| ||
|
21 ноября, 1909 Ужасный вопрос о пьянстве опять поставлен в Государственном Совете и опять, конечно, отложен. Тысячу раз говорили о пьянстве и, очевидно, будут говорить о нем еще сто тысяч раз, причем в ответ на лицемерный лозунг: «Надо уменьшить пьянство» жизнь отвечает страшным его увеличением. За последние десять лет население России едва ли увеличилось на 20 % (вспомните голодные годы, войну, революцию, холеру и пр.), между тем доход от употребления вина увеличился на 133 %! Население государства ежедневно пропивает два миллиона рублей, т.е. стоимость одного университета. Телеграфным агентствам, как я слышал, дано внушение не сообщать печати слишком мрачных сведений из провинции, и поэтому можно иногда подумать, что внутри России, как в центре Африки, стоит тишь да гладь. Но достаточно в любом месте России заглянуть в деревню, достаточно поговорить с приезжими из разных углов провинции или почитать их письма, чтобы убедиться, что народ в опасности. Не один, а целый ряд процессов гнойного разложения идет в деревне, но самый острый, конечно, пьянство. Именно пьянством объясняется три четверти преступлений, воровства, поджогов, увечий и убийств. Именно спирт инспирирует анархию нашу, и в самом сердце ее — казенный яд под государственным гербом. Спиртом подогрета, спиртом подожжена «аграрная революция», т.е. насильственное изгнание из одичавших деревень остатков помещичьей культуры. По свидетельству профессора Сикорского, спившийся народ наш местами впадает в алкогольное вырождение. Образуется как бы новая полусумасшедшая порода людей преступного склада, у которых характер лишен уравновешенности и культурной сдержки, а ум угнетен отравой. Россия наводнена полусумасшедшей армией босяков и хулиганов, и трезвые элементы народа, редеющие в общем пожаре пьянства, едва отбиваются от пропившейся братии. Ученые открывают в области спиртного наркоза ужасные последствия. Не говоря о физиологическом погроме, который спирт вносит в нервную систему, в мозг, желудок, печень, сердце и пр., этот казенный яд отравляет далекие поколения. Дочери пьяниц теряют способность быть матерями, так как уже не могут кормить грудью. Стало быть, пьянство грызет не только двор мужика и его достаток, оно грызет его тело и его душу, оно замучивает тысячелетнее племя, подсекая корни расы, ее здоровье и плодовитость. Все это и многое другое повторялось тысячу раз за эти двадцать лет; я лично исписал о пьянстве, вероятно, на целый том бумаги. Помню основание в Петербурге первого Общества Трезвости, в числе учредителей которого я состоял. Помню открытие чайных Общества трезвости, и сколько на них возлагалось надежд. Но против движения трезвости всегда выступали казенные ведомства, заинтересованные в питейном налоге. Более глубокого лицемерия я не встречал в своей жизни, как в этом проклятом вопросе. С одной стороны, обществам трезвости выражали сочувствие и самые горячие пожелания, с другой хлопотали о расширении продажи вина. Посылали освящать чайные отца Иоанна Кронштадтского и вырабатывали казенную монополию. Основывали полуказенную комиссию для борьбы с пьянством, попечительства о народной трезвости, народные дома, читальни, и одновременно строили грандиознейшую в мире казенную организацию продажи вина. Казенная монополия одно время привлекала к себе больше правительственного внимания, чем армия и флот. У солдат не было казарм и стрельбищ, но не жалели десятков и сотен миллионов, чтобы отстроить колоссальные винные склады и собрать армию чиновников и продавцов вина. Правительство делало вид, что вводит Готеборгскую систему, сильно уменьшившую пьянство в Швеции, а на деле вышло, что под сетью казенных лавок раскинулась втрое более густая сеть подпольных шинков. Алкогольная комиссия при Обществе охранения народного здравия перевалила во второе десятилетие своих трудов, исписала горы бумаги, абсолютно никому не нужные, и кончилось тем, что не далее, как этим летом, понадобилось послать чиновника в Америку, чтобы посмотреть, как там борются с пьянством. О, господа бюрократы! Весь секрет американской, шведской и всякой другой борьбы в том, чтобы хотеть бороться, искренно хотеть, а не с тем казенным лицемерием, как это делается у нас. В том-то и ужас этого горького вопроса, что ни правительство, ни общество на самом деле не хотят уменьшения пьянства, а хотят чего-то противоположного, связанного с продажей водки. Хотят большого государственного дохода, которого добыть иным, менее варварским путем не умеют, и получают этот доход. Ни здоровье народное, ни будущность расы на самом деле не слишком озабочивают наш командующий класс: «на наш век хватит». Из старого, крайне двоедушного режима лицемерие в деле трезвости целиком перевалило в новый режим. В обеих палатах парламента произнесено уже огромное количество хороших слов по поводу борьбы с пьянством, но борьбы никакой нет, нет ни тени борьбы, а в самой действительности продолжается государственная борьба с трезвостью. Пожалуйста, не придавайте значения ни парламентским комиссиям, будто бы желающим ограничить пьянство, ни речам представителей ведомств, будто бы идущим навстречу этому желанию. Все это известный обряд, все это фиговые листы, которыми прикрывают то, с чем не хотят расстаться. Все до сих пор принимавшиеся меры, вроде попечительств о народной трезвости, обществ трезвости, изданий антиалкогольных брошюр и пр.