| ||
|
15 августа, 1910 Когда в Курске было покушение взорвать адскою машинкою чудотворную икону Божией Матери, наше высшее духовенство скромно потупило взоры. Большой, видите ли, скандал, и его нужно было поскорее замять. Когда в Казани украли знаменитую икону Божией Матери, ограбили ее, раскололи и, по слухам, сожгли, Святейший Синод, надо думать, еще раз благочестиво вздохнул и промолчал скандальное событие. Когда затем были ограблены прославленные чудотворные иконы в Почаевской лавре и в московском Кремле, наши иерархи опять-таки отделались безмолвным вздохом. «Что же, полицейский случай и более ничего. Пусть полиция разыщет негодяев, и пусть суд присудит их к какому полагается наказанию». Под предлогом, что они не от мира сего, наши святители обошли молчанием весь последний бунт народный, если не считать знаменитого синодского наставления миссионерам в «освободительном духе». Даже личное участие многих представителей духовенства, начиная с отца Гапона, в мятеже не смутило Святейший Синод. Даже почти сплошной бунт в духовных семинариях с погромами и бросанием бомб не произвел особого впечатления. Духовное наше начальство как будто отошло в сторонку, желая, по-видимому, выждать, как сложится ход вещей. После мятежа огромное количество православных людей отпало в католичество, в раскол, в магометанство, в штунду, но и это не особенно встревожило Святейший Синод. По крайней мере, каких-нибудь определенных признаков этой тревоги никто не ощутил. Развал церкви русской и развал веры народной идет, по-видимому, при благополучнейшем самочувствии ее высших представителей. Из приличия иерархи съехались было на киевский съезд, потолковали о том, о сем и разъехались. Не слышно тех пламенных громов, которыми триста лет назад русская церковь защищала народ от смуты. Не слышно выдающихся ни проповедей, ни посланий, ни поучений, ни грозных соборных постановлений. Даже собора составить наши иерархи не могут, ссылаясь на отсутствие разрешения светского начальства. Но если бы была неодолимая потребность в соборе, какое же начальство могло бы удержать епископов от обмена мыслей? В древности соборы собирались, главным образом, вследствие отвратительных путей сообщений. Ни телеграфа, ни хорошей почты не было, и чрезвычайно трудно было столковаться с собратьями. Теперь, в век электричества, паровой почты и печати есть полная возможность осуществить вселенский собор, даже не съезжаясь в один какой-нибудь зал. Все ораторы могут высказаться в печати, все они могут выслушать через несколько дней мотивированные ответы своих противников и возразить им, и столь же нетрудно подвести итоги прениям до подсчета голосов включительно. Если нынче играют в шахматы по телеграфу, то нисколько не труднее обмениваться и аргументами на любую тему. Я не считаю, конечно, подобного способа соборов наиболее удобным, но возможность его несомненна. Специальная печать по каждой отрасли знаний представляет непрерывный конгресс, гораздо более серьезный, чем трехдневные разговоры съехавшихся делегатов. Если бы наше высшее духовенство чрезвычайно нуждалось в поместном соборе, то в ожидании разрешения начальства за эти пять лет оно успело бы все церковные вопросы обсудить в печати, но этого что-то не заметно. Требуя собора, видимо, очень хотят ввести патриаршество, чтобы иметь своего генералиссимуса церкви. Требуя собора, озабочены сословными привилегиями и окладами. Но к тому, что делается в недрах православия, относятся с удивительно философским спокойствием. А в недрах православия идет нечто глубоко грустное. По газетам прошел ряд известий о явлениях, еще небывалых в деревенской жизни. В одном селе (Мячкове) деревенские парни, пройдя либеральную школу, взяли икону Божией Матери и с криками: «Идем жечь идола!» — поволокли икону за околицу, разрубили и сделали из нее костер. В другом месте, в Новгородской губернии, произошел такой случай. В шести верстах от древнего Савво-Вишерского монастыря стоит часовня, построенная, по народному преданию, самим святым Саввою. С незапамятных времен эту часовню чтил народ, и богомольцы стекались сюда когда-то толпами. Недавно трое деревенских парней, прошедших школу, Егоров, Демин и Васильев, пьяные забрались в часовню, когда там никого не было, и начали стрелять в икону святого Саввы. Постреляв в образ, его раскололи на куски, а другую икону того же святого, писанную на холсте, искололи ножами. Подобный же случай сообщался из одной приволжской губернии. Как в Испании, анархисты жгут монастыри и надругаются над статуями и иконами святых, так, по-видимому, начинается иу нас. Как же «реагирует» на подобные явления Святейший