Ко мне этой дорогой никто не ходит.

М и н у т к а. В наше время не всегда можно прямой дорогой ходить. Прикажете присесть или убираться?

М о л ч а н о в (улыбаясь). Это я предоставляю на ваш выбор.

М и н у т к а. Я выбираю сесть. (Садится в конце письменного стола.) Вам угрожают большие неприятности, Иван Максимыч.

М о л ч а н о в (весело). Скажите, вы что ж, сегодня за кого?

М и н у т к а (кланяясь). За вас!

М о л ч а н о в (строго). Благодарю покорно; но эта шутка мне не по нутру.

М и н у т к а. Фирс Князев вам приготовил западню.

М о л ч а н о в. Какую западню?

М и н у т к а. Не знаю.

М о л ч а н о в (гневно). Вонифатий Викентьич! советую вам с вашими домашними в дурачки играть, а не со мною.

М и н у т к а. Я не знаю, не знаю и не знаю. Понимаете: я, я, я хочу знать это — и не знаю; но ждите бед. По радости, которой он полон, он сделает столь страшное, столь скверное...

М о л ч а н о в. Что на него самого будет похоже.

М и н у т к а. Вы не шутите. Я знаю его: он никогда такой не был. Это уже совсем сатана во всей славе своей. Вы присылали к нему вчера Дробадонова? Он дал расписку Князеву, что вы купили дом Гусляровой.

М о л ч а н о в. Я присылал, покупаю. Что же далее?

М и н у т к а. Расписку эту я могу... сберечь у себя и могу и возвратить вам; а на ней что-то строится. Вы, кажется, мне не верите? Вспомните, что я ведь с вас ничего не требую за услугу.

М о л ч а н о в. Теперь я вам тем более не верю. С какой стати в вас явилось вдруг такое бескорыстное дружество ко мне, когда вы вечно служили врагу моему, Князеву?

М и н у т к а. Как умному человеку, вам бы не грех знать, что служат чаще всего не тому, кого любят.

М о л ч а н о в. А кому выгодно служить, — я это знаю. Но отчего же меня-то вы безвозмездно защищаете?

М и н у т к а. Ну, на это у меня есть свои виды.

М о л ч а н о в (вглядываясь в Минутку). Нет; верно, не плохо ли Фирсу, или вам не плохо ли от Фирса?

М и н у т к а. Может быть и плохо Фирсу, и мне от Фирса плохо, может быть плохо, но во всяком случае, чтоб вы знали, и вам плохо.

М о л ч а н о в. Он надоел вам?

М и н у т к а. Да, немножко. Я порешил с ним кончить, тем более что теперь к тому и время приспело. Ему спасенья больше нет.

М о л ч а н о в. Как нет спасенья? А в чем опасность заключается?

М и н у т к а. У него нечем заплатить денег, подаренных вами детским приютам.

М о л ч а н о в (удивляясь). Фирсу Григорьичу нечем платить? Я думаю, он не хочет платить?

М и н у т к а. Он не может платить. (Оглядываясь.) Мы с вами совершенно одни?

М о л ч а н о в. В этом, кажется, нет сомнения.

М и н у т к а. Полагаю также, что нет сомнения и в том, что все, о чем я буду говорить с вами, останется навсегда между нами?

М о л ч а н о в. Я не выдавал никого.

М и н у т к а. Потрудитесь не искать с Князева ваших денег. Их негде уже искать. Позвольте мне лучше его в Сибирь отправить. Я вам это очень советую.

М о л ч а н о в (встает). Господин Минутка, что это за тон? Что бы это могло значить?

М и н у т к а. Стою за свою шкуру, Иван Максимыч. Виноват перед вами во всем главным образом один Фирс. Воротить всего заграбленного у вас в течение двадцати лет невозможно. И я, и голова, и тесть ваш — все пойдем под суд и пропадем без всякой пользы для вас. А вот я вам представлю бумажечки, по которым Фирс Григорьич один отлично прогуляется... (Отдает бумаги.)

М о л ч а н о в (пересматривая). Счет, расписка в получении денег за кладовую и накладная на какую-то мочалу... Я ничего не понимаю.

М и н у т к а. Полтора года тому назад, ровно за три месяца до вашего возвращения из-за границы, у вас сгорели амбары, а в них две тысячи пудов хлопка. Товар этот не был застрахован; а не был он застрахован (помолчав) потому, что его совсем не было.

М о л ч а н о в (пожимая плечами в недоумении). Шарада за шарадой.

М и н у т к а. А очень просто: привезли мочалу да сожгли ее за хлопок.

М о л ч а н о в (помолчав и вздохнув). Ловко, друг мой, Фирс Григорьич!

М и н у т к а (вставая). Иван Максимыч! Я много виноват перед вами! Надеяться на какое-нибудь примирение с вами — это, разумеется, было бы довольно смешно и глупо; но я хочу вот чего: хочу одолеть свою гадость душевную и сказать вам: простите меня, Бога ради!

М о л ч а н о в (грустно). Бог вас простит! (Подает руку, которую Минутка схватывает и мгновенно целует. Молчанов переконфуженный.) Что вы, что вы! Вонифатий Викентьич... Бог с вами! (Удерживает его за руки и ласково сажает назад в кресло.) Успокойтесь!

М и н у т к а (горячо). А я за это весь ваш, весь, весь! и уж у меня Фирс железных браслеток не минует.

М о л ч а н о в. Вонифатий Викентьич, я вижу, вы меня не понимаете. Слушая вас, поневоле вспомнишь, что "самая высшая хитрость на свете состоит в том, чтобы никогда ни с кем не хитрить". Будучи честным человеком, каким я хоть не везде, но по некоторым статьям имею право себя считать, я ни в каких обстоятельствах не допущу вас сожалеть о вашей сегодняшней откровенности. Сказанное здесь — здесь умерло...

М и н у т к а (кланяясь). Я в этом был уверен. Я всегда уважал вас за благородного человека.

М о л ч а н о в. Но вы напрасно думаете, что я желаю мстить Князеву. Взыскание с него я уступил приютам, чтобы меня не могли долго упрашивать эти деньги ему уступить или отсрочить их. Он не стоит этого. Но мстить... я не ищу этого. С Фирсом Григорьичем мои счеты так велики и длинны, что их лучше не пробовать сводить. Они начались у моей колыбели и кончатся, может быть, в день смерти моей. Этот человек ехидством взошел в дружбу к моему отцу; он оттер от него мать мою; он уговорил отца написать завещание, по которому состояние могло перейти ко мне только в таком случае, если я, достигнув возраста, женюсь на Мякишевой. Иначе, за руками у Мякишева, было другое завещание, по которому, в наказание мне, целая половина этого состояния должна была поступить в пользу богаделен. По милости Князева я в наше просвещенное время в шесть лет сделался женихом четырехлетней девочки... Кроме того... кроме того, общая молва говорит, что по его же милости я менее чем через год после этого завещания сделался сиротою. Не знаю, сколько в этом правды, но...

М и н у т к а. Но правда в этом есть! есть, непременно есть.

М о л ч а н о в. Да, если верить голосу народа — это правда; народ весь в одно слово говорит это.

М и н у т к а. Шепчет. Не говорит, а шепчет.

М о л ч а н о в. Если верить чувству крови — это правда: она кипит во мне, когда я его вижу. Как бы я ни был спокоен, стоит произнести при мне его имя — и я не свой. Я не могу, не могу быть своим, потому что один вид его меня в бешенство приводит. Я не могу вспомнить, глядя на этого человека, как он в восемь лет выучил меня пить сладкую водку, в десять горькую, а в пятнадцать ром и шампанское, как сам он у себя на квартире сажал мне на колени француженок да танцовщиц; как я в его же глазах двенадцатилетним мальчиком резал штоссы и он за меня расплачивался... Уезжал он — я уже сам по его стопам ходил в праздники к этим танцовщицам и француженкам, проигрывал им; поил их; векселе им давал... Меня пороть надо было, а воспитателя повесить, а его все нахвалиться не могли. Хвалили! За что ж хвалили? Что с голоду не морил да в нанку не одевал? а он душу мою одевал в лохмотья. (Помолчав.) Остальное все идет сплошная мерзость: в двадцать лет боязнь потерять право на имение ведет меня к женитьбе на девушке, к которой не чувствовал никакой привязанности; потом три года шлянья с своею тоской за границею; и когда б не открыл мне глаз Дробадонов, когда б он не поставил меня на нынешний путь, я был бы, верно, и теперь прежним поганцем и до сих пор довел бы уж мои дела до состояния, которого нельзя б было поправить. Так видите ли, как счеты-то мои с Фирсом длинны и как я хорошо их знаю.

М и н у т к а. О состоянии, Иван Максимович, еще не беспокойтесь. Конечно, без состояния человек все равно что не человек; но вы... ваше состояние еще дай Бог всякому. Вы все-таки самый богатый фабрикант в целом крае.

М о л ч а н о в. Ох Боже мой! вы всё о состоянии! Помилосердствуйте! На что мне жаловаться! У нас на Руси есть люди, которым тузами, капиталистами бы быть, а они у своих благодетелей приказчиками или кучерами служат, либо еще хуже того: папиросы в веселых домах гостям подают, да не жалуются. Нам это в глупость нашу ставят; думают, что мы уж и обиды чувствовать неспособны!.. Нет!., (ударяя себя в грудь) чувствуем мы ее... чувствуем... так чувствуем, что, может быть, если бы об этом, о чем мы говорим с вами, на народе вслух заговорить, так тысячи сердец об самые ребра в грудях стукнулись бы... да не звери мы, чтобы место любить, и не шуты, чтобы на ветер жаловаться... (тихо) потому что и своей вины каждый из нас тоже в этом долю видит! Что Фирс! Фирс прах, ходящий на двух лапках; а вот то, среди чего этот Фирс вырос, — это ничтожество, это холопство... это равнодушье... с которым приходится сживаться, которое приходится терпеть, — вот что, вот что непереносно! Нет... я не могу говорить об этом...

М и н у т к а. Вы успокойтесь, Иван Максимыч! Я только ведь хотел вас предупредить... хотел сказать вам, чтобы вы... были осторожнее...

М о л ч а н о в. Благодарю вас. (Дает руку). Не думайте обо мне: я не боюсь врагов; я себя одного боюсь.

М и н у т к а. Прощайте же, Иван Максимыч.

М о л ч а н о в. До свиданья.

Минутка идет к окну.

(Улыбаясь.) Неужто вы опять через окно?

М и н у т к а. А что ж вы думаете?.. Э! чтоб вы знали, право, так лучше.

М о л ч а н о в. Да что вы, Бог с вами! Что за охота! Будто я чужой какой! будто вы не могли зайти ко мне просто по какому-нибудь своему делу!

М и н у т к а. Ох, Иван Максимыч! ох, Иван Максимыч! Как вы плохо еще его знаете! Фирс не то, что на земле есть, а что под землею-то, и то он на семь аршин вглубь видит.

М о л ч а н о в. О, да Бог с вами! Стоит ли он того, чтобы о нем постоянно думать! Но если вы уж непременно желаете делать секрет из вашего визита, то я сейчас принесу ключ от садовой калитки и через сад вас выпущу.

М и н у т к а (останавливая его). Он нынче ночью ходил на телеграф и отправил в Петербург депешу своему поверенному и другую... (на ухо) Ефиму Гуслярову... мужу Марины Николавны.

М о л ч а н о в (вздрогнув и сжимая руку Минутке). Тссс.

М и н у т к а (тревожно). Разве нас кто слышит?

М о л ч а н о в. Нет... не то... (Живо.) О чем депеша Гуслярову?

М и н у т к а (пожимая плечами). Не знаю.

Молчанов делает нетерпеливое движение.

Не знаю, Иван Максимыч, не знаю и узнавать не хочу, потому что из его депеши ничего не узнаешь. Он пошлет депешу, что овса или гречи больше не требуется, а читать это следует: "потребуй к себе свою жену".

Молчанов вздрагивает.

(Минутка, сжимая его руку, говорит внушительно.) Хорошего ждать нечего: он зол на вас и на Марину Николавну. Надо быть готовым на всякое время и на всякий час все встретить... и (решительно) отпарировать.

М о л ч а н о в. Как отпарировать?

М и н у т к а. Как? (Живо.) Сегодня ехать в Петербург с Мариной Николавной вместе: к отчету Фирса и в тюрьму! Да, вместе уезжайте, слышите! Если любите Марину Николавну, не оставляйте здесь ее: над ней беда висит не легче вашей.

М о л ч а н о в. Все это ведь пока одни лишь подозрения?

М и н у т к а (смотрит Молчанову в глаза и вздохнув). Да, подозрения; а вы когда хотите защищаться?

М о л ч а н о в. Когда на меня нападут, когда...

М и н у т к а (перебивая). Когда... (спохватясь) да, да, когда... когда увидим, что он против вас задумал. Да, да... Ну, я буду за ним смотреть во все глаза. А теперь, Иван Максимыч, проводите меня покудова. Неравен час, чтоб кто-нибудь к вам не зашел.

М о л ч а н о в. Сейчас. (Уходит в дверь налево.)

ЯВЛЕНИЕ 3

М и н у т к а (один). И этим не задел! Хе-хе-хе-хе! Подозрения! Нет, ты перекреститься, милый, не успеешь, как Фирс клюнет тебя в самую маковку!.. (Оборачиваясь к комнате, куда вышел Молчанов.) Ах ты, барашек, приготовляйся, друг, на заколенье! Не хочешь волком быть; не хочешь зуб иметь, что ж: самого съедят в бараньей шкуре. А я... Нет, мне ты насолил уж, Фирс Григорьич! Я двадцать лет терпел твою кацапью спесь; а нынче не из-за чего: сосать-то больше некого. А на отчаянность... нет, брат, при нынешних судах на эту штуку не пойду. Я уж себе собрал с ребятками на молочишко и другую дорожку нащупал... Одно до дьявола как глупо, что я вот этому кое про что понамекнул... Боюсь теперь, чтоб ранее чем следует Фирс не прознал, что я с ним в союзе по-австрийски. Да нет! Молчанов честный человек, а честный человек в России мастер молчать, где ему молчать не следует. Нет, ничего!

За сценою слышен веселый голос Колокольцова.

К о л о к о л ь ц о в (за сценою). Сейчас, кума, сейчас. Я только из купальни. Вода — как молоко парное! Просто божественно искупался.

М и н у т к а. Голова Колокольцов! Вот черт возьми, еще этого осла тут нужно встретить! (Бежит к окну.) Нет, с сим писаный кланяюсь! (Прыгает в окно, роняя на пол перчатку.)

ЯВЛЕНИЕ 4

М о л ч а н о в (входя). Вот и ключ. (Оглядывается.) Вонифатий Викентьич! Где же это он? Неужто же опять в окно стрекнул? (Смотрит в окно.) А!., так и есть... Ишь, словно заяц чешет... (Закрывая окно.) Ну, добрый путь тебе до лясу. (Садится.) Самое скверное изо всего, о чем тут говорилось, это то, что касается Марины. Я должен непременно о ней хорошенько позаботиться и не откладывать более этого: ее доля ужасна. Матушка моя ее мне в детстве в невесты прочила, а я из нее чарт знает что сделал... То есть черт знает, что мы такое за люди! Чего? зачем я ее замуж выдал?.. Поблагодетельствовал... Не казалась вот ничем, пока девчонкой была, а как чужою женою стала — женою разбойника, — и рассмотрел ее, тогда и полюбилась; а ныне она все мое счастье. (Задумывается.) Эх, помню я, как, бывало, в Петербурге, белыми ночами слоняясь по островам, какие споры в юные годы вели мы про русскую женщину (декламируя) "с которой никто не придет зубоскалить", которая "в беде не сробеет, спасет, коня на скаку остановит, в горящую избу взойдет", и думалось: о, если бы я эту женщину встретил!

В это время тихо входит голова, в белом летнем пиджаке, и с веселой улыбкой крадется к Молчанову.

А встретим живую такую женщину — не заметим ее; либо мимо ее — проста она нам кажется, не философствует, однообразием утомляет — и сами с рук ее сбывать хлопочем, и после вспомним про нее... смешно сказать, когда — разве когда некому тебе в дороге пуговицы к рубашке пришить или когда спохватишься, что глаз теплой рукой завести будет некому.

ЯВЛЕНИЕ 5

Молчанов и Колокольцев (стоя сзади Молчанова, закрывает ему своими руками глаза и держит).

М о л ч а н о в. Иван Николаевич! полно, пожалуйста, буфонничать. (Отнимает его руки.)

К о л о к о л ь ц о в (весело). Чего ты? замечтался? Здравствуй, мой милый! А отчего ты отгадал, что это я?

М о л ч а н о в. Очень трудно отгадать! Один у нас буфон — голова городская. Садись-ка, закуривай сигару.

К о л о к о л ь ц о в (садясь). А я, брат, зачем к тебе пришел? Я нынче черт знает как расстроен.

М о л ч а н о в. Это отчего?

К о л о к о л ь ц о в. Жена у меня очень скверна.

М о л ч а н о в. Что, хуже ей?

К о л о к о л ь ц о в. Совсем скверна. Прескверное лицо — и ослабела. Такая злость, ей-Богу! Посмотришь, в прежнее-то время какие были женщины, вон матушка моя сестру Наташу на сорок восьмом году родила. Даже стыдно, говорит, было ходить беременной; медики говорили: невозможно это; а она взяла да и сотворила "возможно" — вот ты и толкуй с ней: и ничего с нею не поделалось. А нынешние, как выйдут замуж, так никакого удовольствия от них нет... (сделав гримасу) какое-то трень-брень с горошком.

М о л ч а н о в. Как фарфор бренны.

К о л о к о л ь ц о в. Ни к черту, душка, не годятся!

Говорят: отчего муж дома не сидит; да как, скажи пожалуйста, сидеть, когда все пискотня да стоны! Я, знаешь... я сравниваю наш век с римским, когда все римляне сидели у гетер. Что хочешь говори, а это мне понятно. Когда жена все эти мины корчит, а там, представь себе, роскошная этакая краса, этакая веселость, блеск, речь понятная, и весь ты нараспашку распахнешься... Ах, Питер, милый Питер! Ах ты, Мабиль в Париже! Какие пипиньки... Этот компрессик-то свой с ленточками на головенку как приколет... Какое остроумие-то! Ей-Богу, день бы целый все сидел да пульсик щупал бы у этакой Аспазии. (Грозя шутливо пальцем.) Но ты, я знаю, ты русской почвы держишься — Марины Николавны.

М о л ч а н о в. Боюсь, что все вы скоро поседеете: ничто от вас не скрыто.

К о л о к о л ь ц о в. Да и не скроется! Представь себе: зачем я к тебе зашел? Я ведь сейчас — всего за полчаса — полицеймейстершу голую видел в купальне. Я очень давно ее посмотреть собирался и двадцать раз говорил купальщику Титу: проверни ты мне, Тит милосердный, для меня щелочку в тот нумер. Он, дурак, все начальства боялся; но я полицейскому солдату, что у будки на часах стоит, это поручил, он и провернул, и прекрасно, каналья, провернул: сделал, знаешь, этакую щелочку и вставной сучок... Немец бы этого ни за что не сделал.

М о л ч а н о в. Где немцу!

К о л о к о л ь ц о в. Да ты, я знаю, ты западник и этому не сочувствуешь! (Хватаясь за карман.) Ах, Господи ты мой! твержу: западник, западник, а сам и позабыл сказать тебе, зачем я к тебе пришел... Какую мне, брат, Фнрс Григорьич новость сообщил про наших славянских братьев! Я тебе скажу, я чувствую, что я с большим бы удовольствием катнул посмотреть на наших славянских братьев.

М о л ч а н о в. Ты, гляди, ты это не на компресеики ли с ленточками посмотреть в Петербурге хочешь?

К о л о к о л ь ц о в. Н-нет! Как можно! Нет, я ведь в прошлом году не мог собраться посмотреть своих заатлантических братьев: денег не было. Неужто ж я и этих не увижу? Я еще никогда не видал славянских братьев! Канунников видел их, да ничего рассказать не умеет: как греки, говорит, на греков похожи... (Замечает у окна оброненную Минуткою перчатку, бросается и поднимает ее.) А это кто у тебя, милый, рукавчики-то теряет? Кто это, милый, был у тебя?

М о л ч а н о в (всматриваясь). Это Минутка у меня был: за лечебником заходил.

К о л о к о л ь ц о в. Минутка заходил на минутку, ха-ха-ха! — я давно сделал этот каламбур. "Минутка, пожалуйте на минутку". Он за это не сердится. Он преуморительный ляшок. Я, впрочем, не знаю, какого ты теперь мнения о поляках?

М о л ч а н о в. Да никакого больше.

К о л о к о л ь ц о в. А нет, ты не шутя скажи, что ежи такое, по-твоему?

М о л ч а н о в (шутя). Черт их знает: помесь жида с французом.

К о л о к о л ь ц о в. О-о-о-о! Нет, это, милый, не годится. Жид, чистый и мешаный, все держатся одной политики:

Мне в глаза наплюй,
По лицу отдуй,
По щекам трезвонь,
Лишь карман не тронь:
В нем чувствительность,
Раздражительность.

А у поляков... у них есть что-то такое этакое.... рыцарское... это... это, как тебе сказать, этакое все... у них вместе... дерзость и мерзость.

М о л ч а н о в. Похвалил!

К о л о к о л ь ц о в. Да; но я говорю, что они все-таки амюзантная нация. Я не люблю, когда против них возбуждается эта ненависть. Это не в нашем характере. Разумеется, я говорю это не как голова; как голова я, конечно, где следует, иначе скажу, — но я это как русский человек говорю, как я чувствую. Я ничего не имею против поляков. Ты помнишь в Вене, что сделал один поляк с нашим русским? — дал ему одну брошюрку прочитать против австрийского правительства, а того бац ночью и обыскали. С тем лихорадка сделалась, чуть с ума не сошел от страху, что сошлют. Но этот поляк пришел и говорит: не бойтесь, говорит, это я, говорит, на вас наслал, потому что нам нужно было отвлечь внимание полиции от одного своего дела; я, говорит, и написал анонимное письмо, что у вас есть подозрительные бумаги... Ведь этакая верткая каналья!

