| ||
|
I Восточное происхождение пессимизма. — Поэты-пессимисты. — Байрон. — Леопарди. — Пушкин. — Лермонтов. — Пессимизм и самоубийство. При попытке обосновать оптимистическую теорию человеческой природы невольно возникает вопрос: почему же столько выдающихся умов останавливалось на чисто пессимистическом мировоззрении? Пессимизм — очень давнего происхождения, хотя проповедовался он и распространился главным образом в современную нам эпоху. Всем известен пессимистический возглас Екклезиаста за десять веков до нашей эры: «Все суета сует и всяческая суета!» Предполагаемый автор этого изречения, Соломон, провозглашает, что он «возненавидел жизнь, потому что противны стали ему дела, которые делаются под солнцем, ибо все суета и томление духа» (Екклезиаст. II, 17). Будда возвел пессимизм на степень учения. По его мнению, жизнь есть всяческое страдание. «Рождение — страдание, старость — страдание, смерть — страдание, связь без любви — страдание, разлука с любимым — страдание, неудовлетворенное желание — страдание; кратко сказать: всякая усиленная привязанность ко всему земному — страдание»*. ______________________ * Цитата Ольденберга. Будда. Франц. пер. Париж, 1894, стр. 214. ______________________ Этот пессимизм Будды послужил источником большинства современных пессимистических теорий. Будучи восточного происхождения, пессимизм очень сильно распространился в Индии, даже помимо буддизма. В «Бхартрихари», стансах начала христианской эры, так изливается печаль о человеческом существовании: «Жизнь человека ограничивается ста годами; ночь занимает половину этих лет; половина остальной половины поглощена детством и старостью; то, что остается, проходит среди болезней, разлук и сопровождающих их горестей, службы посторонним и тому подобных занятий. Где же найти счастье в жизни, сходной с пузырями, вызванными движением волн?» «Здоровье человека разрушается заборами и всякими болезнями. Ниспослано ли богатство,— вслед за ним, как в открытую дверь следует и несчастье. Одно за другим захватывает смерть все живущее и оно не в силах противиться своей участи. Что же прочно во всем, сотворенном всесильным Брамою?»* С азиатского Востока пессимистические теории распространились в Египет и в Европу. ______________________ * Regnaud. Браминский пессимизм. 1880 г., т. I, стр. 110 и 111. ______________________ Уже за три века до Рождества Христова возникла философия Гегезия. Он проповедовал, что надежда большею частью влечёт за собой разочарование и что наслаждение вскоре вызывает пресыщение и отвращение. По его мнению, сумма страданий превышает сумму наслаждений, так что счастье недостижимо и в действительности никогда не существует. Совершенно напрасно, следовательно, искать удовольствия и счастья, которые неосуществимы. Скорее следует вырабатывать в себе равнодушие, подавляя чувствительность и желания. В конце концов жизнь и смерть стоят друг друга, так что часто предпочтительно покончить с жизнью самоубийством. Гегезия прозвали Пейзитанатом, что значит: советник смерти. «К нему стекались многочисленные последователи; учение его быстро распространялось, и убежденные ученики лишали себя жизни. Царь Птолемей встревожился, боясь как бы это отвращение к жизни не стало заразительным. Он закрыл школу Гегезия, а самого изгнал*. ______________________ * Guyau. La morale d'Epicure, 4-е издание, 1904, стр. 116. ______________________ Пессимистическая нота звучит иногда у различных греческих и латинских философов и поэтов. Сенека находит, что «в общем человеческая жизнь жалка». «Толпой сыплются новые беды, раньше чем ты успел отдать дань прежним»*. ______________________ * Ad Marciam, глава X. ______________________ Но особенно распространился пессимизм в новейшие времена. Помимо философских теорий прошлого века (каковы учения Шопенгауэра, Гартманна и Майнлендера, о которых было достаточно сказано в «Этюдах о природе человека»), пессимистическое мировоззрение главным образом было развито поэтами. Мы знаем, как выражал Байрон свои жалобы на жизнь человеческую. Вскоре после смерти знаменитого английского поэта раздались полные отчаяния вопли известного итальянского лирика Джакомо Леопарди. Вот слова, с которыми он обращается к собственному сердцу*. «Успокойся навек, довольно трепетало ты, ничто не стоит этого трепета, и земля недостойна твоих вздохов. Жизнь — не что иное, как горечь и скука. Мир — один прах. Успокойся навек. Покинь надежду навсегда. Нашему роду суждена одна смерть. Презирай навсегда и самого себя, и природу, и постыдную скрытую силу, повелевающую всеобщее разрушение и бесконечную изменчивость всего». ______________________ * Стихи и сочинения нравственного содержания Леопарди. Франц. пер., 1880, стр. 49. ______________________ Леопарди делает читателей свидетелями своих нравственных забот и мучений. Он поверяет им свои намерения. В стихах, посвященных Карлу Пеполи, он говорит: «Я изучу слепую правду; я изучу слепую судьбу всего смертного и вечного: зачем было создано человечество и обречено на горе и страдания; к какой конечной цели направляет его судьба и природа; кому приятно или кому нужно наше великое страдание; какой порядок, какие законы управляют этим таинственным миром, восхваляемым мудрецами и которым я могу только любоваться» (id., стр. 15). Возникла целая плеяда поэтов, воспевающих мировую скорбь, «Weltschmerz» немецких авторов; среди последних особенно выделились Гейне и Николай Ленау. Русская поэзия развилась отчасти под влиянием Байрона. Ее лучшие представители, Пушкин и Лермонтов, часто задавались вопросом о цели человеческой жизни, и ответ их был глубоко безнадежным. Пушкин следующим образом формулирует свое пессимистическое мировоззрение: Дар напрасный, дар случайный,
