М.О. Меньшиков
Жрецы Ваала

Бунт поповичей продолжается. На этой неделе за беспорядки в Киевской академии уволено 20 человек. Студенты Петербургской академии бастовали 1 мая, присоединившись к ста тысячам рабочих, справлявших революционный праздник. В Смоленске семинаристы, отказавшись от экзаменов, "учинили беспорядки, прекращенные с помощью войск", и пр. С другой стороны, видимо, не прекращается брожение среди радикальных батюшек, под рясами которых бьется "широко прогрессивное" сердце товарищей по освободительному движению. Вятские батюшки на днях прислали священнику Тихвинскому восторженный адрес за его революционные речи в Думе; конец адреса заканчивается провозглашением "свободной церкви в свободном государстве".

Бунт армии заставил бы говорить о себе всю Россию. Уверяю вас, что и бунт церкви высоко многозначителен. Что-то страшное совершилось в умах, сознаниях, инстинктах, если духовенство — ближайший вождь народный — изменяет государству. Духовенство недаром получило имя свое от "духа". Ведь действительно оно носитель духа нации, или, по крайней мере, было таким носителем с незапамятных времен. Духовенство стоит на вершине сознания масс с того дня, как митрополит Михаил вместе с князем Владимиром пошли от Черного моря на север, гоня перед собою черную мглу тогдашнего выродившегося, одичавшего язычества. Тысячу лет существует это удивительное сословие, самое древнее после народа, древнее империи, древнее царства, древнее самого имени России. Тысячу лет, со времен жрецов Перуна, от которых батюшки наши приняли отеческую власть над народом, со времен, когда звон к обедне смешивался с вечевым набатом, со времен равноапостольных князей и княгинь эти "долгогривые" отцы в сияющих ризах выступали перед народом в самые важные минуты жизни. Они являлись как послы божественной, неизреченной власти, как рукоположенные, осененные таинственной благодатью апостолы Сына Божия, который когда-то был послан на землю объявить вечную волю Господа.

Можно спорить сколько угодно с христианской легендой, но нельзя спорить с тем, что этой легенде народ верил, что в эту легенду он вложил, как в некое кредитное учреждение, огромный многовековой капитал своего сердца, своей совести. Как хотите, банкротство подобного учреждения не может быть сочтено иначе, как катастрофой духа. Пусть вне церкви растет и ширится древо жизни, но роковое "древо познания добра и зла" — это и есть сама церковь. Всегда учительная, проповедующая, открывающая глаза, церковь влекла к божественному: "поступайте так-то и будете как боги". Как сатана, основавший первую лже-церковь, общество неверных, так, по легенде христианской, Сын Божий основал истинную церковь, общество верных, и эта церковь — с вождями ее, священниками, ведет нескончаемую борьбу с дьяволом, отцом лжи. Такова роль духовенства. Народ всегда был тем, что он есть — существом, младенчески доверчивым. Но младенческая доверчивость не есть безумие. Это благородство, не подозревающее возможности неправды. Если бы религиозная легенда была сплошным вымыслом, народ не принял бы ее. Что-то глубокое, как сама жизнь, слышалось народу в символах и иероглифах церкви, чувствовалось, что если бы это было ложью, ее не сочли бы священной бесчисленные поколения вдохновенных и просвещенных пастырей. Внутри художественного сосуда, украшенного мифологическими барельефами, народ провидел независимую от мифов драгоценную эссенцию. В церкви он слышал учение о мире, жизни, законе, нравствен ной красоте, высокое учение о долге, бессмертии, о вечном назначении человека, обо всем хорошем, что кажется бедному человеку благословенным и прекрасным. Тысячу лет держался сосуд церкви. И вот от страшных толчков времени он треснул. Драгоценная влага иссякает с поразительной быстротой на глазах наших. Я пишу об этом с глубокой скорбью, как человек, когда-то веровавший, помнящий чудеса веры. Но я не знаю, не могу себе представить, что же будет дальше.

Есть ли возможность остановить исчезновение веры? Едва ли. Дух дышит, где хочет. Может быть, ему угодно теперь дышать в совсем иных созданиях своих, в области точного знания, в области новой веры, согласованной с опытом не древней, а теперешней жизни. Не надо забывать, что в одно столетие мир пережил больше умственных перемен, чем в предыдущее тысячелетие. Под влиянием чудесных открытий, вторжением гигантских сил, перестроивших социальный склад, изменился самый образ жизни — первоисточник веры. Непременно должна была измениться и религия общества. Если бы речь шла только об изменении веры, я лично ничего не имел бы против этого. Какой бы формы ни был новый сосуд совести, не все ли равно? Лишь бы он был прочным вместилищем вечных заветов, лишь бы дышал от него аромат поэзии, божественного восхищения, того состояния духа, что как в "Фаусте": «Мгновенье, остановись! Прекрасно ты»!"

Я лично считал бы не упадком, а подъемом веры, если бы, как было в древности, нынешняя вера совпадала со знанием, ибо по существу вера и знание одно и то же. Психологически уверенность не нуждается в доказательствах, но не боится их; иногда она довольствуется нелепыми доводами, тогда как разумные кажутся ничтожными. В алхимии сердца есть какие-то секретные процессы, дающие жизненный эликсир, химикам пока недоступный. Но я глубоко верю, что истинное знание религиозно, что, поскольку оно истинно, оно и есть религия. Математика, физика, познание живой природы есть мудрость, которая заслуживала бы презрения, если бы не была вещью священной, как сама вера. "Законы природы суть мысли Бога", — сказал Дэви, и это чувство настоящего ученого благородно, как чувство пророческое. В разложении древней церковности нашей и церковной легенды меня огорчает крушение отнюдь не декорации, а самой сцены. Я не вижу нового вдохновения на месте старого, я не слышу апостольских голосов. Только в учении гр. Л.Н. Толстого мне почуялось нечто святое — тот же вечный дух, но в новых его пространствах, в новых согласованиях. В бунтарском же движении молодого духовенства, в нескончаемой болтовне семинарской нео-схоластики, в радикальных потугах помирить христианство с анархией, Св. Крест с бомбой, я искренно ничего не чувствую, кроме "власти тьмы". Сколько вы ни подмешивайте розового масла к пролитой крови человеческой, она остается ужасом, противным Богу. Сколько ни натаскивайте в прокламации текстов из христианской литературы, от вашего восстания разит злобой, жадностью, низостью, завистью, теми запахами, что свидетельствуют о "трупном разложении" духа.

6 мая 1907

Михаил Осипович Меньшиков (1859-1918) — русский мыслитель, публицист и общественный деятель, один из идеологов русского националистического движения.