М.К. Любавский
Русская история XVIII века

На главную

Произведения М.К. Любавского

СОДЕРЖАНИЕ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1. Дополнение и изменение реформ Петра Великого в царствовании Екатерины I и Петра II

Первые пять лет, которые протекли со смерти Петра, когда у кормила правления стояли его жена и внук, были только продолжением его царствования. В эти пять лет заканчивались преобразования Петра, в частности исправлялись некоторые его реформы и отменялось то, что отошло от условий русской действительности. Общей тенденцией этих пяти лет было возвращение к испытанным порядкам московского периода. С дополнениями и поправками, произведенными преемниками Петра, его реформы стали еще более связанными с Московскими порядками.

ВЕРХОВНЫЙ ТАЙНЫЙ СОВЕТ

Мы начинаем с верховного управления и посмотрим, какие изменения потерпело оно в первые годы после смерти Петра, и какой смысл имели эти изменения.

Известно, что верховным правительственным учреждением при Петре стал Сенат. Компетенция этого учреждения была очень обширна. Так как Сенат являлся помощником государя, а во время его отсутствия заменял персону государя ("вместо его величества персоны"), он ведал всем и всеми. Не было отрасли управления, которая не входила бы в состав компетенции Сената. "Все на вас положено", "все у вас в руках", — неоднократно заявлял Петр в своих указах и письмах Сенату. И действительно, Сенат был высшей судебной инстанцией в апелляционном отношении, разбирал некоторые дела в первой инстанции и разрешал жалобы на решения коллегий и низших судебных мест. Сенат был высшим административным учреждением, обязан был по указу 1718 года "неусыпное попечение иметь о монашеской и государственной пользе". В частности Сенат ведал военным делом, то есть снабжением армии и флота людьми, лошадьми, амуницией, боевыми припасами и т.п., и имел надзор за службой и обучением шляхетства через герольдмейстера, состоявшего при Сенате. Он ведал также финансами, торговлей и промышленностью, то есть приходами и расходами государственных сумм, установлением новых налогов и монетным делом. Он ведал полицией безопасности и благосостоянием, то есть постройкой городов, прорытием каналов, проведением дорог, почтой, принятием мер против пожаров, голода, заразных болезней и разбоев: на нем же вместе с Синодом лежали заботы о школах; наконец, Сенат отчасти заведовал и иностранной политикой. Кроме всего этого, Сенату принадлежали права и в области законодательной; в отсутствие государя Сенат мог издавать генеральные определения, которые имели значение временных законов вплоть до "апробации" их государем; он обращался к государю с ходатайствами об издании законов, принимал участие в обсуждении законов и опубликовывал их (эта функция остается за Сенатом и в настоящее время).

Но как ни велика была компетенция Сената, он был органом, который исполнял волю и предначертания монарха. С учреждением Сената не была заполнена та пустота, которая образовалась около русского государя с исчезновением Боярской Думы и так называемой Ближней Думы, с которой московский государь советовался в важных случаях. Сенат был больше исполнителем воли Петра, осуществлял его предначертания, чем давал ему советы. Происходило это оттого, что Петр по складу своего характера не любил совещаться в многолюдных коллегиях, а обдумывал свои планы наедине или обращался за советом к отдельным yмным людям. Но рано или поздно Петр должен был почувствовать недостаток в совещательном учреждении. Задачи управления постепенно усложнялись и запутывались, а силы Петра с годами стали истощаться, энергия — иссякать, бремя правления чувствовалось тяжелее, и Петр стал подумывать об учреждении, которое помогало бы ему, направляло бы внешнюю и внутреннюю политику. Сенат был для этого слишком пассивным. До нас дошли следы его дум, его собственноручная заметка следующего содержания: "О коллегии такой, которая бы смотрела, что исправить, переменить, оставить, вновь сделать начение от порядков прибыли, даже до чистоты и украшения в государстве". И близкие к Петру люди стали думать об учреждении Совета. Так Либерас предлагал учредить особый кабинет или Тайный Совет, в котором должны были разбираться важные государственные вопросы законодательства и управления. Курбатов, известный прибыльщик, выдумавший орленую бумагу, выступил с проектом особого Кабинет-коллегиума, с учреждением которого "от многих стужаний и трудов восприиметь его величество многую свободность". Фик, второй иностранец, помогавший Петру в переустройстве центральных учреждений, идя навстречу сказавшейся потребности, тоже предлагал учредить Тайный Совет специально для иностранных дел; сообща с Сенатом он должен был разрешать все важные вопросы законодательства, управления и суда.

Вняв этим представлениям, Петр указом 13 февраля 1720 года учредил особый Тайный Совет, в состав которого, кроме государя, канцлера и подканцлера, должны были войти "все или несколько, по важности дела", действительные тайные советники. Этот Тайный Совет должен был решать все важные государственные вопросы. Так Петр под новым названием возродил Ближнюю Думу его предков. Эта Ближняя Дума была отделением Сената и состояла из главных сенаторов. Учреждение особого Тайного Совета для обсуждения важных государственных вопросов при Петре было только попыткой, которая не имела успеха. Хотя Петр и сознавал необходимость правильной организации и постоянной деятельности совещательного учреждения, он по своей натуре не мог совещаться с этим учреждением и продолжал вести дело по собственной инициативе или по созету с определенными лицами; натура Петра была слишком властной, чтобы выносить регулярные совещания с сановниками.

Так обстояли дела и при Екатерине I; Екатерина еще больше, чем Петр нуждалась в советниках. Она часто обращалась за советом по важным государственным делам к влиятельным временщикам (Меншикову, Головкину, Апраксину, Остерману и др.), но советники не имели еще организации. В результате "сильные персоны" овладевали волей императрицы и при взаимном соперничестве колебали императрицу, как тростник, из стороны в сторону. Больше всех забрал силы Меншиков, у которого раньше Екатерина была в служанках. Тяготясь опекой Меншикова, Екатерина привлекла к совещаниям и его недругов — Ягужинского и Толстого. Борьба этих лиц за влияние на императрицу в конце концов создала для нее невыносимо тяжелое положение. Единственным выходом из этого тяжелого положения было упорядочение Совета, возведение его на степень правительственного органа. Саксонский посол в 1725 году писал: "Поговаривают об учреждении Верховного Совета. Он будет состоять из Головкина, Меншикова, Апраксина".

8 февраля 1726 года Екатерина повелела учредить Верховный Тайный Совет "как для внешних, так и для внутренних государственных важных дел". В Верховный Тайный Совет вошли следующие лица: Меншиков, Толстой, Головкин, Апраксин, князь Д. М. Голицын, Остерман и герцог Голштинский. Все эти лица, за исключением последнего, были сенаторами и начальниками коллегий (Меншиков — военной коллегии, Апраксин — адмиралтейств-коллегий, Головкин — иностранной). Когда их ввели в Верховный Тайный Совет, то признано было невозможным совмещение звания члена Верховного Тайного Совета и сенатора, почему все они были выведены из Сената. Таким образом, Тайный Совет, который при Петре был отделением Сената, теперь сделался совершенно особым, отдельным от Сената учреждением. Я нарочно остановился на этих подробностях, чтобы видели, что Верховный Тайный Совет не был продуктом момента, что и это учреждение имело историю; жизнь еще при Петре намечала его создание, но он не мог тогда реализоваться, теперь же вошел в жизнь в несколько измененном виде.

Факт обособления Верховного Тайного Совета от Сената имел чрезвычайно важные последствия. Сенат сделался органом подзаконного управления. Он должен был действовать по указаниям законов, функции самостоятельного верховного управления были от него отняты. Натолкнувшись на какие-либо факты, не предусмотренные законами, Сенат должен был доложить о них государю в Верховном Тайном Совете и получить оттуда резолюцию. Раз Сенат стал органом подзаконного управления, он не имел права носить титул Правительствующего, и указ 14 марта не замедлил предписать не именоваться ему впредь Правительствующим, а называться Высоким. В равной мере эти изменения коснулись и Синода.

Верховное управление сосредоточилось в Верховном Тайном Совете, который и стал решать дела, не предусмотренные законами: он ведал внешней политикой, финансами, военным делом и прочим: в Верховном Тайном Совете стали решаться и все судебные дела, которые восходили на Высочайшее рассмотрение. Сенат, Синод, коллегии, губернские присутствия были подчинены Верховному Тайному Совету и обязаны были подавать ему рапорты.

Возникает вопрос: какое отношение установилось между Верховным Тайным Советом и монархом?

Надо сказать, что Верховный Тайный Совет не имел никакого конституционного значения в смысле ограничения власти монарха. И это обстоятельство разъяснено было самим Верховным Тайным Советом. По инициативе герцога Голштинского члены Верховного Тайного Совета подали Екатерине мнение об этом учреждении, в котором проводили мысль, что Верховный Тайный Совет "не есть особый коллегиум".

Все постановления Верховного Тайного Совета шли на апробацию императрицы и только после утверждения их получали силу закона. Постановления должны были выноситься единогласно. Если же достигнуть единогласия оказывалось невозможным, то отдельные мнения членов Совета представлялись императрице, и от нее уже зависело утвердить то мнение, которое ей казалось наиболее подходящим по обстоятельствам дела. Из всего этого видно, что Верховный Тайный Совет конституционного значения не имел.

Так возродилось при русском государе учреждение, которое напоминало прежнюю Боярскую Думу; последняя воскресла, но под другим названием и в другом составе. Боярская Дума была учреждением аристократическим, в Верховный Тайный Совет вошли люди случайные, выдвинувшиеся бюрократы, но по функциям Верховный Тайный Совет — прямой преемник Боярской Думы.

Верховный Тайный Совет фактически должен был получить гораздо большее значение, чем простое совещательное учреждение. Ведь Екатерина I совсем не была похожа на Екатерину П. При ее невежестве и необразованности, само собой разумеется, фактически все дела должны были перейти к Верховному Тайному Совету.

МЕРЫ ВЕРХОВНОГО ТАЙНОГО СОВЕТА ДЛЯ ПОДДЕРЖАНИЯ МАТЕРИАЛЬНЫХ СРЕДСТВ РОССИИ

Самыми жгучими вопросами, которыми пришлось заниматься Верховному Тайному Совету, были вопросы финансовые и экономические. Вы знаете, что Петр ввел подушную подать, которую должны были собирать земские комиссары и отдавать на содержание расквартированного по губерниям войска. Но комиссары чрезвычайно медленно собирали деньги, так что солдаты голодала — и, в конце концов, полковники и офицеры взяли на себя сбор подушной подати и стали выколачивать ее с крестьян. Результатом этого явилось разорение крестьян, которые бежали на окраины и даже в Польшу и Литву. Притеснения чинили не только воеводы, но и те лица, которые отправлялись для производства ревизии, для составления списков податного населения. Верховный Тайный Совет, исходя из мысли, что нужно иметь попечение о крестьянах, постановил вывести из уездов генералитет и впредь не посылать туда обер-офицеров. Сбор подати возложен был на воевод, в помощь которым на каждую провинцию назначали по одному офицеру. На время воеводства воевода жаловался полковничьим разрядом, чтобы его авторитету подчинялись офицеры. В целях облегчения жизни крестьян Верховный Тайный Совет распорядился, чтобы недоимки взыскивались не с крестьян, но с помещиков, а за треть мая 1727 года велено было недоимки совсем не собирать. В интересах крестьян отменено было петровское размещение войск: приказано было вывести войска из деревень и распределить их по городам, преимущественно по окраинам. Затем, когда позволили обстоятельства, велено было две трети офицеров, происходивших из шляхетства, отпустить по домам, чтобы они привели в порядок свои деревни, и две трети оставить при полках. Стал, таким образом, практиковаться отпуск офицеров в деревню. На этот факт нужно обратить внимание: это первая ласточка дворянской весны, первое обнаружение тяготения военнослужилого класса в деревню.

Кроме этих мероприятий, Верховный Тайный Совет принимал меры и к сокращению государственных расходов, Вы знаете, что штаты коллегии были довольно значительны. Верховный Тайный Совет распорядился оставить в каждой коллегии по 6 человек: президента, вице-президента, двух советников и двух асессоров, но и этим 6 лицам велено было заседать по очереди: одна половина их должна была жить в деревне и не получала жалования. Эта мера, если ее рассматривать в исторической перспективе, в сущности является реставрацией старины. В коллегиях теперь заседало по 3 человека; значит, состав коллегий приблизился к составу московских приказов, где сидел обыкновенно судья — боярин с товарищем и дьяком. В это же время в целях сокращения расходов Штатс-коллегия была соединена с Камер-коллегией.

ВОССТАНОВЛЕНИЕ СТАРОГО ВОЕВОДСКОГО УПРАВЛЕНИЯ

Местное управление в последние годы царствования Петра приняло сложный и запутанный вид.

10 губерний были поделены на провинции, провинции — на дистрикты или округа. Во главе губерний стояли губернаторы, во главе провинций — воеводы, а во главе дистриктов — земские комиссары. Губернатор управлял провинцией, в которой находился губернский город, и ведал во всей губернии делами по рекрутским наборам и подушной подати. Кроме того, губернаторы были председателягли надворного суда (иногда председателями надворного суда были и вице-губернаторы). Воевода в провинции имел надзор за ходом всего управления, заседал в особом присутственном месте, называвшемся воеводской канцелярией, и был председателем воеводского суда, состоящего из нескольких асессоров. В некоторых провинциях при воеводах состояли коменданты и обер-комендакты" и во всех провинциях был целый ряд должностных лиц: камериры, рактмейстеры, провиантмейстеры, судебные комиссары (суд по маловажным делам). Наряду с этим существовал целый ряд других органов: для городов — магистраты, для дворцовых крестьян: — дворцовый приказ; лесное ведомство в провинциях было выделено и состояло в ведении унтер-вальдмейстеров, подчиненных главному вальд-мейстеру. По областям же были рассеяны и органы синодского управления (синодальная команда), которое было сосредоточено в экономической коллегии Святейшего Синода для заведования церковными имуществами. К этому присоединялись еще органы надзора: фискалы, называвшиеся в провинциях провинциал-фискалами и состоявшие под управлением генерал-фискала, и прокуроры, находившиеся при надворных судах и подчиненные генерал-прокурору.

Верховный Тайный Совет признал устройство местного управления сложным и обременительным для жителей, стал упрощать петровские учреждения и, упрощая, незаметно реставрировал московскую старину. Прежде всего, были отменены рент-мейстеры, а обязанности их возложены на камериров; упразднены были и вальдмейстеры; судебные комиссары вместе с земскими комиссарами были заменены воеводами. Это мотивировалось тем, что "чин воеводский уездным людям в отправлении всяких дел может быть страшнее". Указ 24 февраля 1727 года пошел еще дальше. Велено было "как надворные суды, так и всех вышних управителей, и канцелярии, и конторы земских комиссаров и прочих тому подобных вовсе отставить, и положить всю расправу и суд по-прежнему на губернаторов и воевод, а от губернаторов апелляцию в юстиц-коллегию, чтобы нашим подданным тем показано быть могло облегчение, и вместо бы разных и многих канцелярий и судей знали токмо одну канцелярию, а на многих бы судей и на их подчиненных в даче жалованья напрасного убытку не было".

Так рухнуло сложное и громоздкое построение местного управления, воздвигнутое Петром. Общество не в состоянии было вынести его на своих плечах: 1) по недостатку средств и 2) по недостатку людей. Россия вернулась к воеводскому управлению, которое существовало в XVII веке. Вся разница управления XVII века от XVIII века заключалась только в том, что управление XVII века знало две инстанции: 1) воеводу главного города и 2) воеводу провинциального города; теперь же было три инстанции: воевода уездного города был подчинен воеводе провинциальному, а провинциальный — губернатору.

Итак, старые порядки возродились после смерти Петра Великого. Это обстоятельство может служить наглядным доказательством того, что петровские реформы вовсе не так изменили жизнь, как казалось: это были надстройки на поверхности русской жизни, и когда под ними заколебалась почва, они рухнули. Возврат к старине можно подметить и в других мероприятиях Верховного Тайного Совета. Петр Великий употребил много усилий, чтобы направить внешнюю отпускную торговлю к Петербургу: был закрыт Архангельский порт и обложены высокой пошлиной товары, шедшие по старым торговым дорогам. После Петра увидали, что привоз товаров к Архангельску по старым дорогам дешевле, чем подвоз их к Петербургу, а потом снова открыли Архангельский порт. Петр Великий в целях создания национальной фабрично-заводской промышленности издал целый ряд стеснительных мер: запрещено было отправлять некоторые товары за границу и некоторые изделия приказано было вырабатывать по казенной мерке. Основанная после Петра Великого Коммерц-коллегия отменила ряд стеснительных мер, изданных при Петре; она разрешила вывозить за границу некоторое сырье, позволила вырабатывать некоторые товары (например, полотно) по старым образцам и т. п.

Словом, во всех сторонах жизни после смерти Петра можно наблюдать возврат к старым порядкам. Но если присмотреться к происходившим переменам, то нельзя сказать, что возврат к старине носил характер провинциальной реакции; к старине возвращались потому, что последняя более подходила к потребностям данного времени. Некоторые же начинания Петра продолжали развиваться; продолжались работы по прорытию каналов, по устройству флота, была открыта проектированная Петром Академия наук и т. д.

Конец царствования Екатерины I ознаменовался возвратом к старине в области престолонаследия. Петр Великий, как вы знаете, издал закон, по которому наличный государь мог назначать наследником престола кого угодно, согласно своему желанию. Неудобство этого закона обнаружилось при первом же замещении престола после смерти Петра. Петр умер, не успев сделать завещания, и русский престол, можно сказать, был захвачен его супругой с помощью вельмож и гвардии. Закон Петра решительно противоречил правосознанию русского общества, которое не могло мириться с устранением от престола законных наследников. Уже воцарение Екатерины I, помимо внука Петра Великого, возбудило неудовольствие в народной массе. Это неудовольствие усилилось, когда распространился слух, что Екатерина хочет сделать наследником герцога Голштинского, мужа Анны Петровны. Недовольство общества было настолько сильно, что для многих стало ясным, что вторичное устранение внука Петра I от престола невозможно. С заявлением об этом открыто выступил Остерман. Но так как ему было известно, что императрица желает утвердить престол за одной из своих дочерей, то для примирения интересов Остерман предлагал, по его мнению, очень простое средство: женить Петра Алексеевича на царевне Елизавете Петровне. По мнению Остермана, это вполне допустимо. "В начале, при сотворении мира, — писал Остерман, — сестры и братья посягали, и через то токмо человеческий род распложался, следовательно, такое между близкими родными супружество отнюдь общим натуральным и божественным законам не противно, когда Бог сам оное, яко средство мир распространить, употреблял". Даже Меншиков был убежден в невозможности вторичного устранения от престола внука Петра I. Чтобы обеспечить за собой свое положение при будущем императоре Петре, Меншиков вынудил у императрицы согласие на обручение Петра с одной из его дочерей, которая была значительно старше наследника престола.

При таком положении вещей не удивительно, что, когда Екатерина I заболела горячкой, члены Верховного Тайного Совета, Сената, Синода, майоры гвардии и президенты коллегий высказались единогласно за кандидатуру Петра, Затем составлено было от имени умирающей Екатерины завещание, которое при ее полной безграмотности было подписано Елизаветой. Она объявляла своим сукцессором Петра Алексеевича, а на случай его бездетной смерти — Анну Петровну с ее десцендентами; после же нее должна была наследовать престол Елизавета Петровна со своими десцендентами. Это завещание и вступило в силу (6 мая 1727 года). Оно, как видите, определяло право престолонаследия в духе старых воззрений.

В царствование Петра II можно отметить также кое-какие факторы и меры, носившие характер возврата к старым порядкам московского периода. Вы помните, что заветной мыслью Петра Великого было собрать "разрозненную храмину российского купечества". С этой целью были учреждены Бурмистерская Палата в Москве (1721) и магистрат в Петербурге, которому должны были подчиняться все магистраты и ратуши. После смерти Петра все городские магистраты и ратуши были подчинены воеводам. Существование Главного магистрата как учреждения, объединявшего по идее все городские учреждения, потеряло raison d'etre. 18 августа 1727 года издан был указ, уничтожавший Главный магистрат в Петербурге и заменявший его городским магистратом для Санкт-Петербурга, без власти по отношению к прочим городским магистратам.

Затем, так как восшествие на престол Петра II удовлетворило большинство населения, и исчезли все сыскные политические дела, был уничтожен Преображенский Приказ, а подведомственные ему дела были распределены, смотря по важности, между Верховным Тайным Советом и Сенатом.

В Малороссии в царствование Петра II восстановлены были те порядки, которые существовали там при Алексее Михайловиче. Петр Великий после смерти малороссийского гетмана Скоропадского не разрешил выбрать нового гетмана и запретил челобитные по сему предмету. Управление Малороссией было сосредоточено в Малороссийской коллегии. Все это было коренным нарушением прав и вольностей, которыми должны были пользоваться малороссы по договору с Хмельницким, Надвигавшаяся война с Турцией способствовала перемене политики. Еще в 1726 году при Екатерине I в Верховном Тайном Совете было положено прежде войны с Турцией "приласкать" малороссов, позволив им выбрать из своей среды гетмана; подати, собираемые с них, отменить, а в рассуждении сборов на жалование и содержание войск поступать так, как бывало прежде при гетманах; суд и расправу производить им самим, и одни только апелляционные дела отправлять в Малороссийскую коллегию. Но это постановление не было исполнено. Новый император в первое заседание свое в Верховном Тайном Совете определил: "В Малой России к удовольствию тамошнего народа поставить гетмана и прочую гетманскую старшину во всем по содержанию пунктов, на которых сей народ в подданство Российской империи вступил". Повторен был указ об отмене новых податей: "Доходы с них денежные и хлебные собирать те, которые подлежат по пунктам гетмана Богдана Хмельницкого"; запрещено было велико-россиянам покупать имения в Малороссии, "чтобы от того малороссиянам не было учинено озлобления". Малороссия в политическом отношении становилась отдельной автономной областью и была передана в ведение иностранной коллегии.

2. Политическое возвышение правящих классов русского общества

Все перечисленные мною дополнительные поправки к преобразованиям Петра Великого, несомненно, сблизили тогдашнюю Россию со старым Московским государством, но полного возврата к старине, конечно, констатировать нельзя. Жизнь идет вперед и вносит новые черты, согласно с условиями времени. За время, которое протекло со смерти Петра Великого, создались и выдвинулись такие факты государственной жизни России, которых не было в старой Московской Руси, и которые при благоприятных условиях могли существенным образом изменить политический строй. Я подразумеваю то участие, которое высшие классы русского общества стали принимать в замещении престола и в верховном управлении страной. Это участие не было результатом созревшего политического стремления внутри общественных классов, а до известной степени являлось результатом случайного стечения обстоятельств. Петр Великий не оставил после себя преемника, право которого на русский престол было бы бесспорным. Его вдова (Екатерина I), долго бывшая его невенчанной женой, коронованная им перед своей смертью (1724), не могла иметь прав на престол. Не имели прав и ее дочери — Екатерина и Елизавета, как прижитые вне церковного брака. Независимо от этого женщины не считались обычным правосознанием законными преемницами престола. Оставался внук Петра Великого, Петр Алексеевич, но и его право было спорным, после того, как его отец лишен был прав на престол волей Петра Великого. Таким образом, вопрос о престолонаследии после Петра призвано было решать дворянство, в лице класса, близко стоявшего к власти. Общество быстро не могло организоваться для этого дела, а потому вопрос был решен наиболее предприимчивыми людьми, сгруппировавшимися вокруг Меншикова.

Восшествие на престол Екатерины I произошло при следующих обстоятельствах. Зная о предстоящей кончине императора, во дворце собрались члены Сената, Синода и генералитет и стали совещаться о его преемнике. Меншиков, Толстой и Ягужинский высказывались в пользу Екатерины. Толстой произнес речь о заслугах Екатерины и указал на торжественную коронацию, как на свидетельство ее прав на престол. Слова Толстого вызвали громогласное выражение сочувствия из одного угла зала, где собрались гвардейские офицеры. Они явились сюда без всякого приглашения. Раздались барабаны, и присутствовавшие узнали, что около дворца стоят оба гвардейских полка. Репнин (президент Военной коллегии) спросил: "Кто осмелился привести их сюда без моего ведома? Разве я не фельдмаршал?". Стоявший в углу Бутурлин отвечал: "Я велел им прийти сюда по воле императрицы, которой всякий подданый должен повиноваться, не исключая и тебя". Против этого аргумента никто не осмелился выступить, и Екатерина была объявлена самодержавной императрицей.

Так, следовательно, вопрос о престолонаследии стал решаться высшим классом русского общества. В этом проявилась политическая самостоятельность этого класса. Высший класс русского общества после смерти Петра Великого получил и свой общественный орган в лице Верховного Тайного Совета. Что касается своего положения, то Верховный Тайный Совет за короткое время успел сделать значительную эволюцию. Первоначально это было только совещательное учреждение при императоре, а затем он сделался не просто совещательным учреждением, а регентом правительствующего государя. Завещание Екатерины устанавливало, "что во время малолетства государя имеют администрацию вести наши обе цесаревны, герцог (Голштинский) и прочие члены Верховного Совета, который обще из 9 персон состоять имеет". Совету предоставлена была власть правительствующего самодержавного государя; он не мог только отменять и изменять определений о сукцессии. Дела должны были решаться по большинству голосов; ни один повелевать не имел права, Так Верховный Тайный Совет сделался гораздо большим, чем Совет при особе государя.

ПРИЧИНЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ 1730 года

Политическое значение, которое получили после смерти Петра Великого высшие классы русского общества в практике государственной жизни, неминуемо должно было породить известные политические вкусы, стремления, желание упрочить и обеспечить приобретенную позицию. Эти стремления и проявились после смерти Петра II, при избрании на престол Анны Иоанновны. Надо сказать, что царствование Петра II отличалось такими особенностями, которые давали чувствовать недостатки монархического абсолютизма, не сдерживаемого учреждениями и законами. Это царствование напоминало время юности Ивана Васильевича Грозного; как тогда в государственных делах царил произвол бояр-временщиков, так теперь самодержавной властью императора стали распоряжаться сильные люди. Я говорил вам, что завещание императрицы Екатерины I передавало Верховному Тайному Совету верховную власть и предписывало решать все государственные дела большинством голосов; но наряду с этим не было гарантировано вмешательство в государственные дела со стороны мальчика-императора. В результате с властью Верховного Тайного Совета стали успешно конкурировать разные сильные лица, отдельные члены Совета, которым удавалось овладеть волей и расположением императора. Такими были сначала генерал Меншиков, а затем родственники второй невесты Петра — князья Долгорукие. По отзывам современных наблюдателей, все эти лица действовали своекорыстно. "Трудно понять, — писал саксонский посланник своему двору, — каким образом управляется это государство. Меншиков все делает только для себя". Он бессовестным образом обирал казну. После падения Меншикова было конфисковано 90 000 душ крестьян и города Ораниенбаум, Ямбург, Копорье, 2 города в Малороссии, до 13 миллионов денег, а золотой и серебряной посуды более 200 пудов. Долгорукие, если и не обирали казну, то действовали в своих фамильных интересах, занимая юного императора забавами, отвлекая его от всяких серьезных дел и распоряжаясь от его имени.

Это всесилие временщиков, сопровождавшееся актами насилия над отдельными лицами и общим угнетением всех, должно было, в конце концов, вызвать естественное стремление к уничтожению такого порядка, при котором оно было возможно. Сравните со временем Грозного: среди членов Избранной рады стала развиваться и осуществляться мысль об известном политическом порядке, о гарантиях от произвола. В настоящем случае подобные стремления пробудились в недрах Верховного Тайного Совета, из которого выходили временщики.

ПОЛИТИЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ 1730 года

Инициатором попытки ограничить самодержавную власть был член Верховного Тайного Совета князь Д.М. Голицын.

Князь Голицын был одним из деятелей эпохи Петра Великого. Получив заграничное образование, Д.М. Голицын приобрел интерес не только к наукам, но и к политической литературе, и к государственному устройству. Еще генерал-губернатором в Киеве Д.М. Голицын заставлял студентов Киевской Академии переводить ему различных политических писателей и, по свидетельству Седеркрейца, усердно занимался изучением Пуффендорфа, Томазия, Гуго Греция и Маккиавелли, которые в рукописных переводах находились в его библиотеке. Д.М. Голицыну удалось очень хорошо ознакомиться и с государственным устройством Швеции. Петр назначил его президентом Камер-коллегии и поручил привить к русской жизни шведские образцы областного и центрального управления. На этой почве Д.М. Голицын близко сошелся с одним из инициаторов административной реформы, гамбургским уроженцем Фиком. Фик предоставил в распоряжение Голицына все материалы для ознакомления с государственным устройством и административным механизмом Швеции. Голицын часто приглашал к себе Фика и толковал с ним "о старой и новой истории и различиях между религиями". Фик в Швеции получил вкус к республиканскому правлению, и легко понять, как он влиял на Голицына. Позже Фик, когда план Голицына был уже составлен, читал "пункты" своим сослуживцам (в Камер-коллегии) и "хвалился, что дал к тому повод".

Смерть Петра II дала благоприятный случай Голицыну выступить со своим планом. Тотчас после смерти Петра II собрался Верховный Тайный Совет, с участием двух фельдмаршалов, князей В. Долгорукого и М.М. Голицына, а также сибирского губернатора князя М.В. Долгорукого. Все эти три лица не имели прав на заседание в Совете и попали туда по родству с верховниками. Это импровизированное собрание, никем не уполномоченное, и взялось решить вопрос о замещении престола. Князья Долгорукие предварительно заявили о завещании Петра II в пользу невесты, но Голицын объявил это завещание подложным, а завещание Екатерины I в пользу Голштинской фамилии недействительным, так как Екатерина сама не имела права занимать престола как женщина низкого происхождения. Голицын устранил от кандидатуры на престол и первую жену Петра Великого — Евдокию, и старшую из племянниц Петра — Екатерину Ивановну, герцогиню Мекленбургскую, на том основании, что ее муж может причинить России разные затруднения. Он остановил свой выбор на Анне Иоанновне, вдове герцога Курляндского. Когда Совет согласился на избрание Анны Иоанновны, Голицын стал говорить: "Надобно себе полегчить, воли себе прибавить". Князь Василий Лукич заявил: "Хоть зачнем, да не удержим этого". Голицын же настаивал, чтобы "написав, послать к ее величеству пункты". Несмотря на то, что это предложение не встретило сочувствия среди членов Совета, Голицын настоял на своем. От имени Верховного Тайного Совета были составлены пункты, принятием которых обусловлено было вступление Анны на престол.

Императрица обязывалась не вступать в супружество, не определять наследника; без согласия Верховного Тайного Совета не начинать войны и не заключать мира, не налагать новых податей, не производить в чины и не назначать на знатные должности; у шляхетства жизни, чести и благосостояния без суда не отнимать, вотчин и деревень не жаловать, не расходовать по своему усмотрению государственные доходы. Один из пунктов гласил, что гвардия и прочие войска должны состоять в ведении Верховного Тайного Совета. Обязательства заканчивались многозначительным заявлением: "А буде сего по сему обещанию не исполню, то лишена буду короны".

С этими пунктами и отправлен был к Анне Иоанновне князь В. Долгорукий, который должен был известить ее об избрании и предложить подписать пункты.

Современники смотрели на пункты как на "затейку" Верховного Тайного Совета, который хотел ограничить власть императрицы в свою пользу. От современников событий этот взгляд перешел и долго держался в исторической литературе. Но в последнее время дело стало представляться в ином свете. Было установлено, что Верховный Тайный Совет согласился послать пункты Анне Иоанновне по усиленным настояниям Голицына, который был автором пунктов и который не встретив поддержки своей "затейке" среди членов Верховного Тайного Совета, искал этой поддержки вне его. Установлено, что Голицын вовсе не думал ограничР1ться этими пунктами; пункты составляли только часть конституционного плана, задуманного Голицыным. Этот план был составлен по шведским образцам. Голицын выдвинул только часть проекта по практическим соображениям, дабы поскорее закрепить исходные пункты ограничения самодержавной власти. Верховный Тайный Совет был единственным из учреждений, которое могло договариваться с императрицей на почве, похожей на юридическую. Согласие Анны Иоанновны на пункты должно было положить начало задуманным реформам. Через 4 дня Голицын вынес на обсуждение верховного Тайного Совета полный проект нового государственного устройства. По проекту императрица лично и бесконтрольно распоряжается только своими карманными деньгами. Начальствует она только над отрядом гвардии, назначенным для ее личной охраны и караулов во дворце. Верховную власть императрица делит с Верховным Тайным Советом, который состоит из 10-12 членов, принадлежащих к знатнейшим фамилиям; иностранцы в состав Совета не допускаются. Совет ведает важнейшими делами по иностранной политике: войной, миром; назначает на должности и начальствует над всеми войсками через двух фельдмаршалов, дающих отчет Совету. Для финансового управления Советом избирается особый государственный казначей, который дает Совету точный отчет о расходах. Кроме этого верховного управления, существует Сенат, состоящий из 30-36 членов, который предварительно рассматривает все дела, вносимые в Совет, и представляет высшую судебную инстанцию. Кроме Сената организуется Палата низшего шляхетства, из 200 членов, которая должна охранять права этого сословия в случае нарушения их Верховным Тайным Советом, и Палата городских представителей — по два от каждого города, которая ведает торговыми делами и интересами простого народа.

Вы видите по содержанию проекта, что Голицын не прочь был дать место шляхетским и городским представителям, но тот прием, к которому прибегли верховники, начав с тайной посылки пунктов Анне Иоанновне, испортил дело; он заставлял думать, что дело предпринято верховниками исключительно в своих интересах.

По случаю предполагавшегося бракосочетания Петра II в Москве в январе 1730 г. собралось все, что было влиятельного и выдающегося в России: члены Сената и Синода, генералитет — с третьим фельдмаршалом во главе — с князем Трубецким, многие представители высшей администрации и, наконец, шляхетство — гвардейское, армейское и даже частью отставное. Среди собравшейся знати и шляхетства поднялось страшное волнение, как только распространился слух о намерениях верховников. Знать и шляхетство разделились на две партии. Одни не хотели и слышать о пунктах, желая "старое от прародителей восприятое государства правило удержать непременно". Другая не отрицала в принципе необходимости реформ, но была обижена тем, что не спросили ее мнения. "И хотя бы они (верховники) преполезное нечто усмотрели, однакож скрывать то перед другими, а наипаче и правительствующим особам не сообщать — неприятно то и смрадно пахнет", — рассуждали эти люди. Недовольство перешло в негодование, когда стало известно содержание кондиций. Защитники самодержавия усматривали в кондициях раздел власти между 8 лицами, вызванный "несытым лакомством и властолюбием" верховников, и предсказывали, как последствие этого раздела, междоусобные войны, возвращение России в тот "скаредный" вид, какой она имела, "когда на многие княжения расторжена — бедствовала". Другая партия, сочувствовавшая ограничению самодержавия, не находила в плане Голицына гарантий от самовластия верховников. "Кто нам поручится, — говорили члены этой партии, — что со временем вместо одного государя не явится столько тиранов, сколько членов в Совете, и что они своими притеснениями не увеличат рабства? У нас нет установленных законов, которыми мог бы руководиться Совет; если его члены станут сами издавать законы, то они во всякое время могут их уничтожить" Кроме того, эта партия полагала, что новое государственное устройство должно быть выработано учредительным собранием более широким по своему составу, чем Совет. Сильно негодовало на "затейку" верховников и провинциальное шляхетство. Один из дворян писал Салтыкову: "Слышно здесь, что делается у вас, или уже сделано, чтобы быть у нас республике. Я зело в этом сумнителен. Боже сохрани, чтобы не сделалось вместо одного самодержавного государя десяти самовластных и сильных фамилий: и так мы, шляхетство, совсем пропадем и принуждены будем горше прежнего идолопоклонничать и милости у всех искать, да еще и сыскать будет трудно, понеже ныне между главными как бы согласно ни было, однако впредь, конечно, у них без разборов не будет, и так один будет миловать, другие, на того ярясь, вредить и губить станут". Шляхетство, приехавшее в Москву, собиралось по домам и вело совещания. Некоторые из представителей шляхетства предлагали даже "на верховных господ, когда они в место свое соберутся, напасть внезапно оружною рукою, и, если не похотят отстать умыслов своих, смерти всех предать". Но большинство предпочитало другое мнение — убедить верховников "призвать их в свое дружество" и действовать сообща.

Все совещания и настроения шляхетства были известны верховникам, которые обратились к угрозам, но, видя, что угрозы не действуют, стали приглашать видных противников на свои совещания. В совещаниях и переговорах протекало время до 1 февраля, когда прибыли послы от Анны с ее согласием на предложенные ей кондиции. На второе число было назначено торжественное заседание Верховного Тайного Совета для выслушивания вестей из Митавы. На собрание были приглашены члены Сената, Синода, генералитета, президенты коллегии и гражданские чины первых четырех классов. Письмо было выслушано холодно, только Голицын говорил о милости и благодеянии императрицы, о будущем благоденствии и процветании России, но не встретил ни одобрения, ни поддержки. Когда же Голицын стал "нарекать": "для чего никто ни одного слова не промолвит". Изволил бы сказать, кто что думает, хотя и нет-де ничего говорить, только благодарить той милосердной государыне", — один из сторонников самодержавия тихим голосом, с великой трудностью промолвил: "Не ведаю-де и весьма чуждаюся, отчего на мысль пришло государыне так писать". После этого заявления опять наступило еще более тягостное молчание, разрешившееся вопросом князя Черкасского: "Коим образом впредь то правление быть имеет?" Верховники, обрадованные этим выступлением, поспешили предложить представителям шляхетства, "чтобы они, ища общей государственной пользы и благополучия, написали проект от себя и подали на другой день". Так к решению вопроса о новом государственном устройстве была привлечена часть шляхетства.

Получив разрешение написать свой собственный проект, сторонники ограничения самодержавия собрались в доме сенатора Новосильцова. На этом собрании выступил с докладом В.Н. Татищев и представил свои соображения, которые были приняты присутствующими. Татищев отвергал право верховников определять наследование престола; присвоив себе это право, они, по мнению Татищева, нарушили права "шляхетства и других санов", которые должны "оное свое право защищать по крайней возможности, и не давая тому закоснеть". Но Татищев оговаривался, что все это имеет принципиальное значение ("токмо сие должно протестовать для предка"), а фактически "весь народ персоной ее величества доволен, и никто не спорит". Другими словами, Татищев хотел уничтожить прецедент такого избрания помимо народной воли, но фактически не хотел устанавливать переизбрания. Гораздо большее значение, но мнению Татищева, имеет само изменение форм управления. Для обсуждения нового государственного устройства Татищев предлагает требовать от Верховного Тайного Совета созыва представителей от шляхетства в количестве не менее 100 человек. Татищев предлагал и свой план государственного устройства. По этому плану Верховный Тайный Совет упразднялся, и во главе государства "в помощь ее величеству" учреждались две палаты: Сенат, состоящий из 21 члена, включая сюда весь наличный состав Верховного Тайного Совета, и "нижнее правительство" — из 100 членов. "Высшее правительство", то есть Сенат, обсуждает законопроекты и сочиняет законы, представляя их на утверждение государя. В составе его не могло быть более одного лица из одной фамилии (этот пункт был направлен против Голицыных и Долгоруких). "Нижнее правительство" занимается "внутренней экономией" и для этого делится на 3 группы; каждая треть заседает в течение четырех месяцев. Для важных дел (война и др.) собирается все "нижнее правительство". Для замещения важных должностей в государстве "высшее правительство" соединяется с "нижним" и присоединяет к себе всех генералов и президентов коллегии. Но Татищев, сторонник неограниченной монархической власти, оговаривается, что новое государственное устройство учреждается "на время, доколе нам Всевышний мужскую персону на престол дарует"; исключительно во внимание к тому, что новая государыня "как есть персона женская, к так многим трудам не удобна, паче же ей знания законов не достает". Татищев внес в свой проект и все задушевные желания тогдашнего дворянства: должна быть определена наличность подлинного шляхетства и от старинного столбового дворянства отделено дворянство новое, "которое из солдат, гусар однодворцев и подьячих". Принадлежность к шляхетству доказывается, кроме древности рода, исключительно жалованными грамотами; не имеющие этого доказательства, исключаются из шлйхетского сословия. (Это требование — поход против "Табели о рангах".) Закон о единонаследии отменяется. Шляхетская военная служба начинается не раньше 18 лет и ограничивается двадцатилетним сроком; в матросах и ремесленниках шляхетство служить не должно. По всем городам должны быть учреждены шляхетские училища.

Кроме того, в проекте Татищева предоставлялись некоторые льготы и для других сословий; для духовенства — устройство духовных училищ и обеспечение содержанием, "чтобы деревенские могли детей своих в училищах содержать и сами не пахали бы"; для купечества — освобождение от постоев и притеснений и некоторые меры в пользу торговли и промышленности.

Проект Татищева подписали 39 человек из "генералитета" и 249 — из гвардейского и армейского офицерства. 5 февраля проект Татищева был внесен в Верховный Тайный Совет. Тогда же последовало обращение к остальному шляхетству с призывом подать свое мнение. Шляхетство отозвалось на этот призыв, и в Совет стало поступать одно мнение за другим. Мнения были разнообразны, но сходились в общем стремлении предоставить шляхетству больше участия в управлении. Проект Татищева, как мы видели, сосредоточивал власть в руках высшего чиновничества. Другие проекты требовали, чтобы новые члены в Сенат и коллегии выбирались обществом, чтобы высшие должности замещались генералитетом и шляхетством в составе не менее 100 человек. Для решения важных государственных вопросов предлагалось "сочинить сейму".

Споры и несогласия, возникшие среди шляхетства, разбили его на ряд несогласных групп, пререкания между которыми принимали все более и более острый характер, так что "можно было опасаться восстания".

Между тем приближался срок приезда императрицы. Голицын решил отдать дело в руки Верховного Тайного Совета и представил проект, который должен был до известной степени объединить шляхетство и верховников. Этот проект он представил в форме сочиненной им присяги, которую подданные должны были приносить ее величеству. В этой присяге были отмечены все главные основы будущего государственного устройства. Оставляя во главе управления Верховный Тайный Совет, Голицын, чтобы удовлетворить шляхетство, определил значение Верховного Тайного Совета словами одного из представленных шляхтой проекта: Верховный Тайный Совет "не для иной какой собственной того собрания власти, точию для лучшей государственной пользы и управления в помощь их императорских величеств". При решении всех дел Верховный Тайный Совет должен руководствоваться правилом, "что не персоны управляют законом, но закон управляет персонами". Вы видите, что взамен ясных политических определений, взамен юридической конституции в компетенции Верховного Тайного Совета, здесь поставлены общие фразы, моральное наставление. На это нужно обратить внимание, чтобы объяснить отрицательное отношение шляхетства к этому проекту. В присягу введена была и статья о выборе кандидатов в члены Совета из "первых фамилий, из генералитета и из шляхетства, не больше 2 из одной и той же фамилии". Выбор "людей верных и обществу народному доброжелательных" сосредоточиваются в руках Верховного Тайного Совета и Сената. Верховный Тайный Совет остается самопополняющимся учреждением. Уступая шляхетству в его стремлении участвовать в государственном управлении, Голицын внес в присягу еще одну статью: "Для совета и рассуждения" о важных государственных делах Верховный Тайный Совет приглашает Сенат, генералитет, коллежских чинов и знатное шляхетство, а в духовных делах также синодальных чинов и архиереев. Уступку эту нельзя признать полной, так как всем лицам, приглашенным в Совет. Давали совещательный, а не решающий голос. Зато Голицын старался удовлетворить общество в другом отношении. Духовенству обещается уничтожение коллегии экономии и возвращение имуществ в непосредственное распоряжение церкви. Шляхетству обещается, что во все учреждения будут набираться члены из первых фамилий, из шляхетства и генералитета "люди верные и.обществу народному доброжелательные", и все шляхетство будет содержаться в надлежащем почтении и "ее императорского величества милости им консидерации". Опять взамен юридических положений — обещания. Шляхетство не будет отдаваться в солдаты, матросы и прочие подлые чины, а для обучения ратного проектируются "кадетские роты", по окончании которых дворяне могут поступать прямо офицерами в гвардию. Люди достойные будут присоединяться к шляхетству, но люди дворовые и крестьяне не будут допускаться ни к каким должностям. После казненных смертной казнью у жены и детей имения их не будут отниматься. Таковы были обещания духовенству и шляхетству. Не были забыты и купцы: им обещано было не устраивать монополий. Даже пожелание о перенесении столицы из Петербурга в Москву нашло себе удовлетворение в проекте Голицына.

Но все уступки мало удовлетворили шляхетство, так как это были пустые слова, а не юридические положения.

Шведский дипломат Дитмер об этих событиях следующим образом доносил своему правительству: "Так как члены Совета хотят удержать одни всю власть, то существует сильное недовольство среди дворянства по этому поводу... К чему все приведет, нельзя еще сказать с уверенностью. Но я боюсь, что вследствие возникшего разногласия все пойдет обратным ходом и императрица сохранит самодержавие". Такой же исход предсказывал в своих донесениях Маньян и де-Лира. Так и случилось в действительности.

Еще в конце января Дитмер сообщал своему правительству, что "уже существует партия, которая стремится к сохранению самодержавия" и которая "ждет только прибытия императрицы, чтобы обнаружить свои намерения, которые теперь держит про себя". Душой этой партии были Остерман и Феофан Прокопович. Упрочение власти в руках родовой знати грозила Остерману потерей положения и даже высылкой из России, так как он знал о нерасположении конституционалистов к иноземцам (иностранцы устранялись от участия в управлении, и только для Остермана было сделано исключение). Феофан Прокопович был принципиальным противником ограничения самодержавной власти. Остерман и Феофан Прокопович нашли себе много сторонников среди шляхты и духовенства. Несмотря на все меры, принятые с целью изолировать императрицу от влияния Остермана и его единомышленников, сторонники самодержавия ухитрились дать ей знать о себе. Сама Анна Иоанновна вообще не была расположена к аристократическим планам верховников. При отсутствии полного единства и при нерешительности действий планы верховников рухнули.

Падение дела конституционалистов началось еще раньше приезда императрицы в Москву. Духовенство на своих богослужениях стало поминать Анну самодержавной, и Верховный Тайный Совет не решился запретить этого, так как не опубликован был манифест о восшествии Анны на престол с ограничениями. Признан был сам факт восшествия Анны на престол, и по традиции она должна была поминаться самодержавной. Затем, Верховный Тайный Совет не осмелился преподнести государыне формулу присяги, выработанную Голицыным. Свою нерешительность в данном случае Совет оправдывал тем, что народ счел бы власть Анны ограниченной верховниками, если бы он опубликовал об этом ограничении раньше приезда императрицы в Москву. Но и после приезда Анны действия верховников не сделались более решительными. Верховники ожидали, что инициатива обнародования этой формулы будет исходить от императрицы, а она не только откладывала опубликование манифеста, но не стеснялась действовать и вопреки пунктам, как самодержавная императрица. Когда она подъезжала к Москве и остановилась во Всесвятском, ей пришлось принимать батальон преображенцев и отряд кавалергардов. Анна, позабыв о пунктах, объявила себя полковником Преображенского полка и капитаном кавалергардов, что было принято полками с радостью и удовольствием. Назначая себя полковником, Анна Иоанновна резко нарушала один из подписанных ею пунктов (четвертый).

Когда императрица прибыла в Москву, верховники преподнесли ей коротенькую формулу присяги, по которой поданные "обязывались приносить присягу государыне и государству и обещали охранять пользу и благополучие"; ничего прежнего в присяге не осталось. Итак, слабость верховников обнаружилась в полной мере, а их противники действовали все решительнее и смелее. " Некоторые наиболее хитрые люди из духовенства, — писал Маньян, — делали всякие усилия, чтобы восстановить мелкое дворянство против Верховного Совета, главных членов которого изображали злодеями, желавшими изменить форму правления только для того, чтобы самим завладеть верховной властью, вследствие чего рабское положение шляхетства стало бы еще невыносимее, чем при сохранении самодержавия государыни". Маньяя намекает на Феофана Прокоповича. И действительно, Феофан в публичных проповедях громил верховников: он говорил, что князь Василий Лукич Долгорукий, "как бы некий дракон охраняет императрицу неприступну", что "без воли его она ни в чем не вольна и неизвестно, жива ли — а если жива, то насилу дышит", что "оные тираны имеют государыню за тень государыни, а между тем злейшее нечто помышляют, чего другим и догадываться нельзя". Остерман со своей стороны старался внушить императрице, что она занимает престол по праву рождения и может отказаться от кондиций. Кроме того, Остерман агитировал в армии через князя Салтыкова и других. Ввиду этой агитации князь Голицын сделал попытку сближения с конституционной партией шляхетства, Верховный Тайный Совет выбрал те места голицынской присяги, которые походили на уступки шляхетству и приложили последнему этот акт к подписи, но собрали только 97 подписей. Остерман успел склонить на свою сторону даже князя Черкасского; он указывал ему, что шляхетство скорее все получит от императрицы, чем от Совета; стоит только попросить уничтожить Верховный Тайный Совет, восстановить Сенат и дозволить шляхетству выработать общий план государственных преобразований. Так действовал Остерман, руководясь принципом: divide et impera. В частных собраниях шляхетство и решило обратиться к императрице.

25 февраля состоялся торжественный прием шляхетства у императрицы. Князь Черкасский подал ей челобитную, благодарил за подписание пунктов и просил разрешить им сочинить новую форму государственного управления. Эта челобитная на первых порах очень изумила Анну Иоанновну. От Остермана она слышала, что шляхетство хочет восстановления самодержавия, а ей пришлось выслушать прошение об организации учредительного собрания. Изумлены были и сторонники самодержавия, особенно гвардейское офицерство, которое также думало, что шляхетство будет просить о восстановлении самодержавия. Когда князь Черкасский прочитал челобитную, из среды гвардейского офицерства послышались голоса, что нужно просить о восстановлении самодержавия. Им возражали; начался шум. Тогда кн. В.Л. Долгорукий обратился к князю Черкасскому с вопросом: "Кто вам позволил присвоить себе законодательную власть?" Князь Черкасский отвечал: "Государыня вами обманута, вы уверяли ее, что кондиции писаны с согласия всех чинов, а это было сделано без нашего ведома и участия". Гнев вырвал из уст князя Черкасского слова, которых он не сказал бы, подумав. Князь Долгорукий обратился к Анне, советуя ей удалиться в кабинет и там обсудить прошение шляхетства. В аудиенц-зале волнение возрастало; Анна, не зная, что делать, испугалась за свою жизнь; в решительную минуту Екатерина Ивановна (герцогиня Мекленбургская) бросилась к Анне с пером и чернилами и просила подписать челобитную шляхетства. Подписав челобитную, Анна Иоанновна воротила ее шляхетству и велела снова обсудить и в тот же день сообщить ей свое решение. Конституционалисты удалились в другую залу, верховники были приглашены на обед, а гвардейские офицеры дали полную волю своему негодованию. "Мы не хотим, — говорили они, — чтобы государыне предписывали законы; она должна быть такой же самодержавной, как ее предки". Когда Анна вышла к офицерам, они бросились к ее ногам, крича, что готовы пожертвовать за нее жизнью, но не потерпят ее злодеев. Сцена кончилась тем, что офицеры во главе с Салтыковым приветствовали Анну, как самодержавную императрицу.

После этого и конституционалистам ничего не оставалось делать, как просить Анну "принять самодержавство" и уничтожить подписанные пункты. Но шляхетство не отказалось от всех своих требований и в челобитной просило вместо Верховного Совета и Высокого Сената сочинить один правительствующий Сенат из 21 персоны, а в Сенат и на высшие государственные должности повелеть выбрать шляхетству баллотированием; конституционалисты отказались от ограничения самодержавия, но просили, чтобы новая форма правления была выработана согласно их челобитной. Челобитная вручена была Анне князем Трубецким. Выслушав ее, Анна обратилась к членам Верховного Тайного Совета с вопросом: "Согласны ли, чтобы я приняла предлагаемое мне моим народом?" Верховники молча наклонили головы. Тогда Анна послала за пунктами и своим письмом в канцелярию Совета, "и те пункты ее величество при всем народе изволила, приняв, разодрать". Таков финал "затейки" 1730 года.

Что касается причин неудачи конституционного движения 1730 года, то следует сказать, что, прежде всего, это движение шло на поверхности русского общества, не затрагивало его глубоко, совершалось в самых высших его слоях, не было поддержано народной массой; затем, сама конституционная партия сложилась экспромтом, не успела спеться и выработать общего плана действий; раздоры в значительной степени способствовали падению дела...

РЕЗУЛЬТАТЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ 1730 года

Политическое движение 1730 года не привело к той цели, к которой было направлено, то есть к ограничению самодержавной власти, но было бы ошибкой думать, что оно прошло безрезультатно для общества, не имело никаких последствий. Анна Иоанновна, восстановив самодержавную власть, сочла необходимым дать шляхетству удовлетворение по требованиям сословного характера.

Мы видели, что одним из требований большинства челобитных было учреждение одного Сената вместо Верховного Тайного Совета и Высокого Сената и пополнение его "довольным числом" членов, 21-й персоной. Указом 4 марта 1730 года Верховный Тайный Совет и Высокий Сенат были "отставлены" и заменены Правительствующим Сенатом в той силе, какой он обладал при Петре Великом. Количество членов Правительствующего Сената было определено согласно просьбе шляхты (21). В Сенат вошли все члены Верховного Тайного Совета (кроме А.Г. Долгорукого), 3 фельдмаршала и видные представители шляхты, вожди конституционной партии, авторы мнений, шедшие на компромисс с верховниками, и лица, способствовавшие восстановлению самодержавия. Анна Иоанновна удовлетворила всех, поместив в Правительствующий Сенат лиц, стремившихся играть политическую роль. Посадив всех в Правительствующий Сенат, Анна Иоанновна не обнаружила охоты делиться своей властью с учреждением и действовала вполне самостоятельно; и это обстоятельство имело роковое значение для Сената. Так удовлетворены были Анной Иоанновной требования шляхетства сословно-политического характера.

Кроме восстановления Правительствующего Сената, шляхетство просило, чтобы высшие правительственные должности замещались по выборам. И это требование шляхетства Анна исполнила, но только отчасти. Указом 5 февраля 1431 года предоставлено было замещать в гвардии и армии офицерские места баллотировкой. Шляхетство просило участия в избирании администрации. Анна соглашается на это, но только по отношению к низшим должностям.

Шляхетство настаивало на отмене закона о единонаследии (1714), изданного Петром Великим. Этот закон был страшным бременем для родового дворянства и не достигал цели, ради которой был издан. Дворяне, несмотря на запрещение, продавали свои имения в чужой род, чтобы снабдить своих сыновей деньгами; если же не успевали продать, то в духовных завещаниях писали, чтобы старший сын уплатил определенную сумму младшим братьям. Некоторые исполняли завещания, другие отказывались, и на этой почве разыгрывались целые драмы: "не только братья, но и дети отцев своих побивали", — пишет майор Данилов. Закон о единонаследии, имевший целью предотвратить хозяйственное дробление, имел отрицательные результаты. Наследники считали скот, хлеб и сельскохозяйственные орудия за движимую собственность, и часто выходило, что старший сын получал имение без инвентаря, а младшие — инвентарь без имения. Обо всем этом Сенатом был сделан доклад императрице, после чего закон 1714 года был отменен, и шляхетству предоставлено было право свободно распоряжаться своими имениями; в это же время формально было уничтожено различие между поместьями и вотчинами, что разграничивалось при Петре Великом. Что касается наследования имущества по закону, то было установлено, что оно принадлежит детям: дочери из недвижимого имущества получают четырнадцатую часть, а из движимого — восьмую. Вот когда был установлен закон, который действует до последнего времени.

Шляхетство в своих челобитных выражало желание, чтобы военная служба была ограничена определенным сроком. Надо сказать, что дворянство стало уже тяготиться постоянной службой и постоянно уклоняться от нее. По свидетельству Посошкова, "в ослушании и в презрении указов царского величества иные дворяне уже состарились, в деревнях живучи, а на службе одною ногою не бывали". Майор М.В. Данилов сообщает о своем зяте: "Зять мой Астафьев, получа большое наследство, неприлежно стал уже в полку служить: а как в тогдашнее время отставки от службы не было или трудно ее получить было, то он нашел милостивца в полковом секретаре, который его отпускал в годовые отпуски за малые деревенские гостинцы. Секретарь доволен был, когда за пашпорт получил душек двенадцать мужеска пола с женами и с детьми, с обязательством таковым: когда зять мой Астафьев на срок оных подаренных крестьян не вывезет, куда назначено было, тогда неустойка награждалась прибавкою к 12 душам. Чтобы не потерять дружбы, таковым полезным от секретаря отпуском зять мой пользовался год по договору. Случалось мне и то видеть самому, при самом уже его в отпуск отъезде из полку, не оставят у него писари полковые и ротные постели и подушек, хотя он даже сидел в кибитке, и то вытаскивали и делили по себе, как завоеванную добычу. Странное видение было сих бесстыдных подлецов. Полковой писарь гораздо был совестнее секретаря своего: он брал только по одному человеку за пашпорт". В старой Московской Руси военная служба была не так интенсивна, и служилые люди имели возможность вести свои хозяйственные дела. С введением регулярного войска дворяне были прикованы к своим полкам, а их пребывание в деревне было гораздо важнее, чем прежде. Крестьянское население было обложено подушной податью, за исправное поступление которой должны были отвечать помещики. В 1731 году в регламенте Камер-коллегии было установлено, что подушная подать вносится самими помещиками; они же должны были вносить и недоимки, которые с каждым годом возрастали; владельцам стало угрожать разорение. Избежать разорения можно было, только живя в деревне, непосредственно руководя хозяйством. Непреложная сила обстоятельств превращала дворянина-воина в помещика-хозяина, в обывателя уезда, и он стал правдами и неправдами оставаться в деревне, стал требовать себе льгот от военной службы. В 1736 году правительство Анны Иоанновны удовлетворило и это требование шляхетства; военная служба ограничена 25-летним сроком. После опубликования указа о 25-летней службе половина служащих дворян подала прошение об отставке; правительство отступило от своего указа, и отставка не была дана, пока в 1740 году этот указ не был восстановлен манифестом во всей силе. Этот манифест — первый шаг к раскрепощению русского дворянства.

Наряду с установлением срока службы дворянство добилось и освобождения его от службы в нижних чинах и поступления прямо в офицерский ранг. В 1731 году был издан указ об учреждениях Сухопутного кадетского корпуса, "дабы шляхетство от младых лет к воинскому делу в теории обучены, а потом и в практику годны были". Молодые люди должны были, таким образом, проходить рядовую службу в корпусе. Здесь же предполагалось их обучать: "арифметике, геометрии, рисованию, фортификации, артиллерии, шпатному действу, на лошадях ездить и прочим к воинскому действу потребным наукам". Тот же указ предписывал: "Понеже не каждого человека природа к одному воинскому склонна, но в государстве нужно политическое и гражданское обучение, то того ради иметь при корпусе учителей чужестранных языков, истории, географии, юриспруденции, танцевания, музыки и прочих полезных наук". Кадетский корпус решено было открыть в Петербурге. Здесь находилась Академия наук, здесь содержалось значительное количество войск, возводились военные и гражданские постройки, и молодые люди могли видеть применение теории к практике. Здесь же было значительное количество иностранцев, что могло способствовать изучению молодыми людьми иностранных языков. Тех кадет, которые имели наклонность к изучению высших гражданских наук, предположено было обучать в Академии наук. Так, следовательно, выработан был план общеобразовательной школы с широкой программой, правда, практического характера; из школ должны были выходить ученые, военные и чиновники. Эта широкая программа, однако, не осуществилась, и действительное устройство Сухопутного кадетского корпуса вышло проще. По рапорту Миниха видно, что в корпусе обучали Закону Божию, военным экзерцициям и арифметике, а остальным наукам учились только те, кто хотел; зато число воспитанников возросло вдвойне. Кроме кадетского корпуса, предлагалось учредить артиллерийскую школу на 700 человек и увеличить число школ в губерниях, чтобы дворянские дети обучались грамоте, наукам и военным экзерцициям. Но так как школы не могли вместить всех, то дворянам дана была возможность обучать детей дома и периодически представлять их на экзамены. Все дворянские недоросли по достижении восьми лет должны были записываться в Петербурге у герольдмейстера, а в Москве и в губерниях — у губернаторов. По достижении 12 лет их должны были представлять на второй смотр, когда им производился экзамен из чтения и письма. Дворяне, имевшие до 100 душ крестьян, имели право взять своих сыновей опять домой и должны были представить их на следующий смотр в 16 лет, когда производился экзамен по Закону Божию, арифметике и геометрии. Сыновей мелких дворян по достижении 12 лет отдавали в школу. На третьем смотре дворянам делали разбор: некоторых помещали в Сенат в разные канцелярии, где они продолжали обучение и приучались к канцелярской работе; других отсылали домой до 20 лет с обязательством учиться географии, фортификации и истории; если кто-либо не имел возможности проходить эти науки дома, их отдавали в школу. 20-летних недорослей представляли на окончательный смотр, когда их распределяли на военную службу в офицерские или на гражданскую в соответственные гражданские чины. Так выполнено было желание шляхетства не проходить военную службу в нижних чинах.

Итак, движение 1730 года не прошло бесследно в последующем историческом развитии, оно сказалось крупными результатами. Шляхетство не добилось участия в верховном управлении, но расширило свои сословно-политические права. В этом отношении царствование Анны Иоанновны — начальный период дворянской истории.

Движение 1730 года не прошло бесследно и для других сословий. Мы видели, что верховники и шляхетство не обходили купечество, которому предположено было дать возможность защищать свои интересы при новых порядках. Проект повлиял и на законодательство Анны Иоанновны; она пошла навстречу купеческим интересам. В 1731 году в интересах купечества крестьянам запрещено было брать откупа и подряды, в 1734 году строить суконные фабрики. В пользу купцов и в интересах дворянства уменьшены были права крестьян. Указ 1730 года запретил крестьянам приобретать недвижимые имущества, а указ 1736 года — отправляться на промыслы без разрешения помещика; это было вызвано тем обстоятельством, что по указу 1731 года помещики сами должны были вносить подати за своих крестьян. Вообще помещики стали увеличивать свои права над крестьянами, и крепостная неволя стала все более и более усиливаться. Начало сословного возвышения дворянства ознаменовалась резким сословным унижением крестьянства.

3. Верховное управление в царствование Анны Иоанновны

Анна Иоанновна начала свое правление с восстановления Сената и на первых порах ревностно занималась государственными делами. Саксонский посланник Лефорт сообщал своему двору, что Анна старается во все вникать и все видеть. Протоколы первых заседаний Сената до известной степени подтверждают это свидетельство. Из этих протоколов видно, что императрица часто лично присутствовала в Сенате и ставила на обсуждение некоторые вопросы (например, о сбавке подушной подати, о благочестивом содержании христианской веры и др.). Но этот первый пыл очень скоро остыл. "Изволила слушать реестр докладов, читаемых в Сенате, и указала те доклады внесть со временем в дом ее императорского величества, и тогда рассматривать изволит. Потом изволила отсутствовать". Анна была не из таких натур, которые долго способны выдерживать напряжение физических и умственных сил. Она вступила на престол 37 лет. Выданная замуж за Курляндского герцога, Анна рано овдовела и проводила многие годы в праздности и развлечениях, которые доставлял Курляндский двор. Русский президент при Курляндском дворе избавил вдовствующую герцогиню от тягостей управления, и она явилась на русский престол без опыта и привычки к труду. Но было бы ошибкой все относить за счет личных качеств Анны. Устранение Анны от дел объясняется также и тем, что реставрированный Сенат мало был приспособлен к сотрудничеству с носителем верховной власти. В нем слишком много было текущей будничной работы, в которой государю немыслимо было и бесполезно принимать достоянное и деятельное участие. Ближайшим помощником государя может быть такое учреждение, которое не входит в мелочи, а подносит только важные дела в разработанном виде. С другой стороны, Сенат был слишком многочисленным, чтобы государыня могла интимно советоваться с ним. Уже Петр чувствовал это неудобство, и при нем намечался особый Тайный Совет. Этот Тайный Совет обособился от Сената и при Екатерине I и Петре II превратился в Верховный Тайный Совет. Анна упразднила Верховный Тайный Совет, но оказалось, что без подобного учреждения обойтись нельзя. В апреле 1730 года разнесся слух об образовании особого кабинета из нескольких лиц; через полтора года слух подтвердился. 19 ноября 1731 года последовал указ императрицы, гласивший: "Для лучшаго и порядочнейшаго отправления всех государственных дел, к собственному нашему всемилостивейшему решению подлежащих, и ради пользы государственной и верных наших подданных, заблагоразсудили учредить при дворе нашем кабинет и в оный определить из министров наших канцлера графа Головкина, вице-канцлера графа Остермана, действительного тайного советника князя Черкаескаго". Так возникло новое учреждение — Кабинет, но оно было новым только по имени. Все современники,- русские и иностранцы, единогласно говорили, что Кабинет заменил собой Верховный Тайный Совет; он отправлял те же функции и имел ту же власть, что и Верховный Тайный Совет. Кабинет обсуждал все новые законодательные меры, выходившие высочайшие повеления: указ, подписанный тремя членами, получал силу именного высочайшего повеления. Кабинет контролировал деятельность всех учреждений (Сената, коллегий); ему должны были представляться ежемесячные ведомости о течении дел по всем присутственным местам. С учреждением Кабинета значение Сената пало, как и при учреждении Верховного Тайного Совета. Кабинет взял в свои руки непосредственное руководство над подчиненными Сенату учреждениями. Только тогда, когда в Кабинет вошел Волынский, значение Сената стало подниматься. Кабинет стал приглашать Сенат к совместному обсуждению важнейших государственных вопросов, а коллегии снова были подчинены Сенату. Так устроилось высшее государственное управление при Анне Иоанновне. Вы видите, что в этом отношении можно констатировать некоторую эволюцию в начале и конце царствования Анны Иоанновны.

