И.И. Малышевский
Олимп, на котором жили св. Константин и Мефодий

Об Олимпе, как бывшем некоторое время местом подвижнической жизни св. братьев, говорят оба древнейших жития их. По житиям, первым из братьев пришел на Олимп Мефодий, к которому затем пришел сюда и Константин. Есть возможность приблизительно определить и время, проведенное ими на Олимпе. Константин пришел на Олимп после того, как возвратился из сарацинской миссии в Царьград, прожил немного в Царьграде при дворе, затем еще некоторое время в каком-то уединенном месте в отшельнической келье. В сарацинскую миссию он отправился, как известно, в 851 г. На эту миссию с путями из Царьграда в столицу сарацинского амермумны и обратно должно было уйти несколько месяцев. Недолгое время, проведенное в Царьграде по возвращении из миссии, можно считать за время в несколько недель. Затем время, проведенное где-то в уединении, было, надо полагать, продолжительнее первого (ибо не отмечено, как немногое), обнимало месяцы, но едва ли годы. Считая эти промежутки времени, можем полагать, что Константин пришел на Олимп в 852 или не позже 853 г. На Олимпе св. братья жили до самого вызова их в хазарскую миссию ок. 858 — 860 года, следовательно, прожили около 6-7 лет. Такой период жизни, посвященной духовным подвигам, не мог остаться без значения в целом течении их жизни, их жизненного подвига. Это придает интерес вопросу: на каком из Олимпов жили св. братья, и чем был этот Олимп перед прибытием их сюда?

Вопрос об Олимпе имеет свою историю, впрочем, несложную. Было пущено в ход мнение, будто под Олимпом (или Алимбом) житий следует понимать не Олимп, а Афон. Впервые оно высказано г. Пигулевским, в небольшом сочинении его "Деятельность св. Константина (Кирилла) и Мефодия среди фракийских, македонских и болгарских славян", Киев, 1862 г. Автор смотрит на жития, как на позднюю легенду, и смело перетолковывает известия их в угоду самодельной теории о начальной деятельности св. братьев. Он отвергает сарацинскую миссию (в смысле миссии к сарацинам Багдадского халифата), хазарскую, на место Херсона таврического ставит фракийский и все вообще известия об этих миссиях перетолковывает в смысле деятельности св. братьев среди славян фракийских, македонских и болгарских, до начала моравской миссии. В связи с этим стоит у него мнение об Олимпе. Это не Олимп фессалийский, а Афон, куда в 851 г. и пришел Константин из Византии после того, как прошел Фракию и Македонию. Единственным основанием для такой замены ставится то, что, как говорит автор, об отшельниках на Олимпе фессалийском история не знает, а на Афоне отшельничество восходит к первым векам пустынножительства. О другом Олимпе, не фессалийском, а малоазийском, автор совсем не знал. Мнение г. Пигулевского повторено в статье о Кирилле и Мефодии г. Лебединцева, напечатанной в том же году в "Киевских Епархиальных Ведомостях". Отсюда оно усвоено г. Бильбасовым и высказано как в первом его труде по истории св. Кирилла и Мефодия, изд. в 1867 г., так и в последнем, помещенном в "Нови" за апрель 1885 г. Новых доказательств или соображений в пользу замены Олимпа Афоном ни там, ни здесь не представлено. Свобода же такой замены объясняется частью взглядом почтенного исследователя на жития как на легенду, с которой можно распоряжаться свободно, частью опять неведением об Олимпе другом, не фессалийском.

Полагаем, нет надобности разбирать мнение об Афоне, ввиду положительного свидетельства обоих житий, что св. братья жили именно на Олимпе. Но какой это Олимп? Есть мнение, что это Олимп не малоазийский, а фессалийский. Утверждая это, ссылаются на большую близость последнего к Солуни, в сравнении с первым, также на то, что св. братья, дружные с Фо-тием, не могли жить на малоазийском Олимпе, монахи которого были неприязненны Фотию. Но подобные соображения не оказываются убедительными при большем знакомстве с предметом. Под Олимпом житий необходимо понимать Олимп малоазийский, точнее — вифинский или вифинско-мизийский. Так считают те исследователи жизни св. братьев, которые высказались со своим мнением по этому предмету, хотя большинство других обходило вопрос молчанием, а высказавшиеся со своим мнением по нему ограничивались почти только простым заявлением его. Есть поэтому надобность сказать обстоятельнее об Олимпе, на котором жили св. братья.

Гора Олимп, ныне у турок — Кешигдаг, находится в Малой Азии, на северо-западной окраине ее, прилегающей к Мраморному морю, древней Пропонтиде. Составляя самый крайний отрог обширного горного хребта северо-восточной части Малой Азии, олимпийская возвышенность имеет продолговатый вид в северо-западном направлении и, пересекаемая ущельями, образует как бы группу возвышенностей, с поверхностью вообще ровной. По Олимпу и вся окрестность назывались страной Олимпа. От моря ее отделяет широкая низменная полоса, живописная и богатая растительностью. На северо-западной стороне Олимпа у его подножия находится город Брусса, древняя Прусса, Пруссиада или Плусиада. На юго-западе неподалеку от подножия Олимпа — озеро Улубад, в древности Аполлония или Аполлониево озеро, возле которого известен был и городок Аполлония или Аполлониада, Аполлониатида. На юг от Олимпа, почти на всем протяжении его подножия, протекает река, носящая ныне названия в верхнем течении Лупад, в нижнем — Могалиден или Микалица, а в древности известная под названием Рындака. Вытекая из восточного предгория Олимпа, Рындак впадает в озеро Аполлониаду, затем в Пропонтиду. Олимп в древности, как и теперь, покрыт был лесными зарослями, а с разных боков его струятся ключи вод, славившихся целебными свойствами, каковы особенно теплые воды или термы, известные и ныне.

Олимп малоазийский, не так знаменитый у древних, как Олимп фессалийский, довольно, однако же, известен у языческих греческих и римских писателей, поэтов, географов, историков. Но более известен он у христианских писателей, особенно византийского периода. Обыкновенно он причисляется у тех и у других к древним областям Вифинии и Мизии, иногда к Фригии, из которых первая обнимала северо-западную часть малоазийского побережья Пропонтиды, а вторая — южную и далее вдоль Геллеспонта или Дарданелл, а обе граничили на восток и юго-восток с Фригией, частью с Ликией. Это-то положение Олимпа на пограничье названных областей и есть причина, что он назывался то вифинским, то мизийским, а у новейших писателей называется вифинско-мизийским, мизийско-фригийским, хотя вместо этих частных названий употребляется и общее — малоазийский Олимп. Ликия же имела свой Олимп, отличный от первого, но малоизвестный. Река Рындак с южными предгорьями Олимпа обыкновенно обозначается, как граница между Вифинией и Мизией.

В век св. братьев большая часть Вифинии (начиная от Астакитского или Никомидийского залива), вся Мизия и некоторая часть Фригии входили в состав так называемой Опсикийской темы, подробное описание которой находится у Константина Порфирогенета. Описывая границы и население темы, Порфирогенет обозначает ее горы, реки, заливы, перечисляет десять городов ее, начиная с Никеи, как митрополии, в Вифинии, и кончая Абидосом в Мизии и Кизиком во Фригии, на границе с Мизией. По этому описанию, Олимп с течением Рындака занимает почти срединную часть темы, на границе Вифинии и Мизии, и называется, впрочем, мизийским Олимпом. Описание Константина, хотя и не совсем точное, дает тем не менее представление о местности, окружавшей Олимп. Замечания Константина в объяснение названия Опсикийской темы дают нам повод указать на одну особенность в истории этой страны, не лишенную для нас значения. Опсикиос, с латинского obsequium, означало род войска из императорской гвардии, составлявшего свиту и охранную и почетную стражу императоров во время их выходов, путешествий и походов. Они участвовали и в войнах, и еще чаще в борьбе соперников из-за византийского престола. Для квартир и лагерей этого войска назначены были, как близкие к столице и богатые, местности, вошедшие в состав Опсикийской темы, получившей от того и свое название и состоявшей под начальством не стратега, как вообще назывались военные начальники областей, а комита (начальника царской свиты). Императоры любили ездить в пределы Опсикийской темы, между прочим и для пользования целебными водами из горных приолимпийских ключей. В особенности славились с древних времен термы или теплые воды в так называемых Пифиях, на северо-западном склоне Олимпа, неподалеку от г. Пруссы (ныне Бруссы). Император Юстиниан (527-565 гг.) построил здесь дворец, больницу и храм арх. Михаила. Но особенно прославился Олимп своими св. отцами — подвижниками и отшельниками. Нынешнее турецкое название его — Кешигдаг, т.е. "Гора монахов", — указывает не на нынешнее только значение его, как обиталища исламских монахов-дервишей, но и на прошлое; напоминает былую судьбу, былую славу Олимпа, как обиталища христианских монахов и отшельников.