— все это способы сохранить приличие, спрятать язву, припудрить ее так, чтобы не била в глаза. Я не считаю врагами отечества ни покойного Каткова, по мысли которого введена казенная монополия, ни Вышнеградского, ни граф Витте, ни теперешних членов парламента, ограждающих невинность народную с соблюдением капитала. Они не враги отечества, но слабые в государственно смысле люди. Слабость власти есть неспособность ее достигать своих целей. Если винной монополией хотели отрезвить народ, то оцените же полярно диаметральный результат! В отдельности и все перечисленные господа могли быть сильными людьми, но как только они принимали то или иное государственное решение, в тот же момент вступало в действие колдовство бессилия. Называю колдовством какую-то таинственную причину, по которой, что бы не предпринимал наш правящий класс, почти все приносит обратные плоды. При императоре Александре III мы усиливали армию, довели ее свыше миллиона в мирное время, и в результате — крах. Начали быстро усиливать флот, и в результате — крах. Изо всех сил старались поднимать школу, и в результате — крах. Пеклись о духовенстве, как никогда, и в результате крах. Переберите разные другие реформы, начиная с великой «освободительной» реформы» 61-го года: разве о теперешней анархии думал Александр II, призывая Божие благословение на свободный труд народа? Но из всех противоположных результатов деятельности слабой власти, пожалуй, самый эффектный — разгар народного пьянства. «Хотели» будто бы отрезвить народ, а вместо того довели его до алкогольного вырождения, совершенно того же, какое заставляет вымирать отравляемые спиртом сибирские племена! В чем секрет этого зловещего неудачничества современной власти? Я думаю, он — в неискренности, и только. Говорят: «хотим» того-то и того-то, а на самом деле не хотят, или не слишком хотят. Монархи наши, несомненно, желали России только блага, но осуществители монаршей волы не всегда заражены тем же желанием и очень редко заражены им в сильной степени. Усиливали армию, но одновременно обессиливали ее — расстройством офицерского корпуса, недостатком надзора, недостатком ассигнований, запоздалостью перевооружения и пр., и пр. Количество поднималось, качество понижалось, и в результате — слабость. Усиливали флот и одновременно разгоняли его личный состав, отдавали важнейшие секреты инородцам, наводняли команду революционерами, парализовали боевой дух отсутствием практики, и в результате — слабость. Переберите все начинания точно завороженной власти. Она напоминает работу Пенелопы. То, что вяжется днем, распускается в потемках, в тех потемках чиновничьего равнодушия, где высшая воля сводится к нулю. Дошли до такой (отменяемой теперь) странности, что одному и тому же ведомству финансов вручили заботу и о распространении продажи питей, и о сокращении пьянства. Орган правительства «Россия» цинически утверждает, что пьянство — клевета на Россию, что Россия — самая трезвая страна на свете, ибо в ней потребляется на душу вдвое меньше, чем в Швеции, слишком втрое меньше, чем в Австрии, Англии и Германии, слишком вчетверо меньше, чем в Дании, Италии и Швейцарии, в пять раз меньше, чем в Бельгии, и в семь раз меньше, чем во Франции. «Оказывается, таким образом, что не только пьют в России очень немного, но даже это малое потребление преимущественно совершается в городах, а не в деревнях». В подтверждение того, что в России пьют очень немного, казенный публицист приводит еще более убедительную таблицу, из которой видно, что русская «душа» пропивает в год всего лишь 6 рублей 85 копеек, тогда как немецкая — 26 рублей, английская — 32 рубля, французская — 34 рубля. Из этих цифр делается победоносный вывод, что мы и тут отстали от просвещенного Запада и что не о сокращении пьянства нужно хлопотать, а об упорядочении его. Чиновники правительства видят цифры, но не видят жизни. Статистика, приводимая «Россией», взята так, чтобы не осветить вопрос, а затемнить его. Сравнивая трезвость народов, стоящих на крайне различных степенях культуры и богатства, нельзя брать голые цифры потребления или расхода. Это грубо безграмотная ошибка. Если француз в двадцать раз богаче русского и если он в пять раз больше расходует на вино, то на самом деле он тратит вчетверо меньше русского. Для того чтобы сравнить душевое потребление, нужно знать, что пьют оба народа и как. Во Франции потребление виноградного вина, как в Германии — пива, более или менее равномерно. Эти напитки с малым процентом алкоголя почти безвредны и пьются почти как квас. Действие разведенного спирта и сконцентрированного крайне различное, как действие уксуса и уксусной эссенции. На том основании, что вы безопасно расходуете в виде уксуса, скажем, две унции уксусной эссенции в год, орган правительства станет доказывать, что какая-нибудь ложка уксусной эссенции, потребляемая при самоубийстве горничными и кухарками, совершенно безвредна, и никаких самоубийств нет, и все это клевета на русский