М.О. Меньшиков
Проповедано ли Евангелие?

I

25 декабря

В дни, когда великая страна объята бунтом, в разгар сатанинского со всех сторон ожесточения — грустный звон напоминает о Рождестве Христа, о колыбели вечного Младенца Бога, о его вечной Деве Матери, о всей этой прекрасной, благоуханной легенде, которую благороднейшие расы древности создали и сочли божественной. Чем восхитились две тысячи лет назад тонко-культурные греки, и на что они променяли лучезарный Олимп? Чем увлеклись в христианстве железные римляне? За что изменили своему великому закону иудеи и изнемогшие от древности своего просвещения египтяне? Всех их пленила человечность христианства Никогда не было дано более простой и счастливой темы: Дитя и Мать. В каждой семье повторяется та же легенда. В каждой семье именно из этого источника льется жизнь и любовь, и свет, и радость. Обожествление человеческой природы, доведение чистоты ее, красоты и святости до несказанного совершенства — вот практическая цель самой семейной и самой героической религии, какая есть на свете. "Будьте святы, как Господь наш свят!" — писал Моисей. "Будьте совершенны, как Отец ваш небесный!" — говорил Христос. Заметьте разницу: святость заменяется совершенством, господство Божие — Его отчеством. Христианство возвращает человечество из рабства перед Создателем в семью Отца, и весь мир, со всею тварью объединяется одним родством. "Идите и проповедуйте Евангелие всей твари!"

Это была последняя воля Христа, последний и, может быть, самый важный пункт его завещания человечеству. Смиренные галилейские нищие покорно, с восторгом, как бы на невидимых крыльях понеслись во все концы земли — вестниками самого благого закона, какой когда-либо проникал из таинственного центра мира в сознание человеческого рода. Этот закон во всяком чистом сердце звучит как благодатный гром: недаром детей души своей — апостолов — Христос называл "сынами грома". Их кроткий голос прогремел когда-то до такой степени внушительно, что для нас теперь невозможно себе даже представить, чтобы человечество когда-нибудь совсем забыло учение Христа.

Проповедано ли, однако, Евангелие? До сих пор, через девятнадцать веков христианство еще не признано огромным большинством человеческого рода. По крайней мере, две трети населения земли не христиане. В то время как магометанство делает еще огромные успехи, покоряя себе народы Африки, внедряясь в Индию и Китай, христианство всюду остановилось. Если кое-где оно имеет успехи, то при помощи средств, которые заставляют краснеть самих язычников. Христианство не в силах бороться не только с единобожием мусульман и евреев, но и с многобожием дикарей и безбожием буддистов и конфуциан. При отсутствии путей, телеграфов, почты, печати первые христиане заразили своим жаром весь тогдашний мир несмотря на жестокие гонения. Теперь гонений нет. Есть неслыханные прежде способы пропаганды и нет успеха. Почему это?

Остановившись вширь, христианство обмелело и вглубь. Христианские народы не делаются из века в век все более христианскими, скорее, наоборот. Не говоря о первых, классических веках, даже в недавние времена благочестие стояло выше. Всюду в христианстве заметен быстрый рост безверия. Церковь не только у нас, не всюду уступила первое место политике, науке, литературе, даже промышленности. Уже десятки миллионов людей на Западе официально записывают себя неверующими. Еще больше равнодушных — до такой степени, что им даже лень объявить себя вне церкви. Для тех, кто серьезно считает себя христианами, в подавляющем большинстве их культ — дело привычки, обычая, неискоренимой моды. Разве мы не носим брюк уже две тысячи лет, как восточные народы — их халаты? Для множества христиан их вера не более, как национальная, сословная, даже партийная традиция. Эти лже-христиане не какою-либо записью в участке, а всею жизнью своей отрекаются от христианства. Из них аристократия считает свою родословную выше евангелия, ибо в жизни своей руководствуется духом древних баронов и маркизов, а не апостолов. Ученое сословие выше евангелия ставит свою науку, литераторы — литературу, промышленники — капитал. Как бы эти лже-христиане ни лицемерили, для всех ясно, что бесчисленные идолы заслонили Христа. Дворянин, профессор, романист, богатый купец в глазах общества выше священника и монаха. Христианские мученики и отцы церкви давно вытеснены из созерцания общества новым миром героев. В лучшем случае это Шекспиры, Гете, Дарвины, Моцарты, в худшем — Наполеоны и Ротшильды. От христианских мучеников, чьи имена мы носим, остался один звук пустой. Действительная жизнь и подвиг их неизвестны даже образованным христианам, даже священникам. И теперь в обществе есть прирожденные праведники, даже мученики, страдающие за веру, но они не обращают на себя внимания. Кто знает имена бывших заточенных десятки лет в Суздальском монастыре? Образцами подражания для христиан — как и в древнем язычестве — служат не апостолы, а люди карьеры, спортсмены, богачи.

