В.В. Маяковский
Мексика

О, как эта жизнь читалась взасос!
Идешь.
            Наступаешь на ноги.
В руках
            превращается
                                    ранец в лассо,
а клячи пролеток —
                                    мустанги.
Взаправду
                игрушечный
                                        рос магазин,
ревел
          пароходный гудок.
Сейчас же
                    сбегу
                            в страну мокасин —
лишь сбондю
                        рубль и бульдог.
А сегодня —
                       это не умора.
Сколько миль воды
                                винтом нарыто,—
и встает
                живьем
                            страна Фениамора
Купера
                и Майн Рида.
Рев сирен,
                    кончается вода.
Мы прикручены
                            к земле
                                        о локоть локоть.
И берет
            набитый «Лефом»
                                            чемодан
Монтигомо
                    Ястребиный Коготь.
Глаз торопится слезой налиться.
Как? чему я рад?—
— Ястребиный Коготь!
                                        Я ж
                                                твой «Бледнолицый
Брат».
Где товарищи?
                        чего таишься?
Помнишь,
                    из-за клумбы
стрелами
                отравленными
                                        в Кутаисе
били
          мы
                по кораблям Колумба?—
Цедит
            злобно
                        Коготь Ястребиный,
медленно,
                    как треснувшая крынка:
— Нету краснокожих — истребили
гачупины с гринго.
Ну, а тех из нас,
                            которых
                                            пульки
пощадили,
                просвистевши мимо,
кабаками
                кактусовой «пульке»
добивает
                по 12-ти сантимов.
Заменила
                чемоданов куча
стрелы,
            от которых
                                никуда не деться...—
Огрызнулся
                    и пошел,
                                    сомбреро нахлобуча
вместо радуги
                        из перьев
                                        птицы Кетцаль.
Года и столетья!
                            Как ни косите
склоненные головы дней,—
корявые камни
                        Мехико-сити
прошедшее вышепчут мне.
Это
      было
                так давно,
                                как будто не было.
Бабушки столетних попугаев
                                                не запомнят.
Здесь
        из зыби озера
                                вставал Пуэбло,
дом-коммуна
                        в десять тысяч комнат.
И золото
                между озерных зыбей
лежало,
                аж рыть не надо вам.
Чего еще,
                живи,
                            бронзовей,
вторая сестра Элладова!
Но очень надо
                        за морем
                                        белым,
чего индейцу не надо.
Жадна
          у белого
                        Изабелла,
жена
        короля Фердинанда.
Тяжек испанских пушек груз.
Сквозь пальмы,
                            сквозь кактусы лез
по этой дороге
                            из Вера-Круц
генерал
                Эрнандо Кортес.
Пришел.
                Вода студеная
                                        хочет
вскипеть кипятком
                                от огня.
Дерутся
                72 ночи
и 72 дня.
Хранят
            краснокожих
                                    двумордые идолы.
От пушек
                    не видно вреда.
Как мышь на сало,
                                прельстясь на титулы,
своих
            Моктецума предал.
Напрасно,
                    разбитых
                                    в отряды спаяв,
Гватемок
                в озерной воде
                                            мок.
Что
        против пушек
                                стреленка твоя!..
Под пытками
                        умер Гватемок.
И вот стоим,
                        индеец да я,
товарищ
                далекого детства.
Он умер,
                чтоб в бронзе
                                        веками стоять
наискосок от полпредства.
Внизу
            громыхает
                                столетий орда,
и горько стоять индейцу.
Что братьям его,
                            рабам,
                                        чехарда
всех этих Хуэрт
                            и Диэцов?..
Прошла
                годов трезначная сумма.
Героика
                нынче не тема.
Пивною маркой стал Моктецума,
пивной маркой — Гватемок.
Буржуи
                всё
                    под одно стригут.
Вконец обесцветили мир мы.
Теперь
            в утешенье земле-старику
лишь две
                конкурентки фирмы.
Ни лиц пожелтелых,
                                    ни солнца одеж.
В какую
                огромную лупу,
в какой трущобе
                            теперь
                                        найдешь
сарапе и Гваделупу?
Что Рига, что Мехико —
                                        родственный жанр.
Латвия
            тропического леса.
Вся разница:
                    зонтик в руке у рижан,
а у мексиканцев
                            «Смит и Вессон»,
Две Латвии
                    с двух земных боков —
различные собой они
лишь тем,
                  что в Мексике
                                          режут быков
в театре,
                а в Риге —
                                    на бойне.
И совсем как в Риге,
                                    около пяти,
проклиная
                    мамову опеку,
фордом
            разжигая жениховский аппетит,
кружат дочки
                        по Чапультапеку.
А то,
        что тут урожай фуража,
что в пальмы земля разодета,
так это от солнца,—
                                    сиди
                                            и рожай
бананы и президентов.
Наверху министры
                                в бриллиантовом огне.
Под —
            народ.
                        Голейший зад виднеется.
Без штанов,
                    во-первых, потому, что нет,
во-вторых,—
                        не полагается:
                                                индейцы.
Обнищало
                  моктецумье племя,
                                                    и стоит оно
там,
        где город
                        выбег
                                    на окраины прощаться
перед вывеской
                          муниципальной:
                                                        «Без штанов
в Мехико-сити
                            вход воспрещается».
Пятьсот
                по Мексике
                                    нищих племен,
а сытый
                с одним языком:
одной рукой выжимает в лимон,
одним запирает замком.
Нельзя
            борьбе
                          в племена рассекаться.
Нищий с нищими
                                рядом!
Несись
            по земле
                            из страны мексиканцев,
роднящий крик:
                          «Камарада!»
Голод
            мастер людей равнять.
Каждый индеец,
                            кто гол.
В грядущем огне
                            родня-головня
ацтек,
            метис
                    и креол.
Мильон не угробят богатых лопаты.
Страна!
            Поди,
                        покори ее!
Встают
            взамен одного Запаты
Гальваны,
                Морено,
                                Карио.
Сметай
            с горбов
                            толстопузых обузу,
ацтек,
            креол
                        и метис!
Скорей
            над мексиканским арбузом,
багровое знамя, взметись!

        Мехико-сити, 20 июля 1925 г.

Владимир Владимирович Маяковский (1893—1930) — российский и советский поэт-футурист, драматург, дизайнер, редактор журналов «ЛЕФ» («Левый Фронт»), «Новый ЛЕФ» и «РЕФ».