| ||
|
15 октября, 1915 На редкость богатый материал для уголовного романа дает только что окончившийся в окружном суде процесс вдовы капитана 1-го ранга Ломен и священника, тоже вдовствующего, Русакова. Оба присуждены к позорному тюремному заключению с лишением прав, и приговор этот будет встречен в обществе, конечно, с чувством глубочайшего удовлетворения. Чересчур уж много в последнее время развелось у нас подозрительного святошества и ханжества, чересчур густо, как микробы в питательном бульоне, развелись колонии сомнительных праведников, пророков, проповедников и проповедниц, лже-чудотворцев и лже-целителей, и зараза эта, когда-то гнездившаяся в низах народных или в темном царстве старозаветного купечества, перебралась значительно выше и захлестывает даже аристократические верхи. Давно пора было навести объектив судебного исследования на эту глубоко вредную и больную область. Пора вывести наружу хотя бы тех немногих хищников и паразитов, которые случайно раскрывают скользкую и не всегда уловимую суть своей деятельности. В последние годы около дел благотворения шлепнулось в грязь не одно громкое имя — стоит назвать союз братьев милосердия одной княгини, ольгинский союз одной генеральши, похождения одного князя Рюриковича и пр. К сожалению, несколько потерпела в своей репутации даже архилиберальная наша интеллигенция, одно из светил которой — знаменитый доктор Губерт — попался в чудовищном мошенничестве с «Каплей молока». И заметьте, какие все красивые титулы, какие пышные девизы выбирают господа великосветские и интеллигентные паразиты. Основанный Варварой Ломен союз назывался ни более, ни менее как «Всероссийский союз евангельского благотворения». Надо знать, что фамилия Ломен — очень громкая во флоте. Недавно скончавшийся адмирал Ломен занимал исключительно высокое положение при Дворе. Такая фамилия открывает все общественные двери. Немудрено, как на суде выяснилось, что союз Варвары Ломен пользовался покровительством у высшего духовенства, правительственных лиц и даже некоторых коронованных особ. Конечно, столь почетным лицам, как покойный Столыпин, или митрополит Владимир, или ее величество королева греческая, не могло и в голову придти, что под громким лозунгом «евангельского благотворения» кроется просто-напросто шайка из двух мошенников, желающих набить себе карманы на простодушии и мягкосердечии русской суеверной публики. О сближении еще не старой вдовы флотского капитана и молодого священника судебный отчет говорит довольно глухо: «Он поступил в число студентов Петроградской духовной академии и в это время, нуждаясь в заработке, сошелся с г-жой Ломен, которая быстро превратила скромного сельского священника в председателя всероссийского союза благотворения». В ход были пущены самые чувствительные струны того времени. После смуты, когда революционерами были перебиты тысячи полицейских чинов, чиновников и частных лиц, остались дети-сироты, которым государство и общество обязаны были помочь. Мысль эта, само собою, подкупила и полицию, и министерство внутренних дел, и широкие слои публики. Варвара Ломен устроила приют и школу, которые впоследствии оказались ширмами для совершенно другого рода деятельности. В приюте дети часто «сидели без обеда и даже без хлеба, в нетопленных помещениях», в то время г-жа Ломен «устраивала у себя многолюдные обеды и празднества». Жалование служащим или совершенно не уплачивалось, или уплачивалось со скандалами, хотя средства у г-жи Ломен были: «В приют пожертвований поступало много. Давали благодетели и деньгами, и вещами, и провизией. Купцы свои пожертвования привозили возами». Г-жа Ломен носила благочестивую полумонашескую одежду, священник Русаков — свою иерейскую рясу, что не мешало ему ухаживать за девушками-подростками в приюте и вести себя с ними очень «некорректно». Казалось бы, не жизнь, а масленица для вдовых друзей. На приют и школу тратили в год около 9 тысяч рублей, а сбор простирался до 40 тысяч рублей, стало быть, 31 тысяча рублей куда-то исчезала бесследно. Но тихая помещичья жизнь, по-видимому, была не совсем во вкусе подсудимых. Им хотелось более широкой, хотя бы и драматической деятельности, и вот избираются два новых источника дохода или даже целых три. На манер знаменитой еврейской Ольги Штейн Варвара Ломен приглашает десятки артельщиков на службу, берет у них залоги по несколько сот рублей и не возвращает их. Способ весьма рискованный, стоивший карьеры и Ольге Штейн, и Варваре Ломен. Другой способ спокойнее: изобретаются своего рода ордена в виде звезд золотых, серебряных и бронзовых и продаются московским купцам за более или менее крупную сумму. Но это тоже было, наконец, замечено начальством и повлекло к неприятностям. Рекордом предприимчивости был третий способ, хотя и не оригинальный. Изобретается чудотворная икона и целая серия чудес с ней. Какими путями — неизвестно, но г-же Ломен удалось выпустить с разрешения петроградского духовного цензурного комитета брошюру под названием «Явление иконы Казанской Божьей Матери в имении Мариновка, Царскосельского