М.О. Меньшиков
Архимандрит Виталий

6 апреля, 1913

Вчерашние революционные демонстрации в память ленских событий показывают, что почва Петербурга, когда-то болотистая, все более и более делается вулканической. Мы, так называемый «весь Петербург», уже забыли о ленской бойне: год времени для нас целая вечность — мы давно уже увлечены вихрем разных дрязг, дуэлей, судов чести, доносов, сплетен, между тем, стотысячное рабочее население столицы, по-видимому, ничего не забывает из кровавой летописи, все раздражительное держит в памяти и бережно накапливает... Злопамятство — самая скверная черта сознания, собирающий яд в свою душу отравляет ее. Рабочий класс в России едва ли выиграет, если сделается аккумулятором всех болезненных и преступных событий, совершающихся на родине. Но остальным, менее злопамятным классам нужно помнить, что в самой столице и в крупных центрах накапливается мрачная и мстительная стихия, которая все чаще дает знать о себе уличными, пока лишь демонстративными выступлениями. Рабочие маневрируют, рабочие репетируют свою роль — кто поручится за то, что не взовьется как-нибудь занавес и мы не увидим уже настоящего революционного спектакля?

Как раз в те часы, когда на некоторых петербургских улицах звучали революционные песни и свистели нагайки, у меня сидел один замечательный русский человек, знающий верный секрет против революции. Я говорю о знаменитом архимандрите Виталии, основателе «Почаевско-Волынского народного кредита». Облеченный сверкающей звездою чудотворный образ Почаевской Божией Матери покинул столицу, покидает ее скоро и почаевский архимандрит, но было бы громадным благодеянием для России, если бы правящий' Петербург запомнил дело отца Виталия, с которым он приезжал сюда. Уверяю вас, не было бы никакой озлобленности рабочего класса, никакой революции, ни прошлой, ни грядущей, если бы правительство в свое время озаботилось сделать то простое и великое дело, которое уже делает в своем волынском уголке почтенный архимандрит. Его мало назвать почтенным — он воистину честнейший и достойнейший, судя по его государственной и патриотической работе. «Виталий — это что-то вроде Илиодора» — говорят незнающие его люди. Ничего подобного. Илиодор — мальчишка и по натуре бунтарь, задолго до своего падения скомпрометировавший свой священнический и монашеский сан. Илиодор — эффектный актер, который на мнимой святости своей играл преступную роль. Никогда не видав этого человека, в самый разгар его славы и огромного «на час» влияния, я уверенно предсказывал, что с отцом Илиодором правительству придется повозиться, а ему придется снять рясу (см. ст. «Спешат в святые», 26 мая 1911 г.). Предсказание исполнилось точно, хотя, признаться, я не предвидел всех пределов дурачливости арестованного «святого», столь быстро дошедшего до отрицания Христа, до поклонения Солнцу, Луне и звездам, до покаяния перед евреями и т.п. чепухи. Архимандрит Виталий совсем другого склада и духа. Он человек уже пожилой, мнимой святостью он не рисуется, чудес не творит, если не считать истинным чудом то народное общество взаимного кредита, которое является спасительным и для Волыни, и могло бы сделаться спасительным для всей России. Позвольте неосведомленных читателей ознакомить с этим крайне любопытным начинанием, показывающим, что не только в глубинах Сибири, но и в коренных древнерусских областях народ тронулся к новой, более осмысленной и серьезной культуре.

