| ||
|
31 мая 1913 В зеленые дни мая, под песни жаворонков, открылось новое общество с трогательным названием «Всероссийское попечительство об охране материнства и младенчества». Августейшая Покровительница общества Государыня Императрица Александра Федоровна в телеграмме на имя К.А. Раухфуса выражает твердую надежду, что «просвещенные земские и городские общественные деятели и широкие слои народа сердечно отзовутся на призыв Государя Императора и что все, кому дорого будущее России, в искреннем сочувствии к предпринимаемой Нами борьбе с детской смертностью дружно объединят свои усилия с трудами деятелей попечительства для обеспечения родине здорового и сильного населения». Можно ли иначе, как с сердечным сочувствием отнестись к святой и великой задаче нового попечительства? Можно ли не призвать на нее все земные и небесные благословения? Но я не без тайной грусти вспоминаю, что более десяти лет тому назад, при моем участии, покойным профессором Н.П. Гундобиным и в числе учредителей тем же К.А. Раухфусом было основано совершенно такое же по идее общество, именно «Всероссийское общество борьбы с детской смертностью». На громкий призыв в печати русское общество тогда откликнулось, по-видимому, очень горячо. Записалось сразу около тысячи членов, явились кое-какие пожертвования, но... произошла катастрофа. Грянула нежеланная и неожиданная война, неслыханный позор которой затмил все мирные и культурные наши интересы. За войной поднялся бунт народный и инородческий, за бунтом — тяжкая реформа государственного строя. Все это отвлекло внимание общества народного одичания: народного пьянства, нищеты, упадка веры, развития заразных болезней и т.п. В ряду многих язв, угрожающих самой расе нашей, особенно зияет страшная и постыдная детская смертность. Всероссийское общество борьбы с детской смертностью, к глубокому сожалению, не принесло заметной пользы. Оно еще существует, хотя, признаться, с учреждением названного попечительства я не вижу цели для его отдельного существования. Всю доступную нашему обществу, по скромным его средствам, пользу оно приносило: устраивало ясли, раздачу молока, вело пропаганду рационального ухода за детьми и т.п. Но, может быть, самым серьезным и исторически значительным делом общества явилось то, что оно первое в России еще 10 лет назад поставило на очередь борьбу с детской смертностью и не давало в течение тяжких бурь этого десятилетия погаснуть этой великой идее. Через 10 лет после государственной катастрофы Россия как будто оправляется, возвращается на путь мирной работы и, вместе с тем, сохраненная искорка борьбы за жизнь детей разгорается в яркий пламень. Задача частная, благотворительная становится теперь, по-видимому, государственной. Уже не жалкие сотни и тысячи рублей, а целые миллионы привлекаются к борьбе с детской смертностью. Как Высочайший указ от 31 мая 1913 года, так и теперешняя телеграмма Государыни Императрицы К.А. Раухфусу доказывают, что борьба с детской смертностью предпринимается весьма широкая. Будет ли она иметь желанный успех — об этом я не позволю себе никаких пророчеств. Искра разгорается в кислороде и гаснет в азоте. Все дело будет зависеть от отзывчивости русского общества и здравого смысла народного. Тут возможны и приятные неожиданности, и печальные разочарования... Как один из первых возбудителей необходимости борьбы с детской смертностью, глубоко сочувствуя задачам попечительства, я разрешу себе высказать некоторые опасения и пожелания, вынесенные из опыта. Самое серьезное опасение то, как бы новое общество вместо живой практической деятельности не склонилось невольно на путь благотворительного академизма. Сошлюсь на родственные новому попечительству общества — охранения народного здравия, физического развития, борьбы с пьянством и т.п. Заполучив откуда-нибудь крупные средства, наши благотворители обыкновенно не спешат бежать на театр войны с народным горем. Сначала они задаются целью укрепить себя, собрать средства, сведения, справки, статистические цифры и пр., и пр. Иногда покупается земля в Петербурге, где земля ценится на вес золота, строится дорогой институт, набирается штат будто бы ученых исследователей, собирается комиссия, работающая десятки лет, издающая никем не читаемые и никому не нужные «труды». Чтобы что-нибудь делать, затеваются какие-нибудь курсы, читаются лекции, печатаются отчеты и до-клады. Вначале чистая и ясная задача общества обрастает целою чащей привходящих мнений, соображений и интересов. На капитал общества отлагается груз многочисленных окладов и содержаний. Являются сомнительной важности учреждения, где служащих больше, нежели клиентов, и вся деятельность понемногу приобретает характер казенной канцелярщины. Долгие годы и десятилетия все что-то «изучают» (вспомните комиссию господина Нижегородцева), все собирают данные, все доказывают «вред» (например, пьянства) и вначале свежее и казавшееся энергичным общество постепенно превращается в сборище канцелярских Сизифов и Данаид. Я искренне не желаю попечительству об охране материнства и младенчества пойти по этому мертвому пути. Мне кажется, никаких ученых институтов и сложных учреждений тут не нужно. Вопрос очень ясен, он давно изучен и за границей (особенно во Франции), и у нас. Остается беречь каждую копейку для живого дела, т.