| ||
|
Дорогой Павел Борисович! Наконец-то мы получили Ваше сентябрьское письмо и могли с ним ознакомиться. Один экземпляр при первой же оказии отошлем в Москву. Оставляя в стороне то, что Вы пишите об Интернационале (об этом — ниже), Ваша критика нашей позиции сводится к трем пунктам: а) оценка большевистск. революции; в) отношение к восстанию; с) лозунг борьбы на почве Советов. После Ваших разъяснений второй пункт я считаю вообще результатом недоразумения. Мы отрицаем восстание против большевиков точно так же, как и Вы, только по соображениям целесообразности, и даже наша первая резолюция, в которой мы (после Ярославск. восстания) выступили летом 1918 г. против агитации за восстание, заключала в себе оговорку: «признавая по-прежнему право на восстание за пролетариатом (или, кажется, народом) против угнетающего его строя». Выступая впоследствии против восстания, мы всегда аргументировали тем, что при данном соотношении сил, оно, в случае успеха, обеспечит перевес сил за бурж. или дворянск. контрреволюцией (тем более, что в отличие от эсэров, мы вовсе не верим в то, что крестьянство обязательно пойдет в своей массе за демократией, а не за этой контрреволюцией). Сентиментальн. соображение, что вообще недопустимо восставать против правительства, которое состоит из социалистов и революционеров, нам, конечно, чуждо. Но, когда мы становимся на почву целесообразности, мы ясно отдаем себе отчет в том, что пока (и, быть может, еще не столь короткое время) при революционном свержении большевиков мы имели бы против себя не только более или менее коррумпированное и деклассированное меньшинство «настоящих» коммунистов, но и очень значительную часть подлинного городского и сельского пролетариата. Из Вашего письма я вполне убедился, что Вы не видите, что большевиков пока поддерживает определенное значительное меньшинство русских рабочих, которых нельзя зачислить в категорию коррумпированных прикосновением к власти, и которые, если и коррумпированы, то в более широком смысле — верят еще в скорое наступление коммунистич. рая посредством применения силы, искренно вдохновляются идеалом всеобщей «уравнительности» и т.д. Это большей частью культурно-отсталые слои пролетариата, которых почти не затронуло не только прежнее с.-д. движение, но даже и революция [19]17 года; их внезапно «раскачала» анархия первого периода большевистской революции и, разжегши в них впервые смутные классовые инстинкты, сделала их, несмотря на их слабую культурность, социально-активными в довольно высокой степени. Это эти слои (менее квалифицированные и просто чернорабочие) начинали в тылу Колчака, Деникина, Врангеля восстания, как только Красная Армия приближалась к Харькову, Одессе или Томску; они поставляли в эту армию тех добровольцев, благодаря которым в худшие для большевиков моменты им удавалось отбивать нападения белых армий (мне, напр., достоверно известно от рабочих, врачей и т.д., что знаменитая победа большевиков над Юденичем под Петербургом была одержана ценой громадных потерь, понесенных петербургскими рабочими, выступившими на фронт добровольно под командой коммунистов). В сущности, в этих низах пролетариата, вероятно, масса делится сейчас на антисемитско-черносотенную и большевиствующую; дифференциация более сложная на коммунистов, с.-д., с.-р. и просто демократически настроенных рабочих наблюдается только в более квалифициров. кругах: даже в массе текстильного пролетариата преобладают две первые категории. Среди же женщин-работниц вообще эти два лагеря почти исчерпывают всю массу. Вам трудно себе представить, как еще в последнее время (пред моим отъездом) в значительной массе москов. работниц, заводских и ремесленных, был силен подлинный большевистский фанатизм с обожанием Ленина и Троцкого и с террористическ. ненавистью к нам. Это в значит. мере объясняется тем, что русский женский пролетариат, по своей безграмотности и беспомощности, мог вообще в массе своей быть втянутым в «политику» только средствами государственного механизма (бесконечными курсами и «культурно»-агитационн. учреждениями, официальными празднествами и манифестациями и — last [but] not least [не в последнюю очередь (англ.)] — материальными привилегиями). Поэтому не фразой являются часто встречающиеся в письмах таких работниц в