Но восстановленный в начале царствования Сенат и новоучрежденныи кабинет не были по своему значению такими учреждениями, которые могли бы поставить в законные границы монархическую власть. Вследствие этого царствование Анны Иоанновны ознаменовалось еще горшими злоупотреблениями, чем правление слабой и избалованной женщины и капризного мальчика, предпочитавшего детские забавы и развлечения государственным делам. Русский престол заняла женщина, пережившая период второй молодости со всеми его недостатками, избалованная, любившая больше всего шутки, забавы, балы и маскарады. Царствование Анны было повторением царствования Петра II в более крупном масштабе.

ГОСПОДСТВО НЕМЦЕВ

Анна начала с того, что постепенно устранила от дел всех вельмож, которые навлекали на себя ее личное нерасположение. Больше всех Анна была недовольна князем В.Л. Долгоруким, который подсунул ей пункты и стерег ее в Митаве и Москве, "яко некий дракон". В апреле месяце 1730 года Анна определила князя Василия Лукича Долгорукого губернатором в Сибирь, князя Михаила Долгорукого — в Астрахань,

Князя Ивана Григорьевича Долгорукого — воеводой в Вологду, а князю Алексею Григорьевичу Долгорукому со всем семейством и брату его Сергею велено было жить в дальних деревнях. Не забыла Анна и Петра Бестужева, который также был сослан на житье в дальние деревни. Немного времени спустя все Долгорукие были сосланы: Алексей — в Березов, Василий Лукич — в Соловки, Сергей — в Ораниенбаум, Иван Григорьевич — в Пустозерск, мать князя Алексея — в Ораниенбург; князь Василий Долгорукий был заключен в Шлиссельбургскую крепость. Анна вызвала ко двору Петра Румянцева, подвергшегося опале в царствование Петра II, но он был сослан в казанские деревни, так как не мог помириться с господством немцев и роскошью Двора.

С устранением Долгоруких около Анны не осталось русских влиятельных вельмож. Князь Д.М. Голицын, видя засилье иноземцев, поспешил удалиться от дел; канцлер Головкин одряхлел и не вмешивался в управление; Ягужинский был сослан в почетную ссылку — посланником в Берлин; Шафиров — в Персию. При дворе стали господствовать немцы, которые захватили все управление государством в свои руки. Во главе управления стал Бирон, завоевавший сердце Анны Иоанновны еще в Митаве своей наружностью и любезностью. Анна объявила это всем своим верноподданным в рескрипте, изданном по случаю возведения его в обер-камергеры. "Сиятельный, особливо нам любезно верный, граф Яган Эрнестович фон Бирон, — писала Анна Иоанновна, — через многие годы будучи в нашей службе при комнате нашей (камергером), во всем так похвально поступал и такую совершенную верность и ревностное радение к нам и нашим интересам оказал, что его особливые добрые квалитеты и достохвальные поступки и к нам показанные многие верные, усердные и полезные службы не инако, как к совершенной всемилостивейшей благоугодности нашей касаться могли." Из курляндских немцев расположение Анны Иоанновны заслужил обер-гофмаршал Левенвольд, вытащивший брата своего Карла, и, кроме того, вице-канцлер Остерман.

В мае 1730 года иностранные дипломаты сообщали своим правительствам, что Бирон и Левенвольд управляют императрицей как хотят, но сзади их стоит Остерман и управляет империей. В руки немцев попали и вооруженные силы страны. Миних был назначен президентом военной коллегии и стал управлять делами независимо от Сената. Карл Левенвольд был назначен начальником Измайловского полка, который был сформирован из украинской шляхты. Господство иноземцев прочно утвердилось.

Сама Анна Иоанновна имела на дела самое дурное влияние.

РОСКОШЬ ДВОРА

Уже в Курляндии жаловались на непомерную роскошь двора Анны. Окруженная курляндскими придворными Анна Иоанновна и на русском престоле отдавалась забавам и увеселениям. Праздник следовал за праздником, бал сменялся маскарадом, которые отличались непомерной роскошью и требовали огромных издержек. "Во всем городе устроена иллюминация, — писал испанский резидент, — и такая великолепная, подобных которой не видали в этой стране. Вчера мы были приглашены во дворец, где был бал и ужин, и никогда не видал я такого блестящего праздника и такого отличного ужина. Вы не можете вообразить роскошь этого двора. Я был при многих дворах, но могу уверить, что здешний двор своею роскошью и великолепием превосходит даже самые богатейшие, не исключая и французские" (двор Людовика XVI).

При дворе не пропускали никакого случая для празднества. 15 февраля 1731 года праздновали даже годовщину въезда Анны Иоанновны в Москву. В "Петербургских Ведомостях" по этому случаю писали: "Кушали при дворе все иностранные и здешние министры со знатнейшими дамами. Полудни был бал, причем такожде и машкарадом увеселялись; в 10 часу вечера имеет изрядный фейерверк быть". От 18 февраля новое известие из Москвы: "Машкарадом здесь еще и поныне непрестанно забавляются, причем машкарадное платье всегда переменяется. Итальянские придворные комедианты короля польского сюда уже прибыли и будут на сей неделе первую комедию при дворе действовать". 25 февраля встречаем такое известие: "В прошедшее воскресенье был машкарад при дворе; во вторник был машкарад у великого канцлера, а потом у фельдмаршала князя Долгорукого, сегодня у вице-канцлера Остермана". То же самое продолжалось и в Петербурге, куда переехал двор.

Для своих будничных развлечений Анна Иоанновна имела массу шутов, шутих, карликов, карлиц и т.п. Двор Анны наполнился шутами и шутихами, карликами и карлицами, с которыми и забавлялась императрица. Когда домашние забавы истощались, выступал Бирон и придумывал какую-либо новую шутку. Творчество Бирона в этой области доходило до виртуозности.

В 1740 году сыграна была свадьба 50-летнего князя Голицына, прозывавшегося квасником, которого женили на придворной калмычке Бужениновой. Для новобрачных был устроен ледяной дом, что легко было сделать при страшных морозах тогдашней зимы. Народ потешался пальбой из ледяных пушек, стоявших у дома; ледяными дельфинами, которые выбрасывали ночью огонь из зажженной нефти; смешными картинами, которые были поставлены за ледяными стеклами дома, освещенного внутри множеством свеч; забавлялся ледяными птицами, сидевшими на ледяных деревьях с ледяными ветками и листьями, "что все изрядным мастерством сделано было", ледяным слоном в натуральную величину с сидевшим на нем ледяным персиянином; днем слон извергал воду, а ночью — горящую нефть. Но этого было мало. Выписали по паре инородцев, которые в национальных костюмах должны были участвовать в торжестве шутовской свадьбы. Кроме этого, привезли деревенских баб с мужьями, умевших плясать; для свадебного поезда выписали козлов, собак, баранов "четвероногих и пятеророгих". Приветственные стихи поручено было прочитать Тредиаковскому.

ОБЩЕСТВЕННОЕ НЕДОВОЛЬСТВО

Все эти праздники и увеселения совершенно не гармонировали с настроением общества, были диссонансом в общем ходе мыслей и чувств.

Начав царствование с милостей и льгот, Анна повернула на другой путь — на путь неуклонного взыскания недоимок. С 1720 года, как обнаружилось, по 1730-й накопилось 7 миллионов недоимок. Правительство приписало это нерадению властей, которое, по его мнению, объяснялось отсутствием строгой отчетности и контроля. В 1733 году восстановлена была Ревизион-Коллегия. На нее была возложена "вышняя дирекция в свидетельстве и в ревизии счетов обо всех государственных доходах и расходах". Тогда же была учреждена генеральная счетная комиссия, которая должна была проверить все счета с 1719 по 1732 год. Взыскание недоимок возложено было на особый доимочный приказ в Москве, которому велено было, доправивши сполна всю недоимку на должниках, расписать штраф на губернаторов, воевод и приказных людей, по небрежению которых доимка была запущена. Учреждение доимочного приказа имело самые пагубные экзекуции, сопровождавшиеся полным разорением недоимщиков. Эти экзекуции были тем тяжелее, что в этот год был неурожай, и крестьяне и без того шли по миру. Императрица опубликовала указ, чтобы помещики кормили своих крестьян и снабжали их семенами для засева полей, но указ помог очень мало. Бедствие достигло во многих местах высшей степени; крестьяне от голода стали уходить за рубеж (в Польшу), многие лежали больными от голода и т.п. Пришлось кормить крестьян за казенный счет. Неурожай отозвался и на промышленности.

В такое время подвернулась война, смысла которой народ никак не мог понять. Русские войска были посланы в Польшу, чтобы свергнуть Станислава Лещинского и возвести на польский престол Августа III Саксонского. Война потребовала расходов, вызвала более энергичное взыскание недоимок и легла тяжелым бременем на население рекрутской повинностью. Тогда же началась турецкая война, еще более продолжительная. Войны велись иностранцами Минихом и Лесси, и не особенно успешно. Все это в связи с господством немцев породило сильное неудовольствие во всех слоях русского общества. Люди высших чинов говорили: "Ныне силу великую имеют обер-камергер (Бирон) и фельдмаршал Миних, которые, что хотят, то и делают, и всех нас губят; все от них пропали, и никто не смеет с ними говорить. Однакож Бог им заплатит, и сами того же будут ждать". Люди средних чинов говорили: "Бирон взял силу, и государыня без него ничего не сделает. Всем ныне овладели иноземцы. Лещинский уехал из Данцига миллионах на двух, недаром его граф Миних упустил; это все в его воле было... Государыня ничего без Бирона не сделает — все делает Бирон. Нет у нас никакого доброго порядку. Овладели все у нас иноземцы. Бирон всем овладел". В монастырях говорили: "Как не благотворят чрева, когда, тирански собирая с бедного подданства слезные и кровные подати, употребляют на объядения и пьянства, и как сатане жертвы не приносят, когда слезные и кровавые сборы употребляют на потехи? А на все это приводят государыню иноземцы, понеже у них крестьян нет и жалеть им некого, хоть все пропади; да хотя есть у них, да не у многих, а хотя б и у всех были, так они берегут ли наших русских крестьян? Чай, хуже собак почитают. Пропащее наше государство".

Люди, платившие слезные и кровавые подати, также не молчали; они приписывали свои беды женскому правлению: "Где ей столько знать, как мужской пол? Будет веровать боярам, бабьи города никогда не стоят, бабьи сени высоко не стоят. Хлеб не родится, потому что женский пол царством владеет. При первом императоре нам житье было добро, а ныне нам стало что год, то хуже; какое нам житье за бабою" (это — "пыточные речи").

Недовольство народной массы бабьим правлением привело к появлению самозванцев. В 1734 году в тамбовских местах появились сразу два самозванца — Тимофей Труженик, назвавшийся царевичем Алексеем Петровичем, и Стародубцев, назвавшийся Петром Петровичем. Оба они были схвачены и казнены. В 1733 году появился Алексей Петрович, оказавшийся польским шляхтичем Иваном Петровичем Миницким. Его посадили на кол, а сообщников четвертовали.

Правительство боролось с брожением в народной массе розысками, пытками и жестокими наказаниями, которые только увеличивали общее негодование. В 1731 году был восстановлен Преображенский приказ, уничтоженный при Петре II. Учреждение это было поручено генералу Ушакову и получило название "Канцелярии тайных розыскных дел". Оно оставило по себе не менее мрачную память, чем Преображенский приказ. Здесь принимались доносы и оговоры и производились пытки. Бирон и компания устранили всех, кто был опасен им или недоволен правлением.

В недавнее время в русской исторической литературе появилась попытка реабилитировать память Бирона. Собраны были все благоприятные отзывы о Бироне, и он был характеризован как мягкий, гуманный, не вмешивающийся в государственное управление человек. Да, действительно, Бирон был из таких людей, которые "мягко стелят, но жестко спать". Бирон был человеком глубоко безразличным к людским страданиям, поэтому без надобности не смотрел зверем, а был очень любезен; больше всего Бирон дорожил своим спокойствием. Это был жестоко легкомысленный человек.

Мы видели, что из верховников уцелел только Д.М. Голицын, который поспешил устраниться от дел, когда полезли в гору немцы. Это ему поставили на вид, предали его суду и присудили к смертной казни, но императрица заменила ему смертную казнь ссылкой в Шлиссельбург; движимое и недвижимое имущество его было конфисковано. Не оставили в покое и Долгоруких. Донесли, что Иван Долгорукий бранил императрицу неприличными словами. Это послужило поводом к новому над ними следствию, и Долгоруких из мест ссылок собрали в Новгороде. Ивану Алексеевичу была отсечена голова после колесования, Василию Лукичу, Сергею и Ивану Григорьевичам просто отсечены головы, а Василия и Михаила Владимировичей велено было держать в ссылке и кроме церкви никуда не пускать.

Высшее русское общество было терроризировано Бироном и раболепствовало перед ним. Сама цесаревна Елизавета писала ему ласковые, униженные письма. Дочь князя Черкасского дарила Бирону тканные серебром туфли, баронесса Строганова для жены Бирона делала жемчужные нашивки...

Между тем здоровье Анны Иоанновны пошатнулось. Временщик, чтобы упрочить свое положение, задумал женить своего 16-летнего сына Петра на принцессе Мекленбургской Анне Леопольдовне. Но планы Бирона разбились о сопротивление невесты, которая слышать не хотела о 16-летнем женихе и вышла замуж за Антона Ульриха. От этого брака родился Иоанн Антонович, которого Анна объявила наследником престола. Не доверяя ветреной племяннице, Анна не решалась вручить родителям регентство в малолетство наследника. Находясь на смертном одре, она после долгих колебаний подписала указ о назначении Бирона регентом государя. Бирон достиг апогея своего влияния и власти. Но скоро наступил конец этой власти и мрачной эпохи, получившей название бироновщины.

ДВОРЦОВЫЕ ПЕРЕВОРОТЫ ПОСЛЕ СМЕРТИ АННЫ ИОАННОВНЫ

Господство немцев продержалось после смерти Анны Иоанновны всего год с небольшим. Это господство достигло высшей степени и потому стало особенно ненавистно русскому обществу. Немцы, стоявшие у власти, оставшись без государыни, вступили между собой в борьбу и в ней подорвали свои силы и свое положение. Надо сказать, что немцы не представляли собой солидарной группы; это была шайка карьеристов, из которых каждый стремился к личному возвышению и не прочь был для осуществления своих целей воспользоваться несчастием другого. Они поддерживали друг друга только до тех пор, пока оттесняли от государственных дел самостоятельных и способных русских людей. Достигнув власти, они стали действовать друг против друга и оплетали друг друга целой сетью интриг и подкопов. Родители Иоанна Антоновича искали поддержки у Миниха и Остермана, которые не терпели ни друг друга, ни Бирона. Это отсутствие солидарности, борьба друг с другом и привели к крушению немецкого господства.

Полет немцев вниз открыл Бирон. Анна Иоанновна указом, который был напечатан 18 октября 1740 года, передавала регенту ту же власть, которой пользовался самодержавный всероссийский император. Бирон получил право решать все вопросы внешней политики и внутреннего управления. Он объявлен был регентом и на тот случай, если бы Иоанн Антонович умер и императором сделался один из его братьев. Русское общество было возмущено, когда Бирон, ненавистный фаворит-иноземец, на которого привыкли складывать все бедствия прошлого тяжелого царствования, стал самостоятельным правителем. Русские люди почувствовали стыд за то, что у них произошло. Ни для кого не были тайной причины возвышения Бирона. Одни говорили о несправедливости по отношению к цесаревне Елизавете, другие толковали о регентстве отца, Антона Ульриха, при Иоанне Антоновиче, третьи считали более целесообразным возведение на престол герцога Голштинского. Гвардия дожидалась только похорон Анны Иоанновны, чтобы начать действия против Бирона. Иностранные резиденты писали своим дворам, что положение Бирона опасно. Развязку ускорил сам Бирон. Узнав о движении в гвардии и о том, что в народе не хотят иметь его регентом, а хотят родителей императора, Бирон стал говорить, что вызовет в Россию молодого принца Голштинского — Петра, а Брауншвейгскую фамилию выпроводит из России. Он устроил чрезвычайное заседание кабинета министров и сенаторов и генералитета и привлек отца императора, принца Антона, к формальному допросу. Принц сознался, что хотел произвести бунт и завладеть престолом. Бирон заявил, что он охотно сложит с себя регентство, если высокое собрание сочтет принца более способным к управлению. Присутствовавшие просили герцога продолжать правление для блага всей земли. Тогда Бирон потребовал, чтобы все подписали указ императрицы Анны о его регентстве. Все, не исключая принца Антона, исполнили это требование. Бирон мог считать свое положение обеспеченным. Но пошли слухи, что Бирон хотел женить своего сына Петра на Елизавете, дочь свою выдать замуж за принца Голштинского, а Брауншвейгскую фамилию выслать из России. Тогда Анна Леопольдовна обратилась к Миниху, жаловалась ему на дурное обращение с ней регента, указывала, что он хочет выслать их из России и просила, чтобы ей, по крайней мере, можно было взять с собой сына. Миних воспользовался этим случаем, чтобы проложить дорогу к власти. Он предложил Анне Леопольдовне избавить ее от тирана. В ночь с 8 на 9 ноября Миних исполнил свое обещание и арестовал Бирона в его дворце.

На другой день (9 ноября) был объявлен манифест, в котором говорилось, что герцог Курляндский "дерзнул не токмо многие противные государственным правилам поступки чинить, но и к любезнейшим нашим родителям великое непочтение и презрение публично оказывать и притом с употреблением непристойных угроз... И потому принуждены себя нашли, по усердному желанию и прошению всех наших верных подданных духовного и мирского чина, онаго герцога от регентства отрешить и по тому же прошению оное правительство поручить нашей государыне матери". Так писал император, который еще не умел говорить. Бирон был заключен в Шлиссельбургскую крепость, а потом сослан в Сибирь.

Бирон был свергнут, но и Миниху не удалось управлять Россией. По указу императрицы Миних получил звание первого министра. Но с возвышением Миниха не мог примириться Остерман. Наблюдательные иностранцы писали своим дворам: "Остерман никогда не терпел совместника в главном управлении делами России, а теперь он на месте далеко не первом и может быть в отчаянии, видя фельдмаршала первым министром. Должно думать, что Остерман в настоящее время считает себя обесчещенным на весь мир, если не выйдет из этого положения посредством падения фельдмаршала". Остерман действительно скоро нашел выход. Различными путями он внушал Анне Леопольдовне недоверие к Миниху и открыто говорил, что Миних не сведущ в иностранных делах, что он по своей неопытности может вовлечь Россию в большие неприятности, что он не сведущ и во внутренних делах империи, так как всегда был занят военным делом. Результатом этих внушений был указ, которым вводилось разделение кабинета на департаменты и устанавливался новый порядок делопроизводства. Первому министру Миниху велено было ведать всем, что касается сухопутной армии, фортификации, артиллерии, кадетского корпуса и Ладожского канала, рапортуя обо всем герцогу Брауншвейг-Люнебургскому. Миних, таким образом, был сведен на свою специальность. Остерману было приказано ведать всем, что "подлежит до иностранных дел и дворов, также адмиралтейство и флот. Канцлеру Черкасскому и вице-канцлеру Головкину велено было ведать всем, "что касается до внутренних дел по Сенату и Синоду, и о государственных по камер-коллегии сборах и других доходах, о коммерции и юстиции". Каждый кабинет-Министр должен был решать дела и сообщать свое мнение другим министрам для соглашения. Таким образом, прекращалось совместное обсуждение и решение дел в Кабинете.

Благодаря реформе Кабинета полномочия Миниха были сужены. Независимо от этого Анна Леопольдовна всячески старалась отделаться от Миниха. При его докладах правительница оказывалась обремененной множеством дел, отговаривалась неимением времени и т.д. Этими женскими уловками она довела Миниха до того, что он потерял терпение и подал в отставку. Падению Миниха способствовали и показания Бирона, из которых обнаружилось, что он действовал против родителей государя.

Так пал Бирон, за ним Миних, а вслед за ними наступило время падения и других немцев с Анной Леопольдовной, ее мужем и сыном.

Новая правительница старалась снискать популярность в гвардии, которая сосредоточивала в себе цвет тогдашнего русского дворянства. Часть гвардии, хлопотавшая о регентстве родственников государя, стояла за Анну Леопольдовну, но другая часть гвардии обращала свои взоры на потомков Петра Великого. Для ублаготворения своих сторонников и противников Анна Леопольдовна постаралась дать дворянству то, чего оно желало. 31 января 1741 года правительством был издан указ об отпуске военных чинов по выслуге ими 25 лет (считая службу от 20-летнего возраста), а равно всех больных и раненых. Подобный указ был издан еще Анной Иоанновной, но правительство уклонилось тогда от проведения его в жизнь, так как боялось остаться без офицеров, которые тянули в деревню. Теперь же была подготовлена возможность осуществления этого указа и высказаны мотивы, по которым правительство считало необходимым давать военным людям отставку: "Дабы шляхетские домы в экономии не упадали, но от времени до времени в добром состоянии находиться могли". Таким образом, указ был мотивирован, для дворян, необходимостью привести в благоустройство свои поместья. Участие гвардии в переворотах, как мы видим, приводило все к большему и большему расширению сословных прав шляхетства.

Но новое правительство не могло все-таки удержаться. Анна Леопольдовна была легкомысленной женщиной, которая быстро меняла фаворитов: когда ей нужно было удалить министра, она дружила с Остерманом, а когда это было сделано, она отвернулась и от последнего. Главное влияние на Анну имел саксонский посланник при русском дворе граф Линар, внушивший ей нежные чувства еще во время ее девичества, за что был удален из Петербурга по требованию императрицы Анны Иоанновны. Теперь Линар снова был вызван в Петербург и занял положение, которое занимал Бирон при покойной тетке Анны Леопольдовны. Линар получил звание обер-камергера и, чтобы не шокировать общественное мнение, был объявлен женихом фрейлины Менгден.

Но такое положение вещей скоро потерпело крушение, виной чему была Елизавета Петровна. В царствование Анны Иоанновны Елизавета Петровна жила скромно в тесном кругу своих придворных. Десятилетняя опала совсем изменила ее. Молодая, ветреная, шаловливая красавица исчезла; Елизавета возмужала, сохранив свою красоту, получившую теперь какой-то спокойный, величественный, царственный характер. Редко, в торжественных случаях являлась она перед народом — прекрасная, величественная, спокойная, но печальная; являлась как молчаливый протест против тяжелого, оскорбительного для народной чести настоящего, как живое напоминание о славном прошлом, о Петре Великом. На короткое время регентства Бирона, который был расположен к Елизавете Петровне, положение ее улучшилось. Бирон увеличил ее материальное благосостояние и оказывал ей всяческое внимание, но с его падением положение Елизаветы ухудшилось. При дворе узнали, что по свержении Бирона три гвардейских полка шли к дворцу с убеждением, что императрицей будет провозглашена Елизавета Петровна; знали, что Елизавета любима в гвардии; знали, что она, живя в своем доме около гвардейских казарм, принимает у себя гвардейских офицеров и солдат. При дворе над этим смеялись, отпуская по адресу Елизаветы разные двусмысленные шутки; говорили, что "у цесаревны Елизаветы ассамблеи для Преображенских солдат". Анна Леопольдовна считала все это пустяками, не стоящими внимания, но ее муж и Остерман смотрели на дело иначе, сильно беспокоились и, чтобы отдалить от гвардии Елизавету, решили выдать ее замуж за Людвига, герцога Брауншвейгского, брата Антона Ульриха, но Елизавета заявила, что она никогда не выйдет замуж.

Между тем в России дела шли все хуже и хуже: во внутреннем управлении царила бестолковщина: то, что создавала правительница, переделывали ее муж и Остерман; как раз в это же время Швеция объявила войну России, что еще более возмутило гвардию.

4. Восшествие на престол Елизаветы

С предложением произвести переворот стал обращаться к Елизавете французский посланник Шетарди. Он вошел в переговоры с Елизаветой через Лестока. Конечно, эти переговоры стали известны при дворе. Анна Леопольдовна допрашивала о них Елизавету, но та сумела выпутаться. 24 ноября правительство отдало приказ о выступлении гвардейских полков в Финляндию против шведов. Люди, благожелательно относившиеся к Елизавете, увидели, что удаление гвардии грозит Елизавете опасностью. Поэтому они стали настаивать на немедленном приступлении к действиям. Елизавета отказывалась, ссылаясь на опасность предприятия, на что Воронцов сказал: "Подлинно, это дело требует не малой отважности, которой не сыскать ни в ком, кроме крови Петра Великого". Эти слова подействовали на самолюбие Елизаветы, — и она решила немедленно произвести переворот с помощью гвардии. Были вызваны гренадеры, которых Елизавета спросила, можно ли на них положиться; те отвечали: "Готовы умереть за тебя, матушка!" Растроганная Елизавета удалила солдат из комнаты, а сама начала молиться; можно думать, что именно в этот момент ею был дан обет не подписывать никому смертных приговоров. Во втором часу ночи Елизавета надела мужскую кирасу и в сопровождении Воронцова, Лестока и Шварца отправилась в казармы Преображенского полка, где ее уже ожидали. На ее возглас: "Ребята, вы знаете, чья я дочь! Ступайте за мною!" — солдаты и офицеры отвечали: "Матушка! Мы готовы, мы их всех перебьем". Окруженная гвардейцами, Елизавета из казарм Преображенского полка отправилась на санях в Зимний дворец и без всякого сопротивления караула вступила во внутренний покой мирно почивавшей Анны Леопольдовны. Войдя к ней в спальню, Елизавета сказала ей: "Сестрица, пора вставать!" Увидев Елизавету в сопровождении гвардейцев, Анна Леопольдовна догадалась, в чем дело, и стала умолять Елизавету не причинять зла ей и ее детям. Елизавета отвезла Анну Леопольдовну в свой дворец, куда привезла принца Антона Ульриха, Миниха и Остермана; принц Людвиг Брауншвейгский был оставлен под домашним арестом. Созваны были важнейшие духовные и светские лица, и составлен манифест о восшествии Елизаветы на престол, в котором она объявляла, что заняла престол, принадлежавший ей по праву, по желанию народа, а "особливо лейб-гвардии нашей полков", для упорядочения правления. К 8 часам утра манифест был готов. Елизавета надела Андреевскую ленту, объявила себя полковником трех гвардейских полков и, выйдя на балкон, была встречена громким приветствием многотысячной толпы. Весть о перевороте облетела ночью весь Петербург и, несмотря на страшный холод, к утру весь народ был на ногах. В 3-м часу дня Елизавета переехала в Зимний дворец.

28 ноября был выпущен новый манифест, в котором указывалось, что в силу завещания Екатерины I престол должен был перейти к Елизавете, но недоброжелательными и коварными происками А. Остермана духовная Екатерины после смерти Петра II была скрыта, и престол заняла Анна Иоанновна. А когда Анна была при смерти, тот же Остерман сочинил завещание в пользу Брауншвейгской фамилии. Анна подписала завещание, будучи уже в крайней слабости. Все принуждены были присягать Иоанну Антоновичу, так как гвардия и полевые полки были в команде Миниха и принца Антона. Принцесса Анна Мекленбургская не устыдилась назвать себя великой императрицей всероссийской, от чего не только большие беспорядки, крайние утеснения и обиды начались, но даже отважились утвердить принцессу Анну императрицей всероссийской еще при жизни сына ее.

В этом манифесте содержалось прямое обвинение против лиц, руководивших государством в царствование Анны Леопольдовны. Но это обвинение было только прелюдией к строгим мерам по отношению к этим лицам. Вначале 1742 года (13 января) Сенат получил приказ "судить их по государственным правам и указам; кроме сенаторов, в состав суда были приглашены президенты коллегии. Остерман был приговорен к смертной казни; Миних к четвертованию; Левенвольд, Головкин, Менгден — к отсечению головы. Остерману на эшафоте, а остальным без возведения на эшафот — смертная казнь была заменена ссылкой. Остерман был сослан в Березов, Миних — в Пелым, откуда возвращен был Бирон и водворен в Ярославль; Левенвольд — в Соликамск. Что касается членов Брауншвейгской фамилии, то Елизавета распорядилась сначала выслать их на родину, выдать им значительное содержание и оставить принцессе орден св. Екатерины, а принцу Антону, его сыну и брату — Андреевский орден. Но Брауншвейгская семья доехала только до Риги. Послав в Киль барона Корфа за племянником своим молодым герцогом Голштинским для провозглашения его наследником престола, Елизавета сильно беспокоилась, как бы Брауншвейгская фамилия, находясь за границей, не начала действовать против него, а потому предписала, чтобы их везли как можно медленнее, останавливаясь по 2 дня в одном месте. Петр был привезен в Петербург 5 февраля 1742 года вместе с обер-гоф-маршалом его Брюммером и обер-камергером Берхольцем. После принятия православия, 7 ноября 1742 года Елизавета объявила его наследником престола. Слабым местом в манифесте Елизаветы было утверждение, что она являлась непосредственной наследницей Петра II; по распоряжению Екатерины I после Петра II престол принадлежал герцогу Голштинскому, и Елизавета боялась, что устранение его послужит ей во вред, а потому и поторопилась назначить его своим преемником. Но это не изменило к лучшему участи Брауншвейгской фамилии; был открыт заговор нескольких лиц с целью убить Елизавету и возвести на престол свергнутого Иоанна Антоновича. Поэтому Елизавета решила возвратить Анну Леопольдовну из Риги; Брауншвейгское семейство было перевезено в Холмогоры, где держали его в очень скудной обстановке. Там у Анны Леопольдовны родились еще два сына, болезненных и рахитичных; сама она умерла в 1745 году. Иоанн Антонович в 16 лет был перевезен в Шлиссельбургскую крепость, где ему были запрещены всякие сообщения с внешним миром. Пребывание в Шлиссельбурге было непрерывной пыткой для несчастного узника и подорвало его здоровье.

ВЕРХОВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ В ЦАРСТВОВАНИЕ ЕЛИЗАВЕТЫ. КОНФЕРЕНЦИЯ. СЕНАТ

С первых же дней царствования Елизаветы фактически перестало существовать то учреждение, которое раньше руководило всеми делами, то есть Кабинет, душой которого был Остерман, теперь отправленный в ссылку. Окружив себя русскими людьми, Елизавета не захотела пользоваться учреждением, с которым ассоциировалось представление о господстве немцев. Но так как без советников обойтись было невозможно, Елизавета сейчас же по вступлении на престол учредила при дворе "министерское и генералитетское собрание, а через два с половиной года издала указ, поставивший Сенат во главе всего управления. Елизавета, однако, не решилась отдать в руки Сената иностранную политику, и управление иностранными делами было поручено канцлеру князю Алексею Черкасскому, вице-канцлеру, действительному тайному советнику Алексею Бестужеву-Рюмину и тайному советнику Бреверну; в случае важных дел в Конференции с этими лицами должны были присутствовать адмирал граф Головин и обер-штальмейстер князь Куракин. Таким образом, рядом с Сенатом ставилось особое учреждение для заведования иностранными делами, получившее название Конференции. Эта Конференция была очень похожа на тот Тайный Совет, который возник в последние годы царствования Петра Великого и был не чем иным, как отделением Сената для заведования иностранными делами. Теперь было то же самое: все члены Конференции были сенаторами. Что касается Кабинета, то в том значении, какое он имел при Анне Иоанновне, он перестал существовать. Елизавета оставила его только в том виде и значении, в каком он существовал при Петре, то есть в качестве личной канцелярии государыни, под управлением кабинет-секретаря. Впоследствии мы увидим, что эта личная канцелярия играла большую роль и до известной степени конкурировала с Сенатом. Итак, со вступлением на престол Елизаветы в области высшего управления реставрировался порядок, установившийся в конце царствования Петра Великого. Но при Елизавете Сенат достиг такого могущественного значения, которого он не имел ни раньше, ни позже. Эпоха Елизаветы была эпохой сенатского управления, причины чему лежали в тех условиях, при которых Сенату пришлось функционировать в царствование Елизаветы. Компетенция Сената вообще не имела определенных, точно установленных границ; Сенат совмещал в себе все роды власти. Будучи по идее чисто исполнительным учреждением, он был и законодательным учреждением, и органом верховного контроля, и наивысшим судебным трибуналом. При таком энергичном и самостоятельном монархе, каким был Петр, Сенат не мог разойтись, несмотря на всю полноту своих полномочий; но дочь Петра в отношении самостоятельности не была похожа на своего отца, и Сенат играл при ней ту роль, которую Петр отводил ему на время своего отсутствия. Елизавета, хотя и редко выезжала из столицы, но, можно сказать, отсутствовала для государства. Вступив на престол, она продолжала, как и раньше, жить главным образом для себя, стремилась вполне использовать свое положение. Десять лет молодости, проведенные в совершенной праздности, не прошли бесследно. Елизавета оказалась совершенно неспособной к постоянному и правильному правительственному труду. Сделавшись императрицей, Елизавета продолжала вести прежний праздный образ жизни, только на более широкую ногу, не стесняясь ни людей. Сидеть с гостями было ее обычным будничным препровождением времени. Елизавета отличалась большим радушием и гостеприимством. Ее двор представлял собой гостиницу, где всегда были званые и незваные гости. Достаточно было иметь гвардейский мундир, чтобы без всяких приглашений отправиться на вечер во дворец и быть впущенным туда беспрепятственно. Дворец Елизаветы сделался клубом, в котором собиралось все высшее общество столицы. Императрица выходила к этому обществу, беседовала со своими знакомыми, садилась играть в карты и уходила, когда ей вздумается, предоставляя гостей самим себе. Часто все это продолжалось целые ночи напролет. Придворная прислуга совершенно сбилась с ног, жила прямо мученической жизнью. Гости и увеселения были потребностью Елизаветы, потому что давали ей случай блеснуть своей красотой и своими нарядами: она, можно сказать, наслаждалась действием своей красоты на других. Отсюда вытекала и ее страсть к нарядам. Во время ее туалета, пишет один современник, приносили весь ее гардероб, и она переставала примерять платья только тогда, когда ей казалось, что она осуществляет собой идеал красавицы. Придворные балы начинались обыкновенно в 6 часов вечера, и никто не имел права отсутствовать; сама же императрица часто являлась часов в 11, а иногда объявляли, что ее совсем не будет; это означало, что ей не понравился туалет, и гости могли разъезжаться. Гардероб Елизаветы был громадный. Екатерина сообщает, что в гардеробе Елизаветы было около 15 000 платьев. Заботясь о существовании в себе идеала красавицы, Елизавета требовала слепого исполнения своих капризов и была в этом отношении властной особой, от которой много приходилось терпеть, особенно женщинам, имевшим несчастье быть красивыми. Свою самодержавную власть Елизавета практиковала в области подобных отношений, а в государственном управлении вполне полагалась на Сенат и министров. Единственным интересом в государственном управлении для Елизаветы были доклады о финансовом состоянии государства. Легко представить себе, какую диктаторскую власть приобрел Сенат в царствовании Елизаветы. В 1750 году был голод, и Сенат распорядился описать весь хлеб, имевшийся у помещиков, купцов и промышленников, и раздать бедным; запретил винокурение помещикам и приказал им снабдить семенами своих крестьян. В 1754 году Сенат приказал уничтожить все фабрики и заводы, отстоявшие от Москвы ближе, чем на 50 верст. В 1759 году Сенат вследствие недостатка меди приказал конфисковать половину имевшейся у частных лиц меди и отвезти на монетный двор. В законодательной власти Сенат осуществлял единственное законодательное учреждение, потому что в нем сосредоточивались все дела и от него исходили распоряжения и указы. В 1751 году он издал указ, в котором признавались неправоспособными все лица моложе 17 лет и который освобождал их от пыток и смертной казни. В 1757 году Сенат собственной властью смягчил телесные наказания для женщин, предписав после наказания их кнутом ссылать, не клеймя и не вырывая ноздрей. Своей властью он разрешил выдавать деньги в долг на годичный срок, вопреки банковому уставу, разрешавшему давать в долг деньги на полгода и т.д. Екатерина II писала обер-прокурору Вяземскому, что Сенат устанавливает для всех законы, что все учреждения, центральные и местные, находятся в подчинении у Сената; "нижние места, — по замечанию Екатерины, — вследствие этого пришли в великий упадок и регламенты свои забыли".

Но как ни велика была власть Сената, она не исключала конкуренции с ним другого правительственного учреждения. Сенат при всем своем фактическом значении не ограничивал императорской власти, и эта власть по временам действовала через другое учреждение. Таким учреждением, через которое императрица могла действовать без посредства Сената, был Кабинет. По свидетельству Панина, "тогдашние случайные и "припадочные" люди (то есть фавориты) воспользовались сим домашним местом для своих прихотей и собственных видов, и поставили средством онаго всегда заключительный общему благу интервал между государя и правительства"... Фавориты "хватали" в Кабинет дела отовсюду, "государственные распорядки делали", "в наследство и дележ партикулярных людей без законов и причин мешались". В результате такого порядка вещей "все было смешано", "все наивысшие должности и службы претворены были в ранги и в награждения любимцев и угодников; везде фавор и старшинство людей определяло". Хотя отзыв Панина, может быть, и грешит преувеличением, но из исторических источников видно, что кабинет императрицы рассылал именные указы присутственным местам. Так было в первое время царствования Елизаветы.

В эпоху семилетней войны возникла Конференция, учрежденная для заведования иностранными делами. Во время семилетней войны в Конференции сосредоточивалось решение и обсуждение не только дипломатических вопросов, но и всех дел, связанных с войной, то есть дел по доставке рекрутов, средств для ведения войны и т.п. Сенат стал получать от Конференции запросы, приказы и высочайшие повеления. Таким образом, Конференция превратилась в учреждение такого же типа, как Верховный Тайный Совет и Кабинет, но смерть Елизаветы оставила всю государственную власть в таком состоянии, которое Екатерина II характеризовала словами: "Все места вышли из своего основания".

НОВЫЕ МИЛОСТИ ДВОРЯНСТВУ

Я остановлю внимание на правительственных мероприятиях Елизаветы Петровны. По тому, как сложилось высшее управление в царствование Елизаветы, можно склоняться к мысли, что едва ли в делах этого управления могла быть система, определенное направление; невольно приходит в голову мысль, что в правительственных мероприятиях должен был царить хаос, или, выражаясь тривиально, кавардак, Но на деле этого не было. Могучие факторы жизни диктовали правительству Елизаветы известную систему, определенное направление во внутренней политике; оказывается, есть такие исторические условия, которые стоят выше не только достоинств, но и недостатков правителей. Такими факторами, которые направляли волю деятелей царствования Елизаветы, были, во-первых, усилившееся значение дворянства и, во-вторых, финансовое истощение страны, вызванное внутренним непорядком и внешними войнами, в которых участвовала Россия.

Обязанная своим восшествием на престол дворянству, Елизавета невольно должна была действовать на благо этого класса, и мероприятия правительства естественно должны были проникнуться дворянскими тенденциями.

Елизавета начала с того, что осыпала милостями гвардию. Офицеры гвардии двух полков — Ингерманландского и Астраханского — получили треть жалованья не в зачет, на Преображенский полк было выдано 12 000 руб., на Семеновский и Измайловский — по 9000 руб., на Конный — 6000 руб., на Ингерманландский и Астраханский — по 3000 руб. Гренадерская рота Преображенского полка, с которой Елизавета шла во дворец правительницы, получила название лейб-компании; капитаном роты была сама императрица; капитан-поручик приравнен был к полному генералу; два поручика — к генерал-майорам, прапорщик — к полковнику, сержанты — к подполковникам, капралы — к капитанам. Все офицеры, капралы, рядовые были пожалованы в потомственные дворяне; в их гербы был внесен девиз "за верность и ревность". Обер-офицеры, унтер-офицеры и рядовые лейб-компании получили деревни и деревеньки.

Но это было только началом. Лица, стоявшие у власти и вышедшие в большинстве случаев из среды дворянства, не пропускали случая, чтобы не сделать чего-либо в интересах своего сословия. Таким образом, в 1746 году, по случаю производства новой ревизии, издан был указ, запрещавший разночинцам, состоявшим в подушном окладе, приобретать земли, населенные крестьянами, а равно и крестьян без земли. Землевладение и душевладение начинало становиться исключительным правом дворян. Это было дальнейшим расширением мероприятий московского правительства, которое, как мы знаем, стремилось к сосредоточению в руках служилого сословия земель и людей. Тут действовала известная житейская тенденция стихийного характера, вытекавшая из социального развития страны; эта тенденция брала верх и направляла умы и волю деятелей царствования Елизаветы. В 1754 году в инструкции по случаю предполагавшегося генерального межевания земель, этот указ вновь был подтвержден с вариантами и дополнениями. Повторено было, что купцы, государственные и помещичьи крестьяне, приказные служители нешляхетского происхождения, а равно и их жены, хотя бы они происходили и из дворянского звания, не могут владеть вообще землями и, в частности, землями, населенными крестьянами. Прошли 4 года, и правительство пошло дальше. Всем этим лицам велено было, если они имеют земли, продать их в полугодичный срок, под страхом конфискации в казну.

Создавая привилегии дворянству, правительство естественно должно было стремиться к тому, чтобы точнее определить границы дворянского сословия. Вы помните, что по табели о рангах дослужившиеся до обер-офицерского чина становились потомственными дворянами. Теперь это правило было ограничено. Было постановлено, что лица, прошедшие в обер-офицеры, не могут считаться потомственными дворянами, а дети их совсем не считаются дворянами. Так появилась на Руси сословная категория личных дворян, отделенных от дворян потомственных. Пока не было издано этого указа, много лиц вошло в дворянскую среду, но согласно новому уставу они не принадлежали к дворянству. Вследствие этого в 1756 году Сенат определил, что в дворянские списки могут быть записаны только те лица, которые доказали свое дворянское происхождение; определен был и порядок доказательства. Наделяя дворянство правами землевладения и душевладения, правительство Елизаветы принимало меры и к обеспечению фактического пользования этими правами. Указом 13 мая 1754 года учрежден был государственный заемный банк, чтобы дворяне могли под залог доставать деньги с меньшими процентами, так как многие из них разорялись, платя 12 и 15%. Банк учрежден был при Сенате в Петербурге и в Москве — при Сенатской канцелярии; образовалось, таким образом, два отделения, которые назывались Конторами Государственного банка для дворян. Банки брали только 6% и давали в одни руки не более 1000 руб., на срок не более одного года, за поручительством или под залог имений, причем душа оценивалась в 50 руб. В первый же год деятельности банка оказались долги; в 1754 году помещики получили отсрочку на 2 года, затем еще на год; в 1759 году отсрочки были продолжены. Льготы еще более располагали к отсрочкам, и в 1761 году велено было отсрочить платежи до 8 лет, так что краткосрочный кредит превратился в долгосрочный.

РОСТ КРЕПОСТНОГО ПРАВА

Заботясь об обеспечении дворян землями и крепостными душами, правительство шло навстречу и стремлениям дворян расширить свои права над крестьянским населением.

В 1747 году разрешено было помещикам продавать своих крестьян и дворовых людей кому угодно для поставки их в рекруты. Вы помните, что уже Петр Великий боролся с этим злом и принимал в этом отношении некоторые меры, но жизнь брала свое. Петр был беспомощен в борьбе с этим злом, а его преемники попали в зависимость от дворянства и расширили права последних над крестьянами.

Указом 1760 года разрешено было помещикам ссылать своих крепостных за неисправность в Сибирь с зачетом их в рекруты. Это был ужасный закон, так как, пользуясь им, помещики стали ссылать в Сибирь просто негодных крестьян, неработников, стариков или больных, чтобы удержать у себя здоровых мужиков. В интересах владельцев закон запрещал крестьянам обязываться векселями, заемными письмами и т.д. Таким образом, параллельно с расширением прав дворянского сословия крестьяне теряли гражданские права.

Таким образом, факт политического возвышения дворянства повел к целому ряду законодательных мероприятий, проникнутых известной системой: расширялись права и привилегии дворянства, и суживались права других классов общества, особенно крестьян.

ФИНАНСЫ

Вторым фактором, который направлял политику правительства Елизаветы, была постоянная нужда в деньгах. Нужда вызвана была непомерными расходами двора, и в особенности войнами, которые пришлось вести Елизавете. По наследству от своих предшественников Елизавета получила Шведскую войну и расстроенные финансы. Накопилась огромная сумма недоимок податных денег, более 5 000 000 рублей. Войска, стоявшие в Остзейском крае и в Финляндии, не получали жалованья, Сенат прибег к строгим мерам. На губернаторов и вице-губернаторов, на провинциальных и городских воевод были наложены штрафы; помещикам приказано было заплатить недоимки в течение 4 месяцев, а кто не заплатит, у того вычитать из жалованья или править со штрафом по 10 копеек с рубля, а имение конфисковать. Для пополнения казны правительство прибегло к процентному вычету из жалованья у духовных, военных, статских и придворных чинов — от 5 до 20 %. Для сокращения расходов дворян предписано было, чтобы никто не носил золота, серебра, шелкового платья, носили по классам кружева известной ширины (не свыше 3 платьев)... "Фейерверку" было приказано быть только в день коронации, а в остальные праздники быть одной иллюминации.

Но всех этих мер, конечно, было недостаточно. Тогда Сенат прибег к средству, испытанному Петром, то есть к ревизии. Сенат исходил из верного предположения, что со времени первой ревизии количество ревизских душ значительно увеличилось, и поэтому настала пора вновь привести их в известность и составить оклады по имениям и по "черным" государственным волостям. Императрица согласилась с Сенатом, и в 1743 году начались приготовления к ревизии. Ревизия производилась около трех лет, с 1745 по 1747 год. Общее количество народонаселения по новой ревизии оказалось больше против прежней переписи, а следовательно, больше должно было собираться и подушных денег. Если принять во внимание результаты новой ревизии, то нельзя не признать ее целесообразность. Постановлено было впредь производить ревизии через 15 лет, и в 1761 году была произведена новая ревизия, но эта ревизия закончилась уже в царствование Екатерины II, так что при Елизавете не пришлось воспользоваться результатами.

Одной переписи податного населения было недостаточно для того, чтобы обеспечить правильное и полное поступление податей, и правительству Елизаветы пришлось вести непрерывную борьбу с уклонением от платежей. Обычным средством уклонения было бегство крестьян. Стародавняя излюбленная сиротская дорога лежала в степь к казакам, у которых беглые крестьяне и устраивались в тамошних городках. Поэтому Сенат в самом начале царствования Елизаветы распорядился послать грамоту на Дон к казакам, чтобы они не принимали беглых крестьян, а известных им беглецов высылали обратно. Казаки в то время уже не были тем, чем они были в царствование Петра Великого и раньше, при Алексее Михайловиче, и это распоряжение в большинстве случаев исполняли. Но крестьяне пробили себе новую дорогу: большое количество крестьян бежало за рубеж, в Польшу, в Молдавию, куда правительству Елизаветы нельзя было послать грамоты, как к казакам. Надо сказать, что в течение всего XVIII века огромное количество крестьян переселилось в пределы Речи Посполитой, и это обстоятельство надо учитывать, когда приходится заниматься вопросом о политике России по отношению к Польше. Не только простая жажда завоевания, не только национальные соображения, но чрезвычайно важный и существенный интерес дворянства заставлял правительство отодвинуть польский рубеж на запад и занять те земли, которые сделались для русских крестьян тем же, чем раньше был Дон. Но правительство Елизаветы не могло еще властно выступать и повелительно распоряжаться в Польше, а потому оно пыталось льготами вернуть крестьян обратно. В 1749 году разрешено было беглым крестьянам вернуться из Польши и Молдавии и поселиться в Белогородской или Воронежской губерниях, причем им предлагалось записаться либо в посадские люди, либо в казацкую службу, то есть беглецам была гарантирована возможность устроиться в положении мещан или государственных крестьян. В Польше до 1763 года продолжал действовать старый порядок: кроме крепостных крестьян, существовал класс крестьян перехожих, которые имели право переходить от одного владельца к другому и снимать земли на известных условиях. Наши беглые крестьяне и мешались в этот слой крестьян.

Значительная часть беглых крестьян бродила внутри государства, образуя разбойничьи шайки. В течение всего царствования Елизаветы велась беспрерывная борьба с этими разбойничьими шайками. При Петре Великом для скорейшего пополнения нового войска позволено было крепостным крестьянам поступить в солдаты без согласия на это и позволения помещика; это был способ убежать от крепостной неволи. После Петра это было запрещено. В царствование дочери Петра среди крепостных крестьян распространился слух, что им дозволено будет записаться в "вольницу", и одни стали подавать об этом прошения императрице, а другие прямо бежали от помещиков, чтобы поступить в солдаты. Но крестьяне жестоко ошиблись в своих надеждах. Правительству нужны были не солдаты, а исправные плательщики податей; поэтому правительство распорядилось: тех, кто подавал челобитные "немалым собранием", то есть скопом, бить кнутом, а заводчиков сослать в Сибирь в работы на казенные заводы, а тех, кто подавал челобитные поодиночке, — бить батогами и плетьми помещикам.

В результате всех этих мер, направленных к обеспечению наиболее полного сбора казенных податей, было еще большее расширение и утверждение крепостного права над крестьянским населением. Крепостное право все более и более надвигалось на крестьян и все тяжелее и тяжелее начинало давить народную массу. Следствием этого был ряд крестьянских мятежей. Правительству Елизаветы пришлось усмирять их чуть ли не каждый год. В 1744 году взбунтовались крестьяне, приписанные к Никольскому Песношскому монастырю, отказавшись повиноваться монастырскому начальству. Причиной волнения был слух, что крестьяне, приписанные к монастырским землям, объявлены свободными. В Псковской вотчине графини Анны Бестужевой крестьяне самовольно выбрали себе управителя, а прежнего управляющего выгнали; для усмирения их пришлось посылать войсковую команду. Особенно богаты крестьянскими мятежами были 1751 и 1752 годы. В Вятской провинции произошли волнения крестьян архиерейского дома и некоторых монастырей. Эти крестьяне в прежние годы покинули архиерейские и монастырские вотчины, так как в них было слишком мало земли, и разрабатывали самостоятельно пустоши и лесные земли. При второй ревизии они были положены в подушный оклад по месту прежнего жительства, с чем они не могли примириться, так как им приходилось бросать насиженные хозяйства. В том же году происходили волнения заводских крестьян Демидовых, так как для этих крестьян открывалась перспектива увеличения повинностей: крестьянского тягла с них не сняли, а кроме того, на них лежало и тягло фабричное. В конце царствования Елизаветы произошли волнения на Шуваловских заводах Казанского уезда. Больше всего волновались монастырские крестьяне. Интересно отметить этот факт. Априори хотелось бы думать, что в церковных волостях крестьянам жилось лучше: они испытывали меньше угнетения, и у них больше было самостоятельности. И нужно сказать, что крестьянские мятежи стояли в зависимости не от степени угнетения, а от степени самостоятельности. При Анне Иоанновне монастырские крестьяне находились в ведении государственной власти, в ведении Коллегии Экономии. В 1751 году, после упразднения Коллегий Экономии, монастырские земли были отданы в распоряжение Святейшего Синода. Эта перемена и вызвала крайнее недовольство крестьян. В 1754 г. от крестьян стали поступать жалобы на беззаконные поступки и разорение от монастырских властей и служек. Крестьяне писали, что они били челом архиереям, но управы им не дают. Очевидно, что церковные крестьяне, побывав под управлением общей государственной власти, были недовольны, когда их приравняли к владельческим крестьянам. В царствование Елизаветы эти протесты не привели к осязательным результатам, но имели значение для царствования Екатерины; они послужили мотивом для отделения крестьян от монастырей и церквей в 1764 году.

В своих непрерывных заботах о пополнении казны Сенат не мог оставить без внимания и косвенное обложение. В начале 1750 года, по проекту П.И. Шувалова, поднята была цена на вино по 50 копеек с ведра, а соль положено было продавать по 35 копеек за пуд (кроме Астрахани и Черного Яра, где была назначена менее значительная цена, так как здесь требовалось огромное количество соли для рыбных промыслов). Когда кончилась семилетняя война, правительство еще сильнее увеличило цену на водку и на соль; прибавлено было 50 копеек на ведро водки и 15 копеек на пуд соли, так что ведро водки стоило 2 руб. 33,5 копеек, а пуд соли — 50 копеек. В самом конце царствования Елизаветы Сенат для увеличения жалования чиновникам набавил еще по 2 копейки на ведро вина, пива и меда и увеличил крепостные пошлины, то есть пошлины, взимавшиеся при совершении различных актов.

Но, всячески увеличивая прямые и косвенные налоги, елизаветинский Сенат усвоил и другую точку зрения Петра: он понимал, что нельзя ограничиваться одним обирательством населения, а нужно принимать энергичные меры к развитию промышленности и торговли в стране. В этом отношении Сенат пошел по стопам Петра Великого и держался опеки, которую практиковал и Петр. Сенат начал с того, что выхлопотал у императрицы восстановление тех учреждений, которые были открыты Петром — Берг- и Мануфактур-коллегии. Указом 1742 года восстановлены были то и другое учреждение. Но, восстановив эти учреждения, Сенат не сложил с себя непосредственных забот о промышленности, и от него идет целый ряд указов, регулирующих и опекающих промышленность. Определено было качество сукна, полотна, бумаги (для поставки в канцелярии и синодальную типографию), определены были цены мастеровым на казенных фабриках и т.п. Как и при Петре Великом, Сенат выдавал привилегии на устройство фабрик. Такие привилегии были даны, например, Нерванову на учреждение фабрики в Астрахани. Для поощрения фабрикантов им жалуются чины и шпаги. За тщательное произведение и размножение железных и медных заводов статский советник Акинфий Демидов был пожалован в действительные статские советники, а дворянин Никита Демидов — в статские советники: содержатель шелковой фабрики Яков Еврейнов в советники Мануфактур-коллегии, содержатель парусной и бумажной фабрики Афанасий Гончаров произведен был в коллежские асессоры за распространение этих фабрик в пользу государства; шелковый фабрикант С. Мыльников и бумажный фабрикант В. Короткий пожалованы директорами своих фабрик с рангом коллежского секретаря. Чины давались даже мастерам. Получили чин поручиков мастера из дворян Ивков и Водилов, которые были отправлены Петром Великим в Италию и во Францию и, вернувшись, работали на Московской шелковой мануфактуре и завели здесь бархатные, грезетные, штофные и тафтяные станы. На заседаниях Сената совершенно серьезно занимались вопросом о рисунках на материях. В 1746 году в Сенат были присланы образцы шелковых материй и бархата. Сенат, рассмотрев их, нашел, что некоторые материи цветами не особенно хороши, и послал указ в Мануфактур-коллегию, в котором ей поручалось "иметь крайнее смотрение", чтобы "шелковые материи делались самым хорошим мастерством по образцу европейских мануфактур, употребляя цвета хорошие, прибирая оные по приличности".

Вмешиваясь в детали производства, Сенат принимал меры, к тому, чтобы обеспечить фабричный сбыт, а также заботился и об обеспечении фабрик рабочими руками. По предложению фабрикантов Болтиных Сенат согласился (в 1749 г.) определить к ним на фабрику солдатских и зазорных детей из гарнизонных школ, "которые непонятливы к военной экзерциции и к словесному учению". Таким же духом покровительства и опеки проникнута была и торговая политика правительства. В начале царствования Елизаветы был восстановлен Главный магистрат, который должен был по мысли Петра Великого объединить торгово-промышленный класс, "собрать рассыпавшуюся храмину российского купечества". Он имел целью защищать интересы торгово-промышленного класса и двигать вперед торговлю и промышленность. На деле Главный магистрат сделался исполнительным органом по отношению к торгово-промышленному классу; он не проявлял ни инициативы, ни самостоятельности, а был всего лишь коллегией, а коллегии получали указы от Сената. Таким вышел и елизаветинский Главный Магистрат. Почин и инициатива исходили от правящей бюрократии, от Сената. Из торговых мероприятий Сената необходимо отметить прежде всего запрещение некоторых контрактов между иноземными и русскими купцами, последовавшее в 1755 году. Вследствие недостатка в оборотных капиталах русские купцы обязывались перед иностранцами представить к порту известное количество русских торгов, брали с них вперед деньги и закупали нужные товары. Иногда же русские купцы брали у иностранцев в долг иноземные товары, распродавали их внутри страны и потом расплачивались с кредиторами либо деньгами, либо туземными товарами. Значит, в XVII веке упорно держался порядок, который стремилось искоренить правительство Алексея Михайловича в своем Новоторговом Уставе. Коммерц-коллегия не усматривала ничего дурного в этом порядке и докладывала Сенату, что внешняя торговля развивается, "отчего и пошлины увеличиваются и русскому купечеству польза немалая". Но Сенат обратил внимание на то, что господство торговли по контрактам поднимает цену на привозные товары и понижает цены на вывозные. Коммерц-коллегия просмотрела, что иностранцы диктуют цены на русском рынке. Сенат разрешил русским купцам заключать контракты только с русскими; другими словами, Сенат восстановил действие Новоторгового Устава 1667 года. Для того чтобы дать возможность русским купцам получать кредит, Сенат распорядился учредить государственный заемный банк не только для дворян, но и для купцов. Сенат проводил в жизнь и другие принципы Новоторгового Устава. Новоторговый Устав смотрел на внутренние пошлины, как на препятствия торговле и стремился уменьшить их количество; правительство Елизаветы довершило дело Новоторгового Устава: были отменены внутренние таможенные пошлины. Сенатор П.И. Шувалов вошел в Сенат с предложением отменить внутренние пошлины и увеличить портовые и пограничные сборы. Он мотивировал свое предложение тем, что внутренние сборы разорительны для купечества, малодоходны для казны и обременительны для населения, особенно посадского, которое должно было выставлять для сбора пошлины голов и целовальников, и разорительны для сборщиков, которые должны были пополнять недоимки. Сенат согласился с докладом П.И. Шувалова, и внутренние таможенные пошлины были отменены. Таможенные пошлины стали взиматься только в портовых и пограничных городах по 13 коп. с рубля, вместо прежних 5 коп. Таким образом, Сенат довершил дело, которое начато было в XVII веке. Таковы правительственные мероприятия Елизаветы Петровны. Они проникнуты известным единством, несмотря на то, что государыня представляла собой по своему характеру решительное отрицание всякой системы.

5. Культурные перемены в жизни русского общества после Петра Великого и до Екатерины II

Рассмотрев историю четырех царствований, которые протекли после смерти Петра Великого, мы имели случай наблюдать две перемены, которые произошли в жизни русского общества. С одной стороны, это возвышение дворянского сословия, рост его различных льгот и преимуществ, с другой — параллельное понижение прав крестьянского сословия; другими словами, мы наблюдали, как развивалась социальная пропасть между землевладельцами и земледельцами. Теперь я остановлю ваше внимание на другой стороне того же самого процесса.

Пропасть между дворянством и народными массами все более и более увеличивалась и вследствие тех культурных перемен, которые произошли в быту высших классов русского общества. Вы помните, что Петр нарядил русских людей в немецкие кафтаны, остриг их, обрил, надел парики, заставил устраивать ассамблей, танцевальные вечера, познакомил с элементами западноевропейских теоретических и практических наук и с началами политической философии по Пуффендорфу и Гуго Гроцию. Высшее русское общество оказалось особенно восприимчивым к усвоению внешности западно-европейской культуры, к усвоению житейского лоска. Показателем восприимчивости в этом направлении служит одно руководство, которое появилось в 1717 году под названием: "Юности честное зерцало, или показание к житейскому обхождению". Надо сказать, что это руководство расходилось очень быстро; в 1767 году вышло пятое издание "Зерцала"; в 50-летие потребовалось 5 изданий, то есть каждое издание средним числом расходилось в 10 лет. Главная задача этого руководства — научить молодого дворянина "не быть подобным деревенскому мужику" и приблизить его к идеалу придворного человека. В нем содержатся самые подробные наставления в том, как вести себя в обществе. Рекомендовалось, например, в обществе в круг не плевать, а на сторону; в платок громко не сморкаться и не чихать, перстом носа не чистить, губ рукой не утирать, за столом на стол не опираться, руками по столу не колобродить, ногами не болтать и т. п. Это все чисто внешние правила, но наряду с ними были и более глубокие. Благовоспитанный молодой человек, предписывало руководство, "говоря о печальных вещах, должен иметь вид печальный и иметь сожаление; в радостном случае быть радостно и являть себя веселым с веселыми"; собеседнику не противоречить резко, по возможности соглашаться, свое мнение высказывать осторожно, правду говорить не всегда. При дворе руководство рекомендует быть смелым, самому объявлять о своих заслугах и искать награды, "Кто при дворе стыдлив бывает, с порожними руками от двора отходит". Между тем даром служат только Богу. Государю же надо служить ради чести и прибыли. При этом никому не следует раскрывать своих целей, чтобы ими не воспользовались другие. Для полного успеха при дворе и хорошем обществе необходимы и некоторые познания. "Прямым придворным человеком" может быть лишь тот "младший шляхтич или дворянин", который "в экзерциции своей совершен, а наипаче в языках, в конной езде, в танцевании, в шпажной битве и может добрый разговор учинить, к тому же красноглаголив и в книге научен". Особенно важно знание иностранных языков, "чтобы можно было порядочного человека от других незнающих болванов распознать"; для того чтобы не забывать языки, надо говорить на них "между собой" и поддерживать знание "чтением полезных книг".

Так со времен Петра Великого стал формироваться у нас тип благовоспитанного дворянина, который известен по историческим свидетельствам, по художественно-литературным воспроизведениям, и едва ли можно ошибиться, сказав — и по личным наблюдениям.

"Людкость" уже при Петре сделала крупные успехи. Голштинский камер-юнкер Берхгольц, бывавший в Париже и Берлине, находил, что петербургские придворные дамы 1720-х годов не уступают ни немкам, ни француженкам ни в светских манерах, ни в уменье одеваться, краситься и причесываться. С этого времени, по выражению князя Щербатова, "страсть любовная, до того почти в грубых нравах незнаемая, начала чувствительными сердцами овладевать". Уже при Петре начала распространяться роскошь в костюмах, в домашней обстановке, в угощениях. Петр требовал, чтобы все это соответствовало социальному положению человека, "понеже знатность и достоинство чина какой особы часто тем умаляются, когда убор и прочий поступок тем не сходствует". Надо сказать, что Петр делал исключение только для самого себя: он ходил обтрепанным, в стоптанных башмаках, угощал своих гостей гвардейской сивухой, хотя сам на стороне не прочь был выпить "гданской", "бургундского" и "шампанского".

В течение 50 лет, протекших со смерти Петра, "людкость" сделала огромные успехи. Если Петр предписывал культурную внешность соответственно рангу, то его преемникам пришлось перейти к обратному — к ограничению роскоши. В 1742 году было определено, в какую цену материи имеют права носить лица различных рангов: первых пяти рангов — не дороже 4 руб. за аршин, следующие три — не дороже 3 руб., остальные — не дороже 2 руб. Это распоряжение было вызвано развитием роскоши, стремлением жить не по средствам, в результате чего разорялись фамильные имения. С течением времени одежды высшего класса русского общества становились все более и более дорогими. Простая обшивка галунами стала казаться чересчур бедной; явилось золотое и серебряное шитье, которое все более и более заполняло костюм. Сукно было заменено шелком, бархатом и даже парчой; для манжет стали употреблять дорогие кружева, для отделки платья — жемчуг, для пуговиц — бриллианты. Являться часто ко двору в одном и том же костюме стало считаться неловким. Не удивительно, что уже в середине XVIII века, как свидетельствует князь Щербатов, "часто гардероб составлял почти равный капитал с прочим достатком придворных людей".

Указ предписывал дворянам обязательно брить бороды: "А ежели где в деревнях, гласил указ, таких людей, кто брить умеет, не случится, то подстригать ножницами до плоти каждую неделю по дважды". В образе жизни провинциального дворянства, разбросанного по глухим деревням, наблюдалось мало перемен. По рассказу Болотова, ходили они в старинном платье, долгополых кафтанах, с "ужасной величины обшлагами", сидели по своим углам и почти не бывали друг у друга, а если собирались, то пили и вели бесконечные разговоры про местные тяжбы. 12-летний Болотов был в этой компании и казался ей чудом учености. И самое житье оставалось здесь таким же, каким оно было до реформы. Обыкновенно дворянская семья ютилась в двух теплых комнатах огромного дома. Большой холодный зал с почерневшими деревянными стенами, потолками и корявым дубовым полом, открывался только для молебнов и по большим праздникам. Но тот же Болотов рисует и другую картину, которая свидетельствует об успехах новой культуры. В псковской деревне своего зятя Неклюдова, Опанкине, Болотов нашел общество, "которому светское обращение не менее знакомо, как и петербургским жителям". Сестра гордится его светскими талантами, его костюмами и разговорами, когда он приезжает к ней из Петербурга, и приходит в ужас, когда он, растерявши все свои "поступки, поведение и обхождение, в смешном, неловком и непристойном платье", является к ней из своего Каширского захолустья. Она не хочет показывать соседям "деревенского пентюха". Соседи эти весь деревенский досуг убивают на то, что поочередно ездят компанией друг к другу в гости. Один из соседей возит с собой и музыку, две-три скрипки, на которых его лакеи изображают польские менуэты и "контрадансы". После обеда, продолжающегося несколько часов, с обильными возлияниями, барыни засаживаются играть в карты, в модную игру "памфель", барышни и кавалеры весь вечер танцуют, а отцы семейств, "держа в руках то и дело подносимые рюмки", упражняются в разговорах. Заканчивается вечер чисто по-русски. Подгулявшие господа хотят плясать сами, менуэты и "контрадансы" сменяются русской пляской, в которой принимают участие и дамы, оставив свой "памфель".

Затем зовут девок и лакеев и начинают забавляться русскими песнями, к великому негодованию молодежи, у которой были свои модные песенки. В комнатах псковского зятя Болотова мебель на европейский образец, а стены покрыты холстом, разрисованным масляными красками. Так изменялся быт высших классов русского общества. Дворяне все более и более переставали походить на мужиков.

ПЕРЕМЕНЫ В МИРОВОЗЗРЕНИИ РУССКОГО ОБЩЕСТВА. ТАТИЩЕВ

Высшие классы русского общества все более и более стали расходиться с народной массой в строе чувств и понятий. Традиционное религиозное мировоззрение, которое господствовало над мыслью русских людей в Московскую эпоху, сильно пошатнулось уже в первую половину XVIII века. Факт этот выразился, прежде всего, в пренебрежительном отношении к церковным обрядам и преданиям, в равнодушии к идеям религии, в религиозном индифферентизме и даже в бессознательном атеизме. Вместе с этим в русском обществе начала XVIII столетия стали появляться и мыслители, которые шли в разрез с традиционным мировоззрением. Любопытным образцом этого сорта людей является Василий Никитич Татищев.

