| ||
|
17 сентября, 1913 Так редко слышишь искреннее пастырское слово. Очень мне понравилась на днях проповедь митрополита Владимира на акт Александровской гимназии, что на Казанской улице. Гимназия эта только что перестроилась во дворец и стараниями директора, видимо, обставлена богато. В гимназии этой, как говорят, прекрасно поставлено обучение гимнастике и военному строю. На молебне и акте присутствовал, кроме министра, и новый попечитель петербургского округа С.М. Прутченко, известный своей преданностью делу физического развития в школах и военному строю. Можно было ждать, что высокопреосвященный владыка воздаст большую хвалу этой особенности гимназии и присутствовавшего высокого начальства, но, к моему приятному удивлению, митрополит высказывался очень осторожно и даже, насколько я понял, с некоторым осуждением к излишествам физического спорта. Владыка взял то место из посланий апостола Павла, где говорится о греческих палестрах, и где христианам советуется упражнять свое благочестие с тою же ревностью, с какой язычники упражняют свою телесную силу. Справедливо и уместно высокопреосвященный Владимир напомнил, что гимнастика и вообще телесный спорт годится только для вполне здоровых людей, больные же и калеки совсем теряют здоровье в тщетных напряжениях, так сказать, превзойти свою природу. Не то упражнение совести, доступное и слабым, никогда не истощающее духовных сил, а накапливающее их. Вот общая мысль замечательной проповеди преосвященного, сказанной с отеческой простотой и жалостью к учащемуся юношеству. В проповеди напоминалось, что далеко не одни физические силы нужны учащейся молодежи. Несомненно, еще более необходимы нравственные силы, между прочим, в борьбе с нечистыми силами, столь разрушительными и для духа, и для тела юношей. Необходимо воспитывать в себе духовную, так сказать, гимнастикой, все более и более крепкую, душевную силу, при посредстве которой можно одолевать дурные влечения. Даже мужественные люди бегут от ядовитого гада — так же и юношество должно бежать от ядовитых соблазнов, растлевающих тело: вот источник здоровья молодежи, который следует оберегать всемерно. «Счастливы,— сказал владыка,— дети, которые еще в родной семье втянуты в духовные упражнения, которые предлагает святая церковь; они еще под крылом родителей приучены не поддаваться соблазну и, поступая в школу, не так беспомощны, как те, кто не родился в этом счастливом условии. К глубокому сожалению, современная школа не всегда является союзницей хорошей семьи и церкви». Владыка рассказал один тяжелый случай. Приходил недавно к нему один набожный мальчик, воспитываемый в одной из тех крайне редких семей, где еще поддерживается прекрасный обычай начинать день общею семейной молитвой. Мальчик жаловался, что в школе привычка его молиться была замечена товарищами и сделалась источником злобных гонений на него. После бесчисленных насмешек и издевательств товарищи объявили ему бойкот, пока он не бросит свое «ханжество». Решительно необходимо, чтобы благоустроенные школы обратили внимание и на этот духовный недуг. Воспитание есть не только научение в области знаний, но и упражнение в добрых навыках, собирающих всякую силу духа и особенно необходимую человеку — силу совести. Возможно, я несколько неточно передаю выслушанную в гимназическом храме проповедь высокопреосвященного митрополита, но если бы текст ее появился в печати, я советовал бы с особенным вниманием отнестись к ней министерству народного просвещения. Действительно, у нас нравственное воспитание поставлено безобразно плохо — вернее было бы назвать его безнравственным воспитанием, до такой степени оно безрелигиозно. Нельзя же, в самом деле, считать религиозным воспитанием редкие уроки Закона Божьего, всюду поставленные лишь как почетный предмет, не имеющий серьезного образовательного значения. Нельзя назвать религиозным воспитанием официальное требование, почти не исполняемое, чтобы воспитанники «посещали» школьные церкви, «присутствовали» при богослужениях. В результате подобных поверхностных требований получается то, что девять десятых получивших (будто бы) образование юношей равнодушны к вере или враждебны к ней, а одна десятая принуждена и в высшей школе, и затем в жизни тщательно скрывать свою набожность, как тот мальчик, что ходил к митрополиту. Владыка верно заметил, что школа должна быть союзницей семьи и церкви, но я прошу позволения заметить, что при нынешнем развале семьи, школы и самой церкви ни одному из этих союзников нельзя надеяться на других. Конечно, крайне желательно, чтобы и семья, и школа взяли на себя духовную гимнастику подрастающих поколений, их религиозный строй — наподобие того, как теперь вводится военный строй. Но церкви в лице ее живых представителей нельзя долго ждать и нельзя надеяться, ей следует самой — притом с возможной поспешностью — выступать зачинательницей духовного воспитания и спасительницей Душ, гибнущих еще на заре жизни. Высокопреосвященный митрополит говорил свою прекрасную проповедь в своей епархии, говорил ее духовным чадам, столпившимся, так сказать, у самого