Что такое Волынь? Это и счастливейший, и несчастнейший русский край, одновременно одаренный природой и жестко обиженный политикой. После многовекового польского гнета русский народ здешний попал в тяжкую кабалу жидам и немцам, и теперь бьется в отчаянии и, может быть, в предсмертных судорогах. Не считайте это преувеличением: речь в самом деле идет о существовании русского племени на территории, занятой русскими еще задолго до основания государства. Подумайте об одном: «за один лишь 1910 год одними немцами скуплено на Волыни 750 000 десятин земли», т.е. почти пятая часть всей помещичьей земли. Помещичьи земли на Волыни почти сплошь польские. Таким образом, на смену польскому панству идет немецкое господство. В отличие от немцев-чиновников, которые поддаются обрусению, немцы-колонисты держатся общинами, из которых каждая представляет маленькую Германию. Такие общины целые столетия не в состоянии переделать немецкого колониста в россиянина. После несчастной последней войны Россия сочтена была потерявшей национальное сопротивление. Напор колонизационного германизма усилился. Умножились немецкие и чешские колонии (причем волынские чехи оказались далеко не такими дружелюбными к России, как некоторые славянофильствующие чешские партии). Несчастный народ русский, волынские хохлы очутились между молотом и наковальней, между наступающим германизмом и стародавним жидовством. Русскому пахарю, от которого уходит родная земля, та «батьковщина», на которой тысячу лет пахали деды и прадеды, приходится или идти в вечные батраки к жиду и немцу, или продавать скудные пожитки и бежать, куда глаза глядят: в Сибирь, Аргентину, Канаду, Бразилию, на Гавайские острова, в Австралию... Что немцы серьезно ведут свое мирное нашествие на наш благодатный юг, показывает особый у них колонизационный кредит из 2 %, открытый их переселенцам. «Волынь уже наполовину сделалась инородческой,— пишет архимандрит Виталий в одной брошюре.— Крестьянин готов бы дать за облитую кровавым потом его отцов землю все, готов отрабатывать ее каторжным трудом, но все же не в силах отбить батьковщины у пришельцев». Стесненные до последней крайности крестьяне охотно прислушиваются к революционным подстрекательствам, к всевозможным легендам вроде того, будто «царь сказал — потерпите, православные, через два года вся земля будет ваша». Революционеры водятся не только в Петербурге, не только на заводах, обслуживающих армию и флот. Они гнездятся и в народных толщах и толкают народ на аграрные преступления. Не удовлетворив народ землей, совершенно невозможно бороться с народной смутой. «Что мы,— говорит отец Виталий,— можем сделать с народной смутой. Что мы горячим церковным словом, если против каждой церкви, даже против самой святой лавры жид в лавке или пивной воздвиг свой алтарь сатане и неустанно ведет там свою проповедь? Слушают нас крестьяне в церкви, может быть, даже и плачут, а за порогом церковным не мы уже владеем их желаниями и волей, а жид, к которому идет крестьянин и купить, и продать, и помощи просить, и денег занять».

Наши сановные оптимисты вроде В.Н. Коковцева очень благосклонно относятся к евреям, между прочим, потому, что втайне считают «жида» благодетелем слабохарактерного славянина. Помилуйте, если уже столь архи-черносотенный монах, как отец Виталий, откровенный враг евреев, свидетельствует, что жид сильнее попа, что не к попу, а именно к жиду крестьянин идет «и купить, й продать, и помощи просить, и денег занять», то как же жид не благодетель? «Як бида, так до жида» — сложил народ пословицу. Жид является каким-то земным провидением, к которому обращаются раньше даже, чем к небесному божеству. Жид организует товарообмен, то необходимое «купить — продать», без которого невозможно самое глухое захолустье. Жид организует обмен труда, а часто и самый труд. Жид оказывает помощь, устраивает необходимый кредит. Можно ли такую силу, благодетельную для народа, теснить какою-то чертой оседлости? Не следует ли, наоборот, призвать а lа Казимир Великий это талантливое племя и рассеять его по стране для организации труда, торговли, промыслов, кредита — тех основных явлений, без которых невозможна культура? Так рассуждают наши сановные оптимисты, особенно почитавшие Зомбарта. И они правы: кроме легиона жидов — отъявленных мошенников, есть легион жидов — благодетелей, которые действительно делают то, что должно бы делать правительство, пишущее бумаги. Они захватывают инструкторские, организаторские, культуртрегерские функции и приносят самое реальное добро народу, но... Во что обходится это добро народу, вот в чем вопрос. Например, благодетельный сам по себе, кредит еврейский обходится волынскому крестьянину, по свидетельству архимандрита Виталия, по две копейки с рубля в неделю, т.е. 104 % в год... Вот вам и «благодетельный» кредит! Когда Фауст продал свою душу черту, он ведь тоже получал от нечистого кое-какие несомненные благодеяния, но душа его всё-таки гибла. В этом вся нехитрая сущность еврейского вопроса. Благодаря бездеятельности законной власти в лице жидов. Она работает деятельно и с виду благотворно, но если всмотреться в нее повнимательнее, она всегда является тою или иною формой самого хищного ростовщичества. Жиды «поддерживают» христиан, слов нет, но вроде того, как петля поддерживает повешенного.

