| ||
|
Сентябрь, 1909 В солнечное утро я подходил к Софийскому собору. Слышался издалека шум мотора. Вижу, какая-то женщина глядит на небо. Поднимаю голову: Боже, почти над головой моей, в небесной вышине, плывет чудовище в виде желтой акулы. Это был первый «воздушный корабль», какой я видел, наш «Лебедь», привезенный из Франции. Странное и жуткое чувство охватило меня. Небесная рыба плыла величественно, шумя винтом. Вращение винта было ясно видно и напоминало детскую ветряную мельницу. Букашками казались люди на гондоле под рыбой. Ниточками развевался вымпел и якорные каналы. Над собором, на высоте с полверсты, «Лебедь» круто повернул, наклонился книзу и затем торжественно поплыл к Петербургу. Так для меня лично открылась новая эра в истории. Свершилось! Подавленный неизмеримостью великого события, я вошел в храм, где шла обедня. Чудное пение древних, когда-то священных для меня слов, прекрасный византийский купол над стройными коринфскими колоннами. «Величит душа моя Господа...» «Это отошло,— подумал я,— или стремительно отходит, но храм не хуже воздушного корабля. Старой цивилизации нечего краснеть пред новой. Вы подняли тела свои, букашечные тела, на 550 метров над куполом храма. Но в состоянии ли вы будете поднять души человеческие на божественную высоту? Под тихие напевы храма даже теперь чувствуешь — хотя бы на мгновение — присутствие Божие и восторг, волнующий до слез. Почувствуем ли мы то же самое за облаками, под стук мотора?» Я думаю, что да. У кого есть сердце, тот останется религиозным и в двухсотом веке. Высота, даже физическая — великая вещь. Разве не был я потрясен именно до молитвенного восторга на вершинах гор? С высоты Везувия, Пентеликона, Ай-Петри разве мир не открывался мне какою-то новою, неведомою стороной? Нам — жителям плоской России — недостает высоких точек зрения. Воздухоплавание возместит в нашей психологии отсутствие гор. Нам нужно эстетически побольше далей, убегающих горизонтов, влекущих вперед очарований. Нужно душе видеть Лицо Божие, то величие и красоту, которые природа дает в некотором, почтительном от нее отдалении. Растроганный первым вступлением в новую эру, я в тот же день взял вечернюю газету. Ба! «Крушение воздушного корабля!» Вообразите, крушение было того самого корабля, которым я только что любовался. Крушение произошло в полутора верстах от царскосельских скачек, т.е. очевидно, через несколько минут после того, как «Лебедь» скрылся у меня за деревьями из глаз. Бедная желтая акула! Как это в самом деле у нас все выходит по-русски. Не то «винт испортился», не то слишком много «газу выпустили». Пришлось воздушному кораблю весьма неграциозно чуть не ползти брюхом по земле, кричать прохожим, чтобы подали помощь. XX веку нас то и дело сменяется XVIII-м. И какою бесталанностью веет даже от мелочей. Существо, совсем похожее на рыбу, назвали птицей. Назвавши корабль «Лебедем», почему то покрасили его в отвратительный желтый цвет. Эх, господа воздухолеты! Да где же это видывали желтых лебедей? Да еще бескрылых! Не сами ли вы принадлежите к такой породе? У немцев «Цеппелин» — белый, как снег, и это, как облака или вершины гор, гармонирует с синевой небесной. Неужели не режет глаз — желтое на синем? Из Германии телеграфируют, что там уже приспособляют «Цеппелина» для экспедиции к полюсу. Разве не знаменательно то, что у нас, где еще в сказках летали ковры-самолеты, не только не сумели выстроить никакого воздушного корабля, ни модели его, но даже на иностранном корабле не могут долететь до Царского Села без аварий? Открытие полюса дает материал для грустных размышлений. Еще не успели удостовериться, подлинно ли открыт полюс или нет, как около великого события разыгрался непристойнейший скандал — совершенно как на каких-нибудь лошадиных скачках. Весь свет теперь заинтересован не полюсом, а тем, кто первый доскакал до полюса, Кук или Пири? Желтая шапочка жокейская или синяя взяла приз? Вот ведь к чему свелась полуторастолетняя драма полярных экспедиций! Если бы Кук и Пири не носили званий — один доктора, другой — лейтенанта, и если бы до этого они не имели бы некоторой известности, как арктические туристы, можно бы подумать, что полюс до сих пор не открыт вовсе, а вся эта невероятная шумиха с полюсом — не более, как грандиозное американское шарлатанство. В наш чудный век — да еще в Новом Свете — все возможно. Почему в самом деле двум предприимчивым Хлестаковым не составить треста для того, чтобы обморочить весь свет и не пожать те лавры, почести и гонорары, которые a priori полагаются полярному чемпиону? Если бы один Кук или один Пири явился с докладом: открыл, мол, полюс,— поверили бы не сразу, но когда являются вдруг два претендента, причем один в отчаянии готов зарезать другого, то слагается представление, что полюс действительно открыт, вопрос лишь: — кем? По-видимому, обоими соперниками независимо друг от друга. Стало быть обоих и нужно чествовать. Я не утверждаю, что дело было именно так, но, к конфузу человечества, что-то очень на это похоже. Подозрительно, что оба открытия полюса столь странно совпали. Ничего не было слышно ни о Куке, ни о Пири; последнего начали считать пропавшим без вести, и вдруг оба путешественника поднесли публике по полюсу. Оба они возбудили и вполне понятный восторг, и крайне серьезные сомнения ученых. Никаких бесспорных доказательств своего открытия ни Кук, ни Пири не представили. Доказательствами некоторого значения в данном случае могли бы служить астрономические наблюдения, но ведь их легко подделать. Отлично можно симулировать дневники, показания инструментов и т.