М о л ч а н о в. Да уж чего еще не каналья!

К о л о к о л ь ц о в. Но как ловко-то и в то же время ведь и совершенно безвредно! Ах, друг мой, я того убеждения, что ведь они не мы. Их положение другое. Мы ведь гиганты... наше имя исполин, а исполины всегда снисходительны. Ты вот, я знаю, ты не любишь Фирса Григорьича; а я его за что люблю? Я знаю что он — entre nous soit dit [между нами говоря (фр.)] — мерзавец cum eximia laude [с высшей похвалой (лат.)], но я его люблю за его прекрасную натуру — за его русскую натуру. Он русский человек, и зато посмотри, как он снисходительно относится к полякам. Он говорит: что поляки? это вздор, говорит, поляки... Так-таки и говорит: "это вздор", их нет — и я в этом с ним совершенно согласен, потому что где же нынче Польша? Тюти, душка: мышки ее съели.

М о л ч а н о в. Да, черт бы их побрал: теперь, как клопы, ползут сюда, чтоб кровь сосать тихонько из России. Здесь подлецов и дураков еще найдется, чтоб с ними заодно якшаться.

К о л о к о л ь ц о в. Догадываюсь! Бог знает чем отвечаю, что, сказавши "подлецов", ты это на Фирса намекаешь; ты Фирса очень не любишь. И я это понимаю. Я как-то очень долго размышлял: за что ты его так не любишь, и нарочно сегодня зашел к тебе сказать, что я открыл причину вашей ненависти: вы оба очень самолюбивы. Ты самолюбив, и он самолюбив. О, он чертовски самолюбив; он в этом случае... он даже до поэзии возвышается... Он во многом возвышается до поэзии; но в самолюбии он даже во вред себе возвышается до поэзии. Я этому вчера колоссальный пример видел; грандиозный пример. Я нарочно пришел сегодня рассказать тебе об этом. Вчера у меня генерал Ковалев сказал о Штукареве... Кто-то сказал, что Штукарев разорен; а Канунников, что ли, или не помню кто, говорит: "Э, говорит, это путный человек пропадет, а их брата, откупную пиявку, черт не возьмет". А генерал Ковалев говорит: "Да, говорит, Штукарев наш настоящий русский человек; я, говорит, совершенно в том уверен, что, пока он жив, никто в его делах ничего не разберет". Что ж ты думаешь, Фирс вынес это? Как бы не так! "Эх, ваше превосходительство, говорит, — да я, говорит, и умру, так после меня никто ничего не разберет". Можешь ты себе это представить — и здесь не упустил!

М о л ч а н о в (смеясь). Вот! как грач по пашне, прыгал с одного на другое: про все переговорил — и опять за Фирса! Когда б ты знал, как мне это надоело два часа кряду день изо дня все слышать: Фирс Григорьич да Фирс Григорьич, — точно он здесь какой король. Да черт его дери! Он мне вовсе не интересен.

К о л о к о л ь ц о в (таинственно). А скажи, правда это, что ты на него иск детским приютам уступил?

М о л ч а н о в (снова рассмеявшись). Опять грачом запрыгал! (Серьезно.) А что такое?

К о л о к о л ь ц о в (шутливо и робко). Ничего, душа моя, ничего... Но это, я думаю, ему... не по носу табак.

М о л ч а н о в. Я и не желаю его носа тешить.

К о л о к о л ь ц о в. Да, да, именно носа не тешить. Есть на этот счет французская пословица, только не к носу, а к другому, к плеши: il ne faut jamais теше де чужие ле плеше... А? понял? По-русски это просто значит: не тешь чужую плешь. (Нагибаясь к Молчанову.) А знаешь ты, я, наблюдая твой характер, всегда сравниваю тебя с Сарданапалом, именно с Сарданапалом. Ты очень тих, и вдруг ты этак именно являешься Сарданапалом, которого век считали бабою, а он вдруг взял и сжег себя.

М о л ч а н о в (громко расхохотавшись). Ха-ха-ха! Ох! ты меня уморишь, Иван Николаич!.. Ха-ха-ха!

К о л о к о л ь ц о в. Чего ты? чего ты? Ей-Богу, Сарданапал!

ЯВЛЕНИИ 6

Те же и Мякишев.

М я к и ш е в (входит). Здорово, зять!

М о л ч а н о в (встает, кланяется и снова садится). Здравствуйте, Пармен Семеныч!

М я к и ш е в. Чего же это ты хохочешь? Фирс Григорьич такое под тебя подвел... статью такую вывел, а ты здесь шутки шутишь!

М о л ч а н о в (желчно). Что такое? Какую он статью подвел? Какое мне дело до его статей?

М я к и ш е в. Дело!.. Да мне-то дело: ведь за тобой дочь моя.

М о л ч а н о в. Черт знает что это такое говорится! статью подвел, дочь за мной... В чем дело — расскажите?..

К о л о к о л ь ц о в (шутя и заигрывая). Да я и забыл, мой милый... Я ведь за этим и пришел к тебе. Ты там своим рабочим долю назначаешь... Конечно, от нас, как говорится, хоть тридцать лет скачи, ни до какого государства не доедешь; но все же ведь... Это социализм. Конечно, все могут с тобой согласиться, что это полезно; но это...

М о л ч а н о в (перебивая). Это если, Иван Николаич, и шутка, так это очень глупая шутка. О каком социализме тут может быть речь, где все за каждый грош брата засудят?

К о л о к о л ь ц о в. Да ведь однако же справедливо, что ты фабричным долю обещал?

М о л ч а н о в. Нет; это несправедливо. Это было бы слишком справедливо для моей несправедливости. Я хотел прибавить им жалованья, потому что нынче неурожай, хлеб дорог. Вы восстали против этого, просили меня не делать надбавки, чтобы и ваши того же не потребовали.

К о л о к о л ь ц о в. Этого, душа моя, нельзя! Какие же наши-то прибыли! Помилуй, я... я правду тебе скажу. Я затем к тебе сегодня и зашел, чтобы у тебя тысчонку наличности перехватить, чтобы съездить славянских братьев посмотреть. Когда тут нам в эти годы с рабочими сентиментальничать! Ведь это в литературе очень хорошо сочувствовать стачке рабочих... Ты знаешь, что я и сам этому сочувствую и сам в Лондоне на митинги хаживал... Там я этому всему сочувствовал, хотя, я тебе скажу, что ж такое Англия? Я вовсе не уважаю Англию... Гм! стачки позволены — и обок с ними лорды и крупное землевладение... Но когда это на самом деле, когда... когда я сам сделался фабрикантом — это другое дело, душа моя! Это стачки, это... это черт знает что такое для нашего брата! Да и, наконец, как голова я должен тебе сказать, что это ведь и законом запрещено.

М о л ч а н о в (вспыльчиво). Убирался бы ты отсюда, Иван Николаич, поскорее к своим славянским братьям и не мешал бы нам свои русские лапти на оборы поднимать. Что это такое? Про что вы встолковались? Я так хочу! Понимаете, я так хочу! Я нахожу, что наши рабочие получают мало. Я хотел прибавить им — вы воспротивились. Из этого простого желания вы сочинили и распустили слух, что я у вас хочу лучших работников хитростью отбить, а потом опять сбавлю дену ниже нынешней. Мастеровые вам поверили... Что ж, на вашей улице праздник. Победители не судимы.

К о л о к о л ь ц о в. То-то, я говорю, друг мой, надо знать нашего человека.

М о л ч а н о в. Черт его бери, нашего, не нашего: мне все ровны люди. Я знаю, что они голодны, и их голод мне мешает обедать спокойно. Я им сказал одно, чтобы они составили артель, чтоб сами поручились мне за целость материала, а я отпущу смотрителей и раздам смотрительское жалованье рабочим. Кажется, я вправе это сделать.

К о л о к о л ь ц о в. Нет, не вправе.

М о л ч а н о в. Отчего?

К о л о к о л ь ц о в (не знает, что сказать). Мм... м...

М я к и ш е в. Да ты общественный человек, или тебя под крапивой индюшка высидела?

К о л о к о л ь ц о в. Да, да! ты ведь не Фридрих Великий, чтоб каждому жареную курицу мог к обеду доставить. Да и тот не доставил.

М о л ч а н о в. Извольте разбирать, пожалуйста: то социалист, то Фридрих Великий.

М я к и ш е в. А больше всего, скажу я тебе, зять, ты шут.

М о л ч а н о в. Как это шут?

М я к и ш е в. А так шут, коли ты на общую долю даешь, что еще самому годящее. Можно пожертвовать, кто говорит, мало ли купцы на что жертвуют, да только ведь жертвуют, так с умом жертвуют, с выгодой: или для ордена, либо что совсем нестоющее. А ты, нанося, от себя рвешь, да на мир заплаты шьешь.

К о л о к о л ь ц о в. Да; ведь именно прежде всего все мы, друг мой, мы общественные люди... Мы этим должны гордиться. Но мы несвободны — это самое первое... мы должны других слушаться... это наше коренное, наше русское... славянское...

М о л ч а н о в. Отстань ты от меня, пожалуйста, с твоим и с русским и с славянским! Говори, в чем дело?

М я к и ш е в. А в том дело, что как ты по-своему, по-ученому полагаешь: может ли тебе общество затрещину дать?

М о л ч а н о в. Как это затрещину дать?

М я к и ш е в. Так, взять да и вышвырнуть. Не надо, мол, нам, дуракам, такого умника. Не знаешь, как из общества исключают? Приговор напишут, да и выключат.

К о л о к о л ь ц о в. Общественный, душа моя, суд. Общество в этом неограниченно. Я затем к тебе и пришел сегодня.

М о л ч а н о в. Ты пришел затем, чтобы сказать, что полицеймейстершу голую видел.

К о л о к о л ь ц о в (недовольно). Совсем не то! Это... мм-м... это другое... Я пришел потому, что сегодня утром все наши первые фабриканты — Иван Петрович Канунников, Матвей Иванович Варенцов и Илья Сергеич Гвоздев — подали мне бумагу, что ты своими распоряжениями злонамеренно действуешь в подрыв нашей фабричной промышленности, и просят тебя ограничить. Я вот зачем пришел.

М о л ч а н о в. Ты, Иван Николаич, в эту минуту мне напоминаешь того анекдотического бурмистра, который начинал свое письмо барину с извещения, что в его имении все, слава Богу, благополучно, а под конец прибавлял, что только хлеб градом выбило, скот подох да деревня сгорела. Что ж ты мне здесь торочишь про полицеймейстершу, про атлантических братий, про славянских братий, а не скажешь, что против меня затевают мои русские братия?

К о л о к о л ь ц о в. Да ведь я к этому ж и вел, душа моя, когда говорил с тобой про Фирса. Я говорил, что он удивителен... я не могу сказать: оригинален, а именно удивителен. Как бы о нем что ни говорили, но я должен отдать ему справедливость, что он владеет удивительной силой убеждения. Как он ловко основал все это! Вот как это у него написано. (Вынимает бумажку и читает.) Мм... м... м... да вот! "Такие несоразмерные надбавки задельной платы в подрыв другим фабрикантам невозможны со стороны человека, радеющего о своих пользах и выгодах, а свойственны лишь расточителю, стремящемуся предать свое наследственное имущество чрез свою расточительность последнему разорению и окончить банкротством, которую цель общество обязано предупредить и отвратить, сколь в видах сохранения общественного кредита, столь же и для того, дабы семейство сего расточителя, доведенное им до нищенства, не осталось на руках и на попечении общества. А что Иван Молчанов есть расточитель, то сему, кроме сказанного, доказательства следующие: он, окромя прибавки платы рабочим, забыв родных детей, намеревался пожертвовать двести тысяч в пользу детских приютов и преподносит покупаемый им на свои деньги особый дом со строением мещанской женке Марине Гусляровой".

М я к и ш е в. Нехорошо, зятек, нехорошо.

ЯВЛЕНИЕ 7

Те же, Анна Семеновна и Марья Парменовна.

М а р ь я   П а р м е н о в н а (быстро входя и вводя за руки двоих детей. К мужу). Что ж ты это и после этого еще муж, а не разбойник? Есть же еще где Пилат хуже тебя!

М я к и ш е в. Марья! Марья! Марья! нехорошо, нехорошо так с мужем.

М а р ь я   П а р м е н о в н а. Что вы, папенька, вмешиваетесь? Это не ваше дело совсем в это мешаться. Между мужем и женою никто мешаться не должен; а я именно, как дяденька Фирс Григорьич советует, я суд соберу, и пусть нас рассудят, потому что он вор.

А н н а   С е м е н о в н а. Да и хуже вора гораздо.

М о л ч а н о в. Что это такое? Как вы смеете приходить ко мне и говорить такие вещи?

А н н а   С е м е н о в н а. Да отчего ж правды не говорить? Мне десятский на рот бандероли не накладывал.

М а р ь я   П а р м е н о в н а. Где ж тебе с вором ровняться? Вор что ворует, все себе тащит; а ты все из дому.

А н н а   С е м е н о в н а. Да разумеется! что ты с вором-то ровняешься? Вор вон намедни у нас козу украл, так он ее не чужим же потащил, а к детям к своим отвел ее, чтоб пропитание имели. Это, стало, отец. Он и побои за нее принял, хоть и не в дурном мнении и украл-то ее, а что краденая, говорит, молока больше дает. Так это рачитель. А ты, накося, по двести тысяч на незаконных детей жертвуешь! Ты бы хоть своих-то детей постыдился.

М а р ь я   П а р м е н о в н а. Да ему что свои дети! Он им хлеба — и того жалеет. На что, говорит, вы их по десяти раз в день кормите? — они опухли от жратвы. Животы понаходил у них какие-то: как барабаны, говорит, у барабанщиков.

А н н а   С е м е н о в н а. Ах ты, безбожник ты этакой! Разве можно этак про херовимов говорить: барабанщики? Ведь они бесплотные или нет: как же ты им есть-то отказываешь?

М а р ь я   П а р м е н о в н а. Аглицкую болезнь отыскал в них.

М я к и ш е в. Это не дело ты говоришь. Какая у купеческих детей аглицкая болезнь может взяться? Так с сытости купцы пухнут.

М а р ь я   П а р м е н о в н а. Опять же это вы так, тятенька, имевши разум, понимаете; а он этого ведь ничего понимать не может. (Выставляя детей на вид и оглаживая их.) Он даже и того не скрывает, что стыдится своих детей.

А н н а   С е м е н о в н а. Это законных-то детей стыдится?

М а р ь я   П а р м е н о в н а. Уроды, говорит. Людям ему их, видите ли, показать будто стыдно!

А н н а   С е м е н о в н а. Да что их кому показывать-то? Чтоб еще сглазили! Тпфу! (Забирает к себе детей.) Они, слава Богу, не дворянские дети, а христианские, не на показ растут.

ЯВЛЕНИЕ 8

Те же и Князев.

К н я з е в (входя). А все же, сватья, дворянские дети наших умнее. Дворянин с четверть роста всего, а спроси его, что, мол, такое грамматика? — говорит: "два солдатика"; а наш этого об эту пору не знает.

М о л ч а н о в (вспыхнув). Фирс Григорьич! Какое право вы имеете сюда войти? Прошу вас вон! Сию же минуту вон выйдите.

К н я з е в (садясь). Не слушаю.

М о л ч а н о в (зовет прислугу). Люди! люди!

М а р ь я   П а р м е н о в н а. Что! ты звать людей? (Бросается к двери.)

А н н а   С е м е н о в н а. Выскочи, выскочи, Маша, на улицу да заори хорошенько.

М а р ь я   П а р м е н о в н а. Что, хорошо тебе будет, как народ-то соберется?

М о л ч а н о в. Что ты!., безумная! (Схватывает ее за руку и возвращает на место.)

А н н а   С е м е н о в н а. Что тут безумного? Да на разбойника мужа только и справы, что на весь народ крикнуть.

Молчанов садится, махнув рукой.

М а р ь я   П а р м е н о в н а. Я ведь тебе десять раз говорила, что я скандалов не боюсь; а ты когда боишься их, так так и веди себя, не затевай свары и покоряйся мне.

К н я з е в (Колокольцову). Прошу вас, господин голова, его поурезонить.

К о л о к о л ь ц о в. Постой, Иван Максимыч: мы к тебе собрались по делу.

М о л ч а н о в. Как, по делу собираетесь? По какому делу?

К н я з е в. Сейчас узнаешь.

М о л ч а н о в. Что ж это... заседанье, что ли, иль заговор?

К н я з е в. Да, заговор. Не знать только, что заговаривать: не то одни зубы, не то всю гадину. Нет, брат, мы не заговорщики, а общественные люди. Заговорщиков вешают, а нам и Бог, и царь, и совесть указали сообща вести мирской корабль и защищать вдовиц и сирот.

М о л ч а н о в. Но здесь нет ни вдовиц, ни сирот, и некому искать у вас защиты.

М а р ь я   П а р м е н о в н а. Я, я прошу защиты!

К н я з е в. Вот видишь, враз вдовица-то и объявилась, а сироты, по маломыслию, молчат, так мир за них и сам заговорит. (Строго и важно, стукнув в пол палкой.) Ты состояние родовое сотнями тысяч транжиришь; работникам счеты свои фабричные открывать собираешься; имение продавать надумал; да на всем честном народе от живой жены любовницу замужнюю к себе в загородный дом взял... Нет, брат (ударяя себя в грудь), мы не допустим этого! Мы, общество, боясь Бога и совесть почитая, не допустим твоей семье погибнуть. (К присутствующим.) Господа! вы, голова, и ты, Пармен Семеныч, и ты, вдова при муже, и все вы, кто меня слышите! объявляю вам, что находившийся в моей опеке купец Иван Молчанов стремится к расточению своего имущества. Вот вам доказательства, что он позавчера купил для одной беспутной женщины дом (вынимает из кармана бумагу и передает ее голове), а вот другое, что он позавчера же подарил двести тысяч... двести тысяч, господа, подарил, и этот подарок едва мог быть остановлен...

М о л ч а н о в (быстро). Кто смел его остановить?

К н я з е в (спокойно). Я.

М о л ч а н о в. Это ложь! Вы не могли остановить этого.

К н я з е в (еще спокойнее). Отчего бы это не мог? Мы не в Сибири живем, да и там ныне телеграфы есть, а от сумасшедших и от расточителей нигде подарков принимать не позволяется. (Присутствующим.) С своей стороны, я один своими средствами все, что мог, сделал. Теперь уж вы за все в ответе.

М я к и ш е в. Что ж, надо его ограничить.

К н я з е в (подавая бумагу Марье Парменовне). Жена его просит вас, господин голова, не медливши ни часу, пока последует какой суд и приговор, устранить его от распоряжения имением.

Марья Парменовна подает голове бумагу, которую тот вертит в руках, недоумевая, что ему с нею делать.

М о л ч а н о в (вставая). Так это не во сне?

К н я з е в (обтираясь платком). Нет, сударь, въявь.

М о л ч а н о в. Так это вы вправду собралися... меня связать судом, каким еще ни один человек на Руси не был связан?

К н я з е в. Были, врешь ты, были.

М о л ч а н о в (горячо и решительно). Ну, были ли, не были ли, мне все равно. Но если вы нашли право так поступить со мною и если точно есть у вас такое право, так... так знайте ж и вы, и дети, и жена моя доносчица: я господин своим именьям! Пока вы свой холопий суд нарядите, я продам все... подарю, если купца не будет... подарю, первому нищему отдам, но этой гадине холодной (указывая на жену), которая перед Богом обещалась беречь меня и перед людьми меня выдала на поруганье... нет ничего, ничего! Своих врагов награждать никто человека обязать не может.

К н я з е в (подкрадываясь тихо, распахивает двери во внутренние покои, в которых на самом пороге стоят Минутка, Гвоздев, Канунников и Варенцов). Прошу войти вас, господа! Вы слышали?

ЯВЛЕНИЕ 9

Те же и Минутка, Гвоздев, Канунников и Варенцов.

В с е (входя вместе). Слышали, Фирс Григорьич, слышали.

К н я з е в. Теперь извольте сами рассуждать по тому, что видите.

Г в о з д е в. Что ж, наш совет такой, каков и твой же, Фирс Григорьич: собрать все общество и ограничить.

В с е (разом). Ограничить, ограничить.

М о л ч а н о в. Да это что ж такое? В дом шпионов ставить? Ведь не было же еще покудова суда, и я покуда здесь хозяин.

К н я з е в. Врешь: ты был хозяин, но с сей поры... ты расточитель! (Пауза. Картина.) А вот мы сейчас еще лучше увидим, кто хозяин. Хозяин дому не кинет, хоть варом вари его, а прусак от слова вон побежит, кто на него слово знает. (Присутствующим.) Я, господа, зараз, чтоб положить конец всему этому безобразию, покончил и с его помощницей. (Вынимая из кармана небольшую бумагу и раскрывая ее перед всеми.) Вот вам депеша из Питера от Гуслярова: он просьбу шлет, чтобы жена его Марина Николавна, которую и теперь скрывает у себя на даче Иван Молчанов, была бы немедленно же выслана к нему к совместному сожительству; а до поры ее теперь, я думаю, уже арестовали.

М о л ч а н о в (отчаянно). Га!.. (Опрометью бросается в двери и убегает.)

К н я з е в (Марье Парменовне). Смотри, племянница, он бриллианты схватит!

А н н а   С е м е н о в н а (бежит). Ох, матушки! ухватит!

М а р ь я   П а р м е н о в н а (бежит). Маменька, маменька, там еще шуба бархатная, что он дарил.

Дети уходят с ревом.

К н я з е в (присутствующим). Смотрите, он ушибет ведь баб-то!

Все, кроме Минутки, бросаются за женщинами.

(Посмотрев пристальным взглядом на Минутку.) Что?., как ты думаешь об этом, Вонифатий? (Сжимая руку Минутки.) Вот то-то... Вы всю жизнь на этом ремесле стоите, и крестят вас в такой купели в Польше, чтоб каверзу строить, а все... без заговоров ничего не сделаете. У нас проще эта политика! Видишь, ты один дела верти... да так, чтоб хвост не знал, что затевает голова. (Указывая назад на дверь, куда вышел Колокольцов.) Не эта голова, что вышла, а вот эта (показывая на себя), что дело доделывать будет. (Сухо.) Садись к столу и акт напиши о всем, что было, и приноси туда для подписи.