Татищев насквозь пропитан идеями западноевропейской философии о законности и разумности всего того, что естественно, что вытекает из свойств человеческой природы. Свои воззрения он выразил в знаменитом произведении — "Разговор о пользе наук и училищ". Татищев исходит из того положения, что "естественный закон" человеческой природы есть такой же "божественный закон", как и тот, который записан в священном писании. Разница между ними заключается только в том, что первый вложен Богом в человека при сотворении, а потому везде, всегда и для всех людей одинаков, как их натура; тогда как писаный закон словесно от Бога передан первоначально одним евреям. Но естественный закон основан на любви к себе, он является в форме постоянного стремления человека к счастью, между тем как Божеский закон основан на любви к Богу и ближнему и требует отрешения от личного счастья. Как будто между этими законами существует противоречие. Но Татищев доказывает, что этого противоречия нет. Разумный эгоизм обязательно включает в себя любовь к Богу и ближнему, так как это необходимые условия человеческого благополучия. Человек "взаимодательно" будет любить людей, так как нуждается в их любви для собственного счастья. Воздержание от счастья, по мнению Татищева, — грех. "Любочестие, любоимение и плодоугодие нам от Творца всех вместе с душою вкоренены, а так как Бог есть творец добра, то и все, что он сотворил, не иначе, как добром именовать можем". Если удовлетворение потребностей совершается разумно, то оно добродетель, если беспорядочно и чрезмерно, то обращается в преступление. Природа человеческая устроена так премудро, что она сама указывает меру, награждая за соблюдение меры удовольствием, за нарушение — страданием, "Бог во все оные противоприродные преступления вложил наказания, дабы каждому преступлению естественные и наказания последовали". Грех есть то, что вредно натуре человека, добродетель — то, что ей полезно. Но вредное и полезное нужно знать, следовательно, знание своей натуры — необходимое условие добродетельного поведения. Извращение человеческой природы после грехопадения и состоит втзатруднении самопознания, но наука должна вернуть человечеству это равновесие душевных сил, нарушенное адамовым грехом. Так подходит Татищев к своей основной теме, поставленной в заглавии. Из этих теоретических предпосылок вытекает целый ряд положений чисто житейского, практического характера.

Как же относится Татищев к церковным предписаниям? Церковный закон, по мнению Татищева, не то же, что естественный и божеский, а "самовольный человеческий", наравне с законом гражданским. Закон Божеский предписывает молиться, но "время и мера", "когда и как молиться", регламентируется церковным законом. Пост предписывается естественным законом — для сохранения здоровья, а божеским — для украшения страстей, но он состоит в воле человека, по человеческому соглашению определены скоромные и постные дни и пища.

Брак необходим и по божеским, и по естественным законам, церковный закон определяет чин брака, возраст и другие условия врачующихся. А если церковь запрещает брак, то это является нарушением и естественных, и божественных законов. Как "самоизвольный" человеческий закон, закон церковный в разных церквах различен, тогда как закон естественный и божеский один. Вывод — отсюда является требование полной веротерпимости. Татищев утверждает, что "разность вер великой в государстве беды не наносит". Только для иезуитов, по их "коварству", и для евреев, "не для веры, но паче для их злой природы", Татищев склонен сделать исключение. Из сказанного видно, как далеко отошел Татищев от традиций старой русской интеллигенции, основанных на византийских аскетических принципах. Татищев, бесспорно, был одним из самых выдающихся людей первой половины XVIII века, но он не был исключением, а являлся сыном своего века. В своем трактате он отчетливо выразил то, что жило в чувствах его современников, бродило в умах в форме смутных представлений, незаконченных понятий, которые фактически определяли их поведение.

Если вы вспомните литературные и философские произведения первой половины XVIII века, вы найдете много понятий этого калибра. Если их соединить, то получится то же мировоззрение, какое выработал Татищев. Это мировоззрение можно назвать рационалистическим. Русское общество XVIII века охвачено было тем же духом, как и современное ему общество западноевропейское.

НОВЫЕ ШКОЛЫ

Показателем нового направления в духовной жизни русского общества является также стремление к общему образованию, независимо от практических результатов, приносимых образованием. В русском обществе пробуждается интерес к светской литературе, к театру, к художествам. В этом отношении являются чрезвычайно характерными некоторые правительственные мероприятия, принятые для удовлетворения потребностей, возникших у всех классов русского общества. Я говорю об учреждении Сухопутного шляхетского корпуса в царствование Анны Иоанновны. "Цель учреждения корпуса была сословно утилитарная — давать образование дворянам, чтобы они имели возможность начинать военную службу, не проходя ее "в подлых чинах". Но в цикл наук, преподававшихся в корпусе, были включены такие, которые не имели отношения к будущей специальности молодых дворян: история, музыка, латинский язык, танцы. Очевидно, что в обществе прибавилось желание получать общее развитие, общее образование. Но эта школа, конечно, не могла удовлетворять всех потребностей, проявившихся в обществе, а потому при Анне Иоанновне и при Елизавете появилось много частных пансионов, в которых обучались молодые люди из дворян. Вот, например, какие объявления печатались в "Санкт-Петербургских Ведомостях" (1753) содержателями и устроителями частных учебных заведений: "Некая иностранная фамилия шляхетского роду намерена принимать к себе детей учить основательно по-французски и по-немецки, и по понятию и по летам каждого за все учение о плате вдруг договориться; а девиц кроме французского языка обучать еще шитью, арифметике, экономии, танцеванию, истории и географии, а притом и читанию ведомостей". Богатые купцы не отставали от дворян и посылали своих сыновей учиться за границу) Так, архангельский купец Никита Крылов, имевший в Архангельске на Быковской верфи корабельный завод, сына своего Петра послал за море "для обучения иностранным языкам и лучшему в Европе обхождению и званию". Проживавшие в Москве и около Москвы помещики, как гласил указ об утверждении Московского университета, "имели о воспитании детей своих многое старание, держали учителей иностранцев, не щадя, иные, по бедности великой части своего имения и ласкаясь надеждой произвести из детей своих достойных людей в службу государеву") Большая часть этих учителей "не только учить науки не могут, гласил указ, но и сами к тому никакого начала не имеют и только через то младые лета учеников и лучшее время к учению пропадает, а за учение оным великая плата дается". По тому же официальному свидетельству помещики "по необходимости, не сыскав лучших учителей, принимают таких, которые лакеями, парикмахерами и другими подобными ремеслами вёю жизнь свою препровождали".

Чтобы выйти из этого положения, по инициативе Ивана Ивановича Шувалова, решили учредить новое учебное заведение для дворян; учредить в Москве, где в этом чувствовалась большая нужда, чем в Петербурге. Указом 12 января 1755 года был открыт наш университет и соединенная с ним Академия художеств; при университете учреждены были две гимназии: одна для дворян, а другая для разночинцев. Интересно присмотреться к первоначальным уставам учебных заведений; тогда станет ясным как их характер, так и цель их учреждения. По штатам Московский университет должен был состоять из трех факультетов: юридического, медицинского и философского; на всех факультетах должны были преподавать только десять профессоров. "В юридическом: 1) профессор юриспруденции, который учить должен натуральные и народные права и узаконения римской древней и новой империи (то есть философии права, истории римского права и западноевропейского); 2) профессор юриспруденции российской, который, сверх вышеописанных, должен знать и обучать особливо внутренние государственные права; 3) профессор политики, который должен показывать взаимное поведение, союзы и поступки государств и государей между собой, как было в прошедшие века и как состоят в нынешние времена (то есть профессор международного права). В медицинском: 1) доктор и профессор химии, физической особливо и аптекарской; 2) доктор и профессор натуральной истории должен на лекции показывать разные роды минералов, трав и животных; 3) доктор и профессор анатомии обучать должен и показывать практикой строение тела человеческого на анатомическом театре и приучать студентов к медицинской практике. В философском: 1) профессор философии обучать должен логике, метафизике и нравоучению; 2) профессор физики обучать должен физике экспериментальной и теоретической; 3) профессор красноречия для обучения оратории и стихотворства (сюда входил латинский язык, изучавшийся преимущественно по Цицерону, и теория художественной литературы); 4) профессор истории для показания истории универсальной и российской, также древности и геральдии". По уставу каждый профессор должен был учить по крайней мере два часа в день, за искоючением воскресных, табельных дней и субботы; по субботам должны были происходить собрания профессоров для решения университетских дел. Устав ограничивал самостоятельность профессора при преподавании. Никто из профессоров не мог излагать предмета по своей системе, но должен был "следовать тому порядку и тем авторам, которые ему профессорским собранием и от кураторов предписаны будут". Задачей профессора было читать одобренное руководство и комментировать его; преподаватели очень часто заменяли трудное руководство более легким, а первым только пугали студентов. Лекции должны были читаться на латинском или на русском языках, смотря как по приличеству материи, так и по тому, иностранный ли будет профессор или природный русский". Вакаций предложено было две: зимой — от 18 декабря по 6 января; и летом — от 10 июня по 1 июля.

Всматриваясь в состав предметов, которым должны были обучаться студенты, вы можете видеть, что наряду с определенными и узкими задачами — готовить лекарей, план университетского преподавания был рассчитан на удовлетворение потребностей в общем образовании, ставил своей задачей поднять культурный уровень русского общества. Даже в самих мотивах учреждения Московского университета указывалось на то, что наука нужна всем, что благодаря ей страна может процветать, что наша пространная империя требует образованных людей "к разным изобретениям сокровенных в ней вещей и к исполнению начатых предприятиев", то есть наука нужна для развития материальной производительности страны; указывалось, что высшее образование нужно и для того, чтобы русские профессора могли преподавать в училищах, "от которых и в отдаленном простом народе суеверия, расколы и тому подобные от невежества ереси истреблятся"; другими словами, университет должен был стать рассадником учителей для училищ, которые предположено было открыть в России и которые должны были способствовать поднятию уровня образования в народной массе.

Так как образованные люди, специалисты ли, или люди с общим образованием, нужны были для государства, то и учение в университете зачиталось за военную службу. Гимназист, становясь студентом, получал шпагу и дворянство и выходил из университета с обер-офицерским чином. При университете учреждены были две гимназии: одна для дворян, другая для разночинцев. Последних предполагалось учить искусствам, музыке, пению, живописи, техническим знаниям и переводить в Академию Художеств, которая должна была открыться при университете. В дворянской гимназии предполагалось преподавать русский и иностранные языки, латинский язык, арифметику, географию и сокращенную философию. Но этот первоначальный план подвергся изменению, а Академия художеств была открыта в Петербурге; разночинцев стали принимать не только в Академию, но и в университет.

Университет должен был служить рассадником учителей для всех училищ. Иван Иванович Шувалов проектировал покрыть всю Россию сетью учебных заведений; в маленьких городах должны были быть элементарные школы, а в значительных городах — гимназии, откуда ученики должны были переходить в высшие учебные заведения обеих столиц. Это предложение осуществилось только в ничтожной части. В 1758 году открыты были две гимназии в Казани (одна для дворян, другая для разночинцев), с той же программой, как и московская.

Все мероприятия правительства Елизаветы Петровны шли навстречу жизни и желаниям русского общества; они ясно показывают пробуждавшуюся в обществе потребность в общем образовании, в знании, которое расширяло бы умственный кругозор. Во взгляде на науку за время, протекшее со смерти Петра Великого, произошла значительная эволюция.

КНИЖНОЕ ПРОИЗВОДСТВО И ЛИТЕРАТУРНОЕ ТВОРЧЕСТВО

О том, что умственные запросы русского общества в это время значительно повысились, свидетельствует, между прочим, и подъем книжного производства и литературного творчества.

Книжное производство получило при Елизавете Петровне совершенно другое направление, чем раньше. При Петре печатались главным образом учебники и руководства, которые очень туго расходились в обществе, так как было слишком мало лиц, нуждающихся в этих руководствах. Учреждения, где эти руководства находились на складе, не знали, что с ними делать. Академия наук нашла, наконец, выход из своего положения: в 1743 году она представила Сенату проект, по которому каждый чиновник должен был купить изданных руководств рублей на 5-6 со 100 рублей получаемого жалованья, а купцы — "по пропорции их торгу". Синодальная же типография пустила руководства на обложки для вновь выходящих книг. Эти залежавшиеся петровские учебники не находили сбыта потому, что в это время пошел другой спрос на книги. Идя навстречу этому спросу, президент Академии наук, граф Кирилл Разумовский 27 января 1748 года передал ей устный указ Елизаветы — "стараться при Академии переводить и печатать на русском языке книги гражданские различного содержания, в которых бы польза и забава соединены были с пристойным к светскому житию нравоучением"... В исполнение этого указа Академия наук приглашала через "Санкт-Петербургские Ведомости" желающих переводить книги с иностранных языков на русский, предлагая в виде гонорара 100 экземпляров переведенной книги. Переводчиками явились большей частью ученики академической гимназии и университета или же служащие при Академии. Переводились же большей частью иностранные романы, тогда как в первой четверти XVIII века казенным способом фабриковались учебники и руководства.

О том, какое впечатление производили на тогдашнюю русскую публику переводные романы, красноречиво свидетельствует Болотов: "Обыкновенно обвиняют романы, — говорит Болотов, — в том, что чтение их не столько пользы, сколько вреда производит, и что они нередко ядом и отравой молодым людям почесться могут. Однако я торжественно о себе скажу, что мне не сделали они ничего дурного. Сколько я их читал, не развратились ими мысли мои и не испортилось сердце... но чтение оных, напротив того, произвело для меня бесчисленные выгоды и пользы... Читая описываемые путешествия во всех государствах и во всех краях света, я нечувствительно узнал и получил довольное понятие о разных нравах и обыкновениях народов, и обо всем том, что во всех государствах есть хорошего и худого, и как люди в том и другом государстве живут и что у них там водится... Не меньшее понятие получил я и о роде жизни разного состояния людей, начиная от владык земных до людей самого низкого состояния. Самая житейская светская жизнь во всех ее разных видах и состояниях и вообще весь свет сделался мне знакомее перед прежним... Что касается до моего сердца, то от многочтения преисполнилось оно столь рьяными и особыми чувствованиями, что я приметно ощущал в себе великую перемену и самого себя точно как переродившимся. Я начинал смотреть на все происшествия в свете какими-то иными и благонравнейшими глазами, а все сие и вверяло в меня некое отвращение от грубого и гнусного общества и сообщества с прочими людьми. Что же касается до увеселения, производимого во мне сим чтением романов, то я не знаю уж с чем бы оное сравнить и как бы изобразить оное. А довольно, когда скажу, что оное было беспрерывно и так велико, что я и поныне еще не могу позабыть тогдашнего времени и того, сколь оно было для меня приятно и увеселительно".

Показания Болотова дышат такой правдивостью и искренностью, что мы не имеем никаких оснований ему не верить. Нельзя не заключить, что переводные романы стали серьезной культурной силой, вызвали интерес к области чувства, хотя и сообщили чувствам отвлеченный характер, вне их связи с действительностью. Так насаждался у нас сентиментализм, который состоял в хоре нежных чувств, очень редко переходивших в волю.

Переводные романы нашли спрос главным образом у дворян. Публика попроще и теперь спрашивала такие произведения, которые вращались в ней раньше и приобрели популярность, в роде "Троянской истории", "Синопсиса", "Юности честного зерцала" и др. Но теперь и эти сочинения стали печататься в большем количестве экземпляров. Издательская деятельность так возросла, что старая Академическая типография не в состоянии была выполнять всех заказов; потребовалось учредить новую типографию с целью "умножить в оной печатание книг, как для удовольствия народного, так и для прибыли казенной".

Академия наук не ограничилась только изданием переводных книг, а попыталась выпускать в свет и самостоятельные произведения русского пера. Ясно, что в русском обществе появились литературные силы, если при Академии наук стал издаваться с 1753 года журнал "Ежемесячные сочинения". Редактором журнала был Мюллер, а обязательными сотрудниками — академические студенты с жалованием 100-150 руб. в год. Журнал издавался целых 10 лет и прекратил свое существование с отъездом Мюллера в Москву.

В этом журнале можно встретить и разочарование миром. Поэты проникнуты мыслью, что мир есть тлен и суета, что нетленна только добродетель, что цель жизни — истребление зла в мире посредством любви и т.п. Все эти журналы печатались в небольшом количестве экземпляров, но при тогдашних нравах было бы ошибкой измерять этим количеством круг клиентов журналов и влияние их на общество. Журналы возбуждали мысль, мысли вызывали слова, а мы, конечно, не можем учесть живого устного обмена мыслей. Во всяком случае, вы видите, что замечается возвышение умственного уровня русского общества. Возбуждается целый ряд вопросов литературного и философского характера, начинается широкая работа мысли.

ТЕАТР

Проводником новых чувств и понятий являлся также театр. Он свил себе гнездо при дворе в виде оперы и балета. Композитор-итальянец Франческо Арайа составил из придворных певчих оперный хор, а для танцев являлись воспитанники Сухопутного шляхетского корпуса, где это искусство преподавал очень успешно Landet. В конце царствования Анны Иоанновны помимо итальянской оперы появилась и немецкая драматическая группа под дирекцией Нейбурга. При Елизавете на смену немецкой труппе" явилась французская труппа Сериньи, в которой было несколько актеров из Comedie Francaise. В конце концов театральные представления так упрочились, что вызвали создание самостоятельного русского репертуара. И вот явился Сумароков со своими пьесами: "Хорев", "Гамлет", "Синав" и "Артистона". Эти пьесы разыграны были первоначально в Сухопутном шляхетском корпусе, с 1750 года стали ставиться при дворе. Раз забава становилась постоянной, нужно было организовать труппу. В 1752 году 7 придворных певчих были отданы "для обучения наукам" в Сухопутный шляхетский корпус; за ними через несколько дней поступили в корпус двое ярославцев, посадских — Дмитревский и Попов, участвовавшие в любительских спектаклях и доставленные в Петербург; затем туда же поступили и купеческие сыновья — братья Ф. и Г. Волковы. В 1756 году обучение певчих и "комедиантов" закончилось, и осенью того же года русский театр был учрежден официально. 5 мая 1757 года дано "первое представление для народа вольной трагедии русской за деньги". В том же году был учрежден русский казенный театр в Москве. Кроме пьес Сумарокова, ставились пьесы Гольдберга, Мольера, Сен-Фуа, Лафона и др. Репертуар, как видно, был ложно классический. Но искусственность и приподнятость сумароковских трагедий не мешала публике наслаждаться ими. Эффектные монологи схватывались публикой и декламировались вне театра. По свидетельству Болотова, молодежь наша стала "прокрикивать стихи и с жестами делать декламации", подражая артистам.

Так создался в высшем русском обществе новый строй чувств и понятий, шедших в разрезе с тем, что завещала ему Московская старина. Этот строй чувств и понятий вместе с западноевропейским образованием и обособил высшие классы русского общества от народной массы, превратил этот класс в иноземцев в своем собственном отечестве.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
6. История царствования императрицы Екатерины II

Из всего того, что нам приходилось наблюдать в период времени от смерти Петра Великого до Екатерины II, должно вытекать впечатление, что преемники Петра Великого, в сущности, только царствовали, но не управляли народом.

Такое же впечатление создавалось и у современников этой эпохи. Престарелый граф Миних, начавший свое служебное поприще при Петре, но проходивший его при преемниках Петра, писал: "Русское государство имеет то преимущество, что оно управляется непосредственно Богом: иначе не может быть, так как же оно может существовать". Предшественники Екатерины не властвовали над людьми, а, наоборот, над ними властвовали и люди, и обстоятельства.

Это пассивное управление прекратилось со вступлением на престол Екатерины II. Екатерина II сумела приноровиться и к людям, и к обстоятельствам, сумела, располагая ими, создать сильную и авторитетную власть и проявить такую самостоятельность, энергию и твердость, такое творчество во внутреннем управлении и во внешней политике, что напоминала своей деятельностью Петра I и заставила депутатов Комиссии 1767 года поднести ей титул "Великой" и "Матери отечества", титул "Великий" был поднесен и Петру I.

Екатерина осталась для потомства крупной исторической личностью. Эта личность наложила свою печать на целую эпоху русской истории, которая будет называться екатерининской, и которую нельзя объяснить без понимания личности Екатерины. Поэтому нам прежде всего необходимо остановиться на личности этой замечательной женщины, уяснить ее свойства и те разнообразные влияния, из которых она складывалась.

ДЕТСТВО И ВОСПИТАНИЕ ЕКАТЕРИНЫ. ПРИЕЗД ЕЕ В РОССИЮ

Екатерина родилась 21 апреля 1729 года. Она провела свое детство в скромной обстановке в г. Штетии, где ее отец, принц Фридрих-Август Ангальт-Цербтский, был губернатором Фридриха II. В детстве ее держали очень просто: она свободно играла с детьми своего возраста, и никогда никто не называл ее принцессой — все звали уменьшительным именем Фике. Но уже с раннего детства у Екатерины появились такие черты характера, которые отличали ее и на русском престоле: если можно так выразиться, любовь к мужскому делу. Сверстники Екатерины вспоминали впоследствии, что Фике всегда брала на себя роль устроительницы игр, была крепче всех и обыкновенно ближе к мальчикам, чем к девочкам. Очевидно, это была здоровая, полная жизненных сил натура. Лица, помнившие Екатерину в детстве, до известной степени подтверждают это. Она была хорошо сложена, отличалась благородной осанкой и была выше своих лет; выражение ее лица было некрасивое, но влиятельное, причем открытый взгляд и любезная улыбка делали ее фигуру весьма привлекательной. Эту наружность Екатерина сохранила до конца своих дней.

В то время в протестантской Германии воспитание детей обыкновенно вверялось французским эмигрантам, покинувшим родину при Людовике XIV. Так же поступили и родители Екатерины; они пригласили ей в гувернантки француженку г-жу Кардель; придворный проповедник Перар, учитель чистописания Лоран и учитель танцев были также французы. Из числа учителей принцессы известны только 3 немца: Вагнер — преподаватель немецкого языка, лютеранин-законоучитель пастор Дове и учитель музыки Реллинх.

Из всех своих наставников у Екатерины осталась добрая память лишь о г-же Кардель. Это была, по отзыву Екатерины, живая, умная француженка: "Она почти все знала, ничему не учившись; знала как свои пять пальцев все комедии и трагедии и была очень забавна". Она приохотила принцессу к чтению Расина, Корнеля, Мольера и, таким образом, положила начало ее литературным вкусам. Но о других учителях Екатерина сохранила дурную память, а своего наставника в немецком языке она прямо называла дураком и скучным педантом.

Каковы же были результаты домашнего воспитания Екатерины? И по собственному ее признанию, и, по отзывам других, результаты были невеликие. По словам Екатерины, ее домашнее воспитание было достаточно только для того, чтобы быть замужем за каким-нибудь соседним принцем.

Но, несмотря на такое скудное воспитание, Екатерина проявляла себя в детстве как умная и способная девочка. Один из друзей ее матери упрекал ее за то, что она мало занимается дочерью, говоря, "что ее дочь выше своих лет, что у нее философский склад ума". По признанию Екатерины, у нее с самых ранних лет был критический ум: "я по-своему принимала все, что слышала". Эту склонность слушать одно, а думать другое подметила и г-жа Кардель, и за это "себе на уме" звала свою воспитанницу "elle a un esprit gauche".

Но Екатерина едва ли со своими природными задатками и дарованиями пошла далеко, если бы случай не сделал ее женой русского императора.

Императрица Елизавета, озабоченная удержанием русского престола в потомстве своего отца, вывезла в 1742 году из Голштинии герцога Ульриха-Петра, сына Анны Петровны, и объявила его своим наследником. В 1743 году, когда Петру исполнилось 15 лет, ему стали подыскивать невесту. Дипломаты наперебой сватали ему знатных принцесс, дочерей английского, французского королей. Но эти сватовства не нашли сочувствия у Елизаветы, которая не хотела связывать себя родством с иностранными дворами, чтобы оно не мешало внешней политике. Она остановила свой выбор на принцессе Софии. К политическому расчету здесь примешивалось то теплое чувство, которое питала Елизавета к матери Софии, как сестре принца Карла. Дело в том, что принц Карл был в России в качестве жениха Елизаветы, очень ей понравился, но, к великому несчастью, умер. Елизавета перенесла часть своей любви на его сестру, и ей, конечно, было очень приятно видеть у себя племянницу любимого человека.

В январе 1744 года принцесса София с матерью поехала в Россию. Перед отъездом отец вручил дочери инструкцию, ряд наставлений, как ей вести себя в ожидающем ее новом положении; эти наставления очень любопытны, как показатели той среды, из которой вышла Екатерина. Самым важным вопросом, который должен был смущать отца Екатерины, был вопрос о перемене веры (жена наследника русского престола должна обязательно быть православной). Она рекомендовал дочери решить этот вопрос следующим образом: пусть она примет то, что сходно с лютеранской религией, а остальное отвергнет, даже если бы пришлось отказаться от супружества с будущим русским императором. Но после этого вполне определенного совета отец оставил дочери, на всякий случай, мостик для совести, сказав, что, так как каждый живет согласно с личной совестью, то пусть она поступает так, как ей подсказывает ее убеждение. Затем следовал целый ряд житейских наставлений. Отец рекомендовал дочери оказывать всевозможное' уважение императрице Елизавете и великому князю и при всяком случае снискивать их доверие и любовь; затем он советовал дочери не входить ни с кем в близкие отношения, но всегда сохранять свое собственное достоинство, милостиво смотреть на слуг, избегать крупной игры в карты, бережно расходовать карманные деньги, чтобы не попасть в неловкое положение, не вмешиваться в правительственные дела, не раздражать Сенат, ни с кем особенно не дружить, кроме императрицы и великого князя.

По всему видно, что Екатерина была достойной дочерью своего отца и не могла остаться глухой к этому призыву родственной души, тем более что обстановка, в которую она попала, заставила Екатерину действовать в духе родительских наставлений.

Новая обстановка, в которую попала Екатерина по приезде в Россию, ошеломила и захватила ее. В самом деле, долгое время она с матерью тащилась на перекладных по пескам Пруссии; ехали бедно, ночевать приходилось им в хозяйских комнатах, немногим отличавихся от свинарни. Но все это как бы по волшебству переменилось, когда 6 февраля 1745 года мать и дочь въехали в Ригу. Вокруг повозки, раньше одиноко ехавшей, появляются гоф-курьеры, в сенях и при каждой двери часовые; им представляется генерал-аншеф, представители высшего дворянства; везде золото, бархат, серебро, шелк; встреча происходит с таким почетом и великолепием, что кажется Екатерине волшебным сном; все напоминает ей, что она невеста русского наследника. В Риге принцесса получает первый подарок — великолепную соболью шубу.

Из Риги они едут в Петербург. За ними высылают императорские сани, обитые мехами, с 10 лошадьми, по две в ряд; их сопровождает эскадрон кирасир, отряд финляндского полка и целая свита придворных. В Петербурге принцессу ждала новая торжественная встреча. Начались представления тысячи лиц высшей знати, военных и гражданских чинов и духовенства. Из Петербурга мать и дочь едут в Москву, где была тогда императрица Елизавета. Тут встреча еще торжественнее; не прошло и суток, как императрица жалует их орденом св. Екатерины. "Мы живем как королевы, всегда пышные выезды", — писала княгиня, мать Екатерины, Юная Фике была очарована сказочной роскошью и великолепием.

"Моя дочь, — писала ее мать Фридриху II, — здорова и бодра. Нужно иметь железное здоровье, чтобы перенести все трудности путешествия и утомление придворного этикета. Моя дочь счастливее меня: ее поддерживает молодость. Подобно молодым солдатам, которые презирают опасность потому, что не сознают ее, она наслаждается величием, которое окружает ее".

Я остановился подробнее на этом для того, чтобы выяснить, почему Екатерина не только покорилась судьбе, но и пошла навстречу союзу, который, как можно было видеть, не сулил ей личного счастья.

ХАРАКТЕРИСТИКА ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ПЕТРА ФЕДОРОВИЧА

Темным пятном на лучезарном фоне, и притом пятном очень резким, в жизни Екатерины был ее жених. Петр был полной противоположностью Екатерине, цветущей, жизнерадостной, но вместе с тем и сдержанной, тактичной, умной, развитой не по летам женщины, которая очаровала все русское придворное общество. Петр Федорович был болезненным, нервным и раздражительным человеком, никого не любил и ни в ком не возбуждал симпатии. Этот принц и от природы получил немного даров, а нелепое воспитание искалечило его и физически, и духовно, задержало его развитие и сделало полуидиотом.

Петр, нескольких недель, лишился матери, а в 11 лет — отца; до 7 лет он был на попечении женщин, а затем его сдали на руки офицерам, которые стали учить его военному строю, произвели в унтер-офицеры и посылали на караулы и дежурства. Мальчик пристрастился к военщине, бредил солдатами; когда происходили парады, не было никаких сил, чтобы занять его, — он бросался к окну, чтобы любоваться этим зрелищем; было самым большим наказанием для Петра, когда занавешивали окна, и он не мог видеть солдат.

После смерти отца мальчика сдали обер-гофмаршалу Брюммеру. Трудно было сделать более неудачный выбор. По словам современников, это был злой интриган, тупой, крайне невежественный и развратный человек, более способный выезжать лошадей, чем воспитывать детей. Его воспитательная система вредно отразилась и на физическом, и на моральном развитии Петра. Благодаря педагогическим приемам Брюммера, ребенок часто не получал обеда, голодал, за обедом сидел ни жив ни мертв и ничего не ел. Другие наказания были такого же рода: Петра ставили голыми коленями на горох, привязывали к столу, секли розгами и хлыстом. Петра редко пускали на воздух; даже в прекрасную летнюю погоду, когда все гуляли и играли, он в комнатах должен был танцевать с дочерью Брюммера.

Учили Петра чрезвычайно бестолково. То заставляли его заниматься русским языком, то шведским, смотря по тому, на какой престол ему открывалось больше шансов (Петр был внук русского императора Петра I и шведского короля Карла XII); сообразно с этим, к нему ходил то пастор Хоземан, то иеромонах русской посольской Кильской церкви. В результате принц не только не знал, но и не хотел знать никакого Закона Божия, а потом по религиозным убеждениям был даже более лютеранином, чем православным. Его учили и латинскому языку, но он вселил ему только отвращение и настолько сильное, что, уже будучи русским императором, Петр строго запретил в придворной библиотеке держать латинские книги.

Когда Петр попал в Петербург, то, кроме отвращения к науке, он ничего не имел. Но дело нельзя было бросить так, и его принялись учить русскому языку. Уроки Исаака Веселовского по русскому языку почти пропали даром. Больше пользу принесли уроки Симона Тодорского, который не выучил Петра Закону Божию, но обучил русскому языку. Чтобы пополнить общее образование Петра, Елизавета пригласила ученого шведа Штелина, которому дана была инструкция заниматься, сочетая полезное с приятным. 3 года Штелин смотрел с Петром картинки, делал модели, рассказывал русскую историю по медалям Петра Великого, смотрели планы и чертежи и т.д. Когда ученику не сиделось, то Штелин ходил с ним, занимаясь полезным разговором. Учитель пользовался всяким предлогом, чтобы сообщить ученику разные знания, и отравлял ему занятия, игры и всякие удовольствия от непосредственных впечатлений. Он старался использовать все; проходя, например, по комнатам, он указывал на расписанные плафоны и попутно проходил мифологию; если попадалась на глаза какая-нибудь машина, то Штелин объяснил тут же ее механизм; если случалось увидать пожар, то учитель объяснял Петру пожарные инструменты; на аудиенциях обучали его придворному этикету и т.д. Эти не то занятия, не то развлечения, мешание дела с бездельем, не приучили мальчика ни к серьезному труду, ни к самостоятельным занятиям. Строгие требования были лишь относительно танцев, которые он проходил 4 раза в неделю, танцуя с фрейлинами. Таково было умственное и физическое воспитание великого князя.

Не лучше обстояло дело и со стороны моральной. С Петром грубо обращались, грубо унижали его, подавляли чувство достоинства и, что хуже всего, часто поступали несправедливо. Брюммер раз чуть было не побил Петра, когда он был уже наследником престола, и только заступничество Штелина спасло его от этого наказания. Петр как бы застыл в своем развитии. Раздраженный и стесненный своими воспитателями, он стал искать развлечения у лакеев, по целым часам просиживал с ними, слушал их сальные и грубые рассказы и сам хвастал, что раз с отрядом голштинцев разбил огромное войско датчан; часами Петр занимался тем, что расставлял оловянных солдатиков. В таком обществе великий князь рано загрязнил свое воображение и приучился пить. Все усилия исправить его остались тщетными.

Не без задней мысли — приобрести нового наследника, Елизавета решила женить Петра. Петр был рад приезду своей невесты, так как ей он мог говорить все, что ему вздумается. Он сейчас же и поспешил открыть Екатерине свою душу, заявив ей, что она нравится ему, что она его троюродная сестра, что он любит другую, но рад жениться на ней. Из этой болтовни Екатерина не могла не видеть, с кем имела дело. "Я краснела, слушая выражения родственных чувств, — писала потом Екатерина, — но благодарила его за откровенность, а в глубине души дивилась его бесстыдству и непониманию многих вещей". Иная девица пришла бы от этого в отчаяние, но София, закрыв глаза на то, с кем ей придется жить, думала о своем новом положении — жены наследника престола и стала готовиться к новой жизни.

ЕКАТЕРИНА И ПЕТР В ЦАРСТВОВАНИЕ ЕЛИЗАВЕТЫ

Готовясь к своему новому положению, Екатерина стала учить русский язык и православное вероучение, вставала для этого по ночам, чтобы твердить уроки, заданные учителями. Расхаживая босиком по полу во время зубрежки уроков, Екатерина однажды простудилась и чуть не умерла; это сильно тронуло Елизавету и весь двор. Даже во время болезни Екатерина сделала чрезвычайно удачный ход: больная, она пригласила к себе не лютеранского пастора, а православного священника Симона Тодорского, то есть успела заявить, что она прониклась истинами православной веры. Судьба благоприятствовала Екатерине. В лице Симона Тодорского она получала облегчение для перехода из лютеранства и православную веру. Симон Тодорский после окончания духовной академии побывал за границей, слушал лекции в заграничном университете и вернулся на родину высокообразованным богословом, который внутренний смысл веры ставил выше обрядностей. В беседах с Екатериной Тодорский останавливал внимание своей ученицы не на богословских антитезах православия и лютеранства, а на сходствах православного и лютеранского вероучений. Неудивительно, что в начале мая принцесса писала своему отцу: "Так как я не нахожу почти никакого различия между религиею греческою и лютеранскою, то я решались переменить исповедание".

26 июня 1754 года принцесса София приняла православие и была наречена Екатериной Алексеевной; на другой день (29 июня) она обручилась с Петром. Твердо и неуклонно молодая девушка шла к намеченной цели. Когда ее жених захворал оспой, Екатерина нежно ухаживала за ним; эта нежность и участие в семейном горе сильно тронуло Елизавету, и она осыпала ее милостями и любезностями.

По мере того как приближалось время свадьбы, Екатерина становилась все меланхоличнее. "Сердце не предвещало мне счастья, — писала она, — но в глубине души было что-то, что ни на минуту не оставляло меня, что рано или поздно я добьюсь того, что сделаюсь самодержавной русской императрицей". Это "что-то" было впечатлением от жениха, сознанием, что он недолго будет государем, и что она сама станет на его место. 25 августа 1745 года мечты Екатерины наполовину осуществились: она стала женой наследника русского престола.

Целых 17 лет, однако, пришлось Екатерине ждать осуществления своей мечты — стать самодержавной императрицей. За это время ей пришлось вынести много опасностей, но зато в это время она прекрасно изучила среду, в которой ей впоследствии пришлось действовать, образовала свой ум, овладела искусством приноравливаться к людям и приготовилась частью теоретически, а частью практически к роли правительницы.

Семейная жизнь Екатерины не удалась. Уже 2 недели спустя после свадьбы Петр открыто признавался ей, что он любит одну фрейлину, которая, по его словам, во всех отношениях лучше Екатерины. У Петра были и другие симптомы; он был постоянен только в одном — в полной холодности к своей жене. При таких условиях семейная жизнь была тяжка, и если поддерживалась, то только в силу их положения; каждый жил своими интересами и, надо сказать, своими сердечными привязанностями.

До 1755 года великий князь продолжал заниматься прежними ребяческими увеселениями и забавами, и Штелин, его воспитатель, писал, что тот забыл все, что учил, и проводил время в забавах с невоспитанными людьми. Из лакеев он устраивал полки, наряжал их солдатами, устраивал службу, при этом грубил, фамильярничал и позволял себе непристойные шутки. Когда надоедали люди, Петр принимался за игрушки. На его столе были выстроены в порядке оловянные солдатики; к ним был прикреплен шкур, дернув за который можно было произвести звук, напоминающий Петру ружейный залп. С чрезвычайной точностью Петр чествовал все праздники особым салютом. Сверх того, он каждый день делал им разводы, смотры, причем сам присутствовал в полном мундире и при шпаге. Когда надоедали оловянные солдатики, Петр принимался дрессировать собак и беспощадно бил их хлыстом, так что неистовый собачий визг наполнял все комнаты. Иногда Петр принимался терзать уши окружающих игрой на скрипке, а то ходил из угла в угол, хлопал бичом и болтал всякий вздор. Екатерина не чаяла, когда он уйдет от нее, до того тягостно было его присутствие; отношения между ними были невозможные. В церкви Петр вел себя непристойно, бранился, показывал язык; за столом он сыпал непристойными шутками и издевался над лакеями. Елизавета не знала, что делать, и приказала канцлеру Бестужеву сочинить инструкцию для лиц, окружающих великого князя, чтобы они удерживали его от непристойных поступков, "чинимых по молодости лет". Но легко было написать инструкцию, а выполнить ее не было никакой возможности. В 1755 году к Петру явились голштинские офицеры и солдаты; Петр был в неистовом восторге и с ними стал проводить большую часть времени. Он изо всех сил старался подладиться к этой компании. Будучи слаб здоровьем, он курил, выпивал непомерное количество пива, напивался пьяным, и Екатерина потихоньку должна была убирать из под кровати множество пивных и винных бутылок. Этим Петр в конце расшатал свое здоровье. В пьяном виде он буйствовал, бранился, был прямо невозможен. Больше всех, конечно, доставалось от него великой княгине.

С первых же дней замужества Екатерина запаслась терпением и этому терпению не изменила до самой смерти Петра. Для стороннего наблюдателя ее жизнь могла даже показаться приятной: она бывала на спектаклях, на придворных балах, выездах и т. п. Но эти придворные выезды и торжества не заполняли всей жизни великой княгини; возвращаясь домой, молодая женщина не встречала ни ласки мужа, ни занятий, ни дела, и очень скучала.

От скуки Екатерина принялась за чтение и в течение целого года читала романы. Случайно ей попались под руку письма m-me de Savinie. Живой слог изложения, смелость и ясность мысли, искренность этих писем, которые и сейчас читаются с большим интересом, вызывали расположение Екатерины, и она прямо "пожирала" их, встречая в них много ноток, созвучных ей душевному настроению. В 1746 г. Екатерина стала читать сочинения Вольтера. Познакомившись с Вольтером, она стала разборчивее в чтении и потом писала Вольтеру и другим знаменитостям, что Вольтер был ее учителем. В следующем году Екатерина обратилась к историческому чтению; читала историю Генриха IV, историю Германии Барра, мемуары Брантома, сочинения Платона, "Дух законов" Монтескье, Философский словарь Бейля и исторические сочинения Тацита; когда вышел энциклопедический словарь Д'Аламбера и Дидро, Екатерина усидчиво стала изучать этот капитальный труд.

Чтение оказало могучее влияние на духовное развитие Екатерины. Генрих IV сделался ее любимым героем, и она всем рассказывала про него, когда хотела указать пример великого полководца. Сочинение Монтескье "Дух законов" стало ее политическим евангелием. Философский словарь Бейля подвергал критике все вопросы и вместе с Вольтером убил в Екатерине все наивное и напитая ее тем скептицизмом, которым была проникнута вся атмосфера первой половины XVIII века и к которому сама Екатерина была склонна по своей природе. Энциклопедисты Дидро и Д'Аламбер заложили в Екатерине начала рационализма, которым отличался весь просветительный XVIII век.

Но на Екатерину влияли и такие книги, как мемуары Брантома, Здесь в целом ряде картин, более или менее свободно, рисовалась безнаказанность преступных деяний, оправдывался успех, несмотря на цену, которой он был достигнут, восхвалялись низкие инстинкты, словом, уничтожалось различие понятий добра и зла. Между прочим, в этой книге Екатерина читала, что разврат не мешает быть великим полководцем, что супружеская верность для высокопоставленных дам не только излишня, но даже преступна. Судя по последующему, надо думать, что кое-что из этой "поучительной" книги запало в душу Екатерины.

Летнее времяпровождение Екатерины было разнообразнее. Вот что она сама пишет в своих мемуарах про свое житье летом 1748 года в Ораниенбауме: "По утру я вставала в 3 часа и без прислуги с ног до головы одевалась в мужской костюм. Мой старый егерь ждал уже меня; на берегу стояла рыбачья ладья; пешком, с ружьями на плечах, мы проходили садом, взяв с собой легавую собаку; я, егерь и рыбак садились в лодку. Я стреляла уток в тростнике по берегам Ораниенбаумского канала; часто мы огибали весь канал и иногда ветер уносил нашу лодку в море". В то же время Екатерина пристрастилась к верховой езде. "Я не любили ездить на охоту, — писала она, — но любила верховую езду из-за ее опасностей. Мне случалось до 13 раз на дню садиться в седло". Впоследствии Екатерина изучала верховую езду систематически. В этих развлечениях сказывалась ее самостоятельность, смелость, некоторый избыток физических сил и веселость, доходившая иногда до дурачества; видно, что тяжелые жизненные условия не сломили сильную и здоровую натуру Екатерины.

В 1754 году Екатерина исполнила настойчивое желание Елизаветы — родила сына. Рождение ребенка сплошь и рядом дает другую полосу в жизни женщины. Но Елизавета, боясь потерять внука, не доверила уход за ним матери и отобрала его от нее; больную Екатерину бросили, и она чуть не умерла. То же повторилось через 4 года при рождении дочери. Екатерине, таким образом, совершенно не удалось материнство; она была родительницей, но не имела счастья быть матерью; материнские чувства были грубо подавлены в ней при самом их зарождении. Это обстоятельство, конечно, не могло не отразиться на дальнейшей жизни Екатерины: ее нравственные силы, не получившие приложения в семейной жизни, должны были направиться в другую сторону — в сторону политики.

В этой области Екатерине уже в 1754 году приходилось действовать практически. Муж ее, достигнув совершеннолетия, должен был заниматься делами своего наследственного княжества — герцогства Голштинского, между тем всякие занятия были ему в тягость; поэтому он передал их своей супруге, поручив ей принимать послов и доклады. Екатерина сделалась фактической правительницей герцогства Голштинского. Это была хорошая школа для будущей императрицы. Тут стали перед ней все вопросы, которые могут занимать правительство: вопросы финансов, торговли, промышленности, — весь сложный механизм управления, вместе с интригами, борьбой и честолюбием.

В занятиях делами герцогства Голштинского Екатерина приобретала не только правительственный навык, но вместе с тем прояснялись и ее политические взгляды, должна была зреть ее политическая мысль, возбужденная чтением философской литературы. Но эта политическая мысль обращена была не на Голштинию, а на русское государство.

Ко времени 1759-1762 годов относятся собственноручные записи Екатерины, имеющие характер политической исповеди, из которых видно, что Екатерина думала о своем будущем царствовании в России, и что мысль эта стояла у нее прежде всего. Эти записки до некоторой степени обрисовывают ее как будущую императрицу. "Желаю и хочу блага стране, в которую привел меня Господь Бог; слава ее — моя слава... Я хочу, чтобы страна и подданные были богаты. Вот начала, от которых я отправляюсь. Свобода — это душа всего, без нее все мертво. Хочу законного повиновения, но не хочу рабов... Хочу достигнуть общего счастья, но не своенравием и жестокостью, которые несовместимы с христианским учением, а истиной и разумом... Следует объявить всем, что разум говорит за необходимость... Власть без доверия народа ничего не значит... Легко достигнуть любви и славы тому, кто желает быть справедливым. Примите в основу ваших действий благо народа — и остальное все приложится". Здесь нельзя не видеть глубокой веры в разум и того оптимизма, которым была проникнута Екатерина всю свою жизнь. В других местах своих записок великая княгиня касается более частных вопросов; она говорит о началах теории населения, о финансах, о женском образовании, о судопроизводстве, о значении дворян, о причинах чрезвычайной смертности в России, о бессмысленности пыток, о соединении Каспийского моря с Черным и т.д.

В этих записках сказалась вся Екатерина II с ее стремлением к популярности, с ее широкими замыслами, с самоуверенностью и некоторой похвальностью. Но по мере того, как Екатерина свыкалась с мыслью о своем высоком положении в России, надвигалась опасность, грозившая ей потерей положения. Екатерина должна была напрячь все силы на борьбу с опасностями и в конце концов вышла победительницей их этой борьбы. Она сумела создать себе опору в высшем обществе, сумела собрать и объединить нужных ей людей. А положение дел было крайне серьезное для Екатерины. Екатерина все более и более привлекала к себе расположение императрицы Елизаветы, тогда как с Петром Елизавета не могла пробыть вместе и четверти часа. Она часто плакала и жаловалась, что Господь наказал ее, послав ей такого племянника.

Петр действительно становился все невозможнее. К его ребяческим выходкам с течением времени стали присоединяться и серьезные действия. Великий князь стал слушать предложения о перемене престола; подобная попытка была открыта в 1749 году; это, конечно, не могло увеличить расположение к нему тетки. Когда началась Семилетняя война (1756-1763), Петр вошел в тайные сношения с Фридрихом II, завел с ним секретную переписку, не скрывал своих к нему симпатий и открыто радовался неудачам русских войск (поражение при Цорндорфе — 1758). Наряду с этим и в личной жизни Петр все более опускался, стал проигрывать крупные деньги в карты, делать долги и т.п.

При таких обстоятельствах каждую минуту можно было ожидать устранения Петра от престолонаследия; но это устранение должно было погубить и все мечты Екатерины. Это одна сторона беды. А с другой стороны, и достижение Петром престола не обещало ей ничего хорошего. Отношения Петра к Екатерине из холодных все более и более становились враждебными. Сердцем Петра завладела окончательно Елизавета Романовна Воронцова; Петр наяву и во сне стал бредить о браке с ней и о разводе с Екатериной. Впрочем, и Екатерина переживала в это время уже свой третий роман. "Я видела, — писала Екатерина впоследствии, — что мне остается на выбор три равно опасных пути: 1) разделить свою судьбу с судьбой великого князя, какова она ни будет, 2) находиться от него в зависимости и ждать, что ему будет угодно сделать со мной, 3) действовать так, чтобы не быть в зависимости от него; при этом было три исхода: или погибнуть с великим князем, или погибнуть от него, или, наконец, спастись". Екатерина избрала, конечно, третий путь и всячески стала расчищать себе дорогу к власти.

В этом стремлении навстречу ее желаниям пошли все окружавшие ее люди при Елизавете, которым не улыбалось будущее царствование злого и сумасбродного Петра Федоровича; все эти люди, раньше враждовавшие друг с другом, ввиду общей опасности сблизились и объединились вокруг Екатерины. Английский посланник Уильяме доносил своему правительству, что великая княгиня чрезвычайно деятельна, что ее все очень любят, а некоторые боятся, и что лица, близкие к императрице Елизавете, желают сблизиться с Екатериной. Сам посланник в интересах своего отечества тоже старался сблизиться с "восходящей звездой" и снабжал Екатерину деньгами, без которых она не могла добиться никаких сведений. Таким образом, Екатерина вошла в сношения с Шуваловым, Бестужевым, Апраксиным, Орловыми, Паниным и другими вельможами. Братья Орловы, из которых Григорий, красивый, рослый гвардеец, был с Екатериной в интимных отношениях, подготовили в ее пользу офицерскую гвардейскую молодежь.

Формируя вокруг себя партию, Екатерина подверглась страшной опасности, которая чуть было не положила конец ее стремлениям. В 1757 году генерал-фельдмаршал Апраксин, после битвы при Гросс-Егерсдорфе, вместо того чтобы воспользоваться плодами своей победы, зачем-то отступил; это было связано с болезнью Елизаветы и с возможностью перемены престола и приписано было инструкции канцлера Бестужева. По настоянию английского и французского посланников, канцлер был арестован; у него была захвачена секретная переписка, которую вела Екатерина с Бестужевым и с Апраксиным, вопреки прямому запрещению Елизаветы. К счастью Екатерины, наиболее опасные, компрометирующие бумаги, касавшиеся престолонаследия, были уничтожены, а попались одни пустяки, по которым на нее нельзя было возвести обвинения, так что она осталась только на подозрении. Но и это обстоятельство сопряжено было с большой опасностью. Приближенные давно нашептывали великому князю, что пора "раздавить змею", а приближенные Елизаветы советовали ей выселить Екатерину в Германию. Екатерина поспешила опять сблизиться с Елизаветой, что ей до некоторой степени удалось; императрица не выслала Екатерину в Германию, потому что не могла примириться с мыслью о передаче престола Петру. По-видимому, она хотела, отстранив Петра, назначить императором Павла, а его мать объявить регентшей до его совершеннолетия. Но это намерение не было осуществлено. 25 декабря 1761 года Елизавета скончалась, и на престол взошел Петр III.

ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА III

С восшествием на престол Петра положение Екатерины стало в высшей степени опасно. Император оказывал явную ненависть к Екатерине и проводил все время с Елизаветой Воронцовой. В день празднования заключения мира с Фридрихом II — 1 мая 1762 года — Петр за торжественным столом публично назвал Екатерину дурой и приказал ее арестовать. На этот раз Екатерину выручил дядя Петра, принц Жорж, который уговорил Петра отменить приказ вследствие праздника. Но это было только отсрочкой. В последних числах июня Петр возложил орден св. Екатерины на свою любовницу Елизавету Воронцову и снова распорядился арестовать Екатерину, которую вторично спас принц Жорж. Екатерина убедилась, что ей нельзя жить и царствовать вместе с мужем, и что кто-нибудь из них, она или он, должен погибнуть. Екатерина, конечно, предпочла последнее.

Петр со своей стороны сделал все, чтобы облегчить супруге достижение этой цели. Правда, первые распоряжения правительства, хотя и внушенные Петру своекорыстными людьми, но направленные к упрочению его на престоле, произвели на общество благоприятное впечатление: по указу Петра было возвращено из ссылки много лиц, подвергнутых опале в прежнее царствование: Вирой, Миних, Лесток и другие.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЕ МЕРОПРИЯТИЯ

18 февраля 1752 года был обнародован знаменитый манифест о вольности дворянства. В нем говорилось, что при Петре Великом нужно было принуждать дворян, чтобы они служили и учились, отчего произошло искоренение грубости и невежества и умножилось число сведущих людей; но теперь уже нет нужды в принудительной силе. Манифест и объявлял всем дворянам, служившим в гражданских и военных чинах, что они могут служить, но могут и выходить в отставку, когда того захотят, кроме военного времени и за 3 месяца до начала войны. Все неслужащие дворяне беспрепятственно могут ехать за границу и вступать в службу к дружественным государям, с обязательством вернуться на родину по первому требованию правительства. Манифест выражал уверенность, что дворяне не будут злоупотреблять дарованной им свободой, не будут уклоняться от службы, а детей своих будут учить наукам; ослушникам манифест грозит "презрением" и запрещением приезда ко двору.

Освобождение от обязательной службы было общим желанием дворян, и некоторые шаги к нему были сделаны еще до Петра. Мысль об освобождении дворян от обязательной службы была подсказана Петру Романом Воронцовым, который стремился сделать новое царствование популярным, так как намеревался выдать за Петра свою дочь Елизавету.

Этими людьми была проведена и другая мера — уничтожение Тайной канцелярии и запрещение выкрикивать ненавистное "слово и дело". В конце января 1762 года издан был указ, который позволял раскольникам, бежавшим в Польшу и другие заграничные страны, возвратиться в Россию и поселиться в Сибири, в Барабинской степи и других подобных местах, причем приказано было не делать им никакого препятствия в содержании закона по их обыкновению и по старопечатным книгам. Кроме того, была понижена цена на соль, составлявшую казенную монополию.

ОБЩЕСТВЕННОЕ НЕДОВОЛЬСТВО

Но все эти меры не достигали своей цели: дурными поступками император вооружил против себя все классы русского общества и тем подготовил свою гибель.

Прежде всего Петр восстановил против себя духовенство. Монастырские и архиерейские крестьяне были отобраны от духовенства и отданы в ведение Монастырского приказа, тогда как при Елизавете, государыне старорусского вкуса, любившей монашеский чин, они были возвращены в ведение духовенства. Указом 16 февраля 1762 года Петр заменил церковную власть над крестьянами властью отставных штаб- и обер-офицеров, подчиненных Коллегии экономии — другими словами, секвестрировал у монастырей и архиерейских кафедр их имущество. Все доходы с церковных имений должны были поступать в казну и идти на нужды церковных учреждений, а духовенству предположено было выдавать жалованье по штату: 3 архиерея должны были получать по 5000 руб., а остальные — по 3000 руб. в год, архимандриты 10 важнейших монастырей — по 500 руб., а архимандриты остальных монастырей — по 100-150 руб., простые монахи — по 6 руб. и 5 четвертей хлеба в год и т.д. Духовенство, таким образом, переставало быть хозяином в своих имениях и, понятное дело, не могло быть довольным этими распоряжениями Петра.

Белое духовенство было в претензии на Петра за его указ, предписывавший брать в солдаты поповских и дьяконских детей, не выучившихся грамоте, а также тех, которые живут при родителях без определенных занятий, дожидаясь дьяконских мест.

Но раздражение еще более увеличилось, когда Петр обнаружил посягательство на православную веру. Призвав митрополита Новгородского Дмитрия Сеченова, он приказал ему, чтобы в церквах были иконы только Спасителя и Божьей Матери, а остальные иконы приказал вынести и, кроме того, распорядился, чтобы священники обрили бороды и носили рясы лютеранских протестантов и чтобы все домовые церкви были запечатаны. Русские люди ясно увидели, что император хочет уничтожить православную веру и заменить ее верой "люторскою".

Кроме духовенства, императором была возмущена и гвардия, так как еще в бытность великим князем Петр не скрывал своего отвращения к гвардейцам и называл их янычарами. Когда Петр сделался императором, то стал говорить, что гвардии скоро настанет конец, что она будет раскассирована по армейским полкам, и стал везде и всюду отдавать предпочтение годштинцам. Больше всего национальное чувство русских было задето преклонением Петра III перед Фридрихом II, который был несколько раз бит русскими войсками. Негодовали также на прекращение Семилетней войны, на которую было потрачено столько русских денег и жизней. Вступив на престол, Петр не только велел прекратить военные действия против Фридриха II, но заключил с ним мир и вернул ему все завоевания и даже готов был воевать с ним против своих вчерашних союзников. Петр повесил над своей кроватью портрет Фридриха, не расставался с прусским орденом Черного Орла и во всеуслышание говорил, что для него воля Фридриха — воля Божья. Петр отнял у гвардии старые удобные зеленые мундиры, данные ей еще Петром I, и заменил их разноцветной узкой формой прусского образца. Он ввел строгую дисциплину и ежедневные экзерциции, чем отягчил все войска и особенно гвардию. Ни возраст, ни чин не избавляли от участия в упражнениях; старые офицеры наравне с молодыми солдатами должны были месить и топтать грязь. Все это в общей сложности имело вид какого-то издевательства, Гвардия начала открыто и громко роптать. "В Петербурге, — говорит очевидец, — ходят люди, особливо гвардейцы, и въявь ругают государя". Действительно, все гвардейцы были против Петра III и готовы были пролить кровь за Екатерину.

Наряду с этим, всех шокировала личная жизнь Петра: не довольствуясь Елизаветой Воронцовой, император стал проводить ночи в кутежах с итальянскими актрисами и певицами второго сорта, и это тогда, когда Елизавета лежала еще в гробу. Ежедневно до обеда Петр напивался пьяным, а за обедом говорил "такой вздор и такие нескладицы, что при слушании оных обливалось даже сердце кровью от стыда перед иностранными министрами, видящими и слышавшими то, и несомненно, смеющимися внутренне". "Но особенно было тяжело, — пишет современник, — когда Петр наезжал куда-либо в гости. Он возил с собою целую корзину голландских глиняных трубок и множество картузов с кнастером и другими табаками; и не успеем куда приехать, — говорит очевидец, — один миг вся комната наполнится густейшим дымом, а государю то было и любо, и он, ходючи по комнате, только что шутил, хвалил и хохотал... Но сие куда бы уж ни шло, если б не было ничего дальнейшего и для всех россиян постыднейшнего... Не успеют, бывало, сесть за стол, как и загремят рюмки и бокалы, и столь прилежно, что вставши из-за стола, сделаются иногда все как маленькие ребяточки и начнут шуметь, кричать, хохотать, говорить нескладицы и несообразности сущие... А однажды, вышедши с балкона прямо в сад, ну играть все тут на усыпанной песком площадке, как играют маленькие ребятки; ну все прыгать на одной ножке, а другие согнутым коленом толкать своих товарищей. А посему судите, каково ж нам было тогда смотреть на зрелище сие из окон, и видеть сим образом всех первейших в государстве людей, украшенных орденами и звездами, вдруг спрыгивающих, толкающихся и друг друга наземь валяющих?"...

Негодование на государя было сильно не только у знати, но сделалось почти всенародным. Тупой, упрямый, невоздержанный, Петр III, став самодержцем, искренне был убежден, что весь мир существует для удовлетворения его желаний и капризов, был ослеплен своей властью и потерял способность правильно мыслить.

ПЕРЕВОРОТ 28 ИЮНЯ 1762 гола. СМЕРТЬ ПЕТРА III

Напряженная атмосфера, создавшаяся за короткое царствование Петра III, разрядилась, наконец, июньским переворотом. Ближайшим поводом к этому перевороту послужили приказы, отданные императором. Первый касался выступления русской гвардии в поход против Дании, который был предпринят исключительно в интересах Голштинии: русским не было решительно никакого дела до голштинско-датских споров. Гвардия была охвачена негодованием, когда узнала о предстоящем походе, Второй приказ касался ареста любимой всеми императрицы. Друзья императрицы стали просить ее, чтобы она стала во главе преданных ей людей и низвергнула Петра. Этот совет, давно уже продуманный ею самой, Екатерина выслушала благосклонно, но медлила. В это время был арестован Пассек. Арест Пассека вызвал опасения, что он выдаст кого-либо из заговорщиков; надо было торопиться, и Екатерина согласилась на переворот.

Переворот благополучно был совершен 28 июня 1762 года. Екатерина осуществила заветную мечту, которую лелеяла целых 18 лет, — стала самодержавной русской императрицей.

Петр III, застигнутый врасплох и не имевший поддержки, отрекся от престола и власти. Временно его отправили в Ропшу, пока для него готовилась камера в Шлиссельбургской крепости. Но 6 июля вечером Екатерина получила от Алексея Орлова письмо, написанное нетвердым почерком, в котором сообщалось следующее:

"Матушка, милосердная Государыня! Как мне изъяснить, описать, что случилось: не поверишь верному рабу своему; но как перед Богом скажу истину. Матушка, готов идти на смерть, но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда Ты не помилуешь. Матушка, его нет на свете... Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки на государя. Но, государыня, совершилась беда. Он заспорил за столом с князем Федором (Барятинским); не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не помним, что делали; но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня хоть для брата. Повинную тебе принес, и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил: прогневили тебя и погубили души навек".

Екатерина была огорчена и убита этим известием, но не велела производить следствия. "II faut marcher droit, — сказала она, — je ne doit pas etre suspecte" (надо идти прямо — я не должна быть подозреваемой). В манифесте она объявила, что бывший император Петр III, "обыкновенными прежде часто случавшимися ему припадками гемороидическими впал в прежестокую колику и, несмотря на поданную ему врачебную помощь, волею Всевышнего Бога скончался".

Современное мнение обвиняло Екатерину в смерти мужа. Но приведенное письмо Орлова, сделавшееся известным после смерти Екатерины, показывает, что если Екатерина в чем и была виновата, то только в сокрытии истинной причины смерти Петра III. Павел, как известно, подозревал свою мать в преступлении против отца и был очень обрадован, когда Безбородко принес ему ларец с письмами Екатерины, среди которых было и письмо А. Орлова. Известно, что Павел устроил торжественное венчание своего умершего отца; в этом венчании должен был принимать участие и Алексей Орлов, который по необходимости снова пережил печальное событие.

7. Правительственная деятельность Екатерины до созыва комиссии 1767 года

Исполнилась заветная мечта Екатерины: она стала самодержавной русской императрицей; но удержаться в этом положении было так же трудно, даже труднее, чем достичь престола.

Прежде всего, трудно было подчинить и дисциплинировать тех лиц, которым она обязана была восшествием на престол, трудно было ввести их в определенные границы, внушить должное уважение к особе государыни, держать их так, чтобы они не забывались. На первых порах Екатерине это не удалось; с ней обращались не как с императрицей, а как с участницей заговора; к ней лезли со всевозможными претензиями, просьбами и советами, и Екатерине приходилось всех выслушивать, всем угождать. Французский посланник доносил своему правительству, что интересно наблюдать, как в больших собраниях Екатерина хочет нравиться всем, как все толкуют ей разные вещи, а она старается всем угодить — значит, замечает посланник, она зависима. Екатерина сама писала Понятовскому, что ей необходима величайшая осторожность, что за ней следят. "Меня принудят, — писала она, — сделать еще тысячу странностей; если я уступлю, меня будут уважать; если нет, то я не знаю, что случится". Положение Екатерины, по ее собственному признанию, было таково, что каждый солдат гвардии возведение ее на престол считал делом своих рук.

Для удовлетворения заговорщиков Екатерине пришлось раздать им до 180 000 душ крестьян и до 180 000 руб. единовременно, не считая постоянных пенсий от 5000 руб. и менее. Особыми милостями были осыпаны братья Орловы, из которых трое (Григорий, Алексей и Михаил) были возведены в графское достоинство. Но и на этом пути Екатерины стояли опасности. Возвышение Орловых вскружило голову другим, и некоторые стали думать, как бы устроить другой переворот в целях собственного возвышения. Так произошла всем известная попытка поручика Мировича возвести на престол Иоанна Антоновича, содержащегося в тюрьме; еще ранее были аналогичные попытки поручиков Гурьева и Хрущова. Затем многие говорили, что короновать следует Павла, а Екатерину объявить регентшей до его совершеннолетия, Некоторые из участников переворота — Рославлев, Хитрово, недовольные возвышением Орловых, стали интриговать. Иноземные наблюдатели считали положение Екатерины шатким. Английский посол писал своему правительству, что Екатерина сделала большую ошибку, возложив корону на себя, а не на Павла.

Но английский дипломат ошибался: Екатерина не только не ошиблась, но и установила сильную и авторитетную власть, которой не пользовался никто из ее предшественников, кроме Петра Великого. Ее выручили ее природный ум, тактичность, знание среды, приобретенное в бытность великой княгиней, и необыкновенное искусство применяться к людям и обстоятельствам. Задача ее облегчалась тем, что ей приходилось иметь дело с разрозненными людьми и с частными интересами и стремлениями, а не с какой-нибудь солидарной общественной оппозицией, не с определенным политическим движением, а с политическим брожением. Не удивительно поэтому, что Екатерина в конце концов и восторжествовала почти над всеми препятствиями и прочно уселась на престол, на который она не имела решительно никаких прав.

При вступлении на престол Екатерины русское общество не проявило никаких политических конституционных стремлений, которые обнаружились при вступлении на престол императрицы Анны Иоанновны в 1730 году. В 1762 году добивались смены лица, а не смены политического порядка. Чем же объясняется такой шаг назад в сравнении с 1730 годом? Для объяснения этого факта можно указать несколько причин. Прежде всего, необходимо отметить гибель вожаков конституционного движения; вы помните, какая учесть постигла инициаторов "затейки" 1730 г. Затем нужно указать и на то обстоятельство, что дворянство, примкнувшее к движению 1730 года, получив удовлетворение своих сословных интересов, совершенно охладело к политической программе. Вожаки этого дворянства, с князем Черкасским во главе, занимая высшие места в государстве, не чувствовали нужды в перемене правления. Кроме того, царствование Елизаветы было совершенно неблагоприятно для развития конституционных вожделений среди высшего класса русского общества. Обожаемая государыня совсем не занималась управлением, и знать фактически держала все в своих руках, всем распоряжалась в государстве. При Елизавете возвысилось значение Сената, где заседала та же знать и дворянство; но из этих лиц никто не достигал того положения, которым раньше пользовались фавориты. Можно сказать, что Елизавета без конституции только царствовала, а не управляла государством. Царствование Петра III могло бы, конечно, возбудить общественную позицию, но оно было слишком кратковременно для того, чтобы общественное возбуждение могло превратиться в сознательное политическое движение. Поэтому Екатерина при вступлении на престол должна была считаться не с конституционными домогательствами, а с беспорядочным хозяйничаньем знати, которому она и решила положить конец, ввести его в определенные границы.

6 июля 1762 года Екатерина издала манифест, чрезвычайно хитро составленный, который можно было толковать как угодно. В этом манифесте Екатерина писала: "Наиторжественнейше обещаем нашим императорским словом узаконить такие государственные установления, по которым бы правительство любезного нашего отечества в своей силе и принадлежащих границах течение свое имело так, чтобы и в потомки каждое государственное место имело свои пределы и законы к соблюдению доброго во всем порядка". Эта неопределенная фраза подавала повод к толкованиям, что Екатерина введет известное конституционное устройство. На самом же деле под именем "государственных управлений" Екатерина разумела знать, сосредоточившуюся в Сенате, которая делала в царствование Елизаветы, что хотела.

