| ||
5 мая Ушел один обер-прокурор Святейшего Синода, назначен другой. Без больших сожалений расстается церковь с одним, без больших надежд встречается с другим. Оба сановника имеют свои достоинства и свои недостатки. В пользу С.М. Лукьянова говорило не только то, что он был "трудолюбивейший" министр, как его охарактеризовал господин Саблер, но и то, что лично это был человек безукоризненный, скромный, проникнутый чувством долга. Он сам работал с усидчивостью ученого и других втягивал в работу. Недостатком С.М. Лукьянова была неспособность дать своей работе всех охватывающее одушевление и предчувствие высокой цели. По натуре своей, мне кажется, господин Лукьянов человек не государственный, а скорее ученый, хотя и не из таких, которые ради науки забывают все на свете. Привлекательный характер, порядочность, деловитость выдвинули его к вершинам власти, но в обоих ведомствах он доказал, что он не человек власти, не хозяин, а добросовестный слуга. Вступив в крайне расстроенное ведомство церкви, господин Лукьянов не сразу нашелся в нем и до конца не приобрел надлежащего авторитета. В заслугу ставят законопроект о приходе, однако последний до сих пор еще не проведен в жизнь, стало быть, у бывшего обер-прокурора не хватило ни той настойчивости, ни того дара убеждать, которые теперь требуются, чтобы протолкнуть на первую очередь даже самый неотложный закон. Я не хочу сказать этим, что организацию православного прихода считаю неотложной, хотя и сочувствую ей. Я боюсь, что с восстановлением древних, живых форм нашей церковной жизни уже запоздали, как запоздали с восстановлением древних общественных форм, например, деревенской общины. Я боюсь, что при всеобщем упадке веры равнодушное к церкви население не создаст того стойкого и сильного организма, каким был когда-то старинный приход. Предоставили же крестьянам при их освобождении почти республиканское самоуправление в волостях, и ничего хорошего из этого за 50 лет не вышло. Если опасно лить новое вино в старые меха, то не лучшие результаты даст и обратная операция. Но это мимоходом; не возлагая больших надежд на церковный приход, все-таки нелишне было бы его испробовать, и в этом отношении жаль, что господину Лукьянову не удалось провести единственно крупный закон за время его управления. Крупные дела, очевидно, требуют менее медлительных и более напряженных сил, чем те, которыми обладал С.М. Лукьянов. Говоря вообще, скромность есть чудная добродетель, сродни христианскому смирению, но мне кажется, скромным людям незачем идти в министры. На ролях министров, как и полководцев, как вообще хозяев живого дела, одерживает победы не смирение, а отвага, верный глазомер, а затем уже быстрота и натиск. О людях посредственных говорить не стоит, но человек выдающийся и одаренный, чувствующий большие силы, хорошо сделает, если, не теряя времени, станет на первое место в своей сфере, а не на второе или третье. Кто недостаточно верит в себя, тот соблазняет не доверять ему и окружающих, и тому, конечно, не сделать великих дел. Недоверие С.М. Лукьянова к самому себе объясняется, может быть, тем, что как ученый доктор и естествовед, он принадлежит более к интеллигенции, чем к старо-бытовому типу русских людей, крепких преданием. Представитель поколения 70-х годов, он невольно обессилен тогдашним либерально-скептическим миросозерцанием, и прирожденная религиозность его в критические минуты безотчетно уступала изнуряющему дух общества агностицизму. В тот век, когда хирургам под влиянием проповеди гуманизма станет жаль резать больных, хирургия сведется на жалкое и смешное ремесло. Нынешней государственности, и в том числе церковной, жаль держать народ в строгой дисциплине — вот главная причина бессилия церкви и государства. И духовной, и светской власти следует пожелать побольше деятельной воли и поменьше либеральной изнеженности, иначе мы совсем развалимся. В.