Правде слова: «Только после октябрь. переворота мы, работницы, увидели свет». У этих баб осталось, несмотря на последующ. разочарования, еще очень сильное впечатление от медового месяца большевизма. По той же причине у б[ольшеви]ков есть зеленая рабочая молодежь — результат того, что в течение 3 лет монополия работы среди нетронутых еще слоев оставалась у них и — надо признаться — того, что они очень много возятся с молодежью. Частью они ее развращают ужасно, но частью наполняют элементарным энтузиазмом и фанатизмом. К счастью, именно среди молодежи замечается начало дифференциации (среди женщин почти не видно). Все эти элементы, вместе взятые, составляют довольно широкую массу, часть которой еще сегодня настроена так, что в случае восстания, хотя бы и под левым флагом, будет сражаться до последней капли крови. Сознавая это, мы и говорим, что восстание потому и приведет к победе контрреволюции, что оно сможет победить лишь после взаимоистребитель. борьбы между частями пролетариата, причем победившая назавтра же должна будет обороняться не только против усилившейся буржуазии, но и против жаждущей реванша побежденной части. Вот те соображения целесообразности, которые, мы выдвигаем против восстания. По пункту третьему — о Советах — разногласие не так велико, поскольку Вы условно допускаете возможность этого лозунга как тактического. Для нас решающую роль играют соображения тактические. В январе (3 года [назад]), когда б[ольшеви]ки дискредитировали Учр. Собр., как «социал-соглашательское» по составу, мы старались доказать рабочим, что его нужно отстаивать именно потому, что его большинство эсеровское, т.е. выражающее революц. интересы крестьян, а потому именно способное, под давлением прол[етариа]та, пойти и дальше тогдашней программы эсеров (в остром вопросе о мире). Только так и можно было ставить вопрос в стране, переживающей революцию при отсутствии предваритель. политическ. школы у масс: аргумент о неприкосновенности всякого Учредит. Собр. во имя формального принципа суверенитета народа, конечно, для масс в таких условиях неприемлем (нельзя было в 1871 г. требовать от париж. пролетариата безусловного подчинения Версальскому У.С.). Здесь, конечно, у нас с Вами нет разногласия. К несчастью, наши друзья эсеры своей политикой 1918 г. выбили у нас из рук лозунг Учредит. Собр. Восстановив его при помощи Антанты (чехословаков), они сделали его лозунгом возобновления войны, что, как мы скоро убедились, уже летом 1918 г. отбросило обратно к большевикам массы, уже начавшие от них отходить. Когда же именно на почве превращения Уч. Собр. в орудие Антанты неизбежно [соотношение сил переместилось от эсеров к военно-буржуазной клике и Уч. Собр. стало лозунгом Дутова, Колчака и Деникина, самые широкие массы и рабочих, и крестьян стали его ассоциировать не только с упразднением большевизма, но и с переходом власти к этой клике (или к «барам»). Мы опять некоторое время не отдавали себе отчета в этом, потому что известный верхний слой пролетариата с социалистической] культурой, с которым мы и эсеры соприкасаемся, далек от такого «социализма». Но в том и отличие революции от обычных времен, что социально-активными становятся, рядом с культурными слоями народа, и некультурные и что, чтобы вновь вернуть ту гегемонию первых над вторыми, на которой основывается современное рабоч. движение, надо считаться с психологией некультур. слоев и их своеобразной метафизической логикой, ассоциирующей Учр. Собр. не с самой широкой свободой, а с теми виселицами для рабочих и с нагайкой, которые сопровождали Колчака и Деникина. Приспособляться к этой психологии, объявляя «советск. систему» высшей формой демократии или демократию — «господством кулаков» и т.