подножия его перво-святительской в России кафедры. Он слышал церковное моление о его «богохранимой» пастве. Воистину хранимая только Богом, эта паства могла бы сказать высокому пастырю, что она всем сердцем хотела бы, чтобы кто-нибудь собирал ее детей почаще, внушал бы им не только уроками, но и примерами доброй жизни и всеми способами апостольского наития тот дух Христов, который есть сила и красота духовной жизни. Но ведь, к сожалению, этого нет. Батюшки наши в качестве законоучителей слишком заурядные, слишком вялые «педагоги», а в качестве духовников и проповедников они не имеют и вовсе никакого влияния. Вовсе никакого! Это нужно отметить со всею искренностью, как горький факт, удостоверяемый ежедневной жизнью не только малышей, но и взрослых людей. Часто ли встречаете людей в обществе, имеющих потребность в исповеди? Часто ли видите готовящихся к исповеди со страхом и трепетом и уходящих от нее взволнованными, глубоко потрясенными, очистившимися, перерожденными? А ведь все эти благие следствия не только возможны, но и обязательны, ибо всякая иная исповедь, а преступная пред престолом Божьим комедия. «Грешен, батюшка! Грешен, батюшка!» — а сам грешник, зажав трехрублевку в руке, думает при этом, как бы поскорее нырнуть под епитрахиль и, поклонившись, записаться: «исповедовался». Вот почему от исповеди и Святой Чаши приходят домой такими же духовно холодными, бессильными, пребывающими в трупном окоченении греха. Разве духовный труп может сопротивляться любому толчку, хотя бы сваливающему его в пропасть? Вы спросите — кто же виноват, что великие таинства бездейственны? Виновата, я думаю, не только языческая закоренелость душ, официально числящихся христианскими. Главным образом, виновата безрели-гиозность самих современных апостолов, не умеющих взволновать, растрогать, зажечь человеческое сердце, увлечь его к божественному и прекрасному. Часто ли вы встречали в нашем хотя бы петербургском православии людей, которые спешили бы по воскресениям в церковь, чтобы послушать проповедь? Увы, и слушать-то оказывается нечего — проповеди или не говорятся вообще, или говорятся так плохо, что портят все впечатление от обедни. Вместо того чтобы поддержать высокую настроенность богослужения и освятить разум слушателей повышенным вниманием к вечной евангельской истины, священники только расхолаживают молящихся. Они утомляют претензиями на витийство, иногда просто смешными. Вы скажете: «Где же взять великих проповедников?» Отвечу: «Каждый истинно верующий священник уже есть апостол, достаточно великий для проповеди». «От избытка сердца уста глаголют». Истинно верующий при всей простоте ума найдет божественные, т.е. искренне человеческие, всегда волнующие слова. Даже немногим словами, исполненными Духа Божия, творится чудо перерождения. От такой проповеди, как от такой исповеди, люди уходят более здоровыми духовно, более могучими, чем прежде. Конечно, и семья, и школа должны стоять на страже детской души, охраняя святость ее и чистоту. Но ведь сами нынешние семьи и сама наша школа нуждаются в духовном очищении, и кто же, если не церковь, несет на себе долг очищать? Вот почему на благочестивые слова митрополита его паства могла бы ответить: «Проповедуйте! Исповедуйте! Наставляйте! Возьмите слабую волю детей наших, очень тронутую порчей и в семье, и в школе, и исцелите ее! Вам дана благодать Божья и великая призвание: приведите их в действие и помогите!» Что касается физического воспитания, я вовсе не думаю, чтобы, правильно проводимое, оно было бы в ущерб духовному, да, кажется, и владыка в своей проповеди не имел в виду этого противоположения. С религиозной точки зрения наше тело есть храм души, сотворенной по совершеннейшему образу Божию и Его подобию. Как вместилище богоподобного духа, тело дело должно поддерживаться во всей чистоте и свежести, какие только доступны каждому. Физическое здоровье и беспорочность — суть религиозные требования, достигаемые благочестием, трудом в поте лица, постом и всякою воздержанностью. Наиболее достойный вид гимнастики, конечно, физический труд, но ничего нет предосудительного и в обыкновенной гимнастике, если в ней знают меру. Высокопреосвященный Владимир согласился, что болезненное тело — плохая основа добродетели. Телесные похоти пороки суть телесного уродства. Возможно, что источник их коренится в больном духе, но оздоровлять тело — это значит оздоровлять и душу. Путем ли гимнастики или иным, если бы удалось, сделать наше тело вполне уравновешенным, свободным от излишеств, этим было бы достигнуто и равновесие и духа, т.