Минутка садится к письменному столу Молчанова.

(Выходя на авансцену.) Ну, кашу заварил. (Тихо смеется.) Хе-хе-хе... в колокола про суд ударили и звонят, и звонят... ха-ха-ха! Да что тут хитрого, в колокола звонить! Вот вы пожалуйте прислушать, как я вам в лапти звякну. (Уходит.)

М и н у т к а. Да, ты прав, пан Фирс, ты прав! (Берет себя за ухо и подражает Фирсу.) "Делай так, чтоб хвост не знал, что затевает голова. Не эта голова, что вышла, а вот эта (показывает на свой лоб), что будет дело доделывать".

Занавес падает.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Большая зала в доме купца Мякишева. Мебель старинная, обитая черным; по обеим сторонам два одинаковые дивана; перед ними столы; бюро; часы с кукушкой; в углу колонка красного дерева с букетом восковых цветов под стеклянным колпаком. При поднятии занавеса через открытые окна комнат слышен со двора шум многочисленной толпы парода. Шум начинается до поднятия занавеса.

ЯВЛЕНИЕ 1

Мякишев сидит за столом на диване; Князев помещается за тем же столом на кресле; Минутка пишет.

К н я з е в. Эк, как галдят!

М и н у т к а. С утра стоят здесь на дворе; пекота, жарко; оголодали, Фирс Григорьич, а суд еще, гляди, ведь не сейчас начнется. (Оставляя перо.) Иван Максимович, говорят, только что сейчас приехал с дачи в город и зашел к голове, но голова его не принял.

К н я з е в. Да; не принял. Ну что нам до того — принял или не принял. (Смотрит в окно.) Скажи, пожалуйста, чего это они все в одно место вверх смотрят?

М и н у т к а (тоже выглядывая в окно). Галка вон на карнизе сидит. Галку смотрят.

К н я з е в. Что ж она чудного делает, что они в нее воззрились?

М и н у т к а. Ничего — хвостом трясет, а они смотрят.

К н я з е в (смеясь). Эко дурачищи!

Н а р о д (под окном за сценою). Ха-ха-ха! У-у! у! у! уре! Полетела! полетела!

К н я з е в. Ха-ха! Что за скоты такие. (Минутке.) Поди-ка ты сюда. (Отводит его в сторону.) Там спосылай кого-нибудь скорее в мой шинок, что на угле здесь ближе, и прикажи сидельцу, чтоб всем им в долг дал кто сколько вылопает. Понимаешь ли: не давать даром, чтоб не сказали, что я подпаивать хотел всю эту сволочь. В долг пусть лопают. Отдаст ли, не отдаст ли который, но только в долг давать... Беги.

М и н у т к а. В минуту, Фирс Григорьич.

К н я з е в (Мякишеву). А ты, отец, чего-то нюни распустил?

М я к и ш е в (покачав головой, тихо). Жалко мне его. Я его люблю.

К н я з е в. Чурилка ты, как посмотрю я на тебя, а не купец! Что, будем так к примеру рассуждать, — что, если я напьюся допьяна, да в твоих глазах полезу в реку — пустишь ты меня? Топись, мол, Фирс Григорьич, я с тебя твоей воли не снимаю? или поприудержать безделицу? Что тебе долг-то твой христианской повелевает?

М я к и ш е в. Да христианский долг, конечно...

К н я з е в. Ну то-то и оно "конечно". Не то что просто приудержишь, а если буянить стану, так и свяжешь да положишь, пока умирать охота пройдет. Не что иное и с ним делают: он топиться хочет, а мы его удерживаем; он буянит — что делать, мы его свяжем.

М я к и ш е в (тыкая в стол пальцем). Вот это-то вот, свяжем-то... слово сие жестоко есть.

К н я з е в. А если Марьюшка к тебе назад придет на хлебы, да не одна еще теперь, а с внучками, которые всё есть-то просят, сие не жестоко будет?

ЯВЛЕНИЕ 2

Те же и Анна Семеновна.

А н н а   С е м е н о в н а (входя с сердитой миной. К мужу). Да ты чего с ним, Фирс Григорьич, говоришь-то? О чем? Он ведь небось не понимает.

М я к и ш е в. Небось понимаю.

А н н а   С е м е н о в н а (мужу). Ну как же! Не мало ты когда что-нибудь понимал. Видишь, осовел совсем; все спит. Теперь вон май месяц — народ в реке купается, а он, точно кот, все на лежанке трется. (Князеву.) Не слушай ты его, сват, ни в чем. Нечего его слушать. Делай, как ты сам знаешь. Ведь ты у нас, все знают, какой ты умный; тебя умней никого в городе нет.

К н я з е в. Да, дураком не ставили.

А н н а   С е м е н о в н а. Да и Марьюшка вчера у меня вечером также была, так то ж говорит: как, говорит, дяденьке Фирсу Григорьичу, говорит, угодно, а надо, говорит, его ограничить. Не так, чтобы вполне, говорит, ограничить, а чтобы он только, говорит, ни до чего бы не доходил; а я бы, говорит, всем распоряжалася.

К н я з е в. Ну разумеется она.

А н н а   С е м е н о в н а. Потому что иначе она его никак с собой к любви не приведет. Видишь, вон он как позавчера без всякого стыда махнул к Маринке, так и теперь до сих пор там... и не бывал к жене. Легко это ей, Маше-то? Да и скажи ж, сват, сделай милость, — скоро ее, Марину-то, вышлют? Ведь неприятно это нам, что она тут живет.

К н я з е в. Ну погоди, вышлют. Надо, чтобы добро-то прежде было в ваших руках, а тогда в ваших руках и правда будет.

А н н а   С е м е н о в н а. Разумеется так! (Мужу.) А этот еще упирается.

М я к и ш е в. Мне суда страшно.

А н н а   С е м е н о в н а. Какого это суда?

М я к и ш е в. Страшного Суда Господня.

А н н а   С е м е н о в н а. Так, стало быть, суд-то этот над тобою над одним, что ли, будет? Над всеми ведь этот суд будет. Так ведь на то же человеку положена молитва — отмолить можно. Да тебе и отмаливать-то нечего: ты молчи, да и только. Я, мол, что все, то и я; я ничего не знаю. Так тут и греха нет.

К н я з е в. Вот видишь, жена-то у тебя какая мозговитая.

Мякишев машет рукою и уходит.

(По уходе Мякишева, фамильярно и с своеобычным куртизанством, к Анне Семеновне.) Ах ты, копье мурзомецкое! Гляди, как она командует.

А н н а   С е м е н о в н а (улыбаясь из-под брови). У тебя научилась.

К н я з е в (вставая и потирая поясницу). Э, девка, уж я и сам-то все позабыл: старо становится и ветхо.

А н н а   С е м е н о в н а. Нет, видно, ты стар-то никогда не будешь. У тебя, у старого-то, все, слышно, идет не по-старому, а по-молодому.

К н я з е в. Толкуй. Нет, девушка, того уж нет, что тебе, может, помнится. Третьего дня, вечером, вздумал было на кладбище прогуляться. Приехал, ан уж ворота заперты и сторожей нет. Ах вы, волк вас съешь совсем! Через ограду думал перескочить... Что ж ты думаешь, ведь насилу перелез. (Бьет себя по коленям.) Тут-то вот... в хрящах-то жестоко стало... не то, что бывало... Помнишь, Нюра! где нам с тобой большой дороги не было? A-а! Помнишь, что ль?

А н н а   С е м е н о в н а (потупляя глаза и разбирая бахрому у платка). Чай ведь не вовсе беспамятная.

К н я з е в. Ах ты, беспардонная! Уж я там, по кладбищу-то ходючи, тебя вспоминал, вспоминал, да и счет с памятью забыл. И тут-то Нюша; и вот здесь-то она; и вот тут не без нее... Тпфу ты, грехи наши тяжкие!

А н н а   С е м е н о в н а. Не со мной ты с одной там прогуливался: у тебя стать вешать — до Москвы на столбах по одной не перевешаешь.

К н я з е в (перебивая). Да не про то, глупая! Я говорю, что, тебя вспоминаючи, вспомнишь, какой народ-то был. И промеж вашей сестрой, промеж бабами тогдашними, и то люди были. И строгость была, и мужья, и свекровьи, а у нас все, бывало, свое идет: о полвечерни режешь себе прямо на могилки; а Нюша уж там... (Заигрывает с ней.) Сидит, разбойница, на камушке в кленочках... дожидается... A-а? Ни за что не обманет... А? Помнишь, что ль? (Ласкает ее и смеется.) Хе-хе-хе-хе! Эх ты; звезда восточная!

А н н а   С е м е н о в н а (с притворным неудовольствием). Да ну тебя совсем! Нашел, про что и вспоминать? Знать, видно, молодые-то уж нонче прочь гонят, так хоть про старое поговорить.

К н я з е в. Опять же не про то! Что молодые! Тпфу!.. Козлихи они все нонче, и совки, да неловки. Их самих-то надо еще по всякий час учить... (Поглаживая ее по плечам.) Не то, что вот эта мать-лебедушка: босой ножкой, бывало, выйдет, встретит и проведет и выведет... (Берет ее за руку.) Ишь, окаянная, и теперь еще пульсы бьются!

А н н а   С е м е н о в н а (не совладевая с довольной улыбкой, отталкивает Князева). По-оди про-очь!

ЯВЛЕНИЕ 3

Те же и возвратившийся Мякишев (входит и заводит у двери часы).

К н я з е в (отходя на авансцену). Глупа, как ступа конопляная, эта женщина, а с большим огнем была. Чуть-чуть, бывало, ей кивни, она уж тут — и время выищет, и случай, и, как звезда, куда положено и катит. Смерть люблю таких женщин за обычай! (Секундная пауза.) Вот у Марины обычай совсем другой: это репеек колючий... (Опять короткая пауза.) Ну, да я и этаких тоже люблю. (Смеясь.) Хуже себе ничего не могу представить, как то, что после моей смерти на земле вино, деньги и красивые бабы останутся!.. (К публике.) Вот так-то рассуждайте, кто как любит! Говорят: "я тебя всем сердцем люблю". По-моему, это ничего не значит. А я вот (потирая большими пальцами концы других пальцев)... я все чувствую... как только вспомню про Марину... так физические нервы мои болят. Особенно вот тут, вот в самых в пальчиках ноет... Весь болен даже стану; а мне свое здоровье мило... Да уж по этому по одному мне нельзя пожалеть Молчанова.. нельзя, никак нельзя... я болен!.. Я не виноват, что это у меня так не проходит!

М я к и ш е в (подходя). Знаете, я что? (Махнув рукой.) Я молчать буду.

А н н а   С е м е н о в н а. Давно б вот так-то лучше.

ЯВЛЕНИЕ 4

Те же и Дробадонов.

Д р о б а д о н о в (входя, про себя). С лучком.

М я к и ш е в. А, брат, Калина Дмитрия, здравствуй! Как? все ли в своем?

Д р о б а д о н о в. Живу. Благодарю покорно. (Садится.)

К н я з е в (про себя). Глядите, пожалуйста, этого только и боялся: и этот жук-отшельник выполз. В два года раз на сходку ходит, а нынче явился... Противный человек. Все его любят, а я век целый его терпеть не могу. Но нынче ему подстроено, — спотыкнется.

ЯВЛЕНИЕ 5

Те же, Гвоздев и Минутка.

Г в о з д е в. Хозяевам и Фирс Григорьичу.

К н я з е в. Здравствуй и ты, Илья Сергеич! А что, как твоя супружница?

Г в о з д е в. Благодарю покорно — опасности нет, — свинка у нее сделалась.

М и н у т к а. В самой вещи свинка?

К н я з е в. Ну... ты опять с своей самой вещью! У русских свинки в горле бывают. (Гвоздеву.) Фиалкового меду надо давать.

ЯВЛЕНИЕ 6

Те же и Варенцов.

В а р е н ц о в (Князеву). Здоровья всякого.

К н я з е в. Спасибо, брат, спасибо. Что это у тебя забор, что ль, новый нынче будут ставить?

В а р е н ц о в. Нет, старенький пересыпаю, Фирс Григорьич. Что! уж с этими заборами у нас одна беда: без забора скотина все повытравит, а поставь забор — сейчас его народ на топку растащит.

ЯВЛЕНИЕ 7

Те же и Канунников, которому Князев подает руку и удерживает ее в своей руке.

К н я з е в (Гвоздеву). А ты взакрой вели забор-то забирать, не на шипы чтобы сажали доску, а взакрой: доска взакрой сидит плотнее; а сверху скобочку пускай прибьют: так вот оно живет и плотно. А что воришки, так мы с головою на воришек открыли средство: на той неделе голова предложит приговор, чтоб их при первом же наборе всех без очереди сдать. В газетах поместим, чтоб всякий знал и, уж попавшись бы, на общество не плакался. (Канунникову.) А ты, наш Баян Петрович, будто нездоров?

К а н у н н и к о в (весело). Как быть здоровым, Фирс Григорьич, когда всю ночь не спал.

К н я з е в. Банчишку, что ли, с головой метали?

К а н у н н и к о в (так же весело). Да нет! Какое там банчишка! Собаки всё проклятые. Вот надоели! То мечутся, то рвут, то воют... тпфу ты совсем, ровно в самом деле перед пропастью какою. Заснул было — надавило. Дай, думаю себе, спрошу, как старые люди учат: к добру или к худу? Спросил — говорит: "к худу". Ну где ж туг спать? А проснулся — опять псы воют.

К н я з е в. А ты бы под собой подушку перевернул: они бы и выть перестали. Это у тебя жар в голове, с жару не спится.

Д р о б а д о н о в (про себя). И тут знает, что посоветовать.

К а н у н н и к о в (смеясь). Какое с жару: со страху. На даче был вчера да запоздал: жутко одному; ночь темная, лошадь черная: не знай, на чем и едешь.

К н я з е в. А ты б пощупывал.

К а н у н н и к о в. Да еще лошадь-то из рабочих, ленивая, ободрать ее, попалась, что не дошлешься ее.

К н я з е в. Драться надо было с ней хорошенько, когда ленивая.

Д р о б а д о н о в (очень громко). Ха-ха-ха-ха!

К н я з е в. Чего так расхватило?

Д р о б а д о н о в. С радости, что и с лошадьми уж учишь драться.

Входят еще несколько купцов разом и раскланиваются.

К н я з е в. А вот и мир весь в сборе.

Д р о б а д о н о в. Теперь можно и батьку убить.

М и н у т к а (взглянув в окно). Иван Максимыч идет.

В с е. Тссс! (Кроме Дробадонова, все сторонятся, очищая дорогу от двери.)

ЯВЛЕНИЕ 8

Те же и Молчанов (грустный, но спокойный, подходит к столу, за которым сидит Дробадонов. Молча жмет ему руку и отходит к окну и становится спиною к тестю и ко всем фабрикантам. Пауза).

К а н у н н и к о в (шепотом). Тихий ангел летает.

К н я з е в (громко). Нет, не узнал. Ноне говорят: это мировой судья родится.

К а н у н н и к о в (смеясь). А воров страх берет.

Дробадонов неожиданно чихает так громко, что все вздрагивают и раздаются восклицания.

К н я з е в (гневно). Тпфу! слон египетский, как испугал. (Минутке.) Ступай, проси сюда скорей голову!

М и н у т к а (взглянув в окно). Они идут-с.

ЯВЛЕНИЕ 9

Те же и Колокольцев с портфелем. С ним под руку Марья Парменовна. Все поднимаются.

К о л о к о л ь ц о в. Мое почтение, господа! Марья Парменовна, прошу вас. (Указывает ей на место за столом. Садится рядом с нею и вынимает из портфеля бумаги.) Все здесь?

Д р о б а д о н о в (вздохнув). Которых надо — все.

К о л о к о л ь ц о в. А, и вы, Калина Дмитрич, нынче с нами. Простите, не заметил.

К н я з е в. Махонький — не вот-те-на его рассмотришь. (Общий смех.) Чихнул, так дома чуть-чуть не опрокинул. Вот то-то значит, что безгрешный человек: над ним хоть крыша упади, так он не побоится смерти.

К о л о к о л ь ц о в. Иван Максимыч!

Молчанов молча отходит от окна и становится к столу, за которым сидит Дробадонов, спиною к нему, лицом к голове и к усевшимся фабрикантам.

(Молчанову). Прежде чем я через минуту, как должностное лицо, открою собрание по вашему делу, я, как честный человек, прошу у вас извинения, что полчаса тому назад не мог принять вас.

Молчанов кланяется.

Я вас не мог принять как потому, что я вчера уже рассматривал с бывшими вашими опекунами ваши бумаги и составил себе о вашем деле определенное мнение, так потому, что в то время, когда вы ко мне заехали, у меня была ваша супруга и мы с нею рассуждали о вас. Я нарочно за тем пришел... Тпфу!.. Простите: я затем к вам обращаюсь, чтобы оправдаться перед вами.

М о л ч а н о в. Я не знаю, в чем вы так много извиняетесь: и оскорбление невелико, и всякий волен кого хочет принять или не принять в своем доме.

Д р о б а д о н о в. На то ворота вешают.

А н н а   С е м е н о в н а. Нет, квартального, хоть и вороты есть, а не смеешь не пустить: в Москве купчиху за это новым судом судили.

К н я з е в (про себя). Дробадон что-то дробадонит... Надо бы ему больничку в губу вдернуть.

К о л о к о л ь ц о в (ко всем). Прошу занять место и объявляю вам, что заседание открыто.

Усаживаются в полукруг. Дробадонов и Молчанов остаются на прежнем месте.

Мы взяли эту комнату для заседания, потому что присутственная камера Думы тесна для такого большого собрания, в каком, по справедливости, следует судить дело Ивана Максимовича. Впрочем, Дума здесь же, за этою стеною, в доме Пармена Семеныча, и, я надеюсь, никто ничего не будет иметь против того, что мы собрались по сю сторону стены, а не по ту сторону?

М о л ч а н о в. Не в этом дело.

К н я з е в. Да, он умнее всех сказал: не в этом дело. Пускай дело начинается.

К о л о к о л ь ц о в. Господа! внимание! (Минутке.) Читайте.

М и н у т к а (берет бумагу и читает). "Душеприказчики покойного коммерции советника, потомственного почетного гражданина и первой гильдии купца, Максима Петровича Молчанова, а впоследствии опекуны и попечители единственного его сына и наследника, Ивана Максимова Молчанова, купцы Фирс Григорьич Князев и Пармен Семенов Мякишев, довели до сведения общества и городского головы, что сказанный купец Иван Максимов Молчанов, с детства своего постоянно отличаясь страстию к расточительству, во время бытности своей в опеке, а потом до двадцати одного года, согласно желанию покойного отца его, под попечительством, был от сей вредной склонности постоянно воздерживаем".

М о л ч а н о в (перебивая). Позвольте!

К о л о к о л ь ц о в. Иван Максимович, вы будете иметь слово.

М и н у т к а (продолжает). "По достижении же законного совершеннолетия, он, Молчанов, чувствуя сам сию слабость и влечение к рассеянной и беспутной жизни, сам уполномочил бывших опекунов своих Князева и Мякишева доверенностию на управление своим имением, а сам провел три года за границею, для изучения будто бы торгового дела, но сего не исполнил".

М о л ч а н о в (перебивая). Чего не исполнил? чего я не исполнил?

К о л о к о л ь ц о в. Иван Максимович, вы будете иметь в свое время слово.

М о л ч а н о в. Да это и есть мое время говорить, когда на меня клевещут. Я изучал фабричное дело и его знаю.

К н я з е в. Читай, Минутка.

М и н у т к а (продолжает). "Прибыв же два года тому назад на родину и вступив в управление своим имением, в самое кратчайшее время привел все свои дела и счеты в беспорядок; расходы по фабрикации непомерно увеличил; доходы же привел к существующему ничтожеству и, кроме того, обнаружил во всей своей силе свои прежние склонности к мотовству и расточительству, как то: занимал у разных лиц деньги и выдавал на себя векселя; векселей этих своевременно не оплачивал, а переписывал, увеличивая сумму; затем имеющиеся получения расходовал заранее самым безрассудным образом и претензию в двести тысяч рублей уступил в пользу приютов вместо того, чтобы сею суммою расплатиться с долгами. И, наконец, он сделал безвкладными пайщиками в операциях фабричных ремесленников, дабы вредить прочим фабрикантам; купил дом для посторонней женщины в ущерб благосостояния своей семьи и, наконец, при многих свидетелях, подписавших акт, выразил непременное свое желание расточить все свое имение, лишь бы ничего не досталось его жене и детям. Такой образ действия Ивана Молчанова, несомненно клонящийся к прямому его разорению, вынудил душеприказчиков отца его обратить на сие внимание общества и просить об ограждении его наследственного имущества, составляющего обеспечение семейства, от разорения. Одновременно с сим подано прошение и женою Молчанова, Марьею Парменовною Молчановою, которая, подтверждая общее мнение, что муж ее есть расточитель, просит, в ограждение ее семейства от неминуемо угрожающей нищеты, взять мужа ее за расточительство в опеку".

М о л ч а н о в (глядя на жену). В опеку! (Качая головою.) Так вот кто первый выговорил это слово!

К н я з е в. Кого это ближе всех касается, тот и выговорил это слово!

В а р е н ц о в (вздыхая). Нам исчужи жаль; а она мать.

М а р ь я   П а р м е н о в н а (плача). Я мать; я должна детей обеспечивать.

К н я з е в (Минутке). Дочитывай.

М и н у т к а. "Городской голова, члены сиротского суда и Думы, рассмотрев все это дело, нашли представление купцов Князева и Мякишева, а равно и прошение жены Молчанова заслуживающими внимания и постановили передать это дело на общее обсуждение всего общества и о том, что оно постановит, написать приговор". (Кладет бумагу на стол.)