п., мы считаем недопустимым и специально выступали против подобных Entgleisungen [сход с рельсов (нем.)] в наших рядах (Витебскую, очень дельную, организацию мы еще в конце 1919 г. пригрозили исключить из партии за то, что она несла на манифестации знамя с надписью «вся власть Советам», толкуя это как антитезу большевистской диктатуре). Но считаться с историческ. фактом, что Учр. Собр., прежде чем родиться, стало, благодаря бесхарактерности мелкобурж. демократии, антипролетарск. и антиреволюцион. лозунгом, пришлось хотя бы уже потому, что сейчас эти 2 слова могут мешать объединению передов. слоя рабочих, давно порвавшего с большевизмом, с более темными слоями, только начинающими уходить от него. А ведь мы только в восстановлении единого фронта большинства пролетариата против большевиков видим залог победы революции. Кронштадт блестяще подтвердил нашу правоту. Только под его лозунгами «свободные Советы и политич. свобода» могло совершиться выступление против совет. власти таких заядлых большевиствующих масс, как матросы. Словом, если в России еще суждено быть подлинно революц. Учредит. Собр., оно может явиться только под новым псевдонимом Конвента, Народной палаты или Думы и т.п.; но, может быть, путь к демократич. республике пойдет иначе — через расширение избиратель. базы Советов, постепенного отделения муниципальных их функций от государственных, концентрирующихся в общерусском Совете, или же таким образом, что какой-нибудь съезд Советов создаст демократич. конституцию, упраздняющую Советы как органы власти, и сыграет таким обр. роль Учр. Собр., решение которого потом будет санкционировано плебисцитом. Так или иначе, мы, выдвигая лозунг соблюдения советск. конституции и ее демократизирования, всегда оговариваем, что от принципов народовластия мы не отказываемся. Остается первое — и, конечно, важнейшее — разногласие об оценке большев. революции. Начну с того, что нельзя ставить на одну доску сравнение большевизма с 1793 годом и — с Парижской Коммуной. Если б большевиствующие европейцы были правы, видя в большевист. революции прежде всего, хотя и незрелую, революцию пр[олетариа]та, они были бы вправе сопоставлять ее с Парижск. Коммуной. Тот же, кто момент пролетарск. классов. восстания считает лишь вторичным в большевистском перевороте, лишь осложняющим основной момент — крестьянско-мещанской революции — тот вправе обращаться к аналогии с революцией французской. Именно усвоение европейцами, что это — не Коммуна, а по своим историческим предпосылкам явление, гораздо ближе стоящее к революции 18 века, есть основное условие рассеяния мифа о большевизме и это видно именно на книжке О.Бауэра, несмотря не ее апологетический привкус. Усвоив себе, что Россия переживает революцию 18 века, европейцы, вслед за Бауэром, успокаиваются на выводе, что для России большевизм, стало быть, прогрессивен, они останавливаются на полдороге. Это жаль и очень плохо, и их надо ругать за оппортунизм, диктующий им эту половинчатость, но не надо вместе с водой выплескивать и ребенка. Если в России на почве, сходной с французской 18 века, выросла революция, невольно повторяющая методы французской, этим еще вовсе не решается вопрос о «законности» якобинизма в 20 веке. Так как на аналогичной социальной базе в России XX века возвышалось здание крупн. промышленности, не бывшей во Франции 18 века, и т. к. международная среда русской и франц. революции совершенно различна, то тут только и начинается вопрос оценки. Вопрос стоит так: 1) может ли в этих условиях та задача, которая обща у русской и франц. революции, решаться методами, которые были, в общем и целом, пригодны в 1793 — 94 гг.? 2). Каково реальное значение применения таких методов для не существовав. в 1793, но существующего в 1921 г. самостоятельного класса пролетариата и русской промышленности? Этих 2 вопросов не ставит ни Бауэр, ни Лонге и др., оперирующие с франц. революцией и потому приходят к апологетизму. Мы, меньшевики, этот вопрос поставили еще в 1903 г., когда в Вашем лице, в фельетонах Искры предсказали возможность, что русский социализм в лице ленинизма сыграет объективно роль якобинцев, втягивающих народные массы в буржуазную революцию. Этими Вашими мыслями, П.