народ. Казенный 40-градусный спирт слишком крепок и, безусловно, ядовит, так что в меньшем количестве он производит неизмеримо более опустошительное действие, нежели слабоалкогольные напитки Запада. А этого-то, самого существенного обстоятельства наши казенные перья учесть и не хотят. Они не хотят учесть заведомый факт, что не все «души» в России пьянствуют, что из общего населения в 150 млн нужно выбросить около трети инородцев, которым религиозный закон или обычай не разрешают пьянства. Стало быть, на пьянствующую душу приходится гораздо больше спирта, чем вычислила «Россия». Наконец, не безумно ли по существу вещей вести статистику порока на единицу населения? Это все равно, что вести статистику чумы или холеры. Много или мало приходится погибших на общее число населения, драма в том, что они гибнут. Если казенные статистики не видят гибели народной от пьянства, то это потому только, что они бумажные люди, с бумажным зрением, с бумажным сердцем. Люди живые, вроде Достоевского, уже лет тридцать назад видели, что «загноился народ от пьянства». Видел это и Тургенев, и Глеб Успенский, да и все великие наблюдатели народа. Правительство наше занималось чтением бумаг, и ловко подтасованная статистика успокаивала его совесть. Во вчерашних прениях Государственного Совета мне показались искренними только три оратора: господа Стишинский, Саблер и Максим Ковалевский. Господин Саблер верно определил существующую систему борьбы с пьянством как «покушение с негодными средствами; я не согласен только с предположением, будто тут много могут сделать «городские и земские общественные силы, частные и церковные общества». Они на самом деле могут сделать очень мало, до смешного мало! Все эти ссылки на «общественные силы», на «влияние духовенства» и т.п. есть обычное признание правительства своей неспособности действовать и спихивание груза на чужие плечи. Как духовенство, так и общественные классы, близкие к народу, сами заражены пьянством: — как этого не видеть? Попадаются трезвые батюшки и учителя, но что же они могут сделать своими сентенциями против подавляющего соблазна кабаков? Математически рассуждая, океан можно вычерпать кофейной ложкой, но, говоря серьезно, допустима ли мысль бороться с самым страшным злом эпохи — словесной проповедью? Даже во времена пророческие этот метод не имел успеха. Впрочем, как ни дешев и ни легок этот метод, правительство до сих пор не надумало обратиться к нему. «Чего легче ввести пропаганду трезвости в курс народной школы, а слыхали ли мы о чем-нибудь подобном?» — спрашивает господин Ковалевский. При всем моем уважении к некоторым отдельным лицам власти, мне кажется, «соединенное правительство» (новый термин) не слишком хочет того, о чем говорит. Чуть заговорят о пьянстве, защитники теперешнего порядка выдвигают бесконечную трудность борьбы с этим пороком. Удивительные люди. Еще не пробовали бороться, а уже говорят о бесконечной трудности. Ведь до сих пор борьба ведется не с пьянством, а с трезвостью народной; попробуйте прекратить эту борьбу, и вы сделаете великое дело. Попробуйте отнять могущество государства от организации питейных домов — и пьянство сократится, может быть, с той же быстротой, с какой вспухло, т.е. в десять лет на 133 %. Попробуйте отойти от этого народного порока, не обслуживать его, не спешить с удовлетворением больной потребности. Скажут: не будет казенной продажи, вернется частная — и выкурка, и продажа. Опять народ будет пить плохо очищенную, разбавленную водой водку. Ну что ж, отвечу я: разбавленная водка была далеко не так ядовита, как нынешняя «казенная слеза». Нет сомнений, что, отойди правительство от кабака, последний будет захвачен хищниками народными, но выгода будет та, что руки правительства действительно будут развязаны для борьбы с пьянством. Теперь повелительные мотивы заставляют распространять порок, тогда, может быть, действительно явится желание сокращать его. «Не употребление водки вредно, а злоупотребление» — кричат господа чиновники, прикосновенные к казенной слезе. Наблюдатели пьянства, ученые исследователи спирта говорят иное: всякое употребление этого яда есть злоупотребление им. Но допустим, что некоторая примесь алкоголя, как в легком пиве, не дает пьянства. Спрашивается, что же делает правительство, чтобы перевести потребление напитков на безвредный путь? Ничего. Ровно ничего. Абсолютно ничего в продолжение целых десятилетий и, напротив, употреблены громадные средства к тому, чтобы укрепить привычку к крепкому сорокаградусному спирту. Что же тут рассуждать о пьянстве, говорить умные речи, составлять будто бы выработанные проекты? Этим невинным делом можно заниматься до второго пришествия, которое ликвидирует вместе с грехами мира и самый мир. Ранее этого срока едва ли окончит свои труды алкогольная комиссия при Обществе охранения народного здравия. Ранее этого, пожалуй, не справятся и те комиссии, которые вырабатывают обещанный полутрезвый законопроект. Опубликовано в сб.: Письма к ближним. СПб., 1906-1916.
Михаил Осипович Меньшиков (1859—1918) — русский мыслитель, публицист и общественный деятель, один из идеологов русского националистического движения. | ||
|