Олимп, как убежище любителей отшельнической жизни, упоминается еще в сказаниях о мучениках из времени последних гонений на христианство. Таково в особенности сказание о мученике Неофите, пострадавшем в гонение Диоклетиана. В ранней молодости, простившись с родителями в Никее, Неофит удалился на гору Олимп и здесь поселился в пещере, которую перед тем занимал, а теперь уступил ему лев. При вести о тяжелой болезни родителей, Неофит приходит к ним в Никею, остается при них до их кончины, по кончине совершает их похороны, затем раздает нищим все оставшееся после них имущество и вторично уходит на Олимп в свою пещеру. Когда правитель Вифинии Декий, в силу указа Диоклетиана, оповестил в Никее, чтобы сюда собирались как горожане, так и окрестные жители на языческий праздник для жертвоприношений, требуя этого и от христиан, тогда Неофит явился из Олимпа в Никею и стал громко обличать суеверие Декия. После жестоких истязаний христианин-отшельник был осужден на съедение льву, который и приведен был для этого из Олимпа горными пастухами. Это, оказалось, был тот же лев, который прежде уступил Неофиту свою пещеру; он и теперь не тронул Неофита. Наконец, страдалец, после новых истязаний, был пронзен копьем. Надо полагать, что во время Диоклетианова гонения, которое особенно чувствовалось в Вифинии, как стране, где в тогдашней столице ее Никомидии жил сам гонитель Диоклетиан, было немало христиан, уходивших спасаться в горы и пустыни вифинского Олимпа, чем и полагалось здесь начало христианского отшельничества, и притом не только мужчин, но и женщин*.

______________________

* О Неофите в Четьи-Минеях под 21 января. Укажем еще на сказание о трех девственницах: Минодоре, Митродоре и Нимфодоре, пострадавших при Максимилиане Галерии (305-311); по сказанию, они были уроженки Вифинии и, посвятив себя девству, жили отшельницами в Вифинии, на холме невдалеке от Пифийских терм, а это не что иное, как один из холмов Олимпа. Окружавшие Олимп местности, как Прусса, Рындак, также упоминаются в сказаниях о мучениках. Особенно замечательно сказание о священномученике Патрикии, еп. прусском, и трех пресвитерах, и его дискуссии с вифинским правителем язычником Иулием. Иулий, требуя от епископа поклонения идолам языческих богов, ссылался на богов Эскулапа и Сотерия, которым приписывал деятельность вытекающих из Олимпа теплых вод близ Пруссы, и которым здесь приносились за это жертвы. Епископ говорил о Боге, творце неба, земли, морей и вод, благодеющим людям через силы природы, и, между прочим, объяснял естественное происхождение теплых вод, берущих начало в согретых подземным огнем недрах земли. О Патрикии прусском в житиях под 19 мая. Рындак упоминается в сказании о мученике Кодрате (под 7 июля).

______________________

Более определенное свидетельство об отшельничестве на Олимпе относится ко времени императора Константина Великого. Церковный историк Сократ, рассказывая о знаменитых подвижниках и чудотворцах века Константина, сообщает и о приолимпийском отшельнике, боголюбезном Евтихиане, со слов его ученика Авксанона, который в молодости, когда был учеником Евтихиана, присутствовал на I вселенском соборе в Никее, а в глубокой старости рассказывал Сократу о своем учителе. Евтихиан, живя около горы Олимп, совершал подвиг уединенной жизни и врачевал тела и души многих приходивших к нему. Он имел и учеников, которые приходили к нему учиться монашеской жизни, и к числу которых принадлежал Авксанон. Евтихиан был известен и императору Константину. Некто из царских телохранителей, заподозренный в тиранстве, навлек гнев Константина и бежал. Будучи найден близ Олимпа, беглец был закован в тяжкие железа, заключен в тюрьму и приговорен к смертной казни. Многие стали просить Евтихиана ходатайствовать перед царем за осужденного. Евтихиан обещал пойти к царю. Но просители говорили, что пока состоится ходатайство, опальный может умереть от тяжести уз и тюремного заключения, и умоляли наперед освободить его из тюрьмы. Евтихиан согласился на это, и, несмотря на сопротивление тюремных стражей, силой духа и молитвы освободил заключенного, потом отправился с Авксаноном к царю Константину просить избавить от смерти бывшего телохранителя. Царь охотно согласился на это из уважения к отшельнику-ходатаю.

Указав на начало олимпийского отшельничества, перейдем в его истории ко времени с середины VIII и до середины IX в., как такому, которое сближается со временем жизни на Олимпе св. Константина и Мефодия. В это время Олимп с соседними местностями уже, так сказать, сиял славой своих св. отцов, подвижников и отшельников. Приливу их в эти местности, умножению здесь монастырей и скитов способствовала, без сомнения, давняя известность его как убежища отшельников, как страны монастырей, ибо некоторые из упоминаемых в это время приолимпийских монастырей существовали и прежде. Но этому способствовало еще и то, что восточные области Малой Азии с VIII в. стали чаще подвергаться набегам и жестоким опустошениям от сарацин-мусульман, частью были и завоеваны ими, вследствие чего, как вообще христиане, так, в частности, и иноки переходили в западные, особенно в северо-западные области Малой Азии, более безопасные по близости к столице и охраняемые военным поселением Опсикийской темы. Наконец, гонения иконоборческие, продолжавшиеся с небольшими перерывами целый век с 726 по 842 г., и почти всегда сопровождавшиеся гонениями и на монашество, служили, с одной стороны, побуждением удаляться на отшельничество в горы и леса Олимпа и его окрестностей, с другой, выдвигали на защиту иконопочитания и монашества многих исповедников из пределов Олимпа, которые за это прославлены в житиях и сказаниях, через что остался нам обильный источник для сведений о современном олимпийском и приолимпийском отшельничестве и монашестве. Ограничимся извлечением таких сведений из житий более знаменитых подвижников. Таковы:

1. Платон Исповедник, игумен монастыря Символов. Уроженец Царьграда, после смерти отца малолетний сирота, воспитанный родственником, казначеем царских сборов, Платон служил при нем нотарием и своим трудом, уменьем, бережливостью нажил состояние. Но он любил просвещение и благочестие и не мог смириться с гонениями и смутами, угнетавшими православных при Константине Копрониме, особенно после него и иконоборческого собора 754 г. Раздав все имущество бедным и бывшим своим рабам, теперь отпущенным на волю, он с одним верным слугой удаляется в пустыню Олимпа, в скит Символов. Благочестивый и просвещенный игумен скита Феоктист принимает его с радостью, постригает и помещает в своей келье. Строгой жизнью и просвещением Платон приобретает любовь братии, и после смерти Феоктиста в 770 г. избирается игуменом на 35 году жизни, не имея, однако же, священного сана. Теперь Платон еще более ревнует о просвещении, трудится сам, поощряет и других трудиться в собрании и переписывании священных книг и отеческих творений. Говоря об этом, преподобный Феодор Студит замечает: "Кто может исчислить тех, в руках которых находятся и теперь его труды, его книжки, собранные из разных отцов на общую пользу? Откуда это обилие книг в наших монастырях? Не от его ли трудов, не из его ли рук достались они нам?"