ПРОЕКТ ПАНИНА ОБ УЧРЕЖДЕНИИ ИМПЕРАТОРСКОГО СОВЕТА

В исполнение предначертаний Екатерины Никита Иванович Панин выработал и представил Устав верховного правительства. В объяснительной записке к Уставу Панин вооружился против совмещения в Сенате законодательной, исполнительной и судебной власти (Сенат на самом деле, как видно из практики, писал императорские указы). Панин резко подчеркнул, что Сенат — учреждение подзаконное и должен лишь блюсти законы, а не создавать их, и указывал, что при Елизавете он несправедливо присвоил себе функции законодательной власти. Чтобы восстановить значение верховной власти, Панин предлагал учредить "Верховное место лежисляции" (то есть верховную законодательную власть), "из которого, яко от единого государя и из единого места, истекать будет собственное монаршее изволение", и которое оградит самодержавную власть от скрытых иногда похитителей оныя". Здесь, как видно, Панин намекал не только на Сенат, но и на фаворитов. Таким верховным местом, которое должно было во всем способствовать самодержавной верховной власти, является Императорский Совет из 6 или 8 персон под председательством императрицы.

Из 6 членов Императорского Совета — 4 министра (иностранных дел, внутренних дел, военный, морской); ведению его подлежит все, что по существу своему подлежит ведению верховной власти; что идет на решение государя, то теперь должно идти на решение Императорского Совета, который должен составлять с государем неразрывное целое. По определению проекта, "Императорский Совет не что иное, как то самое место, в котором мы об империи трудимся, и потому все доходящие до нас, яко до государя, дела должны быть по их свойству разделяемы между теми статскими секретарями (министрами), а они по своим департаментам должны их рассматривать, вырабатывать, в ясность приводить, нам в Совете предлагать и по ним отправления чинить нашим резолюциям и повелениям" (ст. 5). На будущее время проект устанавливал такой порядок управления: дела, подлежащие ведению какого-нибудь министра, докладываются им и обсуждаются в Совете, а государь "самодержавным повелением определяет последнюю резолюцию".

С учреждением Императорского Совета Сенат должен был ьедать одним только текущим управлением на основании закона; должен был стать их исполнителем и блюстителем. Панин предлагал разделить Сенат на 6 департаментов и между ними поделить все дела; общему собранию Сената должны были докладываться лишь дела, вызывавшие разногласия в департаменте.

Сначала Екатерина очень сочувственно отнеслась к проекту, составленному Н.И. Паниным, и даже подписала манифест об учреждении Императорского Совета, но затем переменила свое решение. Хотя Панин и подчеркивал совещательный характер Императорского Совета, Екатерина не могла не видеть, что все-таки учреждением этого совета создается ограничение самодержавной власти. Ведь все-таки все дела должны были направляться в Совет и через Совет; государь не мог ничего делать без Императорского Совета. В раздумье Екатерина отдала проект на рассмотрение приближенным лицам, которые отнеслись к нему не сочувственно. Генерал-фельцегмейстер Вильбуа сказал ей, что автор проекта склонен к аристократическому правлению. Ведь императрица, рассуждал он, и так усвоила себе взгляд, что личные распоряжения государя не могут идти против мнения Государственного Совета, но зачем же делать обязательным проведение закона через него. Ведь дело в том, что "обязательный и государственным законом установленный Совет и влиятельные его члены (особенно если обладают недостаточным к тому своеволием, честолюбием и смышлением), с течением времени весьма удобно могут подняться до значения соправителей". Вильбуа находит, что "разум и дух императрицы не нуждаются ни в каком особенном совете, только здравие Ее Величества требует .облегчения от невыносимой тяжести необработанных и восходящих к ней дел"; поэтому он и предлагает разделить личный кабинет императрицы на департаменты, секретари которых должны принимать входящие бумаги, отпускать исходящие бумаги и докладывать дела и бумаги императрице для резолюции и подписания, а затем уже чинить исполнение.

Императрица, замечает Вильбуа, может выбирать коего ей угодно из умных и полезных людей, а между тем в случае учреждения Императорского Совета Ее Величество будет связана, Для русского монарха, заключает Вильбуа, необходима неограниченная власть". Императорский же Совет слишком приблизит подданного к государю, и у подданого может явиться желание поделить власть с государем".

Против проекта Панина решительно высказался и канцлер Елизаветы Бестужев-Рюмин. Он указал Екатерине на опасность учреждения Совета, с которым она должна будет разделить свою власть.

Екатерина последовала этим указаниям и надорвала манифест об учреждении Императорского Совета. Она организовала совет, но не постоянный, без определенного состава и круга ведомства. В этот совет вошли: Бестужев-Рюмин, Панин, вице-канцлер Голицын и др.

СЕНАТ

Но проект Панина не пропал даром, и его предложение о разделении Сената было исполнено. В 1763 году Сенат был разделен на 5 департаментов, из которых 2 находились в Москве, 4 — в Петербурге; общие собрания Сената с этого момента стали происходить очень редко. Все дела начинались и окончательно решались в отдельных департаментах, а в общие собрания вносились лишь в случае разногласия. Раздробив Сенат, Екатерина увеличила компетенцию состоящего при Сенате генерал-прокурора, сделала его контролером и предоставила ему много дел, которые изъяла из ведения Сената. Фактически генерал-прокурор забрал все дела в свои руки, сделался министром "на все руки". Исследователи, занимавшиеся вопросом о происхождении министерств, о развитии министерского начала, прежде всего, обращали внимание на рост значения генерал-прокурора при Сенате в царствование Екатерины; он сделался как бы министром юстиции и внутренних дел. В то же самое время от Сената были отделены 3 коллегии: иностранных дел, военная и морская.

Екатерина умалила значение Сената и в области законодательной власти: указом 1763 года у него было отнято право толковать законы, и предписано исполнять их буквально, "не умаляя ни единые их литеры". Сенату было вменено в обязанность во всех сомнительных случаях докладывать императрице. Сенат, бывший при Елизавете фактическим правителем государства, при Екатерине снизошел в ряды органов исполнительной власти. Так Екатерина не только прочно утвердилась на престоле, но и сосредоточила в своих руках такую власть, которой еще не пользовался ни один из ее предшественников после смерти Петра I. Она сделалась не только по титулу, но и на самом деле, фактически, самодержавной государыней, которая ни с кем не делила своей власти.

ЛИЧНОЕ УЧАСТИЕ ЕКАТЕРИНЫ В ДЕЛАХ УПРАВЛЕНИЯ

Екатерина без колебания взяла в свои руки управление и с первых же дней по воцарении обнаружила кипучую правительственную деятельность. Она часто присутствовала в Сенате и лично принимала участие в разрешении дел, сама просматривала многие бумаги, на которых иногда остроумно и метко излагала свои мнения. Резкий тон, которым она делает внушение Сенату и который слегка напоминает тон Петра Великого, указывает на ее повышенное самочувствие; Екатерина смотрела на своих советников сверху вниз; самоуверенность и самомнение остались присущи ей до конца ее дней.

Современники в самое первое время царствования Екатерины удивлялись ее необыкновенной работоспособности. Рассказывают, что она вставала в 5 часов утра и тотчас же принималась за дела. Министры говорили про императрицу, что она работает 15 часов в сутки. Теперь ей пригодилось то энциклопедическое образование, которое она получила .в бытность великой княгиней. Вникая во все вопросы администрации, Екатерина думала об устранении замеченных недостатков и стремилась даже быть воспитательницей своих подданных. Редко у кого из государей, как у Екатерины, исполнение обязанностей связано было с таким чувством ответственности перед государством; и в то же время она обладала редким оптимизмом, уверенностью в успехе своих начинаний, верой и свою непогрешимость. Этот оптимизм обусловливался отчасти собственной натурой Екатерины, а отчасти и влиянием века. Екатерина вынесла этот оптимизм из французской политической литературы, одной из аксиом которой была мысль о всемогуществе мудрого законодателя; а так как она считала себя мудрой, то и верила в полный успех своих мероприятий.

ОЧЕРЕДНЫЕ ЗАДАЧИ ЦАРСТВОВАНИЯ ЕКАТЕРИНЫ

Тяжелая задача выпала на долю Екатерины: она получила государство от своих предшественников в крайнем расстройстве, описание которого она оставила в своих записках. Финансы были истощены, армия два месяца не получала жалованья, торговля находилась в полном упадке, так как продажа многих товаров была отобрана в монополию; в государственном хозяйстве не было никакой системы, военное ведомство было в долгах, а морское едва влачило свое существование, находясь в крайнем пренебрежении; духовенство было недовольно отнятием у него земель; заводские и монастырские крестьяне почти все были в открытом непослушании властям, а к ним готовы были присоединиться и помещичьи; правосудие продавалось с торга и было очень дорого; законами руководились только тогда, когда они благоприятствовали людям сильным; управление вообще было из рук вон плохо. Сенат, задавив всякую самостоятельность в подчиненных органах, прибрал все к своим рукам. Но сам он не справлялся со своими делами и вершил их необыкновенно медленно и кое-как, Екатерина рассказывала, что одно дело о выгоне города Мосальска Сенат слушал 6 недель. Определяя воевод, Сенат не знал количества городов и не имел карты России; Екатерина, будучи в Сенате, узнав об этом, дала 5 руб. и послала купить атлас Кириллова. Сенат не знал количества получаемых доходов и при восшествии на престол Екатерины доносил ей, что государственных доходов по его счетам — 16 миллионов руб. Екатерина не поверила и учредила для выяснения вопроса комиссию. Оказалось, что всех доходов получалось до 28 миллионов рублей.

Екатерине предстояло решить следующие 4 задачи: 1) улучшить финансы и упорядочить вообще государственное хозяйство; 2) решить вопрос о церковных имуществах; 3) умиротворить восставшее крестьянское население; 4) упорядочить правосудие и удешевить судебный процесс.

По присущей Екатерине самостоятельности она взялась было сама сразу решить все эти вопросы и приняла целый ряд соответствующих мер, пока наконец не убедилась, что одних этих мер недостаточно, что для выполнения задач, поставленных жизнью, нужно широкое соединение общества. Но прежде, чем перейти к этому моменту, нам необходимо ознакомиться с тем, что сделала Екатерина при помощи бюрократии — до созыва комиссии 1767 года.

Финансовый вопрос. Свою деятельность Екатерина начала с упорядочения финансов. 31 июня 1762 года издан был указ с запрещением монополии на продажу за границу хлеба и соленого мяса, и разрешено было вывозить их из всех портов с уплатой половинной пошлины. Этот указ уничтожал также все стеснения для ввоза и отпуска товаров, которые были изданы в целях привлечения торговли к Петербургу. Затем отданы были в вольную торговлю узкий холст, ревень, шелк, бобровые меха (раньше эти товары составляли монополию казны), уничтожены были откупа на рыбные, бобровые и тюленьи промыслы и т.д. Всеми этими мерами Екатерина надеялась оживить торговлю и таким образом вызвать увеличение косвенных поступлений.

В 1764 году Екатерина созвала комиссию "для рассмотрения коммерции государства Российского" и в занятиях ее сама обещала принять деятельное участие. Эта комиссия для расширения русской торговли рекомендовала ей уничтожить пошлины с посылок заграницу и предложила разрешить посылать купеческих детей по славным своей торговлей государствам и городам для обучения теории и практике торгового дела. Екатерина даже взяла на себя инициативу в деле расширения торговли; она вошла участницей в компанию для торговли с Италией и на свой счет снарядила корабль ("Надежда Благополучия"), который в 1764 году прибыл в Ливорно, нагруженный русскими товарами.

Для оживления товарного оборота Екатерина пришла к мысли увеличить самое число знаков и организовать кредит. По расчетам Екатерины, в России обращалось денежных знаков, как новых, так и старых, не больше 5 руб. на человека. Считая это весьма недостаточным, Екатерина распорядилась чеканить медные монеты по 16 руб. из пуда. Так и появились большие екатерининские пятачки, попадающиеся еще и теперь.

Для удобства денежных расчетов Екатерина стала хлопотать об устройстве банков, "дабы партикулярные люди перестали деньги возить возами, а переводили через вексели". Те же соображения об увеличении денежных знаков Екатерина высказала в инструкции генерал-прокурору Вяземскому, рекомендуя ему самые энергичные меры в этих целях. В 1764 году Екатерина велела бить золотую монету 88-й пробы (империалы и полуимпериалы) с тем расчетом, чтобы золотая монета была дороже серебряной в 15 раз. Екатерина заботилась и о привлечениях частных капиталов в государственные банки и распорядилась, чтобы частные капиталы отдавались в рост только частным лицам.

Все эти мероприятия, направленные к развитию русской торговли и промышленности, не могли, конечно, сразу принести осязаемые результаты, а между тем государственные нужды не терпели, их необходимо было удовлетворять. И вот Екатерина против своей воли должна была увеличить косвенные налоги. Прежде всего, был увеличен налог на спиртные напитки. В 1763 году цена вина, продававшегося из казенных кабаков, была увеличена на 30 коп. с ведра, а цена пива и меда — на 5 коп. Но увеличение цены казенного вина вызвало страшное развитие корчемства и сильное сокращение потребления казенного вина. В результате получилось не увеличение, а уменьшение казенных доходов. Кормчество приняло такие размеры, что с ним стало невозможно бороться. В инструкции Вяземскому Екатерина писала: "В корчемстве столько виновных, что наказывать их почти невозможно, понеже целые провинции себя оному подвергли". Продажа казенного вина происходила двумя способами: она или отдавалась на откуп, или поручалась городским магистратам и ратушам. Откупщики так много платили правительству, что не могли бы получить барыша, если бы не продавали контрабандное вино, Что же касается ратуш, то тут, по отзывам современников, происходили "превеликие подлоги и утайки, вражды, доносительства, тяжбы и пресечение купеческого промысла". Екатерина долго билась над этим вопросом и в конце концов решила созвать комиссию, которая бы указала ей, что делать с вином. Комиссия пришла к заключению, что выгоднее отдать продажу на откуп огулом, а не с ведра. Сенат согласился с этим заключением, и 1 августа 1764 года издан был манифест об отдаче вина на откупа; так родилась та откупная система, которая существовала около 100 лет. Доход с откупов был исчислен более чем на 4 миллиона руб., что в тогдашнем бюджете составляло пятую часть государственного дохода.

Кроме увеличения косвенных налогов, Екатерина проявила заботы и относительно прямых налогов, то есть подушной подати. Я уже говорил вам, что распоряжение о производстве третьей ревизии было сделано еще при Елизавете, но не было приведено в исполнение. Ревизии всегда обходились слишком дорого и для населения, и для правительства. Ревизоры обыкновенно обирали население; от ревизии, как от морового поветрия, народ нередко бежал в Польшу. Ревизоры за взятки или показывали меньшее число жителей, или, если им было дано мало, показывали большее число жителей, а так как подати вносились не каждым отдельным плательщиком за себя, а по раскладке всем миром или помещиком оптом за всех крестьян, то это было разорительно как для крестьян, так и для помещиков.

Екатерина решила отменить этот разорительный порядок производства ревизии и не посылать ревизоров. Она предписала Сенату, чтобы каждое селение через своих помещиков или старост вычисляло наличное число ревизских душ, свою ревизскую сказку пересылало бы в воеводскую канцелярию, воеводская канцелярия пересылала бы губернатору, а губернатор уже в Сенат. Но и тут сейчас же открылись злоупотребления в другом роде. Воеводские канцелярии отказывались принимать без взяток от старост их ревизские сказки; тогда Екатерина предписала ревизские сказки в воеводские канцелярии по почте. Екатерина не испугалась пропусков и утаек, которые должны были оказаться после производства переписи, так как они были и при ревизорах. Для предотвращения же злоупотреблений были объявлены строгие наказания за утайку ревизских душ. В общем, Екатерина не ошиблась в своем расчете; ошиблась она только в своих надеждах на скорость переписи; несмотря на неоднократные предписания, ревизия была окончена только к 1 июня 1764 года. Всех ревизских душ теперь (для 1764 года) оказалось 7 363 348, тогда как по второй ревизии их значилось всего 6 614 529, то есть плательщиков прибавилось более чем на 700 000.

Вопрос о церковных имениях. В связи с вопросами государственного хозяйства Екатерине предстояло решить поставленный жизнью на очередь вопрос о церковных имениях. Уже Петр III приступил к разрешению этого вопроса и распорядился отобрать все церковные имения и учредить особую Коллегию экономии, которая должна была часть доходов с церковных имений отдавать в казну, а часть употреблять на нужды духовенства. По восшествии на престол Екатерины духовенство сейчас же подало ей челобитную о возвращении отобранных у него имений и об упразднении Коллегии экономии. Екатерина передала челобитную на рассмотрение Сенату, который, обсудив челобитную, высказался в том смысле, что отобранные имения возвратить духовенству, но с церковных и монастырских крестьян, кроме подушной подати, брать еще 1 руб., из которого 50 коп. должно было пойти в казну на содержание инвалидов, а 50 коп. отойти духовенству. Монастырские крестьяне должны были управляться соответственными выборными старостами и освобождаться от присуда Коллегии экономии, управлявшей через своих отставных офицеров. Екатерина согласилась с этим мнением, и 12 августа 1762 года последовал соответствующий указ. Но духовенство заспорило: архиереи стали противиться тому, чтобы 1/2 оброка с крестьян шла в казну, и предлагали удовлетворить казну взносом 300 000 руб. в год, с тем условием, что все остальные сборы будут предоставлены духовенству. Духовенство, как мы узнаем, сделало крупную ошибку, за которую и поплатилось.

Когда духовенство продолжало упорствовать, Екатерина по предложению новгородского митрополита Дмитрия Сеченова учредила комиссию из светских и духовных лиц для решения вопроса о распределений доходов между казной и духовенством и для сочинения "штатов" духовенству и монастырям. В то время, как заседала эта комиссия, монастырские крестьяне сильно взбунтовались, не желая и слышать о возврате в Синодальное ведомство. Это было на руку Екатерине, и по ее предначертанию комиссия решила восстановить Коллегию экономии для заведования всеми церковными имуществами и выдачи из получаемых доходов денег на содержание архиереев и училищ. Духовенство теперь уже не было в состоянии возражать против этого.

Всех монастырских крестьян вначале было отобрано в казну до 911 000 душ, не включая сюда губернии Курскую, Екатеринославскую, Харьковскую, Воронежскую и всю Малороссию, где исчисление было произведено позднее. Каждый бывший церковный крестьянин обложен, кроме подушной подати, оброком в 1 руб. 50 коп. с души, который шел в казну и в общем составлял сумму в 1 366 299 руб. в год. Из этих денег 149 586 руб. шло на содержание архиерейских домов, 174 750 руб. — на содержание 156 мужских монастырей, вошедших в штат, 33 000 руб. — на содержание штатных женских монастырей и т. д. Что касается остальных монастырей, не имевших крестьян, то 161 из них, которые могли жить своими средствами, были оставлены, а остальные — закрыты и обращены в простые церкви. Надо сказать, что древние монастыри не представляли собой того, что представляют монастыри современные. На севере было много монастырей в селах. Очень часто крестьяне вместо приходской церкви строили у себя монастырь. При этом они руководились такими соображениями: 1) чин монастырского богослужения был более благолепен и 2) среди крестьян был обычай пред смертью постригаться в монахи и даже принимать схиму. Иноки таких монастырей жили в крестьянских избах; игумены большей частью были неграмотны, и службу отправлял мирской священник. В состав братьи этих северных монастырей входили иногда не только мужчины, но и женщины. Вот эти-то монастыри, устроенные крестьянами, монастыри, надо сказать, очень бедные, и были прикрыты; из всех их оставлены было только 161. Количество таких монастырей было громадное, и нельзя привести точной их цифры, но если принять во внимание сообщение об этих монастырях, то их можно насчитать более 3000.

Каждый архиерейский дом должен был содержать богадельню. Комиссия нашла, что неудобно содержать дома инвалидов при монастырях; поэтому решено было отпускать на содержание инвалидов 80 600 руб., а самих инвалидов отправить в назначенные для этого города и разместить по квартирам обывателей. Из тех же сумм должны были идти средства на содержание духовных училищ.

Так решен был вопрос о церковных имениях, поставленный на очередь еще в начале XVI века. Решение его в пользу государства имело крупные последствия. Секуляризация, лишив церковь ее материального обеспечения, лишила ее и самостоятельности и независимости от государства, которое с тех пор получило полное господство и торжество над ней.

Крестьянский вопрос. Кроме задач по упорядочению финансов, в начале царствования перед Екатериной стоял грозный крестьянский вопрос. В одной из своих записок Екатерина сообщает, что заводских крестьян было в явном возмущении 49 000 человек, а монастырских и помещичьих — до 150 000.

Для усмирения заводских крестьян Екатерина отправила генерал-квартирмейстера князя Вяземского. В данной ему инструкции Екатерина поручила прежде всего принести крестьян "в райское состояние и усмирить", а потом разыскать зачинщиков и наконец исследовать те злоупотребления, которые привели заводских крестьян к возмущению. Виновных приказчиков Екатерина приказывала наказывать нестрого и тайно от крестьян. Усмирив крестьян и сыскав их зачинщиков, Вяземский должен был расследовать состояние заводов и узнать, не лучше ли вместо крепостных употреблять рабочих по вольному найму.

Вяземский исполнил поручение императрицы: крестьян усмирил и представил записку, в которой излагал причины их волнений. Эта записка очень любопытна в качестве описания жизни заводских крестьян. Вяземский доносил Екатерине, что у заводских крестьян, действительно, было много поводов быть недовольными. Вопреки закону, их приписывали к заводам не целыми деревнями, а по выбору, от чего происходили великие неравенства и отягощение крестьян. Заводские повинности ложились лишним бременем на крестьян. Работы на заводе были так велики, что никто не мог выполнить своего урока, не говоря уже о том, что за исполнением заводской работы не оставалось свободного времени. Иногда приписывали крестьян, живших от завода верст за 400, так что они совершенно непроизводительно теряли много дорогого времени на переходы из поместья к заводу. При таком положении дел заводчики получали прибыли, а крестьяне совершенно разорялись.

Результатом этой записки был указ Берг-коллегии, который предписывал объявить заводчикам, что крестьяне восстали не сами, а послушавшись по простоте своей наущения злоумышленных людей; но, с другой стороны, так как крестьяне несли большие отягчения от заводчиков, то и содержатели заводов не могли взыскивать с них своих убытков. Заводчикам предлагалось войти в мирное соглашение с крестьянами относительно работы.

Но это были сентиментальные пожелания, которых нельзя назвать решением вопроса. Екатерина сознавала это, и в 1765 году была созвана комиссия, чтобы решить вопрос, не лучше ли заводы из партикулярных рук отобрать в казну на ее содержание, какие меры принять, чтобы крестьяне не бунтовали, и "рассмотреть, отчего сей вред происходил". В своих записках Екатерина признается, что возмущения заводских крестьян не прекращались до тех пор, пока самые крупные заводы не были отобраны в казну, и в 1779 году не был издан указ, таксировавший размеры работы на заводах.

Еще труднее и сложнее был вопрос о помещичьих крестьянах, которые бунтовали в разных местах России. Усмирять их Екатерина послала Бибикова с солдатами и пушками, который исполнил ее поручение, причем некоторые селения пришлось бомбардировать.

Но все эти меры не были решением крестьянского вопроса. Справедливость требовала, чтобы после манифеста 18 февраля 1762 года, освобождавшего дворян от обязательной службы государству, последовало бы освобождение крестьян от обязательней работы на дворян, службу которых они обеспечивали. Это сознание и подняло крестьянские массы и привело их в волнение. Но государственные основы крепостного права затмились в сознании русского правительства и общества: преобладала частноправовая точка зрения на помещичьих крестьян как на собственность владельцев. Екатерина, обязанная дворянам своим восшествием на престол, не могла отклониться от этого взгляда. Через 5 дней по восшествии на престол она в особом указе прямо заявила: "Понеже благосостояние государства, согласно божеским и всенародным узаконениям, требует, чтоб все и каждый при своих благонажитых имениях и правостях сохраняем был, так как и напротив того, чтобы никто не выступал из пределов своего звания и должности, то и намерены мы помещиков при их имениях и владениях ненарушимо сохранять, и крестьян в должном им повиновении содержать".

Легко было сказать это, но чрезвычайно трудно выполнить. Крестьян усмиряли вооруженной силой, а они отвечали на это побегами за границу, в Польшу. Эти побеги сделались так часты и многочисленны, что встревожили правительство Екатерины. Частные меры, вроде амнистии вернувшимся на родину, и даже посылки военных команд в Польшу не помогали общему положению дела: необходимы были не частные, а общие меры. На это обстоятельство обратите внимание, потому что наша политика в польском вопросе — стремление к разделу Речи Посполитой — в значительной степени объясняется этим фактом. Польша была убежищем для наших крестьян, а потому правительственные круги русского общества должны были стремиться к захвату польской территории.

Екатерина была озабочена вопросом о беглых, и вскоре Петр Иванович Панин, брат воспитателя Павла Петровича — Н.Н. Панина, подал ей доклад, в котором указывал на причины крестьянских побегов и на меры их пресечения. Этот доклад в высшей степени интересен, так как очень ясно рисует положение тогдашних крестьян. Из России в Польшу бежало значительное количество людей "старой веры". Панин объясняет это строгостью корыстолюбивого духовенства. Затем крестьяне бежали от рекрутских наборов и от привычки продавать крестьян из своих деревень другим помещикам в рекруты. Много значило также дурное содержание рекрутов до распределения их по полкам: унтер-офицеры обирали рекрутов, заставляли их работать, оставляли без помещения, так что зимой рекруты целый день проводили на морозе, а ночь — в страшной жаре в торговых банях. Затем Панин указывал также на неограниченную власть помещиков, неумеренная роскошь которых заставляла употреблять труд своих крестьян свыше меры. Общие условия жизни также были неблагоприятны: высокие цены на соль и вино и их монопольная продажа. Это, конечно, были причины второстепенные. Много, по мнению Панина, значило неправосудие, нерадение и лихоимство администрации.

Рассмотрев причины бегства крестьян, Панин предлагал различные меры к прекращению этого зла. Он рекомендовал Екатерине открыть доступ для желающих возвратиться на родину раскольников, облагая их подушной податью в 2 руб. 70 коп. Крестьян, вернувшихся из заграницы, Панин предлагал не возвращать прежнему помещику, с которым они не ужились, а взамен их выдавать ему из казны 100 руб., возвратившихся же беглых зачислять в казенные крестьяне. Если бы возвращались дети или внуки бежавших крестьян, то помещики не получали ничего. С деревень и городов, которые лежат не далее 70 верст от границы, Панин предлагал совсем не брать рекрутов, а брать выкуп в 100 руб. на вербовку вольных людей в гусарские полки. Затем, по его мнению, надо было запретить продажу рекрутов в чужие деревни, а вообще продажу крестьян разрешить только семьями. Так как много крестьян бежало от рекрутчины, то Панин предлагал издать закон "для приласкания идущих в солдаты и для утешения разлучающихся семей", то есть предлагал гуманное отношение к солдатам. Затем вследствие того, что многие крестьяне бежали по вине помещиков, Панин предлагал сочинить "примерное уложение для работ", но не опубликовывать его, а тайно разослать губернаторам, которые должны были руководиться им при усмирении волнений. В этом "уложений" Панин рекомендовал требовать с крестьян 4 рабочих дня в неделю, считая нормальным рабочим днем, если крестьянин вспашет 1 десятину, скосит 3/4 десятины сена или нарубит 1 1/2 погонных сажени дров.

Но все это легко было написать на бумаге, но трудно выполнить. Екатерина увидела всю непрактичность этих мер, поняла, что вопрос лежит глубже, и стала искать новые пути в разрешении крестьянского вопроса, хотя до конца царствования так и не нашла их.

ЗАБОТЫ ОБ УВЕЛИЧЕНИИ НАСЕЛЕНИЯ

Препятствием к раскрепощению крестьян служила незначительность населения на весьма значительной территории. На вольнонаемном труде у нас нельзя было построить ни частного, ни казенного хозяйства, и поэтому правительству поневоле приходилось "приписывать" крестьян, а помещикам укреплять за собой рабочие руки. Мы увидим, что без крепостных крестьян трудно было обходиться даже торговому и промышленному классу. Екатерина хорошо понимала это, и с самого начала царствования стала заботиться об увеличении населения России.

Указом 15 октября 1762 года Екатерина разрешила Сенату принимать в Россию без доклада всех желающих селиться иностранцев, кроме евреев. Ввиду того, что иностранцы боялись ехать в Россию, опасаясь притеснений, была устроена особая канцелярия "опекунства иностранных" (22 июля 1763 года), президентом которой был назначен граф Григорий Орлов. Иностранцам по приезде в Россию разрешено было записываться в купцы и в цеховые любых городов или селиться особыми колониями на свободных землях. Они получали гарантию в свободе исповедания, разрешение строить церкви и колокольни, иметь потребное число пасторов и даже вести пропаганду среди магометан. Им запрещалось только строить монастыри (это относилось к католикам) и совращать православных. Колонисты, поселившиеся на свободных землях, получали льготы на 30 лет, а поселившиеся в городах лет на 5-10, каждому из них было обещано денежное вспомоществование с уплатой в 3 года, и то по прожитии 10 лет. Все колонии получали самоуправление.

Так было положено начало иноземной колонизации Поволжья и южных степей.

Предоставляя льготы иноземцам, Екатерина, очевидно, имела в виду не только одно численное увеличение населения, но и культурное их влияние на русских. Но эта надежда ее не оправдалась: иностранцы устраивались отлично, но до самого последнего времени жили особняком, не сообщаясь с остальным населением. Только учреждения императора Александра II связали иностранных колонистов с окружающим русским населением.

В интересах гуманности и увеличения населения Екатерина заботилась и о "зазорных детях", то есть о незаконнорожденных, которых бросали куда и где попало. В начале 1763 года Екатерина утвердила план Императорского Воспитательного дома, составленный И.И. Бецким. Через год Воспитательный дом был открыт в Москве, а несколько позже и в Петербурге.

МЕРЫ К УПОРЯДОЧЕНИЮ ВНУТРЕННЕГО УПРАВЛЕНИЯ

Мы видели, что Панин как на одну из причин крестьянских побегов указывал на страшное неправосудие и нерадение администрации. На это зло указала и сама императрица в своем красноречивом манифесте от 18 июля 1762 года "Мы уже от давнего времени слышали довольно, — писала Екатерина, — а ныне и делом самым увидели, ищет ли кто места — платит, защищается ли кто от клеветы — обороняется деньгами, клевещет ли кто на кого — все происки свои хитрые подкрепляет дарами. Напротив того: многие судящие освященное свое место, в котором они именем нашим должны показывать правосудие, в торжище превращают, вменяя себе вверенное от нас звание судии бескорыстного и нелицеприятного за пожалованный будто им доход в поправление дома своего, а не за службу, приносимую Богу, нам и отечеству, и мздоимством богомерзким претворяют клевету в праведный донос, разорение государственных доходов в прибыль государственную, а иногда нищего делают богатым, а богатого нищим. Таковым примерам, которые вкоренилися от единого бесстрашия в важнейших местах, последуют... и самые малые судьи... и берут с бедных самых людей не токмо за дела беззаконные, но и за такие, которые не инако, как нашего благоволения достойны, так что сердце каше содрогнулось, когда мы услышали, что новгородской губернской канцелярии регистратор Яков Ренбер, приводя ныне к присяге нам в верности бедных людей, брал и за то с каждого себе деньги"...

Господство лихоимства Екатерина объясняла плохим выбором должностных лиц и тем, что "люди не только с некоторым достатком, но ниже имея дневное пропитание, отсылались к делам, не получая при том никакого жалованья, и немного лучше, как бы неимущие в богадельне для одного только пропитания, а не для исправления дел". Действительно, после Петра I у нас водворилась еще более откровенная система кормлений, чем в былое время в Московской Руси, где дьяки, подъячие и разные приказные люди какое-никакое, но все же получали денежное жалованье, а после Петра люди определялись на должности совершенно без жалованья, с тем, чтобы они кормились от дел. 15 декабря 1763 года Екатерина издала манифест о назначении жалованья чиновникам по штату, служащим не только в столице, но и в провинции. Этот манифест нельзя не признать крупным шагом вперед в деле упорядочения внутреннего управления России. Но одним назначением жалованья нельзя было ограничиться, нужно было отнять у чиновников желание копить деньги на черный день. Последовательность требовала назначения пенсий. Это и было сделано: за 35 лет службы была назначена пенсия. Вот когда получил начало закон о пенсиях, действующий и поныне.

Кроме лихоимства, управление в России страдало от страшной пассивности и полного индифферентизма чиновников; подчиненные органы не проявляли никакой инициативы.

Такую индифферентность Екатерина склонна была объяснять тем, что Сенат лишил подчиненные органы инициативы. Но дело заключалось не только в этом; еще в Московском государств подчиненные органы были исполнителями приказаний свыше: централизация — это давнишний злой факт русской жизни. Екатерина считала централизацию крупным недостатком и старалась противодействовать ему.

В 1764 году она издала инструкцию губернаторам, объяснявшую им их права и обязанности. Здесь Екатерина исходит из того положения, что губернатор есть хозяин губернии, который ответствен за нее перед государем, который должен заботиться о населении вверенной ему губернии, о процветании з ней земледелия, торговли и промышленности, о размножении производимых здесь продуктов, должен следить за дорогами, ловить воров и разбойников, заботиться о лесосохранении и т.д. Всех чиновников, изобличенных в лихоимстве, он должен отстранять от должностей и предавать суду. В экстренных случаях — при пожаре, голоде, наводнении, моровой язве, сильных разбойничьих движениях или во время народного мятежа — губернатор должен принять на себя "главное начальство над всеми служащими и неслужащими, находящимися в его губернии людьми, до тех пор, пока такое приключение прекратится". Все учреждения, до сих пор не подчиненные губернской канцелярии (таможни, магистраты, ямские правления и пр.), переходят в ведение губернатора, как истинного опекуна врученной ему от нас губернии". Губернатор получает точные рапорты и известия о порядках в губернии, имеет право представлять о пользах и нуждах общественных и должен защищать бедных. Так выдвинуты были идеи, которые нашли точное выражение в "Учреждении об управлении губерниями"; инструкция 1764 года была теоретической прелюдией закона 1775 года.

Все эти мероприятия Екатерины не были радикальным разрешением вопросов, но они показывают, что Екатерина ясно сознавала очередные задачи, видела положение дел в государстве. Желая ближе ознакомиться с положением дел в своей стране, Екатерина предпринимала путешествия. Так, в 1763 году она ездила из Москвы в Ростов и Ярославль, в 1764 году — из Петербурга в Малороссию, а в 1767 году — по Волге вплоть до Симбирска. Все эти путешествия не могли дать ей полного понятия и всестороннего знакомства с внутренним состоянием государства. Более пользы принесла ей созванная ею "Комиссия для составления проекта Нового Уложения".

8. Комиссия для составления нового уложения и ее значение

В своих записках, относящихся к 1779 году, Екатерина рассказывает, что из разных прошений, сенатских и коллежских дел, из рассуждений сенаторов и других лиц она постоянно усматривала "неединообразные о единой вещи установления и правила", то есть видела, что законы, изданные в разное время, противоречили друг другу, и задалась целью привести законодательство в лучший порядок.

Действительно, трудно представить себе что-либо более хаотичное, чем русское законодательство, действовавшее в начале царствования Екатерины II. Здесь мы видим и Уложение царя Алексея Михайловича 1649 года, и многие новоуказные статьи, изданные в дополнение к Уложению, и разные Петровские регламенты, и указы, которые изменяли их, и, наконец, разнообразные указы Сената и Верховного Тайного Совета, которые отменяли петровские указы, и т.д. Прибавим к этому, что все эти указы даже внешним образом не были собраны и были мало известны правительственным органам, кроме немногих старых подьячих, которые из своей монополии знания законов извлекали всяческие для себя выгоды.

ПОПЫТКИ КОДИФИКАЦИИ ДО ЕКАТЕРИНЫ II

Хаотичное состояние законодательства озабочивало и предшественников Екатерины, которые не раз делали попытки привести в систему и порядок русские законы, но все их попытки остались без результата или имели очень слабый успех. В 1700 году Петр учредил "Палату" для исправления уложения, в состав которой вошли бояре, окольничьи, думные дьяки — всего 71 человек. Эта палата должна была написать "Новоуложенную книгу", то есть свести старое Уложение 1649 года со всеми новоуказными статьями, изданными до 1700 года, то есть за 5 лет. Палата исполнила возложенное на нее поручение и составила "Новоуложенную книгу". Но эта книга явилась простым механическим сводом статей Уложения с новыми статьями, между которыми не было никакого согласия. Познакомившись с Новоуложенной книгой, Петр велел, чтобы судьи судили по старому Уложению, а из новоуказных статей пользовались лишь теми, которые были изданы "не в перемену, а в развитие и дополнение старых". Вместе с тем Петр приказал Сенату составить новый систематический кодекс законов. Сенат в исполнение этого приказания выделил из себя особую комиссию под председательством сенатора Апухтина. По предположению Петра новый кодекс должен был появиться к 1720 году, но к этому времени комиссия успела проработать лишь 10 глав.

Наскучив ожиданием русских законов, Петр решил взять иноземный кодекс, дополнить его и приспособить для русской жизни. Но откуда взять иноземные законы? Наиболее подходящими Петру казались шведские законы. Тогда была создана новая комиссия, в которую вошли 3 иностранца и 5 русских. Комиссия эта работала до конца 1725 года, но исправила всего только 4 книги Уложения. Большинство ее членов по разным причинам со временем выбыло, а другие работали не спеша. Екатерина I приказала пополнить комиссию 2 духовными, 2 военными особами, 2 гражданскими чиновниками и 2 из главного магистрата. Но прибавка новых членов не помогла делу.

Отчаявшись в возможности составить новое Уложение при помощи чиновников, правительство решило обратиться с этим к общественным силам. В мае 1728 года Верховный Тайный Совет издал указ об образовании новой комиссии для сочинения уложения, а для этого велено было "выслать в Москву из офицеров и из дворян добрых и знающих людей из каждой губернии, кроме Эстляндии, Лифляндии и Сибири, по 5 человек, за выбором из шляхетства". Выборные должны были собраться в Москве к 1 сентября 1728 года. Но дворяне не спешили с выборами, а выборные депутаты не спешили ехать в Москву. Очевидно, те и другие смотрели на это дело, как на прихоть правительства и не усвоили себе его точки зрения. Устное начальство для производства выборов должно было прибегнуть к репрессивным мерам: чтобы дворяне охотнее выбирали и чтобы выборные скорее ехали в Москву, арестовывали их жен и захватывали их крепостных. В результате были выбраны непригодные к делу лица; дворяне послали не "добрых и знающих" людей, а глухих, хромых, старых, дряхлых и бедных. Когда эти выборные собрались, то правительство поспешило распустить их по домам и предписало губернаторам произвести новые выборы под своей ответственностью.

Тем временем Петр II умер. При Анне Иоанновне приказано было произвести выборы, кроме дворян, от духовенства и от купцов. Но общество и на этот раз упорно отказывалось от всякого участия в законодательстве. К декабрю 1730 года съехалось только 5 депутатов из дворян. Видя такое упорное нежелание общества, правительство велело отпустить и этих. Работа опять была поручена одним чиновникам. Но и чиновники тоже не выполнили своей задачи, так как она, кроме того, была еще осложнена. С одной стороны, по мысли Петра Великого, приказано было выбрать новый материал из иностранных законов, а с другой стороны, требовалось сделать сводку русским законам и систематизировать их. Такие требования действительно могли казаться капризом правительства. Чиновники были совершенно поглощены текущей работой, и не имели времени на составление кодекса.

Но жизнь настоятельно требовала составления Свода законов, и правительство Елизаветы не могло не пойти навстречу этому требованию жизни. В 1754 году Сенат постановил для составления свода законов учредить общую комиссию из 8 лиц, и, кроме того, приказал отдельным ведомствам организовать целый ряд (35) частных комиссий. Из плана работ комиссий видно, что задачей общей комиссии было уложить главы судную, уголовную, вотчинную и о правах состояния, иначе говоря, общая комиссия должна была выработать гражданское и уголовное уложение и положение о правах состояния; а частные комиссии должны были составить специальные законы но отдельным отраслям управления. Ко времени 1755 года общая комиссия разработала 2 части — судную и криминальную, то есть устав судопроизводства и уложение о наказаниях, а когда приступила к выработке закона о правах состояния, нашла необходимым привлечь к делу выборных от дворян, духовенства и купечества и в этом смысле подала рапорт Сенату. Сенат согласился с мнением членов комиссии и издал указ о производстве выборов от дворян и купцов. В указе Сената обстоятельно объяснялось, как необходимо для общества в его собственных интересах принять участие в законодательстве. Но общество и на этот раз осталось глухо, избиратели и депутаты прибегали ко всяким уловкам, чтобы только не явиться в Петербург, громадное большинство не прибыло, а прибывших после первого заседания пришлось отпустить, так как это были глухие старцы. Но как-никак выборные на этот раз приняли участие в кодификационной работе, хотя, к сожалению, у нас имеется мало сведений для определения степени их участия в работе. Комиссия работала при Елизавете и в первые годы царствования Екатерины до 1767 года, пока не умерла естественной смертью, будучи заменена новой комиссией.

Деятельность елизаветинской комиссии не была безрезультатной. Она составила 3 главы предполагавшегося кодекса: 1) о суде, 2) о розыскных делах и "как за словесные преступления казнить" и 3) о состоянии подданных, то есть о юридическом положении отдельных сословий и разрядов населения, об их правах и обязанностях, об отношении их друг к другу и правительству. Анализ содержания разработанных глав показывает, что это были не простые своды, а проекты, по многим вопросам предлагавшие новые ответы и вводившие начала. Любопытно, что многое из постановлений елизаветинского уложения повторялось в депутатских наказах, присланных в Екатерининскую комиссию; очевидно, что эти поправки в Елизаветинское уложение были внесены по инициативе выборных. В этом и состоит характерная черта Елизаветинской комиссии, объясняемая участием и влиянием выборных. Но дело Елизаветинской комиссии не было окончено; она не составила нового кодекса, а оставила после себя исторический памятник кодификационных попыток.

Екатерине оставалось воспользоваться трудами своих предшественников, но она предпочла идти не проторенной дорогой, а самостоятельным путем: задумала составить кодекс новых законов. Это соответствовало взглядам Екатерины, последовательницы французской просветительной литературы. Она хотела дать идеальные законы, основанные на разуме и любви к человечеству, а их она совсем не видела в старых русских законах, которые представлялись ей варварскими. Смотря гуманным взглядом на преступление и наказание, Екатерина не соглашалась со строгими нормами Елизаветинской комиссии. Самоуверенная по природе и вдохновляемая французскими авторами, Екатерина считала составление новых законов, основанных на здравом смысле и любви к отечеству, делом легким; она не пожелала продолжать дело своих предшественников и порвала преемственность в кодификационной работе.

НАКАЗ ЕКАТЕРИНЫ

Для выработки нового кодекса Екатерина считала необходимым сначала найти общие правила, принципы, а затем уже установить детали, которые являлись бы выводами из найденных аксиом.

Выработку общих принципов законодательства Екатерина взяла на себя и приступила к делу в 1765 году. Для этого она обратилась к изучению западноевропейской литературы того времени, и в частности к знакомому ей уже "Духу законов" Монтескье. Теперь, изучая эту книгу с определенной целью, вдумываясь в каждое слово, Екатерина пришла в восторг, ее прямо очаровывало это произведение, которое, по ее словам, должно быть молитвенником монархов, — и она полной рукой стала черпать мысли Монтескье для своего труда. Екатерина писала д'Аламберу (в 1765 году): "Скоро я пришлю вам тетрадь, из которой вы увидите, как я там на пользу моей империи обобрала президента Монтескье, не называя его. Но я надеюсь, что если бы он с того света увидал меня работающей, то простил бы мне эту литературную кражу во благо 20 миллионов людей, которое из того последует. Он слишком любил человечество, чтобы обидеться тем, его книга служит для меня молитвенником". Анализ содержания екатерининского "Наказа комиссии для составления проекта нового уложения" вскрывает, что из 526 статей его около 260 действительно заимствованы из "Духа законов" Монтескье. Кроме "Духа законов", Екатерина много заимствовала еще из сочинения итальянского юриста Веккариа "О преступлении и наказании", отсюда она взяла до 100 статей. Затем она пользовалась сочинением Гельвеция "О разуме, о человеке" и др. Таким образом, Наказ Екатерины есть, в сущности говоря, простая компиляция. Сама Екатерина, посылая экземпляр Наказа Фридриху II, писала: "Ваше Величество не найдет здесь ничего нового, не известного для себя. Вы увидите, что я, как ворона в басне, нарядилась в павлиньи перья. В этом сочинении мне принадлежит только расположение материала и, то здесь, то там одна строчка, одно слово; если собрать все, что я прибавила, я не думаю, чтобы вышло более 2-3 листов". Труд Екатерины был трудом исключительно литературного характера.

Итак, первая часть задачи была решена, общие принципы были найдены Екатериной, но тут ее постигло первое разочарование. Когда Наказ был уже готов, Екатерина по частям раздала его разным лицам, желая знать их мнение. Только один Орлов был в восторге, а другие держались совсем иного мнения. Никита Панин, воспитатель Павла Петровича, поразился радикализмом Наказа, совершенно не соответствовавшим русской действительности, и прямо заявил его автору: "Ведь это такие аксиомы, от которых стены дрогнут" ("Се sont des axiomes a renverser des murailles"). Подобные замечания были сделаны и другими лицами, но только более определенно. Все это заставило Екатерину переделать свой Наказ. И вот в 1767 г. она пишет д'Аламберу: "Я занимаюсь непохожим на то, что желала бы отослать вам. Более половины моей работы мной зачеркнуто, разорвано и сожжено, и Бог ведает, что станется с остальными — однако придется окончить к означенному мной сроку". Перед изданием уже сокращенной редакции Наказа Екатерина созвала в село Коломенское, где она тогда находилась, разных "вельми разномысленных людей" и заставила их слушать сочиненный ею Наказ. Тут при обсуждении каждой статьи возникали сильные прения. "Я дала им волю чернить и вырезать все, что хотели, — писала потом Екатерина, — "и они более половины написанного мной помарали, и остался Наказ, яко оный напечатан". В общем можно сказать, что едва ли четверть всего, написанного Екатериной, попало в печать.

Сохранился, однако, рукописный черновик Екатерины, и по этому черновику можно установить, какого рода сокращения сделаны были цензорами; эти сокращения чрезвычайно интересны, так как они указывают на настроение той дворянской среды, которая окружала Екатерину. Так, например, в первой редакции Екатерина писала: "два рода есть покорностей, одна существенная, другая личная, то есть крестьянство и холопство, существенная привязывает крестьян к участку земли. Такие рабы были, например, у германцев; они не служили при домах своих господ, а давали им определенную часть урожая или скота, или своего изделья, и далее этого рабство их не простиралось. Так дело обстоит и сейчас в Венгрии, в Чехии, во многих местах Германии и других странах. Личная служба или холопство связано со службой в доме господина. Великое злоупотребление бывает, когда смешиваются вместе покорность личная и существенная". Это рассуждение очень ясно обнаруживает, что Екатерина имела правильное представление о сущности крепостного права и холопства, и справедливо осуждала смешение их.

Все это рассуждение, правильное с точки зрения исторической и юридической, было вычеркнуто цензорами и в печатный Наказ не попало. Цензоры оставили только следующую затем фразу: "какого бы рода покорство ни было, надлежит, чтоб законы гражданские с одной стороны злоупотребление рабства отвратили, а с другой стороны предостерегали бы опасности, могущие оттуду произойти", то есть цензоры выпустили все ядро рассуждения Екатерины и оставили лишь одну скорлупу,

Цензоры целиком выпустили рассуждение Екатерины о том, что всякий человек должен иметь пищу и одежду по своему состоянию, и что надо определить законом, чтобы рабы в старости и в болезни не были бросаемы, что господин должен пользоваться правом наказывать своих рабов не как господин, а как судья, и что надо установить правильный порядок производства помещичьего суда, для чего можно воспользоваться примером Финляндии, где 7-8 выборных крестьян судят своих односельчан.

Ясно, что Екатерина думала об освобождении крестьян, и можно подметить целый ряд мыслей, направленных в эту сторону. "Законы могут чинить нечто полезное для собственного рабов имущества, — писала она, — и привести их в такое состояние, чтобы сами они себе купили свободу. Надлежит, чтобы законы гражданские определяли точно, сколько рабам за освобождение своим господам по уговору уплатить". Из этого видно, что Екатерина в своем Наказе не прочь была исподволь подготовить эмансипацию крестьян, обеспечив законом имущественные права крестьян, чтобы они не только не разорялись, а могли бы накопить имущество для своего выкупа, право которого должно быть оговорено.

Но на деле оказалось, что далеко не все принципы рационального законодательства можно поставить в руководство при составлении кодекса новых законов. За всем тем Екатерине все-таки удалось в своем Наказе установить ряд правил, отвечавших идеалам современных западноевропейских мыслителей. В печатном Наказе мы встречаем целый ряд ультралкберальных положений. Приведем некоторые из них для иллюстрации: "Ничего не должно запрещать законами, кроме того, что может быть вредно или каждому особенно, или всему обществу" (Гл. VI, 41). Законы "не с иным намерением установлены, как только, чтобы сделать самое большое спокойствие и пользу людям, под сими законами живущим; надобно, чтобы всяк несомненно был уверен, что он ради собственной своей пользы должен сохранить нерушимыми сии законы". Говоря о суде, Екатерина высказывалась против таких средств получения признания, как пытка, утверждая, что она "противна здравому естественному рассуждению". Рассуждая о мерах пресечения, Екатерина говорила, что предварительный арест обвиняемого есть по существу своему наказание, и потому "закон должен стараться точнее определить знаки преступления, по которым можно взять под стражу обвиняемого: при этом самое заключение должно быть возможно короче и снисходительнее, ибо обвиняемый не есть обвиненный". Таким образом, те принципы, которые были положены в основу судебных реформ Александра II, высказаны были 100 лет тому назад. Екатерина высказывалась и против смертной казни, говоря, что применение ее не приносило пользы, также она была против всяких наказаний, уродующих человека, и вообще за мягкие наказания. Наказание — это только паллиатив, "гораздо лучше предупреждать преступления, чем наказывать"; "приложить должно более старания к тому, чтобы вселить узаконениями добрые нравы во граждан, нежели привести дух их в уныние казнями". "Хотите ли предупреждать преступления? — спрашивает она. — Сделайте, чтобы просвещение распространилось между людьми" (Гл. X, 245). Вопросу о воспитании Екатерина посвящает целую главу, в которой излагает наставления воспитателям. Я не буду передавать вам этих наставлений, так как они представляют собой общие, банальные места. Само общество, по мнению Екатерины, должно быть в таком состоянии, чтобы все граждане были равны между собой в том смысле, "чтобы все подвержены были тем же законам" (Гл. V, 34). Установление такого порядка возможно только при существовании такого закона, "чтобы один гражданин не мог бояться другого, а боялись бы все одних законов" (Гл. V, 39). Но Екатерина не останавливается на том общем определении свободы, а говорит и о разных видах свободы: о свободе слова, печати и вероисповедания. Так о печати она пишет: "Весьма беречься надобно изыскания о сочинениях язвительных далече распространять, представляя себе ту опасность, что умы почувствуют притеснение и угнетение: а сие ничего иного не произведет, как невежество, опровергнет дарования разума человеческого, и охоту писать отнимет"; Екатерина советует, следовательно, не угнетать свободу слова и не особенно преследовать язвительные сочинения, а рекомендует по отношению к ним терпимость. Веротерпимость Екатерина считает обязательной для правительства такого государства, как Россия, в которой живет столь много разных народов. "Гонение человеческие умы раздражает, а дозволение верить по своему закону умягчает и самые жестоковыйные сердца, и отводит их от заматерелого упорства, утишая споры их, противные тишине государства и соединению граждан" (Гл. XX, 496).

Я нарочно подробно остановился на разборе Наказа Екатерины. Из приведенных выдержек вы видите, что он вносил в обиход русского общества множество тех либеральных воззрений, из которых слагается теперешнее, уже обычное мировоззрение интеллигенции. Наказ Екатерины можно считать таким образом праотцем современного русского либерализма.

В свое время Наказ стоял в решительном противоречии не только с фактами русской жизни, но и с преобладающим строем мыслей и чувств русского общества. Екатерина не могла этого не видеть, и потому старалась оправдаться интересным рассуждением. "Россия есть европейская держава, — писала она в начале своего Наказа. — Доказательство сему следующее. Перемены, которые в России предпринял Петр Великий, тем удобнее успех получили, что нравы, бывшие в то время, совсем не сходствовали с климатом, и принесены были к нам смешением разных народов и завоеваниями чуждых областей. Петр Первый, вводя нравы и обычаи европейские в европейском народе, нашел тогда такие удобности, каких он и сам не ожидал", Екатерина и хочет продолжать дело Петра; она вносит европейские начала в русские законы, которые, по ее словам, не могут не привиться на Руси, хотя вначале могут казаться чуждыми. Таким образом, Екатерина зажигала веру в русский народ как в народ европейский, в его способность воспринять европейские начала, хотя на первых порах они могут быть и не всегда удобными.

Этими доводами Екатерина старалась убедить всех в исполнимости ее намерений. Ей не приходило в голову только одного, что ее европейские начала нигде тогда в Западной Европе не применялись, были лишь принципами философии, а не началами быта. Но Екатерина верила, что эти начала должны и могут найти себе применение в реальной жизни. К составлению нового Уложения Екатерина решила приступить в 1767 году при помощи депутатов от народа на началах, которых не отвергнут те, кто любит человечество.

Но Екатерина жестоко ошибалась: депутаты не только не приняли ее основных начал, но и самое Уложение не было составлено,

СОЗЫВ КОМИССИИ И ЕЕ СОСТАВ

14 декабря 1766 года Екатерина издала указ, которым предписывала на будущий 1767 год прислать в Москву депутатов от Сената, Синода, всех канцелярий, за исключением губернских и провинциальных, и из всех городов и уездов. Этих депутатов она вызывала не только для того, чтобы выслушать нужды и недостатки народа, но и для того, чтобы учредить из них "Комиссию для составления проекта нового Уложения".

К манифесту был приложен и порядок производства выборов, или, как выражалась Екатерина, "обряд" выборов. Депутаты созывались от дворян, от горожан, от казаков, от свободных крестьян и от некочующих инородцев, причем дворяне должны были выбирать по депутату от каждого уезда, горожане — по депутату от каждого города, свободные крестьяне — по депутату от каждой провинции и некочующие инородцы — по депутату от каждого народа провинции. От горожан и дворян выборы должны были быть одностепенные, а от крестьян — трехстепенные, то есть каждый погост избирал особого поверенного, из среды которых избирался уездный поверенный, из которых затем выбирался депутат провинции. Определение количества депутатов от казаков было возложено на их командиров. Депутаты должны были быть не моложе 25 лет, им назначалось жалованье: дворянам — 400 руб. в год, городским депутатам — 122 руб., а остальным — по 37 руб. в год. Депутаты навсегда освобождались от смертной казни, пыток, телесного наказания и конфискации имения, обидевший депутата отвечал вдвое против обычного. Внешним отличием депутатов был значок, который они должны были носить на шее, на нем было написрно: "Блаженство каждого и всех". Каждый депутат получал от своих избирателей наказ, составленный комиссией пяти избирателей, о нуждах общества и о тех требованиях, которые оно хотело предъявить правительству. Кроме того, дворянство каждого уезда перед выборами депутата должно было выбрать себе на два года предводителя; этот предводитель должен был занимать между ними первое место; под его председательством происходили и выборы депутата. Точно так же и горожане перед выборами должны были выбрать городского голову, который получал титул "степенного", и под председательством которого избирались депутаты.

Нельзя сказать, чтобы положение о выборах в должной мере соответствовало той цели, которую имела в виду Екатерина. Дело в том, что целые сословия не получили представительства: например, не приглашены были депутаты от духовенства, которое, как-никак, занимало далеко не последнее место в государстве. Не было представителей и от таких групп крестьяне, как дворцовые, экономические (бывшие монастырские) и посессионные (то есть заводские), которых легко можно было приравнять к свободным крестьянам. В сущности, в целях Екатерины важно было присутствие выборных и от владельческих крестьян, так как в комиссии должны были затронуть вопрос об отношении господина к его подданным; но об этом она и подумать не смела, зная общее настроение дворянства. Затем, нельзя не указать на неравномерное распределение выборных внутри сословий и на несоответствие представителей фактическому значению класса. Так, в отношении присылки депутатов были уравнены между собой такие большие города, как Петербург и Москва, с такими захудалыми городишками, как Волоколамск или Новоржев. Так как число городов было более числа уездов, то представителей от городов было больше, чем представителей от дворян. Из общего числа депутатов (564) дворянских было — 161, городских — 208, казацких — 54, крестьянских — 79, иноверческих — 34 и от правительственных учреждений — 28. Следовательно, первенствующее сословие в государстве (дворянство) имело представителей 30%, а горожане — 39%. Впрочем, надо сказать, что городскими депутатами были не только купцы и мещане, но и представители других сословий. Так, от Петербурга депутатом был граф Орлов, а от Москвы князь Черкасов.

Но как бы то ни было, на этот раз общество отозвалось на зов правительства с большей готовностью, чем раньше. Ко дню открытия Комиссии для сочинения проекта нового Уложения в Москву явилось 460 депутатов.

ПРИЧИНЫ ПОПУЛЯРНОСТИ КОМИССИИ В ОБЩЕСТВЕ

Такой успех призыва правительства объясняется условиями, которыми были обставлены выборы и участие депутатов в работах Комиссии. Во-первых, депутаты теперь получали жалованье, так что не было соображений материального характера отсутствовать. Во-вторых, депутаты пользовались почетом и отличием от других людей: они носили особый значок и пользовались своего рода пожизненной неприкосновенностью личности, следовательно, быть депутатом было не только не разорительно, но даже лестно. Затем население отправило депутатов не с пустыми руками, а с требованиями и пожеланиями, которые должны были получить удовлетворение в новом Уложении. Население очень серьезно отнеслось к выработке наказов, и депутаты привезли в Москву более 1600 наказов, из которых 1066 были присланы государственными крестьянами.

ПРИЧИНЫ НЕУДАЧИ КОМИССИИ

Но, несмотря на готовность общества содействовать законодательству, последнее не удалось. Какие же причины обусловливали неудачу?

Прежде всего, нужно указать на трудность задачи, возложенной Екатериной на Комиссию: Комиссии предстояло составить проект нового Уложения, обнимающий собой все стороны законодательства, все отрасли права, причем проект должен был явиться новым во всех отношениях. Русское общество рассматривалось Екатериной как находящееся в первобытной стадии развития, в силу чего ему предстояло дать государственный и гражданский быт. Все предыдущее развитие как бы аннулировалось, и русское государство трактовалось как "tabula rasa", чистая доска, которую предстояло заполнить всесторонним законодательством.

Из каких же источников надо было почерпнуть содержание русских законов? По мнению Екатерины, такими источниками должны были быть непререкаемые правила и истины ее Наказа — с одной стороны, желания и требования общества, выраженные в депутатских наказах, — с другой, здравый рассудок и любовь к отечеству самих депутатов — с третьей. Что же касается действующего права, то Екатерина, разрывая с прошлым и желая заново создать русский государственный и гражданский строй, считала, что им нужно пользоваться лишь как справочным материалом.

Но составить новое Уложение по этим источникам было чрезвычайно трудно.

Прежде всего, Наказ императрицы, значившийся источником законов, по многим вопросам давал не начала законодательства, которые можно было бы развивать, а указывал общие и неопределенные положения или ограничивался простым приведением примеров, не делая никаких выводов. Так, Наказ говорит: "Надлежит установить порядок неподвижный для наследования". Но какой? Ответа на этот вопрос тщетно искать в Наказе. Екатерина, указывая на греческие и римские законы о наследстве, заключает: "Мое намерение в сем деле склоняется больше к разделению имения". Какого же разделения желает императрица: равного или пропорционального? Ведь у нас на Руси до Екатерины имения тоже делились. Довольна она прежним порядком или нет? Или еще пример: "Полезно сделать учреждение об опекунстве", — говорит Наказ. Возникает вопрос: какое учреждение? Екатерина ограничивается указанием на то, что "опека должна быть для малолетних, безумных и тому подобных". Но в России и ранее была опека, и притом не только для малолетних и безумных, но и для расточителей и жестоких помещиков, и правила ее, при всем их несовершенстве, были определеннее правил Наказа. По многим отраслям права Наказ не давал никаких указаний. Например, он совершенно игнорировал всю область гражданского права. По мнению профессора Сергеевича, Наказ Екатерины, который выставлен был ею как главный источник нового Уложения, не обнимал собой и сотой части всей сложной системы права, так что депутатам в сущности было предоставлено работать собственными силами. Таким образом, "непререкаемые правила" Наказа мало годились для практического законодательства.

Вторым источником законодательства были депутатские наказы, но эти депутатские наказы во многом шли в диаметрально противоположную сторону, чем Наказ Екатерины. Я уже говорил вам, что Екатерина отрицательно смотрела на смертную казнь и вообще на строгие наказания, а дворянство в своих наказах, жалуясь на усиление грабежей и воровства, просило отмены ограничения пытки и смертной казни и требовало возвращения к старой практике Уложения, видя в суровых репрессиях единственное средство прекратить зло. Вопреки мнению императрицы, дворяне говорили, что мягкие законы и гуманные суды непременно приведут к разложению общества и к порче нравов. Такие противоречия депутатских наказов с Наказом императрицы ставили Комиссию в безвыходное положение. Кроме того, Екатерина предупреждала, что ее Наказ не должен иметь предрешающей силы: "Я запретила на оный инако взирать, как единственно он есть, то есть правила, на которых основать можно мнения, но не яко закон, и для того по делам не выписывать, яко закон, но мнение основать на оном дозволено". На деле приходилось наказы, противоречившие Екатерининскому, отсылать назад для исправления. Таким образом, Большой Наказ не только не помогал, но тормозил дело.

Очень много помешала продуктивности работ крайне неудачная организация их в Комиссии и неуменье руководить работами. Легче бы всего правительство достигло своей цели таким образом, если бы оно само при помощи специалистов заготовило проект нового Уложения, а потом предложило бы его депутатам для обсуждения, исправления и дополнения. Но Екатерина пошла совершенно противоположным, более длинным путем. Она поручила составление нового Уложения такому учреждению, которое, по-настоящему, должно было только слушать его и обсуждать. Этого нельзя не считать фатальным недоразумением. Но раз составление Уложения было возложено на многочисленную комиссию, то надо было, по крайней мере, провести разделение труда, организовать отдельные подкомиссии, поручив им разработку отдельных частей Уложения. Екатерина и пыталась установить это разделение труда, но в высшей степени неудачно: она не освободила от черновой, подготовительной работы общее собрание, и делопроизводство Комиссии пришло в полный хаос.

В силу "обряда управления Комиссии" при большой Комиссии были учреждены 3 частных: 1) дирекционная, 2) экспедиционная и 3) комиссия для разбора депутатских наказов.

Обязанности дирекционной комиссии, как показывает самое название, заключались в общем направлении работ, она должна была предлагать общему собранию организовать ту или иную частную комиссию, и под ее надзором происходили выборы кандидатов в эти комиссии. Затем дирекционная комиссия наблюдала также за деятельностью частных комиссий, которые каждую неделю должны были представлять ей "мемории" о своих работах. Выработанные законопроекты представлялись в дирекционную комиссию, которая смотрела, не противоречат ли они Наказу. После этого законопроекты переходили на рассмотрение экспедиционной комиссии, которая следила за тем, чтобы законопроекты "по правилу языками слога изложены были", то есть отделывала законопроекты с литературной стороны. Третья комиссия по разбору депутатских наказов должна была читать наказы и разбирать содержавшийся в них материал по статьям. В течение занятий Комиссии было организовано 16 частных комиссий для разработки отдельных частей Уложения. Благодаря порядку рассмотрения проектов установилось чрезвычайно сложное и медленное делопроизводство.

Вот каково было нормальное течение дел: каждый вопрос предварительно обсуждался в общем собрании, затем по предложению дирекционной комиссии поручался частной комиссии, которая, выполнив возложенное на нее дело, передавала его дирекционной комиссии. Дирекционная комиссия цензуровала проект и если была надобность, то передавала его обратно в частную комиссию. Когда дирекционная комиссия кончала свои дела, то проект переходил к экспедиционной комиссии для исправления слога, после чего опять поступал в Большую Комиссию. Таким образом, каждый, вопрос в своей разработке проходил несколько ступеней и притом, как видите, повторявшихся.

Устанавливая такой порядок делопроизводства, Екатерина совершенно не предусмотрела очереди вопросов; поэтому вопросы попадали в Комиссию случайно, без плана, перебивая один другой, результатом чего был полный хаос в делах Комиссии.

Не наблюдалось никакого плана, никакой системы и в организации частных комиссий, которые возникали по личной инициативе отдельных депутатов; благодаря этому по одному вопросу возникало несколько комиссий. Так, например, когда приступили к вопросу о состояниях, была учреждена комиссия "о разборе родов государственных жителей", мы бы сказали, комиссия о сословиях, и тут же затем образовали комиссию "о среднем роде людей", то есть о горожанах. Наряду с комиссией "о размножении народа и о домостроительстве" была организована комиссия "о сохранении лесов" — вопрос, входивший в компетенцию предыдущей комиссии. Курьезнее всего то, что, учредив комиссию для разбора депутатских наказов, Екатерина не освободила и всю комиссию от слушания и разбора их в общем собрании. Таким образом, общее собрание не освобождалось от черновой, подготовительной работы.

При такой организации дела работы Комиссии затянулись и не привели к желаемым результатам.

Комиссия собралась 30 июля 1767 года в Москве в Грановитой палате. На первом собрании выбрали 3 кандидатов в председатели, из которых императрица утвердила генерал-квартирмейстера Бибикова. В течение 6 следующих заседаний депутаты читали Наказ императрицы, который произвел на них сильное впечатление, после чего они решили поднести Екатерине титул "премудрой, великой и матери отечества". Вопросу об этом титуле было посвящено целое заседание, что вызвало ироническое замечание Екатерины: "Я велела им сделать рассмотрение законов, а они думают анатомию моим качествам". 12 августа депутаты представились императрице и поднесли ей титул, но она отклонилась от него, говоря, что премудр и велик только Бог, что же до титула матери отечества, то отвечала: "Любить Богом вверенных мне подданных я за долг звания моего почитаю, быть любимой от них есть мое желание".