е. для непосредственной охраны материнства и младенчества. Вопрос ясен, но это не значит, что он очень прост: и матерей, и младенцев придется охранять не только от невежества и нищеты, но и от глубокого варварства нашего простонародного быта, от цинического упадка нравов, от потери религиозной совести, от забвения государством своего законодательного и судебного долга. Для иллюстрации напомню читателям два петербургских события, произошедших почти одновременно с открытием попечительства об охране материнства и младенчества. Недалеко под Петербургом, в Колпине, у одного рабочего бесследно исчезло трое детей: мальчик 13 лет и две девочки, 5 и 8 лет. Затем случайно прохожими в лесу были найдены трупы всех троих детей. Мальчик лежал с изуродованным лицом и проломленной в нескольких местах головой. Рядом с ним лежали трупы девочек, тоже сильно изуродованных. По медицинскому освидетельствованию, девочки вначале подверглись растлению и затем были задушены. Убийц, по-видимому, было несколько. Вот какое отношение к детям возможно не в сибирской тайге и не в трущобах Алтая или Кавказа, а у самого окна в Европу, у очага нашей цивилизации. Не только младенчество, но и детство не ограждено у нас от зверских покушений той многочисленной и растущей части общества, которая в нравственном отношении ниже пещерных людей (ибо если бы дикари каменного века так расправлялись с детьми, как колпинские хулиганы, то род человеческий давно вымер бы). В подобных случаях вина, мне кажется, ложится на слабую государственность, неспособную справиться с врагами общества и истребить их, как хищных зверей. Как гибнут беспомощные младенцы в Петербурге, показывает другой случай. На днях судилась в с-петербургском окружном суде горничная Лодичева. В одной аристократической семье горничная Федотова забеременела. Лодичева рекомендовала своей подруге повитуху, которая может устроить выкидыш. Повитуха устроила это на барской кухне, но ребенок, выкинутый на девятом месяце беременности, начал кричать. Боясь, видите ли, чтобы криков ребенка не услыхали господа, Лодичева, находившаяся тут же, положила малютку под водопроводный кран. Под струею холодной воды, падавшей прямо в лицо, ребенок задохнулся. Тогда, затопив печку, Лодичева сунула его в огонь. На суде подсудимую защищал еврей, присяжный поверенный Финкельштейн, со всею убедительностью еврейской совести. Присяжные заседатели Лодичеву оправдали. Итак, вот при каких моральных условиях мы живем. В столице христианской империи государственный суд говорит девице, замыслившей изгнание чужого плода, задушившей и сжегшей чужого ребенка: «Вы не виновны». Не было сказано: «Поступайте и впредь так же», но одичавшее простонародье, сбросившее с себя страх Божий, отлично понимает отсутствие и земной угрозы. «Вы не виновны» значит на языке простонародья «все позволено». Говорю «все», ибо после убийства младенца есть ли какая-нибудь нравственная низость, пред которой остановилась бы оправданная убийца? Как видите, в охране младенчества и материнства попечительство сталкивается с поражающим развратом, с безбожием, с бессовестностью целого слоя матерей, с сердечным их отупением, а также с параличом государственной власти, как она выражена в приговоре присяжных. Заведомое преступление, вполне сознательное, методически проделываемое, встречает не отпор общества, а оправдание, т.е. высочайшую санкцию государственности. Ясно, что задача попечительства не так-то проста. В обоих случаях: и в колпинском, и в петербургском, если бы государство своевременно сделало свое дело, т.е. переловило бы хулиганов и навело бы террор на развратниц, истребляющих детей, не родившихся и едва родившихся, может быть, несчастные дети не были бы замучены и попечительству нечего было бы «охранять». Я, откровенно говоря, не знаю, как станет охранять попечительство дальнейшие жертвы хулиганского зверства и разврата. Иначе, как через сильную государственную власть, общий наш орган в борьбе за жизнь, невозможно справиться ни с двуногими зверьми, ни с озверевшей материнской совестью. Если государство в борьбе с преступлениями скажет «пас» и положит карты, то никакие благотворительные общества, никакие попечительства не в состоянии будут принести населению ни малейшей ощутимой пользы. Еще десять лет назад, когда я вел пропаганду борьбы с детской смертностью, мною были приведены на страницах «Нового Времени» примеры ужасающей жестокости многих крестьянских матерей. Очень многие не кормят грудью ребенка потому только, что это «хлопотно», а затыкают ему рот гнилою соской. Многие матери оставляют младенцев одних, без присмотра, причем их пожирают насекомые, личинки насекомых, черви, а