К. Саблер слишком для всех знакомая фигура, чтобы много говорить о нем. Положительные его качества — огромная заслуженность по духовному ведомству, хорошая, как принято думать, победоносцевская школа, широкая популярность в духовенстве и, кажется, искренняя любовь к церкви, несмотря на немецкое происхождение. За многолетнюю службу на высоких должностях под рукою Константина Петровича господин Саблер лично перевидал все российское духовенство выше сельских батюшек, все его перецеловал, все повыспросил, ко всему присмотрелся. Это громадное преимущество для всякого хозяина — знать хозяйство самолично и до тонкости. Все заметили, с какою легкостью господин Саблер сел за обер-прокурорский стол в Святейшем Синоде и приступил к очередным делам: точно старый кавалерист сел в наезженное седло. Шестилетней отставки как будто не бывало, а просто старый папаша вернулся в свою усадьбу. Конечно, следует считать благоприятным качеством и то, что господина Саблера, как слышно, любят в духовном ведомстве. В суровую эпоху Константина Петровича господина Саблера звали "улыбкой Победоносцева". Сам тогдашний министр церкви ходил точно в трагической маске, сам метал на архиереев громы, но, выйдя от него, преосвященные встречали, как луч солнца из-за туч, мягкую улыбку Владимира Карловича и хватались за нее, как утопающий за соломинку. Господин Саблер много сглаживал шероховатостей, обезвреживал много резких мер и на многие раны проливал елей. Доброту и ласку его запомнили, как не забыли и то, что господин Саблер подписался под требованием церковного собора. "Ах, стало быть, он наш, — рассуждало духовенство, — искренно наш!" Замечу, кстати, что идея церковного собора одно время сделалась манией для всего взбудораженного духовенства, как для волнующихся расстройством церкви мирян. На собор возлагались невесть какие надежды, начиная с восстановления патриаршества, и отсрочка собора ad calendas graecas до сих пор возмущает многих. Я лично, как доводилось писать, и от церковного собора, как и от церковного прихода, больших результатов не жду: слишком уже мы запоздали с лечением духовных хворей, слишком дождались до последних вздохов... Надо думать, что маловерная и либеральная наша иерархия ничего существенного на соборе не придумает, и разве только добьется учреждения в ряду генеральских должностей в своем ведомстве еще одной должности, так сказать, генералиссимуса. Однако если вспомнить, что церковь состоит не из одних же либеральных чиновников в мантиях, а есть малая толика и верующего народа, то почему бы не испробовать и церковный собор, и патриаршество? Декорум церкви значит очень много в той области психологии, которая называется верой. Потребность в объединении, в увенчивании, в возвеличении культа — сила могущественная, и она не должна быть пренебреженна просто, как потребность стиля. Земная церковь чувствует себя без патриарха до известной степени обезглавленной, так как многоголовое в лице Синода представительство единого главы церкви — Христа выразительно гораздо менее, чем единоличный патриархат. Духовенство и верующие миряне приветствуют возвращение господина Саблера, между прочим, как сторонника церковного собора и великой реставрации православия. Сбудутся ли эти надежды? Если сбудутся, то, может быть, одним русским святым, хотя немецкого происхождения, станет когда-нибудь больше... Отметив основания для надежд, укажу и на обратную сторону медали. То, что господин Саблер вышел из школы К.П. Победоносцева, едва ли служит хорошим цензом для министра церкви. Дело в том, что церковная политика Константина Петровича была весьма сомнительной, ибо результаты ее, очень грустные, у всех налицо. Лично Победоносцев был одним из замечательнейших русских людей. Его ученость, образованность, талант и ум были бесспорны, как и независимый, преданный великим целям характер. Коренной русский человек, внук дьякона, Победоносцев был глубоко и непритворно религиозен. И со всем этим он сделал нечто весьма незначительное за десятилетия своего диктаторства в церкви, не сумев предотвратить теперешней ее катастрофы. Победоносцев успел существенно поднять материальные средства церкви, доходы и капиталы, значительно улучшил положение духовенства, увеличив содержание от государства. Победоносцев много сделал для воспитания детей духовенства и пр., и пр., но все это была суета сует. О теле церкви министр заботился, не замечая, что отходит дух ее. По отзыву множества лиц, хорошо знавших Победоносцева, трудно было более чем он, не уважать духовенства в степени, доходящей до презрения. Свидетельствуя в обер-прокурорских отчетах о благополучии церкви, Победоносцев горько жаловался всем на ничтожество, распущенность, даже преступность родного ему сословия, но особенных мер против этого не принимал. "Наше духовенство, — писал он, — мало и редко учит... духовенство грубо, невежественно, бездейственно... народ наш невежда в своей вере, исполнен суеверий, страдает от порочных привычек", но все это, как он настаивал, несущественно в деле веры. По его мнению, хотя народ в иных глухих