К о л о к о л ь ц о в. Вот, милостивые государи, предмет нашего сегодняшнего собрания. Иван Максимович и его супруга, голос которой имеет первое место, оба здесь.

Со двора слышатся нетерпеливые гулы толпы.

Купечество в полном сборе, мещане на дворе во всем своем составе (шутливо) и, как слышите, напоминают нам о себе этими воплями.

Д р о б а д о н о в. Как вороны, крови ждут.

Молчанов вздрагивает.

К н я з е в (тихо). Сейчас им стерву выкинут.

К о л о к о л ь ц о в. Иван Максимыч! вам что-то угодно было сказать? Может быть, вы против кого-нибудь что-нибудь имеете?

М о л ч а н о в. Я против всех имею.

К н я з е в. Никого, спасибо, не обидел.

М о л ч а н о в. Здесь всем выгодно, чтобы сделать мне какую-нибудь гадость; но я вас спрошу: по какому праву вы вздумали устроить этот суд? Пять дней тому назад меня никто не признавал ни расточителем, ни мотом, вы сами, господин голова, искали у меня перехватить тысячу рублей, для того чтобы истратить эти деньги на какую-то поездку. Я совсем человек был еще, такой же гражданин, как все здесь присутствующие, как Петр, Иван, Сергей: у меня можно было денег просить, и я мог дать их или не дать, считая вашу нужду не нуждою, а прихотью. И вы и каждый признавали меня в таком праве — и вдруг вы, те же самые, говорите, что я расточитель, и собираетесь отнять у меня вашим мещанским судом человеческие права, права, которые дали мне Бог, природа. Где взяли вы такое право?

К н я з е в. Минутка, прочитай ему закон.

М о л ч а н о в. Закон! Не нужно мне читать закона.

Здесь дело не в законе. Ваши заботы не о том, чтобы обстоять закон, чтобы его исполнить, а о том, чтоб беззаконье сделать на законном основании. Таких расточителей, как я, полна Россия. Все люди расточители и все... быть может, более, чем я. Гусар, который без гроша верного дохода землянику ест зимой, по полтиннику за ягодку, — его в опеку; ремесленник, который в один час пропивает недельный заработок, — его в опеку; чиновник, который сто рублей в год жалованья получает, а в сто рублей жене одно платье шьет, — тож в опеку его...

Д р о б а д о н о в. Этого хоть и в острог, так у места был бы.

М о л ч а н о в. Берите всех, всех в опеку... да и себя уж заравно в опеку сдайте. Так пусть и будет в круговую... даже в ландкартах географических, вместо Россия, пусть пишут Опека. Подводя меня под это, вы всех под то ведете и сами под то же лезете.

К о л о к о л ь ц о в. Иван Максимыч, это все умно сказано и прекрасно, да к делу не идет.

Г в о з д е в. Ты дело говори.

М я к и ш е в (подходя, тихо). А ты оправдывайся, Ваня.

М о л ч а н о в. Да не знаю я, в чем мне оправдываться! Во всем этом деле я дела никакого не вижу. Я вижу только одно беззаконие, взмащивающееся на закон; одну придирку и ничего более. Я не хвалю себя! я молод был, кутил, любил веселую компанию. Что ж делать! знаю сам, что, может быть, полсотни тысяч промотал...

К н я з е в (Минутке). Запиши.

М о л ч а н о в. Но это было, да прошло.

К н я з е в (сладостно). А на полсотни тысяч что ведь могло быть сделано-то? Ведь это пяти... да что я говорю: пяти! — десяти, пятнадцати семействам до веку кусок хлеба дать бы можно.

Г в о з д е в. По три тысячи... Это бедной семье довечный капитал.

М о л ч а н о в. Правда, правда. Прокутить полсотни тысяч — это большая низость; но удивляюсь сердоболью вашему о бедных. Все вы такие, как и я. Вот здесь, недалеко ходя, сидят — ну, три, четыре человека, которым случай кинул по миллиону: кто же из вас рвался, чтобы свою гортань или чрево жадное унять и вспомнить неимущих?

К о л о к о л ь ц о в. Тут дело не о ближних, а о семье, Иван Макоимыч.

К н я з е в. Да, о семье.

Г в о з д е в. За семью твою боятся: ведь вон жена что пишет: расточитель.

М о л ч а н о в. Да позвольте мне спросить вас: вы отдаете отчет своим женам?

Н е с к о л ь к о   г о л о с о в. Да наши жены что ж понимают?

К а н у н н и к о в. Наших баб с постелей вставать и то петухи учат.

Г в о з д е в. Ребят рожать им да рядиться — вот их рукомесло.

М о л ч а н о в. Так что ж моя-то жена? Особенное она что-нибудь, что ли? Воспитали ее, что ли, как-нибудь особенно, что при ней муж ничего не должен значить? Учили ее, что ли, чему-нибудь полезному?

А н н а   С е м е н о в н а. Да чему полезному учить-то? Нешто в ученье польза-то бывает? У ученых денег-то меньше нашего.

Д р о б а д о н о в. У нас то полезно, что в рот полезло.

К а н у н н и к о в (смеясь). Чего их учить-то, когда с ними и с неучеными не справишься! Хвосты в семь аршин пораспущают и ходят, как снофиды.

К о л о к о л ь ц о в. Что ж, это только значит, что наша женщина в постоянном угнетении.

М о л ч а н о в. В угнетении! Гм! и вот она, угнетенная, пришла сюда судить пред всеми мужа! Она сидит здесь, с судьями моими, а я, которому она у алтаря господнего клялась быть мне подругою... нет... более того: господином, строителем семьи признавать меня... она мой обвинитель здесь; она сидит в почетном месте за то, что посмеялась над клятвой... Она, которой я перстом не тронул, которой сроду словом не обидел, сидит здесь с вами и судит мужа таким судом, каким еще Шемяка не судил, каким не дай Бог Каину судиться; а я один стою, мне даже места нет; скамейки у коровницы не заняли, чтоб посадить меня по крайней мере!

М я к и ш е в (встает и торопливо приносит Молчанову стул). Сядь, Ваня, сядь, бесчастный!

М а р ь я   П а р м е н о в н а. Ну вот тебе и стул — садись.

М о л ч а н о в (целуя тестя). Благодарю. Не надо.

М а р ь я   П а р м е н о в н а. Вот ты ведь и всегда такой. Ведь вот при всех теперь оно и видно: какой ты? То жаловался, места ему нет, а подали стул — и не надо. (Как бы тронутая.) Ну, вот сюда иди, когда не хочешь там садиться. (Подвигаясь и освобождая место.) Иди же, что ль? (Переменяя тон.) Ведь кланяться не буду.

М о л ч а н о в (горько). Нам с вами вместе больше не жить и не сидеть.

К н я з е в. Кто нынче с женами из образованных людей живет!

М а р ь я   П а р м е н о в н а. Так что ж, тебе с чужою, стало быть, показано теперь уж жить? Стало, чужая лучше?

К н я з е в. А как же не лучше? в чужую жену черт меду ложку кладет.

М а р ь я   П а р м е н о в н а. Нет, ты когда женился, так живи. А не хочешь, так заставят.

А н н а   С е м е н о в н а. Есть же правило, чтоб жен к мужьям отправлять, если требуют, — так теперь новый суд, не беспокойся, и на мужей закон выдаст. И вас приводить будут.

К н я з е в (с сдержанной улыбкой). Будут, сватья, будут. (Молчанову.) А ты, не так ты на это дело, друг Иван Максимыч, смотришь. Я, долго твои умные речи слушавши, вот что тебе скажу: строитель-то семьи ты строитель, а тебе жены чуждаться нечего, да и по нашему, по русскому закону невозможно. Ты сам ведь вспомянул сегодня, что вы с нею в церкви венчаны; а мы не немцы: у нас разводов нет. Она здесь просит на тебя! Да что ж такое? Мало ль жен, которые просили на мужей, не только что в обществе, а и у квартальных на мужей жаловались, да ведь не расстаются же с ними со всеми мужья — живут.

К а н у н н и к о в (смеясь). А у мещан и у мужиков так еще и розгами мужа на сходке по жениной жалобе отжарют, а всё опять живут. Домой придут, он ее пощелкает... (Махнув рукою.) У нас на этот счет просто.

Г в о з д е в. Куда поденешься! закон свой надо соблюдать.

В а р е н ц о в. И воют, да живут.

М о л ч а н о в (к голове). Иван Николаич, позвольте вас спросить, для чего я позван сюда перед обществом? За расточительность какую-то вы собрались судить меня, так прикажите про расточительность и говорить, а не про то... что здесь говорится.

К о л о к о л ь ц о в. Иван Максимыч, ведь мы еще не парламент, нам парламентские формы чужды. Мы народ.

К н я з е в. Мы простецы, так по-простому и рассуждаем, а по-ученому, по-заграничному не умеем и не поймем, пожалуй.

К о л о к о л ь ц о в. Быть может, в этом есть связь во всем...

А н н а   С е м е н о в н а. Да как же не связно! Теперь уж заодно в одно время его судить и за расточительность и за нелюбовь.

К о л о к о л ь ц о в. За нелюбовь, Анна Семеновна, нельзя судить.

А н н а   С е м е н о в н а. А отчего ж нельзя?

К о л о к о л ь ц о в. Нет оснований нравственных; закона нет.

А н н а   С е м е н о в н а. А разве всё по закону судят? Нет закона — по писанию судить можно.

К н я з е в (улыбаясь). Ну полно, сватья, врать. (Молчанову.) А я опять тебе, Иван Максимыч, решаюсь доложить. Может, ты и вправду честный человек...

К о л о к о л ь ц о в (перебивая). Да в этом, я думаю, и сомневаться невозможно.

К н я з е в. Ну да. Честный человек у нас, говорят, одну жену обманывает: так уж, стало быть, и потому ты честный. А вот ты говоришь, что такое в твоей жене особенного. Я тебе расскажу это. Ты вспомянул, что там вам было в церкви пето, а песни-то эти, должно, не всегда памятовал. Пять лет ты, женатым бывши, по Венам да по Парижам разъезжал — много ты о ней там вспомнил? А ведь она здесь, как пташка, взаперти сидела; детей твоих глядела, а суперантов, как другие прочие, не заводила. (С ударением.) Имени-то твоего, беспутная ты голова, она ведь не замарала, хоша... стоил бы ты, может, того, и очень бы стоил.

М о л ч а н о в. Вы за собой бы лучше посмотрели, Фирс Григорьич.

К н я з е в (гневно). Я не бросал жены; домов любовницам не покупал.

М о л ч а н о в. А с заднего крыльца через садовую калитку всю слободу к себе переводили.

К о л о к о л ь ц о в. Тсс! Господа! господа!.. Иван Максимыч, ведь мы не на площади.

М о л ч а н о в (горячо). Не позволяйте оскорблять меня. Против жару и камень треснет.

К о л о к о л ь ц о в. Во всяком случае, Иван Максимыч, на оскорбленья можно жаловаться после; а домашними делами считаться здесь не место.

В а р е н ц о в (смирно). Особенно этакими пустяками: ими как и считаться?

Г в о з д е в (вздохнув). Такое дело Бог один рассудит; а ты, милуша, прошлым человека не кори.

Д р о б а д о н о в. И посейчас оно есть.

К о л о к о л ь ц о в (улыбаясь). Калина Дмитрич... слово здесь ответственно.

М о л ч а н о в (всплеснув руками). О Господи! И это мир, и это судьи! (Бешено к Колокольцову.) Решайте что-нибудь со мной скорей: я не могу здесь с вами оставаться! Это не суд, а разговоры возмутительные. Я не хочу этих разговоров слушать: у меня дело есть; меня люди дома ждут.

К н я з е в. Не торопись, не всюду разом поспешай. Кто ждет, так подождет; а то другая речь — была б постелюшка, а милый найдется.

М о л ч а н о в (быстро скомкивает в руках шляпу, но, овладев собою, говорит спокойно). Я просто думаю, что вы издеваетесь; это болтовня какая-то.

Д р о б а д о н о в. А дом, что куплен Гусляровой, — так это я соврал: дом этот я купил.

Общее движение.

К н я з е в(смеясь). Ха-ха-ха, проворовался, грешник...

М о л ч а н о в (перебивая). Не надо лгать, Калина Дмитрич: я купил. До этого никому дела нет: я свое дарю.

К н я з е в. Врешь, не свое, а детское.

М о л ч а н о в. Вы врете! Я своим детям отец, а не холоп кабальный, чтобы при них уже ничем не смел распорядиться. Я долг, обязанность имею помочь Гусляровым.

А н н а   С е м е н о в н а. Где ж это такая обязанность, в каком законе показана?

М а р ь я   П а р м е н о в н а. А ты еще знаешь ли то, что от любви-то дети бывают?

М о л ч а н о в (презрительно жене). Знаю! Я и то знаю, что они, к стыду человеческому, у низких людей, каковы мы с вами, и без любви рождаются.

К а н у н н и к о в (весело). Ребята, что мокрицы, они везде водятся.

М а р ь я   П а р м е н о в н а. Ну так что ж ты? Так ты и должен помнить, что ведь и других детей надо будет награждать.

К н я з е в. Ну где там нонче дети родятся, где их не хочут!

М о л ч а н о в (бешено). Господин голова! велите им молчать!.. Что это, в самом деле, такое? До чего это дойдет? Я протеетуюсь и выйду вон отсюда.

К о л о к о л ь ц о в (тупясь в бумаги). А для чего вы вздумали продать свое именье, Иван Максимыч, когда это тревожит вашу супругу?

М о л ч а н о в (вертя свою шляпу). Для чего?

К н я з е в. Да, для чего? Ты не верти шляпы-то, а то голова болеть будет.

М о л ч а н о в (быстро скомкивает шляпу и в бешенстве бросает ее в Князева. Все вскакивают). Вот для чего, чтоб этот гад из терпения бы меня не выводил.

Смятенье. Все встают.

К о л о к о л ь ц о в. Иван Максимыч! Вы не в своем уме!

К н я з е в. Я дураку прощаю.

К о л о к о л ь ц о в. Но мы простить не можем: мы все оскорблены.

М о л ч а н о в (совершенно забываясь). Вы!.. Вы?.. Да что такое вы? (Указывая на Князева.) Когда он, вор, убийца, развратитель... когда он не боится вас, так что ж такое вы? (В азарте.) Я говорю вам: он убийца! Пишите протокол!! Он утопил в реке моего отца. Весь город это говорит!

Князев вздрагивает.

Что вы меня терзаете допросами, тогда как у меня отцовская кровь из сердца выступает!... Вы злить меня вытребовали... Я понимаю вас... вы все здесь князевская шайка!.. Кто не дурак, тот плут; а кто не плут, так грош ему цена.

Князев встает и тихо машет рукою по направлению к двери, давая знак всем выходить. Ближайшие к дверям купцы тотчас же один за другим выходят. Прочие, не сводя с Молчанова глаз, тоже подвигаются к двери. Молчанов же, не замечая этого движения, продолжает.

Вы понагнали во двор сюда мещанишек, из которых Князев давно весь мозг повытряс. Он их угощал через своих сидельцев. Он их стращал, что фабрики через меня позакрываются и через меня ни у кого у них работы не будет. Вы научили доброму мою жену просить на мужа... Зачем еще детей моих сюда не привели?

М а р ь я   П а р м е н о в н а (проходя во внутренние комнаты). Нечего тебе здесь детей вспоминать.

М о л ч а н о в (Колокольцову). А вы! вы... голова, товарищ мой, вы с учеными, с поэтами водили дружбу. Социалист вы были, народник... славянин вы... вы из-за чего подличаете? Из-за того, что Фирсовым радетельством попали в головы... Простите вы меня, вы... вы не голова... а черт вас знает, что вы... (забываясь) вы мерзавец!

Колокольцов быстро нагинается под стол и шарит там рукою.

К н я з е в (Колокольцову). Чего вы ищете?

К о л о к о л ь ц о в. Бумага, кажется, одна упала; да это ничего... (Не разгибаясь, выбегает на двор.)

За головою один за другим выходят остальные купцы.

М о л ч а н о в. Вы расточители!.. Вы расточили и свою совесть и у людей расточили всякую веру в правду, и вот за это расточительство вас все свои и все чужие люди честные — потомство, Бог, история осудят...

Князев уходит в среднюю дверь и запирает ее за собою.

Не расточителем, а стяжателем великим буду... если Бог поможет мне хоть все, хоть до последнего алтына все отдать тому, кто бы сумел вдохнуть живую душу в грудь моим, открытым всякому пороку, детям!..

А н н а   С е м е н о в н а (проходя во внутренние комнаты). А для чего же сказано: остави останки младенцам своим? (Уходит.)

М о л ч а н о в. Они богаче будут, оставшись нищими, да не с такой волей слабой и не с таким ничтожным сердцем, какое тут (бьет себя в грудь) — какое тут у их несчастного отца! (Бледнеет и падает без чувств в кресло.)

Д р о б а д о н о в (сидевший до сих пор с опущенною головою во все время монолога Молчанова, быстро вскакивает). Что это? (Испугавшись.) Все ушли! (Вскакивает и сильно хватает Молчанова.) Иван Максимыч! Не время спать! (В ужасе.) Он сомлел... Что делать, Господи! (Бросается к двери.) Га! заперта! (Толкает дверь, но она не подается.) Мы здесь в ловушке! (Кидается к Молчанову, схватывает его, бесчувственного, и тащит перед собой к окну.) Приди, приди в себя! Через минуту кончат суд и нет спасенья!

М о л ч а н о в (растрепанный). А!., что такое? лес...

Д р о б а д о н о в (открывает окно, через которое тотчас же врывается гул большой толпы; он держит Молчанова под плечи перед окном и кричит громко). Народ! мир! люди, на ком есть крест! кто в Бога верует! глядите: это человек... (Замечая, что его не слышат, бросает Молчанова в кресло.) Не слышат! (Бежит с размаху в запертые двери и растворяет их. Пауза.)

ЯВЛЕНИЕ 10

М о л ч а н о в (один, приходя в себя). Что?.. Где Калина Дмитрич? Все ушли... (Схватывает себя в отчаянии за голову.) Что это было? (С увеличивающимся ужасом.) Я их бранил, я вел себя как мальчик...

За сценой слышен голос Дробадонова: "Спросите совесть: что кому он злое сделал".

Пойду им в ноги кинусь... ведь осудят... (Прислушивается.) Калина Дмитрич говорит! (Падает на колени.) Великий Господи! когда судили Гуса, соловей запел, и чье-то сердце дрогнуло от этой песни, — неужто же их и человеческое слово не тронет!

Слышен вдруг громкий шум снаружи и голоса: "Врешь! знаем мы! ты не учитель нам: нас Фирс Григорьич не обманет". Свист, гам и озлобленные крики: "Вон мускательщика! Вон Дробадонова!" Несколько рук вталкивают сильно растрепанного и помятого Дробадонова в двери.

ЯВЛЕНИЕ 11

Молчанов и Дробадонов.

Д р о б а д о н о в (в совершенно разорванном сюртуке влетает на сцену от сильного толчка сзади). Ух! (Оправляется.)

М о л ч а н о в (быстро вставая и схватывая Дробадонова за руку). Что?

Д р о б а д о н о в. Опека.

Молчанов падает в обморок. Дробадонов поднимает Молчанова, расстегивает его жилет и дает ему со стола стакан воды.

ЯВЛЕНИЕ 12

Те же и служанка.

С л у ж а н к а (вбегая на стук от падения Молчанова). Что это здесь упало, Калина Дмитрия?

Д р о б а д о н о в. Что упало, то подняли.

С л у ж а н к а. Что ж тут случилось?

Д р о б а д о н о в. Деревня мужика переехала. Пошла, принеси мне иголку с ниткою, да поздоровее.

Служанка уходит.

ЯВЛЕНИЕ 13

Те же и Князев (входит с палочкою) и все, которые выходили с ним на суд, кроме женщин.

К н я з е в (тихо Колокольцову). Обирайте руки-то, не расходившись.

К о л о к о л ь ц о в. Не расходитесь, господа! Прошу сейчас же подписать приговор!

Минутка кладет бумагу на стол, и начинается подписыванье. Подписавшиеся отходят и садятся. Молчанов в это время поднимается, открывает глаза и сидит в остолбенении.

К н я з е в (на авансцене). Про что ведь говорил?.. Молчанов-то, я говорю, про что говорил? Смех! Ха-ха-ха! Только задень их, сейчас дурь замелят. Даже про историю... Ну скажите вы, пожалуйста, кто же этой парши у нас бояться станет?.. Сам себя осудил! (Вынимает из кармана маленькую бомбоньерку, достает из нее пастилку и сосет.) А Дробадонов-то как было вырвался... Хи-хи-хи... Нет, это, брат, не то! Тебя за добродетели твои, за справедливости могут чтить, кто хочет... а тут на голодном брюхе музыка построена, а не на справедливости... Хе-хе... Я слово чуть одно сказал, а подголоски подхватили, что ты корысть имеешь в том, чтоб стали фабрики, ну и... на кулачьях вынесли... Но он уж начал не жалеть и самого себя: такие люди в обществе негодны. (Сердито оборачивается и громко.) Купец Калина Дробадонов!

Д р о б а д о н о в (подписываясь). Пишет.

К н я з е в (с иронией). Что? от мира, видно, не прочь.

Д р о б а д о н о в (кладя перо). На мир не челобитчик.

К н я з е в. А? (Подходит и смотрит в бумагу.) Опять "кипец". (Минутке.) Читай!

М и н у т к а (берет бумагу). "1867 года, мая..."

К н я з е в. Не все, а суть одну читай.

Входит служанка и подает Дробадонову иголку с длинной белой ниткой. Дробадонов садится на видном месте и начинает зашивать свой разорванный народом сюртук.

М и н у т к а. Мм... м... м. "А посему приговорили: признать его, Ивана Молчанова, на основании всего вышеизложенного, злостным расточителем

Молчанов быстро приподнимается.

и, в ограждение разрушаемого им благосостояния жены своей и двух малолетних детей, устранить его от права распоряжения своим имуществом и сдать оное в опеку благонадежным людям..."

М о л ч а н о в (перебивая). Что? что такое?