При преемнике Копронима Льве Хазарине (775-780 г.) настало более льготное время для иконопочитателей и монахов, а при Ирине (786-796 г.), правившей именем сына Константина VI, настала и полная свобода им. Платон сначала при Льве Хазарине, потом при Ирине приходит в Царьград и своим учением и примером жизни оказывает многим пользу, укрепляя православных против иконоборцев, все еще сильных, особенно в войске. Из Царьграда Платон не возвратился в Символы, призванный на другое поприще. Но скит этот продолжал существовать. Из подвижников его известен преподобный Тимофей, иже в Символех, значащийся в прологе, Четьи-Минеях и святцах под 21 февраля. Из Италии он пришел в Византию, потом в Символы, где провел всю жизнь в строгих подвигах и скончался в 795 г. Известен Антоний, друг Феодора Студита, которому рассказал о жизни Платона в Символах. Само название Символы, по всей вероятности, произошло от того обычая олимпийских пустынников, по которому они жили по пещерам и особым молельням, но под послушанием игумену скита, к которому собирались на праздничные моления и так называемые утешения братии, т.е. праздничные обеды, принося и свои скудные запасы на общий обед.

2. Платон Исповедник и Феодор Студит как игумены монастыря Саккудион. Будучи в Царьграде, Платон сблизился с Феодором, племянником его по матери, сестре Платона. Феодор происходил из знатной и богатой семьи в Царьграде, где отец его Фотий был придворным казначеем. Пройдя полный курс образования, Феодор рано женился, но на двадцать втором году жизни, по согласию с женой, решил оставить мирскую жизнь для монашеской. В эту пору он сблизился с Платоном. В союзе с ним и матерью, сестрой Платона, он склонил к монашеству двух братьев, Иосифа и Евфимия, а Платон — своих трех братьев и другую сестру; приняли монашество и родители Феодора. Решено было устроить фамильный монастырь в Саккудионе под игуменством Платона. Это была прекрасная, богатая растительностью и водами, местность на морском побережье Вифинии, но недалеко от г. Пруссы, следовательно, и Олимпа*. Она была собственностью семьи Феодора. Платон и Феодор начали устраивать монастырь с церковью Иоанна Богослова. Оба они были известны при дворе и у патриарха Тарасия (784 — 806 г.). Он предлагал Платону сперва архимандритство в столице, потом никомидийскую митрополию, но Платон отказался, вообще не желая идти в клир. Зато Феодор в 784 г. посвящен был Тарасием в священники. Платон оказал услугу церкви и Тарасию на VII вселенском соборе 787 г. в Никее, утвердившем иконопочитание.

______________________

* Некоторые полагают Саккудион недалеко от Византии. Но это неточно. Из жития видно, что он находился хотя и недалеко от Византии, но именно на побережье Вифинии, на пути в г. Пруссу и ближе к ней, чем к Византии.

______________________

После собора все члены перешедшей в монашество семьи перебрались в Саккудион. Устраивая обитель вместе с Платоном, Феодор, подобно ему, трудился в собрании, изучении и переписке священных и отеческих книг, в том числе аскетических творений Василия Великого, по правилам которого устраивал свой монастырь. Более десяти лет мирно жили и трудились Платон и Феодор с братьями. Но в 796 г. настала для них тяжкая пора. Константин VI, устранив от власти мать, удалил и жену, чтобы жениться на прежней фаворитке Феодоте, фрейлине Ирины, двоюродной сестре Феодора. Патриарх Тарасий не одобрял этого. Но, по воле царя, обвенчал его с Феодотой эконом великой церкви Иосиф. Тарасий смолчал, не подверг запрещению царя и Иосифа, опасаясь, чтобы царь не перешел на сторону иконоборцев. Но Платон и Феодор объявили царя прелюбодеем, брак незаконным, прервали общение и с патриархом, не покаравшим Иосифа. Царь с Феодотой пытались подкупить их, послав золота в Саккудион, но оно не было принято. Потом они поехали на теплые воды к Пруссе и Олимпу, в надежде, что Платон и Феодор выйдут из соседнего Саккудиона встретить их. Но те не встретили. Константин страшно разгневался. По его указу, Платон и Феодор были схвачены, биты ремнями, потом первый заточен в столичном монастыре, а последний с братом Иосифом и десятью монахами из Саккудиона сосланы в Солунь. Начальник города обошелся с ними благосклонно, хотя и сдержанно, а солунский архиепископ оказал прямое и заботливое участие. Да и во многих других местах, даже в Тавриде, Готии и Азовском Босфоре, епископы и монахи прославляли мужество и страдания их. В 797 г. Константин был низложен и ослеплен, и власть опять перешла к Ирине. Платон, Феодор и др. были освобождены и стали в большом почете. Примирились они с патриархом Тарасием, который теперь лишил эконома Иосифа и сана, и общения. Возвратясь в Саккудион, Феодор скоро должен был оставить его, вследствие угрожавших от сарацин набегов. Ему было дано игуменство в столице, в монастыре Студия, который стал знаменитым под его управлением, и по которому сам он перешел в историю под именем Студийского. Платон остался жить келейным отшельником, а Иосиф возведен в сан солунского архиепископа.

В рассказе о дальнейшей жизни бывших подвижников Саккудиона остановимся только на том, что имеет отношение к Олимпу. По низложении Ирины воцарился Никифор Гепик (802-811 г.), а по кончине Тарасия поставлен на патриаршество из мирян Никифор, бывший перед тем, как прежде Тарасий, государственным секретарем. Платон и Феодор открыто порицали избрание на патриаршество мирянина, неподготовленного иноческим искусом и способного на уступки светской власти. Новым, еще большим поводом к столкновению послужило в 809 г. дело эконома Иосифа. Благодарный ему за одну политическую услугу, царь упросил патриарха снять с Иосифа запрещение, наложенное Тарасием. Патриарх согласился, опасаясь, чтобы царь не перешел на сторону иконоборцев. Но Платон и Феодор протестовали, прервали общение с патриархом, увлекши за собой и многих других, в числе их и брата Феодора, Иосифа, архиепископа солунского. Патриарх огорчился, называя их отщепенцами, а император одних заточил, других отправил в ссылку. Против этого поднялись жалобы и на Олимпе, и там пророчили близкую смерть императору. Смерть постигла его в войне с болгарским князем Крумом в 811 г. Сын Гепика Ставракий процарствовал всего 68 дней, а затем воцарился Михаил Рангаве. Феодор и другие были возвращены из ссылки, но ненадолго. Набожный, но слабый Михаил не умел остановить успехов болгар, и раздраженное и притом враждебное иконопочитателям и монахам войско низвергло его и провозгласило царем полководца Льва Армянина (813-820).

Новый царь хотя и не сразу, но успел отразить болгар, затем под давлением ободренного этим успехом иконоборческого войска и сам склонился на сторону иконоборцев. Устроенный им диспут между православными и иконоборцами не привел к миру. Теперь не соглашался с царем и патриарх, верный православию, примирившийся и с Феодором. Тогда царь, в союзе с военными чинами и некоторыми иконоборными епископами, низложил патриарха, заменил его иконоборцем Феодотом, и тот устроил собор в 815 г., на котором был отвергнут православный собор 787 г. и признан иконоборческий собор Копронима 754 г. На диспуте и соборе 815 г. был и Феодор Студит, были и некоторые игумены из Олимпа, и вместе с епископами сильно и смело защищали православие. За это после собора они подверглись жестоким истязаниям и были разосланы в заточение в более или менее дальние места, между прочими, в Херсон и Смирну (сюда — Феодор Студит). Монастырь Саккудион вместе со Студийским отдан Леонтию-иконоборцу. Иконоборцы водворены и в некоторых других обителях Олимпа. В эту-то пору Феодор Студит из своего заточения повсюду рассылал утешающие и ободряющие письма, писал и на Олимп, получал и сам письма оттуда, ибо Олимп со своими пустынями и скалами стал убежищем для изгоняемых из столиц и городов верных иконопочитанию иноков. Там опять пророчили смерть Льву Армянину. После насильственной смерти его в 820 г., воцарился амморец Михаил Травл (820-829). Довольно индифферентный в религии, он дал, однако же, свободу православным, и они возвратились из ссылки. Когда на обратном пути Феодор приблизился к г. Пруссе при Олимпе, то олимпийские иноки в великом множестве вышли навстречу ему, славя его подвиги и страдания. В числе их житие отличает особенно "Петра, великого в подвижничестве, сиявшего светом чудотворений".

Вскоре Феодор Студит и сам посетил Олимп с братом и некоторыми епископами, как увидим далее. Словом. Феодор и его брат Иосиф, бывший архиепископ солунский, продолжали свои связи с Олимпом до самой кончины (Феодора в 826 г., Иосифа в 830 г.).