Если, с одной стороны, пессимистические поэты и философы отражали мнения и чувства своих современников, то, с другой стороны, сами они имели несомненное влияние на читателей. Таким образом укоренилось пессимистическое мировоззрение, сквозь которое на жизнь смотрели как на ряд страданий, не уравновешенных никакими благами. Очень вероятно, что идеи эти имели известное влияние на современное распространение самоубийств. Хотя внутренние мотивы большинства последних нам еще мало известны, тем не менее несомненно, что общее мировоззрение должно играть здесь значительную роль. Статистика ставит большую часть самоубийств на счет «ипохондрии, меланхолии, пресыщения жизнью и сумасшествия». Так, данные датской статистики (как известно, в Дании самоубийства очень распространены) показывают, что в период времени от 1886 до 1895 г. из 1000 произвольных смертей 224, т.е. 1/4, зависели от вышеупомянутых причин. Соответствующая цифра еще выше для женщин, так как она составляет почти половину случаев (403 на 1000). У мужчин из причин самоубийства на втором месте стоит алкоголизм: из 1000 случаев им обусловлены 164. Очень вероятно, что в обеих категориях самоубийства основа — пессимистическая. Если устранить настоящих умалишенных, то среди меланхоликов, ипохондриков и разочарованных жизнью должно оставаться значительное число лиц, умственное состояние которых не было патологическим в узком смысле слова, но которые лишили себя жизни вследствие пессимистического мировоззрения. Между алкоголиками многие злоупотребляют спиртными напитками вследствие убеждения, что жизнь не стоит того, чтобы ее беречь. Прогрессивное увеличение числа самоубийств в настоящее время указывает в свою очередь на влияние пессимистических теорий. Дело дошло даже до учреждения обществ «любителей самоубийства». Рассказывают, что в подобном обществе, основанном в Париже в начале прошлого века, некоторые клали в урну записки со своими именами, с тем чтобы тот, имя которого будет вытянуто по жребию, лишил себя жизни в присутствии своих сочленов. По уставу общества в него допускали только людей уважаемых, испытавших несправедливость людскую, неблагодарность друга, измену жены или любовницы; сверх же всего, кандидат должен был уже годами испытывать душевную пустоту и неудовлетворенность от всего в мире»*. ______________________ * Dieudonne. Archiv fur Kulturgeschichte, 1903, т. I, стр. 357. ______________________ Итак, бесповоротное решение на самоубийство должно было быть основано на пессимистическом мировоззрении. Хотя общества эти и не сохранились до наших дней, тем не менее несомненно, что число самоубийств возрастает с каждым годом. II Попытки определить причины пессимистического мировоззрения.— Мысли Эд. Гартманна по этому поводу.— Критика работы Ковалевского о психологии пессимизма Факты, собранные в предыдущей главе, вызывают вопрос: имеем ли мы возможность уловить механизм, приводящий людей к убеждению, что жизнь — зло, от которого следует искать избавления? Почему так распространено мнение, будто человек несчастнее животных, а образованные и умные люди несчастнее невежд и глупцов? Как видно из вышеприведенного устава общества любителей самоубийства, отвращение к жизни происходит главным образом вследствие несправедливостей и измен. Шекспир говорит устами Гамлета, что если бы возможно было пресечь жизнь, то никто не согласился бы продолжать жить: «Кто снес бы бич и посмеянье века,
По мнению Байрона, кроме видимых бед, как болезни, смерть и рабство, существует еще гораздо худшее зло: «зло невидимое и неизлечимое, проникающее в душу и вечно снова ее раздирающее». Во многих из своих произведений Байрон настаивает на почти постоянном ощущении пресыщения жизнью. Всякое удовольствие тотчас перерождается у него в более сильное чувство отвращения. Гейне смотрит, на жизнь как на бедствие, потому что «сквозь твердые, каменные поверхности видит жилища людей и сердца людей» и узнает «как в тех, так и в других ложь, лицемерие и нищету»*. ______________________ * Как эта, так и две предшествующие цитаты приведены из сочинения Джемса Сэлли: «Пессимизм». Франц. перев. Париж, 1882 г., стр. 24, 23, 11. ______________________ Как я пытался показать это в «Этюдах о природе человека», в пессимистическом мировоззрении существенную роль играет сознание краткости жизни. Все проповедники пессимизма постоянно возвращаются к этой теме. Леопарди в несколько приемов развивает ее в своих стихотворениях. Он говорит в «Воспоминаниях»: «Таинственная болезнь грозила мне смертельною опасностью, и я оплакивал свою чудную молодость, цвет бедных дней моих, так быстро опадающий. Часто в поздние часы, сидя на кровати, свидетельнице моих страданий, при свете лампы — горестной поэмы — я жаловался втихомолку на свою мимолетную жизнь и, томясь, пел себе похоронную песнь» (1. с, стр. 28). Леопарди так размышляет под впечатлением барельефа на древней гробнице, изображающего прощание умершей молодой девушки с семьею: «Мать, заставляющая дрожать и плакать семью живущих с самого дня рождения! Природа, чудовище, недостойное воспевание, зарождающее и вскармливающее для того, чтобы убить: если преждевременная смерть — несчастье, то почему обрекаешь ты на него невинные головы? Если же она — добро, то почему так тяжела разлука с жизнью и для умирающего, и для остающихся? Почему нет горя более неутешного?..» «Смерть — единственное освобождение от наших бед; она — неизбежная цель, незыблемый закон, который ты установила для человека. Увы! Отчего после тяжелого