иногда и свиньи. Засвидетельствовано, что многие крестьянские малютки умирают от голода: матери просто не дают им ни есть, ни пить. Вполне удостоверено, что самый ужасный бич младенцев — летний понос, когда их «смывает» иногда поголовно, происходит от грязной и загнившей соски, набитой жеваным хлебом или кашей. Будем говорить откровенно: вовсе не нищета и не невежество деревенских баб служат главными причинами детской смертности, а понижение материнского инстинкта, очевидно, в связи с общим упадком веры и идеализма среди одичавших классов. Возьмите татар и евреев: женщины из их простонародья не богаче и не образованнее русских баб, но у одних закон (магометанский), у других обычай обязывает кормить детей грудью, и смертность детей у них несравненно меньше, чем у русских. Здесь попечительству придется исправлять то, что упущено духовенством и православной церковью. Слыханное ли у нас дело, чтобы сельский священник когда-нибудь спросил бабу, как она кормит ребенка? И не лишает ли его своей груди? А между тем, преступная небрежность матери в исполнении этого второго (после рождения) долга относительно ребенка стоит жизни миллионам грудных младенцев. Мать является очагом жизни и естественною цитаделью ребенка, но тут попечительству придется столкнуться с жестокими бытовыми явлениями, против которых оно едва ли что-нибудь будет в состоянии поделать без помощи государства и церкви. Например, такой нередкий случай: женщина — нежная мать, но она до крайности истощена работой и голодом, и молока у нее нет. Другая изнурена непрерывным деторождением, третья — побоями мужа, принимающими характер варварских истязаний, четвертая страдает сифилисом, полученным от мужа, пятая — как дочь пьяницы — навсегда потеряла молоко и, если бы даже хотела, не могла бы кормить ребенка. В XX веке, веке чудес, человеческий материал оказывается перепорченным затяжными пороками и их последствиями — болезнями. Мало толку отстаивать от смерти хилых, еле дышащих младенчиков, иногда зараженных и измученных еще в утробе матери. Придется тщательно рассмотреть, что такое сама производительница рода человеческого, крестьянская жена. Может ли она, стоя вне заботливой культуры, быть матерью здоровых людей. Волей-неволей попечительству придется иметь дело с обычаями и предрассудками людей и влиять на законы относительно союза брачного. Баба до сих пор крепостная раба у мужиков, положение ее немногим выше, нежели домашнего животного. Когда-то трезвая и чистая от зараз, деревенская женщина во многих случаях поражена пьянством и последствиями часто не своего разврата. Когда-то знавшая только бабью, сравнительно легкую работу, деревенская женщина уже во многих местах работает за мужика, надрывая силы, и, кроме чернорабочего труда, несет еще фабричный. Из всего этого видно, до какой степени трудны и сложны задачи нового попечительства. Охрана материнства и младенчества почти то же, что охрана человечества вообще. Задача непосильная ни для ослабевшей государственности, ни для ослабевшей церкви. Стать земным промыслом для матерей и младенцев — легко сказать! Но именно ввиду крайней трудности на помощь попечительству должны прийти все живые общественные силы. Всего никогда и ни в чем не сделаешь, однако искренний идеализм может сделать многое. Но даже и небольшой успех в иных человеколюбивых предприятиях обязывает к напряженным усилиям. Если вы спасаете людей горящих или утопающих, то невозможность всех спасти или многих не освобождает от попыток спасти хоть некоторых. Исполним свой долг и предоставим следующим поколениям исполнить свой долг. Насколько я могу судить, деятельность нового попечительства всего производительнее могла бы развиться в двух направлениях. Вниз, по направлению к народу, эта деятельность должна выразиться в ежедневной и практической борьбе с очевидными, бросающимися в глаза причинами детской смертности. Тут нужно не схоластическое «изучение», не метафизика вопроса, по существу, бесконечная, а простая работа: устройство яслей, приготовление сосок, заведение молочных ферм, инструкторство по уходу за детьми, распространение дешевых брошюр, устройство больниц и амбулаторий и т.п. По направлению вверх деятельность попечительства должна состоять в том, чтобы непрестанно тревожить сознание государственности и церкви и побуждать их к подъему деятельности, без которых частные усилия явятся всегда ничтожными. Необходимо, чтобы на страже жизни, на страже материнства и младенчества, кроме случайного благотворителя, стал законодатель, судья и духовный пастырь. Недостаточно того, чтобы предпринятый подвиг был великим лишь в теории, на бумаге. Деловое величие всех предприятий, объемлющих здоровье и счастье народное, неосуществимо вне союза с деятельною государственностью и живою церковью. Опубликовано в сб.: Письма к ближним. СПб., 1906-1916.
Михаил Осипович Меньшиков (1859—1918) — русский мыслитель, публицист и общественный деятель, один из идеологов русского националистического движения. | ||
|