Начиная с восьмого заседания, Комиссия перешла к чтению депутатских наказов и убила на это целых 15 заседаний, прочитав 12 наказов. Не дочитав их, она стала разбирать закон о правах высшего сословия — о дворянах; начали читать старые законы, плохо их понимали и потратили на это 10 заседаний. Не кончив этого дела и образовав частную комиссию для разработки вопроса, депутаты обратились к чтению законов о купцах, на что ушло 36 заседаний. Таким образом, до 60 заседаний было убито на чтение наказов и законов; это чтение без голосования, без резолюции, проходило совершенно бесполезно, отнимая у депутатов массу труда и времени. От купеческих наказов Комиссия обратилась к эстляндским и лифляндским привилегиям, на что ушло 11 заседаний.

18 февраля 1768 года Комиссия была переведена в Петербург, где стала заниматься чтением законов о юстиции. Тут депутаты делали свои замечания, которые вместе с проектами законов передавали в Комиссию. Председатель по-прежнему не поднимал вопросов и не ставил их на голосование. Так продолжалось целых 5 месяцев. Не кончив чтение законов о юстиции, депутаты опять вернулись к вопросу о правах благородных, ибо комиссия "о разборе родов государственных жителей", закончив к этому времени порученный ее разработке вопрос, внесла проект прав благородных на общее собрание. На это потратили 20 заседаний, но к определенному решению не пришли. После этого маршал Бибиков опять передал проект в частную комиссию, а депутаты стали обсуждать закон о поместьях и вотчинах.

Так дело продолжалось до 18 декабря 1768 года, когда по случаю войны с Турцией заседания Большой Комиссии были прерваны, и депутаты, не состоявшие членами частных комиссий, были отпущены по домам. Что касается частных комиссий, то они в прежнем составе просуществовали до самого конца 1774 года, когда именным указом от 4 декабря депутаты, входившие в их состав, были распущены, но самые комиссии продолжали существовать в течение всего царствования Екатерины, так как взамен депутатов были назначены другие.

Таким образом, екатерининскую Комиссию постигла та же участь, какая была присуща и всем предыдущим комиссиям. Новое Уложение не было составлено. Единственное, что осталось от комиссии — это проекты частных комиссий, из которых многие, как например, о городах, об училищах и др., не были даже кончены и дошли до нас в виде набросков. Вполне закончены были только 3 проекта: проект по правам благородных и проекты законов о правах среднего и нижнего рода государственных жителей.

Было бы крупной ошибкой думать, что екатерининская Комиссия ничего не сделала; в действительности результаты ее деятельности были огромные. Перед Екатериной были представители всех частей России, и она лучше, чем в путешествиях, познакомилась с разнообразными нуждами своего народа. "Комиссия об Уложении, — писала она, — подала мне свет и сведения обо всей империи, с кем дело имею и о ком пекчись должно". Правительство, знакомясь с характером и содержанием прений в Большой Комиссии, читая депутатские наказы и изучая записки частных комиссий, должно было убедиться в необходимости реформ, и, кроме того, получило указание, в каких именно реформах чувствовалась особенная нужда. Мало того, комиссии подготовили те законы, которые были потом проведены в жизнь. Городовое положение 1785 года и жалованная грамота дворянству были переделками проектов, выработанных в частных комиссиях. Другими словами, Комиссия 1767-1768 годов вдохновила Екатерину на реформаторскую деятельность в направлении, согласном с нуждами и требованиями общества.

9. Учреждение об управлении губерниями

Лишь только замерла работа комиссий по составлению нового Уложения, как началась законодательная деятельность самой Екатерины. В 1775 году опубликовано было "Учреждение об управлении губерниями Всероссийской империи". Это учреждение радикальным образом изменяло весь строй старого управления, сложившийся при Петре Великом. Если присмотреться к этому учреждению, то можно видеть, что оно соответствовало пожеланиям, выраженным в депутатских наказах. В настоящее время я и обращу ваше внимание на те петиции, в которых содержались эти пожелания. Все петиции можно разделить на 2 разряда: в одних содержались жалобы на неправосудие, в других — положительные указания о необходимых преобразованиях.

Органами местного управления до 1775 года были всесильные воеводы, со своими канцеляриями — уездными и провинциальными. Наказы полны нападок на эти канцелярии и согласно изображают полную их непригодность для удовлетворения общественных нужд. Когда обиженные, — пишут лихвенские дворяне, — обращаются к судьям, то судьи отвечают свирепым взором, а иногда бранью и криком; это происходит от того, что им впору управиться только с "интересными", то есть казенными делами. Примеру судей следовали и низшие канцелярские служители, которые обращались чрезвычайно грубо даже с заслуженными дворянами. Дворянские наказы поэтому требуют, чтобы в секретари не назначались люди, имеющие офицерские чины, "дабы дворяне за дерзости могли их штрафовать палкой". Интересная картина рисуется в наказе ряжских дворян. В ряжской канцелярии все прошения частных лиц оставались без удовлетворения, следствий по уголовным делам не производилось, колодников иногда держали более срока, а иногда, чтобы не было канители, сразу отпускали; мостов и дорог в исправности не содержали; за продажей казенной соли не наблюдали, а на целовальников, которые давали им взятки, жалоб совсем не принимали; присылаемых из высших правительственных мест указов во всеобщее сведение не публиковали. Наказы жалуются также на "злоимание". Брали решительно со всех, но взяточничество было хорошо замаскировано: в ряжской канцелярии, например, все "пьяные канцелярские служители" взяток не брали, о чем они всегда заявляли, но надо было платить "за труд" 15 вольнонаемным писцам, к которым тяжущиеся должны были обращаться за справками и которые брали в таком размере, что хватало и на бескорыстных чиновников.

Более всего наказы жалуются на страшную недоступность суда и медлительность судопроизводства. Суд был малодоступен для населения по двум причинам. Во-первых, по дальности расстояния; иногда приходилось отправляться по незначительному делу верст за 300; во-вторых, суд был дорог; уже при подаче искового прошения надо было заплатить пошлин 3 руб. независимо от цены иска; все писали на дорогой гербовой бумаге; затем нужно было привести обвиняемого в суд, а для этого нужно было послать канцелярского служителя, который ехал только за определенную плату; таких посылок по меньшей мере всегда было три. Данковское дворянство высчитывало, что подача иска и три посылки стоят 5 руб. 84 коп. При таких условиях, конечно, сплошь и рядом обиженные отказывались от удовлетворения. Сюда еще надо прибавить неизбежные взятки и расходы по проживанию в городе; расходы были тем больше, что суд был чрезвычайно продолжителен. По выражению дмитровских дворян, "суд есть обряд продолжительный и, можно сказать, бесконечный". Процессы, по словам наказов, сплошь и рядом тянулись по 10, 20 и более лет.

Медленность суда зависела от свойств самого судебного процесса и больше всего от злоупотреблений судей, тяжущихся сторон и их адвокатов. Тогда была в силе форма суда 1723 года, медленный состязательный процесс, обставленный разными формальностями. Петр, желая превратить судебный процесс в механизм, обставил его такими условиями, что он мог тянуться до бесконечности. Наказы требуют отмены этой формы суда.

Затем дворяне жалуются на бесконечное число судебных инстанций. Судебное дело шло по следующим ступеням: 1) поступая в уездную воеводскую канцелярию, 2) в провинциальную канцелярию, 3) в губернскую канцелярию, 4) в коллегию, 5) наконец, в Сенат.

Кроме формальных причин, дело затягивалось также вследствие злоупотреблений. Для всякого дела являлась необходимость в составлении всяких выписей, записей, переписей, описей, которые затягивали дело до бесконечности. Сами ответчики, по выражению верейского наказа, употребляли такие "промыслы и пронырки волочить и убыточить", что лет по 5 бывали неразысканными. Часто истец совсем не мог найти ответчика. Для этого обычно наряжался подьячий, который не находил ответчика дома; подьячему говорили, что ответчик уехал в Сибирь или в Астрахань. Тогда, по Уложению, ответчику давался поверстный срок для явки на суд. Когда срок истекал, оказывалось, что ответчик болен; при этом многие из сильных и влиятельных людей прямо не обращали никакого внимания на приказания явиться в суд, и судьи не могли с ними справиться. В Комиссии один депутат из однодворцев заявлял, что однодворцам невозможно привлечь дворянина на суд; судья кричал на однодворцев, если они жаловались на дворян, и приказывал выталкивать их из канцелярии в шею. Благодаря состязательному процессу развился институт адвокатуры, ибо тяжущиеся не умели говорить на суде. Они нанимали таких поверенных, которые в "ябедничестве искусны и своими речами стараются запутать судью, чтобы он не сыскал правды".

Вот какую картину состояния местного управления рисуют наказы. Много времени протекло от реформ XVII века, но суд остался тем же. Наказы депутатов рисуют, можно сказать, более мрачную картину, чем челобитные, которые приносили в приказы люди XVII века.

Наказы не ограничиваются указанием на недостатки управления, но вместе с этим высказывают пожелания и положительного характера. Больше всего предложений к исправлению можно встретить в наказах господствующего сословия дворян. Одни наказы предлагают все управления передать в руки дворян, говоря, что уездный съезд дворян должен выбирать всех должностных лиц на 1 или на 2 года с тем, что по истечении этих лет выборные дадут дворянам отчет. Если окажется, что они плохо исполняли свои обязанности, уездный съезд дворян имеет право судить, штрафовать и низлагать этих лиц собственной властью. Все эти выборные по-разному называются в наказах — ландратами, опекунами и т. п., но все наказы избегают называть их воеводами. Тульский наказ прямо просит не называть их ни в коем случае "воеводами", "дабы изгладить из памяти самое это ненавистное имя".

Другая группа наказов не идет уж так далеко. Она требует не полного упразднения назначенной администрации, а участия дворян в управлении наряду с представителями коронной администрации. Одни наказы требуют назначения дворян товарищами воеводы и секретарями, другие требуют выборных товарищей губернатора или воеводы. Но все сходятся в одном — в требовании выборного сословного суда: съезд дворян каждого уезда выбирает на определенное время выборного судью, который решает дела дворян, кроме важных уголовных. Наказы предлагали передать ему и полицейские функции: заведование дорогами, распределение постойной повинности, опеку над малолетними, розыски о разбое, о корчмах и т.п. Так дворяне наталкивали правительство на учреждение выборного капитан-исправника. Некоторые предлагали избирать и низших судей с тем, чтобы их делопроизводство было словесное. Все выборные судьи должны быть под контролем дворянского общества. Заботясь об организации чисто дворянских судов, наказы до известной степени желают подчинить контролю дворянства и действия коронных судов, для чего предлагают учредить должность выборных от дворян прокуроров, которые обязаны блюсти интересы дворянства, а по некоторым наказам — и следить за законностью деятельности коронной администрации.

Надо сказать, что дворяне в этих требованиях не были одиноки. Другие сословия также просили себе выборного сословного суда. Иркутский городской депутат после жалобы на злоупотребления администрации заявлял, что было бы целесообразнее в магистрат назначать людей не из дальних городов, а выборных из местных купцов. Депутат от жителей крепости св. Елизаветы предлагал к магистрату прибавить 12 выборных от купечества. Депутаты от свободных крестьян также просили себе выборного суда. Депутат от нижегородских пахотных солдат просил учредить для них земских старост и земских судей из их же братии. Его поддержал депутат от казанских ясачных крестьян, то есть от татар. Депутат от елецких однодворцев просил учредить выборных от однодворцев полицейских комиссаров.

Требуя введения в состав администрации и суда выборных, наказы требовали и увеличения компетенции местных учреждений, то есть децентрализации. Нейтрализация, которая давила местное управление, в особенности тяжело отзывалась на лицах, которым приходилось заключать земельные сделки. Такие дела на всю империю ведала Вотчинная Коллегия, которая находилась в Москве. Сосредоточение поземельных дел в одном учреждении, в Вотчинной Коллегии, являлось наследием московской старины, когда все земельные сделки совершались в Поместном приказе. Тогда, при развитии поместной системы, такой порядок был необходим, так как правительство должно было зорко следить за изменениями казенного земельного фонда. Но теперь, в XVIII веке, когда раздача земель в поместье прекратилась, не было нужды сосредоточивать сделки в одном месте. Такой порядок был очень неудобен, за утверждением земли надо было ехать в отдаленную Москву и тратиться там на прожитие. Поэтому мелкие дворяне предпочитали совершать земельные сделки и владеть землей без крепости и документов, так как получение этих документов порой стоило дороже, чем сама земля. Такое неукрепленное владение землей вызывало со стороны сильных и недобросовестных людей различные ухищрения оттягать ее у владельцев. Дворяне и требовали, чтобы земельные сделки совершались перед местными учреждениями, и чтобы для справок все документы из главного вотчинного архива были разосланы по местам, то есть требовали децентрализации Вотчинной Коллегии.

Наказы заботились не только об организации местного управления, но и о тех предметах его деятельности, которые недостаточно были представлены в прежнее время. Например, наказы жаловались на отсутствие медицинской помощи и просили об определении по уездам "искусных лекарей с подлекарями, с подлежащими их мастерству инструментами и аптеками". Тульский наказ просил об учреждении госпиталей; орловский наказ ходатайствовал даже об умножении "медицинских университетов" с целью увеличения количества лекарей. Наконец, очень многие наказы просили правительство об учреждении школ. Псковский наказ, например, просил, чтобы учителями были попы и дьяконы, которые лучше грамоту знают, и чтобы обучение было обязательно для одной сотой детей крестьян. Копорский наказ находил нужным построить училища как для русских, так и для чухонцев, чтобы смягчить их дикость просвещением. Тульский наказ хлопотал об учреждении училищ в городах. Ямбургский наказ предлагал даже устроить особый сбор для содержания училищ. Наконец, многие наказы хлопотали о мерах к обеспечению народа продовольствием, об устройстве хлебных магазинов, которые бы кормили народ в голодные годы.

Вот в общей сложности главные указания, полученные правительством из депутатских наказов как относительно организации местного управления, так и его задач.

Стремления сословий в общем совпадали со взглядами самой Екатерины. Я уже приводил вам в пример указ Екатерины 1764 года, обращенный к губернаторам, в котором она ставила им на вид, что они должны не только пассивно, но и активно заботиться о благосостоянии вверенной им губернии. Единодушным желанием сословий было иметь сословный выборный суд. Это совпадало с теоретическими воззрениями императрицы, выраженными в Наказе; в 180 статье Екатерина писала: "Весьма полезно иметь такие законы, которые предписывают всякого человека судить через равных ему". С другой стороны, требование сословного суда — отделение суда от администрации — совпадало с идеальным разделением властей.

Наконец, сословные суды должны были увеличить количество правящего персонала, чему Екатерина также сочувствовала. Сословия просили о народном образовании, о медицинской помощи и об организации продовольственной части, а это было заветной мечтой Екатерины. "Хотите ли предупредить преступления? — писала она, — Сделайте, чтобы просвещение распространилось между людьми". Говоря о смертности крестьянских детей, Екатерина писала: "Какое цветущее состояние было бы всей державы, если бы могли благоразумными учреждениями отвратить или предупредить сию пагубу" (Ст. 266).

Совпадение желаний сословий относительно местного самоуправления с основными взглядами Екатерины заставило ее решительно идти навстречу этим желаниям. Пять месяцев употребила Екатерина на составление "Учреждения об управлении губерниями". Пособиями для нее послужили комментарии на английские законы Бекстона и Отзейское Уложение. Результатом труда Екатерины явилось знаменитое "Учреждение об управлении губерниями Российской Империи" (1775 год).

История составления губернских учреждений очень поучительна — и вот с какой стороны. Когда мало была известна подготовительная работа правительства, исследователи стояли на той точке зрения, что русское общество во все время господства монархического абсолютизма представляло собой tabula rasa, было пассивно, являлось мягкой глиной, из которой лепила что угодно творческая власть. С течением времени, когда стали выясняться условия, вызвавшие к жизни учреждения об управлении губерниями, это представление отходит на задний план. Реформы Екатерины, реформы просвещенного абсолютизма, решительным образом опровергают это представление.

Теперь мы обратимся к рассмотрению учреждения об управлении губерниями и посмотрим, что нового вносили они в русскую жизнь.

Прежде всего Екатерина обратила внимание на чрезмерно большое пространство губерний (разделенных еще Петром) и в целях упорядочена управления нашла необходимым, чтобы в губерниях было от 300 000 до 400 000 душ; губернии должны были делиться на уезды или округа по 20 000-30 000 душ в каждом.

Главной местной властью по "Учреждению" должен был стать наместник или генерал-губернатор. Ему поручалось иметь надзор за всеми губернскими учреждениями и общее попечение о благе населения. Он должен был "строгое и точное взыскание чинить со всех ему подчиненных мест и людей, о исполнении законов и определенного их звания и должностей". В силу этого права он должен вступаться за всякого, "кого по делам волочат". Если генерал-губернатор усматривал что-либо неправильное в решении судебных учреждений, то, приостановив их решение, мог докладывать Сенату, а в важных случаях и ее Императорскому Величеству. По уголовным делам, которые наказывались смертной казнью или отнятием имущества, окончательного приговора нельзя было произнести без ведома генерал-губернатора. Гененерал-губернатор признается высшим начальником полиции: вследствие этого он может "пресекать разного рода злоупотребления, а не иначе роскошь бессмертную и заразительную, обуздывать излишество, беспутство, мотовство, тиранство и жестокость". На него же возложено было и попечение о казенном интересе, то есть он должен был следить за правильным сбором налогов и податей и за отправлением повинностей. Кроме того, он должен был заботиться о благоустройстве губернии, а в пограничных областях — и о безопасности ее от соседей.

Генерал-губернатор выполнял свои функции не единолично, а вместе с губернским правлением, в котором он играл роль председателя, но почетного, так как будничные дела вел его помощник и заместитель — губернатор. Кроме генерал-губернатора и губернатора, в состав губернского правления входили два губернских советника, которые обсуждали дела и подавали по ним резолюции, но они обязаны были повиноваться резолюциям губернатора. "Если же окажется, что предписание губернатора, — говорилось в Учреждении, — не соответствует пользе общей или службе императорского величества или нарушает узаконения, и губернатора рассуждениями отвратить не можно, то советники должны письменно изложить свое мнение и послать его в Сенат, но приказы губернатора отменять не могут, и должны чинить по ним исполнение".

Все те обязанности, которые возложены были на генерал-губернатора, и выполняло на деле, с технической стороны, губернское правление. "Губернское правление есть место, управляющее всей губернией, в силу законов именем императорского величества"; и поэтому оно "обнародует и объявляет повсюду в подчиненных оному областях законы и приказания императорского величества и выходящие из Сената и прочих государственных мест на то власть имеющих". Губернское правление следит за исполнением законов и имеет прилежное старание о сохранении благонравия, мира и тишины не только в городах и селениях, но и на дорогах, реках и всех местах губернии; затем оно взыскивает по подписанным счетам, ясным контрактам и по судебным приговорам. В важных случаях наместник наводит справки с мнением Уголовной и Гражданской палаты и, если ему закон кажется неудобным, то он представляет в Сенат, а затем уже приводит его в исполнение. Надзирая за деятельностью губернских учреждений, губернское правление само находится под непосредственным надзором Сената, который и разбирает поданные жалобы на неправильность действий губернского правления.

Генерал-губернатор, губернатор и губернское правление были общими для всей губернии. Для других специальных дел был создан другой ряд учреждений. Екатерина, следуя теории и желанию сословий, создала отдельно административные и отдельно — судебные учреждения.

В качестве административных учреждений в губернии были казенная палата и приказ общественного призрения, в уездах — уездное казначейство, нижний земский суд и городничий.

Казенная палата — это орган финансового управления; она, по определению закона, есть "соединенный департамент Камер- и Ревизион-коллегий", которые в центре прекратили свое существование. Казенная палата ведает дела о народной переписи, казенные доходы и расходы, заведует доходными статьями соляных и винных откупов, казенными зданиями и имуществами и ревизует счета других учреждений, то есть в казенной палате делалось то, что теперь подлежит ведению казенной палаты, управлению государственных имуществ и контрольной палаты. Председательствовал в Казенной палате вице-губернатор, а членами ее были директор экономии или домоводства, советник, 2 асессора и губернский казначей.

Приказ общественного призрения заведовал школами, домами для сирот, надзирал за больницами, за домами для неизлечимых больных и сумасшедших, за работными и смирительными домами, то есть приказ общественного призрения заведовал тем, что в настоящее время состоит в ведении городских и земских учреждений империи. Земские и городские учреждения являются органами общественного самоуправления. И Екатерине не была чужда мысль привлечь к этому делу выборных людей. В состав приказа общественного призрения вошло по 2 депутата от выборных судов; 2 от верхнего земского суда, 2 от нижнего земского суда, 2 от купцов и мещан и 2 от верхней расправы. Таким образом, приказ общественного призрения был учреждением всесословным, каковыми являются и наши земства. По желанию в него могли входить губернский предводитель дворянства и городской голова губернского города; председательствовал в нем губернатор.

В уездном городе было прежде всего уездное казначейство, которое принимало казенные сборы, вело счет казенным доходам и расходам, а книги по ним отсылало в губернский город, то есть уездное казначейство ведало те же дела, что и теперь.

Нижний земский суд ведал в уезде то, что в губернии ведало губернское правление, то есть был органом общего управления. По "учреждению" он должен был иметь попечение, дабы в уезде благочиние, благонравие и порядок были и дабы все законы везде соблюдались. В его руках были сосредоточены заботы о содержании дорог и мостов; он же принимал меры против падежей скота, против распространения бродяг, заботился о безопасности от огня и т. д. Нижний земский суд обязан был приводить в исполнение все предписания губернского правления, казенной палаты и верхнего земского суда. Кроме того, на нижний земский суд была возложена специальная обязанность следить, чтобы никто не принимал к себе и не держал беглых крестьян; ослушников он имел право привлекать к суду. Отсюда произошло и название этого учреждения судом. По "Учреждению о губерниях" нижний земский суд состоял из земского исправника и двух заседателей; на ту и на другую должность назначались выборные от дворян уезда. Таким образом, нижний земский суд был выборным учреждением от дворян.

Нижний земский суд функционировал только в пределах уезда, а в городах его обязанности исполнял знаменитый городничий, большей частью из бывших военных; в пограничных городах его заменял комендант.

Наряду с административными существовали особые судебные учреждения. В уездном городе их было 3: 1) уездный суд, 2) городовой магистрат и 3) нижняя расправа.

Уездный суд отправлял правосудие по уголовным и гражданским делам для местного дворянства, в тяжбах их между собой и по искам на них недворян. Он состоял из судьи и двух заседателей, выбираемых местным дворянством на 3 года. При уездном суде была дворянская опека для вдов и малолетних детей под председательством уездного предводителя дворянства.

Городовой магистрат отправлял правосудие по гражданским и уголовным делам для горожан — в их тяжбах между собой и по искам на них. Он состоял из 2 бургомистров и 4 ратманов, выбираемых местным купечеством и мещанами. При городском магистрате был сиротский суд. Председателем его был городской голова, а состоял он из двух членов — городового магистрата и посадского старшины.

Нижняя расправа имелась только в тех городах и округах, где жили государственные крестьяне. Она состояла из расправного судьи по назначению от губернского правления и 8 заседателей по избранию от крестьян (на 3 года).

Апелляционной инстанцией для уездного суда был верхний земский суд, для городового магистрата — губернский магистрат и для нижней расправы — верхняя расправа.

Верхний земский суд состоял из одного или 2 председателей, назначаемых императрицей по представлению Сената, и из 10 заседателей, выбираемых на 3 года дворянами той части губернии (или губернии), которая была в юрисдикции данного верхнего земского суда. Этот суд делился на 2 департамента — уголовный и гражданский.

Губернский магистрат состоял из 2 председателей, назначаемых Сенатом по представлению губернского правления, и 6 заседателей, избираемых из купцов и мещан губернского города. Губернский магистрат делился на 2 департамента; в него поступали дела по апелляциям от городовых магистрачов и посадских ратуш.

Верхняя расправа состояла из 2 председателей по назначению Сената и 10 выборных от крестьян. Она рассматривала дела по апелляции от нижней расправы.

Сверх этих учреждений, в губернском городе были еще две высшие судебные инстанции: Палата гражданских дел и Палата уголовных дел. Эти палаты, по определению закона, были как бы департаментами Юстиц- и Вотчинной коллегии, которые прекратили свое существование. Палата уголовная разбирала дела, которые поступали к ней без апелляции, а в порядке ревизии; эти дела касались лишения жизни и чести. Что касается Гражданской палаты, то это был апелляционный трибунал; в нее поступали по апелляциям все гражданские дела из верхнего земского суда, губернского магистрата и верхней земской расправы.

Эти две высшие судебные инстанции были коронными учреждениями. Председатели их назначались императрицей, а советники и асессоры — Сенатом.

Кроме того, в губернском городе был совестный суд, который состоял из одного совестного судьи и 6 заседателей (по 2 от дворян, горожан и государственных крестьян). Совестный судья назначался губернатором из кандидатов, представленных из всех судебных мест. Совестный суд должен был быть не только органом правосудия, но и органом естественной справедливости. В его компетенцию входил разбор преступлений, совершенных безумными или малоумными, дела о колдовстве ("поелику в оных заключается глупость, обман или невежество"), дела и споры детей с родителями об имуществе, то есть такие дела, которые требовали более чуткой совести, чем юридических норм. Совестный суд ведал также мировые сделки по гражданским делам. Ему принадлежала еще одна замечательная функция — всякий, кто считал себя неправильно заключенным в тюрьму, мог жаловаться в совестный суд; последний тотчас же по получении прошения должен был, не выходя из присутствия, послать за заключенным и за бумагами по его делу. Если обвинение оказывалось неосновательным, совестный суд мог освободить заключенного на поруки.

Таковы были учреждения, введенные в 1775 году для управления губерниями.

Необходимо остановиться еще на одном институте, который получил большое распространение — это прокурорский надзор. При наместническом управлении состоял 1 прокурор и 2 стряпчих; затем по прокурору и стряпчему было при губернском правлении и верхнем земском суде; в уезде также был 1 прокурор. Они должны были заботиться о сохранении в производстве дел порядка, наблюдать за целостью власти Ее Императорского Величества и истреблять повсюду зловредные взятки.

Познакомившись с губернскими учреждениями Екатерины, мы видим, что стремления общества нашли известное удовлетворение. Согласно с заявлениями сословий была произведена децентрализация: общество получило возможность иметь суд на местах; увеличено было также число должностных лиц, отчего должна была уменьшиться волокита; сословия получили выборные суды, и на местные учреждения возложены были заботы о том, о чем просили наказы. Наибольшее количество прав, по Учреждению 1775 года, выпало на долю первенствующего дворянского сословия. Это сословие, получило известную внутреннюю организацию. Дворяне должны были теперь собираться целым уездом, выбирать себе предводителя, капитан-исправника и заседателей в свои сословные суды. Уездное дворянство становится сплоченным обществом; администрация и полиция сосредоточиваются в нижнем земском суде. Дворянство получает также преобладание и в выборном губернском правлении. А если принять во внимание, что масса чиновников, служивших в бюрократических учреждениях, были тоже дворяне, то можно сказать, что все губернское управление было в дворянских руках. Это было последней стадией в политическом возвышении дворянства. С упадком старого боярства, который можно датировать концом XVII века, дворянство стало помощником верховной власти в управлении страной, наполнив все центральные учреждения дворянами-чиновниками; с 1775 года вся Россия стала управляться дворянством: в центре — бюрократией, а на местах выборными от дворянских обществ; с 1775 года Россия стала дворянской страной. Если дворянам не удалось сделаться соучастниками верховной власти, чего они не прочь были добиваться в 1730 году, то они сделались органами этой верховной власти, ее исполнителями.

10. "Жалованная Грамота дворянству" (1786 год)

В "Учреждениях" 1775 года получили удовлетворение не все желания дворянства, выраженные ими в наказах. Дворяне желали консолидироваться, обособиться от остальных сословий. Идея "Дворянского корпуса" как чего-то изолированного уже вполне созрела и проникла в сознании дворянских масс. "Чтобы корпусу дворянства права и преимущества самодержавной властью пожалованы были", — требовали волоколамские дворяне. Корпуса дворянского, отдельного "от прочих разного рода и звания людей", требовали болховские дворяне. "О составлении права дворянского" просили симбирские и казанские дворяне, "дабы они имели преимущества и отличались тем от подлых людей".

Но дворянские наказы не ограничивались одними требованиями общего характера, они определяли также и состав дворянского корпуса, и те права и преимущества, которыми они желали отделиться от остальных людей подлого рода. В стремлении к обособлению дворян должны были враждебно отнестись к "Табели о рангах" Петра I, которая доводила мысль о преимуществе службы перед родом. Многие дворянские наказы и хлопочут, чтобы дворянство давалось только через пожалование самим государем; мало того, некоторые наказы просят исключить из числа дворян тех, кто попал в него по чину. Но большинство наказов не шло так далеко: большинство просило только исключить из дворянского сословия тех лиц, которые, не имея дворянских дипломов и не представляя никаких доказательств своего дворянского происхождения, продолжали состоять в числе дворян. В старину и при Петре было несколько низших разрядов служилого сословия, которые оставались на каком-то межеумочном положении; некоторые из них попадали в подушный оклад, некоторые — нет, но и не зачислялись в ряды благородного шляхетства, хотя по старой памяти и продолжали называться дворянами. Так вот теперь их старшие братья не захотели иметь их в своей среде. Некоторые наказы предлагали установить особую категорию выслужившихся дворян, категорию "помещиков". Ярославское дворянство, представителем которого был известный князь М. М. Щербатов, просило, "чтобы дворяне по степени знатности рассортированы были по 6 реестрам; князья, графы, бароны, дворяне иностранного происхождения, пожалованные дворяне и чиновники"; кроме того, ярославские дворяне просили "расписать всех дворян по городам, учредить ежегодные дворянские собрания и завести дворянские книги". Высоко ценя свое благородство, дворяне добивались, чтобы оно отнималось не иначе, как по суду за неблаговидные для дворян поступки. "Проект прав благородных" предлагал лишать дворянства за измену, воровство, подлог, нарушение клятвы и т. п. Затем с точки зрения своего благородства дворяне добивались освобождения от телесных наказаний, пыток и смертной казни; некоторые наказы прибавляли сюда и конфискацию имущества.

В области имущественных прав дворяне добивались исключительного права на владение населенными имениями. Надо сказать, что это их право подтверждалось еще при императрицах Анне и Елизавете, но на практике плохо исполнялось; жизнь была сильнее дворянских тенденций; теперь дворяне и просили категорически запретить всем недворянам владеть землями с крепостным населением. Дворяне хлопочут об отмене стеснительного указа Петра Великого о руде, просят разрешить им приобретать дома в городах, беспошлинно курить вино для домашнего употребления, брать откупы и подряды и продавать продукты своих земель. Затем дворяне хлопочут об уничтожении мелких, но докучливых сборов с бань, мельниц, пасек, просят об освобождении их домов от военного постоя и т.п.

Все сословные домогательства дворян были приняты Екатериной и нашли себе почти полное удовлетворение в жалованной грамоте дворянству 1785 года В одном только Екатерина не выполнила желания дворян; она не замкнула дворянского сословия, осталась на точке зрения петровского законодательства, что дворянство приобретается службой и трудами, престолу российскому полезными. Но все же Екатерина признала и тот принцип давности, который выдвигался в наказах, Первая статья жалованной Грамоты гласила: "Дворянское звание есть следствие, истекающее от качеств и добродетелей, приобретенных древними мужами, от заслуг обращающих род в достоинство и приобретающих потомству своему нарицание благородных".

Как логическое последствие этого общего положения, жалованная грамота говорила, что дворянин, женясь на недворянке, сообщает свое звание ей и детям, и что дворянское достоинство неотъемлемо — что дворянин теряет его не иначе, как по суду за те преступления, за которые следует телесное наказание и лишение чести, и не иначе, как с конфирмацией государя. Раз дворянское звание в таком смысле неотъемлемо, то "Жалованная Грамота" признает, что дворянка, выйдя замуж за недворянина, не теряет своего звания, но не сообщает его ни мужу, ни детям. Дворянин, покамест он остается дворянином, не может быть подвергнут телесному наказанию или лишению чести без суда, должен быть судим равными себе и лично должен быть освобожден от всех податей. Таковы права дворянства, вытекающие из самого понятия благородства.

Екатерина утвердила также за дворянами все те права и преимущества, которые были им дарованы ее предшественниками; дворяне вольны служить и вольны просить об отставке, они имеют право вступать на службу к дружественным заграничным государям, но при нужде государства каждый дворянин по первому требованию самодержавной власти должен служить, не щадя ничего, даже живота своего.

Затем Екатерина подтвердила право дворян свободного распоряжения благоприобретенными имениями и установила, что наследственные имения не подлежат конфискации, а переходят к наследникам. Затем дворянам было даровано право торговать оптом плодами своей земли без платежа тех налогов, которые падали на купцов; открывать заводы, ярмарки и подлежать городовому праву, если бы они пожелали им воспользоваться. Исполняя желания дворян, "Грамота" подтвердила их права на недра земли. Кроме того, был снят с дворянских лесов целый ряд ограничений, которые лежали на них по указам Петра I, запрещавшего в целях сбережения мачтового леса рубить дубы и сосны известной величины. Помещичьи дома в деревнях освобождались от постоя.

Вняв желанию дворян составить особый "корпус", "Жалованная Грамота" предоставляла дворянам собираться в той губернии, где они жительство имеют, и составлять дворянские общества. Созывались дворяне генерал-губернатором через каждые 3 года для выборов разных должностных лиц и для выслушивания предложений и требовали генерал-губернатора и губернатора. На предложения генерал-губернатора дворяне имеют право чинить пристойные ответы о добре и пользе общественной. Но, кроме этого пассивного права, дворяне через депутатов имеют право подавать жалобы в Сенат и непосредственно государю, делать представления об общих государственных нуждах. Дворянство каждой губернии имеет право иметь свой дом, архив, свою печать, своего секретаря и своими добровольными вкладами составлять особую казну.

Желая если не замкнуть, то ясной чертой отделить дворянство от остальных классов, Екатерина разрешила дворянам иметь в каждом уезде свою родословную книгу и на предмет ведения ее выбирать одного депутата. Этот депутат вместе с предводителем дворянства должен иметь попечение о составлении и пополнении дворянской родословной книги. В нее должно записывать дворян, которые имеют недвижимость в уезде и могут доказать свое право на дворянское звание. Родословная книга должна была состоять из 6 частей. В первую часть вносятся действительные дворяне, то есть те, кто пожалован в дворяне благодаря гербу, печати и чей род существует более 100 лет. Во вторую часть заносятся те дворяне и их потомки, которые во Франции назывались "дворянством шпаги" (noblesse d'epde), то есть потомки обер-офицеров, возведенных в дворяне по "Табели о рангах" Петра I. Третья часть вмещает в себя те фамилии, которые во Франции назывались nobless de robe, то есть потомство чиновников, попавших в дворянство по "Табели о рангах" Петра Великого. В четвертую часть записывались иностранные дворянские роды, переехавшие на службу в Россию. Пятая часть обнимала собой титулованные дворянские роды — князей, графов, баронов; в шестую часть, самую почетную, попадали древние, самые благородные дворянские роды, которые вели свое родословное дерево с XVII и даже XVI столетия. Так удовлетворила Екатерина желание дворянства иметь в своей среде известную дифференциацию.

Все внесенные в родословную книгу получали право присутствовать на дворянских собраниях, а правом голоса пользовались лишь те, кто достиг 25-летнего возраста, имел свою деревню и дослужился до обер-офицерского чина; кто не удовлетворял этим условиям, тот мог только присутствовать, но ни активным, ни пассивным избирательным правом не пользовался. Эти ограничения существуют и до сих пор. Пассивным избирательным правом пользовались те, кто имел со своих деревень дохода не менее 100 руб.

"Жалованная Грамота дворянству" 1785 года была кульминационным пунктом, который завершил консолидацию и социально-политическое возвышение дворянства. Дворянство сделалось теперь свободным общественным классом, классом привилегированным, который обставлен рядом гарантий по отношению к верховной власти и ее представителям. В истории нашего гражданского развития "Жалованная Грамота дворянству" была первым шагом на пути раскрепощения личности, порабощенной государством, признания прав человека, права самоопределения независимо от распоряжений и усмотрений государственной власти. С этой точки зрения значение "Жалованной Грамоты дворянству" гораздо шире ее прямого назначения. Она являлась показателем нового направления русской общественности, будила надежду, что вслед за дарованием прав одному сословию будут даны права и другим сословиям русского общества.

11. "Жалованная Грамота городам" (1785 год)

Это тем более справедливо, что вместе с дворянами Екатерина дала жалованную грамоту и городам. Уже в своем Наказе Екатерина высказывала мысль, что в том государстве, где дворянство есть основание, необходимо учредить положение и о среднем роде людей, основанное на идее и сущности этого звания. В основе дворянского рода людей, рассуждала она, лежит добродетели и честность, а в основе среднего рода людей лежит добронравие и трудолюбие, с потерей которые теряются и права среднего рода людей. К этому роду людей Екатерина причисляет всех тех, "кои, не быв ни дворянином, ни хлебопашцем, упражняются в художествах, в науках, в мореплавании, в торговле и ремеслах", а также все те, "кои выходить будут, не быв дворянами, изо всех учрежденных правительством училищ и воспитательных домов". Высоко ценя дворянский род людей, Екатерина и за средним родом людей признавала важные государственные функции. За ними она признавала как бы коррелятив дворянству по действию на общественное благосостояние, и дарование прав одним она связывала с дарованием прав и другим. Эту мысль она проводила и д Наказе, согласно с нею поступала и на деле.

В один и тот же год, в один и тот же день, 21 апреля 1785 года, когда выдана была "Жалованная Грамота дворянству", Екатерина издала и знаменитое Городовое Положение.

Городовое Положение по содержанию разделяется на 3 отдела. В первом отделе содержится определение города как общественной единицы и юридического лица, обозначается состав горожан и совокупность общих их прав. Во втором отделе изображается внутренняя организация отдельных разрядов городского населения, то есть купцов, посадских людей, и перечисляются особые права каждого разряда. В третьем отделе описывается устройство городского самоуправления и его компетенция. В такой последовательности мы и будем рассматривать Городовое Положение.

По Положению Екатерины, каждый город есть юридическое лицо, которое пользуется имущественными правами. Вся земля, которая находится под городом, со всеми угодьями, лугами, лесами и т.п., составляет его вечное и нерушимое владение. Но в составе городской территории различаются частные владения горожан и общественные владения всего города. Всем жителям сохраняется их собственность. Хотя частные владения и ограничивают собственность города, но город является верховным собственником. Как естественное следствие из этого положения вытекает право города на наследование выморочных иму-ществ, находящихся в пределах его территории. Город имеет право на общественных землях строить мельницы, харчевни, гостиницы, трактиры, гостиные дворы и отдавать земли внаем. Город имеет право содержать свой особый дом. Каждый город строится по особому плану, получает свою печать и герб за подписанием руки императорского величества. В городе могут жить люди всяких сословий и занятий, но при всем том город рассматривается преимущественно как средоточие ремесел, рукоделия и торговли, и потому Городовое Положение дает целый ряд гарантирующих это правил. Всеми законными правами пользовались те, кто был приписан к городу, а иногородцы, не приписанные к городу, не могли промышлять городской торговлей. Допускалось, впрочем, одно исключение — в каждом городе бывала ярмарка и базарные дни, в которые уездные люди и могли свободно и беспрепятственно привозить и продавать свои товары; на ярмарки имели право приезжать и иногородние купцы, и продавать, и покупать товары, не платя городских налогов. В интересах правильного торга город должен иметь клейменые весы и меры, установить разборку и браковку товаров и во всем поступать по указаниям. Согласно основному взгляду на город как на сосредоточие торговли, рукоделия и ремесел, Городовое Положение под горожанами разумеет купцов, мещан, вообще "средний род людей", но сюда же оно относит и дворян, если они имеют в городе дома, сады, места или дворы. Дворяне, приписанные к городу, должны нести тягости наравне с мещанами, за исключением повинностей, непристойных для дворян; они не платят подушной подати, не ходят в наряды и не ставят рекрутов. Так как в городе живут не одни купцы и мелкие торговцы и ремесленники, то Екатерина дает и другое, более широкое определение городским обывателям. Городские обыватели — это те лица, "кои в том городе или старожилы, или родились, или поселились, или дома, или места, или землю имеют, кои в гильдии или цех записаны или службу городскую отправляли, или в оклад записаны, и по тому городу носят службу или тягость". А кто из отдельных лиц в частности относится к горожанам, — право определять это "Жалованная грамота" возлагает на местное городское общество.

В своем Большом Наказе Екатерина параллельно дворянству ставила и среднее сословие. Этот параллелизм идей отразился и на законодательстве Екатерины, и на ее отношении к городскому сословию. Екатерина старалась во всем провести параллель между дворянами и горожанами; так, например, городские обыватели приравнивались ею к уездным дворянам.

Через каждые 3 года граждане с позволения или по приказанию генерал-губернатора или губернатора собирались под председательством своего выборного городского головы для выборов или для выслушивания предложений губернатора. В это время они выбирали членов своих сословных судов — бургомистра, ратманов, заседателей и т. д. Активным и пассивным избирательным правом пользовались граждане, достигшие 25 лет (аналогия с "Дворянской Жалованной Грамотой") и обладающие имущественным цензом (вдвое меньшим, чем для дворян) в 50 руб. годового дохода с недвижимости. На предложения генерал-губернатора горожане обязаны давать пристойные ответы, "сходственные с узаконениями и общественным благом". Городские обыватели, как и дворяне, могут представлять губернатору о своих нуждах и пользах. Для своих общественных собраний горожане могут иметь особый дом, свою "архиву", а также свой герб, свою печать, своего писаря (у дворян — секретаря). Городскому обществу дозволяется своими вкладами составить казну и употреблять ее по общему согласию на общественный нужды.

Как и у дворянства, в каждом городском обществе ведется Городовая обывательская книга, в которую записываются обыватели города и их потомки. Для составления и ведения Городовой книги общество выбирает старост и депутатов, действующих под председательством городского головы. Эта Городовая книга делится, как и Дворянская родословная, на 6 частей. В первую часть (в дворянской книге записывались действительные дворяне) Городовой книги записываются настоящие городские обыватели, то есть те, кто имел в городе дома, места, дворы. Во вторую часть (в Дворянской — дети офицеров, noblesse d'epee) вносятся все лица, записанные в гильдии. В третью часть (в Дворянской — дети чиновников, noblesse de robe) Городовой книги записываются ремесленники и купцы, не внесенные в гильдии. Четвертая часть (в Дворянской — иностранные дворянские роды) обнимает собой иногородних и иностранных гостей, поселившихся в городе ради торговли или ремесла. В пятую часть (в Дворянской — титулованные дворяне) Городовой книги вносятся именитые граждане. Сюда относятся те горожане, которые отправляли службу по выборам и кончили ее с похвалой, ученые, имеющие аттестаты академий и университетов, архитекторы, живописцы, музыкосочинители с академическими дипломами и крупные капиталисты, объявившие за собой капитал свыше 50 000 руб., оптовые торговцы, торговавшие без лавок, амбаров и лабазов, судохозяева, банкиры и т. д. Шестая часть Городовой книги (Дворянская книга — старинные знатные роды) состояла из почтенных старожилов города, торговцев и ремесленников, не внесенных в другие книги.

Итак, городское общество было организовано на тех же самых началах, что и дворянское. "Городовое Положение" вполне аналогично с "Жалованной Грамотой дворянству". Аналогию можно подметить и в определении личных прав и привилегий горожан. Мещанское звание, как и дворянское, наследственно, — гласит Положение, оно передается жене и детям. Мещанин без суда не может быть лишен доброго имени, жизни и имения и судится мещанским судом. Своим благоприобретенным имением он может распоряжаться по своему усмотрению, а наследственным — по закону; мещанин может заводить по желанию торговлю и промыслы без особого на то разрешения. За обиду, учиненную мещанину словом, ему полагалось бесчестье, то есть денежный штраф, величина которого должна равняться количеству податей, платимых мещанином в год; за обиду его жены бесчестье полагалось вдвое больше, за обиду его мальчиков бесчестье вполовину, а за обиду девочек — в 4 раза больше. Таковы были общие права всех городовых обывателей, людей среднего рода, или мещан в широком смысле слова.

Затем были определены специальные частные права различных разрядов городских обывателей. Именитые граждане, купцы 1-й и 2-й гильдии, освобождались от телесных наказаний, а также от подушной подати; вместо поставки рекрутов они имели права вносить деньги. Именитые граждане имели право устраивать заводы, иметь загородные сады, дворы и пр., торговать оптом и в розницу внутри городов и в уездах. Посадским людям дано было право содержать дворы, лавки, торговать по мелочам, брать подряды и т.д. Иностранным гостям гарантировалось свободное отправление своей веры и право отъезда за границу, обусловленное только своевременным заявлением магистрату, уплатой долгов и трехлетней подати.

Таким образом, городовому сословию даются чуть ли не все те права, которые получили дворяне (кроме, главным образом, права иметь крепостных), но не в равной мере всем разрядам. Так, например, освобождены от телесных наказаний были только именитые граждане и купцы 1-й и 2-й гильдии, от подушной подати они же и еще купцы 3-й гильдии и т. д. "Жалованная Грамота городам" императрицы Екатерины II дала внутреннюю организацию отделенным разрядам городского населения — купцам, ремесленникам и посадским людям.

Во главе купеческой и посадской (то есть мещанской) организации стояли особые старшины, на обязанности которых было созывать собрания, вести соответственные части городской обывательской книги и т.д.

Но надо сказать, что Екатерина мельком затронула купеческую и посадскую организацию, а с особой заботливостью и вниманием остановилась на организации ремесленных цехов, и поэтому ее "Городовое Положение" вышло чем-то странным, так кар; большая часть статей относится к организации цехов. Это объясняется тем, что "Городовое Положение" было опубликовано не в отделанном виде, а скорее представляло собой черновой набросок. Ввиду того, что в курсах русской истории приходится очень редко останавливаться на организации ремесленного класса, я более подробно изложу вам ту часть "Жалованной Грамоты", которая касалась ремесленников.

По "Положению" Екатерины, во всех городах, в которых было более 5 мастеров известной специальности, должны были учреждаться ремесленные управы. Разделение цехов по специальностям производилось городовым магистратом или городской ратушей. Каждый цех получал от магистрата "ремесленное положение", свой значок, цеховую печать, а также весы, меры, пробу и пр. предметы, которое употреблялись при ремесленной экспертизе. Все эти принадлежности вместе с цеховой казной хранились там, где предполагались собрания цеха. Все мастера, записанные в данный цех, собирались ежегодно для выбора цехового или управного старшины и двух товарищей. Управный старшина являлся главой внутреннего управления цехом; он заседал в городской думе и представлял сведения о нуждах цеха; к нему же подавались жалобы на ремесленников. Цеховой старшина должен был следить, чтобы мастера работали чисто и добросовестно и чтобы изготовляемые ими продукты соответствовали определенному весу и общим предписаниям касательно того или иного дела. В случае жалобы на недобросовестное исполнение заказа он должен был производить экспертизу и чинить взыскание с виновного, причем не только в пользу потерпевшего, но и в пользу цеховой казны. Затем рассматривал жалобы на неумеренно запрашиваемые цепы и на неисправное выполнение заказов. Кроме того, цеховой старшина разбирал исковые дела на сумму не свыше 25 руб. Он же с товарищами заведовал цеховой казной, которая составлялась из добровольных взносов мастеров и из штрафных денег. Расходовать ремесленную казну управный старшина мог только с согласия цеха; каждый месяц собрание цеха определяло ссуды заболевшим или обнищавшим ремесленникам.

В непосредственном ведении управного старшины и его товарищей наводились ремесленники или мастеровые, которым позволялось иметь учеников. Ученики отдавались для обучения мастеру на срок от трех до пяти лет, причем условия приема записывались в особую книгу у управного старшины в присутствии двух свидетелей. При записи с родителей ученика брали в ремесленную казну взнос не свыше 5 руб. Ученики должны были быть послушными, прилежными, верными и почтительными к хозяевам, а мастер должен был обходиться с ними кротко, справедливо и человеколюбиво, без причины не наказывать учеников и охотно учить их своему мастерству; на суровое обращение мастера можно было жаловаться управному старшине, который имел право подвергнуть его штрафу в пользу ремесленной казны. Мастер не должен был прогонять учеников, а если для этого были законные причины, должен сообщить о них старшине и его товарищам. По окончании срока ученья мастер выдавал ученику свидетельство на звание подмастерья, с которым последний мог или остаться у своего хозяина, или поступить к другому мастеру. Ранее договорного срока ни мастер не мог прогнать ученика, ни ученик уйти от мастера.

Для того чтобы уничтожить конкуренцию между мастерами, "Ремесленное Положение" устанавливало, что плата подмастерьям ке может быть индивидуальной, а определяется ремесленным сходом. Подмастерье, прослуживший не менее трех лет, мог стать мастером, для чего должен был представить управному старшине удостоверение от своего мастера о знании ремесла и образчик своей работы. Для оценки этого образца управный старшина и его товарищи приглашали трех младших мастеров. Эти три мастера оценивали работу, а затем ищущему звания мастера давали "урок", производили экзамен в звании ремесла. Если урок был выполнен надлежащим образом, подмастерье делался мастером и получал аттестат на право производства самостоятельных ремесленных работ.

Конечно, между подмастерьями и учениками с одной стороны и мастерами — с другой могли происходить всяческие недоразумения. Эти недоразумения решались в цеховой управе, в присутствии представителей от подмастерьев — для гарантии полной справедливости.

Такова была внутренняя организация цехов, которую создало "Городовое Положение" Екатерины II. Эта организация оказалась очень живучей, и в несколько измененном виде действует и по сие время, причем последующее законодательство представляет, пожалуй, шаг назад.

Нелишне отметить, как законодательство Екатерины регулировало рабочее время. Оно устанавливает для ремесленников 6 рабочих дней в неделю; в воскресенья и праздничные дни работ не было. Работы начинались с 6 часов утра и продолжались до 6 часов вечера, исключая полчаса на завтрак и полтора часа на обед. Таким образом, "Положение" устанавливало 10-часовой рабочий день. За прогулы "Положение" определяет взыскивать с гуляк пеню. Пеня по "Положению" назначается даже за прогул ночи, так как это ослабляет работоспособность ремесленника на будущий день.

Все цехи города ежегодно собирались вместе и выбирали ремесленного голову, который утверждался городским магистратом. Этот ремесленный голова заседал в шестигласной Думе и докладывал там "о нуждах и недостатках" цехов. Кроме того, ремесленный голова разрешал все столкновения между цехами, которые могли возникнуть у них из-за вторжения в чужую специальность. В состав его юрисдикции входили и споры между должностными лицами и членами одного и того же цеха. Без дозволения ремесленного головы никого нельзя было выгнать из цеха. Он также приводил к присяге управного старшину и его товарищей.

Мастерам-иноверцам разрешалось свободно строить церкви; католики и католическое духовенство подчинялись могилевскому епископу, а лица Аугсбургского вероисповедания подчинялись консисториям, которые учреждены были по губернским городам и состояли из духовных и светских заседателей. Консисториям предоставлено было право блюсти церковный порядок и учреждать школы для подготовки пасторов. Гражданские права иноземных гостей обеспечивались тем, что там, где их было 500 и более иностранцев, им разрешалось к наличному числу бургомистров и ратманов из русских людей прибавлять одного своего и вести делопроизводство на русском и иностранном языках; это же правило применялось и к цехам.

Такова была внутренняя организация отдельных разрядов городского населения. Но, кроме частных организаций, была общая городская организация, объединявшая всех членов городского общества в самоуправлении.

До Екатерины управление городами находилось в руках магистратов и ратуш. Хотя это и были выборные сословные учреждения, но по роду и значению своей деятельности были скорее органами государственной власти, чем органами местного самоуправления. Ведь главной обязанностью магистратов и ратуш был суд над горожанами и раскладка податей и повинностей, налагавшихся центральным правительством. Эти учреждения, несмотря на иностранные названия, были прямыми продолжателями старых посадских органов московского государства. Правда, на магистрате лежали заботы о внешнем благочинии и о внутреннем благоустройстве, но эти полицейские функции не получили развития. Прежде всего, полиция благочиния находилась в ведении особого должностного лица — полицмейстера в больших городах и городничего в более мелких. Полиция благоустройства и благосостояния (постройка школ, сиротских домов, госпиталей) оставалась большей частью на бумаге, была литературным украшением магистратских регламентов; когда же некоторые города на самом деле стали заводить школы, то их деятельность сузилась и стала заключаться только в доставлении денег, а действительное заведование перешло в руки государственной власти. Таким образом, и петровские магистраты и ратуши не были органами городского самоуправления, а скорее местными исполнительными органами центральной власти.

Екатерина и задумала изменить этот порядок и создать такое учреждение, которое главным образом радело бы о пользах и нуждах города, не было бы органом государственной власти, а было бы органом городского самоуправления в собственном смысле. Не отнимая от магистрата административных и судебных функций, не лишая их сословного характера, Екатерина рядом с ним и в подчиненном отношении учредила городскую Думу, причем Дума стала каким-то вспомогательным органом.

Городская общая Дума состояла из городского головы и из гласных от каждого из 6 разрядов городского населения; при этом гласные от одного разряда составляли в общем собрании один голос, то есть все вопросы предварительно должны были обсуждаться в пределах каждого сословия, а затем уже их решение представлялось одним голосом при общем решении. Эти гласные выбирались следующим образом; т. к. настоящих городских обывателей было много, то они выбирали по одному гласному от каждой части города; гильдии выбирали по одному гласному от каждой гильдии, цехи по одному гласному от каждого цеха, иностранные и иногородние гости выбирали по одному от каждого народа, именитые граждане по одному человеку от каждого звания, если в этом звании не менее 5 человек; посадские люди выбирали по гласному от каждой части города.

Общая городская Дума собиралась раз в три года, а, кроме того, могли происходить экстренные собрания, когда того требовали дела. Заседания происходили в доме городского общества.

Для ведения текущих дел городская Дума избирала из своей среды шестигласную Думу, в состав которой входило по одному гласному от каждого разряда населения, всего 6 гласных, под председательством городского головы (это учреждение и соответствует нынешней городской управе).

Что касается ведомства городской Думы, то по "Городовому Положению" оно было определено так: Дума должна была "доставлять жителям города нужное пособие к их прокормлению и содержанию", то есть на Думу возлагалось прежде всего попечение о народном продовольствии. Затем она должна была заботиться об охране города от ссор и тяжб с соседними городами и селениями, а также хранить мир и согласие между жителями города, поощрять привоз в город и продажу всего того, что может служить к благу и выгодам жителей, наблюдать за прочностью городских зданий, заботиться о постройке и хорошем содержании пристаней, площадей, амбаров и т.п., о приращении доходов на пользу города, разрушать недоумения по ремеслам и гильдиям и наблюдать, чтобы "Городовое Положение" и "Ремесленное Положение" были повсюду точно соблюдаемы (последние функции были приписаны и магистрату; как разрешить возникающее недоумение, сказать трудно. "Городовое Положение" вообще часто дает пищу для недоумений и вопросов). Городской Думе строго запрещалось вмешиваться в судебные дела между жителями города, решение которых предоставлено было особым судебным учреждениям. Городской магистрат должен был выполнять все законные требования городской Думы.

Возлагая на городскую Думу такие широкие обязанности, "Городовое положение" должно было позаботиться и о материальных средствах, которые давали бы ей возможность выполнять свои функции. Городская Дума получала: 1) 2% таможенных сборов с привозных товаров (в тех городах, где были таможни, преимущественно портовых), 2) 1% с доходов от казенной продажи питья, 3) арендную плату с городских имушеств и угодий (у города могли быть мельницы, лавки, ряды и т.п.), 4) штрафные деньги с местных жителей (которые поступали в Приказ общественного призрения и шли на содержание школ, больниц и т.п.), и, наконец, 5) все выморочные имущества отходили к городу. Эти доводы шли на содержание магистрата и других должностных лиц, затем на содержание городской школы и различных учреждений ведомства Приказа общественного призрения, на постройку и ремонт городских зданий и т.п. Ни на что иное городская Дума не имела права расходовать свои средства. Если по городу предстоял какой-либо расход, то Дума должна представить о нем губернатору и ждать его разрешения. Губернатору же должны представляться отчеты о доходах и расходах города. Это были старые пережитки административной опеки.

не будем касаться вопроса о том, в какой мере все эти предложения Екатерины вошли в жизнь, но можно заранее сказать, что не они могли осуществиться. Задача будущего исследователя — проследить момент проведения в жизнь "Городового Положения".

Как бы то ни было, надо сказать, что "Городовое Положение" Екатерины является провозвестником развития общественного самоуправления в современном смысле этого слова. Впервые на Руси создавалась такая организация, в которую входили все классы общества. Ранее общественные органы были созданы для удовлетворения казенных интересов, для платежа государственных податей, несения государственных повинностей, для наилучшего отправления правосудия и т.д.; интересы общества были налицо и ранее, но они имелись в виду лишь постольку, поскольку это было в интересах государства; в "Городовом Положении" Екатерина впервые отступила от старых начал самоуправления и создала всесословное городское общество, которое заботилось о городе как о торгово-промышленном и культурном центре. "Городовое Положение" Екатерины является начальным звеном в цепи тех учреждений, которые создала новая русская история. При рассмотрении "Городового Положения" естественным является вопрос: в какой мере Екатерина в данном случае находилась в зависимости от указаний, шедших от общества? Тут заранее надо сказать, что при начертании "Городового Положения" Екатерина действовала более самостоятельно, чем при издании "Жалованной Грамоты дворянству". Я только что говорил, что Екатерина объединила в городе все сословия без исключения, в том числе и дворян: а наказы от городов предлагали объединить "по старине" только один торговый класс, "купеческим правом должны пользоваться только купцы" — вот основное требование торгово-промышленного класса. Тенденция сделать город купеческим и мещанским живет еще до сих пор, а тогда проявлялась с особенной силой. Как и дворяне, купцы желали замкнуться и поэтому предлагали, чтобы купцам и цеховым был запрещен выход в другие чины, чтобы купеческие вдовы и дочери выходили замуж за людей других сословий не иначе как продав свою недвижимость (дома, лавки и т.п.), и чтобы право заниматься торговлей, ремеслом и промыслами было предоставлено лишь купцам и ремесленникам. Екатерина не исполнила ничего из этих пожеланий. Наказы предлагали организовать и городское управление на чисто сословных началах. По мнению наказов, во главе управления должны были стоять магистрат и ратуша, сплошь состоявшие из купцов. Только два столичных наказа (от Москвы и Петербурга) предлагали, чтобы 1/3 ратманов избиралась из дворян, живущих в городе. Административная компетенция магистрата, по наказам, должна была простираться на все население, в городе должны были господствовать купцы. Екатерина оставила сословный суд, а все остальное передала в ведение всесословной Думы.

Но было бы ошибкой думать, что Екатерина ни в чем не послушалась купцов и мещан. Все наказы просили отвести для городов выгоны, сенные покосы, леса и пахотные земли. Екатерина пошла навстречу этим просьбам, и в своей "Грамоте" утвердила права собственности городов на просимые ими угодья, отведенные по межевой инструкции. Наказы хлопочут об отмене телесного наказания для купцов: Екатерина удовлетворила до известной степени и это желание, освободив от телесного наказания именитых граждан и купцов 1-й и 2-й гильдии: остальным было гарантировано, что они не могут потерять имения иначе, как по суду. Наказы просили освободить горожан от казенных служб и от постойной, почтовой и других повинностей, а рекрутскую повинность просили заменить денежной. И в этом случае Екатерина пошла навстречу желаниям горожан: именитые граждане и купцы 1-й и 2-й гильдии были освобождены от личных служб и посылок, от командировок в казначейство для счета денег, для сбора кабацких денег и т.п. "Жалованная Грамота" освобождала дома некоторых граждан от постойной повинности, а для купцов рекрутскую повинность заменила денежной.

В различных городских наказах встречались требования организации цехов. Например, Ярославский наказ просил, чтобы заниматься ремеслом позволено было исключительно в цехах. Екатерина с особенной полнотой и обстоятельностью в своей "Жалованной Грамоте" удовлетворила это желание. Наказы требовали также устройства ярмарок, банков и банкирских контор. 26-я статья "Жалованной Грамоты" гласит: "учредить в городе одну ярмарку или более, смотря по обстоятельствам и потребности, и для сего определить время и отвести место, куда иногородние люди могут свои товары привозить и продавать их, а непроданные свободно увозить за город". 158-я статья позволяла горожанам из остатков капитала устраивать банки.

Итак, даже в свободно составленное Екатериной "Городовое Положение" вошло много пожеланий, выраженных в Комиссии для сочинения проекта нового Уложения. И в данном случае деятельность комиссии не прошла бесследно, хотя Екатерина воспользовалась ее указаниями и не в таком размере, как для "Губернских учреждений" 1775 года и для "Жалованной Грамоты дворянству" 1785 года.

12. Крестьянский вопрос в царствование Екатерины II

Одновременно с жалованными грамотами дворянству и городам императрица Екатерина имела в виду выдать жалованную грамоту крестьянскому сословию, разумея под ним свободных государственных крестьян. Но это намерение императрицы не было осуществлено, как не было осуществлено и другое ее намерение, более радикальное, — намерение уничтожить крепостное право. Вопрос о крепостном праве встал на очередь в царствование Екатерины II и подвергся разностороннему обсуждению и критике; было высказано много способов уничтожения крепостного права. Некоторые из них были осуществлены, но только в царствование Александра II, а во второй половине XVIII века вопрос об уничтожении крепостного права так и остался в стадии обсуждения. На этом вопросе я и остановлю ваше внимание.

Прежде всего, необходимо ясно себе представить, каково было положение владельческих крестьян к моменту вступления на престол императрицы Екатерины II.

ВЛАДЕЛЬЧЕСКИЕ КРЕСТЬЯНЕ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVII ВЕКА

В нашей исторической литературе раньше утверждали, что крепостное право обязано своим происхождением XVIII веку, но более внимательные изыскания последнего времени выяснили, что крепостное право в основных чертах было продуктом московской истории, что уже во второй половине XVII века были налицо все элементы, из которых слагается понятие крепостного права. Уже к концу XVII века крестьяне приравнялись к холопам, за редкими исключениями они потеряли свою свободу и были крепостными людьми. Но если крестьяне потеряли личную свободу, владельцы пользовались правом переводить крестьян из одного имения в другое, продавать их, дарить и менять. Продажа крестьян в начале XVIII века практиковалась в таких громадных размерах, что возмущала Петра, которого никоим образом нельзя заподозрить в сентиментальности. "Обычай есть в России, — гласил указ 1721 года, — что крестьян продают, как скотов, чего во всем свете не водится". Ни имущественные, ни личные права крестьян не были ограждены законом; никакой закон не обязывал помещиков наделять своих крестьян участками земли, и хотя крестьяне владели пахотными жеребьями, но помещик мог распоряжаться крестьянскими наделами по своему усмотрению.

Платежи и повинности крестьян в пользу помещиков регулировались исключительно обычаем и доброй волей землевладельцев. Крестьяне фактически владели и распоряжались движимым имуществом, входили в известные обязательства, которые защищались законом, но наряду с этим закон признавал право владения на это движимое имущество за помещиками (если имение помещика продавалось с торгов и вырученная сумма не покрывала долгов, продавали имущество крестьян). В области личных прав крестьян необходимо отметить вмешательство помещичьей власти в их семейную жизнь. Помещики женили и выдавали замуж своих крепостных, руководясь соображениями заводчиков рысистых лошадей и породистых овец. Помещики судили своих крестьян и наказывали их по своему усмотрению. На боярском дворе уже в XVII веке появились тюрьмы, батоги, кандалы и кнут. Закон предписывал, чтобы помещики не убивали своих крестьян, но не определял взыскания за нарушение предписания. Значит, все те черты, которые характеризуют крепостное право, были налицо в конце XVII века.

ВЛАДЕЛЬЧЕСКИЕ КРЕСТЬЯНЕ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII ВЕКА

Все эти права помещиков над крепостными, все ограничения личных и имущественных прав владельческих крестьян в первой половине XVIII века еще более выявились и определились. Первая половина XVIII века является только простым продолжением процесса второй половины XVII века. Торговля крестьянами в розницу все более и более развивалась. Петр предпринял было меры к уничтожению этого зла, запретив продавать крепостных в одиночку, а не целыми селениями, но это так и осталось распоряжением, не войдя в жизнь. Зато другим распоряжением Петр содействовал развитию работорговли. В 1717 и 1720 годах он позволил людям всяких чинов, кроме шляхетства, покупать людей для поставки вместо себя в рекруты. Естественно, что бедные помещики с нетерпением дожидались времени, когда подрастет — какой-нибудь молодец, чтобы продать его купцу для поставки в рекруты. По части обеспечения крестьянского имущества законодательство первой половины XVIII века не выработало решительно никаких конкретных норм, предоставляя и тут дело обычаю и доброй воле землевладельцев. Закон только требовал, чтобы помещики кормили своих крестьян в голодные годы, не допускали их до нищеты и не отпускали на волю бедных, больных, увечных и старых. Но и это не исполнялось помещиками, а местные власти нисколько не склонны были обращать на это внимание. Закон Петра рекомендовал отдавать в опеку тех помещиков, которые бесчеловечно обращаются со своими крепостными; но ведь отдача в опеку зависела от местных властей, а местные власти, связанные родством и сословными интересами с помещиками, не могли действовать по точному смыслу закона. Таким образом, все благие пожелания правительства оставались только на бумаге. Крестьянские платежи и повинности в первой половине XVIII века по мере развития роскоши помещичьей жизни все более и более увеличивались, и крестьянская нужда все более и более возрастала. Само правительство в одном из своих указов жаловалось, что работа крепостных крестьян на помещиков отнимает у них все время, так что они не могут платить податей и добывать себе пропитание. О том же самом свидетельствуют и иностранцы. Леди Рондо, под впечатлением поездки из Петербурга в Москву, сообщала, что она встретила народ очень учтивый, но вследствие непомерной работы и бедности потерявший образ человеческий.