Будучи сам выходцем из простого народа, отец Виталий (в миру — Максименко) понял, несмотря на свое академическое образование, что основа народного счастья — земля, и что необходимо во что бы то ни стало отстоять эту батьковщину», землю предков, политую потом их и кровью. Как отстоять? Необходим долгосрочный кредит, без которого никакое приобретение земли для крестьянина невозможно. Казна не организовала до сих пор этого кредита, ибо на мелкие казенные ссуды в 50— 100 рублей всего лишь на 9 месяцев из 12 % годовых — земли никакой не купишь. По нынешним ценам десятина земли в тех краях доходит до 500 рублей. У архимандрита Виталия, известного многими организаторскими трудами на Волыни, явилась великая мысль — устроить простонародное общество взаимного кредита, которое избавило бы народ от когтей еврейских. Идею своего общества архимандрит Виталий отчасти нашел в Библии, в книге Левит (гл. XXV, ст. 23—28). В состав совета и правления общества входят епископ, священники и лучшие из крестьян-домохозяев. Все ценности общества сданы кассиру, взятому от артели, а операции возложены на ответственного бухгалтера, взятого тоже из артели. По селам заведены приходские советы из местных лучших домохозяев, со священниками во главе. Вступивши в члены кредита и дав обязательство об ответственности, эти советчики доставляют правлению сведения о кредитоспособности заемщиков, помогают последним выправлять документы, передают заемщикам ссуды и следят, чтобы они шли на дело и своевременно возвращались. «Это такая надежная организация.— пишет отец Виталий,— какою не обладает, смело можно сказать, ни одно кредитное учреждение». Капитал общества состоит из казенного пособия (110 тысяч рублей), разных вкладов и доходов от ссуд. Получая 10 % за ссуды, общество в состоянии платить долгосрочным вкладчикам до 8 % — помещение капитала вдвое более выгодное, нежели в государственной ренте. Гарантией частных вкладов служит капитал свыше 250 тысяч рублей. Деньги и документы хранятся в государственном казначействе, так что даже война с Австрией, если бы она вспыхнули, для Почаевского общества совершенно безопасна От заемщиков требуются не только векселя за поручительством двух домохозяев, но и материальное обеспечение, в виде арендного контракта на надельную землю, занесенного в волостные книги, так что после такого контракта земля не может быть ни проданной, ни сданной другому лицу. Размеры ссуды определяются так, чтобы она могла быть без труда возвращенной с процентами при самой низкой арендной плате. «Замечательно,— говорит отец Виталий,— как удачно сообразованным оказалось это обеспечение с психологией народа. Показателем того служит двухлетний опыт. Всей душой привязанные к отцовскому наделу, крестьяне трепещут от одной мысли утерять его, и не только не было ни одного случая неплатежа, но даже и просрочек; напротив, было множество случаев возврата ссуд до срока, так что обществу пришлось возвратить несколько сот рублей излишне взысканных процентов. Свыше полумиллиона розданных ссуд дали возможность крестьянам удержать свыше 5000 десятин в русских руках».

Идея архимандрита Виталия блистательно оправдалась, но вот в чем великая беда: соответственно с нуждой в кредите средства общества слишком слабы. На рынок выброшена такая огромная площадь земель, что ее быстро не укупишь, и она непременно перейдет или к немцам, или к евреям. В Почаевский кредит вновь поступило прошений от крестьян свыше, чем на 600 000 рублей, и то лишь от надежнейших домохозяев и по самым неотложным сделкам. «Не удовлетворим просьб — земля все равно перейдет, но только не в русские руки» — пишет отец архимандрит.