3. Преподобный Никита Исповедник, игумен Мидикийского монастыря близ Пруссы и Олимпа. Основателем и первым игуменом этого монастыря был Никифор, присутствовавший на Никейском соборе 787 г., под актами которого есть и его подпись. Это был знаменитый игумен, причтенный к лику святых (в Менологие Василия под 4 мая). Обитель его славилась своим чином акимистов или неусыпающих, наследованным в пределах Олимпа от глубокой древности, а именно от подвижника Александра, жившего в V веке (ум. 431 г.; память его 23 февраля и 8 июля). Никита, вифинский уроженец, имевший и образование, пришел еще в молодости учиться подвижничеству у отшельника олимпийской пустыни Стефана, откуда отправлен им в ближайшую обитель Мидикийскую под руководство Никифора. Вскоре пришел сюда из скита Символов и другой молодой любитель отшельничества Афанасий, служивший перед тем в Царьграде, в логофетстве (учреждении финансового ведомства). Новые молодые иноки утешали игумена своими подвигами, стяжали любовь братии, так что после смерти Никифора, Никита в 810 г. стал игуменом обители.

При Никите и Афанасии число братии монастыря возросло до ста, привлекаемых строгим чином обители, просвещением и святостью ее вождей. После иконоборческого собора 815 года Лев Армянин старался склонить Никиту и его обитель к признанию иконоборческого патриарха Феодота и его собора. Никита отказался и был изгнан из обители, из которой вынуждены были уходить и братья. То заточаемый, то освобождаемый, он вел скитальническую жизнь, много терпел и болел и был утешаем письмами Феодора Студита, которому писал и сам. После смерти Льва, при Михаиле Травле, Никита, хотя и свободный, не мог возвратиться в обитель, нуждаясь в лечении. Но обитель восстановилась; Никита в 824 г. скончался вне своей обители на каком-то острове к северу от Византии. На отпевание его явились епископ никейский и Иосиф, бывший солунский архиепископ. Но братья Мидикийской обители пожелали, чтобы бывший игумен был похоронен в ней. Вместе с прусским епископом Павлом они вышли навстречу его гробу, взяли его на руки и торжественно принесли и похоронили в обители. Игуменом обители в половине IX в. был прежний послушник Никиты Феоктист, страдавший вместе с ним за иконопочитание, а известный олимпийский жизнеописатель Феостирикт составил длинное житие Никиты, в которое внес и всю историю иконоборчества со времени Льва Исавра до Льва Армянина.

4. Преподобный Феофан Исповедник, игумен сигрианский*. Это подвижник не из олимпийцев, но из близкой к Олимпу Сигрианы, интересный для нас в особенности потому, что в житии его встречаемся с монастырем, упоминаемым в житии св. Мефодия. Сигриана была гористая область, к югу от Олимпа, от которого она отделялась рекой Рындаком; она получила название от Сегрианских гор, которые простирались по входившим в состав Опсикийской темы областям Мизии и Фригии и доходили до приморского г. Кизика. Сигриана упоминается у древних греческих и латинских писателей, встречается и у Константина Багрянородного при описании Опсикийской темы. В христианских сказаниях Сигриана, подобно Олимпу, известна еще во время Диоклетианова гонения, когда и она была убежищем для гонимых христиан, становившихся здесь временными отшельниками, что дало начало и постоянному отшельничеству в горах Сигрианы. Но как на Олимпе, так и здесь, отшельничество усилилось особенно со времени иконоборчества, когда инокам надо было удаляться из более людных мест в пустыни и горы.

______________________

* Существуют три жития Феофана сигрианского: одно современника и, как полагают, Феодора Студита, другое у Метафраста, третье в Менологие Василия Македонянина.

______________________

Феофан, в мире Исаак, родился в 758 г. в Царыраде и был единственным сыном у своих родителей Исаакия, префекта Эгейских островов, и Феодоты. Родители, люди знатные и очень богатые, заботились о воспитании сына, еще в отрочестве полюбившего чтение священных книг. После смерти отца, оставшись еще отроком, Исаак принят был под опеку Константином Копронимом и жил при дворе. Лев Хазарин задумал устроить его судьбу и против воли женил его на дочери патриция Льва, своего любимца, постоянно бывавшего на обедах у царя. Патриций Лев был очень богат, и жена принесла молодому Исааку громадное приданое. Но этот патриций был упорный и ярый иконоборец. По всей вероятности, это обстоятельство еще более оттолкнуло набожного Исаака от семейной связи с патрицием. Он упросил жену жить с ним в браке, как не в браке, желая остаться девственником. Чтобы отвлечь Исаака от этих мыслей, император отправил его на службу в Кизик, в пределы Сигрианы. Но здесь Исаак посетил горную пустыню Сигрианы и встретил отшельника Григория (по другому житию Христофора), которому открыл намерение бежать со службы и вступить на путь отшельнического подвига. Старец одобрил мысль об отшельничестве, но советовал теперь не бежать, а ждать более удобного времени для исполнения мысли. Старец говорил это в присутствии и супруги Исаака, уже соглашавшейся с мыслью мужа. Это было в 777 г., когда Исааку было девятнадцать лет.

Император, между тем, зачислил Исаака в гвардию, проникнутую иконоборческим духом, который сильнее стал высказываться и в самом императоре к концу его правления, под влиянием Льва патриция. Но через три года Лев Хазарин и Лев патриций скончались, и воцарилась Ирина, покровительница иконопочитателей и монахов. Тогда Исаак, отпустив жену в монастырь, вторично удаляется в пустыню Сигрианы и приходит в Полихрониев монастырь, издавна так названный ради мирного и спокойного жития в нем. Здесь он постригается и проводит дни в подвигах молитвы, в чтении и списывании книг, приобретает большую начитанность. Вместе с тем, он богато обеспечивает монастырь, передав ему значительнейшую часть доставшегося ему в наследство очень большого имущества. Отсюда переходит потом на остров Калоним у устья Рындака, где было доставшееся ему в наследство поместье отца. Он подарил его на устройство монастыря, в котором и сам жил некоторое время. Отсюда он возвратился в горы Сигрианы и здесь в местности, называемой Большое поле, основал новый монастырь, в котором и остался игуменом, за что и получил впоследствии название Феофана Исповедника, игумена сигрианского.

Здесь он продолжал с подвигами иночества соединять и книжные занятия. По временам предпринимал странствия для обозрения монастырей и скитов в окрестных пустынях и для бесед с жившими в них отшельниками. Подобно Платону, он был дружен с патриархом Тарасием. Вместе с Платоном и Никитой миликийским присутствовал на вселенском соборе в Никее 787 г. Во время Льва Армянина после иконоборческого собора 815 г. был принуждаем, как Феодор Студит, Никита и др., признать собор и патриарха иконоборца Феодора; за несогласие, выраженное в смелом писании к императору, подвергнут истязаниям, изгнан из обители, заточен на остров Самофракию, где скончался в 818 г., а потом гроб его перенесен в Сигрианскую обитель братьею ее.

Феофан был весьма чтим на Олимпе, откуда ходил в его обитель сам Иоанникий Великий, чтобы поклониться ее святыням и почтить память св. игумена ее. Память св. исповедника чтится 12 мая, под каким числом известны и службы в честь его. В науке драгоценным памятником Феофана осталась его хронография. Она составляла продолжение хроники друга его, ученейшего мужа, синкелла патриарха Тарасия, монаха Георгия, который, собрав множество материалов, задумал написать хронику от начала мира, но довел ее до времени Диоклетиана и скончался. Перед смертью он передал свой неоконченный труд на руки Феофану и усердно просил его продолжать хронику. Феофан взялся за это с боязнью, но приложил все усилия к изучению памятников и источников и составил хронику, обнимающую время с 285 до 813 г. Ею пользовался и большую часть ее внес в свою историю Анастасий, римский библиотекарь; пользовались Константин Порфирогенет, Кедрин и другие продолжатели хроник, византийские хронисты, называемые scriptores post Theophanem (продолжатели Феофана).