В первой половине XVIII века все больше и больше утверждалось воззрение, что крепостной труд и его плоды — собственность помещиков, обложенная налогом в пользу государства. В силу этого взгляда целый ряд указов ограничил право крестьян в области труда и промышленности. Указом 1717 года крестьяне лишены были права уходить на промыслы без разрешения помещика; указ 1731 года запретил крестьянам вступать в откупа; указ 1761 года запретил крестьянам обязываться векселями и заемными письмами. Дело дошло даже до того, что при восшествии на престол Елизаветы крепостные крестьяне не были допущены к присяге, чем признано было, что они не государственные подданные, а состоят в подданстве у помещиков, которые являются непосредственными их господами. Власть помещиков над крепостными была более власти самого государства, так как простиралась даже в сферу семейных отношений. Помещики разделяли родителей с детьми, устраивали по своему усмотрению браки, при выходе замуж за пределы вотчины требовали выводные или отпускные грамоты, а за выведенную невесту взимали плату от 10 до 20 руб. Как и в XVII веке, помещики судили своих крепостных крестьян и наказывали их по собственному усмотрению, доходя иногда до ужасающих примеров жестокости. В этом отношении темную память оставила по себе известная Салтычиха, которая замучила до смерти около 100 человек, преимущественно женщин — за плохую стирку белья. К обычным наказаниям — битью кнутом, батогами и розгами — в XVIII веке присоединилось еще право помещиков ссылать крепостных в Сибирь. Указом 1760 года помещикам было предоставлено право ссылать своих крестьян с семействами в зачет рекрутов в Сибирь, "понеже в Сибирской губернии к поселению удобные места имеются". Вот общий очерк положения крестьян в первой половине XVIII века, их состояние в момент вступления на престол императрицы Екатерины II.

ВЗГЛЯДЫ ЕКАТЕРИНЫ НА КРЕСТЬЯНСКИЙ ВОПРОС И ЕЕ ПОЛИТИКА В ПЕРВЫЕ ГОДЫ ПО ВСТУПЛЕНИИ НА ПРЕСТОЛ

Как ни тяжело было положение крестьян, однако до Екатерины II, если не считать мечты Голицына, совершенно не возникало вопроса об отмене крепостного права. Пока существовала обязательная служба дворян, крепостное право оправдывалось в глазах правительства и дворянства и даже самих крестьян. Помещики были царскими слугами, и крестьяне обязаны были их содержать.

Вопрос о законности существования крепостного права выдвинут был во второй половине XVIII века. Он встал на очередь, как по внутренним побуждениям либеральной государыни, так и по требованиям жизни.

Еще в бытность великой княгиней, как видно из заметок, Екатерина думала об отмене крепостного права. Она писала: "Противно христианской вере и справедливости делать невольниками людей; они все родились свободными". Уже в то время Екатерина прониклась философской идеей естественного права, которую исповедовала французская просветительная литература XVIII века. Она думала, что можно постепенно уничтожить крепостное право, и мечтала в этих целях издать закон, который определял бы, что при передаче имения из одних рук в другие крестьяне освобождались от крепостной зависимости. Таким путем она надеялась уничтожить крепостное право в 100 лет.

Действительность заставила Екатерину идти другим путем. Манифестом 18 февраля 1762 года ее супруг, Петр III, освободил дворян от обязательной службы. Логика вещей требовала упразднить крепостное право и дать жалованную грамоту крестьянству. И действительно, после 18 февраля 1762 года крестьяне и для себя стали ждать такого манифеста, а когда их ожидания не оправдались, среди них появились слухи, что помещики скрыли от крестьян этот государев манифест; крестьяне стали волноваться. Волнения произошли в Тверском и Клинском уездах. Тогда Петр III 19 июня издал манифест, в котором опровергал "ложно рассеиваемые от непотребных людей слухи" и заявлял, что он "намерен помещиков в их владении нерушимо сохранять, а крестьян в должном повиновении им содержать".

Через 10 дней после этого манифеста вступила на престол Екатерина II, и вступила революционным путем, при помощи гвардии, то есть высшего слоя дворянства. Что же ей оставалось делать в таких условиях, как не подтвердить только манифест своего супруга? И действительно, через 3-4 дня после своего восшествия на престол (3 июня) Екатерина подтвердила манифест 19 июня.

Между тем волнения крестьян все продолжались; они увеличились и охватили целый ряд уездов черноземных губерний и в меньшей степени — северных; Каширский, Тульский, Епифанский уезды Тульской губернии, Волоколамский уезд, Галицкий — Костромской губернии и другие. Екатерина ответила на крестьянские волнения карательной экспедицией князей Вяземского и Бибикова, а затем 8 октября издала новый указ "о пребывании крестьян под властью помещиков". Этот указ велено было читать в церквах по всем воскресным и праздничным дням. Под впечатлением крестьянских волнений Екатерина вскоре же по вступлении на престол, в 1765 году, издала указ, которым предоставила помещикам право ссылать своих крепостных на каторгу "за предерзостное состояние" на какое угодно время, с правом брать их обратно. Так, следовательно, крепостное право не только не было отменено, но было подтверждено и словом и делом и даже расширено в своем объеме. Елизавета предоставила помещикам право ссылать своих крестьян в Сибирь на поселение, а Екатерина позволила отправлять их на каторжные работы. Помимо этого указа, характерен еще указ 1767 года, которым запрещено было владельческим крестьянам подавать жалобы на Высочайшее имя, под страхом ссылки в Нерчинск на каторжные работы. Этот указ был ответом на ту массу челобитных, которые были поданы Екатерине во время ее путешествия по России.

Но было бы ошибкой думать, что изданием этих указов Екатерина ограничилась в разрешении поставленного ей жизнью крестьянского вопроса. Эти указы были изданы благодаря сложившимся обстоятельствам, по требованию минуты, но Екатерина не отступила еще от своего прежнего воззрения, не перестала думать об изменении положения крестьян, она только дала своим планам другое направление. Суровая русская действительность показывала ей, что нельзя задаваться планом об освобождении крестьян, а можно только думать об улучшении их положения, об ограждении их от произвола и насилия владельцев. Другими словами, вопрос об эмансипации крестьян у Екатерины заменился вопросом об улучшении их положения. В сущности, и в XIX веке крестьянский вопрос прошел такой же путь; ведь и тогда был поставлен вопрос только об улучшении быта помещичьих крестьян, но результаты в том и другом случае получились различные, так как за 100 лет жизнь многому научила и многое показала.

Как же Екатерина приступила к разрешению крестьянского вопроса? Она следовала двумя путями; во первых, вызвала общественное обсуждение этого вопроса и, во вторых, поставила этот вопрос в комиссии для составления нового Уложения, наметив в своем наказе основания для его решения.

ОБСУЖДЕНИЕ КРЕСТЬЯНСКОГО ВОПРОСА В ВОЛЬНОМ ЭКОНОМИЧЕСКОМ ОБЩЕСТВЕ

В конце 1765 года Екатерина обратилась в недавно открытое Вольное экономическое общество с письмом, в котором говорила, что "многие разумные авторы поставляют и самые опыты доказывают, что не может быть там ни искусного рукоделия, ни твердо основанной торговли там, где земледелие в уничижении или нерачительно производится, что земледельчество не может процветать там, где земледелец не имеет ничего собственного. Поставляя сии правила за неоспоримые, — продолжала императрица, — осталось мне просить вас решить, в чем состоит или состоять должно для твердого распространения земледельчества имение и наследие хлебопашцев?" Из этого рассуждения видно, что Екатерина хорошо была знакома с сочинениями физиократов, которые источником народного благосостояния считали земледелие. Земледелие — основной промысел народа, от которого зависит и фабрично-заводская, и торговая промышленность, но земледелие не может процветать там, где земледелец не имеет собственности. Екатерина и спрашивала Вольное экономическое общество, в чем должна состоять эта собственность.

Письмо Екатерины было подписано только двумя буквами — И. Е. (Императрица Екатерина), а потому Общество, думая, что это дело какого-либо досужего человека, не обратило на него никакого внимания и вспомнило о нем только по получении второго письма, когда это неизвестное И. Е., кроме того, прислало ящик с сотней червонцев и просило употребить присланные деньги на премию за лучшее сочинение, написанное на тему: "в чем состоит собственность земледельца, в земле ли его, которую он обрабатывает, или в движимости, и какое он право на то или другое для пользы общенародной иметь может". Такая тема для нас теперь совершенно бессмысленна, но тогда она имела смысл, если под земледельцами понимать тогдашних крестьян. Вольное экономическое общество и поняло эту тему в таком именно смысле. Исполняя волю жертвователя, Общество, обещая награду в 100 червонцев и медаль в 25 червонцев, объявило на соискание премии сочинение на такую тему: "что полезнее для общества, — чтоб крестьянин имел в собственности землю или только движимое имение, и сколь далеко его права на то или другое имение простираться должны?"

Екатерина имела слабость порисоваться и прислала письмо в Вольное экономическое общество, на этот раз подписанное полным именем, в котором говорила, что, узнав о полезном начинании неизвестного автора, она посылает 1000 червонцев и просит увеличить награды за сочинения.

Предлагая Вольному экономическому обществу вопрос о крестьянской собственности на имущество, Екатерина желала получить только детали, подробности, а самый вопрос принципиально был уже ею решен в положительном смысле. В то время как раз Екатерина составляла Наказ, в котором сделала некоторые замечания относительно крепостного права, В нем Екатерина писала, что "законы могут учредить нечто полезное для собственного рабов имущества". Между прочим, в Наказе Екатерина доказывала необходимость для земледельца иметь свою собственную землю, и доказывала тем, что не может земледелие процветать там, где земледелец лишен собственности, "Сие основано на правиле весьма простом: всякий человек имеет более попечения о своем собственном, нежели о том, чего опасаться может, что другой у него отымет", В первоначальной редакции Наказа необходимость гарантировать крестьянам их имущественные права мотивировалась тем, что им нужно накопить известный достаток для выкупа себя; цену выкупа Екатерина полагала определить законом. Приближенные Екатерины, кар: вы знаете, вычеркнули из Наказа все те места, в которых говорилось о возможности ослабления или отмены крепостного права, и с высоты политической и философской мысли Екатерине пришлось сойти на низы русской действительности, над которой она и стала работать, Екатерина считала своей обязанностью издать гражданские законы, регулирующие русское крепостное право. "Русское крепостное, право, — писала она, — есть смешение покорности личной с покорностью существенной, то есть холопства с крепостным правом: сие смешение опасно, и надлежит, чтобы законы предотвратили его". Кроме законов о собственности крестьян, Екатерина предполагала издать законы, регулирующие помещичьи поборы с крепостных. "Кажется, — писала она, — что невозможным способом увеличивают хозяева свои доходы, облагая оброком своих крестьян по рублю, по 2, по 3 и даже по 5 с души, несмотря на то, как достаются сии деньги. Вельми было бы нужно предписать, чтобы оброк полагался сообразно с земледелием". Затем в Наказе Екатерина возмущается таким проявлением помещичьей власти, как обычай помещиков насильно женить своих "подданных". "Петр велел отдавать под опеку не только безумных, но и мучающих своих подданных, — писала Екатерина, — по первой статье сего указа чинится исполнение, а последняя для чего без действа осталася, неизвестно".

Имея такие взгляды на крепостное право, Екатерина и предложила высказаться по этому вопросу специалистам и депутатам комиссии. От первых она ожидала теоретических рассуждений, а от вторых — практических законов, охраняющих крестьян от помещичьего произвола.

Теперь нам и предстоит рассмотреть ответы тех и других на вопросы государыни.

К 22 апреля 1766 года Вольное экономическое общество получило 162 трактата, из которых 7 было на русском языке, 129 — на немецком, 21 — на французском, 3 — на латинском, 1 — на голландском и 1 — на шведском языке. Сочинения поступали со всех концов Европы — из Германии, Франции, Италии и Польши. По мере поступления сочинения прочитывались особыми комиссиями, а одобренные выслушивались в Общем собрании. Лучшие из них поступали в конкурс. Таких лучших сочинений одобрено было 15. Для выбора из них был организован особый комитет. Этот комитет, рассмотрев представленные работы, присудил премию сочинению под девизом "in favorem omnia jura clamat, mais est modus in rebus" (в пользу свободы вопиют все права, но есть мера всему). Автором этого сочинения оказался Беарде-де-Лабей (Beard'e de l'Abауе), доктор прав в Аахене. Что касается остальных сочинений, то четырем из них — сочинению русского радикала Поленова, гальберштадского каноника Вёлльнера, лифляндца Мека и француза Граслена, дано было одобрение. Премированные и одобренные сочинения решено было напечатать, за исключением сочинения Поленова, которое содержало "многие сверх меры сильные и по здешнему состоянию неприличные выражения".

СОЧИНЕНИЕ БЕАРДЕ-ДЕ-ЛАБЕЯ

Рассмотрение ответов мы начнем с сочинения Беарде-де-Лабея.

"Крестьяне, — начинает автор, — корни, основание всего государства. Крестьяне уже тем приносят пользу государству, что главным образом благодаря им увеличивается народонаселение; поэтому крестьянин должен иметь неотъемлемую собственность, чтобы он не опасался, что детям его придется голодать, а, следовательно, и размножался бы охотно. Но, прежде чем давать крестьянину собственность, необходимо сделать его лично свободным; вся вселенная требует от господ, чтобы они освободили своих крестьян. Повсюду богатство и могущество государства есть прямое следствие свободы и благосостояния крестьян. Самое лучшее средства поощрить трудолюбие крестьян — это сделать их собственниками земли, которую они обрабатывают. Иметь только движимую собственность — значит не иметь почти никакой". Вот общие рассуждения Беарде-де-Лабея.

Но недаром к первой либеральной части своего девиза — "В пользу свободы вопиют все права" — автор прибавил: "но есть мера всему". Автор во второй половине своего труда предостерегает от вредной поспешности проведения реформ: опасно спустить с цепи медведя, не приручив его. Есть еще и другая опасность; Беарде-де-Лабей думает, что крестьяне после освобождения предадутся праздности и будут погибать от голода, как было с вольноотпущенными неграми в Америке. Интересно, что все эти рассуждения повторялись и впоследствии, и последние перепевы этих рассуждений раздавались в комиссиях, действовавших при освобождении крестьян. Этот факт доказывает, как туго работала общественная мысль. "Прежде чем даровать крестьянам право собственности, — писал Беарде-де-Лабей, — надо приготовить рабов к восприятию свободы; надо приучить их дорожить свободой, а для этого надо дать им образование". Право собственности Беарде-де-Лабей рекомендует давать исподволь, как награду за усердие и трудолюбие. "Давайте крестьянину собственность и свободу, — говорит он, — только, так сказать, по мелочам. Устройте отличие между рабами; пусть усердие, заслуги будут вознаграждены. Дайте сначала право иметь только движимое имущество, а потом уже и недвижимое. Когда же умы будут достаточно подготовлены, можно будет разорвать цепи рабства".

Дальше либеральный автор трактата старается убедить помещиков, что освобождение крестьян будет для них выгодно. Доходы их возрастут, получение их сделается вернее, а, кроме того, им не надо будет хлопотать по хозяйству. "А для этого, — пишет Беарде-де-Лабей, — давайте крестьянину собственность, чтобы он мог себя считать господином маленького владения; вы можете тогда с полной безопасностью доверять ему ваши фермы. Вам нечего будет опасаться, что вы не получите арендной платы: его маленький клочок земли или, лучше сказать, привязанность, которую он будет иметь к своему новому имению, послужит вам порукой. Таким образом, богатые, осчастливив крестьян, увеличат свои собственные средства и сделают более верным получение доходов".

В интересах помещиков Беарде-де-Лабей полагал необходимым давать крестьянам маленькие наделы, чтобы они принуждены были арендовать помещичьи земли. Это, как известно, основной мотив, который раздавался в эпоху освобождения; многие впоследствии стояли именно на этой точке зрения.

Таково в кратких чертах содержание сочинения Беарде-де-Лабея.

Понятно, что Беарде-де-Лабей получил премию из Вольного экономического общества, членами которого были люди либеральные, но в то же время землевладельцы. Беарде-де-Лабей предлагал, в сущности, самим помещикам решить весь крестьянский вопрос, без вмешательства со стороны государства; по его плану, господин сам должен наблюдать за освобождением, причем дарованию земли должно предшествовать дарование личной свободы. Беарде-де-Лабей надеялся, что крестьянский вопрос будет решен скоро, но на самом деле он откладывал решение вопроса в долгий ящик. Он, как рационалист, был проникнут политическим оптимизмом; мужики узнают блага свободы и собственности и из глупых и нерадивых превратятся в умных и трудолюбивых, а их владельцы, увидав пользу освобождения крестьян, будут освобождать их. Беарде-де-Лабей не предусматривал, что будет, если крестьяне не поймут благ свободы и не будут стараться, а равно и помещики не поймут пользы освобождения. Как рационалист, он не ставил этого вопроса, полагая, что если что дойдет до разума, то необходимо выльется и в поступки.

СОЧИНЕНИЕ ПОЛЕНОВА

Никаких радикальных мер не предлагало и сочинение русского радикала Поленова. Автор начинает с теоретических доказательств необходимости для крестьян иметь право собственности "в движимом и недвижимом имении". Необходимо, чтобы крестьяне стали зажиточными, так как зажиточный охотнее вступает в брак, старательнее обрабатываем землю, лучше платит подати и т.д. Напротив, лишение прав собственности производит печальные последствия: такие люди делаются совершенно нерадивыми, дурно едят и одеваются, их жизнь непродолжительна, а потому и народонаселение России не может сильно увеличиваться.

Переходя от общих рассуждений к положению о русских крестьянах, Поленов писал: "Я не нахожу беднейших людей, как наших крестьян, которые, не имея ни малой от законов защиты, подвержены всевозможным, не только в рассуждении имения, но и самой жизни, обидам и претерпевают беспрестанные наглости, истязания и насильства, отчего неотменно должны они опуститься и прийти в сие преисполненное бедствий как для них самих, так и для всего общества состояние, в котором, мы их теперь действительно видим". Что же предлагает Поленов для улучшения быта крестьян? Прежде всего — образование. Поленов указывает на образование, точно так же, как и Беарде-де-Лабей; это была ходячая мысль, висевшая, можно сказать, в воздухе. "Напрасно некоторые думают, — рассуждал автор, — что лучшее средство удержать крестьянина от пороков состоит в строгости, принуждении и казнях; гораздо действеннее тут воспитание, которое может преобразить всякого человека, какого бы состояния он ни был". Автор предлагает завести школы и обязать крестьян зимой посылать туда детей, начиная с десятилетнего возраста; издать книги для обучения и чтения и поручить преподавание священникам и дьячкам. Он желает также, чтобы в деревнях завели лекарей и обученных повивальных бабок.

Переходя к основному вопросу, Поленов требует, чтобы крестьянину было предоставлено довольно земли для хлебопашества и скотоводства; требует, чтобы помещик не мог отнять ее до тех пор, пока крестьянин исправно будет отбывать повинности, в противном случае он может передать ее другому, но не иначе, как по рассмотрению дела в суде.

Затем Поленов предлагал, чтобы крестьянину не только не дозволялось продавать, дарить и закладывать свой участок, но даже и разделять его между несколькими детьми; по смерти отца должен был владеть один из сыновей. Торговля крепостными по одиночке должна быть совершенно запрещена. Он не соглашается и на продажу целыми семьями, а желает, чтобы крестьяне вовсе не продавались без земли. Рассматривая вопрос о суде, автор считает необходимым, чтобы правосудие защищало право собственности крестьян на движимое и недвижимое имущество. Подати с крестьян должны быть точно определены. Поленов предлагает сбирать с крестьян одну десятую часть урожая, а чтобы поощрить крестьян усерднее заниматься земледелием, подати брать или хлебом или по оценке деньгами. Барщину Поленов предлагает ограничить одним днем. Точное определение повинностей в пользу помещиков необходимо "для прекращения грабительств и разорений"; это "немало защитит крестьян от наглостей их помещиков, которые их без всякой пощады и милосердия мучают, отнимая все то, что им на глаза попадется и через то приводят в несказанную бедность, от которой они никогда не в состоянии избавиться".

Поленов не оставляет без рассмотрения и вопроса о власти помещиков над крепостными. Он предлагает, чтобы сельский суд состоял из старосты и 3-4 выборных крестьян; они должны разбирать обиды, драки и небольшие тяжбы. Более важные ссоры между крестьянами и несогласия их с помещиками должны разбирать высшие крестьянские суды; апелляция от этих судов должна идти в земские суды из окружных дворян, с участием опытных юрисконсультов. Кроме того, Поленов предлагает дозволить богатым крестьянам записываться в мещанство, заплатив помещику за каждую выведенную из деревни душу.

Резюмируя идеи Поленова, можно сказать, что он ратовал за всяческие облегчения участи крестьян, но основной идеи крепостного права не трогал. Все предложенные меры Поленов рекомендует вводить постепенно, ибо "многими примерами уже подтверждено, сколь далеко в подобных случаях простирается неистовство подлого народа". Можно видеть, что пожелания Поленова шли навстречу намерениям Екатерины.

СОЧИНЕНИЯ ВёЛЬНЕРА

Теперь нам остается рассмотреть еще три сочинения по крестьянскому вопросу, которые в комиссии получили одобрение. Это, прежде всего, сочинение гальберштадского каноника Вельнера.

Вельнер, как и Беарде-де-Лабей и Поленов, выступает поборником крестьянской собственности на землю, но понимает собственность в особом смысле. Прежде всего, он указывает на плохое качество подневольного труда и на невозможность для срочного "арендатора заботиться о прочных усовершенствованиях на своем участке. Вельнер предлагает правительству поощрять тех помещиков, которые передадут землю в собственность своим крестьянам.

Условия и основания передачи земли в собственность крестьянам Вельнер не указывает и предоставляет выработать Вольному экономическому обществу, а с своей стороны предлагает издать следующий закон: "1) крестьянин может быть лишен земли только в том случае, если он будет дурно вести себя и плохо заниматься земледелием; 2) крестьянам дается полное право производить на своих участках какие угодно улучшения, сеять какой угодно хлеб и кормовые травы; 3) крестьяне, получившие землю в собственность, остаются в подданстве помещика и должны платить податей вдвое более чем прежде, с условием, что раз установленные подати не будут возвышаться; 4) крестьянин, который по болезни или по старости не в состоянии более работать на своей земле, может с согласия землевладельца продать ее, причем приобретший должен принять на себя исполнение лежащих на ней повинностей; 5) на таких же условиях крестьянин может завещать свою землю своим детям и родственникам".

Вот предложения, сделанные Вельнером. Если рассмотреть их более внимательно, то можно видеть, что Вельнер проектировал отдать крестьянам землю не в собственность, а в наследственное и неотъемлемое пользование за определенные повинности; это — вечная аренда, а не собственность, хотя сам Вельнер указывал на неотъемлемость участков, на возможность завещать их и продавать, и называл такое владение собственностью.

СОЧИНЕНИЕ ФОН МЕКА

Много сходного в основных идеях имело и сочинение лифляндского дворянина фон Мека, которого Общество наградило за его труд медалью в 12 червонцев. "Крепостные, — говорит он, — должны иметь собственность, но с дарованием ее не следует спешить. Если сразу уничтожить крепостное право, то свобода может обратиться в необузданность, крестьяне покинут земли, которые прежде обрабатывали, и начнут бродить, ища места, где бы могли получить землю без повинностей и денежных оброков. Поэтому нужно начинать с дарования крестьянам прав собственности на движимое имущество и обставить это дело следующими формальностями; господин заявляет в суде, что он дозволяет лучшим крестьянам неограниченно распоряжаться движимым имуществом; это заявление должно быть записано в книги, и чиновники должны следить за его исполнением. Когда же все или большая часть крестьян приобретут движимую собственность, то помещик в награду лучшим и зажиточным может продать участок земли, который они обрабатывают. Крестьянин, приобретший землю, будет иметь на нее полное право собственности, но на следующих условиях: его участок не может быть отделен от всего имения; крестьянин не может его покинуть; за каждый такой участок господин имеет право на известную и раз навсегда установленную работу. Таким образом, и здесь дело идет не о праве собственности, а о наследственном, гарантированном владении землей на известных условиях.

СОЧИНЕНИЕ ГРАСЛЕНА

Самым радикальным из всех проектов является проект француза Граслена. Путем теоретических рассуждении Граслен приходит к выводу, что "общее благо требует, чтобы земля была собственностью единственно и исключительно тех, кто ее обрабатывает, то есть крестьян, но в то же время они должны владеть только тем количеством земли, какое могут сами обработать, иначе они обратятся в землевладельцев-вотчинников. Таким образом, оказывается, что то положение, которое составляет основу программы современной нам партии трудовиков, было высказано более 100 лет тому назад французом Грасленом. Переходя к современному общественному строю, Граслен говорит, что если в данное время и невозможно думать об его изменении согласно указанным принципам, то, по крайней мере, не следует лишать крестьян права собственности на землю, так как это было бы большим ущербом для общества. Конечно, крестьяне должны иметь право и на движимое имущество.

Вот содержание сочинений, представленных в Вольное экономическое общество на тему, предложенную Екатериной, удостоенных премии и похвальных отзывов. При всем их различии в подробностях, легко заметить и общие черты. Во всех проектах признается необходимым 1) обеспечить имущественные права крестьян от произвола помещиков; 2) во всех проектах устраняется прямое вмешательство государства в решение крестьянского вопроса и 3) это решение предоставляется доброй воле и усмотрению владельцев, долженствующих узнать свою выгоду. Единственное, что допускают проекты по отношению государственной власти — это показывать добрый пример помещикам, но законодательное решение вопроса в существе устраняется.

КРЕСТЬЯНСКИЙ ВОПРОС В КОМИССИИ ДЛЯ СОЧИНЕНИЯ НОВОГО УЛОЖЕНИЯ

А теперь мы посмотрим, что получила Екатерина от депутатов, созванных для составления нового Уложения, в ответ на запросы и пожелания, выраженные ей в Большом Наказе.

Прежде всего, рассмотрим, что содержали дворянские наказы, чего желали дворяне, прежде чем они выслушали Наказ императрицы.

Раскрываем, например, наказ дворянской Полонской пятины (Новгородской губернии) и читаем: "Всепокорнейше просим, дабы в сохранение древнего узаконения и дворовые люди, и крестьяне в подлежащем повиновении яко своим господам были, и о том в ныне сочиняемом проекте нового Уложения подтвердить с таким объявлением, что узаконенная издревле помещицкая власть над их людьми и крестьянами не отъемлется безотменно, как доныне была, так и впредь будет". Вот определенное и ясное пожелание, чтобы все оставалось по-старому. Обратимся к другому наказу — кашинских дворян; в нем высказаны те же требования; "чтобы крестьяне были в безотрицательном повиновении владельцев и в полной их власти, дабы тишина и спокойствие общества господствовали, и экономия распространялась, без чего оные существовать не могут". А вот что говорили керенские дворяне: "Дворянству своих людей и крестьян содержать на прежних основаниях в своей власти и полномочии, не ограничивая их преимуществ и полномочий, ибо Российской империи народ сравнения не имеет в качествах с европейским".

Больше всего дворяне просят о принятии мер против беглых крестьян. Так, тамбовские дворяне просили наказывать беглых отдачей в рекруты и ссылкой на поселение и на каторжные работы с предварительным наказанием плетьми и кнутом и ходатайствовали перед правительством, чтобы смерть беглых крестьян от наказаний не ставилась помещикам в вину. Пусторжевские дворяне во избежание побегов в Польшу просили расположить по границе через каждые пять верст военные отряды с пушками, а по самой границе провести двойной ров и вал, "дабы помешать людям переходить границу с телегами и скотом". Дворяне Полонской пятины Новгородской губернии просили в тех же целях об укреплении границ с Эстляндией и Финляндией и о посылке туда военных отрядов для сыска беглых. Многие наказы говорят, что за укрывательство беглых законы карают слишком слабо и требуют усиленных наказаний. Почти все дворянские наказы стояли на той точке зрения, что владеть крестьянами имеют право только дворяне и просили об устранении от владения крестьянами лиц недворянского звания. Но в этом случае дворяне разошлись с желаниями других классов русского общества.

Почти все наказы, составленные торгово-промышленным классом, выражали требование, чтобы купцам первой и второй гильдии было дано право владеть крепостными. Наказы по-разному мотивировали это требование. Типичной является мотивировка наказа казанского купечества. Оно указывало, что купцам часто приходится отлучаться по делам из дому, а на наймитов во время отлучек положиться нельзя. Купцам нужны крепостные люди и для отправления городских полицейских должностей; наконец, купцам, которые занимаются развозной торговлей, неудобно иметь дело с наемными служащими, так как они, забрав деньги и товар, имеют обыкновение бежать, а если и живут, то чинят самовольство, не смотрят за деньгами и товаром. Казанский наказ не был одинок. Такие же требования содержались и в наказах других городов, считавших необходимым "для распространения коммерции и исправности торгов" дозволить покупать крепостных купцам первой гильдии.

Синод в лице своего депутата требовал предоставить, право белому духовенству покупать себе в услужение людей, ссылаясь на то, что не самому же отцу протоиерею идти пахать землю или продавать что-либо.

За купцами и духовенством потянулись мелкие землевладельцы — недворяне.

Сибирские служилые люди, так называемые дети боярские, просили сделать их потомственными дворянами, наделить их землей и дать право покупать людей.

Сибирские казаки, представители Донского, Чугуевского и Уфимского казацких войск, ходатайствовали, чтобы казацкому старшине дозволено было покупать дворовых людей и крестьян.

Однодворцы, часть которых владела крепостными, которых они могли продавать только членам своего сословия, желали увеличить число своих крестьян покупкой их у помещиков и просили дать им соответствующее разрешение.

Даже пахотные солдаты, люди старых служб просили себе права иметь крепостных.

Таким образом, почти от всех сословий раздалось требование не об освобождении крестьян от крепостной зависимости, а о распространении права владеть ими. Раз это было так, Екатерина и думать не могла об освобождении крестьян и сосредоточила свое внимание на вопросе об улучшении быта крепостных крестьян, их правового и экономического положения.

Что касается этой стороны крестьянского вопроса, то дворянские наказы требуют, во-первых, ограничить торговлю крепостными и, во-вторых, обуздания жестоких помещиков. Михайловские дворяне (Рязанской губернии) просили ограничить продажу крестьян без земли и разрешить продавать крестьян только в пределах одного уезда, "дабы проданные находились недалеко от своих родственников". Более решительно были настроены шлиссельбургские дворяне; они требовали совершенного запрещения продажи крепостных без земли. Кинешемские дворяне (Костромской губернии) просили запретить торговлю крепостными на три месяца в году, во время рекрутских наборов, ибо помещики, "кои алчут о своих прибытках", продают крепостных в рекруты и "через то крестьян своих доводят до крайнего разорения и бедности". О том же просили и тамбовские дворяне. Костромской наказ требовал назначать опекунов над помещиками, которые "неистово своими деревнями владеют и подчиненных им людей и крестьян мучают". Пусторжевский наказ требует отдавать под опеку также и тех, которые обременяют своих крестьян непосильными поборами. Но дальше установления опеки дворянские наказы не шли и даже не говорили о том, какое же наказание должно постичь помещика, мучающего своих крестьян. По этому вопросу высказались только представители судебных и административных учреждений. Юстиц-коллегия указывала на необходимость издания закона о том, какому наказанию должен подвергнуться помещик, замучившей до смерти своего крепостного. Кроме того, депутат главной полиции заявил, что надлежит разрешить дворовым и крепостным жаловаться на своих господ, к задавать вопрос, что делать с теми господами дворянами, на которых принесена жалоба.

МНЕНИЕ КОРОБЬИНА И ВЫЗВАННЫЕ ИМ ПРЕНИЯ

Вопрос об улучшении быта крепостных крестьян сделался предметом горячих споров в заседаниях Комиссии. Прения эти продолжались целый месяц, и из всех ораторов за улучшение крестьянского быта высказалось 8, а решительно против — 12. Прения приняли особенно страстный характер после речи депутата от козловских дворян Коробьина, произнесенной 5 мая 1768 года. Коробьин остановился на вопросе о причинах побегов крепостных крестьян и высказал мысль, что в побегах виноваты сами помещики, "которые с крестьян своих берут против обыкновенного подати, кои, промотав свои пожитки и набрав много долгу, отдают своих людей, отлучив их от земледелия, зарабатывать одни хоть следуемые ежегодно к уплате проценты; которые, видя, что получаемых с крестьян себе доходов на удовольствие прихотей своих не станет, удалив от семейств, употребляют единственно для своей корысти". Но что всего хуже, некоторые владельцы, как только крестьянин приобретает небольшой достаток, лишают его всех плодов его труда, увеличивая с него оброки. Ссылаясь на статьи (295 и 261) Наказа Екатерины, Коробьин предлагал издать благоразумные и человеколюбивые законы; надо, говорил Коробьин, чтобы крестьянин только часть своего имения считал не своим, а помещичьим, а остальное должно быть его собственное, "которое он может без опасения пустить в обращение, как-то, заложить, подарить и оставить по себе, кому хочет, не думая, что оное когда-нибудь отнято будет его помещиком". Нужно установить, чтобы крестьянин платил определенную дань; в одних местах — натурой, в других — деньгами, смотря по местным условиям.

Заявление и доводы Коробьина поддержали депутаты от свободных крестьян и землевладельцев-недворян; в особенности сильную поддержку Коробьину оказал депутат от Екатеринославской провинции Яков Козельский. На обвинения крестьян в лености, нерадении и пьянстве Я. Козельский возражал, что "и самый трудолюбивый человек сделается нерадивым во всегдашнем насилии"; причина зла — в самих помещиках. "Дворянство требует, — говорил Козельский, — учредить опеку над жестокими помещиками, разоряющими своих крестьян, но зачем отдавать в опеку уже разоренное имение; гораздо лучше предупредить разорение общим законом". Он предлагает установить определенное число дней барщины в неделю, отнять их на деньги и предоставить крестьянам право свободно выбирать барщину или оброк. "Помещики, противящиеся определению повинностей, — говорил Козельский, — желают иметь большую власть, чем государство над своими подданными, так как и самая верховная власть по самодержавию своему не требует более определенной всякой службы, кроме на содержание необходимой войны". Козельский предлагал назначить в пользу помещика 2 дня работы, а затем 2 дня определять на зарабатывание податей, то есть на государство, 2 дня на собственную работу, а седьмой день — Господу Богу твоему. Для всех, кто пожелал бы вместо отбывания барщины платить оброк, Козельский предлагал оценить рабочий день в 10 коп., то есть в год помещик получал бы с крестьянина 10 руб., что в среднем соответствовало бы, при населении двора в 3-4 души, подушной подати в 2-3 руб. Это был обычный тогда оброк, и Козельский не предлагал его понизить, а желал только точно определить. От определения повинностей произойдут, по мнению Козельского, следующие выгоды; крестьяне будут прилежнее заниматься земледелием, станут более размножать свои семейства, прекратятся разные злодейства, наконец, вернутся на родину многие из бежавших в Польшу, Валахию и Венгрию. Что же касается до имений крестьянских движимых и недвижимых, то Козельский предлагал оставить их в пользовании крестьян, без права продать и заложить недвижимые имения, но с условием, что крестьяне будут владеть ими сами потомственно, "без участия помещиков". Козельский предлагал отмежевать земли, находившиеся под крестьянской запашкой, и разбить их на участки, "чтобы мужики, почитая те земли за собственный свой удел, основательнее обзаводиться и постояннее жить могли". Таким образом, по проекту Козельского, крестьяне должны были получить земли в неотъемлемое владение за умеренные повинности. Нельзя не сказать, что при тогдашних условиях предложения Козельского были самыми практичными.

Все эти заявления Коробьина и его единомышленников вызвали целую бурю протестов со стороны дворянских депутатов. Коробьин и другие ораторы подверглись потоку личных нападок и оскорблений. Дело, однако, не ограничилось одной личной перебранкой. Противники Коробьина и его единомышленников высказали целый ряд принципиальных возражений, причем некоторые из них заслуживают внимания. Приходится признать, что так называемые "крепостники" очень много своими доводами содействовали разъяснению вопроса по существу, так что действительно можно сказать: из столкновения противоположных мнений родится истина.

Коробьин указывал на побеги крепостных как на следствие чрезмерного их обременения работами и поборами в пользу помещика. На это консерваторы отвечали, что это неправда, так как бегут не одни крепостные, а также государственные, дворцовые и экономические крестьяне, бегут даже церковники от своих церквей и купцы; значит, бегство крестьян происходит не от одного угнетения крестьян помещиками, а от развращения нравов, лености и нерачения в работе. В этом, конечно, была доля правды. М.М. Щербатов говорил: "Кроме угнетения крестьян, есть еще чисто физические причины их побегов"; он указывал на обширность России, на разнообразие климатов, которых он насчитывал 8 (в этом случае Щербатову нельзя отказать в наблюдательности; стремление расползаться по обширной равнине — давнишнее свойство русского народа), на разницу в плодородии, на рекрутские наборы и на "непостоянство, леность и худые нравы своих крестьян".

Затем дворяне отрицали самый факт экономического угнетения крестьян помещиками. "Помещики, — говорили они, — не только не разоряют своих крестьян, но, напротив, по случаю нынешних неурожаев, кормят их, снабжают домашним скотом и платят за них подати, одним словом, пекутся об них, как об детях."

Движимым имуществом, по словам дворянских депутатов, крестьяне распоряжаются совершенно свободно. "Они, — говорил Щербатов, — имеют полное право собственности, правда, не утвержденное законом, но, можно сказать, еще сильнейшее, так как оно основано на общем умствовании и взаимной пользе".

Ораторы не ограничились одной защитой крепостного права, но подвергли критике предложения Коробьина и его единомышленников. Последние требовали определения размеров повинностей; консерваторы указывали им на невозможность исполнить это вследствие крайнего разнообразия местных условий. Это замечание было справедливо, поскольку оно было направлено против единообразия в установлении податей; при определении повинностей, конечно, необходимо было принимать в соображение экономические условия различных местностей. Затем консерваторы справедливо указывали, что нельзя крестьянину обеспечить право собственности на движимое имение, оставляя в то же время его личность в полной зависимости от помещика. "Тщетно имя собственности растверживать, когда тело чье подвластно другому; имение его всегда тому же подвластно будет".

Коробьин и его единомышленники полагали, что крестьянину в случае произвола со стороны помещика нужно предоставить право жаловаться на их притеснения. Консерваторы возражали, что это только приведет к разрушению добрых отношений, увеличит количество судебных дел, которые отвратят крестьян от земледелия, поведет к бунтам и посягательствам на жизнь помещиков. В этих словах есть, конечно, доля правды, так как предложенная либералами мера в данном случае не была особенно удачной.

Особенно любопытны доводы, которые приводил князь М. М. Щербатов против предоставления крестьянам полной собственности на землю с правом ее отчуждения. По мнению Щербатова, помещики заботятся, чтобы крестьяне не страдали от недостатка или плохого качества земли, а с нарезкой земли эта забота прекратится, и положение крестьян только ухудшится. Отдать крестьянам в собственность недвижимые имения — очень вредно для государства. Продавшие землю, не имея ни места для поселения, ни средств, принуждены будут или вовсе покинуть земледелие, или идти в батраки, то есть образуется сельский пролетариат. Таким образом, через получение мнимой собственности крестьяне лишатся действительной. Кроме того, предоставление крестьянам земли в собственность поведет к ее раздроблению, но хозяйство "не можно вести там, где крестьяне будут землю на лоскутья раздирать". От раздела земли произойдет новое неудобство — чересполосица, а она вызовет драки, убийства, перекосы, потравы и т. п. Как на пример, консерваторы указывали на быт однодворцев.

Большинство депутатов консервативной партии, отвергая все предложения либералов, соглашались только на одну меру для улучшения положения крепостных — на отдачу под опеку всех владельцев, мучающих своих людей, и, кроме того, все соглашались на запрещение торговли людьми в розницу. Таким образом, вы видите, что и консервативная партия не безусловно была против улучшения быта крепостных крестьян, она шла на уступки, но эти уступки были очень незначительны.

ПРЕНИЯ ПО ПОВОДУ ПРОЕКТА ПРАВ БЛАГОРОДНЫХ

Совершенно неожиданно для консервативной партии пришлось считаться и с предложением об освобождении крестьян. В половине 1768 года частная комиссия "о разборе родов государственных жителей" внесла проект прав благородных, где была помещена такая статья: "благородные могут, если пожелают, право владения крепостных своих деревень переменить на право деревень свободных, но свободных деревень паки на право крепостных переменить уже не можно". Что это значило? Что разумела Комиссия под "свободными деревнями"? Под свободными деревнями подразумевались деревни, существовавшие в Малороссии, Финляндии и на некоторых островах Балтийского моря, крестьяне которых могли переходить с места на место, жаловаться на помещика, имели право собственности на движимое имущество, но земли получали от помещиков в пользование на несколько лет по соглашению, а по истечении срока господин мог согнать их с земли; значит, это были крестьяне-арендаторы. В проекте, таким образом, намечалось освобождение крестьян без земли, с заменой их юридической зависимости от помещиков зависимостью экономической. Превращение крепостных крестьян в арендаторов проект предлагал проводить постепенно, именно — изданием закона, который запрещал бы наследование крепостных деревень и устанавливал бы, что дворяне могут завещать только свободные деревни. Значит, если бы помещик захотел отказать кому-либо свое поместье по своей смерти, он должен был бы освободить своих крестьян. Для поощрения дворян к обращению крепостных деревень в свободные комиссия предлагала издать закон, в силу которого можно было бы покупать и продавать свободные деревни беспошлинно.

При обсуждении этого проекта в Общем собрании произошла целая буря. Особенно горячо возражал идеолог дворянского сословия ярославский депутат М.М. Щербатов. Он утверждал, что такое освобождение крестьян — дело ненужное и вредное. Крестьяне под властью помещиков становятся все богаче, как это и подтверждается жалобами в наказах от городов на то, что крестьяне своей торговлей вредят купеческому сословию. Тут была несомненная подтасовка фактов: были действительно зажиточные крестьяне, как, например, крестьяне графа Шереметева, которым, кстати сказать, принадлежал весь Охотный ряд, но они были исключением. "Освобождение, — говорил — Щербатов, — разорвет цепь, связующую помещиков с их крестьянами"; от этого пострадает нравственность крепостных, начнутся разбег, воровство, недоимки в государственных сборах, ухудшение земледелия, запустение фабрик и заводов. "Еще российский народ, — продолжает Щербатов, — требует во многом просвещения, которого ни от кого иного, как от своих господ, крестьяне получить не могут, и следственно, если бы возможно было без утеснения, надлежало бы стеснить сей союз, их взаимно связующий, а не клониться его прервать". "Единое имя свободы не произведет ли умствование неподданства, до самой крайности доведенного?" Освобожденные крестьяне всегда будут подозревать своих господ, что они меру власти своей превосходят. Щербатов указывал также, что освобождение одной деревни и оставление другой в крепостном праве будет служить причиной возбуждения крестьян и вызовет мятежи. В этом указании нельзя не признать правоты ярославского депутата. С этим мнением согласились 33 депутата и в том числе 3 от черносошных крестьян. Когда Татищев стал говорить, что государыня "разум вольности в нас во всех вселить хочет, за что мы ее должны превозносить и прославлять", что хлебопашеству не повредит, если дворянин будет иметь крестьян подданными, а не рабами, Щербатов, придерживаясь учения о влиянии климата на нравы, говорил, что "при холодном климате России земледельца необходимо понуждать; правительство же за такой пространной монархией усмотреть не может; ныне же дворяне, владея своими деревнями, лучший присмотр делают". Так Щербатов предвосхитил мысль, высказанную потом императором Павлом, указывавшим на то, что в его государстве каждый помещик — полицмейстер. "Если бы государыне, — возражал Щербатов, — угодно было хлебопашцев сделать вольными, то она бы в другой главе Наказа о том написать изволила". Мы знаем, что Екатерина и соизволила написать, но написанное было вычеркнуто цензорами. Обе стороны остались при своем мнении.

КРЕСТЬЯНСКИЙ ВОПРОС В ЧАСТНЫХ КОМИССИЯХ

В общих заседаниях дело и ограничилось этими спорами. Никаких постановлений по этому вопросу вынесено не было и голосований не происходило. Общая комиссия дожидалась проектов частной комиссии, которая должна была затронуть крестьянский вопрос о разборе родов государственных жителей. Осенью 1770 года эта комиссия после того, как кончились уже заседания общего собрания, представила проект по крестьянскому вопросу. Мы и рассмотрим содержание этого проекта.

В отделе о личных правах крестьян комиссия пошла на встречу желанию императрицы, выраженному в Большом Наказе, и постановила, что крепостные крестьяне должны судиться в учрежденном помещиком суде из их же собратий. Если разбираемое дело касалось только крестьян одного помещика, то в случае недовольства его постановлением дело должно было решаться помещиком; но если дело касалось крестьян разных владельцев, решение крестьянского суда и суда помещика можно было обжаловать в земском суде. Но уголовным делам крестьяне должны были подлежать ведению правительственных учреждений. Вот одно улучшение в быте крепостных крестьян, которое проектировалось комиссией. Вторая статья касалась вопроса о наказаниях. Проект признает за помещиками право наказывать крестьян за непослушание, но в то же время указывает, что помещики "не имеют права жестоко их наказывать", но должны "наблюдать умеренность, чтобы тем наказанием не повредить членам и не лишить жизни". Третья статья говорит, что помещики при продаже своих крестьян не могут разлучать мужа с женой и родителей с малолетними детьми менее семи лет. Наконец, последняя статья о личных правах крепостных говорит, что "крепостные крестьяне, когда от своих помещиков будут претерпевать тиранство, или помещики будут у крестьян отнимать беззаконно собственное их имение, от чего они совершенно разорены быть могут, имеют право защищены быть в учрежденных местах", то есть комиссия проектировала дать крестьянам право жаловаться на притеснения помещиков. Некоторые, в общем несущественные постановления сделала комиссия и касательно имущественных прав крестьян. Проект этой комиссии, собственно говоря, санкционировал то, что фактически существовало, но его нельзя не признать шагом вперед, так как он хотел законодательным путем ограничить крепостное право.

Кроме комиссии о разборе родов государственные жителей крестьянский вопрос был затронут и в некоторых других частных комиссиях, именно в комиссии об имениях и в комиссии о земледелии.

В комиссии об имениях, по свидетельству ее члена Тадебуша, "много толковали о свободе крестьян и о крепостном праве". Но единственное, что сделала эта комиссия, заключалось в том, что по ее настоянию другая частная комиссия — "о разных постановлениях, касающихся до лиц", внесла статью об опеке над жестокими помещиками. По проекту этой комиссии о личных правах граждан, опека устанавливалась следующим образом — когда судебному учреждению сделается известным, что какой-либо владелец бесчеловечно обращается со своими крестьянами, то оно должно через особых комиссаров собрать о нем сведения и потом потребовать его к суду. Если помещик принесет извинение, то суд не назначает над ним опеки, а, сделав ему увещание, дозволяет самому управлять имением, наблюдая, как он исполняет свое обещание, и только неисправившегося отдает под опеку. Если же помещик в суде во всем запрется, то его имение следует тотчас отдать под опеку. При этом доносы крепостных крестьян на помещиков не принимались; привлечение помещика к суду зависело от человеколюбия соседей. Отданные под опеку имения должны были управляться опекунами, но доход шел сполна помещику. Это был лишний шанс к тому, чтобы из опеки ничего не вышло.

Комиссия о земледелии должна была определить размер крестьянских повинностей. За эту работу взялся член комиссии Титов, который и выработал целый законопроект, чрезвычайно любопытный как попытка разрешения крестьянского вопроса. Титов предлагал дать крестьянам такое количество земли, которое они могут обработать; сам он полагал, что один работник может обработать по 3 десятины в поле и скосить до 500 пудов сена; надел, таким образом, по мнению Титова, должен был равняться 9 десятинам. Такая величина надела объясняется тем, что, по проекту Титова, крестьяне, кроме барщины и поборов, должны были отдавать помещику треть своего урожая. Для барщины он предлагал 1 день в неделю летом и 2 — зимой. Чтобы можно было учесть урожай, крестьяне не делят землю на участки, а должны обрабатывать сообща; весь собираемый хлеб должен складываться в одно место; по выделению третьей части — помещику, пятидесятой — для бесприютных остальное делится по числу работников. Кроме этого, с крестьян собирают на помещика пятую часть от приплода скота, хмеля и сотканного холста. Титов предлагал и целый ряд других повинностей. Крестьяне должны были кормить помещичьих коров; за это они берут себе молоко и приплод, а помещику дают в год 20 фунтов масла с каждой коровы. В случае недостатка земли помещик мог переводить крестьян на оброк, но с тем, чтобы взималось не более 2 руб. 50 коп. с души (это обычный средний оброк того времени). Землю неисправных крестьян проект предлагал отдавать другим крестьянам, а их самих отдавать в работники к ним, чтобы помещик не терпел убытка.

Но все проекты были лишь благими пожеланиями; разрабатывая вопросы теоретически, комиссии не указывали практических мер к осуществлению своих предложений.

ЧТО ЕКАТЕРИНА ПОЛУЧИЛА В ОТВЕТ НА СВОИ ЗАПРОСЫ

Довольно часто в литературе и в учебниках повторялось мнение, что Екатерина не нашла в обществе, а особенно в дворянстве сочувствия своим гуманным стремлениям, что дворянская среда была чересчур враждебна ее начинаниям, а потому она и оставила свою мысль об улучшении быта крепостных крестьян.

Но после того как мы познакомились с проектами и предложениями дворянских депутатов и с работами частных комиссий, приходится сказать, что это ходячее мнение нуждается в больших оговорках и ограничениях. Правда, мысль об уничтожении крепостного права вмешательством государственной власти не встретила сочувствия ни в проектах писателей, ни в речах депутатов, которые раздавались в комиссии; но все же и здесь вышли проекты добровольного освобождения крестьян от помещичьей власти при моральной поддержке государственной власти. Вы помните, как обстоял этот вопрос у Беарде-де-Лабея и что говорилось по этому поводу в комиссии: ведь они допускали постепенное освобождение крестьян; даже сам князь М.М. Щербатов находил возможным освобождать крестьян за деньги в том случае, если они должны были перейти к расточительным и жестоким наследникам.

Еще более сочувствия и поддержки встретили намерения Екатерины ограничить крепостное право и определить законом размеры повинностей крестьян. Почти все лица, обсуждавшие проекты, соглашались на запрещение торговли крестьянами в розницу и на другие ограничения. Все соглашались на принятие мер к обузданию жестоких помещиков, причем представлены были и проекты о необходимых мероприятиях в этом направлении. Затем, большое сочувствие в дворянской среде встретила мысль об обеспечении за крестьянами владения их движимым имуществом. Об этом говорилось во всех сочинениях, одобренных Вольным экономическим обществом, за это ратовали в комиссии Коробьин и его единомышленники, за это высказывалась комиссия по разбору родов государственных жителей. Ведь и консерваторы указывали на то, что у крестьян должно быть движимое имущество, они его признавали, не желали лишь санкционировать его и возражали не по существу, а с точки зрения тактики. Немало голосов раздалось и за земельное обеспечение крестьян. За него высказывались Беарде-де-Лабей, Поленов и . Граслен в своих проектах, за него говорил в комиссии Козельский, его предлагал в своем проекте даже Титов.

Идея законодательного определения размеров крестьянских повинностей нашла поборников и вызвала соответствующие детальные предположения в проектах, поданных в Вольное экономическое общество и в комиссии в лице Коробьина, Козельского и Титова. Нашла сочувствие и мысль об ограждении прав крепостных крестьян собственным независимым сословным и коронным судом. Об этом говорил Поленов и проект прав третьего рода людей. Эта мысль была высказана и в Наказе Екатерины.

Правда, в комиссии раздавалось немало голосов и против ограничения крепостного права, но ведь окончательного подсчета голосов в комиссии не производилось. Если бы даже большинство комиссий и оказалось против всяких ограничений, то это не имело бы никакого решающего значения для Екатерины. Важно было то, что Екатерина не оказалась одинокой, что она встретила сочувствие в значительной и притом лучшей части дворянства, а этого, как показывает пример Александра II, достаточно для самодержавного государя, чтобы провести свои реформы. Ясно, что мнение, будто Екатерина не встретила поддержки в обществе, нуждается в сильном ограничении.

ЧТО СДЕЛАЛА ЕКАТЕРИНА В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ ДЛЯ УЛУЧШЕНИЯ БЫТА КРЕСТЬЯН

Все освободительные мечты Екатерины свелись к изданию законов, которые полагали предел дальнейшему закрепощению свободных людей. В 1775 году 17 марта был издан манифест, который дозволял всем крестьянам, отпущенным от помещиков на волю, как ныне, так и впредь не записываться в оклад, а при ревизии заявлять, поступят ли они на службу, или запишутся в мещане или в купцы. Сенатским указом 6 апреля того же года правительство в виде общей меры прямо запретило вольноотпущенным записываться в подушный оклад. Затем манифестом 28 июня 1777 года Екатерина уничтожила сбор с явки отпускных людей, которых освобождали помещики от крепостной зависимости. Наконец, указом 1783 года Екатерина вообще запретила впредь закрепощаться всем свободным людям.

Положив предел дальнейшему закрепощению, Екатерина не сделала ничего для того, чтобы содействовать освобождению закрепощенных людей. Правда, к мерам, освобождающим крестьян, можно отнести манифест 1777 года о невзимании явочных денег, но эта ничтожная мера не могла дать никаких ощутительных результатов.

Очень мало или почти ничего Екатерина не сделала и для ограничения торговли людьми, возмутительность которой осознана была самим дворянством. В 1766 году состоялось запрещение совершать купчие на крепостных за 3 месяца до рекрутского набора; этим запрещением имелось в виду ограничить продажу крепостных в рекруты; но этот закон легко можно было обойти; можно было покупать и продавать крестьян в рекруты ранее, чем за три месяца до набора; наконец, в законе не запрещалось брать крестьян в рекруты за долги, как обыкновенно и поступали. Указ 5 августа 1771 года запрещал продавать крестьян с молотка на аукционах. Смысл закона был ясен, но в 1792 году было разъяснено, что указ запрещает продавать крестьян с молотка, но ничего не говорилось о продаже с аукциона.

Никаких других ограничений, хотя бы тех, которых желала комиссия по разбору родов государственных жителей, Екатериной сделано не было, и торговля людьми продолжала развиваться; крепостных продавали на рынках; нередки были и такие объявления в газетах: "продаются портной, башмачник, повар, венской прочной работы коляска и выездная лошадь", или "продается девка и молодая лошадь, видеть можно их там-то", или "продаются 4 пары гончих кобелей, 15 щенков и две девки, цена такая-то". Цена крепостного равнялась в то время 70-100 руб. за душу при продаже имения, а в одиночку увеличивалась или уменьшалась, смотря по его личным качествам. В 1766 году за рекрута платили 120 руб., а через 20 лет цена доходила до 300 руб. Ремесленники и артисты стоили от 300 руб., а актрисы — несколько тысяч, прислуга 50-80 руб. и дороже; дети — от 3 до 20 руб.

Екатерина не только не ограничивала торговлю людьми, но даже содействовала ее развитию. Указом 1779 года она предписала Сенату принимать рекрутов от помещиков во всякое время для зачета их за будущих. То есть Екатерина в 1779 году фактически разрешила то, что запрещала в 1766 году.

Мы видели, что все дворяне соглашались на учреждение опеки над помещиками, мучающими своих крестьян. В 1767 году Екатерина запретила крестьянам подавать жалобы на помещиков, а по Учреждениям 1775 года возложила на наместников обязанность пресекать мотовство, тиранство и жестокость помещиков. Но наместники, в сущности, не имели никаких средств следить за жестокими проявлениями помещичьей власти.

Затем были попытки смягчить наказания, налагаемые помещиками на крестьян. В 1773 году, после доклада Сената о частой ссылке помещиками крестьян в Сибирь, Екатерина велела ее приостановить, но через полтора года вновь разрешила ее. В 1772 году был издан указ о недопущении крепостных к прошению милостыни и в 1782 году — о запрещении помещикам отпускать на свободу таких крепостных, которые не могли прокормить себя по болезни или старости.

Вот и все, что сделала Екатерина для осуществления своих гуманных стремлений: сделала она меньше по сравнению даже с тем, что указало ей общество в лице депутатов комиссии 1767 года. Екатерина не издала никаких законов, которые облегчали бы положение крепостных крестьян, не выработала никаких серьезных гарантий личных и имущественных прав крепостных, не определила отношений между владельцами и их крестьянами. Разрешение всех этих задач она оставила в наследство своему сыну Павлу I и внукам — Александру I и Николаю I. Павел I и его сыновья как бы выполняли то, что предстояло сделать Екатерине, и чего она не сделала. Правда, меры, принимаемые этими государями относительно крестьян, не были разрешением крестьянского вопроса, так как его могло разрешить только полное уничтожение его; но попытки этих государей были исторически необходимы, так как прежде чем дойти до 19 февраля 1861 года, надо было убедиться на деле в бесполезности одних улучшений. Екатерина, не сделав этих попыток, отодвинула на полвека упразднение крепостного права.

ПРИЧИНЫ НЕУДАЧ ЕКАТЕРИНЫ В КРЕСТЬЯНСКОМ ВОПРОСЕ

Обыкновенно указывают на пугачевский бунт как на первую и начальную причину охлаждения Екатерины к крестьянскому вопросу.

Известно, что пугачевский бунт, в котором большое участие принимали крепостные крестьяне, был, прежде всего, движением антидворянским. Главной его целью было "истребление проклятого рода дворянского, который не насытился крестьянами в России, но природные казачьи войска подчинить себе желает, и истребить казачий род". "Всему миру известно, — писалось в одной прокламации, — сколь российские дворяне обладают крестьянами и, хотя в Законе Божием сказано, что с крестьянами надо обходиться как с детьми, они обращаются с ними хуже, чем с собаками своими". В Саратове Пугачев сказал толпе: "Я вам законный император. Жена моя увлеклась на сторону дворян, и я поклялся перед Богом истребить всех их до единого. Они склонили ее, чтобы всех вас отдать им в рабство, но я этому воспротивился, и они вознегодовали на меня, подослали убийц, но Бог спас меня". Движение, таким образом, направлялось против правительства и Екатерины. В своем манифесте от 31 июля 1774 года Пугачев жаловал "всех находившихся прежде в крестьянстве и в подданстве помещиков вольностью и свободой вечно казаками", не требуя рекрутских наборов, подушных и прочих денежных податей, жаловал им помещичьи "земли, луга, леса, выгоны, сенные покосы, соленые озера, без покупки и без оброку". В конце концов, движение приняло антигосударственный характер, грозило всему установившемуся общественному порядку. Общая опасность сблизила Екатерину с дворянством, и Екатерина торжественно манифестировала этот факт. Когда, по вызову Бибикова, казанское дворянство решило выставить корпус для борьбы с мятежниками, Екатерина велела передать им, что она чрезвычайно довольна их пожертвованием, и "яко помещица той губернии", то приказала поставить в дворянский корпус рекрутов с дворцовых волостей.

Но из этого сближения нельзя заключить, что Екатерина охладела к крестьянскому вопросу, что она подпала под ту реакцию, которая распространилась среди дворян после пугачевского бунта. Не надо забывать, что мы имеем дело с человеком, который был на голову выше окружающих современников. У нас есть доказательства, что Екатерина не поддалась естественной реакции, что пугачевский бунт не отвлек ее от мысли об улучшении быта крепостных крестьян.

После усмирения бунта Сенат предлагал жестоко расправиться с его участниками, одинаково наказывая смертью как активных участников мятежа, так и тех крестьян, которые не защищали своих помещиков. Екатерина, возражая Сенату, доказывала, что если за жизнь одного помещика истреблять целую деревню, то возникнет новый и еще более ужасный бунт; она предлагала гуманное отношение к крестьянам, говоря, что, если не уменьшить жестокостей, то они против нашей воли восстанут и рано или поздно возьмут себе свободу.

На этом настаивали и некоторые сановники; к числу их принадлежал и новгородский губернатор Сивере. В 1775 году он напомнил императрице, что весьма значительная часть ее подданных, именно крепостные крестьяне, "лишены ее милостей". "Я позволю себе сказать, — писал он, — что неограниченное рабство погубит государство, и, мде кажется, я не ошибаюсь, считая невыносимое рабское иго главной причиной волнений от Оренбурга до Казани и на нижнем течении Волги. Я знаю, что это щекотливый вопрос; мы недавно видели это в Богемии; но пусть Ваше Величество ограничит чрезмерную власть помещика, пусть, по крайней мере, господин не будет иметь права без судебного разбирательства наказывать людей своих кнутом (что почти равносильно смертной казни), установите, чтобы крепостной, семья которого состоит из двух или трех душ мужского пола, мог выкупиться за 500 руб." и т.д.

Екатерина охотно слушала подобные предложения, до конца 1770-х годов не оставляла намерения ограничить крепостное право и беседовала об этом со своими приближенными. Так как намерения императрицы были известны, то и в это время продолжали составляться проекты, которые бы облегчили осуществление этих намерений.

От 1778-1780 годов до нас дошел проект, который прямо указывает, что "Высочайшее Ее Императорского Величества соизволение состоит в том: найти средства к уравнению владельцев и крестьян, к пресечению налагаемые одними излишних податей и работ и происходящих через то от других непослушаний". Таким образом, самый проект указывает, что благие намерения Екатерины к тому времени еще не иссякли. Автор проекта предлагает, чтобы крестьянин 3 дня в неделю работал на себя, 3 дня на помещика, а по воскресеньям и праздникам был бы свободен. В воскресные и праздничные дни крестьяне должны работать только на легких работах. Настоящими работниками должны считаться люди от 15 до 60 лет, но стариков, по мнению автора проекта, можно заставить сторожить огороды и сады, пасти птиц, а детей — собирать ягоды, грибы и т. п. Касаясь вопроса о земельном обеспечении крестьян, автор полагает, что на тягло нужно дать 2 десятины в поле пахотной земли и некоторое количество на сенокос. Там, где не хватит такого количества земли, автор предлагает делить землю пополам между помещиком и крестьянами, но во всяком случае на одно тягло давать не меньше 1 десятины в поле. Автор проекта, бывший, очевидно, землевладельцем в местности, близкой к Петербургу, предлагал, сверх барщинных работ, собирать с крестьян пятую часть хлеба и других продуктов, "по введенному издавна в Новгородской и Псковской губерниях обыкновению". Радикальных перемен проект не предлагал, но он важен как показатель, что мысль об улучшении быта крепостных крестьян не угасла, она, так сказать, все еще тлела.

Расположением Екатерины к улучшению быта крепостных крестьян объясняются и некоторые попытки практического характера, предпринятые дворянством по собственной инициативе. В 1780 году ораниенбаумские и ямбургские дворяне выработали особое "мнение" по части точного определения повинностей крестьян, которое и было представлено императрице. Дворяне предлагали следующий размер барщины: с 1 апреля по 1 октября с каждого тягла работает на господ по 3 дня в неделю конный или пеший работник, смотря по тому, что будет нужно. Баба ходит на барщину в апреле и мае по 2 дня в неделю, а с июня по октябрь — по 3 дня. Осенью и зимой как крестьяне, так и их жены работают на господина по 2 дня в неделю; у кого есть дочери, то с тех пор, как им минет 18 лет, начинают ходить на барщину по 2 дня в неделю круглый год. Дворяне решили накладывать тягла на холостых с 17 лет, а на женатых — с момента женитьбы: снимать тягла в 60 лет, а также с неизлечимо больных и изувечивших себя. Кроме барщины, дворяне постановили брать пятую часть хлеба, хмеля, конопли и капусты, что было обычным в этой местности.

Хотя, таким образом, несомненно, что мысль об улучшении быта крепостных крестьян не умирала, но время шло, а никаких мер в пользу крепостных не предпринималось. Еще в половине 1780-х годов Екатерина задавалась крестьянским вопросом. Граф Блудов предлагал ей издать закон, по которому бы дети крепостных крестьян, родившихся после 1785 года, становились свободными. Но проект этот так и остался проектом.

В половине 1780-х годов замерли последние мечты Екатерины об облегчении участи крепостных крестьян, и она окончательно примирилась с существовавшим порядком и даже сделалась его охранительницей. Объяснение этому нужно искать не в отдельных событиях, а в общем стечении всех событий и обстоятельств царствования Екатерины и в личных свойствах этой замечательной женщины. Энергичная, самоуверенная по природе, вдохновляемая в том же направлении западными авторами, твердившими, что мудрый законодатель все может сделать, Екатерина, вступив на престол, принялась за переустройство русской жизни во всех отношениях и притом сразу. Сначала она взяла на себя только одно общее руководство, принципиальное направление реформ, а разработку реформ поручила самому обществу в лице его выборных. Мы видели, что это ее намерение не удалось отчасти по ее вине, а отчасти по неподготовленности общества. Но неудача не остановила Екатерину: убедившись, что люди проникнуты духом партий (то есть защищают только классовые интересы), что только она одна стремится к общему благу, Екатерина лично принялась за дело реформ, за выработку законов. Эта работа, как мы видели, у нее не спорилась. В 1775 году вышло из-под ее пера "Учреждение о губерниях", и только через 10 лет Екатерина была в состоянии выпустить жалованные грамоты дворянству и городам. Эти грамоты написаны были самой Екатериной. Я обращаю ваше внимание на факт личного авторства императрицы, чтобы показать, что Екатерина слишком много взяла на себя и, благодаря этому, не достигла того, к чему стремилась.