К н я з е в. В опеку. В опеку тебя приговорили.

М о л ч а н о в. Нет! Этого не может быть!

К н я з е в (сося пастилку). Ну да, не может.

М о л ч а н о в. Да где ж был этот суд?

К н я з е в. Вот видишь, за руганьем-то ты не видел, как и овин сгорел.

М о л ч а н о в. Тут разговоры одни шли.

К н я з е в. А разве в чем же суд, как не в разговоре? Ты все парламентов смотришь; а у нас это просто.

М о л ч а н о в (перебивая). За что же, господа!.. За что в опеку? Помилуйте! мне тридцать лет...

К н я з е в (ворочая во рту пастилку). Хотя б и триста; а мир тебя ребенком признал.

М о л ч а н о в. Господа!

Все тупятся и смотрят на Князева.

Фирс Григорьич! За что ты целый век меня преследуешь? Пусти меня на волю — я уйду! Или ты, может быть, униженья моего хотел?.. (Падает перед ним на колени.) Смотри, я здесь при всех перед тобою на коленях... прости меня... прости меня... в моей перед тобою невинности! прости! (Кланяется в землю.)

К н я з е в (проглатывая конфетку). Вот так-то бы давно, сынок! Не гордыбаченьем у старых людей берут, а почтением. А вы все, молодость, цены себе нынче не сложите. Мы, дескать, честь свою и гордость выше всего ставим; а все это вздор, ваши и честь и гордость! Пока лафа вам — ходите, как павы, хвост раскинувши, а сунет вас клюкою хороший старичок — и поползете жабами. Нехорошо так, друг!.. Ведь вот теперь смирился пылкий Шлипенбах — стоишь передо мною на коленях, и в этом умный человек тебя не покорит. Ты знаешь, перед кем стоишь; не пню почтенье отдал. (Кладя ему на голову руки.) Ну, Бог тебя простит. Теперь вот попроси людей, чтобы тебя простили за грубости.

М о л ч а н о в. Простите. Я себя не помнил!

В с е (разом). Бог простит.

К н я з е в. Нельзя так, друг, не помнить. Ну да уж это прощено. (Минутке.) Читай, Минутка!

М и н у т к а. "И опекунами к имению Молчанова назначить жену его Марью Парменовну и с нею вместе соопекуном отца ее, купца Пармена Мякишева; а как сей Мякишев на сходе от такой обязанности отказался, то вместо его (откашлявшись) поручить сию должность с полною за целость имущества ответственностию

Молчанов встает с колен и остро смотрит на Князева.

купцу Фирсу Григорьевичу, Князеву". Иван Максимыч, подпишитесь, что вам объявили! (Подает Молчанову перо.)

М о л ч а н о в (не принимает пера и вовсе не замечает Минутки). Ты! ты!., ты мой опекун! (Бросается с азартом на Князева. Общее движение в защиту Князева.)

К н я з е в (поднимая палочку против лица Молчанова и позируя). Иван Максимыч, не шали!.. У нас, дружок, для этаких хватов есть упокойчик темненький, в смирительном. (К обществу решительно.) С согласия моей со-опекунши, сегодня объявляю всем словесно, а завтра пошлем в газетах напечатать, чтобы Молчанову ни от кого никакого доверия не было и никаких его долгов, ни векселей и ни расписок мы принимать не будем.

ЯВЛЕНИЕ 14

Те же и Анна Семеновна.

А н н а   С е м е н о в н а. Господа, прошу покорно закусить! (Все кланяются.)

К н я з е в (спокойно). Адмиральский, господа, ударил. Пора и закусить. (Уходит. За ним уходят все, оставляя в комнате Дробадонова и Молчанова.)

М о л ч а н о в. Калина Дмитрия! что ж это?

Д р о б а д о н о в. А ты б поболее бесился.

М о л ч а н о в. Неужто ж это не во сне, а вправду?

Д р о б а д о н о в (окончив пришивание, закалывает в спинку кресла иголку). Да, Фирс Григорьич молодец! И не один я его похвалю, а и черт, и тот его похвалит. (Идет к дверям, куда все вышли во внутренние покои.) Пойду смотреть, как запивает мир, поевши человечины.

М о л ч а н о в (останавливая его восклицанием). Калина Дмитрия!

Д р о б а д о н о в (оборотясь). Что?

М о л ч а н о в. И ты... и ты... ты, честный человек... один, которому я с детства верил... и ты своей рукой подписал!

Д р о б а д о н о в. Иван Максимыч, ты вправду, знать, не знаешь, что такое мир? Спроси о нем мои бока. Редко я на него хожу, а все ж это им не первый снег на голову... Один на мир не челобитчик. Тверез ты или пьян, все говорят, что пьян: ступай и спать ложись, а то силком уложат.

М о л ч а н о в. Ты подписал! ты подписал!

Д р о б а д о н о в возвращаясь к Молчанову на авансцену и показывая обеими руками на свою фигуру). Велик и силен кажется тебе купец Калина Дробадонов?.. а мир ядущ: сожрет, сожрет и этого с кишками. (Быстро поворачивается и уходит.)

ЯВЛЕНИЕ 15

Молчанов и Марина (которая входит со двора, тщательно закутавшись большим платком, осматривается и, сбросив одним движением платок, быстро подбегает к Молчанову).

М а р и н а. Иван Максимыч!

М о л ч а н о в (вздрогнув). Марина! Бог с тобой! Зачем ты здесь? (Стараясь выпроводить ее.) Беги отсюдова! беги скорей! беги!

М а р и н а. Не бойся. Я видела в окно: все за столом сидят. Я за тобой пришла, чтобы ты не оставался здесь.

М о л ч а н о в (тревожно и как бы не сознавая, что говорит). Нет... мне отсюдова нельзя... Я Фирса жду...

М а р и н а (решительно). Вздор говоришь! Иди! Тебе не нужно больше видеть Фирса!.. Идем!., идем!..

ЯВЛЕНИЕ 16

Те же и Марья Парменовна (очень раскрасневшаяся, с алыми губами, выходит из внутренних покоев; она полупьяна. Увидев Марину, она тихо крадется к ним и становится сбоку Гусляровой, не замеченная ни ею, ни мужем).

М а р и н а (Молчанову). Не будь ребенком. Не злобься и не ползай... Скорей, одной минуты не теряя, в Петербург, ищи суда... В судах, в сенатах не найдешь защиты, — к царю иди... пади к его ногам, скажи ему:

Молчанов, слушая ее, поднимается со стула.

Надежа, защити! я умален до возраста младенца! будь Бог земной — создай меня во человека... Идем! Я буду стоять перед тобой и молиться, чтобы Господь управил сердце государя. Идем, идем! что бы ни встретилось, живые в руки не дадимся!

М о л ч а н о в (дрожа повторяет). Я умален до возраста младенца... Будь Бог земной — создай меня во человека!.. (Бежит.)

М а р ь я   П а р м е н о в н а (хватался за платье мужа). Куда? куда? Я ведь все слышала... Нет, я его не отпускаю.

Марина быстро выпроваживает Молчанова одним движением за двери, а сама схватывает Марью Парменовну сзади за локти и, перекружив ее три раза около себя, сажает на пол и убегает.

ЯВЛЕНИЕ 17

Марья Парменовна и Анна Семеновна (входит совсем пьяная и красная, как пион).

М а р ь я   П а р м е н о в н а (сидя на полу, с улыбкою). У-у-ух, как вся земля закружилась!

А н н а   С е м е н о в н а (покачнувшись). Это тебе с хересу... У меня и у самой кружится...

Занавес падает.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Парк при загородном доме Молчанова. Между множеством деревьев вправо в одной куртине заметно старое, толстое дерево, в котором сбоку виден лаз в большое дупло. Вечереет.

ЯВЛЕНИЕ 1

Марина и Дробадонов (сидят на дерновой скамье под старою липою).

М а р и н а. А ты думаешь, я сама спокойна? Знает про то только грудь моя да подоплека, как я верю в хорошее.

Д р о б а д о н о в. А я опять скажу, не про что много и беспокоиться. Я для того и приговор подписал, чтобы и спора из пустого не заводить. Сегодня вы с Иваном Максимычем выедете; через четыре дня в Питере, и дело это нам только за смех вспоминаться станет.

М а р и н а. Все не про то ты говоришь. Опеку снимут, разумеется. Ну, а дальше что ж?

Д р о б а д о н о в. Да дальше то ж, что было...

М а р и н а. Славное житье!.. А все я виновата: сколько любила, вдвое того погубила.

Д р о б а д о н о в. Не было в его жизни и до тебя много путного: души он честнейшей, да не строитель, по правде сказать. Так бы, прямою дорогой, да с прямыми людьми, он бы еще жил ничего; а тут, чтобы у нас, промеж нашим народом жить, надо, чтоб шкура-то у тебя слоновая стала. Тогда разве вынесешь. А ему где это вынесть: с него со всего кожа-то совсем словно содрана; к нему еще руку протягивают, а уж ему больно — кричит. Наш народ деликатности не разбирает, и этак в нем жить невозможно.

М а р и н а. А главней всего, что все спуталось да перепуталось. Чтоб в нем душу поднять, я его тешила тем, потому что имя государя в такую минуту много значит. А просить — как просить? (Конфузясь.) Это хорошо с чистой совестью и к царю и к Богу, а мы... Как он против своего закона, как и я... (Махнув рукой.) Где еще тут и рот разевать!

Д р о б а д о н о в (вздохнув). То-то пузо-то у нас все в жемчуге, а сзади-то и у тех, которые чище-то, и то на аршин грязи налипло. О-их-хе-хе-хе-хе... Ну, да нечего и беспокоить государя: уповаю несомненно, что все это и так, по закону сделается.

М а р и н а (задумчиво). Надо уж было ему одному-одинешеньку жить; не путаться, не запутываться, чтобы не за что брать его было.

Д р о б а д о н о в. Разумеется, так бы лучше было; да ведь и одному с горем тож нерадостно.

М а р и н а (живо). А ты думаешь, что когда б не горе его, так промеж нас что-нибудь сталось бы? Ни в жизнь жизненскую! Горе это его меня ко всему к этому и вывело. Все было слышу, такой он, сякой, негодящий. Жена сама корит: уж что ж тут — стало быть, либо жена непутящая, либо это все правда? Вот и пойдет вспоминаться, как мы детьми, бывало, играем... В мужа с женой, бывало, всё играли (сквозь горькую улыбку)... не знали, что не муж с женой из нас будет, а чертово радовище... (Утирает тихо слезу.) Ах, какое чудное было дитя! Я такой доброты, такой нежности с той поры ни в одном ребенке не видела.

Д р о б а д о н о в. А вот эта нежность-то на нашем народе, видишь, чем сказывается. Сам нежен, да и от других все нежности ждет. А нету ее — он сейчас на дыбы.

М а р и н а. Он простодушный.

Д р о б а д о н о в. Простодушный!.. А это тоже не везде кстати. Нас ведь этим не удивишь. У нас будь прост, рубашку скинь, — скажут, может еще крест серебряный есть на шее — его подай. У нас требуется, чтобы человек был во всеоружии своем, а не простоквашею да нетерпячкою. Это все ему еще белою соской рыгается.

М а р и н а. А все, будь у него в семье все как следует... Не таких, да и то берегут, ни до срама, ни до позора ни до какого не допускают.

Д р о б а д о н о в. Разумеется. Если бы ты бы жена-то его была, ну ты бы его сберегла и понежила и не допустила до этой несносливости. Так что ж, и тут ведь опять, и в этом деле ему его белая соска мешала. На тебе надо было жениться, надо было половину гамзы потерять. Он женился на той, которая у него все взять норовит.

М а р и н а (не слушая). Чудное было дитя!.. Я, как оса, так и росла такая ехидная. Бесстыжая была я девчонка, заведу его, бывало, куда-нибудь в ров или в сад далеко и прибью. (Утирает глаза.) Ежели есть что у него — отниму, — он все было терпит... А раз покойница мать увидела, как я его толкла на грядах, да есть не дала мне за это, и он есть не стал... ну, скажи ты пожалуйста!.. (Плачет.) Взрыдался, всплакался: "Мою Маринушку! мою Маринушку! не обижайте мою Маринушку!.." Ах, чудное было дитя! ах, дитя было чудное!.. Ах! (ударяя себя в грудь) ах! когда б знали... вы, как я его любила!.. Мне десятый годочек ишел, когда его в Петербург увозили... я себя не помнила, что со мной было. Фирс с ним в карете сидел; а я все догнать их хотела... бежала, бежала, пока ямщик кнутом чуть глаза все не выстегал... ножонки подкосились, как цыпленок в пыль и упала.

Д р о б а д о н о в. То-то, дитя, не след, видно, нам, пешеходам, гоняться за теми, что ездят в каретах.

М а р и н а. Милый! хороший мой! смысл-то во мне какой в ту пору был? Я и через шесть-то лет, когда их венчали с Марьей Парменовной, не умнее была: сквозь народ в церковь пролезла, да о бок с ним становлюсь, чтобы будто мне с ним это венчание пето... Да и, кроме того, я скажу тебе, я ведь какая-то порченая, что ли: ни жизни, ни смерти мне нет, пока не добьюсь того, что в голову вступит. Из чужих краев когда он вернулся, я ведь уже тогда три года замужем была... В эту пору мы мельницу в Балках держали... Услыхала я, что он вернулся, что его здесь все злосудят опять, — вот словно могилу мою разрывать начали: так встосковалася. О полудне, как жар, бывало, нахлынет, разморит всех, спят, а я уйду тихонько под скрынь, где вода бьет с колес, — и веришь ли — кто-то со мною там все говорил... и я не боялася этого говора... я сама говорила о чем-то... Чародейкою стала... в грозу с серебра умывалась, чтобы ему полюбиться... в страшную бурю бегала в степь его по ветру кликать... (в экстазе) и один раз... Это ночью случилось под Ивана Купала... мужа не было дома... о полуночи буря такая поднялась, что деревья с кореньями на землю клала... Темень и грохот этот душили меня. Я горькими слезами плакала, о чем — и сама я не знала... и тут в лицо мне все что-то из-за плеч, то с одной, то с другой стороны, взглянет... Я сорвалась с постели. Не помню, куда бежала, а только его все звала и... (вздохнув) и тут он пришел... На охоту ходил; сбился с дороги... (Поникая головою.) Ни жизни, ни смерти себе не чаяла, пока с ним, как хотела, не свиделась... Спознавалися сладко, а теперь тяжело расставаться... (Восклоняясь.) Калина Дмитрич! скажи мне: нам надо расстаться?.. Скажи?.. Ведь это, ведь все через меня поднимается вьюга? Ему было бы легче, когда б я, лиходейка, на шею ему не повисла... Не вкусивши любви, не так к ней манится... Он бы к детям ютился. — Правда? Калина Дмитрич!.. Калина Дмитрич!., да что ж ты молчишь!

Д р о б а д о н о в. Что, дитя, говорить против правды?

М а р и н а. Ты посоветуй, как быть мне?

Д р о б а д о н о в. Советовать надо, когда человек в заблужденье; а тебя Господь сам ведет к чему-то чудному, так уж не человеку тут учить, когда он сам твоей души огненным перстом своим касается.

М а р и н а (строго). Слушай! Пока его судили, — я над собою суд сотворила. Господь вправду был в душе моей... Наш путь, которым мы идем, кривой; а по кривой дороге вперед ничего не видно. Все это я решила кончить. Я с ним, как сказано, поеду в Петербург... поеду для того, чтоб поддержать его теперь... а там, как он с делами справится, я скроюсь... пропаду... со слуху сгину... Он попечалится; тоска в делах пройдет... а мне...

Д р о б а д о н о в (перебивая). Постой, постой, не части так часто. Помысел твой — помысел великий! От Бога к нам, не от сластей земных такие помыслы нисходят; а с даром Божьим бережливо обращайся. Ты говоришь: "что мне!" то есть тебе-то что? Ты сама о себе не думаешь; а в воле Божьей, чтоб всем было добро и никому зло. Ты пропадешь, и слуху о тебе не будет. Ведь это ты ему по всякий час упрек создашь! Где ты? что сделалось с тобою? Быть может, в воду бросилась из-за него или бродягою непомнящей пошла в Сибирь по пересылке?.. А может, и того еще хуже... вступит, пожалуй, в сердце, что, может, ты и любви-то его не стоила... Этого с душой человеку перенести невозможно. Нет, друг, не пропадай, живи ему в подкрепление! Не бегай от любви. На что? В любви Господь нам указал спасать друг друга! (схватывая ее за руку) но сотвори свою любовь во благо... Ты за его детей теперь в ответе! Его жена безумная законов ищет... да что закон в семейном деле может помогать! Она о деньгах упадает... да что ж в тех деньгах детям, когда нет сеятеля с ними, который сеял бы живое слово в их малые души? Ты только уразумей, что значит отец? Про птичье молоко хоть в сказках говорится, а отцовского слова довечного дитя и в сказке не услышит.

М а р и н а (падая на грудь Дробадонова). Детки, детки! Ах, как мне жалко их!

Д р о б а д о н о в. Усугуби ж для них свою любовь к отцу. Любовь не разлучит отца с детьми: то грех, то сласть земная разлучает. Воздвигни свою любовь превыше этой сласти; его своим примером склони к тому же. Расстаньтеся, но пусть он знает, что ты жива, что с тобою ничего худого не сталося и — главное — что ты любишь его. Это большая сила несчастливому человеку. Не отрекайся от своей любви, зане я знаю, что любовь твоя, слезой твоей омытая теперь, будет безгрешна! (Пауза.) Встань, голубица, встань! через час надо вам ехать. Он там бумаги уж все приготовил. Теперь время удобно: поди к нему с ласковым словом, с открытым лицом. Если и тяжко на сердце, как я и ожидаю того, — терпи... виду не дай, что страдаешь... Будь весела, если можешь, о чем попало говори, будто как это даже и в раздумье тебя не вводит. Слышишь, моя детка?

М а р и н а (восклоняясь и отирая слезы). Нет, нет! не бойся: я сердца не выдам. (Закрывает глаза платком.)

Д р о б а д о н о в. Иди ж! Слезы твои будут в радость тебе... Детей его мать с бабкою учат тебя проклинать, а ты научи их благословить тебя. Их детское сердце и теперь уж, может, слышит, как твое сердце для них разрывается; а вырастут они, их почтению к тебе меры не будет. Ты счастливица в женах: твой рай сегодня начнется, как только ты вымолвишь слово...

М а р и н а (сквозь рыдания). Дети, дети! я отдаю вам вашего отца! (Быстро убегает.)

ЯВЛЕНИЕ 2

Д р о б а д о н о в (один). О лебядь белая!., о лебядь чистая!., о лебядь прохладная!.. (Задумывается.) Нет! Не в любви людская погибель, а в том, что мала людская любовь на земле, что не выросла она еще на вершок выше звериной. (Задумывается и садится. В это время за сценою слышна приближающаяся песня.) Уж пошабашили фабричные. Пора! (Встает.) Надо им до свету добраться до станции, чтоб взять почтовых; а ночь-то вся нынче с воробьиный нос. Бог знает, все чего-то сердце замирает. Спаси их Господи: они теперь на твой правдивый путь готовы! (Идет и встречается с фабричными.)

ЯВЛЕНИЕ 3

Мастеровой Павлушка Челночек; старый ткач Спиридон Обрезов; приезжий парень и фабричные (выходят неспешными шагами).

Ч е л н о ч е к (играет на гармонии и поет).

Ах, когда бы эту кралию
Подержать бы мне за талию.

(Встречаясь с Дробадоновым, снимает шапку и кланяясь.) Здравствуйте, Калина Дмитрич.

Ф а б р и ч н ы е (все кланяются и несколько голосов). Наше почтенье, Калина Дмитрич!

Д р о б а д о н о в. Спасибо вам. Здравствуйте, ребятки! (Уходит.)

Все подходят к скамейке, с которой встал Дробадонов, и располагаются на ней, кто сидя, кто полулежа.

Ч е л н о ч е к (поет).

Ой, что же вы, ребята, приуныли?
Иль у вас, ребята, денег нету?

О б р е з о в (Челночку). Или еще, пустая голова, не все песни перезевал!

П р и е з ж и й   п а р е н ь. А кто это у вас такой, что с нами сейчас сустретился?

О б р е з о в. Приятель хозяйский, купец Дробадонов. По душе и по совести первый человек у нас в обществе.

П р и е з ж и й. А собою на вид сколь ужасен.

Ч е л н о ч е к. Капидон; это он тот самый и есть Дробадон Дробадоныч Дробадонов, что, сказывали, что с одной стороны на медведя похож.

П р и е з ж и й. Скажи, антиресный какой! А должно еще того антиресней, что за супруга под пару ему пришлася?

Ч е л н о ч е к. А он у нас буки ер — кавалер, еще женишок по сию пору.

П р и е з ж и й. Неужто не женат? Это уж по купечеству не годится без хозяйки.

Ч е л н о ч е к. А неш их мало у нас по городу, хозяек-то? У нас из эстого просто.

О б р е з о в. Что ты это все врешь-то? Кто это про Калину Дмитрича сказать может?

Ч е л н о ч е к. Я совсем и не про него, а так говорю, что у нас насчет женского пола все по-душевному, по простоте. Надоть было обществу по-настоящему воспитательный дом, как в Петербурге, построить; ну да у нас про то покудова в слободе сталоверы: что угодно детей берут, только сдавать поспевай.

1-й ф а б р и ч н ы й. А то тоже в колодезь — так и там они каши не просят.

Ч е л н о ч е к. Ну, это только Князеву такую механику подстроили, потому по-настоящему из-за чего у нас их губить, когда сталоверы сколько хочешь берут и в свою веру крестят; а уж это в колодезь — это не иначе, как на злость сделано, и я вот, рука отсохни, знаю, что больше никто другой это сделал, кроме как бабушки Дросиды Аленка.

1-й ф а б р и ч н ы й. И поделом ему, Князеву-то.

2-й ф а б р и ч н ы й. Хоть бы и вдвое он поплатился, не жаль бы его.

Ч е л н о ч е к. Да он, небось, и не поплатится. Что ж ему такое, что в его колодце ребенка нашли? Колодезь на улице — не мало кто мимо его ходит. Самого б его если б туда головою...