5. Иоанникий Великий, в житии которого упоминается о нескольких монастырях на Олимпе и его окрестностях. Сын поселян (род. 742 г.) из села к северу от Аполлониады, в отрочестве горный пастух, неграмотный, но склонный к молитвенному созерцанию, в зрелой юности, благодаря величественному росту и силе взятый в гвардию императора Льва Хазарина, отличившийся богатырскими подвигами в войне с болгарами, — Иоанникий на военной службе заразился иконоборством, господствовавшим в войске, так что не хотел и слышать об иконах, не чтил даже иконы Христа Спасителя. Но Бог, зная его прошлое и будущее, готовил ему просветление. Когда, после военных походов, Иоанникий шел на лагерную стоянку в Вифинию и проходил мимо Олимпа, то здесь встретил его олимпийский отшельник и сказал: "Иоанникий! Если ты христианин, то почему не чтишь Христовой иконы?" Иоанникий поклонился старцу, попросил прощения и стал ревностным почитателем икон. Теперь же со всей силой ожило в нем отличавшее его в отрочестве благочестивое настроение.

Недолго остался он на военной службе, хотя был отмечен наградами и отличиями за свои подвиги. Оставив все, он удаляется в пределы Олимпа, живет строгим отшельником то в пещерах и уединенных молельнях, то в разных монастырях и скитах, по которым странствовал, ища то большего уединения, то большего назидания. В житии обозначаются следующие монастыри и скиты в горных пустынях Олимпа, в которых разновременно проживал Иоанникий: Авгаров, Антидиев, Утотелаос, Трихаликс и Враново, так названные большей частью от горных местностей Олимпа, носивших эти названия. Чаще и долее жил он на горе Трихаликс и на Антидие, где основал и свой скит с церковью св. Евстафия. Будучи аввою в своем ските, Иоанникий не имел, однако же, священного сана, оставаясь простым иноком. Придя на Олимп некнижным, как бывший пастух и солдат, Иоанникий при помощи игумена Авгарова монастыря Григория, а потом и сам изучил Псалтырь, церковные службы, слагал и сам краткие молитвы, вошедшие потом в общее употребление. Пятьдесят лет прожил он в пустынях Олимпа и был знаменитостью его. Житие повествует о его необычайных подвигах самоотречения, молитвы, знамениях и чудесах, проявленных в борьбе со страстями, с нечистыми силами, с кознями недобрых людей, о проявлениях дивной власти над дикими зверями, змеями и стихиями природы, о его благодатных исцелениях, духовных врачеваниях, благотворениях к бедным, наконец, о знамениях его благодатной прозорливости.

Верный иконопочитанию, он не забывал, где только встречал, вразумлять иконоборцев, какие попадались и между игуменами Олимпа, в годы иконоборческих правительств, предсказывал кары иконоборцам, в том числе самим императорам. Но верный духу отшельничества, не выступал из пустынь Олимпа для открытых и всенародных обличений в городах. Вообще поучал олимпийцев как можно старательнее держать себя вдали от городов и людных мест, во избежание соблазнов и лишних тревог и волнений. Впрочем, блюдя строгое отшельничество, бывший воин, отличившийся на службе отечеству, Иоанникий не отказывался от подвигов гражданской услуги соотчичам и присным, когда настала надобность. Он ходил в Болгарию и к сарацинам для освобождения из плена, в котором томились взятые на войне греки. Слава об Иоанникие, наполнявшая Олимп, прошла далеко и за его пределы. Издали приходили видеть его, слышать его мудрое слово, хотя смиренный старец всячески старался и большей частью успевал скрывать себя от взоров таких посетителей. Приходили на Олимп посетить его и некоторые архиереи вифинских епархий, с ними и Феодор Студит с братом Иосифом. Старец освободил их от трудного подъема на крутую гору Трихаликс, где тогда жил, сам спустился к ним и смиренно беседовал с ними. Замечательно, что ни один из императоров-иконоборцев или исполнителей их указов, направленных против иконопочитания и монашества, не отважился беспокоить пустынного старца, хотя тот, при случайной встрече с такими исполнителями, бывавшими й на Олимпе, не забывал обличать их, впрочем, в сдержанных и прикровенных выражениях. Только император Феофил, в союзе с иконоборным патриархом Иоанном или Ианнием Левкомантом, попытался привлечь на свою сторону Иоанникия, прислав для беседы с ним двоих мужей, слывших учеными и красноречивыми. Но беседа кончилась тем, что сами они вняли простым, но мудрым словам старца и обратились к православию. Замечательно, что император не покарал за это ни его, ни их.

Последнюю услугу церкви Иоанникий оказал при патриархе Мефодии во время собора 842 г., на котором окончательно восстановлено иконопочитание и состоялось торжество православия. После того патриарх Мефодий и сам посетил Иоанникия на Олимпе. При этом старец предсказал близкую кончину патриарху, а затем и себе. Скончался он в 846 г., прожив всего девяносто пять лет. В час кончины его, рассказывает житие, весь иноческий мир Олимпа узнал о ней по светлому столбу, возвышавшемуся к небу от места кончины праведника. Он причтен к лику святых под именем Иоанникия Великого.

6. С именем Иоанникия неразлучно имя авгаровского игумена преподобного Евстратия. На двадцатом году жизни он пришел на Олимп в Авгарову обитель, где были тогда два дяди матери его, Григорий, игумен обители, и брат его Василий. Григорий — это тот самый игумен, к которому впервые пришел учиться монашеству и Иоанникий, научившийся у него и Псалтыри. Григорий поддерживал связи с Иоанникием и потом, когда тот жил в разных пещерах и скитах, а на горе Трихаликс устроил для него и келью, чтобы живший дотоле под открытым небом подвижник имел в ней защиту от дождя и снега. Евстратий тоже скоро сблизился с Иоанникием, подобно ему ходил во власянице и милоти, долго не хотел иметь ни кельи, ни вообще особого укрытого места, почивая и ночью там, где пришлось. Непрестанная молитва была главным подвигом его. После Григория, он стал и игуменом Авгаровой обители.

При императоре Льве Армянине Евстратий был вынужден удалиться из монастыря, где стал игуменом иконоборец Антоний. В эту-то печальную пору Евстратий часто хаживал к Иоанникию на беседу и для утешения. Иоанникий увещевал и вразумлял Антония, а Евстратию советовал жить пока скитальцем по дебрям и горам Олимпа, в ожидании лучшего времени. Он даже предрек ему близкую смерть Льва Армянина. После его смерти, Антоний под влиянием советов Иоанникия образумился и скоро тоже скончался, а игуменство в Авгаровом монастыре опять занял Евстратий. Всего около семидесяти пяти лет прожил он на Олимпе, поддерживая отношения с Иоанникием, которого почитал как старшего друга и учителя. Скончался в глубокой старости, по Четьи-Минеям, на девяносто пятом году жизни. Так как он был моложе Иоанникия, то жил на Олимпе еще и тогда, когда пришли сюда Константин и Мефодий.

7. Из современников их по жизни на Олимпе известны Николай, игумен Писсадинонской обители, старец Феодор и ученик их Евфимий солунский, известные по житию последнего. Евфимий, уроженец Галатийской области, в детстве, после смерти отца, остался на попечении матери, которая его воспитала и образовала и на семнадцатом году женила. Но через год Евфимий (в мире Никита) оставляет брачную жизнь и тайно уходит на вифинский Олимп и принимает малый постриг от старца Иоанна в 842 году. Пятнадцать лет провел он в разных послушаниях в Писсадинонской обители на Олимпе под руководством игумена ее Николая. Игумен этот похож был на Феодора Студита по готовности открыто порицать то, что признавал в делах церковных противным канонам. Таким признал он низложение патриарха Игнатия, которого знали и любили монахи по памяти об отце его, благосклонном к монахам императоре Михаиле Рангаве, и по известному его благочестию в иночестве. Вместе с тем, Николай признал незаконным возведение патриарха Фотия на патриаршество из мирян (как прежде Феодор признал таковым же патриаршество Никифора), и притом при живом патриархе. Зато сам игумен должен был оставить свою обитель. Евфимий также решился перейти с Олимпа на Афон, тогда еще не имевший монастырей. Но с Афона он вторично ходил на Олимп, чтобы принять полное пострижение от славившегося тогда на Олимпе старца Феодора. С Олимпа на Афон он возвратился с иноком Феостириктом, учеником и автором жития преп. Никиты мидикийского. Феостирикт возвратился на Олимп в свою Мидикийскую обитель, а Евфимий еще раз ходил на Олимп, чтобы взять оттуда старца Феодора. С этой поры Евфимий уже всегда проживал то на Афоне, то в Солуни, то опять на Афоне, где и скончался в 889 году.