пути не сделать нам прибытия радостным? Зачем окутывать черною вуалью и окружать такими грустными тенями эту неизбежную цель, которую мы имеем всю жизнь перед душой,— цель, которая одна утешала нас в страданиях? Зачем придавать пристани вид более ужасный, чем имела пучина?» (1. с, стр. 55). Три главные жалобы — на жизненную неправду, на болезни и на смерть — часто сливаются в одну. Становясь на антропоморфическую точку зрения, «судьбу» представляют себе в виде злобного существа, несправедливо посылающего людям всякие бедствия. К пессимистическому мировоззрению приходят путем сложной психологической работы, в которой есть и чувства, и размышления. Вот почему так трудно удовлетворительно анализировать ее и почему в прежние времена ограничивались общим и очень туманным определением механизма, приводящего к пессимизму. Эд. Гартманн пытался точнее определить эту внутреннюю работу человеческой души. Во-первых, он настаивает на том, что удовольствия всегда доставляют меньше удовлетворения, чем тяжелые ощущения приносят страдания. Так, неприятность от диссонансов в музыке превосходит удовольствие, получаемое даже от лучших музыкальных произведений. Зубная боль гораздо чувствительнее, чем удовольствие от прекращения ее. То же самое относится ко всем другим болезням. Гартманн думает, что и в любви страдание всегда преобладает над удовольствием, так что и здесь значительный перевес остается на стороне страдания. Физический труд приятен только в очень малых дозах. Даже занятия наукой и искусством, вообще умственный труд, доставляют больше неприятных, чем приятных ощущений. В результате этого анализа Гартманн приходит к выводу, что «страдание значительно превосходит удовольствие в этом мире». Итак, по его мнению, основа пессимистического миросозерцания заключается в самой сущности человеческих ощущений. Немецкий философ Арнольд Ковалевский в Кенигсберге, руководствуясь современным стремлением измерять и сколь возможно определять психические явления, недавно представил обстоятельную попытку психологического анализа пессимизма*. Хотя она и не решает задачи, тем не менее имеет некоторый интерес как пример приложения методы весьма модной в современной психологии. ______________________ * Studien zur Psychologic des Pessimismus. Wiesbaden, 1904. ______________________ Ковалевский прибегает ко всем средствам, которыми можно располагать для оценки наших ощущений. Между прочим, он старается воспользоваться заметками другого современного философа Мюнстерберга, который ежедневно отмечал в дневнике свои психические и психофизические ощущения. Он нисколько не имел в виду разъяснения вопроса о пессимизме; потому-то Ковалевский и считает его заметки особенно ценными для своих исследований. Мюнстерберг не ограничивается принятой классификацией ощущений на приятные и неприятные. Он подразделяет их на несколько категорий. Так, он отличает ощущения спокойствия и возбуждения, серьезные и веселые впечатления. Из окончательного подсчета Ковалевский выводит, что его коллега, не будучи вовсе пессимистом, а скорее уравновешенным психологом, испытывал гораздо более тяжелых ощущений, чем приятных. Он насчитывает приблизительно 60% первых и 40% последних. «Такой результат вполне подтверждает пессимистическое миросозерцание», заключает Ковалевский. Казалось, что такой результат должен бы был остановить автора в продолжении подобных изысканий, если и у непессимиста неприятные ощущения значительно преобладают над приятными, то пессимизм должен объясняться чем-нибудь иным, а не этой разницей. Ковалевский, однако, не замечая этого противоречия, продолжает искать в том же направлении и пытается составить себе более точное представление об оценке наших ощущений. Он обращается к народным школам и заставляет учеников отмечать свои тяжелые и приятные ощущения. Заметки 104 мальчиков от 11- до 13-летнего возраста показали, что тяжелые ощущения гораздо чувствительнее, чем соответственные приятные. Так, на 88 случаев, где болезнь была отмечена как зло, всего в 21 случае здоровье отмечено как благо. Треть учеников отнесла войны к бедствиям, между тем как всего один отнес мир к благам. Бедность была засчитана в категорию зла 13 раз, богатство же упоминалось как благо всего 2 раза, и т.д. В другой серии наблюдений Ковалевский отмечал оценку радостей и печалей, сделанную учениками обоих полов в одной и той же школе. В результате оказалось, что, по их мнению, величайшее зло — болезни (43 отметки) и смерть (42). Затем следуют: пожары (37), голод (23), наводнения (20) и т.д. К благам, как и следовало ожидать, прежде всего были отнесены игры (30), а затем подарки. Не находя возможным разрешить вопрос подобными исследованиями, Ковалевский стал искать более точного метода. С этою целью он обратился к различным ощущениям: обонятельным, слуховым и вкусовым, т.