п. Фотографии парадного пейзажа немногим отличаются от фотографий Финского залива зимой. Более достоверным было бы живое свидетельство сочленов экспедиций. Не станут же почтенные и образованные люди лгать целой компанией, вводить в обман весь человеческий род. Но в данном случае ни у Кука, ни у Пири не оказалось культурных сочленов. Кук достиг полюса в обществе двух эскимосов, Пири — в обществе четырех эскимосов и одного негра. Само собою, что негр и эскимосы могут удостоверить не точнее, чем собаки: были ли их господа на полюсе или в 250 верстах от полюса. На настоящем полюсе, к сожалению, нет того медного штифтика, которым эта точка отмечена на глобусе. Оба открывателя в один голос говорят, что на полюсе не земля, а море и по нему движутся льды. Если так, то воткнуть северо-американский флаг и положить трубку с вычислениями легко было и в 300 верстах от полюса. Потом, где бы ни нашелся этот флаг, нетрудно сказать, что течением льды полюса «отнесло». Возбуждает сомнение также и чрезмерная скорость, с которою оба путешественника добежали до полюса. Им пришлось обоим делать в последние дни по 15 миль, т.е. по 26 верст в сутки. Принимая во внимание их крайнее изнурение и температуру ниже замерзания ртути, трудно допустить возможность таких переходов — не по дороге, а по снегам и льдам. Но всего сомнительнее, конечно, нравственный тон всего происшествия. В противоположность прежним полярным экспедициям, в данном случае были вложены не столько научные, сколько коммерческие капиталы и чисто спортивное соревнование. Экспедицию Кука снарядил некто Брадлей, его приятель, который доставил его в Аноток, на севере Гренландии. Сам Брадлей, с американской откровенностью, объясняет, как велась борьба почтенных спортсменов. Брадлей и Кук узнали, что Пири собирает средства для экспедиции, и что ему к 1 июля прошлого года недоставало 25 000 долларов. Они разузнали, что Пири заготовил на севере Гренландии большие средства для своего путешествия. Тогда, в глубоком секрете, Брадлей и Кук, во-первых, переманивают к себе Бартлета, бывшего раньше старшим офицером у Пири на корабле «Рузвельт». Затем, прибыв на крайний север Гренландии в августе 1907 года, они находят заготовки, сделанные Пири, и экспроприируют в свою пользу. «Найденные нами условия,— говорит Брадлей,— эскимосы и собаки, запасы рыбы и мяса, а также благоприятное состояние льда и прекрасная погода повлияли на решение Кука двинуться к северному полюсу».— «Позвольте,— заявляет на это Пири,— да ведь вы забрали моих собак и моих эскимосов, именно тех, которых я для себя подготовил вместе сих запасами. Вы перехватили мои средства, вы меня обокрали!» — «Ничуть не бывало,— отвечает хладнокровно Кук,— эскимосы — люди свободные. Они идут на службу к тому, кто им больше нравится и больше заплатит». Как вам покажется это «недоразумение» между двумя почтенными джентльменами великой республики? Даже у самого северного полюса, на единственно безгрешной до сих пор точке земли, человек человеку подложил свинью и вырвал у него больше, чем жизнь,— бессмертие. Пири торжественно, на весь свет провозглашает такое поведение своего соперника бесчестным, но что толку? Открыв полюс, американский джентльмен еврейского типа весело потирает себе руки. Он считает себя в праве не входить в метафизику этических разномыслий его с коллегой. Помните у Гомера сцену, как Аякс-старший гонялся с Одиссеем на драгоценный приз? Поскользнувшись о человеческие экскременты, герой шлепнулся и потерял доспехи Ахилла. Препятствие ничтожное, но приз был потерян и великий герой покончил с собой от досады. В неменьшую ярость, по-видимому, пришел и Пири. «Он убил бы меня, если бы мы встретились в полярных странах, и он узнал бы, что я открыл полюс»,— говорит Кук. Стало быть психология человеческая ничуть не изменилась со времен изгнания из рая. Под самым полюсом, под зенитом кроткой звезды, у которой утверждена ось мира, чуть было не повторилась история Каина и Авеля. На приглашение нью-йоркского клуба обоих соперников на банкет Пири телеграфировал, что он «отказывается сидеть за одним столом с Куком». Подозрителен Кук, но не слишком симпатичен и Пири. Например, эта неумная телеграмма его президенту Тафту: «Имею честь предоставить в ваше распоряжение северный полюс». Тафт в благодарственной телеграмме не без остроумия ответил, что не знает в точности, каким образом он должен распорядиться с земным полюсом. Удивительно, до чего плоско и одновременно шероховато произошло величайшее географическое событие этого века, если оно произошло. А что, если никакого открытия полюса не было и в самом деле оба полушария одурачены двумя американскими спортсменами. Опубликовано в сб.: Письма к ближним. СПб., 1906-1916.
Михаил Осипович Меньшиков (1859—1918) — русский мыслитель, публицист и общественный деятель, один из идеологов русского националистического движения. | ||
|