С именами Николая, Феодора и Евфимия мы переходим в то время, когда на Олимпе жили св. братья Константин и Мефодий и к концу которого возникла на Олимпе смута из-за борьбы по делу патриарха Игнатия и Фотия. Мы видели, что игумен Николай не признал Фотия и должен был оставить Олимп, что его примеру последовал и Евфимий, взявший оттуда и славного старца Феодора. Есть основание полагать, что они не одни объявили себя на Олимпе за Игнатия и против Фотия, что были олимпийцы, пошедшие далее них в своей неприязни к Фотию и агитации против него. О ней дают представление рассказы Симеона Магистра, известного врага Фотия, собранные преимущественно на Олимпе, или, по крайней мере, со слов олимпийских монахов. Так, по рассказу Симеона, преподобный Илари-он далматский, бывший иноком обители кафаров (чистых) в Вифинии, следовательно, недалеко от Олимпа, пророчественно сказал матери Фотия, незадолго до рождения его, что она носит в себе сатану, облеченного в тело. Когда отец Фотия Сергий пришел с сыном, тогда еще мальчиком, на Олимп к Иоанникию Великому, чтобы испросить его благословение себе и сыну, старец, в духе прозрения, назвав неизвестного ему дотоле мальчика по имени, сказал: "Фотий не восхочет в сердце своем знать путей Твоих, Господи!" "Что сказал ты, святой старец?" спросил удивленный отец. Святой отвечал: "Предвозвещаю тебе о том, что он (Фотий) совершит". Тогда Сергий, посыпав пеплом главу, ушел с горы*. Эти и тому подобные нелепые рассказы показывают, что на Олимпе, славившемся своими св. отцами, были и дурные монахи, способные на грубые вымыслы и клевету с целью агитации против Фотия. Впрочем, о подобных монахах упоминается и в житиях св. олимпийцев. Например, в житии Иоанникия упоминается один монах, из зависти к Иоанникию хотевший отравить его, и другой, по той же причине поджегший келью Иоанникия, чтобы сжечь и его. Понятно, что Фотий должен был защищать себя от подобных монахов, как защищал он себя вообще от игнатиан, которые, тотчас по доставлении Фотия на патриаршество, поспешили составить самочинный собор в Царьграде в церкви Ирины и предали его анафеме. Поэтому надо признать долю правды в сообщении римского библиотекаря Анастасия, сделанном со слов олимпийцев, встречавшихся ему в Царьграде в бытность его здесь на соборе 869 — 870 г.

______________________

* После рассказа о пророчестве Иоанникия Симеон передает еще рассказ о видении преподобного Иоанна Исихаста, инока обители исихастов или исихиатов в Царьграде, записанный, вероятно, со слов тех игуменов Евфимия и Иосифа, утративших при Фотии игуменство, после беседы которых с Иоанном о Фотии случилось будто бы это видение.

______________________

Конечно, Фотий имел право удалять с Олимпа, особенно с олимпийских игуменств тех иноков, которые не признавали его, разрывали общение с ним, т.е. позволяли себе такое дело, за которое в свое время патриарх св. Никифор называл отщепенцами даже таких лиц, как Феодор Студит и др. Что касается до сожжения келий олимпийских отшельников, то это могло быть делом не столько Фотия, сколько Варды, который, как известно, жестоко преследовал игнатиан, к.великому огорчению о том самого Фотия. Затем, необходимо признать, что далеко не все олимпийцы были противниками Фотия, не все чуждались общения с ним, подобно тому, как и во время патриархов Тарасия и Никифора не все игумены и монахи последовали за Платоном и Феодором, прерывавшими общение с названными патриархами. Были и оставались на Олимпе и союзники и почитатели Фотия, как были они и в других местах, — и притом в большом числе, превосходившем число игнатиан. А на место противившихся Фотию олимпийцев, без сомнения, поступили на освободившиеся игуменства, в местные обители другие. Словом, Олимп не опустел ни при Фотий, ни после него, продолжал славиться своими монастырями и отшельниками и в ближайшее после Фотия время, хотя с X в. громкой становится в этом отношении и слава Афона.

Представленные здесь сведения об Олимпе и его св. отцах-отшельниках за время, граничащее с временем св. Константина и Мефодия, дают, как полагаем, достаточные основания для следующих выводов и пояснений в интересующем нас вопросе.

1. Тот Олимп, на котором жили св. братья, был именно наш малоазийский или вифинский, вифинско-мизийский Олимп. Только к нему подходит выражение жития Мефодия — идеже живут св. отцы — указывающее на тогдашнюю всеобщую известность его, как жилища св. отцов подвижников. Только он славился тогда обилием монастырей, скитов, пустынь и пещер, обилием имен св. подвижников, прославленных за свои иноческие и исповеднические подвиги в устных и письменных сказаниях и целых житиях, написанных именно в век Константина и Мефодия. Ничего подобного не известно об Олимпе фессалийском*. Слава олимпийских подвижников известна была и в Солуни, где начальник города и архиепископ почтительно и участливо приняли прибывших из приолимпийского Саккудиона изгнанников и исповедников Феодора, Иосифа и др., где потом был (до 809 г.) архиепископом этот Иосиф, почитатель Олимпа, ходивший туда с Феодором Студитом для духовной беседы с Иоанникием. Слава Олимпа, как жилища св. отцов, как лучшего поприща отшельнической жизни, без сомнения, и привлекла сюда Мефодия, к которому затем пришел и брат. По всей вероятности, Мефодий, особенно "полюбивший св. гору", очень скоро решил основать здесь свой братний монастырь, о котором говорил и в Риме по смерти брата, прося отдать ему почившего, чтобы потом похоронить его в братнем монастыре, согласно завещанию матери. На Олимпе были такие братние или фамильные монастыри, каковы, например, Саккудион и Авгаров. Но основать такой монастырь можно было не сразу, и св. братья жили в каком-либо из готовых монастырей или скитов.

______________________

* Об Афоне, слава которого относится, впрочем, к позднейшему времени, не говорим потому, что жития называют местом жительства св. братьев не Афон, а Олимп. Мы уже заметили, что только неведение о вифинском Олимпе могло дать место совершенно произвольной замене его Афоном. Прибавим кстати, что наши старинные книжники знали о первом и умели отличать его от последнего. В Азбуковнике XVII в. читаем: "Афонская гора: святая гора по-еллински наречется афонская, а по-русски бессмертная... А стоит св. гора в море к полудню, от Царьграда стоит по суху на 12 дней... Алимбовы горы: Олимп гора отстоит от св. горы верст 350, в стране Ефесской, а от Ефеса отстоит 50 верст".

______________________

2. Оба жития их говорят, что живя на Олимпе, они, проводя время в молитве, богомыслии, еще и книгам прилежали, книгами беседовали с Богом. Это и возможно было именно на Олимпе вифинском. Здесь были такие богатые книгами монастыри, как монастырь Символов, прославившийся этим на весь иноческий мир Византии, по замечанию Феодора Студита. Не в этом ли монастыре или ските одной из прекрасных пустынных местностей Олимпа жили св. братья? Во всяком случае, о монастырях с книжными собраниями, с иноками любителями книг, на Олимпе фессалийском, ни даже на Афоне — ничего неизвестно за данное время.

3. Упоминаемый в житии Мефодия Полихрониев монастырь, единственный этого имени монастырь, известный в истории, есть один из трех монастырей соседней с Олимпом Сигрианы, прославленных жизнью в них Феофана сигрианского. Естественно, что этот монастырь стал известен и привлекателен для Мефодия, как жившего на Олимпе, откуда он мог ходить с братом в этот монастырь, как ходил туда Иоанникий Великий, почитатель памяти Феофана. Книжные богатства этого монастыря, собранные Феофаном, могли служить другим стимулом для св. братьев посещать его монастырь. В житии Мефодия не без значения сделана оговорка о Полихрониевом монастыре, что он получает дохода двадцать четыре спуд золота и в нем более семидесяти иноков. Из жития Феофана знаем, что он богато обеспечил этот монастырь, пожертвовав ему значительную часть имущества, доставшегося от отца, стратега Эгейских островов. Здесь объяснение богатых доходов монастыря. Здесь же одно из целого ряда доказательств достоверности житий св. братьев даже в таких подробностях второстепенного свойства, как обозначение доходов монастыря. Об игуменстве Мефодия в Полихрониевом монастыре добавим заметку несколько ниже, а теперь возвратимся еще ко времени совместной жизни св. братьев на Олимпе.