е. к таким, к которым можно применить методы точного измерения. Таким образом он определяет минимальное количество вещества, способное вызвать явное ощущение хорошего или дурного вкуса. Установленную этим путем вкусовую единицу он назвал «густией». Ковалевскому никогда не удавалось в своих опытах возместить неприятные вкусовые единицы соответствующим количеством приятных «густий». Так, для того чтобы нейтрализовать дурной вкус хинина, ему приходилось употреблять гораздо большее количество густий сахара. Соотечественник Канта особенно восхищается следующим опытом, весьма доказательным по его мнению. Четырем лицам даны были определенные смеси сахара и хинина, для того чтобы установить пропорцию обоих веществ, необходимую для получения нейтрального вкуса. Оказалось, что «для прикрытия дурного вкуса хинина надо было почти удвоить количество соответственных вкусовых единиц сахара (6: 3,5)» (стр. 61). Тот же результат получается и относительно запахов: дурные ощущаются в значительно большей степени, чем хорошие. Таким образом, получается целый ряд научных наблюдений, подтверждающих положения пессимистов! Но вытекает ли отсюда в самом деле, что мир устроен наихудшим образом? Анализ хорошего и дурного расположения духа, сделанный Ковалевским, говорит в пользу этого положения. Для точного определения этих душевных состояний он наследует походку и высчитывает число шагов, сделанных в одну минуту. Прием этот основан на следующем соображении. «Всем известно, что настроение выражается в быстроте походки. Стоит представить себе медленную и величественную походку глубоко удрученного человека и сравнить ее с быстрой, бурной веселого. Горе действует вообще подавляющим образом; веселость же способствует подвижности» (стр. 45). Результаты, основанные на этом измерении, служат новым доводом в пользу пессимизма. Нам незачем разбирать цифры, к которым Ковалевский счел нужным применять интегральные исчисления, так как очевидно, что его метод неприменим. И в самом деле, скорость ходьбы указывает только на степень возбуждения, а вовсе не на хорошее или дурное настроение. Внезапное восприятие сильного ощущения, будь оно приятным или неприятным, вызывает потребность быстрого хождения по комнате или даже потребность выйти на улицу, чтобы двигаться свободнее. Письмо с неожиданной вестью, например, об измене любимого человека или о неожиданном получении наследства, вызывает возбуждение, выражающееся внешним образом быстрой ходьбой. Многие ораторы и профессора чувствуют потребность ходить и жестикулировать для облегчения речи. Ученый, которому приходит в голову оригинальная мысль, требующая разработки, ощущает потребность встать и ходить. Но рядом с этими приятными возбуждениями мы ощущаем такую же потребность движения от обиды или возмущения. Поэтому немыслимо применять методы вычисления движений к изучению пессимистического душевного состояния. Ковалевский обратился еще к другому средству для решения интересующей его задачи. Он навел справки относительно приятных и тяжелых воспоминаний. Он спрашивал детей обоего пола, что они дольше помнят: радости или горести? и записывал их ответы. Результаты, полученные как им, так и американским психологом Колгровом, оказались неблагоприятными для пессимистического учения. Действительно, оказалось, что в громадном большинстве случаев (70%) преобладали приятные воспоминания. Но и этот ряд опытов должен заключать крупный источник ошибок, основанный на настроении опрашиваемых лиц. Весьма вероятно, что Ковалевский вел свои расспросы в школе во время перемены, когда большинство учеников чувствует облегчение от классной скуки. Удовольствие же склоняет нас скорее к приятным воспоминаниям. Если бы расспросы производились во время скучного или трудного урока или у детей, запертых в больнице или в карцере, весьма вероятно, что получился бы обратный результат. Ясно, что все попытки решить такой сложный вопрос, как пессимизм, путем якобы точных методов физиологической психологии, не могут привести к доказательным результатам. И действительно, мы видим, что различные серии опытов Ковалевского приводят к разноречивым результатам. В то время как одни группы фактов подтверждают пессимистическое миросозерцание, другие говорят против него! Не получается никакого точного и общего вывода. В самом деле, как возможно применять измерительный метод к ощущениям и эмоциям, столь различным не только по качеству, но и по силе? Вот, например, человек, который в течение одного дня ощутил девять тяжелых впечатлений на одно приятное. По оценке экспериментаторов-психологов этого достаточно, чтобы стать пессимистом. А между тем это вовсе не верно, потому что девять тяжелых впечатлений могли быть гораздо слабее одного радостного. Они могли быть вызваны мелкими оскорблениями самолюбия, преходящими, но не серьезными болями, незначительными денежными потерями, между тем как радостное впечатление могло быть вызвано любовным посланием. Итог десяти впечатлений, следовательно, был бы все же счастливым и должен был бы вызвать самое оптимистическое настроение. Итак, приходится признать непригодность попыток применения столь научных психологических приемов к решению нашей задачи. Но так как ум человека тем не менее чувствует потребность выяснить психологию пессимизма, то нам остается прибегнуть к гораздо менее утонченному способу анализа последнего, а именно — к биографиям человеческих личностей. III Связь между пессимизмом и состоянием здоровья.— История ученого, бывшего пессимистом в молодости и ставшего впоследствии оптимистом.— Оптимизм Шопенгауэра в старости. — Развитие чувства жизни. — Развитие органов чувств у слепых.— Чувство препятствия Здоровые дети и животные вообще веселы и обнаруживают самое оптимистическое настроение. Но как только они заболевают, то становятся грустными и впадают в меланхолию — до выздоровления. Отсюда можно бы заключить, что оптимистическое миросозерцание связано с нормальным здоровьем, в то время как пессимизм зависит от какой-нибудь физической или душевной болезни. Поэтому у проповедников пессимизма ищут источника их мировоззрения в какой-нибудь глубоко гнездящейся болезни. Мы видели, что пессимизм у Байрона приписывали его хромоте, а у Леопарди — чахотке. Оба эти представителя пессимизма девятнадцатого века умерли молодыми. Но Будда и Шопенгауэр жили долго, а Гартманн недавно умер 64 лет. Болезни их в молодости, следовательно, не были очень опасны, а между тем они проповедовали самые мрачные теории насчет человеческого существования. По новым историческим исследованиям д-ра Ивана Блоха* становится весьма правдоподобным, что у Шопенгауэра в молодости был сифилис. Найдена была записная книжка, в которой великий философ отмечал подробности предписанного ему усиленного ртутного лечения. Но эта болезнь постигла его, лишь спустя несколько после появления его главного пессимистического трактата. ______________________ * Medicinische Klinik. 