| ||
|
Бой у Ташичао выдвинул Зарубаева перед всей армией, о нем заговорили печать и вся Россия. Кавалерская дума присудила ему Георгия. По Высочайшему повелению за ним был оставлен мундир Барнаульского полка, сметавшего японцев штыками. После этого естественно было ждать, что Зарубаева пошлют вперед, но ген. Куропаткин назначил его в резерв. Однако талант, как шило — его в мешке не утаишь. Под Лаояном ген. Куропаткин двинулся с пятью корпусами против двух дивизий ген. Куроки, обходивших наш фланг, а на укрепленных позициях у Лаояна был оставлен Зарубаев. У него было два корпуса против двух армий — Оку и Нодзу. Зарубаев выдержал одиннадцать бешеных атак двух армий и просил, наконец, разрешения самому перейти в наступление. Увы, ген. Куропаткин, не справившись с двумя дивизиями Куроки (имея пять корпусов!), отдал приказ об общем отступлении, причем и драгоценные позиции Лаояна, столь долго и тщательно подготовляемые к обороне, были брошены... Вот основной пункт нашего неслыханного позора и вместе основной центр драмы, в которой гибнет наша армия. Когда чиновники управляют героями — не ждите добра... После Лаояна Зарубаев, как пишут, окончательно впал в немилость у Куропаткина и был отстранен, как и храбрый Самсонов. Всякое проявление героизма есть, так сказать, живой укор чиновничеству и приговор ему. Однако война продолжалась. Узнав, что под Лаояном численный перевес был на нашей стороне, Куропаткин пробовал перейти в наступление. Во главе западного и восточного отрядов он поставил двух только что разбитых немецких баронов — Бильдерлинга и Штакельберга. "Оба почтенные барона, — пишет автор, которого я цитирую, — были столь бездарны, что ген. Куропаткин не боялся их. Даровитый ген. Зарубаев был опасен, и потому его ген. Куропаткин спрятал в резерв. Но случилась беда. Японцы перешли в контрнаступление и спутали бездарные планики Куропаткина. Ген. Оку дрался с Бильдерлингом, ген. Куроки — с Штакельбергом. А маршал Нодзу пошел в разрыв между ними и прорвал наш фронт. Катастрофа нависла над нашей армией... В критическую минуту Куропаткин бросился за помощью к Зарубаеву: последний с его 4-м Сибирским корпусом был двинут против армии Нодзу. Произошли знаменитые, героические бои ген. Зарубаева с маршалом Нодзу... Каменной скалой стоял Зарубаев, и трехдневные отчаянные усилия японцев разбились о стойкость 4-го Сибирского корпуса и блестящие дарования его командира... После боев на Шахэ военный мир окончательно убедился, что в лице ген. Зарубаева Россия имеет настоящего полководца. Убедился в этом и ген. Куропаткин, и потому Зарубаев был окончательно отодвинут в тень... До конца войны Зарубаева держали в загоне и не давали ему никаких ответственных поручений..." Уже после войны Зарубаеву отдали дань справедливости и допустили до исправления важных обязанностей, например до должности командующего войсками, но все это было, увы, слишком поздно. Старость и болезни, свойственные старости, не ждут, — не ждет также и история, разрешающая нечасто нынче такую роскошь, как война. Всю жизнь свою Зарубаев готовился для большой роли в той войне, которая застала бы его генералом, получив обидно-маленькую роль и, во всяком случае, не сообразную с его дарованием, — он имел глубокое несчастие видеть себя связанным с побежденной армией. Так его великие, может быть, силы и остались без употребления. Так он и унес с собою в могилу не использованный отечеством огромный талант. Я не беру на себя ответственности за приведенную выше характеристику отношений ген. Куропаткина к ген. Зарубаеву, но она мне кажется правдоподобной. И Россия, двести лет непобедимая, и весь мир поражены были одним обстоятельством: как это быть великою военною державой и не выиграть ни одного сражения у маленького, сравнительно с нами, азиатского народа, который вчера еще, можно сказать, не существовал? Казалось непостижимым, как это, имея отважную армию, и нередко равную с врагами по численности, Куропаткин все отступал да отступал, пока не добился полного разгрома. Впоследствии ген. Куропаткин свои неудачи объяснил, между прочим, тем, что подведомственные ему генералы были из рук вон плохи и, наконец, даже прямо отказывали ему в повиновении. Это отчасти правда: и немецкие бароны, и некоторые русские генералы-профессора были никуда не годны, но ведь их выбирал сам же Куропаткин, и установленные цензы они все имели: академическую ученость, штабную заслуженность и положенное число декораций на груди и на плечах. Так как ген. Куропаткин человек неглупый и сам себе не враг, то не мог же он умышленно подбирать себе явно бездарных людей, явно не военных, которые могли любую его победу превратить в поражение. Очевидно, ген. Куропаткин верил в боеспособность своих "маршалов", даже тех, за которыми возили коров для питания их молоком. Очевидно, ген. Куропаткин, будучи чиновником военного дела, оценивал и товарищей своих главным образом по-чиновнически, т.