4. Эта жизнь падает на последние годы патриаршества Игнатия и первые — Фотия. Св. братьям пришлось быть свидетелями борьбы, которая началась между сторонами Игнатия и Фотия и отозвалась смутами и на Олимпе. Какой стороны они держались, как вообще относились к этой смуте? Нам известно свидетельство Анастасия библиотекаря о том, что Константин обличал Фотия за ученье о душе и неприязнь к Игнатию. Было также замечено, что нет повода отрицать долю правды в этом свидетельстве, что Константин, по праву друга, мог обличать Фотия за неосторожность в каких-либо словах или действиях. Теперь присовокупим, что он мог это делать и по примеру бывших до него славных олимпийцев Платона, Феодора, Иосифа солунского, которые обличали таких патриархов, как св. Тарасий и Никифор и даже прерывали общение с ними, причем Феодор ссылался на учение св. отцов, что и простой священник, инок может обличать архиерея, игумена, когда усматривает в его действиях что-нибудь несообразное с правилами веры и церкви. Не могли св. братья быть безучастны и к такому явлению, что из-за Фотия оставляют Олимп почтенные иноки, как игумен писсадиновский Николай и Евфимий, его ученик. Но мы знаем также, что Платон и Феодор потом помирились с Тарасием и Никифором, что в то же время были на Олимпе и подле него отшельники Иоанникий, Никита, Феофан и др., которые совсем не порывали общения с патриархами, знали свой духовный подвиг и держали себя выше смут времени. То или другое, либо то и другое одновременно совершенно необходимо признать и относительно св. братьев в деле Фотия и Игнатия. А если вспомним, что в этом деле на стороне первого были вообще более просвещенные епископы и иноки, что игнатиане своей слишком поспешной и самочинной анафемой на Фотия, своими грубыми вымыслами о Фотии, образцы которых мы видели у Симеона, должны были ронять свое дело в глазах таких светлых личностей, как св. братья, что, наконец, Фотий торжественно на соборе оправдывался в своей невиновности относительно Игнатия, объяснился и перед Константином, то еще настоятельнее станет для нас вывод, что Константин, дружески обличив Фотия, остался в мире с ним, а с Константином и Мефодий, что оба они сумели удержать себя на высоте от смут времени.

Этот вывод, следующий из ряда соображений, имеет положительную основу: так как в свое время Платон, Феодор и др., порицавшие царей времени Тарасия и Никифора и их самих, остались не у дел, были даже сосланы и заточены, Константин и Мефодий призваны были из Олимпа на дело хазарской миссии и приняли это дело, без сомнения, из рук не только гражданского правительства, но и патриарха Фотия. А после возвращения из миссии Константин остается жить при патриаршей церкви св. Апостолов, Мефодий принимает от Фотия игуменство в Полихрониевом монастыре. Можно полагать, что игуменство в этом монастыре, хорошо устроенном и богато обеспеченном Феофаном, бывшим сыном стратега Эгейских островов, дано Мефодию в награду за миссионерский подвиг, совершенный с братом, и во внимание к бывшему положению его, как сына друнгария под солунским стратегом, управлявшего и славянским княжением, и еще более потому, что Полихрониев монастырь был непричастен олимпийским смутам из-за дела Фотия, по памяти о Феофане, который был другом патриарха Тарасия, дяди Фотия, и оставался им тогда, когда Платон и Феодор разошлись с ним. Назначением Мефодия в Полихрониев монастырь Фотий мог желать усилить ряд своих союзников в пределах Олимпа, очищаемого от его недругов. Став игуменом, Мефодий не был, однако же, облечен священным саном, оставаясь простым иноком. Это обстоятельство имеет аналогичные прецеденты на Олимпе, где Платон был игуменом в Символах и в Саккудионе без священного сана, а Иоанникий Великий оставался простым иноком и тогда, когда был аввою своего монастыря на олимпийском Антидие.

5. На Олимпе оба св. брата прожили совместно несколько лет. Имела ли эта жизнь значение в подготовке их к тому подвигу, который стал их жизненным призванием, — к подвигу учительскому, миссионерскому? Необходимо признать это. Жизнь на Олимпе, славном своими преданиями, восходившими к временам мученичества и первобытного отшельничества, с целым сонмом св. отцов подвижников, с их подвигами молитвы, самоотречения, исповедничества, способна была возвысить и укрепить восприимчивый дух и для подвигов служения церкви. Великие учителя и святители Василий Великий и Григорий Богослов подвигами пустынножительства воспитывали себя для подвигов служения церкви. Но кроме такого общего значения олимпийской жизни св. братьев в целом течении их жизненного подвига, необходимо предположить более особенное значение ее, в смысле подготовки св. братьев к этому подвигу, как он сказался в последующей жизни их, в их народо-учительной деятельности. Такое значение олимпийского периода жизни св. братьев слагалось под преобладающим влиянием Константина. Мефодий, оставив славянское княжение для Олимпа, по всей вероятности, думал остаться здесь отшельником, чтобы устроить с братом свой монастырь на св. горе, о которой думал и потом, но отложил думу о ней под влиянием брата, напомнившего ему о главном деле их. И в хазарскую миссию он отправился, собственно, как спутник и помощник брата, которому "служил, яко раб, повинуяся ему". Константин пришел на Олимп, как христианин философ, пришел после того, как был профессором, библиотекарем, миссионером к сарацинам. Брат его принял иноческий постриг тотчас по прибытии на Олимп, а Константин совсем не принимал его, остался просто священником, т.е. со званием, довлевшим для учительского, миссионерского служения. Словом, он пришел на Олимп с ясно определившимся чувством призвания к этому служению. Без сомнения, оно не угасало в нем, оно жило в нем и на Олимпе. А живя в нем, оно требовало пищи, удовлетворения и необходимо определяло преобладающие духовные упражнения Константина. Мы придаем весьма важное значение сообщениям обоих житий св. братьев, что одним из главных духовных упражнений их на Олимпе было чтение книг. О Константине это говорится, так сказать, с ударением: "токмо книгами беседуя".

Мефодий, как инок, исполнял свой иноческий чин, иноческие послушания, но прилежал и книгам, без сомнения увлекаемый к этому братом, как преимущественно философом, ученым, книголюбцем. Это чтение книг, богатые собрания которых имелись в некоторых монастырях Олимпа, и продолжало укреплять и определять в Константине принесенное им на Олимп чувство своего призвания, как призвания учительского, просветительного, миссионерского. Священные книги давали ему образ просветительства в апостолах, учителях народов, книги отеческие, житийные, бытописательные — в отцах древней церкви. Здесь можно было встретиться и с такими примерами, как учительство с помощью проповеди и богослужения на народном языке. Знаменитейший учитель церкви Иоанн Златоуст посылал миссионеров к готам и скифам, дал готам в самом Царьграде церковь, где читалась проповедь и совершалось богослужение на готском языке. Св. Никита ремессианский проповедовал и совершал молитвы для фракийского племени бессов на их языке. Св. Савва освященный в своем монастыре открыл богослужение для греков, армян и грузин, по другим припискам в житии его, еще и для бессов и будто бы даже для готов и славян на их языке*.