1906, № 25, 26. ______________________ Несмотря на всю справедливость рассуждений о причинах пессимизма, легко убедиться в том, что задача наша гораздо сложнее, чем это кажется с первого взгляда. Всем известно, что один из проповедников оптимизма, философ Дюринг*, ослеп в молодости. ______________________ * Der Werth des Lebens. ______________________ С другой стороны, замечено, что хронические больные часто отличаются оптимистическим мировоззрением, между тем как молодые люди, полные сил и здоровья, становятся меланхоликами и предаются крайнему пессимизму. Контраст этот был отлично обрисован в романе Эмила Зола «Радость жизни», где старый подагрик, несмотря на страшные страдания от острых приступов болезни, сохраняет отличное настроение духа; рядом же с ним его здоровый и молодой сын высказывает самые пессимистические воззрения. У меня есть двоюродный брат, который очень рано ослеп. В зрелом возрасте у него развилось самое завидное миросозерцание. Он живет воображением, и все в мире кажется ему прекрасным и добрым. Он ничего не боится так, как — прозреть. Он хорошо приспособился жить, не видя, и убежден, что действительность гораздо ниже воображаемого им мира. Так, он боится, что, если бы увидел свою жену, она показалась бы ему менее прекрасной, чем он представляет ее себе, будучи слепым. Я знаю слепорожденную 26-летнюю девушку, парализованную с детства и подверженную падучей болезни. Она почти идиотка и, живя неподвижно в своей повозочке, видит, однако, жизнь в самых радужных красках. Она, бесспорно, счастливейший член всей семьи. Хорошее настроение духа и мания величия прогрессивных паралитиков всем известны. Все эти примеры показывают, что вовсе не так легко объяснить пессимизм отклонением от здоровья. Для того чтобы хоть сколько-нибудь выяснить этот вопрос, следует подробно разобрать душевное состояние какого-нибудь пессимиста. К счастью, я очень близко знаком с лицом, прошедшим через период жизни, окрашенный крайне мрачным миросозерцанием. Большая близость к этому другу позволяет мне воспользоваться моими наблюдениями для вышеизложенной цели. Родители его обладали хорошим здоровьем, он был воспитан при средней зажиточности и вообще в хороших условиях. Благодаря деревенской жизни он избег детских болезней, развивался вполне здоровым, хорошо учился в гимназии и в университете. Страстно любя науку и стремясь сделаться выдающимся ученым, юноша с большим рвением и настойчивостью пошел по научной дороге. Он был крайне нервен, и это, с одной стороны, помогало ему в работе, но с другой — служило источником множества бедствий. Он стремился поскорее достигнуть цели, и встречаемые по дороге препятствия сильно склоняли его к пессимизму. Так, сознавая свои способности, он считал, что старшие должны помогать его развитию. Но, видя равнодушие, довольно естественное и особенно распространенное среди людей, уже достигших цели, молодой ученый вообразил, что против него интригуют и что хотят подавить его научные силы. Отсюда возник целый ряд столкновений и бед. Невозможность выйти из этого положения так скоро, как это было бы желательно, вызвала в нем очень пессимистическое настроение. Он говорил себе, что в жизни главное — уметь приспособляться к внешним условиям. Те же, которые не способны на это, устраняются путем дарвиновского закона естественного подбора. Выживают не лучшие, а более ловкие. Разве история земного шара не показывает нам, что множество низших животных пережило существа несравненно более развитые и сложные по организации? В то время как навсегда исчезло столько ближайших к человеку высших млекопитающих, низшие животные, как, например, зловонные тараканы, сохранились с отдаленных времен и кишат вокруг человека, не особенно смущаясь всем тем, что он делает для их уничтожения. Как животный мир, так и эволюция человека показывает, что утонченность нервной системы развивает умственную чувствительность, мешающую приспособлению и служащую источником непоправимого зла. Малейшее оскорбление самолюбия, колкость со стороны товарища — все это подвергало нашего пессимиста в самое тягостное настроение. Нет, не стоит иметь друзей, если это служит поводом к постоянным глубоким уязвлениям! Лучше — забиться в какой-нибудь угол и жить спокойно среди своих научных занятий. Молодой ученый обожал музыку и часто посещал оперу. Между прочим, ему запала в душу ария из «Волшебной флейты»: «Будь я мал, как улитка, забился бы я в свою скорлупку!» К усиленной нравственной чувствительности присоединялась не менее повышенная и физическая. Всякие шумы, как свист паровика, выкрикиванья уличных продавцов, лай собак и т.