Б., мы все время руководились, когда наблюдали, как неожиданно большевизм, став народным в самом полном смысле слова, стал выявлять под крайней интернационалистско-коммунистической оболочкой типичные черты якобинского санкюлотства. То, что Вы предсказали, осуществилось иначе, чем Вы думали. Вы предполагали, что ленинизм расшевелит пролетарск. массы и поведет их на штурм старого порядка в таком виде (благодаря своей заговорщич. орг-ции и нечаевско-демагогич. методам), что в определенный момент они послужат и будут только и способны послужить пьедесталом для буржуаз. радикализма. На деле большевизм, приспособляясь до бесконечности, сумел до сих пор остаться во главе этих, вовлеченных им в процесс, по существу, мелкобуржуаз. революции масс и с определенн. момента вынужден там, если не в идеологии, то в политике, отражать их мелкобуржуазность и вступать в вопиющее противоречие с своей идеологией. По существу, это то же, что Вы предсказали в 1903 г. Но Вы тогда же подчеркивали, что прогрессивный в 1793 году якобинизм в 20 веке развращал бы классов. движение пролетариата и вступил бы [в] противоречие с его классов. интересами. Этого мы не забываем. Исторически объясняя и постольку «оправдывая» октябрьскую революцию, как неизбежно вытекшую из неспособности тогдашней мелкобуржуаз. демократии разрубить узел войны, душившей революцию (и — увы! — из неспособности тогдашней социал-демократии толкать вперед эту мелкобурж. демократию), — мы оправдываем только стремление крайней революц. партии, опираясь на впервые поднятые революцией новые народ. слои, завоевать власть (помните, что большевики получили большинство на съезде Советов 25 октября 1917 года, т.е. большинство тех масс, на которых до того держалось пр[авительст]во Керенского), и создать то «правительство рабочих и крестьян», которого упорно не хотели, боясь порвать с коалицией, эсеры и Церетели, т.е. сделать то, что сделали после грузины, не ждавшие выборов в Учр. Собр., чтобы создать чисто социалистич. правительство. С первых дней мы заявили готовность поддержать большевиков, если они пойдут на союз с эсерами (при [со]отношении сил в России только их союз означал бы совершение крестьянско-демокр. революции не путем диктатуры меньшинства) и откажутся от утопических экспериментов. Если бы этот союз осуществился на программе осуществления мира, интегральной аграр. реформы и той «плебеизации» государств. аппарата, которую осуществили в общем большевики и которая была необходима, поскольку за пределами социалист. партий и их поддерживающих масс в России не оказалось последовательной демократии, то это была бы тоже, по существу, «якобинская» революция, но преодолевшая ограниченность средств французского якобинизма, а потому не вступающая в непримиримый конфликт с классов. интересами пролетариата и его конеч[ными] целями. И поскольку б[ольшеви]ки пошли другим путем, мы из признания неизбежности в России «якобинской» революции не делаем вывода о примирении с б[ольшеви]ками, а, напротив, о необходимости борьбы с ними за то, чтобы их утопизм и их рабское подражание франц. якобинцам в методах терроризма не привели к уничтожению того прогрессивного, что революция октября 1917 г. принесла, вынеся на поверхность подлинный плебс и развив в нем под покровом коммунистических иллюзий тот, по существу, индивидуалистский радикализм, который является основной психологич. предпосылкой не только буржуазного строя, но и — в известной мере — современ. рабочего движения. Поэтому того основного противоречия между нашей оценкой октября и нашей политикой, о котором Вы пишите, у нас нет: признав большевиков, по существу, крайними выразителями исторического процесса ломки старой крепостнически-барской России, мы боремся с ними как потому, что эту свою «якобинскую» миссию они выполняют плохо благодаря субъективному стремлению водворить коммунизм, так и потому, что так выполняя эту миссию, они неизбежно развращают сознание пролетариата и его обессиливают. Противоречия нет и есть полная последовательность в том, что дальнейшее развитие от большевизма мы видим в движении вперед от него, а ни в каком случае не назад, то есть только через те самые городские и сельские народные слои, которые проделали стаж большевистской веры, ибо они оказались наиболее революционно-активными в этой, по существу, к 18 веку относящейся, революции, — а не против них. Отсюда, в частности, и решение наше снять лозунг Учр. Собр. и т.