Спрашивается, кому же проповедано евангелие и кому нет?

II

Оно не проповедано не только китайцам, индусам, неграм, малайцам. Оно не проповедано великому множеству ученейших, образованнейших людей, цвету европейской интеллигенции — иначе трудно объяснить, почему же цвет этот не дает плода? Почему — за редкими исключениями — интеллигенция и у нас, и за границей идет на службу всевозможному хищничеству против самых священных прав народных?

Заглянем в центры общества, в души центральных носителей могущества человеческого. Возьмем недавно скончавшуюся королеву всесветной империи, возьмем папу, "наместника Христа". Проповедано ли им Евангелие? Позволительно усомниться в этом. Иначе, будь королева Виктория действительно просвещена Евангелием, не было бы согласия ее на безобразное нападение Англии на республику буров, не было бы этих потоков человеческой крови, что все текли с острия пера, которым она подписывала объявление войны. Старая, дряхлая императрица, мать, бабушка, прабабушка королей и принцев, полвека носящая корону, увенчанную крестом, она могла бы в самом деле вспомнить об этом кресте, символе всепрощающего, милосердного Бога. Она могла бы, в крайнем случае, отречься от престола, но не согласиться на гнуснейшее из преступлений — обдуманную, массовую резню слабого народца. По крайней мере, нельзя представить на ее месте ни одной истинной христианки — ни св. Варвары, ни св. Екатерины, которые согласились бы подписаться под манифестом об этой войне. У Виктории духовником служил Фаррар, человек страшно ученый, утонченный богослов. Он изучил до тонкости и одежду Христа, и головной убор, и оттенки стиля, каким говорили апостолы. Но все же едва ли Евангелие ему было проповедано. Иначе он на коленях вымолил бы у королевы несогласие на войну. Он отказался бы торжественно от своего места духовника, от всяких званий и почестей, которыми был обременен, он закричал бы на весь мир, но, как христианин, не согласился бы на подобную войну. А он согласился. В те минуты, когда несчастная коронованная старуха мучилась стыдом и совестью за гибель тысячей христиан в Африке, ученейший проповедник утешал ее и, наверное, оправдывал от имени Иисуса Христа...

Нет, этому "фарисею и книжнику" слово Иисуса проповедано не было.

Не проповедано оно было и тому глубокому старику под тройною короной, что называл себя наместником Христовым на земле, отцом народов. Если бы он был просвещен Евангелием, он не сидел бы у себя в 11 000 роскошных залов Ватикана среди райского сада и чудес искусства. Он вспомнил бы последний завет Христа: "Идите и проповедуйте Евангелие", и пошел бы своими старческими ногами, per pedes apostolorum не беря — как велел Христос — ни посоха, ни сумы, — пошел бы в образе нищего по всему свету, к императорам и королям, и к той же несчастной Виктории — и сколько сил хватило бы, говорил бы им об истинной воле Христовой — о прощении врагам, о любви к ближним, о блаженстве смиренных, кротких, миротворцев...