Но, кроме личного участия в законодательстве, Екатерине мешали и другие события и занятия. С 1768 года она вступила в войны с Турцией, Польшей и Швецией, повела сложную в тонкую дипломатическую игру с Австрией, Пруссией и Англией, отстаивая интересы России. Внешняя политика часто всецело поглощала внимание Екатерины. В 1794 году Екатерина писала, что раньше случалось, что в несколько дней к ней приходило столько почты, и курьеры натаскивали столько бумаг, что они едва умещались на 10 столах. С течением времени Екатерина увлеклась внешней политикой гораздо более, чем внутренним благоустройством государства. В области внешней политики, естественно, она получала более видимые и осязательные результаты: ведь результаты внутренней политики сказываются только впоследствии. Правда, Екатерина проповедовала, что дела нужно совершать не из-за благодарности, а по внутреннему убеждению в их благе и с расчетом, что их оценят потомки; но это были только красивые и благородные слова. Екатерина была живым человеком, падким на всякие соблазны, и ее честолюбие, переходившее сплошь и рядом в тщеславие, не могло довольствоваться только одним одобрением философов и надеждой на признание потомков. Екатерине нужны были похвалы, рукоплескания толпы, и ими она упивалась не меньше, чем лестью философов и писателей. Победы и завоевания давали Екатерине большую честь и славу у современников, и не удивительно, если она пристрастилась к ним, стала строить всевозможные планы возвышения России на степень первостепенной державы, мечтала об окончательном истреблении внешних врагов. Справедливость требует, однако, добавить, что наряду с честолюбивыми мотивами действовали в Екатерине и ясное сознание народных интересов, и патриотическое чувство государыни, вполне сроднившейся со своей страной. Но как бы то ни было, внешняя политика поглотила внимание и время Екатерины, ей мало приходилось думать об улучшении быта крепостных крестьян.

Огромное количество времени у Екатерины уходило на чтение, которым она занималась по выработавшейся привычке, по потребности управительницы и законодательницы и по тщеславному желанию не отставать от века, а быть в курсе современной мысли и науки. Екатерина читала сказки, романы, драмы и серьезные книги. Она читала и Блексона, и Ричардсона, и Сервантеса, а особенно любила исторические сочинения: она штудировала "Историю Австрийского Дома" Жиркура, мемуары о Карле XII, посмертные сочинения Фридриха II, секретную историю Берлинского двора и т.д. С большим удовольствием Екатерина читала "Эпохи природы" Бюффона; она сравнивала его с Ньютоном и красноречиво описывала, какое освежающее впечатление производила на нее эта книга. С Бюффоном Екатерина была в переписке, спрашивала его по разным интересовавшим ее вопросам, послала ему целую шкатулку с медалями, меха и собрание древностей, привезенных из Сибири.

Это чтение не было пассивным: Екатерина перерабатывала читаемое, делала из него извлечения, иногда дополняла автора, так что ее чтение часто переходило в литературную работу. Так, например, читая "Дон-Кихота" Сервантеса, Екатерина отметила все поговорки и пословицы, встречающиеся в нем, и выписала их; читая жизнеописания Плутарха, она составила примечания к биографии Кориолана. В оставшейся после Екатерины библиотеке можно найти самые разнообразные сочинения. Но Екатерина осталась глуха к романтической литературе: она не читала ни Лессинга, ни Шиллера, ни Гете: очевидно, она по складу своего ума была дочерью XVIII века, и не могла интересоваться этими произведениями.

Много времени Екатерина уделяла и своим литературным занятиям: писательство сделалось ее страстью. Однажды в разговоре со своим секретарем Екатерина сказала, что не написав чего-нибудь, нельзя прожить и одного дня. Из написанного ей можно составить целую библиотеку. Екатерина писала учебники, сказки, в 1769 году и в 1770 году была негласным редактором журнала "Всякая всячина", а в 1780-х годах принимала деятельное участие в журнале "Быль и небылицы", который издавался княгиней Дашковой; она помещала в нем заметки о нравах и смешных сторонах жизни. Екатерина не прочь была действовать сочинениями на умоначертания общества. Видное место среди сочинений Екатерины занимают ее драматические произведения. Некоторые из них можно считать очень удачными.

В своей комедии "О время!" Екатерина выступает против крепостного права. Главная героиня комедии г-жа Ханжихина проводит день так: после молитвы чешет свою кошечку и поет "Блажен человек, иже и скоты милует". И в то же время "нас милует", — рассказывает ее девушка, — иную жалует пощечинами, иную тростью"; затем она идет к заутрене и там то бранит своих крепостных, то шепчет молитвы, то посылает кого-нибудь на конюшню пороть.

В некоторых своих произведениях Екатерина описывает тех лиц, с которыми ей приходилось сталкиваться во внешней политике. Так, например, в опере "Горе-Богатырь" она выставляет шведского короля Густава III; а драма "Олег" представляет собой иллюстрацию турецкой войны и описание подвигов ее любимца Орлова.

Некоторые из произведений Екатерины ставились в Большом театре, а другие давались в Эрмитаже.

Часто Екатерине приходилось выступать с пером в руках, чтобы защитить русское правительство и его действия и честь империи. Манифесты и многие законы она писала сама. Когда французский писатель аббат Шапп д'Отерош выпустил книгу "Путешествие в Сибирь" (Voyage en Siberie), где ругал Россию и русские порядки, то в ответ ему Екатерина сейчас же написала целую книгу "Противоядие, или Исследование о пакостной книге Voyage en Siberie".

Не чужда была Екатерина и историографических занятий: она умерла за составлением русской истории.

Еще в молодости Екатерина занималась русской историей: делала выписки из летописей, собирала рукописи и исторические материалы; ей обязана своим появлением в свет "Древняя Российская Библиотека", первое собрание исторических актов и документов. Затем Екатерина снаряжала ученые экспедиции Палласова, Вельяминова, Депехина, которые дали богатый материал по этнографии и археологии. По ее желанию, князь М.М. Щербатов написал свой огромнейший труд "История России", а Голиков собрал богатый материал по истории Петра Великого. С 1783 года Екатерина лично принялась за писание русской истории. К этому делу она подошла таким образом: внимательно следя за воспитанием своих внуков, она нашла, что нет учебника русской истории, и решила составить его, а затем перешла к сочинению полной истории России.

В 1793 году Екатерина писала Гримму: "Я ничего не читаю, кроме относящегося к XIII веку Российской истории". 2 года спустя Екатерина писала тому же Гримму: "У меня все был недостаток времени благодаря делам; я читаю летописи и пишу. Вот какая страсть! Я знаю, что никто не будет читать моего труда, кроме двух педантов, но я очень довольна, что написала историю лучше всех, кто брался за эту работу. Я тружусь точно за деньги, так стараюсь; кладу в дело весь свой ум и на каждой странице восклицаю: ах, как это хорошо, мило, восхитительно! Но об этом, разумеется, я никому, кроме вас, не говорю. Вы понимаете, как приятно разбираться в сведениях о Рюрике, Дмитрии Донском в других; я люблю их до безумия". В 1736 году Екатерина писала, что через год надеется кончить свой огромнейший труд по русской истории. Но судьба не соблаговолила ей на окончание: Екатерина умерла раньше, чем успела поставить последнюю точку.

Живая и общительная Екатерина II не могла заниматься про себя, в одиночку, она чувствовала потребность обмена мнениями, и поэтому вела переписку по интересовавшим ее вопросам с огромным количеством лиц. Письма ее составляют несколько томов. Между ее корреспондентами видное место занимают Фридрих II, Иосиф II, Вольтер, барон Гримм, Дидро, д'Аламбер, Потемкин, Олсуфьев, Чернышев, Штакельберг и многие другие лица. Екатерина писала на русском, немецком, но чаще всего на французском языке. Переписка с Гриммом — самая обширная; она продолжалась более 20 лет.

Екатерина думала, что никто не может так ее понять и оценить ее идеи, как Гримм. Беседы с Гриммом сделались для нее потребностью. Письма Екатерины к Гримму носят характер дневника и представляют интерес для изучения ее личной жизни.

Из всего сказанного очевидно, как занята была императрица. Надо сказать, что она вела замечательно правильный образ жизни. Вставая в 6 часов, Екатерина 2 часа посвящала чтению и письму, а затем занималась делами и слушала доклады. Около 12 часов Екатерина обедала, а после обеда приказывала читать вслух, а сама садилась в кресла и занималась рукоделием; затем опять переходила к государственным делам, а по вечерам развлекалась игрой в карты, на бильярде или же смотрела драматические представления. Ложилась спать очень рано. Этот порядок Екатерина не прерывала и во время путешествий. Тогда она ухитрялась просматривать и снабжать примечаниями законопроекты, читала серьезные сочинения, писала, беседовала и т.д. Так, например, во время путешествия по Волге в 1767 году Екатерина ухитрилась изучить и перевести сочинения Марманделя, тогда же занималась внешней политикой, забавлялась шутками и играми и т.д.

Но как ни умела Екатерина выбирать время для своих литературных занятий, она постоянно жаловалась на его недостаток, говорила, что не может располагать минутой свободного времени. Очевидно, что Екатерина сделалась жертвой своего темперамента, своей отзывчивости, любознательности и энциклопедизма. Она не сумела ввести свою деятельность в определенные рамки, установить план в расходовании умственных и нравственных сил, попросту сказать, разбросалась. Екатерина сама признавалась в своем отвращении к систематике, говорила, что она порождает упрямство, нетерпимость, сухость и педантизм. Но Екатерина не понимала, к чему приводит отсутствие ненавистной ей систематики; оно ведет к тому, что люди делают не то, что нужней, а то, что легче и интереснее. Наиболее же трудные и сложные дела откладывают на неопределенное время и в конце концов совсем забывают о них. Так и случилось у Екатерины с крестьянским вопросом.

Из всех законодательных задач Екатерина, как мы видели, выполнила прежде всего наиболее легкую — именно по организации управления. Легкой эта задача была потому, что у Екатерины был уже некоторый опыт и определенное, довольно единодушное желание общества. Здесь ничто не представляло затруднений, и новые "Учреждения о губерниях" раньше всего вошли в жизнь. С гораздо большим трудом пришлось считаться при определении прав и обязанностей сбсловий, так как приходилось наталкиваться на противоречивые стремления различных сословных групп; и мы видели, что Екатерина смогла это сделать только 10 лет спустя и то не вполне; она дала жалованные грамоты дворянству и городам, но не дала жалованной грамоты сельскому люду, хотя имела в виду дать грамоту свободным крестьянам. Еще труднее был крестьянский вопрос. Екатерина сама писала: "Крестьянский вопрос очень труден, где не начнешь трогать, нигде не поддается". Не удивительно поэтому, что Екатерина откладывала со дня на день разрешение этого вопроса; она делала это тем спокойнее, что со всех сторон ей твердили, что с этим делом не надо торопиться, что нужна осмотрительность и осторожность. Такой совет давал Екатерине Поленов, искренно желавший счастья крестьянам, то же самое слышала она и от западных писателей. Вот, например, что писал Руссо в "Размышлениях об управлении Польши": "Освобождение крестьян в Польше великое и прекрасное дело, но смелое и опасное, и за него не следует браться опрометчиво. Необходимо сделать их сначала достойными свободы. Нельзя освобождать тело ранее души". Вот что слышала Екатерина с Запада. Ведь она с большим правом могла применить эти слова социального мудреца и к России.

Но всякая нерешительность, раз она становится длительной, в конце концов превращается в охранение status quo. Так и случилось с Екатериной. Не решаясь издать сельский закон, со дня на день откладывая его, Екатерина все более и более примирялась с существовавшим порядком, а отсюда легко было перейти и к защите этого порядка. Вообще надо сказать, что Екатерина, несмотря на свои гуманные стремления, всегда была готова защищать существовавший в России порядок, если только как-нибудь задевалось ее личное самолюбие. Екатерина хотела проводить реформы только по собственной инициативе, хотела быть всегда умнее всех, благосклонно слушала тех, кто подпевал ей и говорил с улыбкой на устах, но не любила слушать тех, кто говорил самостоятельно. Упаси Бог, если бы кто, помимо нее самой, указал на какой-нибудь недостаток, хотя сама она и сознавала его.

В 1768 году, когда Екатерина всего решительнее была настроена против крепостного права, появилась известная нам уже книга аббата Шапп д'Отурош — "Путешествие в Сибирь". Тут в мрачных красках описывалась нищета, бедственное и угнетенное положение русских крестьян. Казалось, он пишет о том, что сознавала и Екатерина, но она в своем ответе резко заявляла: "Мнимая нищета в России не существует; русские крестьяне во сто раз счастливее и достаточнее, чем ваши французские; они знают, сколько и за что они платят; между тем, у вас есть провинции, где крестьяне питаются каштанами и не знают даже числа всех повинностей, которые лежат на них". Аббат Шапп д'Отурош указывал на дурное обращение с прислугой. Екатерина отвечала: "Хорошее или дурное обращение с домашней прислугой гораздо более зависит от хорошей или дурной нравственности господ, чем от законов страны, но наши нравы не ухудшаются". Один раз Дидро задал Екатерине неосторожный вопрос: какие отношения существуют между владельцами и рабами в России? На это Екатерина ему строго отвечала: "Не существует никаких условий между владетелями и крестьянами, но каждый хозяин, имеющий здравый смысл, побережет свою корову, чтобы она лучше доилась. Когда нет закона, то в ту же самую минуту начинает действовать естественное право, и часто от этого порядки в делах идут не хуже, ибо тогда вещи текут сообразно существу своему и совершенно естественно". Это было писано в 1773 году; в самый разгар пугачевского бунта Екатерина отрицала угнетение крестьян в России.

Екатерина имела софистический ум, который мог обманывать ее саму, найти всему оправдание и усыпить совесть. К началу 1780-х годов Екатерина стала примиряться с существованием крепостного права; на это указывает и прикрепление малороссийских крестьян.

13. Прикрепление крестьян в Малороссии

Надо сказать, что в исторической литературе по поводу прикрепления крестьян в Малороссии существуют некоторые разногласия. Малороссийские, особенно украинские историки, приписывают это прикрепление крестьян господству великороссиян над Малороссией. Указывают, что Малороссия была страной вольности, и только тогда, когда она была связана с Великороссией, пошли всяческие угнетения, в том числе и прикрепление крестьян. Но это соображение историков рушится, потому что в настоящее время достоверно известно, как утверждалось крепостное право в Малороссии. Оказывается, что это был процесс внутреннего характера, начавшийся раньше и только закончившийся в царствование Екатерины. Еще в 1730-х годах казацкая старшина начинает подавать гетману просьбы о запрещении переходов крестьян; великороссийские чины действуют подобно тому, как действовали землевладельцы в XVII веке; они укрепляют малороссиян в вечное холопство, берут на них крепости, женят на своих крепостных. По просьбе старшины генеральная войсковая канцелярия в 1739 году воспрещает переходы, но Елизавета Петровна по настоянию Разумовского восстанавливает свободу перехода крестьян в Малороссии и запрещает великороссийским чинам укреплять за собой малороссиян. Но казацкая старшина неустанно стремится к закрепощению крестьян. В 1763 году, на другой год царствования Екатерины, гетман со всем малороссийским шляхетством подал челобитную, в которой просил: 1) "самовольный малороссийских мужиков переход в силу прав малороссийских навсегда пресечь; 2) о перешедших в слободские полки и великороссийские слободы приказать учинить публикацию, чтобы они на прежние свои жилища в положенный срок возвратились, а ежели не возвратятся, то чтоб вольно было всякому помещику своего мужика, отыскав, взять и пожилые деньги за оного доправить; 3) перешедшим от малороссийских помещиков к другим малороссийским же помещикам мужикам, понеже тот вольный переход делали они с дозволения, указать остаться навсегда на тех местах, где ныне находятся; 4) запретить впредь мужикам записываться в казаки". Кроме этого, малороссийское шляхетство просило "раскольников, поселившихся на землях малороссийского шляхетства, отдать в подданство тех земель помещикам, чтобы они, по примеру других малороссийских мужиков, помещичьи работы исправляли". Вот каковы были желания малороссийских помещиков. Но Екатерина не отменила перехода крестьян, а обставила его известными формальностями. После уничтожения гетманства в Малороссии, при вступлении Румянцева в должность генерал-губернатора края, императрица дала ему секретное наставление, в котором рекомендовала, чтобы "весьма вредные, как владельцам, так и самим посполитым людям, с места на место переходы" были оставлены. Надо сказать, что перед этим Екатерина получила "Записки о Малой России" Теплова, в которых он указывал на вред, который, по его мнению, приносят вольные переходы крестьян. Но Екатерина не решилась все-таки издать прямо запретительного закона. В 1766 году Румянцев сделал императрице представление, в котором предлагал, чтобы "от сего времени никого более в казаки не писать, а кто по нынешней генеральной в Малой России описи, к окончанию приводимой, где как найден будет, тому там уже и быть вечно". В малороссийском шляхетском наказе, привезенном в комиссию по составлению нового Уложения, встречается ходатайство о запрещении вольного перехода крестьян. И вот Екатерина, вняв советам Румянцева, указом 1783 года приравняла малороссийских крестьян к великорусским. Это показывает, что положение великорусских крестьян Екатерина стала считать нормальным.

КРЕСТЬЯНСКИЙ ВОПРОС В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Перемена в настроении Екатерины в отношении крестьянского вопроса отразилось и в тогдашней литературе, которой Екатерина вообще задавала тон. Надо сказать, что в то время, когда Екатерина предложила свою тему на обсуждение Вольному экономическому обществу и когда она писала свой Наказ комиссии по составлению нового Уложения, в русской литературе усилились дебаты по вопросу о крепостном праве, и в тогдашних сатирах постоянно затрагивалась эта сторона жизни. Но теперь времена изменились, и литература отразила перемену в настроении Екатерины.

Еще в "Недоросле" (1783) предавались осмеянию и позору жестокие и безжалостные помещики, хотя мрачность красок уже смягчалась и тут выставлением добродетельных чиновников и восхвалением наместника, который "с ревностью помогает страждущему человечеству". После "Недоросля" обличения злоупотреблений крепостного права становятся все бледнее и бледнее, и иногда сопровождаются поучениями господам и рабам, вроде следующего: "...Бог, Премудрый и Преблагий Отец, восхотел, чтобы ты был слугой... так порадуйся сему управлению, сей воле Божией. Ибо все, что Бог хочет, есть благо... посему лучше быть тебе слугой, служанкой или нянькой и прочая, нежели каким-нибудь другим человеком". Иногда автор, изображая безобразные типы крепостников, спешил утешить читателя, что "сила просвещения" значительно уменьшила число таких "уродов".

Общественная реакция сказалась и в том, что некоторые писатели вместо отрицательного отношения к крепостному праву стали доказывать, что положение наших крестьян очень хорошо сравнительно с жизнью простонародья на Западе. В конце 1780-х годов эту задачу взял на себя генерал-майор Болтин в своих полемических примечаниях на русскую историю Леклерка. Болтин издал свой труд с ведома императрицы, которая была, таким образом, его нравственной руководительницей. Во многих местах своего сочинения Болтин доказывает, что положение наших крепостных крестьян лучше, чем французских и немецких. Он утверждает, что крепостные de facto владеют своим движимым имуществом на основании обычая, "который имеет силу, не меньшую закона", хотя и сознается, что крестьяне некоторых помещиков "из сего всеобщего состояния исключаются". Но эти исключения, по его мнению, не дают основания требовать освобождения крепостных крестьян из-под власти помещиков. "Прежде должно освободить души рабов, — приводит он слова Руссо, — а потом уже тела". "Не всякому народу, — пишет Болтин, — вольность может быть полезна; не всякий умеет ее снести и ею наслаждаться; потребно к сему расположение умов и нравов особливое, которое приобретается веками и пособием многих обстоятельств". Болтин признает только необходимость дать некоторое облегчение крестьянам, которое должно состоять в ограничении помещичьей власти, главным образом в отправлении крестьянами их повинностей. Болтин восстает против безземельного освобождения крестьян и считает такую вольность хуже рабства. "Земледельцы наши, — говорит он, — прусской вольности не снесут, германская не сделает их состояние лучшим, с французской помрут они с голоду, а английская низвергнет их в бездну погибели".

Не все, однако, русские люди примирились с крепостным правом по примеру Екатерины и не все голоса пели в унисон с ее настроением. В 1783 году Екатерина прикрепила крестьян в Малороссии. В. Капнист ответил на это прикрепление одой "На рабство", в которой он пел:

"Куда не обращу зеницу,
Омытую потоком слез,
Везде, как скорбную вдовицу,
Я зрю мою отчизну днесь;
Исчезли сельские утехи,
Игрива резвость, пляска, смех;
Веселых песней глас утих;
Златые нивы сиротеют;
Поля, леса, луга пустеют.
Как туча, скорбь легла на них.
Везде, где кущи, села, грады
Хранил от бед свободы щит,
Там тверды зиждет власть ограды
И вольность узами теснит.
Где благо, счастие народно
Со всех сторон текли свободно,
Там рабство их отгонит прочь.
Увы! судьбе угодно было,
Одно чтоб слово превратило
Наш ясный день во мрачну ночь.
...........................................
А вы, цари! на-то ль Зиждитель
Своей подобну власть вам дал,
Чтобы во областях подвластных
Из счастливых людей — несчастных
И зло из общих благ творить?
На то ль даны вам скиптр, порфира,
Чтоб были вы бичами мира
И ваших чад могли губить?
Воззрите вы на те народы,
Где рабство тяготит людей,
И раздается звук цепей;
Там к бедству смертные рождены,
К уничиженью осуждены,
Несчастий полну чашу пьют;
Под игом тяжкие державы
Потоками льют пот кровавый
И злее смерти жизнь влекут.
Насилия властей страшатся,
Потупя взор, должны стенать;
Подняв главу, воззреть боятся
На жезл, готовый их карать.
В веригах рабства унывают,
Низвергнуть ига не дерзают,
Обременяющего их;
От страха казни цепенеют
И мыслию насилу смеют
Роптать против оков своих".

Обращаясь к императрице, поэт спрашивает ее: неужели она "умножит муки" народа:

"Возможно ль, чтоб сама ты ныне
Повергла в жертву злой судьбине
Тебя любящих чад твоих?"

Поэт выражает надежду, что настанет

"...то златое время,
Когда спасительной рукой
Вериг постыдно сложит бремя
С моей отчизны дорогой".

Тогда

"Прервется в тех краях стенанье
и счастьем вольность процветет".

Княгиня Дашкова хотела поместить оду Капниста в журнале "Новые ежемесячные сочинения", который стал издаваться с 1786 года. Но Державин, друг Капниста, объяснил ей, что как для нее, так и для автора выгоднее не печатать этой оды. Впервые она появилась в печати в "Лирических сочинениях" Капниста в 1806 году.

Державин был прав, потому что семь лет спустя и не такое произведение едва не стоило жизни его автору.

СОЧИНЕНИЕ РАДИЩЕВА

В 1790 году вышло из печати знаменитое "Путешествие из Петербурга в Москву" А.Н. Радищева. Не ограничиваясь указанием на отдельные факты, Радищев обобщил их и путем рассуждений указал на тот вред, который приносило всему государству крепостное право. Как бы припоминая самонадеянное намерение императрицы доставить блаженство всем, Радищев говорит, что нельзя назвать блаженной ту страну, "где две трети граждан лишены гражданского звания и частию в законе мертвы, где сто гордых граждан утопают в роскоши, а тысячи не имеют ни надежного пропитания, ни собственного от зноя и мраза укрова". От существования рабства страдают не только рабы, оно вредно и для всего государства. Рабский труд менее производителен, чем свободный. Рабство приносит более вреда, чем нашествие врага: последнее "опустошает случайно и мгновенно, тогда как первое "губит долговременно и всегда". Кроме того, рабство приносит еще большой нравственный вред — как рабам, так и господам; "с одной стороны, родится надменность, а с другой — робость"; рабы "оковы свои возлюбят", а для других сословий "примеры властвования суть заразительны". Наконец рабство опасно. "Не ведаете ли, любезные наши сограждане, коликая нам предстоит гибель, в коликой мы вращаемся опасности? Поток, загражденный в стремлении своем, тем сильнее становится, чем тверже находит противостояние. Прорвав оплот единожды, ничто уже в разлитии его противиться ему невозможет. Таковы суть братия наши, в узах нами содержимые. Ждут случая и часа. Колокол ударяет. И се пагуба зверства разливается быстротечно. Мы узрим окрест нас меч и отраву. Смерть и пожигание, — нам будет посул за нашу суровость и бесчеловечие. И чем медлительнее и упорнее мы были в разрешении их уз, тем стремительнее они будут в мщении своем". Приглашая своих читателей вспомнить пугачевский бунт, Радищев предлагает помещикам приступить к освобождению своих крестьян. Но он желает дарования не одной личной свободы, а полагает, что земля должна принадлежать тому, кто ее обрабатывает. "Кто же в ниве ближайшее имеет право, буде не делатель ее?" — спрашивает Радищев. Освобождение крестьян он полагает совершить постепенно в следующем порядке. Сначала Радищев предлагает уничтожить рабство, оставив крепостное праве). Он объясняет это следующим образом: уничтожается помещичья воля и запрещается помещикам переводить крестьян в дворовые; взятый на двор делается свободным; крестьяне получают право вступать в брак без согласия помещика. Затем крестьяне получают земельную собственность и гражданские права. Одним из этих прав является право быть судимым равными себе, в расправах, которые выбираются из помещичьих крестьян. (Это, как видите, идея Екатерины и Комиссии). После всего этого настанет совершенное уничтожение рабства.

Но, изложив план постепенного уничтожения крепостного права, Радищев как будто спохватывается и говорит, что он не ожидает согласия на осуществление этого плана от помещиков. "Свобода сельских жителей, — пишет Радищев, — обидит, как-то говорят, право собственности. А все те, кто бы мог свободе поборствовать, все великие отчинники, и свободы не от их советов ожидать должно, но от самой тяжести порабощения." "Крестьянин в законе мертв, сказали мы... Нет, нет, он жив, он жив будет, если того восхощет!" Значит, только стремление самой народной массы изменит существующий порядок. Но Радищев верит и в другие силы — в просвещение, в разум.

"Путешествие из Петербурга в Москву" слишком больно задело самолюбие императрицы. Екатерина, слишком любившая похвалу, привыкшая слушать истину, говоримую с улыбкой, приправленную значительной долей лести, в книге Радищева встретилась с такой свободой речи и смелостью критики, от которых она давно уже отвыкла в применении к русской действительности; вдобавок она терзалась призраками революции и с опаской вглядывалась в настроение русского общества, склонная всюду видеть революционеров. Прочитав 30 страниц произведения Радищева, Екатерина подвергла его суровой критике. "Наг"прение сей книги, — писала Екатерина, — в каждом листе видно. Сочинитель наполнен и заражен французским заблуждением, ищет всячески умаления власти и защищает все, способствующее приведению крестьян в непослушание". Характерны заметки Екатерины, посвященные крестьянскому вопросу. Так, например, по поводу продажи людей с молотка она замечает: "Начинается прежалкая повесть о семье, проданной с молотка за долги господина". По поводу другого места она говорит: "едет оплакивать плачевную судьбу крестьянского состояния, хотя и то неоспоримо, что лучшей судьбы наших крестьян у хорошего помещика нет во всей вселенной". Глава, посвященная крестьянскому вопросу, вызывает такое замечание императрицы: "клонится к возмущению крестьян противу помещиков"; на увещание Радищева освободить рабов Екатерина восклицает: "уговаривает помещиков освободить крестьян, да никто не послушает".

Приведенные замечания не оставляют никакого сомнения в том, что под конец жизни Екатерина смотрела на крепостное право как на институт, не подлежащий отмене. Крепостное право представлялось ей нормальным порядком, а нападки на него — сентиментальностью или мятежом.

По приказанию Екатерины Сенат судил Радищева и присудил его к смертной казни, которую императрица заменила ему десятилетней ссылкой.

Так, выражаясь вульгарно, Екатерина в крестьянском вопросе начала за здравие, а кончила за упокой.

14. Положение крепостных крестьян в царствование Екатерины

"Путешествие из Петербурга в Москву" А.Н. Радищева — произведение литературного характера и, следовательно, само по себе не может служить характеристикой действительного положения крепостных крестьян. Для того чтобы ясно представить себе существовавшее положение вещей, необходимо сопоставить данные этого сочинения с показаниями других источников, тем более, что было не мало голосов противоположного характера, шедших от князя Щербатова и его сторонников, которые склонны были рисовать идиллию крепостного права. Чтобы разобраться и уяснить себе, кто был прав, мы должны охарактеризовать действительное положение вещей в царствование Екатерины II.

Князь Щербатов и его единомышленники для социально-политического преобладания дворянства находили моральное оправдание в значении дворян как опекунов, руководителей и устроителей крестьян. Но действительность представляла мало сходства с этим взглядом на помещиков, а, наоборот, помещик чаще всего выступал в роли эксплуататора крестьянского труда. Дело в том, что огромное количество крепостных крестьян находилось в руках вельмож, которые совершенно не заглядывали в деревни, довольствуясь получением оброка. Здесь, следовательно, не могло быть и речи об опеке и заботах о своих крестьянах. Землевладельцы получали оброк и, если вмешивались во внутреннюю жизнь крестьян, то только для наилучшего извлечения доходов; на общее же направление хозяйственной деятельности не имели влияния. В Heчерноземных губерниях большинство средних и мелких помещиков предпочитали также брать с крестьян оброк. В среднем выводе оброчная система преобладала над барщиной (55% оброчных и 45% барщинных). В черноземных губерниях преобладала барщинная система, но и среди этих губерний оброчных крестьян иногда было более, чем барщинных; в Воронежской губернии было 64% оброчных, а в Пензенской — 52%. Георги, путешествовавший в России в начале 1770-х годов, говорит об оброчных крестьянах: "Они прокармливают себя, как могут, и уплачивают правительству обыкновенную подушную подать, да, кроме того, помещику ежегодный оброк чистыми деньгами, который бывает весьма различен, смотря по заработкам крестьян, доброте или строгости господина и т. д. Обыкновенно же оброк бывает от 1 до 5 руб. с души; зажиточные крестьяне платят более, чем бедные". Значит, в 1770-х годах оброк простирался от 1 до 5 руб. Если следить за последующим временем, то можно видеть, что величина оброка постепенно повышается. В 1783 году само правительство признало, что "помещичий оброк или доход всеместно до 4 руб. с души простирается, большей же частью гораздо сие количество превосходит". Генерал-майор Болтин в 1788 году писал: "С оброчных помещики получают от 3 до 5 руб. с души, а в некоторых провинциях, лежащих поблизости от столиц и судоходных рек, и по 10 руб. Но таких деревень немного, как равным образом и таких, кои бы меньше 3-х рублей с души платили". В 1790-х годах, по свидетельству известного экономиста Шторха, средний оброк равнялся 5 руб. с души. Наконец дело дошло до того, что в некоторых местах в конце царствования Екатерины II помещичьи крестьяне платили своим господам ежегодно до 20 руб. с тягла, то есть 10 руб. с ревизской души, подлежащей обложению подушной податью, так как тягло состояло из мужа, жены и сына. Деньги для уплаты оброка крестьяне добывали, конечно, не земледельческим трудом, а главным образом отхожими промыслами. Но помещики в этом деле не принимали решительно никакого участия, не управляли трудом своих крестьян, они только эксплуатировали их уменье, знание и предприимчивость; отношение их к крепостным крестьянам характеризуется двумя короткими словами: "вынь и положь". Следовательно, та мысль, которая приводилась в аргументах князя Щербатова и его единомышленников в защиту социально-политического преобладания дворянства, не соответствовала действительности.

Что касается помещиков, имения которых были на барщине, то они еще резче выступают в роли простых эксплуататоров крестьянского труда. В имениях оброчных крестьян, прежде всего, располагали большим количеством земли, чем в барщинных. Щербатов высчитывал, что в оброчных деревнях приходится в среднем около 10 десятин на душу, тогда как в барщинных только 3,1 десятины. Впрочем, это еще ничего не значит, так как почва в оброчных губерниях была значительно хуже, чем в барщинных. Кроме того, в оброчных деревнях крестьяне пользовались большей свободой и самоуправлением, потому что владельцы оброчных имений обыкновенно не жили в своих поместьях. Свободы и самоуправления были лишены крестьяне барщинные, так как помещики при барщинном хозяйстве обыкновенно жили в своих имениях. Положение барщинных крестьян было неизмеримо хуже, чем оброчных. В Тверской губернии в 1780-х годах у некоторых помещиков крестьяне работали на барщине до уборки господского хлеба и только тогда могли приступать к уборке собственных полей; то же было и в Вологодском уезде. Вследствие этого крестьяне не успевали вовремя кончать свои полевые работы: сено сгнивало, а хлеб осыпался. Результатом этого было обнищание крестьян, на которое указывали современники. Барщина нередко превосходила 3 дня; в Елецкой провинции крестьяне работали на помещика по 4 дня в неделю, а в некоторых местностях Рязанской — по 4 и даже по 5. Но бывало и еще хуже. Крестьяне одного села Орловской губернии должны были работать на помещика ежедневно. Крестьяне генеральши Толстой жаловались императрице, что их постоянно заставляют работать на барщине, не освобождая даже по воскресеньям и самым большим праздникам. Иностранцы, жившие в России в конце царствования Екатерины II, свидетельствуют, что некоторые помещики требовали от крестьян пяти- и шестидневной барщины. Ввиду всего этого не приходится считать преувеличением те картинки, которые нарисовал Радищев в своем сочинении. На перевале от Любани до Чудова путешественник встретил крестьянина, пахавшего в воскресенье свою ниву. На вопрос путешественника: "Разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты и воскресенью не спускаешь да еще в самой жаре?" — крестьянин отвечал: "В неделе-то, барин, шесть дней — а мы шесть раз в неделю ходим на барщину, да под вечерок возим оставшееся в лесу сено на господский двор, коли погода хороша. А бабы и девки, для прогулки, ходят по праздникам в лес по грибы да по ягоды". "Как же ты успеваешь доставать хлеб, коли только праздник имеешь свободным?" — спрашивает путешественник. "Не одни праздники, и ночь наша, — отвечает крестьянин. — Не ленись наш брат, не то с голоду умрешь". Этот крестьянин прямо завидует тем, кто живет на оброке. "То ли житье нашему брату, — говорит он, — как где барин оброк берет с крестьянина, да еще без приказчика. Правда, что иногда и добрые господа берут более трех рублей с души; но все лучше барщины".

Повинности барщинных крестьян не ограничивались одними работами по господскому хозяйству. Как в боярских вотчинах старой допетровской Руси, с барщинных крестьян собирали еще столовые запасы. У Георги в описании народов, населяющих Россию, читаем: "Подобно пчелам, крестьяне сносят на двор господский муки, крупы, овса и прочих жит мешки великие, стяги говяжьи, туши свиные, бараны жирные, дворовых и диких птиц множество, коровьи масла, яиц луковки, сотов и медов чистых кадки, концы холстов, свертки сукон домашних". Последнее приношение, то есть свертки сукон, объясняется тем, что бабы зимой должны были прясть и ткать на господина. Каждая тягловая крестьянка должна была напрясть и выткать сукна и холста по 12 аршин, а в некоторых местах и больше, причем шерсть выдавалась помещиками. Болтин говорит, что поборы натурой обыкновенно собирались в следующем размере: с каждого тягла по гусю или по индейке, по курице, по нескольку яиц, по нескольку аршин холста, сермяжного сукна и проч. Кроме того, все эти столовые запасы крестьянам сплошь и рядом приходилось отправлять в столицу или в провинциальный город, где жил или служил помещик. По первому санному пути тянулись подводы с разными припасами в Петербург и в Москву, где с господского двора часто попадали в Охотный ряд и на Сенную площадь.

Если перевести на деньги все повинности барщинных крестьян, то окажется, что они давали своим помещикам вдвое больше, чем оброчные крестьяне. По казенной таксе, действовавшей на заводах, рабочий крестьянский день оценивался следующим образом; летом пеший работник получал 10 коп., конный — 20 коп.; зимой пеший получал 8 коя., конный — 18 коп.; женский рабочий день круглый год оценивался по 8 коп. в день. Значит, летние работы крестьянина при 3-дневной барщине, считая 39 дней конных и 39 дней пеших, должны быть оценены в 11 руб. 70 коп., а зимние — в 7 р. 30 коп. Годичный труд крестьянки должен быть оценен в 12 руб. 48 коп. Если предположить, что поборов натурой собиралось на 1 или 2 руб., то получается, что вся ценность труда и повинностей с одного тягла равнялась 33-34 руб.; а так как в тягле было 2 ревизских души, то на каждую ревизскую душу при барщине приходилось до 17 руб., тогда как в 1770-х годах оброк равнялся 10 руб, на ревизскую душу. Следовательно, барщинные крестьяне несли повинностей почти вдвое больше оброчных.

Обремененные непосильными работами и повинностями, крепостные крестьяне нередко еле влачили жалкое, нищенское существование. Вот как рисует Радищев обстановку их жизни. Это изображение носит портретный характер. "Четыре стены, до половины покрытые, так как и весь потолок, сажей; пол в щелях, на вершок по крайней мере поросший грязью; печь без трубы, но лучшая защита от холода, и дымом всякое утро зимой и летом наполняющая избу; окончины, в коих затянутый пузырь смеркающийся в полдень пропускал свет; горшка два или три (счастлива изба, коли в одном из них всякой день есть пустые щи!). Деревянная чашка и кружки, тарелками называемые; стол, топором срубленный, который скоблят скребком по праздниками. Корыто кормит свиней или телят, буде есть, спать с ними вместе, глотая воздух, в коем горящая свеча как будто в тумане или за завесой кажется. К счастью, кадка с квасом, на уксус похожим, и на дворе баня, в коей коли не парятся, то спит скотина. Посконная рубаха, обувь, данная природой, онучки с лаптями для выхода. Тут видна, — продолжает Радищев, — алчность дворянства, грабеж, мучительство наше и беззащитное нищеты состояние, Звери алчные, пьяницы ненасытные, что мы крестьянину оставляем? То, чего отнять не можем — воздух. Да, один воздух. Отъемлем нередко у него не токмо дар земли — хлеб и воду, но и самый свет... Жестокосердный помещик, посмотри на детей, тебе подвластных. Они почти наги. От чего? Не ты ли росших в болезни и горести обложил сверх всех полевых работ оброком? Не ты ли не сотканное еще полотно определяешь себе в пользу? На что тебе смрадное рубище, которое к неге привыкшая твоя рука подъяти гнушается? Едва послужит оно на отирание служащего тебе скота. Ты собираешь и то, что тебе ненадобно, несмотря на то, что неприкрытая нагота твоих крестьян тебе в обвинение будет. Если здесь нет на тебя суда, но пред судией, не ведающим лицеприятия, давшим некогда и тебе путеводителя благого, совесть, но коего развратный твой рассудок давно изгнал из своего жилища, из сердца твоего. Но не ласкайся безвозмездием." Едва ли подобный вопль был результатом сентиментального самовнушения, здесь чувствуется любовь сердца, возмущение действительностью. Эта действительность совершенно не соответствовала той идиллии, которую рисовали князь Щербатов и его единомышленники.

ВЛИЯНИЕ КРЕПОСТНОГО ПРАВА НА ЗЕМЛЕДЕЛИЕ, ОБРАБАТЫВАЮЩУЮ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ И ТОРГОВЛЮ

Кроме указаний на попечение и устройство крестьянской жизни помещиками, Щербатов оправдывал существование помещичьей власти над крестьянами разнообразными соображениями государственного характера. Помещики, рассуждал Щербатов, способствуют развитию земледелия и обрабатывающей промышленности, что в свою очередь способствует развитию торговли, а все это создает благоприятные условия для увеличения населения в стране. Крестьяне представляются князю Щербатову ленивыми и невежественными, и только помещичья власть, по его мнению, может побудить их обрабатывать землю, руководить этой обработкой, улучшать способы земледелия и т.д. Конечно, хорошие хозяева-помещики были, они оказывали влияние на развитие земледелия, дисциплинировали крестьянский труд, учили обработке земли, но такие помещики были чрезвычайно редки. В большинстве случаев, пользуясь даровым крестьянским трудом, помещики бестолково расходовали этот труд, заменяя качество труда количеством, не заботясь о хозяйственных улучшениях, не делая сбережений для этого улучшения, а потому не могли способствовать развитию земледелия. Задавив крестьян непомерными работами, помещики делали их апатичными, заставляли жать изо дня в день, подрывали охоту к усовершенствованиям труда, плодами которого крестьяне не пользовались, и тем обрекали крепостное хозяйство на рутину и застой, о чем прямо засвидетельствовано в манифесте 19 февраля 1861 года. В сущности, влияние крепостного права на земледелие было совершенно обратным тому, на которое указывал князь Щербатов и его сторонники.

Щербатов не усматривал и еще одного отрицательного условия для развития земледелия, созданного крепостным правом. Благодаря крепостному праву крестьянский труд был обращен исключительно на обработку неплодородных земель. Вследствие долгого господства кочевников в южных степях большая часть земледельческого населения сосредоточилась на неплодородном суглинке верховьев Волги и Оки. В XVII веке явилась возможность селиться на черноземных землях, но крепостное право прикрепило большую часть крестьян к неплодородной почве. Итак, крепостное право нельзя считать благоприятным условием для развития земледелия. Падает этот аргумент Щербатова, падают и другие.

Но, кроме того, крепостное право и прямым образом задерживало развитие обрабатывающей промышленности и торговли в России.

Сплошь и рядом помещики не только не направляли крестьянский труд на земледелие, но прямо отрывали крестьян от производительного труда, набирая себе многочисленную дворню. Вот что говорит об этом Шторх: "Число крестьян, которые таким образом отвлекаются от полезнейшего из всех занятий и непроизводительно употребляются для домашнего услужения, так велико, что в других странах не могут себе этого и представить. Можно без преувеличения сказать, что в русском помещичьем доме втрое или впятеро больше слуг, чем в таком же немецком; о домах же вельмож и говорить нечего. Помещичьи дома кишат дворовыми людьми, которых многочисленное потомство почти никогда не возвращается к сохе, а, выросши в праздности, приготовляется к тому же назначению, как и их отцы. В деревнях эти вредные нахлебники государства приносят своим господам хоть некоторую пользу ремесленными работами, которым их иногда обучают; но в больших городах это бывает редко, и там в помещичьем доме всегда найдешь множество совершенных дармоедов. Если бы было возможно сделать точную перепись слуг и дворовых людей во всем государстве, то все были бы поражены тем ущербом, который терпит от этого добывающая промышленность". Вот, между прочим, одно из влияний крепостного права на земледелие. Для иллюстрации к отзыву Шторха поучительны некоторые цифровые данные. У богатого помещика Головина было более 300 человек дворовых; у графа Орлова, по свидетельству английского путешественника Кларка, было не менее 500 слуг. Сегюр свидетельствует, что нередко у наших вельмож было по 400-500 человек дворни обоего пола. За знатными барами тянулись и помещики средней руки. "Прежде, — говорит Рычков, — лучшие люди жили в своих деревнях умеренно и бережно, теперь же молодые помещики выстраивают себе богатые дома, роскошно убирают их и заводят немалое число официантов и ливрейных служителей". Как много держали дворни даже помещики средней руки, можно видеть из следующего примера. Помещик Лунин, в имениях которого было 1613 душ мужского пола и 1603 — женского пола, имел дворовых мужчин 143, то есть 9%, а женщин — 137, то есть 8,5%. Конечно, часть дворовых не проживала в праздности, а употреблялась на необходимые сельскохозяйственные работы в качестве садовников, скотников. Были среди них и ремесленники — кузнецы, портные, сапожники, бондари и прочие; но несомненно, что при всем том множество народа праздно болтались в барских хоромах, около дела, но не при деле. В одном воспоминании о помещичьем житье-бытье, в так называемых "Бабушкиных рассказах", мы находим такое свидетельство многочисленности барской дворни: "Людей в домах держали тогда премножество, потому что, кроме выездных лакеев и официантов, были еще дворецкие и буфетчик, а то и два: камердинер и помощник, парикмахер, кондитер, два или три повара и столько же поварят; ключник, два дворника, скороходы, кучера, форейторы и конюхи, а ежели где при доме сад, то и садовники.

Кроме этого, у людей достаточных, и не то что особенно богатых, бывали свои музыканты и песенники, ну хоть понемногу, а все-таки человек по десяти. Это только в городе: а в деревне — там еще многие мастеровые и у многих псари и егеря, которые стреляли дичь для стола, а там скотники и скотницы; если всех сосчитать городских и деревенских, мужчин и женщин, так едва ли в больших домах бывало не по двести человек прислуги, ежели не более". У богатого помещика графа Орлова в его подмосковном имении "Отрада" были свои портные, башмачники, шорники, конюхи, коновалы, садовники, фельдшера, аптекаря, часовщики, плотники, столяры, каменщики, кирпичники и пр., свои музыканты и актеры, свой архитектор, живописец и астроном; наконец, один камердинер исполнял обязанности богослова: читая графу вслух, он вступал с ним в словопрения по религиозным вопросам. Сколько людей, оторванных от производительного труда, служило здесь барским прихотям!

Увеличение количества дворни было вредно не только потому, что масса людей отрывалась от производительного труда: оно побуждало помещиков увеличивать размеры натуральных поборов и заставляло оброчных крестьян платить лишние подати.

Князь Шербатов, полемизируя с противниками крепостного права, предлагавшими, между прочим, выпустить дворовых людей на свободу, указывал, что дворовые в таком случае хлынут в город, понизят заработки ремесленников и подорвут материальное благосостояние городов. Но надо сказать, что дворня делала это, не переходя в город, а оставаясь у своих господ. Благодаря многочисленности и разнообразию дворовых ремесленников, помещики всегда обходились своими людьми и редко заказывали что-либо у городских ремесленников. Следовательно, конкуренция, на которую указывал Шербатов как на следствие освобождения дворовых людей, все равно существовала. С другой стороны, крестьяне, стесненные в распоряжении своим имуществом, все меньше и меньше были в состоянии покупать что-либо в городе.

Князь Шербатов доказывал, что роскошь дворян увеличивает заработки. Но русской промышленности это приносило очень мало пользы. Все, что покупали помещики, привозилось иностранцами или выписывалось из-за границы. Туземная городская торговля и промышленность влачила жалкое существование, и тот средний род людей, который питался торговлей и промышленностью, о котором так много заботилась и хлопотала Екатерина II, развивался крайне туго и медленно. Крестьяне ничего не закупали в городе: помещики все, что можно, делали дома своими дворовыми, а все, в чем нуждались, выписывали из заграницы. Вот где причины крайне медленного роста городского сословия. По первой ревизии, городских обывателей на 6 миллионов податного населения насчитывалось 172 тыс., то есть 34-я часть. В 1769 году, когда была закончена третья ревизия, насчитано было городских обывателей 228 тыс. душ, то есть на 60 тыс. больше, чем по первой ревизии, но приблизительно в такой же пропорции (34-я часть) ко всему податному населению. К концу царствования Екатерины по пятой ревизии городских обывателей насчитывалось до 75 тыс. ревизских душ, то есть 25-я часть всего податного населения. Таково было влияние крепостного права на земледелие, на русскую обрабатывающую промышленность и торговлю.

ВРЕД КРЕПОСТНОГО ПРАВА ДЛЯ ГОСУДАРСТВА

Но беден народ — бедно и государство. Помещичья власть, несомненно, помогала правительству в сборе подушной подати, но благодаря помещичьей власти государство получало меньше, чем оно могло бы получать. Помещики поглощали крестьянский труд, а государство довольствовалось тем, что исстари платили крестьяне, Я говорил вам, как постепенно увеличивался оброк; в начале царствования Екатерины II он простирался от 1 до 5 руб., а в конце равнялся 10 руб., то есть увеличивался, во всяком случае, в 5 раз. Между тем, ничего подобного не замечается в обложении подушной податью. До конца царствования Екатерины взимался старый петровский семигривенный подушный оклад, и только в конце царствования подушная подать была увеличена до 1 руб. Доходы казны от подушной подати в начале царствования составляли около 6 миллионов руб., а в конце — около 11 миллионов. Тут, как видите, такого прогресса в росте подушного оклада, какой мы видели в росте оброка, совершенно нет.

Вследствие крайне незначительных прямых поступлений, правительство принуждено было извлекать средства путем косвенных налогов. Среди этих налогов наибольшее значение в царствование Екатерины получил питейный налог. Доход с него возвышался с необыкновенной быстротой. В начале царствования он равнялся 5 миллионам рублей, то есть был меньше подушной подати на 1 миллион: в 1787 году он перерос подушный сбор (подушный сбор равнялся 8 миллионам руб., а питейный — 9 миллионам); в 1795 году казна получила подушного сбора 11 миллионов руб., а питейного — 24 миллиона. Таким образом, больше трети всего бюджета, который тогда равнялся 68 миллионам, покрывалось налогом на потребление вина. Но к этому финансовому источнику прибегают только тогда, когда нет других способов увеличить поступления. Екатерина прибегла к нему, так как продукты народного труда всецело поглощались классом, который владел этим трудом, то есть дворянами.

ВЛИЯНИЕ КРЕПОСТНОГО ПРАВА НА ДВОРЯНСТВО

В числе аргументов, которые приводились крепостниками в Комиссии и в литературе екатерининского времени, встречаются указания на необходимость путем владения крепостными поддержать класс, который по своим правам и историческому воспитанию был поставщиком слуг государству. Но факты показывают, что крепостное право не только не поддерживало дворянства, а прямо разрушало его, оно деморализовало этот класс, содействуя его духовному и физическому вырождению, подрывало его значение, которое признавали за ним Щербатов и его сторонники. Крепостное право дало возможность значительной части дворянства жить праздно, без всякого серьезного дела. За отсутствием настоящих занятий, дворяне склонны были бездействие превращать в дело. Некоторые из них, например, всецело обращали свое внимание на установление порядка в доме, обдумывали все до малейших подробностей и строго следили за исполнением своих инструкций. Эти инструкции иногда облекались в письменную форму. Вот образчик такой инструкции, составленной помещиком Лукиным: "Дневальному официанту приказывается, как скоро приедет какая незнакомая барыня, тотчас узнать от ее человека, кто она такова, о имени, отчестве, фамилии и чине, и немедленно барыне о том донести, ежели словесно, то тихо, так, чтобы гостья не слыхала, а всего лучше записочкой... Он без напамятования должен чаще сам и посылать мальчиков снимать со свеч чисто и опрятно: на нем взыщется, ежели свеча не прямо в шандале поставлена, или оная шатается. После ужина, как скоро гости уедут, дневальный официант и лакей должны свечи погашать и в буфет непременно все шандалы и свечи порядочно отдать, где собирать до самых малых огарков, из коих потом самые малые для перелития в свечи отдавать в кладовую, а большие огарки употреблять в задних покоях. Винный погреб поручается Якову, который имеет все в нем поставленное содержать в исправности и с той точностью и разделением сортов вин, как он, устроенный с описью, ему отдан на руки; весть верную записку прихода и расхода всякому вину и еженедельно подавать ко мне по субботам реестр издержанным напиткам, и те реестры я или барыня будем подписывать... Его есть должность напитки к столу приготовить, а приготовляя, не портить, то есть не согревать тех, кои должны быть холодные... Ежели б случилось, чтоб приказали принесть разных сортов, то принеся, ставить какие ни есть знаки и опасаться взыскания, ежели смешается и подаст не то, которого спрашивали, каковые ошибки уже не раз были примечены... Конюхам повелевает и взыскивает Антон, яко конюший, а охотниками — Кастерь, как ловчий... с них же строго взыщется, ежели еще раз будет усмотрено, что в конюшню или на охотничий двор пойдут когда-либо с огнем без фонаря, равно за всякое послабление в присмотре за повелением... О весьма невоздержанных, или предерзливых, коих слегка и сами заказывать могут, а о заслуживших большее наказание докладывать мне и каждое утро обоим по своим должностям приходить меня рапортовать". Так муштровались и дисциплинировались те идеальные слуги крепостного права, о которых не так давно и не без сожаления вспоминали люди, заставшие крепостное право. Это, конечно, можно понять, но нельзя не заметить и мрачной стороны дела. Вы видите культ самодовольного барства, старавшегося обставить свою жизнь известным чином. На этой почве нередко проявлялось барское самодурство, причуды и лихие выходки. Вот как, например, проводил день Василий Васильевич Головин, вытерпевший при Бироне пытки, а при Елизавете спокойно проживавший в своей деревне, а иногда в Москве. "Когда барин просыпался, ему подавали чай. Впереди обыкновенно шел один служитель с большим медным чайником с горячей водой, за ним другой нес большую железную жаровню с горячими угольями, шествие заключал выборный с веником, насаженным на длинной палке, для обмахивания золы и пыли. Поставивши жаровню с горячими угольями на железный лист, а на нее — медный чайник, и сотворивши молитву Иисусову, слуги тихо выходили. Напившись чаю, барин отправлялся к обедне, в церкви стоял на особом месте и оттуда по переходам, поддерживаемый двумя лакеями, возвращался домой. Обед продолжался часа по три. Кушаньев считалось обыкновенно семь, но число блюд доходило иногда до 40 и более. Для каждого кушанья был особый повар, и каждый из них в белом фартуке и колпаке приносил свое кушанье... Доставивши первые блюда, все 7 поваров снимали колпаки и с низкими поклонами уходили за другими блюдами. Тут являлись 12 официантов, одетые в красные кафтаны кармазинного сукна, с напудренными волосами и предлинными на шее белыми косынками... Обед кончался часу в четвертом перед вечером. Вскоре после обеда Василий Васильевич ложился спать до самого утра. Приготовления ко сну начинались приказом закрывать ставни; изнутри прочитывали молитву Иисусову, "Аминь" — отвечали несколько голосов извне, и с этим словом с ужасным стуком закрывали ставни и засовывали железными болтами. Двери комнат запирала и отпирала доверенные горничная, а ключи относила к барину и клала ему под изголовье; потом отдавала установленный приказ очередным сенным девушкам. Нужно заметить, что в комнатах у Головина было 7 кошек, которых на ночь привязывали к особому столу с 7 ножками. Если случалось, что какая-нибудь из кошек отрывалась от стола и приходила к барину, то кошки и девушки подвергались наказанию, Поэтому-то раз навсегда установленный приказ и начинался напоминанием о кошках. "Кошек-то смотрите, — говорила старшая горничная, — ничем не стучите, громко не говорите, по ночам не спите, подслушников глядите, огонь потушите и помните накрепко". Ночью четыре чередовые и столько же караульных подымали стук, свист, гам и крик. Если что-нибудь помешало барину заснуть, то он уже не ложился и расстраивался на всю ночь. Тогда он или читал вслух жизнь Александра Македонского Квинта Кур-ция, или произносил молитву, перебирая четки, или начинал ходить по всем комнатам, постукивая колотушкою и обмахивая пыль. Если пыль где-нибудь оказывалась, то тотчас же курили росным ладаном и окропляли то место святой водой. Эти странности поджигали любопытство, и многие подсматривали в щели, что делает барин. Но и на этот случай были приняты меры. Сенные девушки начинала кричать с различными прибаутками и поговорками, окачивали из верхнего окошка холодной водой подслушников, и барин одобрял все это, приговаривая: "Поделом вору и мука; ничто им, растреклятым, растрепоганым, растреокаянным, непытанным, немученным и ненаказанным!" — топоча обеими ногами, повторяя неоднократно одно и то же. Последняя поговорка объясняется тем, что Головин не мог забыть пыток Бирона. Во всем у Головина требовалось точное исполнение установленного порядка, и все сопровождалось предписанными поговорками".

За неимением настоящего дела многие помещики наполняли свою жизнь всевозможными развлечениями, в которых нещадно растрачивали свои физические и духовные силы. Здесь на первом плане надо поставить поездки в гости и прием гостей, сопровождавшийся обильными угощениями и карточной игрой. Дворянин либо сам ехал в гости, либо сидел с гостями, еда и питье сделались своего рода богослужением, культом чрева, имевшим свой обряд и своих служителей. За сытными обедами и обильными возлияниями следовала карточная игра, продолжавшаяся несколько дней. Императрица, сама любившая играть в карты, жаловалась, что карточная игра разоряет старинные дворянские фамилии, и принимала меры к прекращению этого зла: но все меры были тщетны, раз сама Екатерина была в этом отношении не без греха. Кроме карточной игры, дворяне развлекались у себя по усадьбам музыкой, пением и театральными представлениями, которые страшно вошли в моду. Устраивались оперные хоры, труппы, составлявшие предмет серьезных забот помещиков. В московском доме Суворова жили целые партии крепостных певчих и музыкантов: их содержали для того, чтобы они в столице могли совершенствоваться в музыке и пении у других артистов, в особенности голицынских. Когда господин переезжал в деревню, артистов перевозили туда же. Уезжая из имения на службу, Суворов, между прочим, предписывал своему управляющему: "Иванов обучает певчих с прилежанием по моему наставлению. Николай — управитель музыкантов, у него под предводительством музыка и прочее. Ерофеев имеет обучать трагедиям и комедиям свой штат". Беспокоясь, однако, за то, что крепостные артисты окажутся не на высоте своего призвания, Суворов через управляющего давал методические наставления по части обучения артистов. "Помни музыку вашу — вокальный и инструментальный хоры, — писал он, — и чтобы не уронить концертное. А простое пение всегда было дурно, и больше, кажется, его испортил Бочкин великим гласом с кабацкого. Когда они в Москве певали с голицынскими певчими, сие надлежало давно обновить и того единожды держаться". "Театральное нужно для упражнения и невинного веселья, — писал Суворов. — Васька комик хорош; но трагиком будет лучше Никитка. Только должно ему научиться выражению, что легко по запятым, точкам, двоеточиям, восклицательным и вопросительным знакам. В приемах выйдет легко. Держаться надобно каданса в стихах, подобно инструментальному такту, без чего ясности и сладости в речи не будет, ни восхищения, — о чем ты все сие подтвердительно растолкуй". Войдите в положение управляющего, который должен был преподать артистам подобные наставления е барского голоса! Между прочим, Суворов приказывал "учиться исподволь французской грамматике Алексашке-парикмахеру". "Ему и Николай покажет, только бы он умел читать". Очевидно, имелось в виду разыгрывать французские комедии. У больших бар музыкальное и театральное дело было поставлено на широкую ногу. У графа Шереметева в театре села Кускова давались целые оперы, а в числе зрителей бывали императрица Екатерина, император Иосиф II, Станислав Понятовский и многие принцы.

Все эти затеи служили, однако, не одним эстетическим наслаждением скучающих бар... Эстетические наслаждения имели большую близость к некоторым элементарным инстинктам человеческой природы, и сплошь и рядом вызывали эти инстинкты; театр у помещиков превратился в развлечение, имеющее мало общего с невинными забавами. Так, гвардии прапорщик Есипов имел в своем имении театр и группу из вольнонаемных иностранцев и своих собственных людей; в театре представлялись комедии, оперы, трагедии и прочие пьесы. Вигель, автор известных воспоминаний, рассказывает, как он попал к Есипову и познакомился с его труппой. "Есипов нас употчевал по-своему, — говорит Вигель. — К ужину явилась целая дюжина нарядных молодых женщин, которые разместились между гостями. Приглашения поболее пить сопровождались горячими лобзаниями дев с припевом: "Обнимай, сосед, соседа; поцелуй, сосед, соседа; подливай, сосед, соседу". Оказалось, что все эти девы были крепостные актрисы хозяйской труппы". Француз Passenans рассказывает про помещика Б.: "Его повара, его лакеи, конюхи делались в случае надобности музыкантами, столярами, сапожниками и т.д., его горничная и служанки — актрисами, золотошвейками и пр. Они в одно и то же время его наложницы, кормилицы и няньки детей, рожденных ими от барина. Когда этот помещик отправлялся в другое свое имение, за ним ехало не менее 20 человек с его наложницами, актрисами, танцовщицами, поварами и пр. На каждой станции раскидывали огромную палатку, где помещался барин со своими наложницами, а в другой палатке 20 человек увеселяли его пением во время обеда".

Помещичий разврат в царствование Екатерины принимал подчас чудовищные размеры, доходя иногда до совершенного скотства. В упомянутых мною "Рассказах бабушки" сообщается, что у помещика Бахметева "в деревне был по ночам бабий караул — поочередно, каждую ночь, наряжали двух баб караулить село и барские хоромы: одна баба ходила с трещоткой около дома и стучала в доску, а другая должна была ночевать в доме. Хорош был старик, нечего сказать!" — прибавляла рассказчица. Радищев рассказывает следующий факт: "В бывшее пугачевское возмущение некоторые крестьяне, связав своего господина, вели его на неизбежную казнь. Какая была тому причина? Он был господин добрый и человеколюбивый, но муж не был безопасен в своей жене, отец — в дочери: каждую ночь посланные его приводили к нему на жертву бесчестия ту, которую он того дня назначил. Известно же в деревне было, что он омерзил 60 девиц, лишив их непорочности". Мы можем не сомневаться в справедливости сего факта, так как императрица Екатерина по поводу этого места заметила: "Едва ли не гистория Александра Васильевича Салтыкова".

Конечно, подобные господа не были типами своего времени, были уклонениями, исключениями, но они весьма характерны как показатели того тлетворного влияния, которое оказывало крепостное право на тех, кто был его субъектом. Эти факты как нельзя лучше показывают, как должно было быстро прогрессировать под влиянием крепостного права вырождение первенствующего сословия в России.

Власть помещика, не ограниченная никакими законами и установлениями, воспитывала в господствующем сословии и другие дурные наклонности: черствость души, доходившую до жестокости, и склонность к произволу и насилию. Кроме того, она притупляла у дворян нравственное чувство ответственности. Конечно, образование, просвещение, развивавшиеся среди дворянства, искореняли дурные наклонности, но медленно и с большим трудом.

В царствование Екатерины приходится встречаться с ужасными проявлениями барского бессердечия и произвола. "Вследствие позволения, данного дворянству, произвольно, по своему усмотрению, отправлять в ссылку ему подвластных, — пишет новгородский губернатор Сивере, — причем суд даже не может спросить о причине ссылки и исследовать дело, ежедневно совершаются самые возмутительные дела. Все, кто не годится в рекруты вследствие малого роста или другого какого недостатка, должны отправляться в ссылку в зачет ближайшего рекрутского набора, а зачетные квитанции многие продают". Путешествовавший по Сибири Даллас видел этих ссыльных; все это были больные, увечные, старые и даже безумные люди. "Бесчеловечные и корыстолюбивые помещики, — говорит Паллас, — отрывают многих пожилых отцов от их многочисленных семей, даже от их жен, и одиноких отсылают в эту злополучную страну".

Бессердечие, доходившее до жестокости, проявлялось также в наказаниях, которым помещики подвергали своих крепостных крестьян. "Наказание рабов, — говорит Passenans, — изменяется сообразно с расположением духа и характером господина или заступающего его место... Самые обычные исправительные средства — палки, плети и розги. Наказание производится обыкновенно в конюшне или в другом отдаленном месте. Я видел, что палками наказывали как за кражу, так и за опрокинутую солонку (последнее, по русской примете, предзнаменует большое несчастие, и потому такое преступление редко прощается), за пьянство и за легкое непослушание, за дурно сжаренную курицу и за пересоленный суп. Какие предосторожности ни принимал я, чтобы не быть свидетелем жестоких наказаний, — они так часты, так обычны в деревнях, что невозможно не слышать сплошь и рядом криков несчастных жертв бесчеловечного произвола. Эти пронзительные вопли преследовали меня даже во сне". Для некоторых помещиков бить своих крепостных сделалось просто потребностью. Иногда это преимущественно выражалось пощечинами и подзатыльниками, ни за что, ни про что раздаваемыми домашней прислуге, иногда же переходило в систематическое мучительство. Один помещик, по словам Болотова, в пьяном виде ни с того, ни с сего подверг наказанию всех дворовых девушек. Другой, по словам Passenans'a, приказал жечь углем подошвы ног дворового за то, что тот утопил двух барских щенков, которых его жене приказано было вскормить своей грудью.

Одна барыня приказала высечь 80 женщин за то, что они не набрали земляники.

Били крепостных не одни только невежественные помещики. Вот что рассказывает Массой о княгине Козловской: "Она олицетворяет в себе понятие о всевозможных неистовствах и гнусностях. Не раз видали, как она велит раздевать мужчин и сечь их при себе розгами, считая хладнокровно удары и понукая исполнителя наказания бить сильнее. Видали, как она, в припадках бешеного исступления, заставляет служанок привязывать к столбу одного из своих слуг, совершенно обнаженного, и натравливает собак грызть несчастного, или же приказывает женщинам сечь его, причем вырывает у них розги и сама бичует истязаемого по самым чувствительным частям тела, соединяя, таким образом, чудовищное наслаждение зверской жестокости с затеями необузданного бесстыдства. В таком же вкусе изобретались муки для подвластных женщин; но тогда уже палачами назначались мужчины". Массон видел одну из подобных мучениц, которую княгиня вдобавок еще изуродовала: вложив пальцы в рот, разодрала ей губы до ушей. "Вся вина бедняжки, — говорит Массон, — заключалась в том, что она навлекла на себя ревность своей Мессалины к одному из ее презренных любовников".

Знакомясь со всеми фактами, имевшими место во второй половине XVIII века, невольно переносишься мыслью во времена Римской империи эпохи упадка, ясно видишь, как неограниченная власть над людьми развращала состоятельный материально, но бедный духовно класс дворян, как этот класс опускался в тину всяческой житейской грязи, как искажался в нем образ Божий, и все яснее и яснее вырисовывалась образина звериная.

Если наши дворяне не растлились до конца и не погибли, то только благодаря тому, что свой досуг они Отдавали не только развлечениям, но и изучению европейской науки, усвоению результатов западноевропейской мысли. Оздоровляющее моральное влияние духовной культуры Запада предохранило дворян от окончательной гибели и положило конец самому рабовладению. Екатерине II, сохранившей крепостное право, принадлежит та заслуга, что она открыла широкую дверь этому западному влиянию в спертую атмосферу русской жизни.

15. Школа в царствование императрицы Екатерины II

СОСТОЯНИЕ ШКОЛЬНОГО ДЕЛА ДО ЕКАТЕРИНЫ

Екатерина II вступила на престол тогда, когда в русском обществе было заметно стремление не к специальному, практическому образованию, а к общему, независимому от практических целей. Очень широкая образовательная программа была введена в преподавание дворянских корпусов: там преподавали не только специальные науки, но и ряд общих, не имевших отношения к военному ремеслу его воспитанников. Затем для целей общего образования были построены Академический Университет и гимназия в Петербурге, Университет (1755) и при нем 2 гимназии в Москве и одна гимназия в Казани. Но эти меры были недостаточны. Эти школы удовлетворяли потребности высших классов, крестьяне же попадали в них редко и притом всегда в виде исключения. Но даже и потребности высших классов удовлетворялись крайне недостаточно: школы во всем терпели недостаток.