местах не понимает решительно ничего ни в словах службы церковной, ни даже в Отче наш, это не мешает ему быть глубоко религиозным благодаря бессознательному чувству истины, причем церковь единством обряда дает этому чувству лишь общепринятое выражение, язык веры. Поэтому Победоносцев не слишком добивался, чтобы духовенство у нас было хорошее, лишь бы оно исправно служило и исполняло требы. Мне кажется, Победоносцев верно понимал природу веры, но сделал глубокую и роковую ошибку, не доглядев за духовенством. Последнее — я согласен — может быть "грубым, невежественным, бездейственным", оно может быть даже пьяным, разделяя этот, как и другие народные пороки, и все-таки резкого ущерба для веры не получится. Но чем ни на минуту не может быть духовенство, не внося с собою разгрома народной веры, это неверующим, равнодушным к вере. Вот ужас, который проглядел, в общем, очень зоркий и умный Константин Петрович. Именно в его правление церковью совсем сложился и укрепился новый тип священства, тип либеральных батюшек, интеллигентов в рясах, которые заражены тем же дешевеньким нигилизмом, как и обыкновенные разночинцы мысли. Вот тот подводный камень, о который ударился тысячелетний корабль русского православия. Народ, бесспорно, не нуждается в книжной учености, чтобы верить в Бога, ибо не хуже бумажных книжонок его учит из века ввек великая "Книга Голубиная", та безмерная и чудная природа Божия, в каждом атоме которой колышется божество. Народ не нуждается ни в семинарской схоластике, ни в тягучих нравоучениях, ни в понимании догматов: только самые ограниченные люди из народа, именно сектанты, любят рассуждать о писании так и эдак. Народ же одаренный понимает раз навсегда, что жизнь есть чудо, и что Бог непознаваем, и что Его нужно не критиковать, а только поклоняться Ему. Это счастье богопоклонения народ может переживать вместе со всяким батюшкой — невежественным, как народ, грубым, ленивым, но лишь бы верующим. Напротив, ученейший и утонченнейший поп, умеющий читать даже по-гречески и по-еврейски, если он лично не верует, он лишает народ счастья богопоклонения, он разрушает веру. Какой-нибудь жалкий юродивый, полусумасшедший, но если он молится жарко и восторженно, он заражает верой, так сказать, индуктирует без конца саму сладостную и высокую энергию духа — богообщение. Наоборот, какой-нибудь декоративный старичок, хотя бы в белом клобуке и с бриллиантовым крестом, вызывает в народе смерть веры, если по множеству трудно объяснимых признаков народ подмечает, что святой отец играет только заученную роль. Победоносцев сделал трагическую ошибку, не вступив в смертельную борьбу с основной язвой церкви — с развращенной духовной школой. Он мог бы и должен был сделать в этой мерзости запустения самую коренную и беспощадную чистку. Опираясь на заслуженное доверие к себе монархов и авторитет в глазах благомыслящего общества, Победоносцев мог бы радикально пересоздать семинарии, академии и монастыри наши, мог бы ввести новый для священства ценз (именно религиозный), мог бы выдвинуть целую армию скромных в светском образовании, но сильных духовным призванием священников, которые умели бы зажигать народные сердца, а не гасить их. В этом весь секрет православия, и только в этом. В этом секрет каждой веры, искренней и победоносной. Приветствуя возвращение на хозяйский пост господина Саблера, я побаиваюсь, как бы его не связали победоносцевские традиции и как бы он не повторил основной ошибки своего учителя и друга. Может быть, впрочем, и Победоносцев не совершил бы этой ошибки, если бы был вполне свободен в своих действиях. Духовное ведомство — это целый мир русской жизни, сильно опустошенный, но все еще живой и крайне пестрый. Тут есть большой соблазн за деревьями не увидеть леса и за карьерой честолюбивых преосвященств проглядеть вечные задачи Церкви Христовой. К сожалению, В.К. Саблер уже не молод, и ему осталось всего какое-нибудь десятилетие для большой работы. Тем необходимее для него спешить, чтобы успеть сделать самое важное и самое неотложное, дабы остановить катастрофу церкви. Это самое важное и самое неотложное есть школа, школа и школа. Последние реформы духовной школы (новый устав академий и др.) следует счесть крайне неудачными, ибо они под давлением либеральных владык — оставляют за духовной школой прежний полусветский характер. Вот в чем гибель нашей веры в приготовлении неверующих священников, в казенной фабрикации антиапостолов, которые разделывают все то, что было сделано апостолами, мучениками, отшельниками, св. угодниками и теми безвестными бесчисленными батюшками, которые сами веровали и заражали верой. Теперь и семинарии, и академии выпускают скептиков и нигилистов, первым жестом которых бывает снять рясу, если им не обеспечат жирного оклада. Эта армия антиапостолов делает совсем ненужным пришествие Антихриста, ибо когда-то он еще соберется в мир, а гадкое дело его уже будет сделано, и печать неверия ляжет на сердца людей. В.