Сознавая, как эта жизнь ничтожна, не приходила ли вам хоть раз в голову мысль посвятить остаток жизни самому великому, какое есть на свете, делу? Не казалось ли вам, что таким великим делом была бы проповедь Евангелия? Если это случалось с вами, вы, наверное, ощущали в душе тайный голос, говорящий: "Кому ты хочешь проповедовать? Проповедуй прежде всего себе!"

Проповедано ли Евангелие мне, вам, обществу, среди которого мы живем? Стоит задать себе этот вопрос и вспомнить всю свою жалкую жизнь — страшно грубую и темную, чтобы с чрезвычайной ясностью увидеть в себе истинного язычника. Каждый из нас когда-то учил слово Божие и читал Его, и все же каждый чувствует, что оно совсем неизвестно, не проповедано. Едва-едва как будто что-то запало в сердце и иногда шевелится, как будто развертывается, растет, но с невообразимой медленностью, так что только на протяжении ряда лет чуть-чуть заметно изменение в характере, да и то, может быть, это иллюзия. Вот когда вы чувствуете себя язычником, вместо того, чтобы проповедовать другим, избираете более скромное решение — немножко просветить себя. Стоит взять в руки знакомый томик и развернуть его, чтобы убедиться, что мы его совсем не знаем.

III

Как царь заслонен придворными, Христос от христианства заслонен с-го проповедниками — не древними, а нынешними. Начиная с семьи и школы, ничто так не отвращает от религии, как учебники веры, все эти священные истории и катехизисы. Более вредных религиозно, более кощунственных книг я не знаю. Они подменяют собою — легко сказать — Евангелие и Библию! — самые первоисточники древнего Откровения. Какой-нибудь предприимчивый батюшка с божественного, двухтысячелетнего языка, полного простоты, необычайной силы, образности, величия — переводит великую былину на свой пошлый, затрапезный язык, и в строе своих цивилизованных понятий пересказывает чудеса, приспособляясь не только к своему мелкому уму, а даже к зачаточному пониманию ребят. Затем, проведя всю эту чепуху через ученый комитет — не без обычной мзды — выпускает учебник в сотнях тысяч экземпляров. В результате такой проповеди Евангелия у батюшки каменные дома и рысаки. И целые поколения христиан, испив мутной водицы учебников, уже навсегда получают отвращение к Слову Божию, не заглядывают ни в Евангелие, ни в Библию. А если случайно и заглядывают, то в возраст, слишком поздний для воспитания души, заглядывают без должной привычки, без воспитанной потребности к Слову.

Именно благодаря учебникам и преподавателям закона Божия мы не знаем закона Божия. Именно по этой причине Христос еще не сошел на землю для большинства образованных христиан. Только по этой причине дух христианства всюду замер, и великое учение остановилось вширь и вглубь. Он и совсем замрет, окончательно вульгаризируется, выродится до полной нищеты, если не будет вырвано из рук теперешнего жречества и не будет передано самому народу. Если Священное Писание действительно заключает в себе нечто священное — по мудрости и красоте — то это unicum, ничем не заменимый, и каждая душа человеческая непосредственно должна приложить жаждущие уста к источнику живому и пить, сколько хочет. Как нельзя заменить слепому глаза, глухому уши, так нельзя никому на свете, ни священнику, ни папе, заменить непосредственное слово Христа. Оно должно каждым читаться с самого детства. Оно должно учиться наизусть, как и все действительно великие произведения, поэмы, формулы, законы природы.