П р и е з ж и й. У вас, я вижу, этого Князева терпеть не могут.

Ч е л н о ч е к. Не могу-ут! С чего так, милый человек, не могут? Нет, брат, у нас мир-то того доброго короля стоит, что всем восхотел в своем королевстве угождение сделать. Докладают ему: пусть, говорят, пресветлый король, в нашем королевстве хоть разбойникам худо будет. Нет, на что же, говорит, их обижать: кто ж, говорит, у нас посля того без них людей будет резать? (Хохот.)

О б р е з о в. Шут его знает, что он только мелет, пустомеля!

Ч е л н о ч е к. Я, братцы, в Питере жимши, раз в Лександринском театре видел, как критику одну на купцов представляли. Выставлен бедовый купец; ну а все ему против нашего Фирса Григорьича далеко. Тот все с бабами больше баталь вел; а гусар его на пароме обругал, он так и голосу против него не выискал. Ну а наш ведь, одно слово, во всей форме воитель. Я в прошлом году, как у головы приезжий чиновник обедал, за столом прислуживал, так подаю кофей, а они меня не видят, потому что разговор у них неприятный. Чиновник говорит Фирсу: "Я, говорит, ясно удостоверился, что вы, Фирс Григорьич, здесь точно помещик на поместье сидите; все здесь по вашей дудке пляшет: все торги или выборы, какие бывают, то это только проформа одна... все вы кому хотите сдаете, кого вам нужно на общественные места сажаете"... А он сейчас этак спокойно взял его, этого чиновника, вот этак за пуговку, крутит ее, эту пуговицу, промеж пальцев, да и говорит: "Охота вам, говорит, ваше превосходительство, этакому вздору верить; вот мне, говорит, ваше превосходительство, один человек тоже за верное сказывал, что вы изволите взятки брать, так разве я этому верю?" Чиновник так и сел. (Хохот.) Одно слово, кабы этому нашему Фирсу Григорьичу да хвост приладить, так и собаки не требовается. (Хохот.)

О б р е з о в (вздохнув). Одно слово, за наши грехи у нас Терехи дьяки.

В это время по сцене проходит тихо Алеша Босый и скрывается в своем дупле.

П р и е з ж и й. Это что за человек?

1-й ф а б р и ч н ы й. Купец был, да, тонувши, тронулся в уме.

П р и е з ж и й. Скажите, страсть какая!

1-й ф а б р и ч н ы й. Он смирен: никого не трогает. Облюбовал вот сад хозяйский, вон там в дуплище и ночует. Не любит только, если к нему подойти туда изнавести, и то не сердится, а с перепугу обхватит и держится, что никак не оторвать его. Все думает, что тонет.

Ч е л н о ч е к. А я опять, ребята, к Фирсу. Что я на него, братцы мои, только, в Питер ездивши с ним, насмотрелся! Молодчина! Поедем, бывало, на бал куда или в маскарад: я сижу с шубой на лестнице, — смотрю, что ни лучшую какую барыню, француженку там или англичанку, мой Фире Григорьич и тащит; а какую пониже сортом — Иван Максимы?. Привезут их домой, и уж тут такое колыванье пойдет, что аж чертям ужасно — ничего не пожалеет для женщины. "Что, говорит, вы вулеву? Потому вулеву вы, говорит, так вулеву; а не вулеву, так и как хотите". — "По болоту, говорит, охотиться хочу, амазонкой". — "Делай, говорит, нам, Пашка, болото". Ну и лей на пол шампанское по самые щиколотки. "Будь, говорит, лягашом, запей", — я лягу и локчу, а она смеется. Скусное вино — прелестное. (Обтирает губы.) А наутро, глядишь, Иванушко, хоть молодешенек, да головы не поднимет, а этот соколом встрепенется, подкрасится, подфабрится, взденет фрак и пошел к министрам там да к сенаторам дела обделывать. Устали ему никогда нет.

1-й ф а б р и ч н ы й. Да и посейчас он такой.

Ч е л н о ч е к. Ему, брат, так кукушка накуковала: ему, пока под святые положат, перемены не будет.

1 -й ф а б р и ч н ы й. Он и помрет-то, так его не сразу похоронишь.

2-й ф а б р и ч н ы й. Да одно слово — анафема.

3-й ф а б р и ч н ы й. Разбойник.

4-й ф а б р и ч н ы й. Блудник и душегубец.

Ч е л н о ч е к. А что про блуд, так вы это и оставьте! Это вот этот змей, что в сказке сказывается, что из озера выходил, да что ни есть всех первых красавиц-то себе забирал, — это вот он самый и есть.

О б р е з о в (тихо). А не к лицу б уж бабушке девичьи пляски.

Ч е л н о ч е к. Ну, это ты напрасно его, дядя, бабушкой-то зовешь! Он еще как ястреб: зацелует курочку до последнего перушка. (Понизив тон.) Он, вот видите, ноне все бросил и за Мариной Николавной попер... уж это он от нее теперь ни в жизнь свою не отстанет.

О б р е з о в. Врешь ты, дурак, не такая Марина Николавна.

Ч е л н о ч е к. Да уж какая она ни будь, от него не отвертится. Ни одной ведь такой еще не было. Он уж, я знаю, он чего захотел, так он ведь не ест, не пьет, глаз не сведет, а все думает, и уж тут вот скажи ты ему, что его смерть за это ожидает, пусть вот море целое перед ним разольется, он так и в море полезет. А опять же и то сказать, что ведь и Господь бабу из кривого ребра создал: никто ведь и за нее вперед отвечать не может.

Г о л о с а   ф а б р и ч н ы х. Не такая Марина Николавна.

Ч е л н о ч е к. Опять же таки я ведь ничего в ее обиду не сказал. Я так говорю, что кто знает, что бабе на ум придет. Вон мне в Петербурге сказывали, что там одна барышня арапа родила. (Хохот.) Чернищий-пречерный, говорят, родился, и как только родился, сейчас как гаркнет по-черкесски: я, говорит, в вас пынжал пущу! Окрестили в нашу веру — перестал.

2-й ф а б р и ч н ы й. Да, за женщину как поручиться!

Ч е л н о ч е к. То-то и дело. Кто ее знает, что и от нее отродится. Ведь вот с хозяином проклажается же. (Насмешливо.) Может, разве, что у них. промеж себя ничего опричь такой любви и нетути.

2-й ф а б р и ч н ы й. Это никак невозможно.

Ч е л н о ч е к. Ну, это тоже опять нельзя сказать, что невозможно. У господ есть такая ухватка, чтоб вдвоем черта дразнить. Сядут, обоймутся, да: "ах, как я вас!.." а та: "ах, сколь я сим счастлива!.." (Хохот.)

1-й ф а б р и ч н ы й. Вот и у хохлов безмозглых тоже такая мода.

Ч е л н о ч е к. Да, да, да. Жил я у князя Репнина, в Полтавской губернии, в имении, тоже видал это: сядут хохол с хохлушкой где-нибудь над овражком или над рекой, да и заведут (пародирует): "Не помогут слезы счастью"... а естественного ничего.

1-й ф а б р и ч н ы й. У нас этого нет.

Ч е л н о ч е к. Как можно! (Сплюнув.)У нас из эстого просто.

О б р е з о в. Что вы всё про какой вздор мелете! Вот уж сколько раз я заметил, что где только этот Пашка замешался, там уж добрых речей не дожидайся. Давайте лучше про дело-то потолкуем. Иван Максимыч ведь сейчас придет и спросит, что же мы артель, что ли, составим? Надо это порешить. Он так хочет, чтобы всех приставников, что за материалами смотрят, прочь. Сами, говорит, устройте, чтоб нечего за вами смотреть было, и как воровства не будет, я вам процент дам.

1-й ф а б р и ч н ы й. Какой такой процент?

2-й ф а б р и ч н ы й. Это не слыхано.

О б р е з о в. Да ведь вам в толк об этом Иван Максимыч рассказывал.

1-й ф а б р и ч н ы й. Поняли мы! да ведь кто его знает.

2-й ф а б р и ч н ы й. Опять как же ты за других поручишься, что он не украдет?

Г о л о с а. Это никак невозможно.

О б р е з о в. Да с чего кто красть-то станет, если друг за друга поручимся?

1-й ф а б р и ч н ы й. С чего? Мало ли с чего кто крадет!

П р и е з ж и й. Иной привычку такую имеет, что к этому привержен.

2-й ф а б р и ч н ы й. А есть такие, что просто со скуки крадут.

Ч е л н о ч е к. Да это что про то толковать! без этого никак невозможно.

О б р е з о в. Что ты это врешь-то! Почему это невозможно?

Ч е л н о ч е к. Потому, что мы в этом деле вроде как порченые: даже кому и не нужно, не своей охотой крадет.

О б р е з о в. Эка дура, что городит! Да ты сам-то русский или турка?

Ч е л н о ч е к (вздохнув). Я не русский и не турка, а из Питера фигурка.

О б р е з о в. Да турецкое у тебя и рассуждение.

Ч е л н о ч е к. Нет, дядя, я знаю, что это тоже неспроста, а по благословенью делается.

О б р е з о в. От кого ж это могло быть такое благословение, чтобы красть?

Ч е л н о ч е к. От странника. Ходил такой странник по свету и был уловлен от дванадесяти язык и пропят на древе, и никто за него не заступится. Вот как он на древе начал томиться, и начали люди приходить к нему с жалостию, чтобы спасать его. Сунулись первые немцы, потому без них и вода не освятится, их везде спрашивают. "Господине честной, говорят, хочешь ли, мы тебя отторгуем?" Он покивал на них головою и говорит: "Ступайте, торгуйте себе целую жизнь". Так они по этому слову его завернулись и пошли, и всё торгуют, и до века всем торговать будут. Тут сейчас французы, народ этакой верткий. "Господине честной, давай, говорят, мы тебя отвоюем". — "Ступайте, говорит, воюйте себе целую жизнь". Таки они всё и будут целый век воевать, и все без толку. Тогда уж наши русаки, — как они против немцев и французов, разумеется, обстоятельней, то видят, что не хочет он ни торговлею, ни отъемом спасаться. "Господине честной, давай, говорят, мы тебя уворуем". А он нам и брякни: "Ступайте, говорит, воруйте себе целую жизнь". Вот нам этого никак переступить и невозможно: мы и воруем.

О б р е з о в. О брехун, брехун! Так стало уж, по-твоему, до веку нам со всеми этими художествами и не расстаться?

Ч е л н о ч е к. Как можно до веку художеству быть? Это все до тех пор художество, пока у петербургских свинтусов в грудях живое сердце забьется. Мне один человек на Неве на перевозе сказывал: "Видишь, говорит, молодец, перед художеств академией две каменных собаки в колпаках лежат? Это говорит, не собаки, а свинтусы. Из города Фив, из Египта их привезли; с тем, говорит, их и привезли, что пока в этих свинтусах живое сердце не затрепещется, до тех пор чтоб ш-ша! чтоб ничему, значит, настоящему не быть, а будет все только как для виду". Так и Иван Максимыч, хоша он и желает это сделать, но только все это для виду будет. Да и то сказать, сам-то он еще против Фирса уцелеет ли? Не довелось бы еще скоро ему самому из-под печи поросят мануть.

О б р е з о в. А типун бы тебе на язык за это.

Ч е л н о ч е к (сухо). Да ведь это вчерне сказано: коли не нравится, и похерить можно..

П р и е з ж и й. Ноне суд не такой, чтоб такие беззакония с рук сходили.

Ч е л н о ч е к (вздохнув). Что суд! Что такое, милый человек, суд! У нас до суда заворотят тебя туда и сюда хуже мороженого. Неужли ж ты так думаешь, что если этот суд точно правый, так против его упираться будет некому? Наш брат в самый последний секунд — и тогда еще норовит штуку выкинуть, чтоб от чего следует уворачиваться. Я вот вам к примеру скажу, я в Вильне видел, как поляков вешали. Идут, бывало, который еще с фантазией, а который плачет. Ну уж как увернуться, и думки в них не видно. А наш и тут свой термин держит: все норовит на выдумки. В Крыму я, в ратниках бывши, видел, как двух мещанишек вешали, что провиянт неприятелю продавали. Так и не очень чтоб авантажно их и вешали-то — в простой деревушке, — ну только всех нас эти висельники посмешили. Спрашивает одного командир: не имеет ли, говорит, какой просьбы? — "Имею", говорит. Что такое? "А чтоб меня за шею, говорит, ваше благородье, не вешать, потому я, говорит, щекотки боюсь..." Нет, брат, хоть ежели чему и неминучее быть, так все это хоть на минутую чем-нибудь за угол заводить станут.

П р и е з ж и й. А вон это, гляди, ваш хозяин с компанией идет.

Ч е л н о ч е к (заглядывает). Он и есть. Иван Максимыч, Дробадонов и Марина Николавна. Вот ты теперь и посмотри ее: одно слово, хрящик.

ЯВЛЕНИЕ 4

Показываются вдали Марина Николавна, которая ведет за одну руку Дробадонова, за другую Молчанова. Фабричные встают и отходят в сторону.

П р и е з ж и й. Может быть, уйти нам отсюда. Челночек. Нет. У нас из эстого просто — никому гулять не заказано.

М о л ч а н о в (в пальто с дорожною сумкою через плечо). Здравствуйте, ребята!

Г о л о с а. Здравствуйте, Иван Максимыч!

Молчанов и Дробадонов садятся на скамейку.

М а р и н а. Ребятки! слетайте кто-нибудь в дом, принесите оттуда сюда столик, и самовар пусть сюда вынесут. Только живо, ребятки!

Ч е л н о ч е к (выдвинувшись впереди всех). Сейчас, Марина Николавна.

М а р и н а. Да Дейчу вели, чтобы бутыль вина прислал. Хозяин вас желает попотчевать.

Ч е л н о ч е к (живо). Сейчас. (К фабричному.) Андрюшка, дуем вместе.

Убегают. Прочие фабричные отходят далее. Молчанов снимает с плеча сумку и кладет ее.

М а р и н а. Вот видишь, Ваня, как хорошо и как легко теперь на евет смотреть. И выйдет все наше горе не к горю, а к радости. Не грянул бы гром, мы бы не перекрестились! (Живо.) Спасибо тебе, Калина Дмитрич! Десять раз я тебя уже благодарила, а еще и в одиннадцатый не погнушайся. (Подает ему руку.) Дай я тебя, Калина Дмитрич, поцелую! (Встает и быстро его целует.) Спасибо, друг наш истинный! Ты нам голову поставил на плени.

Д р о б а д о н о в. Ну легко ли — есть за и то благодарить! Слово сказать всякий скажет, не всякая только душа принять его может.

М о л ч а н о в. Нет, брат Калина Дмитрич, твоей услуги я повек не забуду. Спасибо тебе, спасибо. (Жмет ему руку.)

Д р о б а д о н о в. Теперь справляй дела, да не сердись: помни, и то на Руси у нас на сердитых воду возят.

М о л ч а н о в. Дела! (Вздохнув.) Да, буду делать дела и вернусь... и все здесь застану... (берет за руку Марину и с чувством) все постылое будет, одного милого не встречу.

Д р о б а д о н о в. А ты не сживай со света постылую, чтобы сохранил Бог милую.

М а р и н а (помолчав). Послушай, Ваня! такого уговора не было, чтобы скупать. Вот видишь, какой ты некрепкий.

М о л ч а н о в (долго на нее смотрит). Марина, за что ты меня любила? Ничего, таки ровно ничего я не дал тебе, кроме слез вместе и слез в разлуке.

М а р и н а. Не упрекай себя. Не ты в том виноват. Кто любил, тот и плакал. Она, любовь, как в песне спето про нее: "горюна любовь, слезами полита, — такова любовь на свете создана".

Д р о б а д о н о в. Слезы те минули. Теперь другое будет... Будет наша Маринушка жить тихонько, за Невой широкою; будем мы наезжать к ней в Питер в гости; встретимся, поцелуемся, разойдемся — друг о друге помолимся... доживем тихой старости, станем с клюкою под ручки друг с дружкой в церковь ходить да на твоих детей радоваться... (Ударив Молчанова по плечу.) Полно задумываться!

М а р и н а. Ваня! не весь головы.

Д р о б а д о н о в. Не вешай головы, тебе говорят. Примета скверная, если конь перед битвой голову весит.

М о л ч а н о в (приободряясь). Нет, я ничего.

Д р о б а д о н о в (Молчанову). Ну, я пойду, скажу, чтоб запрягали. Пора вам: уж совсем стемнело.

М а р и н а. Иди, вели закладывать.

Дробадонов уходит.

ЯВЛЕНИЕ 5

Те же и Челночек с самоваром в руках. За ним другой парень с чайным прибором. Всходит луна.

М а р и н а (Челночку, усаживаясь за самоваром). Вот Паша молодец! А я тебя еще впервой и вижу, как ты вернулся. Ты ведь теперь совсем заграничный сделался. Ну что ж ты делал там, за границей?

Ч е л н о ч е к. Трактир Корещенкову в Париже, Марина Николавна, становили.

М а р и н а. Понравилось тебе в Париже?

Ч е л н о ч е к. Н-ничего городишко.

М а р и н а. Лучше нашего?

Ч е л н о ч е к. Совсем не сравнивать, Марина Николавна. Гораздо нашего превосходнейше.

М а р и н а. Скажи пожалуйста! Что ж ты там что заметил такое?

Ч е л н о ч е к. Как же, Марина Николавна, не заметить! Много есть прикрасного. Как только сейчас первый шаг, как из самого агона выйдешь, сейчас надписи всякие: тут "пур для дам", тут "пур для мужчин". Прикрасно все.

М о л ч а н о в (смеясь). Ишь над чем остановился!

Ч е л н о ч е к. И обращение, Иван Максимыч, совсем другое. Запрещениев тоже меньше. (Заискивающим голосом и глядя на Молчанова.) У них, что господа, что такие, идут по улице да всё "тру-ля-ля — тру-ля-ля", — а у нас теперь Фирс Григорьич Князев даже такой строкуляр издал, чтоб даже по городу голосу никто взвесть не смел, а там все горланят.

М а р и н а. А ему что, Фирсу, ваши песни помешали?

Ч е л н о ч е к. Да так это, Марина Николавна, значит для политики, чтоб запрет от него исходил.

М а р и н а. Эх, ребята, смотрю я на вас, стыдно вас и ребятами-то звать. Залучили б вы его в темном месте, да такую б политику ему шпандарем задали... Это одному страшно, а ведь вас сколько на фабриках! на всех ведь не розыщется и со всех не взыщется. А хотя б и взыскалось! Рыло в крови, да наше взяло — вот молодцовская ухватка!

Ч е л н о ч е к. Да разве, Марина Николавна, в том? Разумеется, если б он сюда, то б... Тут ба его по кусочку не достало!

Г о л о с а   ф а б р и ч н ы х. Э, если б он здесь-то показался. — Тут ба его и решение!

М а р и н а. Ну, это я шутила. (Подавая Молчанову чай.) А ты опять заневестился, голову нуришь! Ваня! Ваня! (Челночек отходит.) Ванюша! Ваня! Ваня! (Поднимает его голову.) Ах какой характер! Тебя в руки берешь, а ты рассыпаешься. (Горячо.) Не весь головы! Уедем так, чтоб наше горе смеялось. (Фабричным, которые пьют водку.) Ребята! повеселите-ка хозяина: он что-то скучен! Песню! песню, ребята! песню! такую, чтоб горе смеялось.

Ф а б р и ч н ы е. Сейчас, Марина Николавна! (Скучиваются. Один достает из-под полы кларнет и дает тон.)

Хор
Во лузях, во лузях,
Во лузях, во зеленых лузях. (bis)
Выросла, выросла,
Выросла трава шелковая, (bis)
Врознь пошли, врознь пошли,
Врознь пошли духи малиновые, (bis)

М а р и н а. Живо, ребята, живо! (Становится перед Молчановым и подпевает.)

Хор
(чаще)
Уж я той, уж я той,
Уж я той травой выкормлю коня, (bis)

М а р и н а. Чаще!

Хор
Выкормлю, выкормлю,
Уж я выкормлю, вывожу его. (bis)
Поведу, поведу,
Поведу я коня к батюшке, (bis)

Марина кокетливо трогает плечами и бровью и топает в такт ножкой.

Хор
Государь, государь,
Государь ты мой батюшка, (bis)

Марина вынимает белый платок и пляшет.

ЯВЛЕНИЕ 6

В это время из глубины сцены, из-за кустов, выходят никем не замечаемые Князев, Анна Семеновна, Мякишев, Марья Парменовна, Минутка, Колокольцов и купцы. Князев дает своей компании знак остановиться и один, по-прежнему никем не замечаемый, тихо подходит к песенникам.

Хор
(продолжает)
Ты прими, ты прими,
Ты прими мово ворона коня, (bis)

Марина останавливается и, положа Молчанову руки на плечи, смотрит ему в глаза.

Хор
(протяжнее)
Ты услышь, ты услышь,
Ты услышь слово ласковое,
Ты прими слово приветливое.

М а р и н а (всплескивая руками). Да услышь же, Ваня, слово ласковое и прими слово приветливое!

М о л ч а н о в (с чувством). Жизнь моя! что я с тобою теряю!

Оба бросаются друг к другу и плачут.

К н я з е в. Люблю девку за издевку!..

Все оборачиваются на его голос. Общее смятение. Молчанов почти падает на скамью. Марина смело выступает и загораживает его собою. Фабричные тихо жмутся и прячутся друг за друга.

(Язвительно вздохнув). Это хоть бы и на театре представить не стыдно! (Подходит с палочкой к фабричным и всматривается в их лица.)

М о л ч а н о в (отодвигая Марину). Это что еще за штука новая.

М а р и н а (удерживая его). Ванюша! Ваня, не горячись!

М о л ч а н о в. Постой, — я даже вовсе не сержусь. Я только смотреть хочу, что это? Вломились в дом!

К н я з е в (фабричным). Что же, голосистые соловушки? Или песня кончена? (Всматривается пронзительно в каждое лицо.)