К. Саблеру следует все забыть, а это помнить ежеминутно. Ибо какая польза народу, если он весь мир приобретет, а душу свою потеряет? Погибель душ человеческих уже идет — потомство тысяче летних православных уже не только бросает церкви Божии и не ходит в них, но начинает ходить в них для того, чтобы расстреливать из револьверов древние иконы, выкалывать угодникам глаза. Напрасно думать, что одна свобода веры, объявленная недавно, может спасти благочестие. Нимало! Свободой веры нужно воспользоваться, и нужно сильно потрудиться, прежде чем пожать плоды. Едва объявлена свобода веры, как ею уже пользуются для разрушения православия все враги его. А когда же начнет пользоваться свободой веры само православие, чтобы укрепить себя? Укрепляется же всякий дух раскаянием, трудом и подвигом, и если нынешнее духовенство думает как-нибудь отыграться без этих неприятных вещей, то оно жестоко ошибается. Развал православия уже начался и идет стремительно. Уже десятками и сотнями тысяч простые люди изменяют вере предков и бегут в штунду, в раскол, в католичество, магометанство, даже в язычество. И это люди скорее лучшие, чем худшие, ибо они все же не совсем равнодушны к вере. Миллионы совершенно равнодушных остаются в православии, потеряв вообще всякое чувство веры. Не вызываемое из недр, подобно электричеству, религиозное возбуждение пропадает. Пред В.К. Саблером два пути: или старый, чиновничий, при котором ежедневно отрабатывается такое-то количество канцелярских бумаг и остальное предоставляется воле Божией. Это путь эгоистический и антигосударственный, и поистине антицерковный. Другой путь — совершенно новый, для которого необходимы учредительные полномочия и мужество хирурга, борющегося с гангреной. В вечном установлении церкви сочинять нечего, но выгнать торгующих из храма, но очистить престол Божий, но поглядеть, чисты ли руки у священников, — мне кажется, это долг министра церкви. Язычество было сильно, пока были верующие жрецы. Оно пало, когда их сменили улыбающиеся авгуры. Как бы не случилось чего-нибудь подобного и с христианством. P.S. Я обещал напечатать письмо неизвестного мне хасида по делу мальчика Ющинского. Вот это письмо: "До глубины души возмущен взводимыми на евреев вымыслами, будто они употребляют в пищу кровь христиан. Евреи не людоеды: не только кровь людей, но и животных, кроме рыб и саранчи, им запрещено употреблять в пищу. Будучи сам евреем-хасидом, откровенно признаюсь: да, ритуальные убийства совершаются, но цель их иная. Еврей в глазах не-евреев презренное существо. Обидеть, даже убить его не считается преступлением, хотя и налагается юридическая ответственность на убийцу. Такое отношение естественно воспитало страшную ненависть евреев, в особенности к христианам, от которых они в разные времена претерпели многие гонения. Вспомните только погромы! Евреи народ мстительный. "Око за око, зуб за зуб" — вот закон, данный нам Богом. Глупого христианского положения: за зло — добро мы не понимаем, оно только смешно. Так знайте же раз навсегда: евреи не людоеды. Жертва, предназначенная для отмщения, по справедливости должна пережить все те мучения, которые мы терпим от христиан. Только тогда наш праздник Пасхи приятен, когда мы отмщены. Радуемся и торжествуем, что хотя некоторое правосудие совершилось. Кровь духовный раввин сжигает в печи, в которой потом изготовляется священная маца. Это наше таинство причащения, в силу которого верят все правоверные хассиды — единственный и самый важный обряд. Быть может, со временем, когда будут более гуманные отношения христиан к евреям, человечья жертва заменится козлиной... Это не будет скоро!!!" Вместо подписи стоят каракули, мало похожие на еврейский шрифт, хотя и от правой руки к левой. Письмо прислано из Москвы. Впервые опубликовано: Письма к ближним. Издание М.О. Меньшикова. 1911.
Михаил Осипович Меньшиков (1859-1918) — русский мыслитель, публицист и общественный деятель, один из идеологов русского националистического движения. | ||
|