| ||
|
Особенно трогательной мне показалась поспешность, с какою христианская Европа приветствовала Магомета V. Когда несколько лет назад горсть сербских офицеров изрубила саблями своего законного государя и королеву и когда счастливый претендент на сербский престол воцарился в Белграде, при европейских дворах заметно было некоторое смущение. Как же быть? Признавать нового короля или не признавать? Неужели это в порядке вещей, чтобы кучка офицеров, ближайших защитников трона, предательски нарушив двойную клятву, свергала с престола законного своего монарха и призывала другого? Если власть другого вытекает из бунта, т.е. из государственного преступления, хотя бы не им учиненного, то может ли эта власть быть санкционирована монархами? Некоторые из венценосцев призадумались, но не надолго. Потребовали от нового сербского короля, чтобы он убрал, хотя бы из приличия, цареубийц из своей свиты и из состава правительства. Кое-кого уволили, но тем, кажется, дело и кончилось. Все дворы один за другим возобновили свои дипломатические сношения с Белградом. Теперь разыгралась более крупная история — свержение бунтующими офицерами не крохотного королька, а императора, последнего автократа в Европе, калифа и падишаха. Младотурецкое движение от начала до конца есть бунт, и иной юридической точки зрения на него быть не может. Все эти молодые и престарелые младотурки, поручики и генералы, были связаны в отношении султана двойною присягой и как подданные его, и как воины. Десятки лет они кланялись султану до земли, целовали ему руку, отдавали честь, получали от него звания, чины и отличия, ели его хлеб и одновременно вели заговор, уславливались об измене. Открыто признавали его полубогом и вдруг, подкравшись, бросились на него, как рысь на зайца. Насилие это или право? Скажут: султан сам признал конституцию. Да, под дулом пулемета — признал. Скажут: парламент объявил себя национальным собранием, и не кто иной, а национальное собрание низложило султана. Да, парламент попал между двумя армиями, как между молотом и наковальней. Он провозгласил себя национальным собранием — под диктовку тех же маузеров и пулеметов. Но тут возникает целый ряд вопросов: в данных условиях насилия с обеих сторон был ли парламент свободно законодательным учреждением? Имел ли он право объявить себя, без ведома и согласия народа, национальным собранием? До момента исчезновения верховной власти все акты парламента имеют силу лишь с утверждения таковой. Объявление себя национальным собранием не имело никакой санкции, ни народа, ни султана, стало быть, и постановление о низложении престолодержателя не есть акт права. Опять-таки, под пристальным взором стальных дул предложили шейх-уль-исламу сказать свое сакраментальное «да» или «нет», и струсивший старик, затем уволенный от должности, сказал «да». О, как все в этой трагедии перетрусили, все главные герои! Начиная с султана, все представители права дрожали за свою жизнь и отдали все, все на свете — трон, меч Османа, знамя пророка, клятву на Коране, золото и совесть свою за несколько дыханий, за милостивое позволение биться их сердцу, хотя бы в каземате. Мне кажется, турецкий переворот красноречиво говорит о совершающейся, в сущности, совершившейся катастрофе в современном человечестве, в области веры и чести. Совсем не так вели себя наши предки, которых принято упрекать в темном варварстве. Угроза насилием одному из монархов 120 лет тому назад подняла всю Европу — возник длинный ряд опустошительных войн, и через четверть столетия право монарха было восстановлено. Называйте это романтизмом, идеализмом, но государи и народы бились с чрезвычайным упорством за высший закон — правомерное происхождение власти. Людовик XVI был необыкновенно слабый и совсем штатский государь. Он пропустил все моменты обуздать чернь. Сентиментальным потворством он раздразнил инстинкты бунта. Вместо того чтобы воевать с бунтарями, он вздумал бежать от них. Но вспомните, с каким достоинством он встретил смертный приговор и как царственно принял смерть! Кровь Капетингов вспыхнула в слабом короле, и ничьим подданным, а королем Франции он перешел в вечность. Сопоставьте с этим жалкий испуг Абдул-Хамида и просьбы пощадить жизнь. Стало быть, он и действительно заслуживал низложения, этот слабый держатель меча Османа. Как вся эта история разыгралась плоско и бесцветно, в стиле мещанской трагедии! Опубликовано в сб.: Письма к ближним. СПб., Издание М.О. Меньшикова. 1909.
Михаил Осипович Меньшиков (1859—1918) — русский мыслитель, публицист и общественный деятель, один из идеологов русского националистического движения. | ||
|