д. Теперь — об Интернационале. Тут у нас, вообще, конечно, более глубокие разногласия, вытекающие из неодинакового отношения к «правому» социализму. Знаю, что нежности к нему Вы не питаете. Но — и я не забываю, что Вы уже в [19]15 —[19]16 гг., предвидя это развитие, держались той же линии, — Вы, если можно так выразиться, считаетесь с правым социализмом как с элементом социалистич. культуры, еще противостоящей большевистскому вандализму. В [19]15 — [19]16 годах я, хотя и не соглашался с Вами, но еще внутренне колебался в этом вопросе. Теперь же, после 5 лет, я для себя подвел итог в том смысле, что вандализм большевистский (имею в виду большевизм европейский, лишь развращаемый и усиливаемый Москвой, но имеющий свои корни в Европе) есть прежде всего неизбежная реакция на вандализм «военного социализма» и что поэтому преодоление в европейском движении этой новой бакунистской заразы немыслимо, пока не изжит военный социализм. А он не изжит — не только в Германии и Польше, но и в Бельгии, и во Франции, и в Англии, Чехии и т.д. И пока он не изжит, мы дорожим всеми элементами, ушедшими от военного социализма и не попавшими в рабство к Москве, и склонны снисходительно относиться даже к самым неприятным чертам, которыми эти «центральные» фракции отличаются частью в силу субъективной потребности равняться налево, частью — в силу их теоретической дезориентации и теоретического оппортунизма — этого длительного наследия общего социалистич. кризиса. Вот почему мы «по-христиански» относились к самым возмутительным фактам замалчивания русск. большевизма и пресмыкательства перед ним, считая это неизбежным временным злом — привходящим явлением упростительной политической психологии, выросшей из реакции против «военного» социализма. Вот почему мы радуемся началу исцеления от этого апологетич. отношения к Москве и, напр., в книжке Бауэра (которую я еще обязательно буду критиковать) увидели в России нашу победу, пот[ому] что она сказала половину правды о России и о большевизме. Я думаю, что уже с тех пор, как Вы писали письмо, положение в этом смысле все же очень улучшилось (знаю, что это не заслуга самих социалистов, а результат московских подзатыльников) и хотя инциденты вроде грузинского в Вене показывают, что еще далеко до правильного отношения этих социалистов к данному вопросу, но чем дальше, тем дело пойдет быстрее. Сегодня мне звонила Ева Львовна, что получила от Вас письмо и что Вы в нем предлагаете поместить в Соц. Вестн. Ваше письмо целиком или в выдержках. Я предлагаю Вам сделать так: мы перепечатаем всю критику нашей позиции (устранив такие места, вытекающие, по-видимому, из недоразумения, как приписывание Вам слов о нашем «октябризме»). Что касается той части, которая говорит об Интернационале, то у меня есть Bedenken, которыми я хочу с Вами поделиться. Во-первых, сплошной апологетизм со стороны «реконструкторов» по отношению к русс. большевизму есть явление прошлого, уже изжитого (Вы можете в этом убедиться не только из помещения в Freiheit моей статьи о Грузии, но и статьи Бауэра в Arb[eiter] Z[ei]t[un]g о Кронштадте, статей Далина в Volksrecht'e и особенно из того, что в Populaire уже дважды Andre Pierre — очень левый лонгетист — выступал со статьями в защиту петерб. стачки и Кроншт. восстания против Humanite), частью же потому, что у Вас поименно называются «грешники», в том числе Каутский, Штребель и др. Я считал бы, что, напечатав место с критикой Отто Бауэра, как типичного для апологетической точки зрения и упомянув о равнодуш[ном] отношении реконструкторов к идее международн. комиссии, можно будет придать отрывкам цельный характер. Но если Вы имеете против этого возражения, мы, конечно, более равномерно используем обе части письма. А вот что Вы, по словам Евы Львовны, посылаете письмо в Republique Russe, меня смущает несколько по противоположной причине: боюсь, что Ваше выступление на француз. языке с критикой нас будет понято европейцами как Ваша, так сказать, апелляция к ним против нас. Мне уже давно сообщали из Парижа, что Пескин рассказывает, что напечатает «статью Аксельрода против Мартова». Как себя теперь чувствуете? Вижу я, что наши француз. друзья умеют затягивать такое дело, как получение визы, на непозволительное время. То, что они делают с Вами, совершенно непростительно. Мое здоровье как будто лучше с наступлением теплого времени, но я все же завтра иду к врачу, чтобы дать себя осмотреть. Может быть, обойдется и без санатории, если окажется, что мой кашель и особенно все усиливающаяся потеря голоса не заключают в себе особенно серьезного. Сегодня приехал сюда Скоморовский. Говорит, что Каутские все еще не знают, когда переберутся сюда. Здесь, кажется, последний коммунистич. Putch прошел благополучно в том смысле, что реакция не усилила своих позиций (на этот раз «Mehrheiter»'ы, в общем и целом, вели себя умно, употребив все влияние, чтобы не дать правительству подпасть под влиянием паники в руки военной клики и раздуть беспомощное анархистское движение в «угрозу обществу»). Благодаря этому банкротство коммунистов на этот раз будет полностью понято массами, и я очень оптимистически настроен, ожидаю их скорого и скандального развала. Прилагаю помещенную сегодня в Freiheit мою заметку. Не знаю, напечатал ли ее Nobs, которому я ее также послал. Крепко жму руку. Привет от всех друзей. Ю.