Зачем же приехал теперь в Петербург отец Виталий? С разными нуждами, но главным образом, ходатайствовать о новом казенном пособии, столь необходимом для привлечения частных вкладов, на которые могли бы развиваться операции общества. Важно, чтобы и правительство вполне твердо убедилось в благодетельности такой формы народного кредита, и чтобы вся Россия уверилась, что это дело прочное, вполне обеспеченное для помещаемых в него капиталов. К глубокому сожалению, наше правительство в лице В.Н. Коковцева смотрит на это дело, по-видимому, с предубеждением. Возбужденное Почаевским обществом ходатайство, чтобы в течение первых пяти лет кредит общества был освобожден от налогов в пользу казны, встретил отказ. Взимает казна, конечно, и гербовый сбор. Чтобы хоть сколько-нибудь расположить правительство к доверию великому и новому делу, Почаевско-Волынское общество убедительно просит себе правительственной ревизии, но не может дождаться ее вот уже около полугода. Между тем, засвидетельствование правительственной ревизией полной безупречности дел общества имело бы огромное влияние на прилив новых капиталов. Нужны, как сказано выше, 600 тысяч. Почаевско-Волынское общество просит у казны 150 тысяч рублей, надеясь остальные 450 тысяч привлечь частными вкладами. Из всего, что я слышал от архимандрита Виталия и что прочел в отчетах общества, для меня ясно, что это дело в высокой степени благотворное, но нисколько не благотворительное, ибо основано на строго юридических и материальных гарантиях, которыми обставлено всякое общество взаимного кредита. «Если не ошибаюсь, ваше общество составляет попытку создать крестьянский банк?» — спрашиваю отца Виталия. «Не совсем так,— отвечает он,— отличие наше от банков то, что мы никакими биржевыми спекуляциями не занимаемся, учета векселей не делаем, деньги наши и документы лежат в государственном казначействе. Почти исключительное назначение ссуд — выкуп земли, необходимой для крестьян. Не занимаясь спекуляцией, мы не наживаем бешеных барышей, как иные еврейские банки, но зато застрахованы и от крахов, как они.

Вот любопытный пример праведного банка, построенного на антиеврейских началах. Если бы русские владетели свободных денег не были совершенно сбиты с толку жидовско-биржевою оргией, если бы они не были развращены азартом биржевой игры, а довольствовались бы скромным, но обеспеченным процентом, то появление Почаевско-Волынского праведного банка (с епископом во главе!) должно было бы произвести колоссальную сенсацию. Не каких-то жалких 450 тысяч — русские рантье набросали бы, может быть, и 450 миллионов, если бы вникли в суть дела и уверились, что это дело, безусловно, надежно. Так как 450 миллионов рублей было бы много для одной Волынской губернии, то весьма возможно, что великая идея архимандрита Виталия перекочевала бы в соседние губернии и охватила бы, может быть, всю Россию. Ведь по всей России с меньшею или большею остротою крестьянство страдает малоземельем. По всей России идет быстрая мобилизация земли: при высоких ценах на рабочий труд крупное землевладелие переживает кризис, как и мелкое, лишенное кредита. Если бы церковь, по примеру Почаевской лавры, из всей России стала во главе организации доступного народу земельного кредита, если бы она вложила в него чуждые хищной спекуляции нравственные начала, какое бы это вышло огромное, красивое и историческое дело!

Я глядел на подвижническое лицо этого удивительного архимандрита (увы — страдающего грудной болезнью), я слушал его тихие и трезвые речи, исполненные веры в Бога и жаркого патриотизма, и думал в восхищении: жив еще Господь наш и не умирает Россия...

Опубликовано в сб.: Письма к ближним. СПб., 1906-1916.

Михаил Осипович Меньшиков (1859—1918) — русский мыслитель, публицист и общественный деятель, один из идеологов русского националистического движения.