д., вызывали в нашем ученом крайне болезненные ощущения. Малейший просвет среди ночи мешал ему спать. Неприятный вкус большинства лекарств делал применение их для него невозможным. «О! тысячу раз правы философы-пессимисты,— говорил он себе,— утверждая, что неприятные ощущения несравненно сильнее приятных!» Ему незачем было делать опытов с «густиями» или «олфактиями» (вкусовыми или обонятельными единицами) для того, чтобы в этом убедиться. Он был уверен, что род человеческий не в состоянии приспособиться к внешним условиям, благодаря своей физической организации, и что его должна будет постигнуть та же участь, как и человекообразных обезьян и мамонтов, исчезнувших из Европы вследствие неспособности примениться к перемене обстановки. Обстоятельства жизни еще более усилили пессимизм моего друга. Женившись на чахоточной и не имея состояния, он должен был стать лицом к лицу с самыми крупными бедствиями в жизни. Прежде здоровая молодая девушка сильно простуживается в одном из северных городов. «О, это неважно,— говорят доктора,— грипп теперь везде свирепствует, и никому его не избежать. Немного терпения и спокойствиями все пройдет!» Но «грипп» не проходил, а привел к общему ослаблению и видимому исхуданию. На этот раз врачи нашли небольшое притупление в верхушке левого легкого. «Несомненно, есть кое-что; но, ввиду отсутствия наследственного предрасположения, нет причины к серьезным опасениям». Не стану описывать продолжения общеизвестного хода этой истории. Незначительный грипп превратился в «катар левой верхушки» и через 4 года привел к смерти после неописуемых страданий. Под конец, когда весь организм был уже расшатан, больную облегчал один морфий. Под его влиянием она проводила относительно спокойные часы без болезненных ощущений. Возбужденное воображение ее вызывало всякие представления, почти галлюцинации? Неудивительно, что смерть эта страшно сразила моего друга. Пессимизм его был уже прочно установлен. Вдовец в 28 лет, истощенный физически и нравственно, он, по примеру своей жены, искал успокоения в морфии. «Но морфий — яд и в конце концов расстроит организм и погубит трудовую жизнь»,— говорил он себе. «Но к чему жить? Наш организм так плохо устроен, что приспособление к внешним условиям невозможно, по крайней мере для людей со слишком чувствительной нервной системой! Не лучше ли поспособствовать естественному подбору и уступить место другим?» И действительно, слишком большой прием морфия почти разрешил задачу. Он вызвал необычайно блаженное состояние одновременно с почти окончательным упадком физических сил... Мало-помалу жизненный инстинкт стал, однако, пробуждаться, и мой приятель вновь принялся за работу. Но пессимизм продолжал составлять основу его характера. «Нет, не стоит дорожить жизнью и преступно создавать новые существа!» Нравственная и физическая чувствительность не уменьшались и приводили к множеству страданий. «Несправедливость» и «непонимание» людей отравляли жизнь моего друга, а через это и его близких. Однако преданный уход и усиленная забота сделали его существование более сносным, хотя нимало не уменьшили его пессимистического образа мысли. Ему ничего не стоило прибегать к морфию из-за какой-нибудь «несправедливости» или раздражения. Наконец, новый припадок отравления положил предел злоупотреблению ядом. Прошли годы. В спорах с близкими о цели жизни приятель мой продолжал с увлечением отстаивать пессимистические теории. Однако изредка в него стало прокрадываться сомнение в искренности своих доводов. Такое недоверие к себе удивляло его, так как он был вообще правдивым и прямым по природе. Разбираясь в своем душевном состоянии, он подметил в себе нечто новое. За эти длинные годы изменились в нем не идеи, а скорее чувства и ощущения. В интенсивности последних произошла большая перемена с тех пор, как он достиг зрелого возраста, между 45 и 50 годами. Неприятные звуки уже не так сильно действовали на него, как прежде, и он мог спокойнее слышать мяуканье кошки или уличные крики продавцов. Вместе с ослаблением чувствительности и характер стал терпимее. Те несправедливости и уколы самолюбия, которые прежде неминуемо приводили к уколам морфием, теперь уже не вызывали никаких внешних признаков огорчения. Ему легко удавалось скрыть последнее, да и ощущал он его без прежней остроты. Вследствие этого и характер его стал гораздо сноснее для окружающих и несравненно более уравновешенным. «Это — наступление старости,— сказал себе мой друг.— Я с меньшей силой воспринимаю неприятные ощущения, но зато и к приятным отношусь равнодушнее. Однако относительная пропорция их должна быть та же, т.е. зло все-таки вызывает гораздо более сильное впечатление, чем добро». Благодаря анализу и взвешиванию своих впечатлений приятель мой открыл в себе еще нечто новое: так сказать, цену нейтральных ощущений. Он менее страдал от дисгармоничных звуков и менее наслаждался музыкальными, но тишина доставляла ему громадное удовольствие. Просыпаясь среди ночи, он ощущал род блаженства, напоминавшего ему то, которое в былое время доставлял ему морфий: оно заключалось в отсутствии всяких звуков, как приятных, так и неприятных. Приятель мой становился выносливее к невкусным лекарствам, но в то же время равнодушнее к изысканной еде, которую ценил в молодости. Теперь всего больше удовольствия доставляли ему самые простые кушанья. Стакан воды и кусок черного хлеба сделались для него настоящим лакомством. Он полюбил пресные блюда, которых прежде избегал. В психическом развитии моего старого друга произошла перемена, аналогичная той, которая наступила одно время в эволюции искусства и литературы, когда яркие краски уступили место полинялым, как у Пювис де Шаванна, когда изображение полей и лугов заменили горы и озера, а трагические и романтические сцены уступили место картинам обыденной жизни. Вместо того чтобы искать наслаждения в горах и вообще в «живописных» местностях, он стал удовлетворяться видом распускающихся листьев в своем саду и наблюдением того, как улитка, поборов свою чувствительность, выпускает щупальцы из раковины. Самые простые явления, как