| ||
|
В этой именно довольно жалкой психологической черте духовенства весь вопрос. Не хотят больше разговаривать с Хавроньями, а тянутся сказать bonjour помещице. Не хотят быть «презренными» попами и поповичами, а изо всех сил стараются приобрести образ интеллигента, адвоката или инженера, которые обо всем на свете «могут поговорить». Один молоденький священник, кончивший академию, явно придурковатый, умолял меня со слезами на глазах поднять вопрос о крахмальных воротничках Для духовенства. Их преосвященный, видите ли, настолько черносотенец, что не разрешает ни крахмального белья, ни пенсне на тесемках. «А вы попробовали бы монокль,— посоветовал я,— может быть, владыке понравится». О крахмальных воротничках я еще не писал, но уверен, что и эти «общеобразовательные предметы» в семинариях, и непременно новый язык для батюшек — все это те же крахмальные воротнички и пенсне. Боже мой, с какою радостью за границей наши священники и даже монахи облачаются в котелок и пиджак! Я еще тридцать лет назад наблюдал таких иеромонахов за границей и с ужасом чувствовал, что дух Христа отошел от духовенства, и в царстве истины уже утвердилась ложь. Я нисколько не обвиняю наших более или менее почтенных иерархов, соблазненных язычеством, но мне их глубоко жаль. Они не виноваты, они так воспитаны: ведь либеральный развал духовной школы, средней и высшей, у нас идет очень давно. Теперь, как известно, в высшем духовенстве сложились две партии: меньшинство (с двумя архиепископами во главе, финляндским и волынским) отстаивает церковный профессиональный тип школы, а либеральное большинство с митрополитом Антонием стоит за более светский и общеобразовательный тип. Идет борьба, при нынешнем составе синодского ведомства совершенно непосильная для старой партии. Поразительнее всего то, что господа либералы в рясах не считаются даже с Высочайшей волей, категорически выраженной, что касается духовно-учебной реформы. Государь положил резолюцию, чтобы пересмотр устава духовных школ был совершен в церковном духе. В рескрипте на имя митрополита Антония говорится: «Мы со всеми верными и любящими сынами (Церкви Христовой) ожидаем, что Святейший Синод... зародит на вечные времена живой источник вдохновения будущих служителей и предстоятелей алтаря Христова на святые подвиги многотрудного пастырского делания». Кажется ясно: вся реформа Церкви, не только школы, должна быть в восстановлении «живого источника вдохновения» для священства. Что же это за источник? Прежде таким источником считалось Евангелие Иисуса Христа, а теперь, кроме Евангелия, нужен, видите ли, немножко и французский язык, необходимо немножко алгебры, немножко физики... Что касается устава высшей духовной школы, борьба уже, к сожалению, закончена. Представленный староцерковным меньшинством строго духовный проект устава был отвергнут большинством, и осталась, в сущности, прежняя духовная академия, о которой один епископ выразился, что ее, как и семинарию, следовало бы истребить как гнездо заразы, «не оставив камня на камне»... Что такое была (и чем осталась) духовная академия, об этом стоит послушать отзывы некоторых беспристрастных иерархов, из которых большинство сами прошли эту школу, сами профессорствовали в ней и состояли ректорами. «Во всех академиях,— говорит епископ Никон,— большинство составилось из людей, зараженных духом рационализма и даже неверия... Преподавание богословских наук в академиях не стремилось к самостоятельно православной разработке их, а ограничивалось компиляциями с протестантских и латинских сочинений... Наши академии зашатались, их журналы стали проповедовать уже не только рационализм, но и всякое религиозно-нравственное бессмыслие в духе дека-денства. Студенты потеряли духовное равновесие и под влиянием недобросовестных профессоров стали бастовать, бунтовать, предъявлять безрассудные требования, а это отразилось и на семинариях. Получился полный развал духовной школы. Допустимо ли сие в Церкви Божией?» Не только «допустимо», а уже было допущено и даже впредь установлено и утверждено. Другой — более знакомый с академической жизнью иерарх — архиепископ Сергий Финляндский прямо говорит, что интересы Церкви в нашей духовной школе оказались забытыми, а единственною целью школы сделалось воспитание детей духовенства для общекарьерной деятельности. «И начальство семинарское, и преподаватели, и наблюдатели, и все наше духовное общество,— говорит архиепископ Сергий,— желают, чтобы семинарии давали воспитанникам своим как можно широкий выход на все поприща жизни, среди которых священство, может быть, наименее желательное и завидное. При таком взгляде на духовную школу готовиться к духовно-учебной службе можно при полном равнодушии к Церкви и даже к вере». Вот ужасное обвинение духовно-ученому сословию, брошенное одним из самых кротких и духовно настроенных святителей наших, который сам был ректором петербургской духовной академии. Далее высокопреосвященный Сергий говорит о студентах, которые оставались в духовных академиях, «несмотря на свое равнодушное и даже прямо враждебное отношение к вере». Не мерзость ли это, не гнуснейшая ли это из мерзостей нашей загноившейся народной жизни? Еще до революции, как оказывается, наше ученое духовенство было переполнено волками в овечьей шкуре. Революция только дала повод некоторым сбросить эти шкуры, маскирующие самый грубый, самый языческий цинизм. К глубокому ущербу веры и благочестия народного, устав академий духовных, предложенный архиепископом Сергием, провалился среди либерального синодского большинства. Позволю себе привести маленький комментарий к этому событию из частного письма ко мне одного выдающегося иерарха: «Вы увидите, как недобросовестно лгали газетные мерзавцы, представляя проект архиепископа Сергия составленным в ущерб науке. Клеветники отлично понимали, что в этом проекте научности гораздо больше, чем в действующем уставе и чем в автономических проектах профессоров. Они отлично понимали, что спор не о научности идет, а о том, быть ли академиям учено-профессиональною школою или со-словно-кастовою, каковою она была доныне, ибо доныне их назначение заключалось в том, чтобы поповичам давать права X класса и выводить их в личные дворяне, а священный сан принимало лишь 10— 12 процентов оканчивающих курс академий». Вот, по моему глубокому убеждению, безусловно верное объяснение духовно-учебного развала и связанного с ним развала Церкви и народной веры. В самом деле, если в духовную академию шли поповичи карьерного типа, если туда шли семинаристы, равнодушные и «даже враждебные» к Церкви (вспомните Добролюбова и Чернышевского), то естественно, что через несколько десятилетий не только иерархи наши оказались равнодушными к вере, но и среди профессоров и преподавателей семинарии появились форменные атеисты. После этого что ж тут удивительного, что добившиеся личного и даже потомственного дворянства кавалеры разных рыцарских орденов в рясах сидят себе на своих уютных местечках да отмалчиваются, видя развал Церкви? О том, как молодежь народная хватает прадедовские иконы и «жгут идолов», о том, как расстреливают древний образ Саввы Вишерского, негодуют бессильно газетные читатели. Святейший Синод же озабочен возможным расширением светской программы семинарий и французскими вокабулами для священства. Опубликовано в сб.: Письма к ближним. СПб., 1906-1916.
Михаил Осипович Меньшиков (1859—1918) — русский мыслитель, публицист и общественный деятель, один из идеологов русского националистического движения. | ||
|