| ||
|
Сын тамбовского дьякона — Александр Иванович по окончании семинарского курса поступил в число студентов Петербургской медицинской академии и был беден до такой степени, что за неимением одежды ни разу не посетил ни одной лекции, питаясь одним черным хлебом. Однажды он вследствие сухоядения сильно занемог и казеннокоштные студенты решились, несмотря на строгий надзор дежурных офицеров, провести его в академическую столовую, чтобы подкрепить его силы питательной пищей. Его облачили в длиннейший казенный сюртук и благополучно провели в столовую. Но в другой раз один из дежурных офицеров заметил "контрафакцию" и строго запретил будущему литератору посещать казенную столовую. Не прошло и года после поступления А.Ив. в академию, как он, по причине расстройства здоровья, сначала долго лечился в больнице, а потом уехал на родину, откуда в скором времени отправился пешком в Москву. "Около села Молодей, — рассказывал он, — я до того ослабел, что почти целые сутки пролежал в канаве и от голода буквально ел землю..." В Москве ему удалось сблизиться с издателем "Зрителя" Колошиным, который, заметив блестящий талант Левитова, поддержал его материально, и с этого времени началась литературная деятельность покойного. Из Москвы он перебрался в Северную Пальмиру, где принимал участие во многих журналах и прославился своими "Степными очерками". Но слабое здоровье и пристрастие к алкоголю не дали вполне развернуться его творческим силам. Часто претерпевая суровую нужду, А.Ив. был озлоблен на весь мир, особенно на издателей и редакторов, которых называл эксплуататорами. Энергия его к труду и литературная производительность заметно слабели с каждым днем, хотя имя его пользовалось такой громкой известностью, что каждый новый издатель журнала считал долгом пригласить автора "Степных очерков" к себе в сотрудники; в свою очередь, Левитов считал необходимым "заполучить авансу, — как он выражался, — с нового эксплуататора...". — Да с ними иначе и нельзя, — пояснял Александр Иваныч, — они строят себе дома, ездят в каретах, а наш брат ходит чуть не на голенищах... Вон Некрасов купил себе огромное имение и соорудил винокуренный завод, это поэт-то, оплакивающий меньших братьев!.. А сколько он выигрывает в карты в Английском клубе!.. Однажды я пришел к Некрасову часов около одиннадцати утра. Он еще спал. Смотрю, в передней на столике перед зеркалом стоит шляпа, битком набитая радужными, из которых многие даже устилали пол. Я просто остолбенел при виде этой картины, и когда в передней очутился лакей, сказал ему: "Послушай, Василий, я, брат, того... ты, пожалуйста, не подумай, что я взял что-нибудь... Сочти, ради Бога, все ли деньги целы..." — "...Ну, что их считать! У барина такая привычка: как приехал из клуба, так сейчас в постель... известное дело, по дороге-то в спальню и теряет деньги, а ими у него набиты даже все карманы. Впрочем не беспокойтесь, барин тоже не промах: у него все денежки сосчитаны..." — И вот эти-то богачи, — продолжал Левитов, — трясутся над жалкой копейкой. Однажды меня застигла такая нужда, что я принужден был обратиться к Некрасову за авансом (хотя, сказать правду, мне эти авансы неоднократно выдавались из конторы). Некрасов наотрез отказался выдать мне 25 целковых. "В таком случае, — вспылил я, — знаете, что я сделаю сейчас? Выброшусь из вашего окна на мостовую..." — "Сделайте милость, бросайтесь!" — захрипел Некрасов и растворил окно настежь... На склоне своей литературной деятельности Левитов навсегда переехал в Москву, где даже по временам пробивался уроками в частных пансионах. Издатель "Будильника" Сухов предложил ему просматривать поступавшие в редакцию статьи. Проездом через Москву я завернул в сказанную редакцию и увидал Левитова. Он сидел за письменным столом и просматривал рукописи, с ожесточением бросая в корзинку бездарные вещи и приговаривая: — Всякая безграмотная тварь тоже лезет на Парнас. — Это стихотворение тоже не пойдет, — вдруг отнесся к Левитову лакей, стоявший за спинкой редакторского кресла, — потому что господин Вабиков сделали вот эту пометку карандашом... — Каков скот! — мигнув по направлению к лакею, шепнул мне Левитов. — Вот тут и работай!.. Он бросил на стол какую-то объемистую рукопись, быстро встал из-за стола и обратился ко мне: — Пойдем-ка лучше чайку попьем... Уж и надоела эта каторжная жизнь... Теперь я, знаешь ли, уехал бы в какую-нибудь глухую-глухую деревушку, лег бы на траве под лозиной и без просыпу спал бы целых три года! О последних днях жизни Левитова я не имею никаких сведений. Знаю только, что он умер от чахотки в больнице и похоронен на Ваганьковском кладбище. Впервые опубликовано: Успенский Н.В. Из прошлого. М., 1889.
Успенский Николай Васильевич (1837-1889) русский писатель. Двоюродный брат Глеба Успенского. | ||
|