Ц. P.S. Получил от Евы Львовны Ваше письмо. Думаю, что Вашу рукопись можно озаглавить: «Из письма П.Б.А. к одному из членов ЦК». На всякий случай пришлите мне мое письмо, если оно у Вас сохранилось, хотя мне кажется, что Ваше можно помещать, не приводя того, на к[ото]рое оно является ответом. По поводу Вашего замечания о моей статье в № 4: одно дело «ассимилировать» правые (или левые) фракции, находящиеся в меньшинстве в новом интернациональном союзе, и другое — постепенно завоевывать большинство в старом, где ловкие вожди заранее обеспечили себе большинство, приняв такие заведомые отбросы, как итальянских биссолатистов, исключенных из II Интернац. еще до войны, и француз. «диссидентов», выгнанных из франц. партии за голосование в пользу Версаль. мира. Считаю завоевание II Интернац. еще более безнадежным делом, чем завоевание III [Интернационала] путем вхождения в него, как мечтали многие реконструкторы. «Говорить то, что есть» еще не научились и марксистские партии, но здесь есть надежда, что они станут на этот путь и есть признаки, что они становятся. Сейчас, как мне представляется, всюду будет происходить (и уже происходит отчасти) отлив масс от крайне левых партий. Это — очень важный момент, наступающий впервые после войны. Сейчас эти массы частью в виде реакции перебросятся даже далеко направо. Но очень скоро уже всеобщий экономич. кризис, из которого при сохранении капитализма не видно исхода, опять бросит массы налево. И если к тому времени не выкристаллизуется определенное социалистич. ядро, совершенно чистое от подозрения в конспирировании с буржуазией против пролетариата, то новый подъем революц. волны опять отбросил эти массы далеко влево: забудутся большевизму его грехи или на его место ту же роль манящего блуждающего огонька начнет снова играть анархо-синдикализм. Австрийцы, которых Вы так (по моему мнению, во многом несправедливо) ругаете, правы в том отношении, что, чтобы получить снова в глазах масс то право на оппортунизм в законных пределах, без которого нельзя руководить классовой борьбой в с.-д. духе, — для этого надо порвать связь с теми, кто не только по недавнему прошлому, но и по настоящему своему, воплощает злоупотребление правом на оппортунизм, превратившее их именно в людей, конспирирующих с буржуазией против пролетариата (не только Носке, Шейдеман и Дашинский, но и Вандервельде, и Брантинг, и Альб[ер] Тома, и чехи и др.). Сегодня я был у доктора. Для начала пошел к хорошему русскому врачу для общего осмотра, считая, что в таком осмотре очень важно понимание и обстановки, и условий жизни, и проч. «национальных» свойств пациента. Он меня, в общем, успокоил, найдя, что в легких когда-то начинался процесс, но прекратился, а сейчас имеется только бронхит, который он надеется вылечить. Сердце хуже, потребует лечения, но, может быть, обойдется лечением здесь, не придется даже уезжать куда-нибудь. Горла он не мог осмотреть за отсутствием специальных приборов и направил меня к специалисту, но высказал свое убеждение, что в этой области ничего серьез[ного] нет — просто сильное раздражение от ораторск. упражнений, и он думает, что специалист будет лечить меня весьма простыми средствами и что голос скоро будет восстановлен. Окончательный «приговор» положит после визита у специалиста и анализа мокроты, но в заключение еще раз обнадежил, что ничего особенного нет. Сегодня вышел № 5 газеты, завтра будет Вам выслан. Всего хорошего. Ю.Мартов. Опубликовано: Мартов и его близкие. Нью-Йорк, 1959. С. 52 — 60.
Мартов, Юлий Осипович (наст. фамилия Цедербаум) (1873-1923) — российский политический деятель, еврейского происхождения, публицист, участник революционного движения, основатель меньшевизма. | ||
|