е. его беспорочность. Гимнастикой уже лечится неврастения и связанные с нею психозы. От правильно поставленного физического труда проходит раздражительная слабость, уныние, страх, подозрительность — вообще те тени духа, в которых так часто прячется грех. Здоровые и сильные юноши более целомудренны, нежели неврастеники. Они более жизнерадостны, более приветливы, великодушны и мужественны. Им легче дается борьба с соблазнами, и для них достижимее нравственная порядочность. Владыка Владимир знает, что ужасающий рост преступности и хулиганства идет параллельно с физическим упадком нашего простонародья. В старину, при вдвое большем просторе природы (ибо вдвое меньше было населения), при тогдашней замкнутости (вследствие отсутствия путей) народ наш имел несравненно лучшее питание, а крепостное право удерживало население в правильном и напряженном труде. Не было нынешнего болезненного пьянства, похожего местами на массовое отравление, притом наследственное. Народ был гораздо крепче и здоровее, а еще недавно — в веке Суворова — давал «чудо-богатырей». Здоровье физическое не только не мешало нравственному, а скорее обуславливало его: сравните тогдашнее народное благочестие и теперешнее. Сочувствуя всем сердцем введению во все школы гимнастики и главное — военного строя (который есть не что иное, как массовая гимнастика в наиболее естественных движениях), я в то же время совершенно разделяю тревогу тех, кто не видел добра от увлечений физическим спортом. Гимнастика — одно, а спорт — нечто совсем другое, и далеко не всегда безопасное. Гимнастика при отсутствии физического труда есть способ развить тело до доступного ему совершенства, спорт же часто понижает это совершенство. Развивая в одном направлении, спорт уродует во всех остальных. Если вашей манией сделался велосипед, душа ваша и почти все тело ушли в ноги, в икры и бедра. Про такого спортсмена я слышал от покойного Льва Толстого маленькую сказочку: «У одного благочестивого человека было три сына: два умных и третий велосипед». Такой же придурковатостью страдают гонщики на лодках, у которых душа уходит в передние конечности, акробаты, жокеи и т.п. Подобно бегам и скачкам, всякий спорт из полезной гимнастики довольно быстро переходит в опасную борьбу, цели которой далеко не безупречны. Под предлогом совершенствования тех или иных полезных качеств развивается в невероятной степени культура зависти, корысти, жадности, тщеславия, которым ни государству нет основания покровительствовать, ни церкви — благословлять. То самое, что было некогда в древнем мире, повторяется и теперь. Физический труд, охота, война, сделали когда-то эллинскую расу богатырской. Чтобы сохранить красоту и силу, добытую естественным путем, в века более изнеженные стали прибегать к гимнастике, что было целесообразно. Но когда при развитии олимпиад гимнастика выродилась в спорт, последний, может быть, давал нескольких глупых Милонов Кротонских, способных поднять четырехлетнего быка и съесть его целиком, но не дал ни одного естественного Геркулеса с его подвигами. Подражание мифическим героям (развивавшим силу, как наши Илья Муромец и Микула Селянинович, не гимнастикой, а иначе) — не дало слишком хороших результатов. Борьба обнаженных юношей повела к чудовищному развитию так называемой греческой любви — того национального порока, который свел в могилу благородную греческую народность. Из борьбы с изнеженными персами греки еще вышли победителями, но шесть столетий олимпиад не дали им отстоять свою независимость ни от македонцев, ни от римлян. Неизвестно, во что выльются олимпиады на современной, быстро оязычивающейся европейской почве. Хорошо будет, если они дадут толчок к сбережению физического здоровья и развитию его. Но вмешательство спекуляции и тщеславия при общем крайне азартном тоне нашего времени не дает права рассчитывать на одно хорошее. В левой печати теперь стоит триумфальный шум: явились слухи, что так называемому «потешному движению» конец, что мысль о милитаризации школы оставлена, что решено ограничиться развитием среди молодежи и войск всякого рода спорта, для чего учреждается будто бы особое казенное ведомство. Мне не верится в эти вести. Милитаризация школы — мысль слишком великая, чтобы отказаться от нее ранее серьезного опыта. Военная гимнастика и военный строй до такой степени вещь естественная, отвечающая детскому возрасту, и до такой степени благотворно действующая на дух и тело, что об этом скучно даже спорить. Другое дело — внешкольное потешное движение, очень трудно поддающееся организации. Жалеть о нем нет нужды, если бы оно и прекратилось, хотя и препятствовать частному почину, всегда одушевленному, нет причин. Необходима здесь вообще большая осторожность. С вершин церковной иерархии раздается вполне своевременно слово, напоминающее, что кроме тела есть и дух, здоровье которого нуждается в тщательном упражнении силы и неослабном развитии. Нельзя забывать, что цирк (завершение культа тела) в виде Колизея и византийского ипподрома явился могилою старой цивилизации. На орошенной кровью мучеников арене цирка возникла церковь — колыбель новой, более благородной цивилизации. И теперь без здорового, т.е. нравственного духа, просвещенного религиозной совестью, хорошо тренированная молодежь в своем идеале непременно клонится к цирку. Поэтому и теперь, как в древности, хорошо выслушать предостерегающий голос церкви... Опубликовано в сб.: Письма к ближним. СПб., 1906-1916.
Михаил Осипович Меньшиков (1859—1918) — русский мыслитель, публицист и общественный деятель, один из идеологов русского националистического движения. | ||
|