Московский университет в течение всей второй половины XVIII века пребывал в каком-то эмбриональном состоянии. На юридическом факультете был всего один профессор Дильтей, который читал все юридические курсы и притом на французском языке; на медицинском факультете сначала также был один профессор. Большинство профессоров были иностранцы; они читали лекции на французском, немецком и латинском языках, мало понятных для студентов. Русских профессоров было всего двое — Поповский и Барсов; первый читал философию и дидактику, а второй — сначала математику, а потом российскую словесность. Только потом уже прибавилось еще несколько профессоров.

Даже такое заведение, как Морской Кадетский Шляхетский Корпус, бедствовало от недостатка преподавателей. Иногда от него бывали такие объявления в газетах, что прямо недоумеваешь, как оно могло существовать. В 1765 году этот Морской Корпус дал в газетах такую публикацию: "В Морской Кадетский Шляхетский Корпус потребны: навигационных наук профессор — 1, корабельной архитектуры учитель — 1, подмастерье корабельной архитектуры — 1". Стало быть, основные предметы не имели преподавателей. Далее для обучения словесным наукам вызывалось учителей — 3, латинского языка учитель — 1, шведского языка учитель — 1, французского языка учитель — 1; подмастерьев для преподавания датского, шведского и французского языков — по 1, переводчиков — 2, учитель танцев и учитель геодезии. Таким образом, выходит, что в Морском Корпусе почти совсем не было учителей.

Самая постановка преподавания отличалась крайним несовершенством. Начать с того, что ученики переходили из класса в класс не по успехам, а по возрасту. В одном классе были ученики 15 лет, в другом — 16 и т.д. При таких условиях учителя занимались не с целым классом, а с каждым учеником в отдельности; случалось сплошь и рядом, что на одной скамейке сидели такие ученики, из которых один учил дивизию, то есть деление, другой мультипликацию, то есть умножение, а третий еще сидел на складах. Общей программы не было, учились каждый по своему желанию; в классе не было никакого общего дела, каждый, не исключая и учителя, занимался своим делом. Учитель ограничивался тем, что задавал уроки и выспрашивал отдельных учеников. Для полноты картины надо прибавить еще невежество, пьянство и нерадение учителей.

Такие учителя были обычны, и о них мы имеем красноречивые свидетельства. Майор Данилов рассказывает о своих учителях, что один из них, Алабушев, человек пьяный и развратный, был взят учителем в школу прямо из тюрьмы, где сидел за третье убийство. Известны также анекдоты, рассказываемые Фонвизиным про своих учителей: учитель арифметики "пил смертную чашу", учитель латинского языка — пример злонравия, пьянства и всех пороков, но голову имел преострую и как латинский, так и российский языки знал "преизрядно".

Не удивительно, если при таких условиях ученики ничего не знали. Припомним, как Фонвизин держал экзамены е университетской гимназии. "Накануне экзамена в нижний латинский класс пришел учитель латинского языка, голову имевший преострую; на кафтане его было 5 пуговиц, а на камзоле — 4. Удивленный, я спросил о пуговицах. "Пуговицы вам смешны, — отвечал учитель, — но оне суть стражи чести вашей и моей: четыре пуговицы на камзоле обозначают 4 спряжения, а пять пуговиц на кафтане обозначают 5 склонений. Когда тебя спросят что-нибудь, то смотри на пуговицы; если тебя спросят спряжение, то смотри на камзол, и если я возьмусь за вторую пуговицу, то значит второе спряжение, ты так и отвечай"". Еще оригинальнее был экзамен по географии. Экзаменоваться должно было 3 ученика. Но так как учитель географии был тупее, то он пришел на экзамен без всяких "пуговиц". "Товарищ мой, — рассказывает Фонвизин, — спрошен был, куда впадает Волга. Он отвечал: "В Черное море". Сей вопрос был задан и мне. Я столь чистосердечно сказал: "не знаю", что экзаменаторы единогласно медаль присудили выдать мне".

Если в школах плохо и мало учили, то зато строго и жестоко взыскивали. Иван Иванович Бецкий говорит, что кадеты столь наказывались "фухтелем", то есть палками, что, выйдя из корпусов, на всю жизнь оставались калеками.

Так как правительственных школ было мало, то многие прибегали к частным школам. Многие ограничивались обучением одной грамоте и для этого обращались к попам и дьячкам; но многие обращались и к иностранцам. Приходилось брать то, что предлагалось. В Оренбурге частную школу содержал ссыльнокаторжный немец Розен, человек развратный, жестокий и невежественный. Комедии и сатиры, начиная с Сумарокова, обличают дурное воспитание, которое велось под руководством французских гувернеров. Правительство пыталось оградить общество от плохих учителей, и в 1757 году был издан указ, который предписывал всем иностранцам, желающим быть учителями, держать экзамены на звание домашнего учителя в Петербурге при Академии и в Москве при Университете. Но указ, видимо, не достиг своей цели: учителя по-прежнему оставались невеждами, и в литературе продолжалось обличение их.

Иностранных учителей и мадам приглашали через газеты, где часто и они сами давали объявления. Данные из газет дают нам довольно яркую характеристику этих учителей. Например, два француза и немец в 1757 году дали публикацию, что принимают детей для обучения французскому, немецкому и латинскому языкам новым, скорым и легким способом, а жены их учат служанок мыть, шить и экономии. Содержатель другой школы объявлял, что он имеет аттестат от академии и обучает детей истории, географии, употреблению глобуса, метрике, риторике, немецкому и латинскому языкам; для начинающих имеются особые подмастерья: он же пишет просительные письма на всех языках. Один француз объявлял, что он обучает всем языкам, фортификации, архитектуре, политике, истории, географии и т.д.

Спрос на учителей был очень велик и вызвал к нам прилив всяких отбросов. "Мы были осаждены тучей французов всякого рода, — пишет секретарь французского посольства, — которые не ужились в Париже и отправлялись в другие страны. Мы были оскорблены, увидав среди них дезертиров, банкротов, негодных лакеев, которые лезли в воспитатели. Очевидно, эта дрянь рассеялась везде, вплоть до самого Китая".

ЖЕЛАНИЯ ОБЩЕСТВА, ВЫСКАЗАННЫЕ В НАКАЗАХ

Но эти учителя были доступны далеко не всем, а потребность к образованию в обществе была велика, существующие же заведения не удовлетворяли даже дворян. Поэтому дворянские депутатские наказы хлопочут об учреждении школ, корпусов и гимназий для дворянских мальчиков, а некоторые наказы — даже о введении женского образования. Большинство наказов предлагают открыть эти заведения на казенный счет, некоторые предлагают для содержания их пособие от дворянства и лишь немногие дворяне, в том числе московские, предлагают открыть эти учебные заведения на свой счет.

Наказы не ограничиваются выражением общего пожелания, но намечают и программы, но которым им желательно, чтобы велось преподавание. Например, каширские дворяне требовали преподавания в корпусах грамоты, закона Божия, арифметики, геометрии, фортификации и немецкого языка. Но это были какие-то запоздалые дворяне: их программа пахнет еще временем Петра I. Более современную программу предложили кашинские дворяне: французский язык, рисование, фехтование, тригонометрия, артиллерия и танцы.

Дворяне хлопочут, чтобы эти корпуса предназначались исключительно для детей дворян. "Ученики школ, — гласил белевский наказ, — должны быть непременно дворяне, не примешивая других родов, дабы они не заразились подлостью". То же повторяли в другие дворянские наказы, исключая серпуховского, который готов был допустить в школы наряду с дворянами и детей приказных и купцов.

Некоторые дворянские наказы, а особенно южнорусские, как, например, черниговский, ходатайствуют об открытии не только шляхетского корпуса в академии, но и женского учебного заведения. Для тогдашнего времени это чрезвычайно важный факт, так как вопрос о женском образовании был нов. О том же просили глуховский и переяславский наказы.

Дворяне, требуя открытия школ исключительно для дворян, не прочь были распространить грамотность и среди крестьян. Дмитровский наказ предлагал помещику содержать учителя на каждые 100 дворов для обучения крестьянских детей грамоте и арифметике. Это пожелание было мотивировано тем соображением, что от грамотного крестьянина помещик больше дохода получит, и что грамота не мешает пахать.

Кроме дворян, об открытии учебных заведений хлопотали купцы. Московские купцы просили учинить такую школу, где бы не только дети достаточных, но и сироты на иждивении купечества обучались бы бухгалтерии, языкам и другим полезным купцу знаниям. Некоторые наказы, как, например, ряжский, требовали введения обязательного обучения грамоте с тем, чтобы родители, не обучающие своих детей, штрафовались. Но самый интересный в этом отношении наказ был от архангельского купечества. Архангельские купцы были народ развитый: они вели торговлю за границей, часто бывали там. Эти купцы жаловались, что молодые граждане вступают в жизнь, имея плохое воспитание, жалуются, что среди русских нет искусных негоциантов, которыми наполнена западная Европа, благодаря чему иностранцы берут преимущество в барышах. Для противодействия иностранцам купцы просили обучать их детей грамоте с христианским благочестием и знаниями, необходимыми купцу. Наказ подробно разработал программу: дети должны обучаться правописанию и чтению, купеческому письму, арифметике и науке о весах русских и иностранных, бухгалтерии, купеческой географии, иностранным языкам, праву купцов русских и иностранных и навигации. Эта программа сделала бы честь и теперешнему времени. Наказ предлагал учредить два рода учебных заведений: низшую элементарную школу и высшую. Низшая школа должна находиться в заведовании магистрата: посещение ее обязательно для детей обоего пола без изъятия; уклонение от обучения наказывается чувствительным штрафом отцов и матерей. Большой школой заведует особый ректор; в ней учат купеческим наукам. Магистрат должен снабжать школу всем необходимым — книгами и другими пособиями; он же назначает таксу на плату за учение, но не общую, а каждому в отдельности, смотря по чину и состоянию граждан; на его же обязанности лежит наблюдение за тем, чтобы учителя достаточно жалованья получали, "дабы от недостатка содержания они в другие промыслы не входили".

К хору голосов, требовавших школ, присоединились и писатели, писавшие на тему, предложенную Вольным экономическим обществом. Ведь и Беарде-де-Лабей, и Поленов рекомендовали устроить школу, и образование крестьянам дать ранее свободы.

Таким образом, мы видим, что потребность в школьном образовании была ясно сознана всеми.

Что же сделала Екатерина для удовлетворения выяснившейся потребности?

ВОСПИТАТЕЛЬНЫЕ ИДЕИ И УЧРЕЖДЕНИЯ: И.И. БЕЦКИЙ

Нельзя сказать, чтобы Екатерина сразу вступила на надлежащий путь. Первоначально она проявила самые широкие философские замыслы, самоуверенные до наивности, точно так же, как это было в законодательстве. Вместо того чтобы сразу пойти навстречу реальным жизненным потребностям и выполнить то, что просило население в наказах, Екатерина задумала перевоспитать общество, "создать новую породу людей". Она увлеклась педагогическими теориями, которые в первой половине XVIII века распространились в Западной Европе и проникли в Россию, главным образом, благодаря ей самой.

Сущность этих педагогических теорий, перешедших в половине XVIII века с Запада к нам в Россию, та, что целью воспитания и обучения является образование характера, направление его к добродетели и нравственности: приобретение знаний, ученость отходили на задний план; они считались не так важны, как воспитание. Воспитание должно быть основано на разуме, на понимании детской природы. Воспитание должно быть естественно и реально, а обучение должно служить лишь вспомогательным ему средством, которым надо пользоваться умеючи. Задача учителей и воспитателей должна состоять не в начинении учеников знаниями, а в возбуждении их мысли. Обучение должно быть наглядным, приятным и таким, чтобы оно казалось отдыхом, а не работой. Воспитатели должны возбуждать учеников собственным благим примером. Воспитание должно начинаться по возможности раньше для того, чтобы не дать возможности укорениться в детях дурным наклонностям.

Вот в кратких чертах сущность новых педагогических теорий, занесенных в Россию.

Эти взгляды проникли в Россию еще при Елизавете и укоренились в Московском Университете в лице профессоров Поповского и Барсова. Поповский перевел на русский язык сочинение Локка "Несколько мыслей о воспитании", Барсов в произнесенной им актовой речи указывал, что знание должно быть дверью к добродетели.

Екатерина не довольствовалась теоретической пропагандой новых идей. Она задалась целью применить их и учредить во всех губерниях и провинциях "пенсионные дома" или "воспитательные академии", дабы гуманным и рациональным воспитанием улучшить породу русских отцов и матерей и таким образом составить новое добродетельное общество.

Задачу разработать план выполнения этого намерения Екатерина поручила своему секретарю Теплову, который и представил ей записку "Мнение о провинциальных школах". В этой записке видны следы основательного знакомства с педагогическими теориями того времени, но не видно следов здравого смысла. Теплов думал, что одно поколение не нужно обучать, а только воспитывать. К воспитанию надо относиться с осторожностью, брать в воспитание детей обоего пола надлежит прямо от груди, "ибо ребенок, оставленный на воле, уже на третьем году есть фурия". При наборе детей Теплов рекомендует предпочитать хорошо рожденных детей, чем детей, происходящих от злонравных родителей. Когда от этого первого, воспитанного в нравственности, поколения произойдет благонравное потомство, "то второе или третье порожденье можно будет обучать наукам".

Екатерина не могла остановиться на таком нелепом плане. Более помог ей в деле насаждения просвещения Иван Иванович Бецкий. Он был незаконный сын последнего боярина князя Ивана Дмитриевича Трубецкого. Он родился в Швеции, когда отец его был там в плену; как незаконный сын, он получил от отца только вторую половину его фамилии. Воспитывался он за границей, большей частью в Копенгагене. Отец его обеспечил, и как богатый и образованный человек, он путешествовал по Европе. С 1747 года, уже в чине генерал-майора, Бецкий целых 15 лет провел в Париже. Здесь он основательно проштудировал всех энциклопедистов, просветительную философскую литературу и новые педагогические теории. Петр III вызвал его в Петербург и назначил начальником канцелярии строения домов и садов Его Величества. Но Бецкий сблизился не с Петром III, а с его умной и развитой женой, у которой стал часто бывать как умный и понятный собеседник. Иван Иванович непременно бывал в кабинете императрицы, когда она, после обеда, сама сидя за рукоделием, слушала чтение. Этим чтецом часто бывал Бецкий.

В скором времени Бецкий стал выдвигать проект устроить в Москве воспитательный дом для незаконнорожденных брошенных детей. В 1763 году он подал императрице "Генеральный план Императорского воспитательного дома", составленный Барсовым. Екатерине чрезвычайно понравилась эта мысль, и 1 сентября того же года получил бытие Императорский воспитательный дом в Москве. На содержание его были ассигнованы огромные средства. Уже тут Бецкий выразил свои новые воспитательные идеи, которыми он был проникнут. Воспитательный дом должен готовить "новый род людей", людей добродетельных, которые могут служить примером для других, вследствие чего может произойти "счастливая перемена в нравах и наклонностях той части общества, где они будут жить". Для приготовления добродетельных людей Бецкий предлагал действовать на детей хорошим примером, лаской и обещаниями, наказывать редко и только в исключительных случаях. Бецкий был человек умный и свою программу не ограничил только воспитанием: он рекомендовал учить детей с 7-летнего возраста закону Божию, чтению, письму, цифири, а потом обучать способных и другим наукам, художеству и иностранным языкам.

Этот "Генеральный план" был как бы предисловием к другому труду Бецкого "Генеральное учреждение о воспитании обоего пола юношей". Здесь развивался план воспитания и обучения согласно с новыми педагогическими теориями, рассчитанный на применение не только в одном учебном заведении, но и во всех школах. План этот был представлен Екатерине, заслужил ее одобрение и лег в основу ее педагогической политики. Поэтому нам необходимо подробно остановиться на ознакомлении с ним.

Корень добра и зла, писал в своем труде Бецкий, есть воспитание. Надо произвести воспитанием "новую породу людей или новых отцов и матерей, которые могли бы те же нравы детям вселить, которые они получили, а отних дети передали бы нравы своим детям и так на будущие веки". Для этого Бецкий предлагал покрыть Россию сетью "воспитательных училищ", куда нужно отдавать детей на пятом году от рождения, пока они еще не испорчены. В этих училищах детей будут безвыездно держать до 18-20 лет; они не должны иметь общения с внешним миром, а свидания с родственниками должны происходить редко и обязательно в присутствии воспитателей: "частое с людьми общение вредит воспитанию". Бецкий был уверен в полном осуществлении своего плана, лишь бы только добыть надлежаиших учителей и учительниц, а в особенности — директоров. Воспитатели должны быть всеми любимы, поведение их должно быть безукоризненно, они должны быть преисполнены терпения, твердости, неподкупности, чтобы юноши почитали и любили их. Вся эта система рассчитана была очень оптимистически: стоит только найти воспитателей-ангелов, и дети будут ангелами. Бецкий верит в силу инструкций: пусть все будет точно, ясно, понятно, пусть совершенные учителя будут в точности выполнять их, и все пойдет как по маслу.

Но откуда взять этих учителей-ангелов, если общество русское таково, что его не стоит даже воспитывать, а необходимо создать прямо новую породу людей?

Труд выработать инструкции Бецкий взял на себя. Они написаны им в духе тех воспитательных теорий, которые разделялись и им, и Екатериной. На эти педагогические мечты Екатерины стоит обратить ваше внимание, так как они очень характерны.

Эти инструкции Бецкий изложил в уставах: им написаны устав "Воспитательного общества благородных девиц" (Смольного института), устав "Художественной академии", "Шляхетских сухопутных кадетских корпусов" и другие. Этими инструкциями Бецкий пустил в оборот русского общества все то, что было сказано на западе Европы — Локком, Монтаньи, Амосом Каменским и Руссо. Педагогические инструкции Бецкого в развитии русской педагогики сыграли ту же роль, что и Наказ Екатерины в истории русского либерализма. От инструкций Бецкого можно вести новое направление в русской педагогике.

Воспитание, по Бецкому, имеет 4 стороны: физическую, физико-моральную, моральную и дидактическую.

Физическая сторона в воспитании имеет огромное значение: только в здоровом теле может быть здоровый дух. По этому вопросу Бецкий собрал лучшее, что было в западной педагогике; он издал "Физические примечания к воспитанию детей". Эти "Физические примечания" наг столько понравились Екатерине, что она велела напечатать их и продавать по общедоступной цепе. В своих "Физических примечаниях" Бецкий рекомендует воспитателям обращать внимание на воздух, одежду, пищу и телесное развитие детей. Детей следует часто выпускать на свежий воздух, особенно при беге или играх. Труд на свежем воздухе умножает веселье и здоровье, а от душного воздуха происходит леность и худое воспитание, так что дети на всю жизнь остаются хилыми и болезненными. Теперь эти рассуждения представляются трюизмами, а тогда, когда не было даже форточек и вентиляций, это было очень радикальное наставление: оно шло в разрез с общим представлением. Бецкий осуждает излишнюю заботливость о здоровье детей и советует с ранних лет приучать их к стуже и позволять бегать во всякую погоду босиком. При простуде он советует не лечить, а просто сделать диету: вообще к лекарству Бецкий советует прибегать только в редких и крайних случаях. В пище Бецкий устраняет все то, что ослабляет неокрепший детский организм: кофе, вино, водку, пряности и т.д. Всегда лучше вести жизнь несколько суровую. Одежда детей должна быть проста, удобна; не узка и не дорога, чтобы они свободно могли в ней играть. Это рассуждение также было не по нутру многим маменькам, которые любили, да и до сих пор любят наряжать своих детей как кукол. Меховые шубы Бецкий называет вещью безрассудной и советует надевать их лишь в сильные морозы и в пути. Физико-моральное воспитание, по теории Бецкого, имеет большое значение, так как леность — мать всех пороков, а трудолюбие — отец всех добродетелей. Поэтому, когда дети будут достаточно сознательны, их надо приучать к делу, ко всяким рукоделиям, но не употреблять насилия, а приохочивать и выбирать им рукоделия, смотря по возрасту и способностям. Много значения Бецкий придает и играм: для того чтобы в свободное время у детей не возникало желания спать или лежать, спальни следует запирать, а детей выпускать на воздух, где устраивать игры. Игры и рукоделия не только укрепляют здоровье детей, но и приучают их к труду, к бодрости духа, уменьшают коварство, нелюдимость и, соединяя детей вместе, располагают их друг к другу и приучают к общению.

Моральному воспитанию в системе Бецкого отводится первое место. Каким же образом надлежит развивать нравственное здоровье детей? Прежде всего, от их слуха и зрения следует удалять все то, что им может быть вредно, то есть Бецкий предлагал закрытые типы воспитательных заведений. Но ведь это только отрицательное воздействие, а в чем же должно заключаться положительное воздействие? Надлежит, чтобы воспитатели укореняли добродетель своим собственным примером. Но ведь это довольно утопичное желание: дети, удаленные от жизни, не могут даже видеть добродетелей своих воспитателей, которые должны проявляться, конечно, не только по отношению к ним самим, а гораздо чаще по отношению к окружающим. Итак, по Бецкому, живой пример является главной силой в моральном воспитании: от него зависит весь успех или неуспех воспитания. Бецкий не ставит границ живому примеру. Он не считается с тем, что дали ребенку его родители, и не может допустить в ребенке врожденных дурных стремлений, так как душа ребенка — это tabula rasa, чистая доска. Бецкий не признает того, что иногда грифель воспитателя будет скользить по этой "доске", не оставляя никаких следов или не такие следы, каких хотел воспитатель. Поэтому дурной характер детей всецело относится к дурному характеру воспитателей. "Когда худы будут воспитанники, то сие вина их начальников и воспитателей; сие на практике доказать легко". Кроме живого примера воспитателей, Бецкий рекомендует еще совет книги; он предлагает, чтобы в воспитательном заведении по стенам были написаны нравоучительные надписи, вроде "не делай зла", "не предавайся праздности", "не мучай животных", "не бранись" и т.п.

Возвысив значение морального воспитания, Бецкий оттенил на задний план значение обучения. Воспитатели в его системе и по чину, и по содержанию стоят выше учителей, роль которых, по его мнению, второстепенна и маловажна. Бецкий повторяет ошибку западных писателей, что наука есть нечто отдельное и не всегда полезное.

Но все же и по части обучения у Бецкого есть несколько дельных мыслей о характере и способах обучения. Бецкий против принуждения: "Надлежит или отрешись от обучения, или обучать, играя, чтобы это в отдых было.

Многоучение, а особливо наизусть, слишком наполняя юный ум, лишает его сил". Практичность и наглядность должны быть прежде всего; надлежит больше давать детям опыта, чем одни чертежи, географию надо проходить на глобусе, а не на картах. В преподавании закона Божия не следует обременять память заучиванием текстов, а больше обращать внимания на нравственное развитие.

Вот те воспитательные и дидактические идеи Бецкого, которые разделялись и Екатериной. Составляя уставы, Бецкий указывал, что это не только его личное мнение, а также и мнение всемилостивейшей государыни.

Что же сделала Екатерина для осуществления и для развития своих педагогических идей?

Еще ранее, нежели Бецкий написал "Генеральный план воспитания юношей обоего пола", Екатерина думала об учреждении закрытого учебного заведения для благородных девиц. Ей импонировала слава французского Сен-Сирского института, и для устройства такого у себя она намеревалась вызвать опытную наставницу и узнать уставы и журналы института. Но оказалось, что это заведение живет без всяких уставов и журналов; неудачны оказались также поиски наставницы.

После того, как Бецкий поднес ей "Генеральный план воспитания юношей обоего пола", Екатерина решила обойтись своими средствами,* и 5 мая 1764 года ею был дан указ об открытии при Воскресенском Новодевичьем монастыре "Воспитательного общества благородных девиц". Так возник Смольный институт, получивший свое имя от урочища Смольного двора, где прежде был построен дворец для царевны Натальи Алексеевны.

Смольный институт был рассчитан для воспитания на казенный счет 200 благородных девиц. Эти 200 воспитанниц делятся по возрасту на 4 класса по 50 в каждом: в первом классе — девочки от 6-9 лет, во втором классе — девочки от 9-12 лет, в третьем классе — девочки от 12-15 лет и в четвертом классе — девицы от 15 до 18 лет, Каждый возраст различался по цвету платья: в первом классе носили платья коричневого цвета, во втором- — голубого, в третьем — серого и в четвертом — белого. Прием воспитанниц происходил через каждые 3 года; с родителей бралось обязательство не брать дочерей ранее окончания курса. Родители вообще отстранялись от воспитанниц, так как они, как люди невоспитанные, могли показать им дурной пример.

Учебный план в Смольном институте был шире, чем в Сен-Сире. В первом классе должны преподаваться русский язык, иностранные языки и арифметика, во втором — география и история, в третьем — словесность, архитектура, геральдика, поэзия, музыка, танцы, в четвертом — занятия исключительно практические: воспитанницы по очереди, по две вместе, занимаются с маленькими девочками для того, чтобы приучиться воспитывать детей; они приучаются также и к содержанию доброго порядка и к дснашней экономии, для этого они договариваются с поставщиками, каждую субботу производят подсчет расходов, платят по счетам, определяют цену продуктов, наблюдают, чтобы везде была чистота. Воспитанницы обучаются рукоделиям и, начиная с третьего класса, должны сами шить себе платья, Стихи, пение и всякие искусства входят в круг обучения, чтобы сделать воспитанниц приятными членами общества. Эти порядки, этот круг жизни, заведенные еще Екатериной, с некоторыми изменениями держатся в общих чертах и до сих пор.

Общее направление воспитания в Смольном институте было иное, чем в Сен-Сире. Там из воспитанниц готовили монахинь, все воспитание было проникнуто клерикальным духом; многие воспитанницы, кончив образование, сразу поступали в монастырь. Смольный институт, наоборот, вырабатывал девиц — украшение общества, то есть был рассадником светского воспитания.

Устав требовал от воспитанниц приветливости и благородства в обращении не только с равными себе людьми, но и с самыми низшими. Воспитанницы приучались к пристойности и к благородной скромности в поведении. Для этого им рекомендовалось вступать между собой в благоприличный разговор, высказывать свои мысли с подобающей вольностью. Для того чтобы приучить воспитанниц держать себя и говорить в обществе, по воскресеньям в институт приезжали светские дамы и кавалеры. В одно из таких воскресений воспитанницы давали концерт, в другое — спектакль, а третье посвящалось просто разговору и т.п. Воспитанницы старших классов на этих собраниях должны были играть роль приветливых и учтивых хозяек.

Во главе института стояла начальница, обладавшая огромными правами, которые в качестве пережитка удерживают за собой и теперешние начальницы. Она имеет право назначать и увольнять учителей и учительниц, она ведет все расчеты с экономом, принимает воспитанниц, дает им награды. От начальницы требуются особые качества: она должна быть всеми любима и почитаема, она должна вести себя кротко, весело; ей вменено в обязанность изгонять все то, что имеет вид скуки, задумчивости и печали.

В помощь начальнице должна быть правительница (теперешняя инспектриса): она наблюдает за учительницами и имеет крайнее радение о чистоте.

Для ближайшего надзора за воспитанницами в институте состоят четыре надзирательницы, по одной на каждый возраст; они, не спуская глаз, смотрят за воспитанницами, а также заменяют отсутствующих учительниц.

Всех учительниц на институт полагается двенадцать, по три на каждый возраст. Они не только учат девиц, но и воспитывают их в благоразумии, и искусными словами внедряют благонравие в нежные сердца их. Учительницы должны учить всем предметам, и только в крайнем случае дозволялось пригласить учителя, или, как тогда говорили, мастера.

Таково было "Воспитательное общество благородных девиц".

Но Екатерина хотела создать "новую породу людей" не только среди дворянства, но и в мещанстве и во всем остальном обществе, и поэтому указом 31 января 1765 года основала "Особливое училище" для воспитания дочерей чиновников, купцов и мещан. Им управляла та же начальница, что и в "Воспитательном обществе благородных девиц"; внутренний строй его был такой же, только курс попроще: воспитанниц учили языкам и арифметике: геральдика, архитектура не входили в программу, но зато более выдвинуты были женские рукоделия, а также музыка.

На каждую девицу, поступающую в институт, ассигновалось по 50 руб.; эти деньги клались на ее имя в банк, и ко времени окончания курса вместе с накопившимися процентами считались ее приданым. Обыкновенно само училище выдавало девиц замуж, а если этого не удавалось, то определяло ее в учительницы, договаривалось за нее и получало за нее жалованье. Никуда не пристроившиеся девицы имели право жить в институте, получая там комнату, пищу и свечи, отплачивая за это институту "рукоделием, трудолюбием и добродетелью". Как они могли платить добродетелью, остается непонятным.

Так было положено начало основанию институтов и воспитанию девиц в России. Екатерина близко приняла к сердцу дело воспитания девиц. Она часто ездила в Смольный институтки не только по праздникам, но и в будни: она часто звала воспитанниц к себе, и они ставили ей сценические сюрпризы. Екатерина необыкновенно просто и задушевно обращалась с воспитанницами, знала их не только по именам, но и по прозвищам, и, допуская короткое обращение с собой, никогда не роняла своего величия. Дети писали Екатерине письма, и она иногда отвечала им. Не доверяя вполне учительницам и воспитательницам, Екатерина старалась научить детей своим собственным примером. Она искренне полюбила детей и была с ними проста. Екатерина не играла роль матери, как начальница института, но была действительно матерью: дети, бросавшиеся ей навстречу, доставляли ей настоящую материнскую любовь. Переписываясь со своей "черномазой Лёвушкой", Екатерина любовно входила но все подробности ее детской жизни и ее интересы.

Екатерина была очень довольна ходом дел в Смольном институте. В письме к Вольтеру в 1772 году она так отзывалась про его воспитанниц: "они столь знают, что надо удивляться; они нравственны, но не мелочны, как монахини". Падкая на комплименты, Екатерина любила показывать своих воспитанниц и щеголять ими. В 1777 году Смольный институт посетил шведский король Густав III. В честь его воспитанницы давали спектакль, а потом он ужинал вместе со взрослыми воспитанницами. Густав III был очарован (насколько искренне, об этом трудно судить). Из Швеции он написал воспитанницам такое письмо: "Я с умилением и удовольствием буду всегда вспоминать вас и вашу держащую Основательницу. Это единственное зрелище, которое я только видел: это самое замечательное из всех дел Екатерины".

Основывая "Воспитательное общество благородных девиц", Екатерина задалась целью воспитать не только добродетельных, но и приятных для общества девиц: но вторая цель, как более легкая, взяла верх над первой, оттеснив ее на задний план, и, вместо воспитания добродетельных жен и матерей, Смольный институт стал воспитывать светских женщин. К выработке внешности прилагалось большое старание. То общество, в котором вращались воспитанницы Смольного института, было самое отборное, разговоры велись только на французском языке; вокруг себя они видели ласковое, благородное обращение. Устав не позволял воспитанницам ходить к служанкам и разговаривать с ними, чтобы не заразиться от них дурным примером.

Стол воспитанниц в Смольном институте был простой, но зато туалеты были роскошные. По воскресеньям их рядили в шелковые платья, давали им белые перчатки, ботинки, духи и т.п. Когда девочки подрастали, то их начинали практически знакомить со светом. Для этого начальница приглашала старших воспитанниц к своему столу, куда для общества приглашались светские молодые люди. Тут заключалась явная нелепость: родителей, как людей вредных, оттесняли, а посторонних свободно приглашали в институт. Воспитанницы старших классов часто ездили ко двору, играли в Эрмитаже, бывали в гостях у Бецкого. В Смольном часто давались балы, на которые приглашались кадеты: зачастую кадеты с девицами давали театральные представления. Раз в неделю, по воскресеньям, девочки публично танцевали. Екатерина сообщала Вольтеру о брате бывшего крымского султана Калге-Султане, который каждое воскресенье повадился ездить в Смольный смотреть эти публичные танцы.

Как ни умна была Екатерина, но она не понимала, как вредно отзывается на девочках-подростках 13-15 лет это любованье, эти вечные смотрины. Во всяком случае, атмосфера в Смольном была не такова, в которой вырастают достойные матери и жены. В своем сочинении "О повреждении нравов в России" Щербатов произносит суровый приговор всей воспитательной деятельности Екатерины: "Из "Воспитательного общества благородных девиц" не вышло ни ученых, ни благородных девиц. Там более комедиями занимаются, нежели нравы и сердца исправляют".

Но этот приговор строг. Справедливо, что из Смольного не вышло ученых девиц, да Екатерина и не задавалась целью выпускать ученых девиц. По ученой части она была не требовательна. Часто посещая Смольный, Екатерина ни разу не присутствовала на экзаменах, которые происходили в ее отсутствие. Члены совета обыкновенно давали самые лестные отзывы о знаниях и успехах учениц. Каждый протокол обыкновенно удостоверял, что многие воспитанницы достойны награды. Что руководило в данном случае экзаменаторами, дававшими самые лестные отзывы — пленяла ли их благовоспитанность учениц, или они делали угодить Екатерине, — трудно сказать: вероятно, было и то, и другое.

Но всему бывает предел. Екатерина заметила, что в Смольном дела идут не так, как нужно, и в 1783 году приказала произвести ревизию учебного дела "Комиссии об учреждении народных училищ". Расследованием было обнаружено, что введенный план не всегда точно исполнялся, преподавание предметов начиналось тогда, когда по плану оно должно было уже кончиться. В четвертом возрасте, например, воспитанницы не должны были изучать науки, а должны были подготовляться к практической деятельности: а на деле им преподавали там немецкий, итальянский языки, физику, естественную историю и рукоделие, то есть сама жизнь указала, в каком направлении должно произойти изменение программы. Комиссия усмотрела, что неуспех преподавания объясняется тем, что науки преподаются на иностранных языках, еще мало понятных воспитанницам: в результате получилось то, что и языки мешали наукам, и науки мешали языкам: окончившие курс девицы имели крайне мало общих сведений и не умели даже правильно писать свое имя. Недостаток преподавания заключался также в том, что в одной комнате сидели 2 или даже 3 учительницы и выспрашивали учениц. Учениц делили на группы даже по таким предметам, по которым можно бы было вести общее преподавание, например, по истории. Затем, девиц часто отрывали от занятий для танцев, спектаклей и т.п., меняли без нужды у них учителей и т.д.

Причину всех этих недостатков Комиссия объяснила невежеством учителей. Результатом расследования явилось преобразование плана Института, вследствие чего он стал не только воспитательным, но и учебным заведением.

Сделав доклад о неудовлетворительной постановке обучения в Смольном институте, Комиссия предложила:

1) чтобы все науки преподавались на русском языке,

2) чтобы вместо неспособных учительниц были приглашены опытные учителя, которых директор должен "освидетельствовать в их звании" и 3) чтобы наблюдение за исполнением обучения по классам было возложено на директора, которому в помощники должен быть дан учитель. Комиссия предложила также и новые способы обучения, в круг преподавания предложено было ввести простое чтение книг. К взрослым воспитанницам должны быть приставлены учительницы, хорошо знающие русский язык, чтобы они наставляли в нем воспитанниц; в этом виден уже поворот к национальному воспитанию.

Екатерина согласилась с доводами Комиссии и определила новую учебную программу. Теперь вводилось в неделю 24 учебных часа, а для таких занятий, как танцы, рукоделие, отводилось оставшееся свободное время. Таким образом, "Воспитательное общество благородных девиц" получило иной, чем прежде, тип, — оно стало учебным заведением по преимуществу. В царствование Екатерины этот новый план не вошел еще окончательно в действие и не строго выполнялся, так что Смольный институт оставался в каком-то переходном состоянии.

Главная цель, которую Екатерина поставила Смольному институту — быть рассадником светского воспитания — также не достигалась вполне, благодаря заведенному тепличному воспитанию. Правда, воспитанницы Смольного, выходившие в свет, были ловки, непринужденно держали себя в обществе, не боялись и не дичились людей, но что касается действительного знания жизни, то в этой области они имели целый ряд ложных представлений и отличались такой наивностью, которая граничит прямо с глупостью. Например, одна воспитанница рассказывала после, что к ним в институт ездил один генерал Луганов, семь сыновей которого, также посещавшие институтские балы, все служили офицерами в конной гвардии: воспитанницы признавались, что они думали, что все конногвардейцы назывались Лугановыми, то есть они смешивали фамилию и служебную должность. Греч рассказывал, что воспитанницы Смольного спрашивали, на каких деревьях растет белый хлеб. Тот же Греч приводит стихотворение, сочиненное воспитанницами:

Иван Иваныч Бецкий,
Человек немецкий,
Носит мундир шведский,
Воспитатель детский.

В двенадцать лет
Выпустил в свет
Шестьдесят кур,
Набитых дур.

Но все же несправедливо было бы отринуть ту пользу, которую приносило воспитание в Смольном институте. Уже одно то, что сотни девиц воспитывались в гуманной обстановке, а не в побоях, имело хорошие результаты. Мы имеем свидетельства, что из Смольного выходили некоторые идеальные женщины: такова, например, Смирная, дочь одного мелкопоместного помещика, убитого Пугачевым, вышедшая затем за князя Долгорукого. Выйдя замуж, она поехала к матери своего мужа, женщине совершенно необразованной, сошлась с ней и жила с ней в большой дружбе. Дмитриев, знавший княгиню Долгорукую, говорит, что она была женщина идеальная и на своего мужа имела хорошее влияние. Князь Долгорукий, бывший губернатором во Владимире, после ее смерти пожертвовал в память ее дом, в котором была основана гимназия. К этому дому он прибил надпись в память своей жены:

Евгения была созданием изящества;
17 лет вкушал с ней райское блаженство.
В чертах ее лица зрел мира совершенство,
В чертах ее души зрел образ божества.

Князь Долгорукий отзывался хорошо и о других воспитанницах Смольного института, подругах его жены, бывавших у них в гостях.

Воспитание в Смольном институте, во всяком случае, было выше, чем в частных домах и пансионах, и воспитанницы, несмотря на аристократические тенденции этого заведения, выходили более гуманные и человечные, чем из частных пансионов.

Устраивая Смольный и другие, подобные ему, институты, Екатерина задавалась мыслью перевоспитать общество, создать новую породу людей добродетельных. Но средства, которыми она действовала, были ниже намеченной цели. В самом деле, если бы эти институты выпускали идеальных людей, то их все равно было бы ничтожное количество. Екатерина, когда ее пыл остыл, не могла не заметить, что выходит слишком мало образованных людей; а поэтому в Наказе она признала, что невозможно дать общее воспитание такому многочисленному народу и отдавать всех детей в "нарочитые дома". Екатерина поняла, что без домашнего образования обойтись нельзя, и поэтому в своем Наказе она изложила общие правила для домашнего воспитания. От родителей требовалось воспитывать детей в страхе Божием, внушать им любовь к просвещению, отвращать от жестоких поступков, не позволять тем, кто будет состоять при детях, показывать им дурные примеры. Из поданного ей доклада Бецкого "О воспитании обоего пола юношей" Екатерина издала отдельно целый ряд правил.

Но Екатерина предчувствовала, что всех этих принимаемых ею мер будет мало, и поэтому она поставила вопрос об открытии целой сети училищ "низших", "средних" и "верховных", то есть начальных училищ, гимназий и университетов. Поняв огромное значение заведения училищ, Екатерина велела учредить при Комиссии для составления проекта нового Уложения особую частную комиссию, чтобы она занялась вопросом об учреждении училищ. Эта комиссия выработала проекты о нижних деревенских, нижних городских и средних городских школах. На этом проекте остановимся подробнее.

Комиссия предложила по примеру Пруссии ввести обязательное обучение в деревнях мальчиков, а в городах — и мальчиков, и девочек. С этой целью она предложила основать школы в каждом селе и в каждой деревне, с тем расчетом, чтобы на каждые 100-250 семей приходилось по школе. Постоянное содержание этих училищ проект возлагал на прихожан, а чтобы обучение стоило дешевле, оно поручалось по проекту духовенству за особую плату, Поп должен получать три четверти ржи и 2 руб., а дьяконы и дьячки по 4 руб. (дьяконы и дьячки получали больше, потому что собственно они вели преподавание, а священнику предоставлялся только высший надзор). Учение должно происходить по составленным Синодом руководствам. В круг обучения в низших школах входили церковная и гражданская азбука, некоторые молитвы, краткий катехизис и изложение обязанностей крестьянина или горожанина. Крестьянские мальчики должны обязательно обучаться чтению, а письму — если только пожелают; в городах обучение обязательно с семилетнего возраста не только мальчикам, но и девочкам, мальчики обязательно обучаются и чтению и письму, а девочки обязательно — только чтению, обучение письму для них не обязательно. Комиссия предлагала также штрафовать тех родителей, которые не будут посылать своих детей учиться, налагать штрафы на те общества, которые: не будут платить на содержание училищ и наказывать помещиков, которые будут препятствовать своим крестьянам отдавать детей.

Заведование низшими городскими школами поручалось губернаторам совместно с архиереями, заведование низшими сельскими школами — архиерею и дворянам, которые должны выбрать от себя депутата, чтобы он по крайней мере один раз в 2 месяца посещал школы, присутствовал на экзаменах, наблюдал за учителями, смирял их и т. п. Таким образом, проект Училищной Комиссии выдзинул план постройки церковно-приходских школ, которые усиленно вводились в жизнь при Александре III.

Что же касается средних школ, то Комиссия предлагала установить единственный тип их — гимназии. Средняя школа должна быть единоначальной, светской и духовной зараз; в эти гимназии Комиссия предлагала обратить все существовавшие уже духовные семинарии. При таких задачах средняя школа и управляться должна светскими и духовными властями — архиереем и губернатором; во главе ее должны стоять два ректора: один, духовный — архимандрит или игумен по назначению Синода, а другой, светский — по назначению университета.

Курс этих гимназий-семинарий должен быть чрезвычайно многопредметен. В него входили: латинский, греческий, французский, немецкий языки, философия, метафизика, архитектура, геодезия, космография, геометрия, политика, история, юриспруденция и т. д. Но так как изучить все эти предметы было нельзя, то ученикам предоставлялось право выбрать себе из них несколько для специального изучения, то есть устанавливалась предметная система с группами. Гимназии эти должны быть закрытыми, учеников отпускали домой лишь на каникулы: рассчитаны они были на 120 казеннокоштных учеников. В гимназии принимаются дети как дворян, так и разночинцев, но дети дворян должны по возможности отделяться от детей разночинцев как в помещениях, так я в столе.

Таков был план народного образования, выработанный в частной комиссии об училищах.

Академия наук предложила учредить "особое правительство" для заведывания высшим, средним и низшим образованием. Это "правительство" из 9 лиц, подчиненное непосредственно государю, должно выработать общий план обучения и отдельные уставы. Этот проект заслуживает нашего внимания: народилась идея особого центрального ведомства народного просвещения. Эта идея нашла себе первоначальное осуществление в царствование Екатерины, а затем окончательное — при Александре I, когда было учреждено министерство народного просвещения.

Екатерина не нашла возможным ввести всеобщее обучение и не приняла проект. Дело учреждения училища было возложено ею на Приказ общественного призрения. По "Учреждению о губерниях" 1775 года предписано было открывать школы не только в городах, но и в селах, учиться могли все желающие, без всякого принуждения. За ученье полагалось умеренная плата, от которой бедные освобождались совсем. Курс этих школ состоял из обучения чтению, письму, арифметике, рисованию и основам катехизиса. Екатерина, даже в общем плане, дала ряд наставлений учителям: телесные наказания запрещались совсем, рекомендовались упражнения на свежем воздухе к т.п.

Все эти постановления остались мертвой буквой, да и не могли не остаться ею. Приказы общественного призрения не имели средств для оборудования и содержания училища. Правда, им было дано по 15 000 руб., но этот капитал был только фондом, на проценты с которого должны были содержаться училища. Приказы Общественного Призрения и стали заботиться о приращении процентов, но так увлеклись этой ссудной деятельностью, что забыли, что проценты должны расходоваться на школы: они их только копили, и расширяли свои ссудные операции, давая деньги под залог имений. Но главным препятствием было полное отсутствие учителей и руководства, то есть перед Екатериной стояла задача создать и тех, и других. Екатерина не остановилась перед этой задачей, и за то многое, что она сделала, мы должны быть благодарны ей, так как она, можно сказать, почти из ничего положила основу русскому школьному образованию.

Итак, Екатерина заботу о постройке новых училищ возложила на Приказ общественного призрения, который должен был иметь попечение о школах. Но это, как мы уже видели, было очень непрактично. Приказы общественного призрения занимались ссудными операциями и не строили школ на получаемые проценты; правда, они должны были привлекать частные пожертвования, но из этого выходило очень мало пользы. Главным препятствием было то, что не было учителей.

КОМИССИЯ ОБ УЧРЕЖДЕНИИ НАРОДНЫХ УЧИЛИЩ И ЕЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Заботясь о приискании учителей, Екатерина вела переписку с Гриммом и другими западными учеными. Но на верный путь она стала только в 1767 году, когда свиделась в Могилеве с австрийским императором Иосифом II, который рассказал ей, как поставлено дело народного образования в Австрии. Там преподавание велось по методу, выработанному в Пруссии настоятелем августинского Сатанского монастыря Фельбингером. В Австрии школы вводились этим самым Фельбингером, который был выписан для этой цели Марией Терезией. Екатерина захотела ввести в России такую систему обучения, которая уже была в Австрии. Иосиф II выбрал для нее подходящего человека — серба, православного, знавшего русский язык — Янковича де Мириево, который был директором народных училищ. Этот Янкович и явился у нас творцом общеобразовательной русской школы: он сделал так много, что все, сделанное до него, кажется только обрывками.

Янкович в 1782 году приехал в Россию, и тогда же была образована "Комиссия об учреждении народных училищ" под председательством Завадовского. Янкович был дан в распоряжение этой комиссии: ему было поручено составить "общий план народных училищ", что он и исполнил, и 21 сентября 1782 года этот план получил санкцию Екатерины. Свой окончательный вид этот план получил в "Уставах народных училищ" 1786 года.

Этот план предлагал 3 вида начальных школ: двухклассные малые, трехклассные средние и четырехклассные главные. Двухклассные школы предполагалось строить в селах, трехклассные — в городах и четырехклассные — в губернских городах. Все преподавание разделялось концентрически, так что программа каждого класса представляла из себя нечто целое и повторялась в следующем классе, только в большем размере.

В малых школах, в первом классе преподавалось чтение, письмо, цифры, катехизис, грамматика; во втором классе предметы были те же, но катехизис подробнее, хотя и без текстов, вместо цифр — уже начала арифметики, затем чистописание, рисование и "Книга о должностях человека и гражданина".

Средняя школа состояла из тех же двух классов и, кроме них, еще третьего, в котором преподавались те же предметы, но катехизис уже с текстами, затем история и география России.

В главных народных школах к трем предыдущим классам присоединялся еще четвертый, в котором география и история проходились подробнее, грамматика (не только орфография, но и правила сочинения), основы геометрии, естественной истории и архитектуры.

Вот какой план был спроектирован Комиссией об учреждении народных училищ.

Этот план не получил полного осуществления. Екатерина нашла непрактичным устраивать высшие, средние и низшие школы и решила основать только низшие и высшие, причем в программу последних был включен еще латинский язык, так как предполагалось, что из них ученики пойдут в университет. Таким образом, школы в губернских городах сделались предшественниками гимназий.

Целью этих учебных заведений было создать нравственного человека и доброго гражданина. Янкович в своих инструкциях требовал от учителей, чтобы они приходили в класс не для одного только задавания уроков или выспрашивания отдельных учеников, а для того чтобы ученики усвоили урок: для этого он должен спрашивать всех учеников.

Янкович рекомендовал даже ряд приемов занятий в классе для лучшего усвоения, за ним повторяет один ученик, а потом все хором; или же учитель, прочитав что-либо, пишет на доске одни заглавные буквы прочитанных им слов, а ученики догадываются, как будет далее. Это не Бог знает какого достоинства метод, но для того времени это было крупное улучшение. В некоторых случаях Янкович рекомендовал заставлять учеников пересказывать своими словами, вообще же он советовал чаще прибегать к наглядному обучению и индивидуализировать учеников: тех, кто имеет хорошую память, но плохо соображает, надо заставлять рассказывать своими словами, приводить свои примеры; тупым детям надо всячески облегчать учение и не обращаться с ними строго, теперь эти наставления опять-таки представляют собой трюизмы, а тогда, в конце XVIII века, когда педагогическая практика была совершенно иная, это было новостью. Мягкость, гуманное обращение с учениками были обязательны для учителей: телесные наказания совершенно исключались, потому что "нельзя детей растить как скот". Для поддержания дисциплины в классе достаточно увещаний, предостережений и лишений приятного. В этих инструкциях были разработаны все детали, все предвиделось наперед.

Но одних инструкций было мало: надобны были еще учителя и учебники. Заготовкой и тех, и других занялась Комиссия.

Прежде всего, Комиссия обратила свое внимание на семинаристов. Семинаристы у нас на Руси всегда служили и служат затычкой; их употребляют всегда в тех случаях, когда надо что-нибудь изготовить наспех, Янкович обратился к семинаристам, и в 4 месяца были подготовлены учителя для первых семи училищ. В первые 4 года было открыто до 70 малых училищ. Для того чтобы подготовлять учителей, в Петербурге было учреждено главное народное училище, сделавшееся учительской семинарией. В нее набирали учеников из семинарий, из славяно-греко-латинской академии, всего 100 человек. К 1786 году был уже первый выпуск учителей, из которых половина получила право быть преподавателями в главных училищах, а другая половина — в малых. Таким образом, оказалась возможность открыть училища в 26 губерниях, а затем главные народные училища были открыты еще в 14 губерниях.

Одновременно с этим печатались учебники и другие учебные пособия. Ко времени открытия училищ было уже напечатано 27 учебников, большей частью переведенных с немецкого, но некоторые из них, как, например, "Книга о должностях человека и гражданина", были самостоятельным произведением. Эта книга интересна в том отношении, что она показывает новую точку зрения Екатерины на школьную науку. Екатерина отступилась теперь от своей первоначальной мысли, что наука ничего не может дать для облагораживания человека: теперь она заботливо стала следить за составлением новых учебников — в этом видна несомненная эволюция.

С открытием в 1786 году главных народных училищ потеряла смысл "Комиссия об учреждении народных училищ".

Тогда она была преобразована в "Главное правительство училищ", родоначальника современного министерства народного просвещения.

Это "Главное правительство училищ" было непосредственно подчинено императрице.

Местным управлением в каждой губернии ведали губернатор и Приказ общественного призрения. Губернатор должен был заботиться об устроении по городам училищ и ободрять учащих и учащихся. Приказ общественного призрения должен был изыскивать средства и помещения для училищ, подыскивать учителей и заготовлять учебники. Заведование учебным делом было поручено директорам народных училищ, которых должно быть по одному на губернию. Директор должен наблюдать, чтобы никто не попадал в учителя без надлежащего экзамена и диплома, должен присутствовать на экзаменах и посещать уездные училища, по крайней мере, раз в год. В уездных городах для наблюдения за училищами избирались попечители, или, как тогда говорили, "смотрители", должность вроде инспекторов. Нынешняя организация во многом ведет начало от времен Екатерины.

Так были устроены начала народного образования. Обучение было бесплатное, причем учителям на всякий случай внушалось, чтобы они не пренебрегали детьми бедных родителей. "Главное правительство училищ" имело право командировать членов для осмотра, ревизии училищ.

Положение о народных училищах принадлежит к числу замечательных актов Екатерины: им было положено начало широкому народному образованию в России. Петровские цифирные школы не были удачны, и они не привились; после них появились лишь сословные школы, да и то лишь в Петербурге, а в провинции были только бестолковые духовные училища. При таком положении дел законодательство о народном обучении, обдуманное и проверенное опытом других стран, явилось важным и крупным шагом вперед. В основе его лежала продуманная система, с мельчайшими подробностями было объяснено и распределено решительно все — не только предметы, подлежащие изучению, но и часы занятий, жалованье учителям, администрация и даже помещения. В нашей истории можно найти немало примеров, когда законы оставались только на бумаге. Законодательство об училищах не было бесплодным, так как ему предшествовали энергичные меры, например, были напечатаны руководства, то есть сделано именно то, чего недоставало петровским школам.

Но местные органы управления народным образованием не были вполне на высоте своей задачи: губернаторы были завалены текущей работой, а Приказы общественного призрения стали ведать только хозяйственными делами. Попечители, "смотрители" были нередко людьми невежественными, которые часто не только не содействовали делу образования, но даже тормозили его.

В этом отношении обессмертил себя один козловский купец, смотритель, который докладывал по начальству, что "все училища вредны и оные полезно было бы повсеместно закрыть".

Самой слабой стороной народного образования было то, что на него не отпускалось достаточных средств. Когда Екатерина давала 15 000 руб. в качестве фонда в Приказы общественного призрения, то она рассчитывала, что Приказы будут привлекать общественные пожертвования. На первых порах на училища поступило довольно много пожертвований. В Архангельске крестьянин Степанов пожертвовал под школу дом; жертвователи находились и в других городах, в Новгороде, в Петербурге и других: большей частью жертвовались помещения для школы, благодаря этому в уездных городах открылось довольно много училищ.

Но, как это всегда бывает в России, первый порыв остыл, и городские Думы стали тяготиться содержанием училищ и не только не строили новые помещения, но и просили закрыть старые. В 1786 году обыватели Лебедяни, Спасска (города Тамбовской губернии) подали губернатору просьбу освободить их от несения повинности на училища, мотивируя ее следующим образом: "понеже купецких и мещанских детей в школах не состоит и впредь отдавать их туда мы не намерены, того ради, что пользы в сем не видим".

Благодаря всем этим починам училища влачили жалкое существование. Учителя прямо бежали от своих должностей, так как полагавшееся им грошовое жалованье им часто платили не вовремя или же не доплачивали; те же, кто оставался, прямо спивались с горя, так как приходилось побираться, чтобы не умереть с голода. При таких условиях не было места идеальному методу, и дело шло по-старому: учителя продолжали выспрашивать учеников, а ученики долбили уроки.

Но как бы то ни было, делу народного образования при Екатерине было положено серьезное начало. К концу царствования Екатерины во всей России числилось 316 народных училищ с 744 учащими и 14 341 учащимися. Преемникам Екатерины пришлось только совершенствовать начатое ей дело, а не созидать его заново.

16. Попытки к установлению конституционных форм правления в царствование Екатерины II

Мы познакомились е попытками, которые предпринимались в царствование Екатерины для решения крестьянского вопроса. Они не привели к полному разрешению вопроса, но не были и безрезультатными: крестьянский вопрос получил широкую теоретическую разработку, был поставлен на очередь в литературу, так что XIX век в разрешении крестьянского вопроса шел уже по проложенному пути, дополняя его новыми деталями.

Затем мы рассмотрели то, что предпринималось для народного просвещения. Первоначальный широкий план не был осуществлен, но раз навсегда было установлено, что народное просвещение есть такая же государственная задача, как например, оборона страны. При Екатерине возник и особый орган государственного попечительства о народном образовании: при ней по всей России была раскинута сеть народных училищ, которые должны служить для просвещения широких кругов.

При Екатерине была поставлена на очередь и та задача, которая с трудом разрешается теперь: я разумею попытки и желания ограничения самодержавной власти через определенные конституционные формы.

Еще в начале своего царствования в манифесте от 6 июля 1762 года Екатерина писала: "Наиторжественнейше обещаем Нашим императорским словом узаконить такие государственные установления, по которым бы правительство любезного Нашего отечества в своей силе и прилежащих границах течение имело". Как ни туманен смысл этой фразы, в ней нельзя не видеть обещания ограничить действовавшую тогда самодержавную власть известными постоянными установлениями. Правда, здесь имелась в виду не столько самодержавная власть, сколько временщики, которые ее узурпировали. Но это все равно; ясно, что ставилась задача — ввести в известные рамки действия самодержавной власти.

По всем данным, это обещание вырвалось у Екатерины под давлением обстоятельств, в силу того, что Екатерина не была уверена в окружающей среде и пыталась задобрить общество. Возможно также, что на нее действовал в этом направлении Никита Иванович Панин. Н.И. Панин с Е.Р. Дашковой и многими другими лицами составили при Петре III проект ограничения самодержавной власти. По словам Ривьера, это намерение ограничить самодержавную императорскую власть привлекло к себе много сторонников. Княгиня Дашкова с своей стороны подтверждает это свидетельство. По ее словам, когда она заговорила с Паниным о необходимости перемены на престоле, последний прибавил, что недурно было бы вовсе правительство устроить на началах шведской монархии. В сущности говоря, ограничение власти было необходимо Панину, так как он работал для переворота, но не в пользу Екатерины, а в пользу малолетнего Павла; Екатерина стать могла только регентшей; поэтому-то и являлась необходимость подумать, как бы оградить регентшу каким-нибудь постоянным учреждением.

Через несколько месяцев после вступления на престол Екатерины Панин подал ей уже известный нам проект, который был выработан им на началах шведской монархии и который должен был послужить исполнением обещания, данного Екатериною. Я говорил вам, в чем заключался проект Панина. Он не содержал в себе прямого ограничения самодержавной власти, но отправления этой власти ставил в определенные формы; Ни одно из постановлений самодержавной власти не могло пройти без обсуждения его в Императорском Совете. Для носителя самодержавной власти мнение Императорского Совета не было обязательно: он мог с ним соглашаться и мог не соглашаться, мог примкнуть к большинству и к меньшинству, но во всяком случае не мог ничего обнародовать, минуя Императорский Совет. Вы знаете, какая участь постигла этот проект. Екатерина, убежденная аргументами некоторых приближенных лиц, надорвала уже подписанный указ об учреждении Императорского Совета.

После этого на несколько лет Екатерина сосредоточилась на мысли о необходимости для России полного, ничем не ограниченного самодержавия. В секретной инструкции генеральному прокурору князю Вяземскому (в 1764 году) Екатерина писала, что "хотя воспоминание о недавних событиях и приятно честолюбию некоторых сенаторов, но пока я живу, я все оставлю по-старому, как это требуют мои обязанности. Российская империя есть страна столь обширная, что, кроме самодержавного государя, другие формы правления будут ей вредны".

Это же положение, заимствованное из "Духа законов" Монтескье, Екатерина высказывала и в Наказе.

Но хотя Екатерина и решилась поддерживать самодержавную власть, ей, однако, не переставали внушать мысли о необходимости так или иначе ограничить самодержавие, и под влиянием внушений и указаний она делала некоторые порывы в этом направлении.

Такое внушение прежде всего сделал Екатерине Дидро, советовавший ей снова созвать распущенную Комиссию для составления нового Уложения и сделать эту Комиссию постоянной. Дидро исходил из того положения, что хорошие монархи, как Екатерина II или Петр I, — редкие явления, и притом хорошие монархи могут сделаться плохими, так что необходимо принять меры к ограждению нации от их произвола. Недостаточно созвать нацию, чтобы составить законы. Законы есть только записанное право, а за ними стоить физическое существо, которое говорит и действует: этим физическим существом и должна быть Комиссия, если ее созвать и дать право провинциям посылать туда представителей. Дидро полагал, что от самой Екатерины зависит, какую часть прав передать этой Комиссии, "но раз отчужденные ей права необходимо оградить от произвола преемников: пусть Комиссия не вмешивается ни в военные дела, ни в иностранную политику, ни в финансы, но пусть она охраняет законы и имеет право петиций, и пусть те петиции, важность которых будет доказана их повторением, обязательно будут удовлетворены".

Вот что предлагал Екатерине один из ее интимных корреспондентов. Ввести народное представительство в России предлагал Екатерине и профессор Дильтей. Это очень интересный факт. Дильтей не представлял собой истинного гражданина: он был из тех людей, которые всегда говорят то, что нравится начальству. Очевидно, что он высказывал: свои предложения в надежде, что они понравятся Екатерине. Собрание народных представителей, по мнению Дильтея, должно охранять основные законы от нарушения их монархом; в случае, если монарх нарушит основные законы, народные представители имеют право низложить его и судить. Это же собрание должно обсуждать и общую политику. Это писалось в начале 1770-х годов.

В это же время вновь появился на сцене с конституционным проектом Никита Иванович Панин. Проект не дошел до нас в подлиннике, и мы имеем о нем сведения от секретаря Панина Д.И. Фонвизина. Панин предлагал ввести политическую свободу, но только для одних дворян, посредством учреждения Верховного Сената. Часть членов Сената должна быть бессменна, по назначению правительства, но большая часть должна быть выборной от дворянства.

Синод входит в состав этого Сената. Дворянским собраниям, уездным и городским, Панин предлагал дать право совещаться о местных и государственных пользах, подавать Сенату петиции и вносить проекты новых законов. Выборы сенаторов и местных чиновников, по проекту Панина, должны производиться в дворянских собраниях. Сенат должен быть облечен законодательной властью, а император — исполнительной, с правом санкции сенатских определений.

Есть известие, что этот проект явился плодом заговора, составленного Н.И. и П.И. Паниными, княгиней Дашковой, князем Репниным и некоторыми из вельмож и гвардейских офицеров, с целью низложить Екатерину и возвести на престол Павла. Говорят, будто бы сам Павел знал о предстоящем перевороте и о готовящейся конституции, даже подписал ее, причем присягнул никогда не отменять закона, ограничивающего самодержавие. Но все эти известия — отголосок праздных пересудов и сплетен, которые в изобилии ходят при дворах. По всем данным, около того времени Екатерина сама думала об изменении самодержавного строя. Ведь только этим можно объяснить тот факт, что на средства Екатерины в 1773 году была напечатана в русском переводе книга Мабли "Наблюдение над историей Греции", снабженная Радищевым примечаниями. В этих примечаниях Радищев выступает решительным сторонником идеи естественного права и народного суверенитета. Он, например, писал: "Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние. Мы не только не можем дать над собой никому неограниченной власти, но даже законы не имеют другого основания наказывать преступников, креме нашей собственной сохранности", Радищев далеко шел в своих примечаниях: "Неправосудие государя дает народу, его судии, то же и более над ним право, какое дает ему (то есть народу) закон над преступником". Таким образом, в книге, изданной на средства самой Екатерины, проводилась мысль об ответственности самодержавной власти перед народом и об ограниченности ее полномочий.

Надо полагать, что проект Панина был знаком Екатерине. Мнения, высказанные в нем, отразились на "Учреждении о губерниях" (1775) и на "Жалованной Грамоте дворянству" (1785); особенного внимания заслуживает право петиций монарху, которое было предоставлено дворянским обществам.

Наконец, от 1775 года у нас сохранилось известие о разговоре Екатерины с московским главнокомандующим князем. Волконским. Говоря ему о своих планах по части преобразования высших государственных учреждений, Екатерина сказала: "Сенат останется, при нем будет Палата, дабы Сенат имел куда отослать людей и дела, которые разбора требуют. В Палату войдет Комиссия об Уложении".

И долгое время спустя Екатерина лелеяла мечту о переустройстве высшего, управления в России на указанных основаниях. Накануне второй турецкой войны и французского замешательства, в 1787 году ею был заготовлен проект указа о сенатской реформе, очевидно, в исполнении намерения, высказанного князю Волконскому. Текст его неизвестен, но содержание передал нам в записке князь Безбородко. Здесь, после замечаний о совестном и уголовном суде, читаем: "Все собрание депутатов под председательством канцлера юстиции составляет "надзирание прав государственных". Когда издается новый закон, то проект оного поступает на рассмотрение сего собрания и, наконец, утверждается самодержавной властью".

В 1788 году началась вторая турецкая война, и секретарь Екатерины Храповицкий занес в свой дневник такое замечание Екатерины: "Не время теперь делать реформы". Не время было тем более, что тогда начиналась французская революция, и Екатерину стал волновать вопрос, подпишет ли христианский король Людовик XVI противохристианскую конституцию. Подписание этой конституции, как известно, повело к разрыву России с Францией. Екатерина, которая сама была не прочь дать конституцию, решительно восстала против нее, как скоро конституция требовалась, вырывалась из рук монарха обществом. Вот почему Екатерина разгневалась и на Радищева за его "Путешествие из Петербурга в Москву", где он написал, в сущности говоря, то же, что и раньше, но только в решительном и требовательном тоне.

Такой же каре подвергся драматург Княжнин, который написал в 1789 году трагедию "Вадим Новгородский", в которой восхвалялась политическая свобода, а Рюрик трактовался как узурпатор.

Конституционные идеи, насажденные в русском обществе отчасти самой Екатериной как поклонницей французской просветительной литературы XVIII века, с наибольшей яркостью расцвели в то время, когда во Франции начиналась революция. Священник Самборский, наставник Александра I, писал в конце 1780-х годов: "Вольноглаголание о власти самодержавной стало почти всеобщим, все восхваляют французов, что предвещает кровопролитие". В мемуарах Сегюра сообщается, что падение Бастилии вызвало взрыв радости не только среди иностранцев, но и среди либерального русского общества. Прохожие посредине улицы обнимались и поздравляли друг друга, как с праздником, точно их избавили от тяжелых цепей, сковывавших их самих.

Все проявления общественного движения болезненно влияли на самолюбивую Екатерину. Она сама любила конституционные мечты, но как только эти мечты превращались в требования общества, она становилась решительно против них.

На Екатерину в ее желании ввести конституционные учреждения влияла не только просвещенная мысль западной философии; в эту же сторону направлял ее и характер ее наследника Павла. Екатерина с ужасом замечала, что ее сын весь нравом выходит "в батюшку", то есть Петра III, который был образцом деспота. Екатерина, конечно, не могла не задумываться о будущей судьбе своего государства. Она хотела обеспечить свое горячо любимое отечество таким строем верховного управления, который гарантировал бы его от повторения печального царствования ее мужа. В конце жизни Екатерины ходили слухи, что 1 января 1797 года в России будет введена конституция. Но Екатерина умерла раньше (6 декабря 1796 года), чем опубликовала ограничительный закон.

Мечты Екатерины о введении конституции так и остались мечтами. Но важно указать, что вопрос об изменении формы правления в России был поставлен еще при Екатерине II, во второй половине XVIII века.

Составлена по запискам слушателей Императорского московского университета. Впервые опубликовано: М., 1913.

Матвей Кузьмич Любавский (1860-1936) — крупнейший русский историк, славяновед, ученик В.О. Ключевского.

На главную

Произведения М.К. Любавского
Монастыри и храмы Северо-запада