е. они казались ему, по крайней мере, исполнительными и усердными. В том-то и ужас, что полководец, которого выдвинула милютинская система, оказался без гения полководца, без опыта полководца, без инстинкта полководца, без соответствующего знания и понимания, — и в результате он вел войну не как военный человек, а как растерявшийся штатский. Говорю — "растерявшийся", ибо даже штатский человек, если бы он не был чиновник в душе и не растерялся, мог бы выиграть последнюю войну, — для этого было достаточно предоставить вести ее военным подчиненным, тому же, например, Линевичу, Церпицкому, Зарубаеву, Самсонову, Лешу, Гершельману, Мищенке, Рененкампфу и т.п. Что всего было поразительнее и о чем нужно помнить каждый день, — это то, что из-под слоя академических бездарностей Генерального штаба та же наша несчастная армия выдвинула целый ряд превосходных генералов, не испорченных академией или даже не тронутых ею. Им следовало только не мешать, их следовало только ставить на надлежащие по их природе места в армии — и мы разбили бы японцев как нельзя лучше. Ведь при всех прекрасных качествах японской армии, она была не Бог же весть что такое: даже при маниакальной склонности ген. Куропаткина отступать японцы не раз считали себя совсем разбитыми. Ни один из японских генералов не обнаружил гения Фридриха II или Наполеона, а русские полководцы когда-то выигрывали победы даже у них. Как ни отважна японская армия, она не лучше же турецкой в смысле стойкости. Стало быть, единственная причина, заставившая нас проиграть войну и подписать позор свой, — это та, что командовали армией ген. Куропаткин с Сахаровым, а не Скобелев или Зарубаев. Виноваты не отдельные люди, — виновата ужасная система, выдвигающая неспособных людей руководителями способных. Эта система создана не одним Милютиным, но по справедливости имеет право носить его имя. Если не Милютин выдвинул, то он первый могущественно поддержал гибельное начало — преобладание военной теории над практикой, военно-книжной учености над живым военным искусством. Он первый дал разрушительный лозунг: поменьше военщины, а побольше гражданских добродетелей и школьных заслуг. При Милютине и его преемниках наша армия, испорченная бумажными реформами, разучилась воевать, потеряла в значительной степени свою военную психологию и дух великих предков. При Милютине и его преемниках в офицерские мундиры залезли блестящие с виду чиновники, чуждые солдату, чуждые священным заветам армии и единственно чем одержимые — это страстью командовать, не имея понятия об искусстве командования. Мне кажется, с этим глубоко вредным наваждением армия должна бороться. Если на нашей памяти кроме Милютина и Куропаткина мы имели Черняева, Скобелева, Гурко — в Турецкую войну и Зарубаева с рядом поименованных героев в Японскую, то это доказывает, что героизм далеко еще не исчез в нашей армии. Он задавлен чиновничеством, он унижен и оскорблен, но гремучая струя его бежит где-то в толще военного сословия и способна вырваться на свет Божий. Воскресение армии нашей возможно. Оно до такой степени необходимо, что перемена системы была бы принята с восторгом — и всею измученною поражениями Родиной и всею армией, кроме засевшего на верхах слоя либеральных милютинцев, "ловимоментов" и карьеристов. Армии нашей нужны не реформы, а военные вожди, которые нашли бы в героической душе своей страсть и долг сделать армию военной, вновь военной, какою она была в века побед. Нужны не реформы, а постепенное возвращение к старой, органической системе, в которой герои преобладали над чиновниками, а не наоборот. Та система создала нашу империю и окружила ее громоносной славой. Милютинская же либерально-чиновническая, книжно-канцелярская система развенчала Россию и угрожает погубить ее. Впервые опубликовано: Новое время. 1912.
Михаил Осипович Меньшиков (1859-1918) — русский мыслитель, публицист и общественный деятель, один из идеологов русского националистического движения. | ||
|