______________________

* Факт и приемы просветительной деятельности св. Иоанна Златоуста были очень известны по его житию, письмам и церковной истории Сократа. Кстати заметим, что по свидетельству Сократа готы жили и во Фригии, соседней с Олимпом, в виде военных дружин со своими начальниками, людьми очень влиятельными. Они имели здесь и епископов, из которых Сократ называет Селина, который, происходя от отца гота и матери фригианки, учил в своей церкви с равной легкостью на обоих языках, готском и фригийском, будучи, впрочем, арианином. Остатки церковного употребления готского языка не сохранялись ли среди готов, т. е. потомков древних готов, и теперь в пределах Опсикийской темы, где, по Константину Порфирогенету, жили какие-то дако-готы или готфины. Бессы, как народ фракийско-мизийского племени, были сродни и малоазийским мизам Опсикийской темы, пришедшим сюда, по Константину Порфирогенету, из Мизии европейской. Позже их отождествляли с готами. О Савве освященном в греческом житии говорится только, что он устроил богослужение на родных языках для греков, армян и грузин, но в нашей Четьи-Минее прибавляются сюда и бессы, а в Прологе — еще готы и славяне, слушавшие богослужение на одном, понятном тем и другим, языке. Любопытно бы знать, откуда такая прибавка? Не есть ли она плод убеждения или какого-либо позднейшего предания, что было время и место, где готы и славяне имели одно богослужение?

______________________

Невозможно представить, чтобы подобные выдающиеся факты из прошлой жизни церкви остались неизвестными Константину, начитанному в книгах.

Знакомство с такими явлениями из прошлой жизни церкви, не чуждое, быть может, и другим книжным людям, но бесплодное в них, не осталось таким в Константине, человеке исключительных дарований, склонным к языковедению и проникнутом чувством миссионерского призвания. В чувстве этого призвания он возвысился теперь до мысли о просветительстве по образу св. апостолов и отцов, в частности — об учительстве с помощью проповеди и богослужения на народном языке. К тому, что сказали мы по этому предмету в самом сочинении, здесь присовокупим следующее: мысль о христианском народоучительстве могла определиться в Константине, уже совершившем сарацинскую миссию, еще и под влиянием мысли о необходимости защищать христианство от политической и религиозной пропаганды агарянского ислама. Этот враг греко-христианского царства был хорошо знаком в пределах Олимпа, где Платон и Феодор должны были бежать из Саккудиона, угрожаемого набегами арабов, откуда Иоанникий Великий ходил к сарацинам освобождать пленных, тогда как Михаил, епископ соседней Синнады, с иноком ходил туда же для переговоров о мире. Константин, совершивший особенную миссию к сарацинам, лучше всех знал опасность этого врага империи и христианства. Этот враг опасен был тем еще, что сманивал к себе и в свою веру инородческое население империи; разительные примеры этого были и в пределах Опсикийской темы в соседстве с Олимпом, а именно над поселенными здесь славянами. По рассказу Феофана сигрианского, в 664 году пять тысяч славян, поселенных в Опсикийской теме, передались на сторону арабов. После нового поселения здесь славян в 687 г. в числе тридцати тысяч, вновь перешло на сторону арабов до двадцати тысяч. Славянские поселения появлялись и потом в Опсикийской теме в Вифинии и продолжалась опасность перехода их на сторону арабов. Ислам грозил такой опасностью славянскому населению империи и на юге Фессалии, и ревность христианского учителя и интерес христианского царства способен был настраивать Константина на мысли спасти для христианства и христианского царства обильное в нем славянское население.

Независимо от этого эта мысль возбуждалась наблюдениями над зачатками христианства у славян, принесенными Мефодием на Олимп из его славянского княжения, а Константину памятными по юным годам и по жизни в Византии, где также жили славяне. Знание славянского языка, как почти родного, наводило св. братьев на мысль сделать для славян то, что в древние времена делалось для армян, грузин, готов, бессов, т.е. просвещать славян с помощью проповеди и богослужения на их языке. Хазарская миссия, совершенная св. братьями после жизни в течение нескольких лет на Олимпе, еще более определила для Константина его призвание к подвигу просвещения славян, — именно этим способом. В мысли об этом подвиге, Константин, кроме брата, главного своего сподвижника, имел, как известно, и других "споспешников". Едва ли эти "споспешники" не были из прежних спасителей, сомолитвенников и книжных собеседников его на Олимпе, избраннейшие из которых могли и сопутствовать св. братьям в Моравию. Но по крайней мере известно, что дух миссионерского просветительства, не заметный до Константина и Мефодия на Олимпе, где св. отцы упражнялись по преимуществу в подвигах иночества и исповедничества в тяжкий век иконоборчества, теперь, вновь насажденный св. братьями, продолжал заявлять себя и после них. Миссионеры с Олимпа направлялись в те окраины, куда ходили и св. братья. Патриарх Николай Мистик (895-930) писал болгарскому князю Симеону: "Начальник подвизающихся на Олимпе силою Св. Духа посеял слово веры между аланами и удостоился от Бога совершить дела, достойные апостолов". В Болгарии видим епископов из бывших сподвижников Олимпа, каков, например, Иоанн Лампен (1060-1078), сподвижник бывшего олимпийца Иоанна Ксифилина, константинопольского патриарха (1064-1075 г.).

6. Наконец, знакомство с житиями олимпийских подвижников дает нам повод подкрепить наш взгляд на деяния св. братьев, приводимые в целом нашем сочинении. С глубоким убеждением в полной исторической достоверности житий во всем фактическом содержании их, мы соединяем убеждение, что жития написаны каждое вскоре после кончины одного и другого из св. братьев. В числе доказательств более позднего происхождения, вообще слабых и неопределенных, ставится и то, что жития эти написаны уже тогда, когда память св. братьев чтилась, как святых, когда образ их созерцался на довольно значительном отдалении, с чертами легендарного свойства и тому подобное. Но обо всех знаменитейших подвижниках Олимпа, каковы Платон, Феодор Студит, Иоанникий, Никита, Феофил, Евфимий, знаем, что жития их написаны вскоре после их кончины их учениками, сподвижниками, друзьями. То же знаем и о многих других подвижниках. Почему же явилось исключение только для св. Константина и Мефодия? В их дружине и были именно такие книжные люди, которые способны были сейчас же сложить их жития. А необычайность их подвига и служения разве не вызывала на такой труд их почитателей, и тем более, что этим трудом, т.е. описанием жизни и служения св. братьев, требовалось оправдать и защитить их дело, подвергавшееся нападкам при их жизни и после кончины? Вместе с г. Голубинским полагаем, что житие Константина написано еще при жизни Мефодия и под его руководством. Только с живого рассказа Мефодия о своем брате и с памяти писавшего при нем "споспешника" св. братьев могли быть записаны такие подробности, как черты из отрочества Константина, как завещание матери, как подробности разнообразных прений Константина, его кончины и похорон в Риме. Мефодиево житие написано также вскоре после кончины его одним из учеников его, видевшим труды, страдания, кончину и похороны учителя. Не иначе, как со слов Мефодия, этот ученик его говорит в житии о послушных отношениях старшего Мефодия к меньшему брату. Житие написано после смерти Святополка, но смерти еще недавней, потому автор говорит о нем не так, как автор жития Климента, а сдержанно, с умолчаниями, находя нужным и приличным щадить память князя. Оно написано при сыне его Моймире, до разрушения Моравской державы уграми, о котором не упоминает, и обличает в авторе надежду на продолжение этой державы, если моравляне останутся верными завету Мефодия, при котором Моравская держава процветала. Оно написано в тот момент, когда Моймир был в союзе с уграми против немцев и задумывал при помощи Рима, восстановить славянскую иерархию в Моравии, написано, в частности, с мыслью оправдать этот союз и защитить мысль о моравской иерархии. Автор его был не из моравлян, о которых говорит: "сами ведят". Но он был из славян, вообще из славянского племени, к которому высказывает нужное чувство любящего соплеменника, собрата. Нам представляется, что он был из солунских или византийских славян, бывших в числе учеников и сподвижников св. братьев еще в Византии, знакомых с греческим языком, как со своим родным, подобно тому, как греки в Солуни знакомы были со славянским языком. Подробности о Полихрониевом монастыре, приставленные как бы случайно и без значения в целом ходе рассказа, располагают к мысли, что автор жития знал этот монастырь и жил в нем с Мефодием. Был ли автор жития Мефодия автором и жития Константина, на каком языке написаны жития, т. е. на греческом или славянском?.. Эти вопросы приходится пока оставить открытыми.

Впервые опубликовано в качестве примечания к "Свв. Кирилл и Мефодий", в "Трудах Киевской Духовной Академии", 1885, 5-11 и отдельно.

Малышевский Иван Игнатьевич (1827-1897), историк церкви.