Нынче господствует глупый взгляд, будто заучиванье наизусть не нужно, будто мальчик должен "своими словами" передать то, что он должен знать. Но это колоссальнейшая из нелепостей, которыми столь богата новейшая педагогия. Именно великие знания нельзя знать иначе, как наизусть, ибо форма их, безусловно, неотделима от мысли. Целые тысячелетия у всех культурных народов школа была основана на заучивании наизусть: учили немногое, бесспорно казавшееся важным, но зато внедряли в душу целиком, прививали его органически, в самую ткань сознания. Так евреи учили Библию, греки — Гомера, индусы — свои сутты, китайцы — философов, средневековые европейцы — Аристотеля. И этим методом народы делались образованными. Познание не скользило по их душе, а входило в самый образ их, преображая его. При умножении знаний, вы скажете, трудно усваивать их наизусть, но школа должна отделять значительное от ничтожного. Памяти человеческой всегда хватит на то, что ей нужно знать. Пределы памяти вообще громадны. У индусов необъятная литература передавалась целые столетия устно. Если память нынешних людей слаба, то именно от отсутствия упражнения, от неразвития, подчас самого жалкого. В старинные времена, когда в школах и дома налегали на память, она постепенно делалась атлетической, и школяры одолевали без труда то, перед чем пасуют нынешние студенты. Правда, заучивали, не всегда понимая. Но для образования вовсе нет нужды понимать все, что учишь. Это тоже одна из педагогических глупостей — добиваться ясного понимания всего, что нужно знать. Сколько ни бейтесь, ясного понимания от ребенка не получите. Разве сам учитель серьезно понимает, почему, например, единица, деленная на нуль, равна бесконечности? Величайшие умы довольствуются приблизительным пониманием. Как результат знания, понимание приходит позже своего материала. Непонятное, но вошедшее в память, иной раз выяснится потом, в сочетании с другими знаниями, и именно их выяснит лучше, чем они сами. Это особенно приложимо к религии и поэзии: их символы становятся разумными лишь в совокупности их. Разум Евангелия раскрывается не с первой строчки, а из долгого и глубокого проникновения. Вспомните, что сам Христос не в силах был добиться быстрого понимания даже от избранных двенадцати. На всем протяжении Евангелия до самой смерти Спасителя и даже после смерти до Вознесения, Ему приходилось испытывать боль непонимания учеников Его. Потребовалось уже после смерти Христа ниспослание Духа Божия, т.е. особенной благодати прозрения, хотя следы непонимания заметны и в деяниях апостольских, и в посланиях, особенно у Павла. Только тогда, когда исчез Учитель, и каждое слово Его сделалось бесконечной драгоценностью, когда стали в точности припоминать, собирать, записывать, вдумываться, тысячу раз останавливаться и заучивать, таким образом, наизусть — только тогда как бы сошел дух сознания, умножилась вера, и ученики почувствовали, что они сами обладают тем, что посланы передать "всей твари".

Выучить Евангелие наизусть — для этого достаточно нескольких недель. Но это еще не будет значить, что Евангелие вам проповедано.

Вам будет доступна только буква учения, "мертвая" буква, а животворящий дух его еще должен сойти на вас. Смысл Евангелия, что едва-едва колеблет наши сердца, не будучи в состоянии часто сдвинуть ни единой самой мелкой привычки, этот смысл, воистину понятный, глубоко волновал бы нас, как волновал душу Христа и учеников Его, приводил бы в блаженство, толкал бы на мученическую смерть. В древних учениях, кроме преподаваемого толпе закона, изучавшегося наизусть, среди жрецов поддерживалось тайное, эзотерическое учение. Поддерживался секретный культ достижения избранными и посвященными, в мере сил человеческих, того истинного смысла откровения, какой достигается не чтением, не заучиванием только, а продолжительным пребыванием мысли в человеческой душе, созреванием ее и расцветом.

IV

Мы живем в знаменательную эпоху в истории: Евангелие становится доступным, как книга, для масс народных. До последнего времени не только в России, но и в католических странах Евангелие, в сущности, не было проповедано народу. Читаемое лишь в церкви и на языках древних, читаемое отрывками, и вкривь и вкось толкуемое, оно не могло сделаться достоянием народа. Между человечеством и Евангелием стояло средостение в лице духовенства. Источник воды живой, воды небесной достигал до масс лишь процеженный сквозь фильтр книжников и первосвященников, которые, как люди, могли с Евангелием сделать то же, что сделали библейские книжники с библией — не усилить, а ослабить врученную им благодать. Подобно тому как вечные истины Торы исчезали в толкованиях учителей и дошли до жалкого извращения в Талмуде, подобно этому и евангельские истины в устах представителей церкви извратились до волшебных сказок, до теории изуверного аскетизма или инквизиторства, до догматов, оскорбляющих здравый смысл. Мне кажется, что все чудовищные извращения христианства произошли в значительной мере от того, что первоисточник христианства — слова Христа был не общедоступен. Это все равно как какая-нибудь хитрая машина — пока она в руках немногих, для остальных кажется непонятной и потому чудесной. Как только она сделается доступной — все убеждаются в ее естественности. Волшебство отходит вместе с ложными представлениями о вещи, и истина оказывается бесконечно проще, нежели все фантастические догадки.