Ч е л н о ч е к (про себя). Ух, глазищи! (Юркает в задние ряды.) В молоко взглянет, молоко скиснется.

К н я з е в (водя палочкой над головами толпы и ударяя по маковке спрятавшегося Челночка). Ты, как тебя? Павлушка, кажется?

Ч е л н о ч е к (робко). Я, Фирс Григорьич, здесь машионально... (Оправляясь.) Я чай подал по Марины Николаевниному приказанию.

К н я з е в. А она здесь у вас приказывает? (Фабричным, подняв палку по направлению к дому.) Вон!

Все уходят, перегоняя друг друга; последний плетется Обрезов. Челночек впереди всех.

М а р ь я   П а р м е н о в н а. Ну, это ж не разбойник ты? Есть же еще, думаешь, после этого хуже тебя человек на свете. (К Марине.) А ты что здесь прохлаждаешься? (Хватая ее за рукав.) Я ведь тебя здесь не боюсь.

М а р и н а (топнув ногою, отрывает руку). Прочь!

М а р ь я   П а р м е н о в н а (в испуге отскакивает). Ишь ты какая!

А н н а   С е м е н о в н а. Отойди от нее, Маша, отойди.

М а р ь я   П а р м е н о в н а (отходя и косясь на Марину). И-ишь!.. А ты не очень-то!

М а р и н а (Марье Парменовне). Мужеедка!

М о л ч а н о в (вскакивая). Кто им ворота отпер?

К н я з е в. А кто б смел опекунам не отпереть ворот? Я здесь хозяин нынче, а не ты, беспутник! Его сегодня только что немножечко остепенить хотели, а он, изволишь видеть, как остепеняется: вино, фабричные, да вот распутная бабенка, сбежавшая от мужа... продажная красавица.

ЯВЛЕНИЕ 7

Те же и Челночек (крадучись возвращается и прячется за деревом вблизи Молчанова).

М а р и н а (удерживая Молчанова). Молчи, молчи, Иван Максимыч!

К н я з е в (не обращая внимания на ее слова). Прошу полюбоваться, господа! Хорош, хорош купец, супруг жене своей, отец детям и доброму отцовскому хозяин Иван Максимыч! А эта скромница (на Марину)... на всех глядит, не знает, кого выбрать, чтоб под полу кинуться.

М а р и н а (схватывал Молчанова за руки). Оставь, оставь: он нас нарочно дразнит!

К н я з е в. Вот говорят, что нечему нам поучаться у молодых! Как нечему? Грешили, может, люди и в наши дни, да все это бывало со стыдом, от глаз человеческих прятались, а нынче видите. (Указывая обеими руками.) Жена вот она, вот теща-матушка и тесть, а вот супруг с любовницей обнявшись стоят, и словно быть всему тому так следует. Дай протереть глаза. (Протирает платком глаза.) Стоят, действительно стоят! (Строго.) Ну, будет этого! (Вскинув головой.) Я вас прошу, господин голова, сейчас потребовать у него все счеты и фактуры, которые у меня украдены и ему переданы. Они мне нужны, чтоб принять дела. (Бросается к Молчанову.) А ты ступай к жене!

М о л ч а н о в (устраняя Князева). Вы хоть опомнитесь! Мне кажется, вы уж с ума свихнули с тех пор, как глупая толпа дала вам в руки власть. Прошу вас дальше. Не вводите в грех: я сам дам сдачи.

К н я з е в (в азарте). Ты сдачи дашь? ты? Вяжи его, ребята! Я объявляю вам, он вор. Он утаил билет в две тысячи. (Грозно.) Обыскивай его.

Все порываются и не могут решиться. Челночек высовывает голову.

(Челночку.) Ну!

Челночек схватывает Молчанова сзади за локти. Вслед за ним уцепливаются Канунников и Гвоздев. Князев схватывает Марину и жмет ее с скрытым сладострастьем. Молчанов борется.

Держи его! (Получая от Марины толчок, быстро отлетает и чуть не падает.)

М а р и н а (бросается к Молчанову, расстегивает пуговицу у его сюртука и кричит). Беги, и с Богом!

Молчанов вырывается, оставляя в руках державших его один сюртук, и убегает в глубь парка.

К н я з е в (Марье Парменовне). Машута! друг, бежи за ним! Чего ж ты смотришь, глупая! Бежи скорей, останови. Ведь он твой муж... еще, пожалуй, в озеро прыгнет.

Марья Парменовна и мать ее убегают за Молчановым

Господа! а вы-то что ж? ведь все в ответе будете! Ловите!

Все убегают в парк. Остаются на сцене Марина и Князев.

(Бросается на лежащий сюртук Молчанова.) Топись теперь, дурак! Мне этого и надо. (Вынимает из кармана молчановского сюртука бумажник.)

М а р и н а (глядевшая до сих пор вслед бегущим, быстро про себя). Боже, что я наделала? (Князеву.) Подай! подай назад. (Ловит его за руки.) Подай! Разбойник!

К н я з е в (скоро прячет бумажник в карман). Ага! пеструшечка, ты вот она. (Обнимает ее и целует. Борются. Борясь.) Послушай! Не дурачься, не дурачься...

М а р и н а (отчаянно). Подай! подай бумаги!

К н я з е в. Ты одурела!

М а р и н а. Эй люди!., люди!., люди!..

К н я з е в. Кличь ветра в поле!..

М а р и н а. Я с тобой и без людей, одна справлюсь. (Отбрасывает Князева.)

К н я з е в (отлетая). Га! Без людей справишься!.. Ну так при людях же не справишься! Эй, люди! люди! Свести ее в полицию, чтоб к мужу выслали.

М а р и н а (ломая руки). Что делать? Боже мой, что делать?

К н я з е в (схватывая Марину за руку). Делать!.. Не требуй мною! Я немногого хочу!

М а р и н а. Я не люблю ж тебя!

К н я з е в. И не надо! Ты этим докажи ему, что ты его-то любишь... Да, да, любя-то ни за что ведь хорошие женщины не стоят... Он ведь про то и знать не будет... он вздивится, с чего это все перевернется... (Обнимает ее.) Лапка, лапка! все в твоих руках.

М а р и н а (с омерзением устраняясь от объятий). Эх!.. Ведь знаю, ты обманешь...

К н я з е в (еще сильнее обнимая). Нет! нет... какие тут обманы! (Впивается в нее и целует, держа руками ее лицо.)

М а р и н а (с отвращением). Н-н-ну!.. Ах, пусти!.. Пусти же на минуту! (Про себя.) О Боже, умудри меня, как мне отнять? (Князеву.) Так ты не лжешь?.. Так ты его отпустишь?..

К н я з е в. Ты отпусти его... Пеструшечка! Змееныш, заслужи... пущу...

М а р и н а (про себя, глядя на дупло, где спит Босый). А если, как на грех, его здесь нет сегодня? (Князеву, грозя пальцем.) Гляди ж не обмани!

К н я з е в. Толкуй себе про глупости!

М а р и н а. Ну так и быть, идем... Пойдем отсюдова: здесь не годится вместе быть... Здесь люди ходят... Здесь мы сейчас с ним вместе сидели... нехорошо...

К н я з е в (задыхаясь). Ничего это мне, ничего!., я тем не гребую.

М а р и н а. Нет! Ты обещал, что побережешь мой стыд... Пойдем. Я знаю, куда тебя сведу.

Бегут оба, взявшись за руки. Князев с той стороны, в которой приходится дупло Босого.

(Поровнявишсь с дуплом, быстро толкает в него Князева, держит его и отчаянно вскрикивает.) Душа святая, заступись!

Б о с ы й (хватая Князева). Тону! тону! (Держит Князева.)

К н я з е в (в ужасе). Максим! Максим! Пусти, я буду каяться! (Вздымает в страхе руки. Марина быстро выхватывает у него из кармана бумаги.)

М а р и н а. Ха-ха-ха! (Истерически хохочет и, оставляя Князева в руках Босого, бежит. На половине сцены она встречается с поспешающим к ней Дробадоновым.)

ЯВЛЕНИЕ 8

Те же и Дробадонов.

М а р и н а (падая в изнеможении на грудь Дробадонова). Ах, где ты был, Калина Дмитрич? Я сил моих лишилась! (Теряет чувства.)

ЯВЛЕНИЕ 9

Те же, и показываются Колокольцев, Марья Парменовна, Минутка и прочие бывшие здесь купцы.

Д р о б а д о н о в (насмешливо купцам). Скорей, друзья: хорек в силки попался.

К о л о к о л ь ц о в (увидя Князева). Что это значит, Дробадонов?

Д р о б а д о н о в (поднимая на руки Марину). Должно быть, значит то, что, где лукавые уста молчат, там безумные руки за работу берутся. (Уносит Марину.)

М и н у т к а (про себя). Опять потянуло пчелку на красный медок. Прихватило!

Купцы освобождают Князева из рук Босого.

К н я з е в (охрипшим голосом). Молчанов где?

К о л о к о л ь ц о в (к Князеву). Это нельзя! Он прямо плюнул на меня тут... на жилет... в лицо, и тут вот... в это место... по плечу... немного выше... по галстуку...

К н я з е в. Оставь про вздор молоть!

К о л о к о л ь ц о в. Да, это вздор; но я терпеть не могу такой фамильярности, чтоб по лицу меня...

К н я з е в. Оставь! Все знают, что он дрянь, а ты хороший человек.

К о л о к о л ь ц о в. Хороший? Так разве всех хороших так уж и бить по щекам? Вам ничего, а он ведь два раза меня ударил. Я хочу знать по крайней мере за что?

К н я з е в. Он сумасшедший. (Приложив палец к устам, про себя.) Он сумасшедший!

Ч е л н о ч е к (выбегая из-за кулис). Хозяина поймали, Фирс Григорьич, и ведут. (Подобострастно.) Я первый, Фирс Григорьич, ухватил... подставил ножку: он и чебурахнул!

К н я з е в (про себя). Га! Ну, храбрый витязь, сражались мы с тобой до этих пор тупыми концами, теперь давай перевернем копья да острыми ударимся. (Вслух.) В мою коляску и везите в город! Вы видели его сегодня все: он сумасшедший.

К о л о к о л ь ц о в. Да, да. Он плюнул мне в лицо и три плюхи мне дал. Он сумасшедший!

В с е (качая головами). Он сумасшедший, сумасшедший.

Занавес падает.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

Большая каменная кладовая, так называемая "палатка". Дверь посредине из толстых досок, сколоченных массивными гвоздями, на тяжелых петлях. По сторонам этой двери два продолговатые окна, проделанные почти под потолком. Задымленный очажок, служащий для варки клею и красок. Тюки, кули, кади с красками, пуки трав и разбросанный хлам. Влево на авансцене большой, окованный железом сундук, перед ним стол, на столе глиняный кувшин с водою и стакан, в котором горит конопляное масло. Стол и сундук загорожены от входа грубыми крашенинными ширмами.

ЯВЛЕНИЕ 1

М а р и н а (в темном шерстяном платье с накинутою на плечи беличьей шубкою, крытою алым или черным бархатом. По открытии занавеса сидит на сундуке. Несколько секунд молчания. Она с утомлением смотрит в огонь ночника). "Прошло лето, прошла осень, прошла теплая весна: наступает злое время — то холодная зима". Славная песенка; да некому ее спеть... (Задумывается.) Да, уж и лето и осень почти минула с тех пор, как Ивана Максимыча в сумасшедший посадили; а на бумагу, которую Калина Дмитрич от него послал, до сих пор ни ответа, ни привета нет. Сорокоуст успеют отчитать, пока этой защиты дождешься... И я здесь сижу в этой кладовой у Дробадонова совершенно напрасно... От матери, и от той скрыто, где я; а Фирс Князев всё поиски правит: его не обманешь. Вчера опять, Калина Дмитрич говорит, посулы делал, что даст сто рублей тому, кто его на мой след наведет; а кормовые на пересылку давно представлены... За сто ли рублей у нас не найдется охотника человека продать, лишь бы пронюхали. (Пауза.) Да мне уж и самой наскучило!.. Три месяца изо дня в день одна-одинешенька в этой норе с крысами высидела... Не умела я в те поры решаться, когда следовало. Не в Петербург мне надо было с Ванею собираться, да не надеяться, как Калина Дмитрич уверил, старости доживать, друг друга жалеючи; а надо было прямо его пожалеть: разогнаться самой да в воду. Вот бы и конец был... Пагуба я, как есть для всех пагуба... Теперь еще, если здесь найдут, и он и Калина наотвечаются... А он еще было задумал где-то мне фальшивую бумагу хлопотать... Легко ли дело: очень нужно людей губить! Уйти я и без всяких бумаг уйду; а что со мной будет — это мне все равно... Бродяга, так и бродяга: разве не все равно. Это чем не острог!.. Ох-ох-ох! (Задумывается и заводит вполголоса.)

Уж ты молодость, моя молодость!
Красота ль моя, краса девичья!..

(Плачет.) Нет, не поются с горя и горькие песни! (Утирает слезы.) Какие всё были решения, какие большие, да какие хорошие — и ничего из них не повыходило... Ты себе умудряешься, а враг себе умудряется: вот и поручись за то, что ты сделаешь... Особенно вот теперь, как в одиночестве одурь взяла и сто дней изо дня в день не знаешь, чего дожидаешься, кто его знает, на что б кинулся, только б истоме этой конец положить. (Осматривается.) Есть тут мышьяк; есть веревки... Прости Господи душу грешную... что за дурь в голову лезет... А особенно нынче... Нынче уж день какой-то... словно ему так не минуть без чего страшного. (Слышен вой бури.) Ишь воет!.. Неспокойна я всегда в это время... Что это и Калина Дмитрия нынче что-то запоздал... Не могу сидеть одна... дверь нарочно отперла... Все вот будто смерть мне в глаза засматривает: нет-нет да и вздрогну. (Кладет руки на стол и опускает на них голову.)

ЯВЛЕНИЕ 2

Марина и ее мать (слепая).

М а т ь (входя ощупью, с клюкою). Куда ж я это, дура, забрела? Хотела через двор пройти на кухню корочек поискать, размочить. Провести-то некому — и забрела не знаю куда. (Громко.) Эй! есть тут жив человек, где это я?

М а р и н а (вздрогнув и вскакивая). Родимая! родимая! (Бросается к матери.) Ты ль это, матушка?

М а т ь (роняя клюку). Марина! дочка! (Ощупывает руками ее лицо.)

М а р и н а. Я, матушка! я, я! Иди сюда, садися; дай мне хоть насмотреться на тебя. (Ведет мать к сундуку.)

М а т ь. Так ты не умерла? А мне всё шутят, говорят на улице: "твою Марину-то, говорят, распотрошили".

М а р и н а. Распотрошили, матушка, распотрошили. Я уж три месяца здесь прячуся от наших лиходеев.

М а т ь. Смотри пожалуйста! А я ведь верила, что нет тебя. Я так и говорю, когда меня чем попрекают здесь: я говорю, все это оттого, что нет моей дочки Маринушки; уж она бы, говорю, хоть при каком великом горе, меня в обиду не дала бы. А ты, голубушка, жива! (Лаская ее.) Лебедушка моя! голубка!

М а р и н а. Ах, родная моя!.. Жива; да что по мне... куда мне выступить?

М а т ь. Так вместе будем жить... я при тебе останусь... а то меня вое... гонят вон... Калина Дмитрич выйдет со двора, а мать его с сестрой и гонят... "Вон, говорят, ступай, толпега старая"... По всякий час ему не жалуюсь... терплю...

М а р и н а. Ах, мамушка, не говори! У тебя нет дочки; я не могу тебя взять: я сама в амбаре скрываюсь...

М а т ь. В анбаре! Зачем в анбаре?

М а р и н а. К мужу выслать хотят.

М а т ь. На что ты ему? Он пьяница, он все пропил, писали.

М а р и н а. Так что ж? Назло это делают.

М а т ь. Всё назло, дитя, делают. Как я плакала, как сказали, что ты пропала, просила, чтобы меня с молчановской дачи не выгоняли... (понижая голос) нет... не послушали, назло выгнали. Фирс Григорьич сказал: "Здесь, говорит, не богадельня, а опека теперь... Ступай, говорит, свою дочь разыщи, тогда и упокой тебе будет". А я баю, где, баю, мне, родной, искать ее? меня, говорю, слепую, собаки съедят... "А ты, говорит, с палочкой". Всё, деточка, у нас наше добро отобрали: два твои матеревые платья взяли. Ты их сама выработала на кружевах; а они говорят, это, говорят, Молчанов дарил...

М а р и н а. Бог с ними, матушка! Какие там платья считать: мы сами пропали.

М а т ь. Да, да, да, детка! Я уж так себе и думала, как меня вчера обидели: не найду, говорю, если ее еще три дня, Маринушки, и жизни себя решу; да вот и нашла. А то они, мать-то с сестрой Калины Дмитрича, без него всё вон меня гонят. Калина Дмитрич говорит: "иди, старушка, со мной щи есть"; а когда его нет, они и хлеб от меня запирают. Не как мы с тобой дуры, когда было что, всем были щедрые да раздачливые. "Иди, говорят, по миру — ты убога: тебе всякий подаст". Ономедни послушала их: пошла у соседей попросить, а ребятишки собаками травить стали, балуючись, — пес злой такой кинулся, тут за самую грудь и прокусил, а мне отбиться не видно его... Смеются: "это за то, говорят, эту грудь прокусил, что дочку гордячку выкормила..." Я уж нонче вечером на кухню хожу: тюрьку себе из корочек мочу.

М а р и н а. Мамушка, да ты б самому-то об этом сказала!

М а т ь. На что, детушка, ссорить их! Он говорит: "ешь со мной щи, старушка". Я с ним и ем, когда дома он. Это они, пересмешницы. Они говорят: "о чем, старая, плачешь?" Я в уголке о тебе плачу, а им говорю: про домик свой плачу. По холоду-то теперь, донюшка, похожу, все в домик и манется. Тепленький, говорю, у нас свой домик был; печечка в угле была... старые косточки плачут по печечке... А они на свою печь не пущают... не-ет, не пущают, — сами спят. При нем погреюсь, а без него... "не рожать было, говорят, дочки гордячки". И Фирс Григорьич намедни за обедней копеечку подал мне и тоже говорит: "Надо бы, говорит, тебя дочке-то твоей пожалеть. Ишь, говорит, ты какое мирское челобитье, в лубочке связанное"... Пожалей меня, дочушка!

М а р и н а. Мамушка! сердце мое разорвалося, тебя слушаючи; да что ж я поделаю?

М а т ь. "Домик, говорит, ваш отдам", говорит Фирс-то Григорьич.

М а р и н а. Матушка! да неужели ж ты не знаешь, чего он от меня хочет-то?

М а т ь. Ничего про то не сказал. Так, верно, чтоб ты покорилась, хочет.

М а р и н а. Так! так!.. Мамушка, кто нынче что-нибудь так делает? О Боже мой! Да скорее солнце на восток с запада пойдет, чем мужчина что-нибудь женщине так, даром сделает!

М а т ь. "Нехорошо, говорит, что дает собакам грудь-то твою кусать, откуда молоко сосала. Это, говорит, была ее житница". Я, говорю, не ропщу на господа: у меня добрая, честная дочь, а люди смеются: "Что, бают, честь, когда нечего есть. Вот, говорят, у бабушки Дросиды Аленка може не совсем очень честная, да у ней, у бесчестной дочери, мать и сыта, и одета, и в храм Божий выйти ей есть в чем, за дочернин грех помолиться, и ты б, говорят, так-то молилась". А я того ничего не знаю: мне только в домик наш с тобой хочется.

М а р и н а (ломая руки). Ох, Боже мой! Боже мой! вправду посылай лучше тяжелое свое горе одному несть.

М а т ь (лаская Марину.) Ты не сердися, доня: может, я что глупое говорю.

М а р и н а. Мамушка! делала ты для меня когда грех какой? что-нибудь такое, в чем каяться надо, сделала такое?

М а т ь. Не знаю, дитя, как тебе сказать про это: как в оспе ты лежала маленькая, тогда мы тоже были при бедности — Молчанова не было, — ну, я горох для тебя крала и вишеньи, чтоб тебе роток освежить.

М а р и н а. А больше?

М а т ь. Курочку тоже один раз у дьяконицы словила, изжарила, как тебя лихоманка томила. Отец дьякон-то свел меня тогда в полицию. "Вот, говорит, воровку поймал, — по законам ее надо судить", да покойник квартальный, Никанор Никанорыч, дай ему Бог царство небесное, "ничего, говорит, это". Два раза меня прутом ударил, да и говорит: "отпустите, говорит, ее, отец дьяк, съедомое, говорит, это не грех". Я тебе ее и зажарила и лапшицы с нею сварила.

М а р и н а. Больше что, мамушка? больше?

М а т ь (подумав). Фирс Григорьич, как Молчанова утопил... я это видела с берега, с тобой — ты у груди была, — я с тобой сидела и видела... а он говорит: "молчи, я тебя сотенной одарю" — я и молчала.

М а р и н а (в ужасе). Мамушка! неужто ж ты видела это?

М а т ь. Видела, детка. Ты про это молчи. Он мне все заплатил: я тебе тут-то все покупила... Он после сказал: молчи, а то отвечать будешь вместе со мною. Я тут-то и молчала...

М а р и н а. Матушка! ты ж богобойная.

М а т ь. Что, дитя, делать-то было. Бог-то не люди: он, милосердный, помилует. Не моими руками то сделано. Он говорит вчера: "Домика жалко, старуха?" Как, говорю, не жалеть. "А Марина твоя б, говорит, ко мне пришла покориться, я б ей отдал его". Я, мол, не знаю. "Так, говорит, с постельного крыльца пускай стукнет, я сам отопру".

М а р и н а (заслоняя лицо матери). Матушка! Матушка, что ты это сказала! Ты помрачилась. Лучше, хочешь, давай умрем вместе!

М а т ь. Я уж тебе про смерть говорил-a. (Плача.) Только домика, деточка, жалко... Там теперь... Дросида с Аленкой живут; им там тепленько в нашем домике... Там бы, ребенок, и умерли...

В трубе к камину раздается довольно громкий гул сверху вниз, и падает один кирпич.