уезда, Соснинской волости». В брошюре подробно описываются вещие сны самой г-жи Ломен, случаи спасения являвшимся во снах к Ломен старцем Зосимой старца Кузьмы Фишина, смерть этого старца и его пророчество, что не пройдет шести недель после его смерти, как в имении Мариновка свершится чудо. Описывается, как целая экспедиция во главе с г-жою Ломен отправилась искать чудотворную икону, и что на том месте, где лошади вдруг почему-то стали, под пнем одного дерева, как под сводом, нашли образ Казанской Божьей Матери. Ну, конечно, сейчас же пошли исцеления. Один слепой получил «облегчение», матушка Аполлония, страдавшая карбункулом, выздоровела, монахиня Августа, хворавшая ногой, тоже и пр., и пр. Соорудили целый храм над тем местом, где «явилась» икона, освятили его с благословения митрополита Антония, послали копию иконы ко Двору и получили благодарность. Но всего этого мало. Кто поедет в глухой Царскосельский уезд разыскивать имение госпожи Ломен и новую «чудотворную» икону? Предприимчивая хозяйка имения решила вывезти икону в свет, и прежде всего в Москву. Там устроена была часовня, организованы непрерывные молебствия и посещения иконой богатых купеческих домов. Ездили в двух каретах: в первой ехали, битком набитые, приютские девочки-певчие, во второй сидели г-жа Ломен с иконою, священник и мальчик со свечой. На вопрос чиновника сыскной полиции: «Как дела?» г-жа Ломен отвечала: «Да неважны... Правда, икона дает порядочный доход, в день рублей тридцать очищается, но надеемся, что дело еще разовьется...» И, вероятно, «дела» шли блестяще, ибо, по заявлению подсудимой, у нее в часовне половина московского духовенства переслужила, и сам епископ Можайский Василий приезжал... Ходили в публике артельщики с блюдами, собирая пожертвования, и вообще все предприятие велось на виду, раздуваемое всевозможной рекламой. Оно, может быть, процветало бы и до сих пор, почему бы нет? Священник Русаков ухаживал за «миловидной Артемьевой» (приютской девочкой), г-жа Ломен оказывала благодеянья своему крестнику из сирот, юному Бутову, и все могло бы быть шито-крыто. Но в мошенничествах подобного рода очень часто все срывается на пустяках, на неуплате жалования прислуге, на растрате залогов артельщиков и т.п. Если вспомнить аналой с Евангелием и крестом, у которого благочестивый батюшка отбирал залоги у артельщиков, ссылаясь на свою иерейскую совесть, которая крепче всяких расписок, если вспомнить всю эту грубую и кощунственную фальсификацию чудотворной иконы и чудес, то обвинительный приговор присяжных заседателей покажется чересчур даже снисходительным. Через 8—10 месяцев тюрьмы, хоть и лишенные прав (а священник и сана), эти почтенные господа, вероятно, вновь обратятся к своей благотворительной деятельности. На днях немалую сенсацию в печати и в обществе произвело объявление в «Новом Времени», где М.М. Арцыбашев, адвокат по бракоразводным делам, только что осужденный судом к продолжительному заключению, объявляет своим клиентам как ни в чем не бывало о продолжении своей практики и о перемене только квартиры. Совершенно с тою же непринужденностью возвратилась в свое время Ольга Штейн к своей практике, с той лишь разницей, что, отсидев в тюрьме за одиннадцать удостоверенных мошенничеств, она, дряхлая старуха, могла женить на себе за обещания 5000 рублей прибалтийского барона, и дальнейшие мошенничества совершала уже в качестве баронессы. Мне кажется, и суд, и общество слишком уж снисходительны к преступникам подобного рода. Есть много преступлений, иногда тяжких, которые совершаются под внушением болезненных, но не совсем низких страстей, например, оскорбленной гордости, ревности, мести, нравственного возмущения и т.д. В подобных случаях снисходительность уместна, ибо вне данного эксцесса воли преступник может быть порядочным и даже благородным человеком. Ни Отелло, ни Гамлета, ни Гармодия и Аристогитона суд присяжных не осудил бы, как безнадежных злодеев, хотя они были убийцы. Но есть преступления не столь трагические, но гораздо более гнусные по их низости. К числу последних можно отнести и столь широко распространенное у нас благотворительное мошенничество. Когда обыкновенный грабитель или вор ловится с поличным, присяжные заседатели редко дают ему снисхождение, ибо, в самом деле, общественная жизнь невозможна при безнаказанном обкрадывании друг друга. Но гораздо злокачественнее обыкновенных грабителей вот эти благочестивые господа и дамы, что надевают на себя монашеские и священнические одеяния и выдают себя чуть не за посланников небес. Сколько теперь встречаешь в обществе кандидатов и кандидаток в святые! Они преследуют обывателей своими вещими снами, видениями, предсказаниями, они непрерывно молятся и вздыхают, и без большого труда вытягивают пожертвования на те или иные с виду трогательные и симпатичные цели. Так как нет ни малейшей возможности проверить ни эти цели, ни собранные средства, то лишь после многолетнего одурачивания общество начинает замечать, что дело как будто неладно. А за обществом присматривается и прокуратура. Никогда еще в истории русского общества не свирепствовали в такой степени, как теперь, всевозможные сборы, и это объясняется не только войной. Задолго до войны благотворительные сборы сделались у нас чуть ли не любимым общественным развлечением. Армии сборщиков и сборщиц в известные дни держали публику больших городов в осаде. Не известные никому молодые девицы с их молодыми кавалерами ловили вас на вокзалах, в вагонах, трамваях, в магазинах, театрах, в стенах учреждений и на подъездах лестниц. Иногда вежливо, но нередко с большой назойливостью требовали ваш взнос на предприятия вам, безусловно, неизвестные. Я не спорю против того, что некоторая часть этих фиалок, ромашек, колосьев ржи и т.