Теперь для Евангелия наступает новая эра: святая книга делается народной. Недалек день, когда десятки и сотни миллионов услышат Иисуса из уст в уста, и будут в состоянии слышать Его, сколько захочется. Это факт в истории, как мне кажется, огромного значения. Это более, нежели открытие Америки. Человечеству (по крайней мере — русскому) открывается новый мир нравственной мысли, открывается Христос, открывается блаженная область жизни — Царство Божие внутри нас. Нет сомнения, что огромное большинство сердец народных, как и сердец образованного класса, окажутся почвой бесплодной для слова Божия, но то драгоценно, что это слово дойдет, наконец, и до рассеянных бесчисленных оазисов, до талантливых и чистых душ среди народа. И давши плод сторицею, Евангелие может войти в жизнь народную тем же оживляющим, одухотворяющим началом, каким вошло в жизнь протестантских стран.

Я не думаю, чтобы евангельская истина могла быть познана только из Евангелия. Еще до Христа к его же закону приходили — хоть и не с такой решительностью — пророки. Ведь сама природа — первый проповедник Бога: "небеса поведают славу Божию". Вполне определенно нравственная правда христианства выразилась еще в язычестве — в учениях Зороастра, Будды, Лао-цзы, Сократа, стоиков. В глубине масс народных, когда жизнь их слагалась в формы вполне здоровые, неизбежно возникала та самая правда жизни, которую принес Христос. Многие дикие и полудикие народцы поражают путешественников своею необычайною правдивостью, честностью, незлобием, бескорыстием и благородством. В их жизнь и самые души как бы уже вложен вечный закон Христа, и миссионерам остается не учить, а учиться у них. Проповедуя им христианство, миссионеры не вносят ничего нового, кроме церковных суеверий. Правда христианства и не была бы правдой, если бы не была вечной необходимой не только в будущем, но и в прошлом. Отец Небесный не мог, конечно, оставить род человеческий без внушения этой правды в течение тысячелетий до Христа. Следует признать, что со стороны Отца всегда было сделано все, от него зависящее, чтобы мы были добрыми и блаженными. Христос пришел только "исполнить закон", по Его же выражению, — не объявить нам некую новую, только что раскрытую тайну жизни, а подтвердить всегда открытую волю Отца, еще раз и окончательно провозгласить то, что дано от века. Откровение Иисуса состоит в указании закона, действовавшего с искони, но не сознаваемого или забытого. Но мы должны признать, что из всех божественных внушений, нам доступных через природу, историю, мудрецов и пророков, особенно для нас пленительною силою отличается Евангелие Христа.

Мы еще далеки от понимания его, иначе жизнь наша была бы иною, но одно предчувствие истины, таящейся в словах Христа, нас делает праведными более, нежели все другие источники богопознания. Будем созерцать природу. Будем наблюдать себя и ближних наших, зная, что то, что скрыто от премудрых, открыто младенцам. Будем внимательно читать пророков всех стран и времен — боговидцев иудейских, индийских, китайских, греческих, латинских, русских — воистину всем вдохновенным, как любимым детям Божиим, открывалась воля Его. Но в этом стремлении к Богу основным руководителем пусть будет еще так мало принятый нами Христос, и его так мало проповеданное Евангелие.

Впервые опубликовано: Письма к ближним. СПб., Издание М.О. Меньшикова. 1905.

Михаил Осипович Меньшиков (1859-1918) — русский мыслитель, публицист и общественный деятель, один из идеологов русского националистического движения.