М а р и н а (в испуге). Что это! (Торопливо.) Иди! иди, матушка, а то тебя хватятся.

М а т ь (вставая). Ты меня гонишь, дочушка!

М а р и н а. Нельзя, нельзя! Обе задаром пропадем.

М а т ь (идучи). А ты ж теперь завтра меня приди навестить.

М а р и н а. Хорошо, хорошо! (Ведет мать к двери.) Я буду думать... Спи ты сегодня весело... я буду думать... Я все... все, что в свете есть возможного, все тебе сделаю. (У самой двери.) Но как ты дойдешь? (Выглянув за дверь.) Боже мой! ночь как тюрьма, — ты расшибешься вся.

ЯВЛЕНИЕ 3

В сводах камина показывается спустившийся из трубы Челночек. Он зорко следит за Мариной.

М а р и н а (матери). Постой, моя мамушка. Что там ни будет, я тебя провожу до крыльца. Темно: авось никто не увидит. (Накидывает шубейку на плечи и уходит, уводя под руку мать.)

ЯВЛЕНИЕ 4

Ч е л н о ч е к (один, вылезает из камина и отряхивается). Вот как! По-ведьмински лазиим. Большою дорогой в трубу. (Осматриваясь.) Тут она, голубушка, тут. Недаром Фирсов глазочек отсюда дымок-то приметил. (Возвращается к камину и дергает за веревку, конец которой спустил с собою.) Андрюша! (В трубу.) Андрюша!., есть! (Закидывает веревку в глубь каминного свода и сам быстро прячется за кули или за кадь. Усаживаясь.) Теперь, Фирс Григорьич, сотенную, брат, присылай. (Садится так, что его не видно.)

ЯВЛЕНИЕ 5

Челночек и Марина.

М а р и н а (вбегает, сильно взволнованная, едва переводя дух, падает на сундук). Ох!., ох!.. Они меня видели! Теперь все пропало... Удержаться нельзя было. Я ее довела до крыльца и хотела вернуться... Она там в сенях поскользнулась впотьмах... я думала, что она расшиблась... вскочила за нею... а они дверь отворили с огнем...

Челночек то высовывается из-за кади, то снова прячется.

Нет, теперь все равно пропадать... По крайней мере пропадать не без пользы... Она мне разорвала своими речами всю душу мою, и теперь я своими глазами смотрела в окно, как они над нею смеялись... Вздор! вздор! Над чем тут задумываться! Разве она задумывалась, когда для меня крала? Разве она задумывалась, когда Фирсов страшный грех брала себе на душу? Разве ей не больно и не страшно было губить душу свою? А у меня совесть! А у меня совесть! Совесть! совесть! Когда мать для нас и стыд и совесть забывает, мы не совестимся, мы берем это; а нам им долг отдать совесть зазрит?.. (Схватывая себя за горло.) Да разве смеешь ты про совесть свою думать, когда у твоей матери псы грудь рвут; когда у твоей матери люди ложку из рук отнимают; когда у твоей матери угла нет?.. Нет; в такой совести нет совести! нет! Все, мамушка, все: стыд, совесть, жизнь... любовь мою и мой позор... все, все возьми, родная, за твою прокушенную грудь! (Накрываясь торопливо платком.) Теперь, Фирс, ты достал меня! Звезды небесные! закройте ваши светлые глазки, пока пробегу я! (Бежит и у двери останавливается и возвращается.) А для чего ж, одну любовь блюдя, губить другую? Себя не пожалеть, так можно никого не обидеть! Себя не пожалевши, можно все сделать! (Кидается к одному из ящиков, берет из него горсть порошка и, всыпав его в кусок синей бумаги, быстро сворачивает.) Это мышьяк!

Челночек беспрестанно высовывается и следит за Мариной.

Да, я обману его! Я скажу ему, чтобы он дом за мать закрепил, а потом... он ничего от меня не дождется. (Строго.) Что я это путаю? Ведь это от позора неотвратимого можно, а от горя разве это простится... если на жизнь покушаться... Прочь! (Бросает сверток под стол и толкает его ногою.) Я приду; я дам обещанье; пусть он запрет меня у себя на вышке, пока сделает матери крепость; после... подушкой голову оберну и брошусь в окно, и уйду... иль расшибусь. (Бежит к двери и сталкивается с Дробадоновым.)

ЯВЛЕНИЕ 6

Те же и Дробадонов, входит в большой лисьей шубе, с загнутым за уши воротником. Под полою у него зажженный фонарь, который он вынимает в ту самую минуту, когда бегущая в дверь Марина почти что с ним сталкивается. Челночек, порывавшийся бежать вслед за Мариной, при виде Дробадонова снова прячется.

М а р и н а (увидев свет, в ужасе вскрикивает и прижимается спиною к кади). Ай! ай! Кто это? кто? кто это?

Д р о б а д о н о в. Чего ты? Бог с тобой! чего?

М а р и н а. Кто это с светом? (Всматривается и узнает.) А, это ты, Калина Дмитрич!

Д р о б а д о н о в. Да что ты? Кому же больше здесь и быть?

М а р и н а (хрустя пальцами). Да Бог знает.... все как-то жутко так... (Оглядывается.) Будто кто здесь не свой есть?

Д р о б а д о н о в. Куда ж это ты шла?

М а р и н а (с замешательством). Я это так... Так здесь хожу покрывшись, чтоб веселей.

Д р о б а д о н о в (делает добродушную ироническую гримасу, обнимает фамильярно Марину за плечи, ведет к столу и сажает). Садись-ка и сиди! (Ставит на стол фонарь. Полуосвещенная до сих пор кладовая освещается вполне. Усевшись и сбросив шубу). Сказать тебе по правде, я, брат, и сам сегодня трусу чуть не спраздновал.

М а р и н а. Что так?

Слышна буря.

Д р о б а д о н о в. Да вот все буря эта. Скажи на милость, что ведь захватит целое облако песку, пыли мерзлой и так вот и гонит, словно как сила нечистая перед мечом архангельским мчится. Небо-то все (делает рукою) тэк-тэк-тэк... Так и трясется, так ходором и ходит. По всему городу прошел, встретил только одного Деича. "Иду, говорит, Фирс Григорьич к голове посылают дожидаться его; он утром депеш прислал, что непременно нынче к вечеру из Питера воротится"; а то, кроме Деича, ни одной Божьей души на улице, и ветер, знаешь это, вдоль улиц-то так и ревет медведем.

Буря.

М а р и н а. И здесь слышно.

Д р о б а д о н о в. Что здесь! Нет, вот там на площади ты побыла б. С собора сорвало крест и на цепях вертит его по крыше: грохот, звон, словно кто с неба на заупокойную обедню звонит.

М а р и н а. Что это за страсти в самом деле в городе пошли!

Д р о б а д о н о в. Уж и не говори! С весны еще начали люди примечать, то куры петухами пели, то каша из печей уходила. Про псов и говорить уж нечего, что побесилися; а сегодня, скажи ты, иду я сейчас от Ратищей берегом, уронил палочку, стал поднимать и рукой рака схватил. Ну, скажи пожалуйста, в это время рак-то, да на сухом берегу?

М а р и н а (живо). Ты был на Ратищах?

Д р о б а д о н о в. Сейчас оттудова.

М а р и н а (живо). Из сумасшедшего дома! Ну что, здоров он? жив Иван Максимыч?

Д р о б а д о н о в. Да! Я сегодня лавку запер рано; все равно торговли не было, да думаю: вот в этакой день уж и Фирс не поедет, да и махнул. Насилу допустили. Теперь еще строжее — приставник так и не отходит, и все подкуплены от Фирса, чтоб никого не допускать. Мы, говорит, ему в том присягали. Насилу за две четвертные уломал.

М а р и н а (спокойнее). Ну и что ж?

Д р о б а д о н о в (поглядывая на нее). Он сумасшедший, люба!

Пауза. Марина смотрит на свои ногти.

Пространства никакого нет там, теснота одна и очень уж зловонно. Так стойлицо, а посередине кровать, и он лежит, под мышки и в коленях перевязан.

М а р и н а (равнодушно). Это на что он связан?

Д р о б а д о н о в. Нельзя, говорят, не вязать: встоскуется, начнет метаться, плакать, о стены бьется, а ночью намедни голову, говорит, в решетку в окне завязил. (Пауза.) Истомили они его тем, что отпуску ему никуда нет: совсем узнать его нельзя. Другие прочие хоть в коридор выпускаются, а он никуда... Маринушка, что ж ты молчишь?

М а р и н а (сдвигая брови). А? (Вздыхает.)

Д р о б а д о н о в (тихо). Я дал еще десятку, чтоб его пустили погулять по коридору. Обещали. Нонче Фирса не будет: погода, и он головы из Петербурга дожидается: они и пустят. (Смотрит на свои карманные часы.) Э, да уж он теперь разминается, гуляет... Марина Николавна! скажи ж по крайности спасибо! (Трогает ее за руку.)

М а р и н а (раздумчиво). Скажи, пожалуйста... не знаешь ты, что это такое значит: что ты мне говоришь о нем, а мне его... совсем не жаль?.. Мне словно никогда его и не было.

Д р о б а д о н о в. Что ты это говоришь-то это? Кого ты обманываешь?

М а р и н а (пожав плечами). Нет, право!

Д р о б а д о н о в. Да это что ж такое?.. Послушай! Милушка! Марина Николавна!.. Да что ж ты молчишь?.. (Трясет ее за плечо; она сидит в том же положении.) Ты вот послушай-ка, что люди-то говорят: это хорошо, говорят, что он в сумасшедшем отсидится, а то бы, говорят, его за голову в каторгу сослали. И Минутка, как уезжал, это то же самое говорил... (Опять трогает ее.) Да что же ты пугаешь меня, что ли, Марина Николавна? (Трясет ее за плечо.) Ну, а если пугаешь, так я тебе и не скажу...

Пауза.

(Дробадонов смотрит на Марину.) Так и уеду в Питер... Да; вот через два часа и уеду, потому мне жаль его... я на него сегодня смотреть не мог... а ты каменная... сердце-то у тебя из стали, из стали сделано... Я бы, может быть, мог и тебя свести теперь показать его... да что ж брать бесчувственную... (В отчаянии со всей силы качает ее взад и вперед за плечи.) Да что же ты — окаменела, что ли!

М а р и н а (не слыша). Чего тебе?

Д р о б а д о н о в. Да ты скажи, мол, отвяжись ты, что ли, прочь!

М а р и н а (задумчиво). Мне не нужно его видеть... Ты не слыхал, как женщины, которые от родов умирают, детей своих видеть не хотят, — так и он мне... (махнув рукой) не нужно! Я им измучилась... Я исслабела, все это в себе всю жизнь носивши... Теперь мне и его не жалко.

Д р о б а д о н о в. Что ты это, девушка! Бог с тобой! Сто дней бодрилась — и вдруг на сто первом...

М а р и н а. На сто первом кнуте, Калина Дмитрич, люди умирали.

Д р о б а д о н о в. Перестань! стыдись! У Бога много дней.

М а р и н а. В лютой поре все дни бывают люты. (Вскинув головою.) Что мать моя у тебя, как живет? Успокой ты ее.

Д р о б а д о н о в. Сударушка ты моя! Будь только ты-то в своем виде; а я не хвастал тебе: я ей уж келийку ставлю против бани на огороде и девчонку в няньки приставлю к ней.

М а р и н а. Сбереги ее.

Д р о б а д о н о в. Как мать родную, сберегу.

За сценою слышны шум и легкий треск, как бы пошатнулся забор. Челночек, при первом звуке этого шума, кидается к двери, откидывает крючок и теми же стопами, крадучись, опять скрывается.

М а р и н а (протягивая Дробадонову руку). Накажешь верить этому?

Д р о б а д о н о в (сжимая ее руку.) Как счастья тебе желаю, как люблю тебя.

М а р и н а (удерживая в своей руке его руку и глядя в лицо его). Спасибо тебе за твою дружбу; два спасиба за твою любовь.

Дробадонов конфузится.

Чего ты застыдился? Мне кажется, что я уж вся истлела, что все равно, что нет меня... Что стыдиться, что любил? Я это знала.

Д р о б а д о н о в (утирает слезу). Да что ж с тобою?

М а р и н а. Спроси ж вот! Исслабела.

Повторяется сильнее шум.

Д р о б а д о н о в (в испуге). Что это значит?

М а р и н а (спокойно). Пойди, взгляни.

Дробадонов уходит.

ЯВЛЕНИЕ 7

Марина одна и Челночек (спрятанный, но беспрестанно выставляющийся).

М а р и н а. Одна! одна, целый век одна, а горя столько, что не знаешь, к которому лицом оборачиваться... (Пауза.) Калина Дмитрич поедет в Петербург, а я за ним вслед ночью уйду куда глаза глядят, и будь уж то, что в судьбе моей написано!

ЯВЛЕНИЕ 8

Те же и Дробадонов.

Д р о б а д о н о в (вбегает встревоженный и смущенный, но старается скрыть это). Скажи, пожалуйста, ты не помнишь, у нас, как мы здесь сидели, дверь заперта была?

М а р и н а. Разумеется, была заперта.

Д р о б а д о н о в. Гм, странно!

Опять шум, уже несравненно больший и постоянно увеличивающийся до следующего явления.

Шумит это ветер; а все дело скверно. Ты не сказала мне, что тебя видели.

Челночек крадется и снова откидывает крючок и опять прячется.

Там мать твоя с моею матушкой поссорились и... я не знаю... Мой совет... про всякий случай куда б нибудь тебе отсюдова пока уйти... Куда? (Думает.)

В это время шум вдруг увеличивается, дверь растворяется, и на пороге появляется Князев, а за ним еще видно несколько голов. Дробадонов бросается на них с неистовым криком, выбрасывает их за порог и схватывается за двери.

Га! так это вот кто вместе с бурею ходит! Марина Николавна, заступ дай мне! лом подай! пешню! (Держась за дверную скобу, борется с усилиями тех, которые рвут дверь снаружи.)

Челночек ползет на четвереньках, чтобы схватить Дробадонова за ноги. Дверь то отворится усилиями внешней партии, то усилиями Дробадонова снова захлопнется. За сценою голос Князева: "Ломан в мою голову!"

М а р и н а (с возвратившеюся мгновенно энергией). Вот он, судеб решитель! (Берет из-под стола сверток с мышьяком, торопливо бросает в рот щепоть яду и, захлебнув из кувшина, идет смелою, решительной походкой к Дробадонову. В это мгновенье Челночек уже готов схватить ноги Дробадонова, но Марина дает ему презрительно толчок по лицу тыловою частью левой кисти. Челночек отскакивает, держась за щеку. Марина берет за обе руки Дробадонова.) Пусти! (Отрывает его руки.) Меня никто отсюда не возьмет.

ЯВЛЕНИЕ 9

Те же и Фирс Князев в сопровождении многих мещан, квартального и полицейских.

К н я з е в (входя). Здорово, добрый друг Калина Дмитрия! (Ядовито Марине.) Болтают люди, что будто здесь кто-то чужих жен скрывает. Должно быть, врут.

М а р и н а. А ты еще не радуйся. Что не в руках, тем не играй покудова.

К н я з е в (полицейским). Берите ее!

Челночек прежде всех схватывает Марину сзади за локти. Марина презрительно на него оглядывается и не сопротивляется.

Ч е л н о ч е к (Марине). Не своей волей, Марина Николавна: начальство приказывает. (Глядя на Князева.) Должны мы, его подначальные, слушаться. (Кивает полицейским.) Подай веревочку!

К н я з е в (полицейским). Ну, что ж вы стали! двое берите!

Два полицейских солдата с выражением тупого равнодушия и трое мещан, потупив глаза, берутся за Марину и завязывают ей руки за спиною.

М а р и н а. Ха-ха-ха-ха! всем миром ухватитесь! (Нервно.) Холопы Князева! (Вдруг бледнеет. Лицо ее искажается муками. Нетерпеливо.) Прочь! прочь! Прочь, я больна... Вам говорю, я... дайте сесть мне... закон больных щадит.

Д р о б а д о н о в (с поднятым над головою тяжелым железным заступом, громовым голосом). Прочь! распластаю!

Полицейские и мещане, держащие Марину, бросают ее и быстро отскакивают в стороны.

М а р и н а (Дробадонову тихо и сквозь сжатые зубы). Калина Дмитрич, развяжи!

К в а р т а л ь н ы й (солдатам). Освободи ее.

Д р о б а д о н о в (срывая веревку с руки Марины). Уже освободили.

М а р и н а (шатается, схватывается за край одной кади и, поддерживаемая Дробадоновым, тихо опускается на пол. Черты лица ее страшно искажены внутреннею болью). Воды мне!., снегу!., льду!.. Я умираю!..

Д р о б а д о н о в (кидается к столу, чтобы взять кувшин с водою, и, увидев мышьяк, берет его и в ужасе роняет). Все кончено: она себя отравила! (Подает Марине кувшин с водою; все рассматривают яд.)

М а р и н а (отпив из кувшина, глядит на окна, в которых в это время во всю ширь показывается яркое зарево). Везде... везде огонь... (Мешаясь.) Огонь и тут (указывая на свою грудь) и там (указывая на окно), везде огонь... (Падает.)

М е щ а н е. Пожар! Город горит!

Раздается набат.

Г о л о с а   з а   с ц е н о й. Молчановская фабрика горит!

ЯВЛЕНИЕ 10

Те же и Спиридон Обрезов.

О б р е з о в (вбегая впопыхах). Фирс Григорьич! батюшка! несчастье! В одну секунду все огнем обняло — хлопочка не спасли!

К н я з е в (про себя). Зато и счеты и концы сгорели.

О б р е з о в. Он сам почти весь до костей обжегся.

М а р и н а (приподнимаясь). Ванюша? милый? он?

О б р е з о в (Марине). Он, матушка Марина Николавна. (Князеву.) Его схватили там, за хлопчатыми анбарами. Из сумасшедшего он вырвался и, как архангел-мститель, все сжег свое и со своим чужое.

ЯВЛЕНИЕ 11

Те же и 1-й мещанин.

1-й м е щ а н и н (вбегая). Поджигателя сюда ведут.

К н я з е в. Зачем его сюда?

Ч е л н о ч е к (Князеву). Должно быть, к вашей милости.

ЯВЛЕНИЕ 12

Те же, и толпа народа тащит под руки Молчанова. Сзади голову Молчанова поддерживает Алеша Босый. Молчанов в пестром тиковом больничном халате и кожаных туфлях на босые ноги. Он оброс бородой, бледен, с помутившимися угасшими глазами.

К н я з е в. В острог его!

О д и н   и з   п р и в е д ш и х. Нельзя, не доведешь... Уж он канает, Фирс Григорьич, весь в волдырях...

Молчанова опускают на пол. Он сидит одну минуту и падает навзничь ногами к зрителям. Босый опускается на колени в головах Молчанова, берет его голову в руки, смотрит ему в лицо через лоб и беззвучно шевелит губами.

1-й м е щ а н и н. Тсс! отходит.

М а р и н а (поднимавшаяся с усилием и ползшая на коленях к Молчанову, падает ему на грудь с воплем). Ваня! Ваня!

2-й м е щ а н и н. Скончался.

Б о с ы й (затягивает унисоном). "Со избранными избран будеши..."

К н я з е в (бьет Босого палочкой). Молчи, юродивый!

ЯВЛЕНИЕ 13

Те же и Колокольцов (в енотовой шубе, подпоясанный хорошим ремнем, с большим кожаным дорожным портсигаром через плечо на шнуре).

К о л о к о л ь ц о в. Нигде нельзя проехать... В огне весь город... Что это у нас делается!

Д р о б а д о н о в. Одна ведь нам работа: из ничего дела творить; а что воистину у людей слывет делами (разводя руками), то в смех, да в дым, да в пепел обращать.

К о л о к о л ь ц о в (уныло). Да, да... в губернии завтра суд открывается... и нас с вами, Фирс Григорьич, первых предают суду.

К н я з е в. Что врешь? за что? с какого повода?

К о л о к о л ь ц о в. Донос Минутка сделал.

К н я з е в. Донос! Минутка! Где он?

К о л о к о л ь ц о в. Он там остался, в Петербурге. Он дом себе купил в Подьяческой и кассу ссуд открыл с крещеными поляками.

Князев закусывает молча губу.

Д р о б а д о н о в. Вот нас какими новый суд застал.

К н я з е в (с гневом). Что суд! Пусть судят: мир это делал, а не я.

К о л о к о л ь ц о в (обрадованный). Да; мир ведь целый не осудят: его нельзя сослать.

К н я з е в. Мир не судим.

Д р о б а д о н о в (уныло качая головою). Мир не судим, и Фирс не судим. Они друг друга создали и друг другу работают. (Князеву.) Вам нет еще суда, ума и совести народной расточителям.

М а р и н а (в предсмертных мучениях, поднимается на локоть. Дробадонов ее поддерживает). Тссс!.. Пчела жужжит... Господний вестник смерти... (Строго.) Молчите все!.. Она меня зовет... домой... к судье небесному... от вас, судей ничтожных. (Умирает.)

Д р о б а д о н о в. Умерла!

Набат.

Г о л о с   з а   с ц е н о й. Никитья церковь занялася.

К в а р т а л ь н ы й (солдатам). К церкви! (Убегает со всеми полицейскими.)

Д р у г о й   г о л о с   з а   с ц е н о й. Дом Фирса Князева горит!

К н я з е в (вздрагивая, мещанам). Ко мне на двор!

О д и н   и з   м е щ а н (указывая на Молчанова и на Марину). А их теперя, Фирс Григорьич, как?

К н я з е в (убегая). Покинь!

Голоса, и все мещане суетливо убегают.

Д р о б а д о н о в (вслед Князеву). Покинь! (Вздохнув.) Не лопает Фирс Князев мертвечины.

Занавес падает.

Конец

26 мая 1867 года.
С.-Петербург.

Опубликовано: Литературная библиотека. 1867. Т. VII, июль, кн. 1-2.

Лесков Николай Семёнович (псевд. Лесков-Стебницкий; М. Стебницкий) (1831-1895) русский писатель, публицист.