д. были способны поддержать иногда благое дело, но всегда ли — вот вопрос. На мое сомнение в этом несколько лет тому назад красноречиво ополчились доктор Губерт и отставной сенатор Иванов, но, как на грех, почти тотчас же вскрылась архимошенническая растрата Губертом денег, собранных на спасение младенцев от голодной смерти... Этот урок осторожности, по-видимому, был замечен в свое время, но теперь, кажется, снова забыт. Не поражает ли вас то обстоятельство, что Варвара Ломен и священник Русаков осуждены судом только в 1915 году, а начали свою малопочтенную деятельность в 1907? Как же это так случилось, что чудовищные фальсификаторы и шарлатаны могли столь долго морочить публику на глазах бесчисленного начальства обеих столиц? Ясно, что ни административный, ни судебный надзор у нас не отвечают задачам времени. В деле Арцыбашева судился многоопытный делец совместно с таким же многоопытным консисторским протоиереем, которые только вследствие крайней дерзости их авантюры попали под суд. Действуй они чуть-чуть осторожнее, никакого суда и не было бы. Так и здесь. Долголетняя безнаказанность приучила Варвару Ломен и священника Русакова к полной небрежности — они и попались. Напрашивается невольное подозрение: на пару попавшихся мошенников не действуют ли в обществе сотни не попавшихся? И не является ли очень своевременным пересмотреть сами основания контроля над общественной благотворительностью? Под предлогом благотворительности у нас постепенно разрослось явление, напоминающее средневековое нищенство. Как тогда вся католическая (да и православная) Европа была наводнена полчищами праздных монахов, странников, старцев, паломников и т.п., и эти полчища представляли собой серьезную угрозу для трудового населения в качестве двуногой саранчи, так и теперь. Пойдите в любую церковь, в приемную любого государственного и общественного учреждения, и вас поразит обилие всевозможных благотворительных кружек, как во время церковной службы — обилие блюд и тех же кружечек, разносимых сборщиками и сторожами. Нельзя сочувствовать беспорядочному сбору более, нежели упорядоченному налогу. Всякий публичный благотворительный сбор есть именно зачаточная форма налога, отличающаяся анархическим характером всего зачаточного. Суммы собираются в общем огромные, но неопределенные и ничем не обеспеченные — ни в дальнейшем сборе, ни в расходовании. Такого рода сборы чаще всего представляют чувствительный налог на отзывчивых и добрых людей, тогда как неотзывчивые от него свободны. Чтобы привлечь и их, благотворителям на чужой счет приходится употреблять приманки разного рода. Варвара Ломен брала за золотую звезду собственного изобретения 500 рублей, за серебряную — 30 и т.д. Но ведь и самому правительству приходилось прибегать к соблазнам этого рода. Разве секрет, что за очень крупные пожертвования честолюбивые мещане приобретают дворянство, генеральский чин, ордена, значки, смотря по сумме взноса? Частным благотворительным организациям приходится тоже изобретать что-нибудь заманчивое для привлечения даяний — вроде почетных избраний и дипломов. Предприимчивая бесчестность дает дальнейший шаг и выступает с фальсификацией чудес, торгуя уже как бы небесными милостями. Было бы жаль, если бы правительство не использовало предостережения, какое дает ему громкое дело только что осужденной парочки. Вместо того чтобы, наказав виновных, спокойно ждать, когда где-нибудь поскользнется еще один мошенник, не лучше ли внимательно всмотреться в кипучую деятельность нашего непомерно разросшегося благотворительного акробатизма, дабы собирание милостыни отделить от обирания публики и прикармливания целой армии паразитов. Особенно подлежали бы внимательному изучению еще не признанные церковью пророки, сновидцы, духовидцы, отшельники и отшельницы отдельных кабинетов, не посвященные монахи и монахини, любящие хорошо пожить, кустарные чудотворцы, оккультисты, маги, гадальщики и гадалки, и вообще все люди сверхъестественного направления. Ими здоровое общество начинает засоряться и плесневеть уже в опасной степени. Некоторая дезинфекция была бы тут весьма своевременна. Опубликовано в сб.: Письма к ближним. СПб., 1906-1916.
Михаил Осипович Меньшиков (1859—1918) — русский мыслитель, публицист и общественный деятель, один из идеологов русского националистического движения. | ||
|