Синод? Никак не реагирует. Это, видите ли, дело светских властей. С тяжелым чувством прочел я на днях следующее сообщение в «Новом Времени»: «Святейший Синод на заседании 10 августа закончил рассмотрение выработанного синодальным учебным комитетом проекта первой части нового семинарского устава, содержащей план реформы учебного дела в семинариях. Все предложенные комитетом преобразования утверждены Святейшим Синодом. С особенным одобрением отнесся Святейший Синод к предложениям о расширении в семинариях курса общеобразовательных предметов и в введении в качестве обязательного предмета одного из новых языков». Увы, подумал я, значит, никакой надежды более не остается на возрождение нашей духовной школы! Не только никакой надежды, но слагается полная уверенность в обратном, т.е. что отвратительная семинария сделается совсем никуда не годной, ибо оязычение этой колыбели священства делает еще один и уже окончательный шаг. Что, в самом деле, такое это расширение общеобразовательных предметов? И почему один из новых языков, такой как французский, немецкий или английский, признан обязательным для наших сельских пастырей? Ясно, что среди высшего нашего духовенства восторжествовало светское направление, светское миросозерцание, светские инстинкты. Уверяю вас, никакой иной более серьезной причины нет к тому, кроме желания сделать священников как можно менее священниками и как можно более общеобразованными интеллигентами, похожими на дворян. Духовенство обездушилось, или, выражаясь старонародным языком, попы сделались распопами. Не было, конечно, произведено над ними трагического обряда расстрижения, все они числятся в своем высоком сане, но внутренне и добровольно множество священников уже вышло из дома Божия и нравственно совершенно чужды ему. Прежде всего, вышли из церкви первые из иереев — те наши либеральные иерархи, что прошли духовную академию исключительно ради генеральских должностей в священстве. Я говорю не о всех епископах, однако даже среди митрополитов встречаются люди вполне светского и либерального миросозерцания. Не для сельских батюшек и не для убогого их стада потребовались общеобразовательные предметы в семинариях и хоть один новый язык. Вся эта светская мишура нужна для тех сановников церкви, которые творят низшее духовенство по своему образу и подобию. Их же собственный либеральный образ и подобие взяты не от Христа, каким представляет Его Церковь, а от действительного тайного советника, проходившего в свое время все «общеобразовательные» предметы и знающего хоть один новый язык. В этом странном и безоглядочном стремлении нашего высшего духовенства к светскому образованию вы чувствуете, что язычество взяло уже верх над христианством, и тут уже ничего не поделаешь. Один великий, почти двухтысячелетний критерий образованности неудержимо вытесняется другим, может быть, тоже великим, но языческим, чуждым Церкви. В язычестве образованностью человека называлось познание внешнего мира (аристотелевская-бэконовская система мысли). В христианстве образованностью называется познание внутреннего мира, усвоение каждым человеком образа своего Творца, воспитание и облагорожение души, воплощение в ней Христа и Его божеского естества. Великие зачинатели христианства, мученики и отцы церкви серьезнейшим образом верили, что истинная образованность не требует знания ни алгебры, ни физики, ни ботаники, ни одного из тех предметов, которые Святейший Синод считает теперь необходимыми для апостольского служения священников. Христос проповедовал на одном языке, именно на языке родного народа. Апостолам, правда, была дана способность говорить на многих языках, но это был дар небесной благодати, не требовавший школы, грамматики и т.п. Громадное большинство святых, удостоенных Церковью вечного поклонения, знали всего лишь один язык: его было достаточно, чтобы благая весть Христа стала для них ясной. С тех пор, как Евангелие Иисуса Христа переведено с точностью на русский язык, Христос говорит с народом русским только на этом языке и ни на каком другом. Если бы Святейший Синод добился того, чтобы сельские батюшки умели рассказать деревенским бабам евангельские притчи на французском языке, то христианская проповедь от этого едва ли бы выиграла. «Ну конечно, не для разговора же с Хавроньями требуется французский язык!» — возмутится на меня иной либеральный батюшка, искренне аплодирующий великосветскому направлению Святейшего Синода. Опубликовано в сб.: Письма к ближним. СПб., 1906-1916.
Михаил Осипович Меньшиков (1859—1918) — русский мыслитель, публицист и общественный деятель, один из идеологов русского националистического движения. | ||
|