лепет или улыбка грудного ребенка, первые слова и рассуждения детей, стали для него источником настоящего наслаждения. Как объяснить эти перемены, потребовавшие столько лет для своего осуществления? Развитием чувства жизни, думаю я. В молодости инстинкт этот слабо выражен. Подобно тому как вначале половые сношения доставляют молодой женщине скорее страдания, чем наслаждение, подобно тому, как ребенок плачет при рождении, точно так же и в жизненных впечатлениях, в продолжение долгого периода, страдания воспринимаются сильнее наслаждений, особенно при усиленной чувствительности. Но чувства и ощущения могут изменяться: они следуют определенному развитию, которое и приводит, при нормальных условиях, к психическому равновесию. Поэтому даже такой упорный пессимист, как мой приятель, кончил тем, что присоединился к моему оптимистическому мировоззрению. Споры, которые мы вели так давно по этому поводу, привели нас к полнейшему соглашению. «Но для того чтобы понять смысл жизни,— говорил он,— надо долго прожить; без этого находишься в положении слепорожденного, которому воспевают красоту красок!» Одним словом, на склоне лет мой приятель из бывшего пессимиста обратился в убежденнейшего оптимиста. Никоим образом не следует думать, что этот пример составляет исключение. В «Этюдах о природе человека» я уже показал, что почти все пессимистические теории были задуманы молодыми людьми. В пример были приведены Будда, Байрон, Леопарди, Шопенгауэр, Гартманн и Майнлендер. К ним можно было бы присоединить еще много других менее известных имен. Часто спрашивал себя, как объяснить, что Шопенгауэр, философия которого была несомненно искренней и проповедовала возвращение к Нирване, в конце концов стал так дорожить жизнью, вместо того чтобы покончить с нею, как это сделал позднее Майнлендер. Это объясняется тем, что Шопенгауэр достиг возраста, когда развивается чувство жизни. Очень известный современный невропатолог Мёбиус*, в высшей степени тщательно изучивший биографию и сочинения Шопенгауэра, выводит из них, что к старости образ мыслей его принял оптимистический оттенок. Правда, Шопенгауэр никогда не отрекался от своего юношеского пессимизма; но это, по всей вероятности, зависело от того, что он не давал себе достаточного отчета в настоящем значении своей психической эволюции. ______________________ * Ueber Schopengauer. Leipzig, 1899. ______________________ Пробегая сочинения современной психологии, я не нашел в них изложения цикла развития человеческой души. В столь ученом и добросовестном сочинении Ковалевского о психологии пессимизма я обратил особенное внимание на следующее место: «такие бедствия, как голод, болезнь, смерть и т.д., одинаково ужасны во все возрасты и во всех слоях общества» (стр. 95). Из этих слов я вижу, что автор не имеет в виду перемены в эмоциях, происходящей в течение жизни и составляющей один из великих законов человеческой природы. Боязнь смерти ощущается далеко не одинаково в различные фазы жизни. Ребенок не имеет понятия о смерти и не ощущает никакого сознательного страха перед нею. Юноша и молодой человек понимают ужас смерти, но далеко не так сильно боятся ее, как пожилой человек, у которого чувство жизни достигло уже полного развития. Вот почему молодые люди обыкновенно относятся равнодушно или даже враждебно ко всем мерам гигиены, в то время как старые охотно подчиняются ее требованиям. Эта разница в развитии чувства жизни, несомненно, и составляет одну из причин пессимизма среди молодых людей. В своих психиатрических очерках Мёбиус* выразил мысль, что пессимизм есть ступень юношеского возраста, уступающая позднее место более светлому мировоззрению. «В теории,— говорит он,— можно оставаться пессимистом, но чтобы быть пессимистом по чувству — надо быть молодым. Чем старше мы становимся, тем больше дорожим жизнью»... «Когда пожилой человек не страдает меланхолией, то он не чувствует себя пессимистом». «Мы не в состоянии удовлетворительно объяснить психологию пессимизма молодых людей, но он зависит от органической причины... и такое душевное состояние надо рассматривать как болезнь молодости» (стр. 182). ______________________ * Мёбиус. Гете, т I. Лейпциг, 1903 г. ______________________ Мнение лейпцигского невролога вполне подтверждается примерами Шопенгауэра и того ученого, психическую эволюцию которого я описал выше. Эволюция чувства жизни в развитии человека составляет настоящую основу философии оптимизма. Оно, это чувство, имеет громадное значение и потому должно быть по возможности тщательно изучено. Наши чувства вообще способны значительно совершенствоваться. Чувство красок развивается у художников до степени, не свойственной обыкновенным людям. Они отличают оттенки там, где нехудожники вовсе не замечают их. Точно так же можно усовершенствовать слух, обоняние и вкус. Так, специалисты отличают качество вин с искусством, недоступным для простых смертных. Я не пью вина и способен отличить бордоские от бургундских вин только по форме их бутылок. Наоборот, будучи любителем чая, я легко отличаю его сорта. Не знаю, есть ли тонкий вкус прирожденное свойство, но он несомненно поддается усовершенствованию. Органы чувств особенно развиты у слепых, так что это до некоторой степени должно заменять им зрение. Для изучения развития чувства жизни очень большое значение имеет вопрос об усовершенствовании органов чувств, и я всего более рассчитывал на данные относительно слепых. Так, часто говорят об усиленном развитии их органов осязания, казалось бы, это должно быть несомненным фактом. А между тем более точные справки доказывают обратное. При помощи обычных приемов