| ||
|
Признаюсь, что когда из Салоник двинулась армия Шевкета-паши, я надеялся на иной исход. Хотелось героического зрелища, хотелось больших актеров. Абдул-Хамид — не турок по крови. Мать его армянка, бабушки, прабабушки в течение нескольких столетий были черкешенки, гречанки, армянки, словом, мужественной тюркской крови в падишахе не осталось, вероятно, ни капли. О, если бы несчастный султан был старым турком! События приняли бы совсем другой вид. Человек, искренно верующий, что он вождь османов, что он наместник пророка, «тень Бога на земле», разве он стал бы дожидаться бунтующих батальонов? Разве он стал бы клясться и божиться, что он тут ни при чем, что он остается верен конституции, а контрреволюцию проделал кто-то без его ведома? Конечно, нет. Старый турок на месте Хамида разослал бы телеграммы по всей империи, потребовал бы защиты трона, собрал бы верные полки и бился бы во главе их, как лев, за самое священное из прав. Старый турок меньше всего испугался бы смерти, он тысячу раз пошел бы ей навстречу, и если бы пал, то царем. То обстоятельство, что, процарствовав 33 года, султан испугался своих офицеров и сдался на капитуляцию без боя, доказывает, что он сам в существенном отношении младотурок, т.е. сам, в твердыне сердца своего, в вере предков, в инстинктах чести уже обессилен, захвачен чуждыми влияниями, совсем не героическими. Он присягал на верность христианским учреждениям, он сознательно нарушил шариат, отрекся от величайших прав, установленных со времен Магомета. А что, если он проделал все это не совсем неискренно? Заурядному человеку страшно плыть против течения, а все течение европейской мысли теперь сплошь демократическое, буржуазное, враждебное всякому величию. Султан ежедневно читал христианские книги и газеты, по преимуществу французские, и постепенно, незаметно в его полуармянскую душу внедрилась психология среднефранцузской интеллигенции, масоно-еврейский склад мысли. Хамид не давал конституции, но, может быть, не давал только из эгоизма, а не из убеждения, что она не нужна. Не давал конституции, но вместе с предшественниками давно облекся в европейское платье, в чужие обычаи и враждебные исламу узаконения. Незаметно и безотчетно азиат перерождался в европейца, именно современного европейца, интеллигента и демократа. Когда грянул гром, халиф почувствовал, что халифа в нем нет. Вспомните поведение в этой истории его преемника, Решад-Эффенди. С какою нескрываемой радостью он признал свержение своего брата. Как многократно, без всякой нужды, повторял, что он приверженец конституции, прогрессист, более младотурок, чем сами младотурки. Почему не допустить известной искренности в этих заявлениях? Турецкий переворот показывает, что старый мир действительно отходит. Отходит пламенная вера в Бога, вера в человека-героя, вера в монарха, вера в вождя. Наплывает, как потоп, безверие и безразличие, я сказал бы — бесстрастие, если бы оно не оттенялось глубокою бессовестностью, постепенно охватывающей широкие слои, как психическая зараза. Культурный период человеческой истории, по-видимому, заканчивается. И христианство, и ислам, как перезревшие растения, начинают дружно вянуть. Постепенно блекнут все краски, искажаются формы, сохнут обычаи и заветы, и самое драгоценное, что выработала тысячелетняя жизнь, падает в грязь. Поднимутся ли из праха новые всходы? Опубликовано в сб.: Письма к ближним. СПб., Издание М.О. Меньшикова. 1909.
Михаил Осипович Меньшиков (1859—1918) — русский мыслитель, публицист и общественный деятель, один из идеологов русского националистического движения. | ||
|