для определения осязания Грисбах* нашел, что острота его у слепых нисколько не больше, чем у нормальных людей. ______________________ * К u n z. Zur Bindephysiologie, Wiener Medicin, Woshenschrift, 1902, № 21. ______________________ Для того чтобы укол каждым из концов циркуля был ощутим в отдельности, приходится раздвигать ножки циркуля по крайней мере столько же у слепых, как и у зрячих. Ослепший знаменитый окулист Жаваль* удивляется тому, что острота осязания значительно слабее у слепых, чем у зрячих. Например, говорит он, у слепого, который много читает пальцами, для ощущения двойного укола в указательный палец надо раздвинуть ножки циркуля на три миллиметра, в то время как у зрячего — всего на два (стр. 123). ______________________ * Жаваль. Физиология чтения и письма. Париж, 1905. ______________________ Грисбах идет еще дальше и утверждает, что ни слух, ни обоняние не развиты у слепых больше, чем у зрячих. Если чувства эти до некоторой степени заменяют зрение, то это зависит просто от применения слепыми таких впечатлений, которым зрячие не придают никакого значения. Видя окружающее, мы уже не станем обращать внимание ни на различные шумы, ни на запахи и другие внешние проявления. Слепому же они возмещают отсутствие зрения. Определенный звук, например, может указывать на то, что открываются соседние ворота и что следует поэтому остерегаться выезжающего экипажа. Запах может указать место нахождения — конюшню, кухню и т.д. Но не острота чувств интересует нас главным образом: она может быть одинаковой у слепого и у зрячего, даже больше у последнего; между тем лишь слепой без труда разбирает рельефные точки и читает по ним пальцами так же легко, как зрячий глазами по печатному. Это свойство развилось у слепого только путем упражнения и основано на восприятии тончайших осязательных ощущений. С другой стороны, определение осязания циркулем указывает на одну лишь сторону этого чувства, а не на все вообще. Но, даже отвергая усиление четырех чувств, остающихся у слепых, приходится признать, что у них развилось настоящее новое чувство. Утверждают, что они обладают шестым чувством — «чувством препятствия». Слепые, особенно очень рано потерявшие зрение, приобретают поразительную способность избегать препятствия и издали узнавать окружающие их предметы. Так, слепые дети бегают в саду, не натыкаясь на деревья. Д-р Жаваль* говорит, что некоторые слепые могут считать окна нижнего этажа, проходя мимо дома. Один учитель, ослепший с четырехлетнего возраста, гуляет один в саду и никогда не натыкается ни на дерево, ни на столб. Он ощущает стену на расстоянии двух метров. ______________________ * Der Blindenfreund. 15 фев. 1906 г. ______________________ Однажды, вошедши в первый раз в обширную комнату, он почувствовал посреди нее присутствие крупного предмета, в котором предположил бильярд. Другой слепой, прохаживаясь по улицам, ясно отличал лавки от частных домов и считал окна и двери. Действительность существования чувства препятствия основана на точных фактах и не подлежит сомнению. Что же касается объяснений механизма этого чувства, то они очень различны. Доктор Целль* думает, что шестое чувство существует не у одних слепых и что «зрячие могут развить его путем упражнения, так как оно бессознательно присуще почти всем. Между тем даже некоторым слепым в течение целого ряда лет не удается развить его в себе. Примером служит д-р Жаваль; он выучился читать пальцами, но не может отличать предметов на расстоянии. ______________________ * Der Blindenfreund. 15 фев. 1906 г. ______________________ По наиболее правдоподобной гипотезе, шестое чувство находится в зависимости от барабанной перепонки, следовательно, связано со слухом. Как известно, шумы мешают различать препятствия; снег тоже является помехой, делая неслышным звук шагов. Слепые настройщики, у которых очень развитой слух, в то же время обладают высшей степенью развития шестого чувства. Вышеприведенные примеры доказывают, что природе человеческой свойственны и такие чувства, которые обнаруживаются только в исключительных случаях и требуют специального упражнения. В эту категорию входит до известной степени и «чувство жизни». У некоторых людей оно развито очень слабо. Большею частью оно обнаруживается поздно; но иногда появляется и раньше, под влиянием болезни или другой смертельной опасности. Случается, что у людей, пытавшихся лишить себя жизни, внезапно пробуждается инстинкт жизни, заставляющий их всячески стремиться спасти себя. При этих условиях понятно, что «чувство жизни» может развиться как у здоровых людей, так и у больных хроническими или острыми болезнями. Эти различные видоизменения можно поставить в параллель с развитием полового чувства. У некоторых женщин оно вполне отсутствует; у других — развивается лишь поздно. Иногда для пробуждения его нужны особые условия, как, например, роды или болезненное состояние и т.д. В виду того что «чувство жизни» поддается развитию, следует в этом смысле направлять и воспитание, точно так же, как мы стремимся у слепых усовершенствовать чувства, заменяющие зрение. Поэтому молодым людям, склонным к пессимизму, надо всегда внушать, что их душевное состояние только временное и что оно, по законам человеческой природы, должно будет уступить место более светлому миросозерцанию. Опубликовано: Мечников И.И. Этюды оптимизма. Научное слово. 1907. С. 172-192.
Мечников Илья Ильич (1845-1916) русский микробиолог и патолог, удостоенный в 1908 Нобелевской премии по физиологии и медицине (совместно с П. Эрлихом) за исследование природы иммунитета, почётный член Петербургской АН (1902). | ||
|