| ||
|
Вместе с густой толпой народа я продвинулся в темный притвор и неожиданно очутился в древнем русском храме Новгородской, Владимирской, московской эпохи. Очень высокие круглые своды и толстые устои-колонны все расписаны в византийском духе. Как жаль, что нет старинного многоярусного иконостаса, и как его отсутствие портит стиль! По чему забросили, прямо до какого-то преследования, этот с незапамятных времен обычай высоких иконостасов во всю алтарную стену? Обычай этот коренился в глубокой идее христианства, по которой церковь есть общество вечное не только живых и верных, но и отошедших к Богу душ. В доме Божием православный глаз чувствовал потребность видеть "всех своих", занесенных в святцы, т.е. в некотором смысле более живых, чем живущие ныне. "Мы, — думали христиане, — тлеем во грехе, есть же праведники нетленные, душ которых не коснулась смерть духа — грех". Отсутствие нашего народного многоярусного иконостаса — уступка протестантскому европеизму, уступка жалкая. Но, очевидно, среди художников, работавших в храме, были и люди старого духа. Изгнанный из переднего угла иконостас художники рассыпали по всему храму, и вот в грубоватой мозаике на вас отовсюду глядят святые — с потолка, со стен, с толстых колонн-устоев, глядят сверху, сбоку, сзади, со всех сторон. Впечатление получается сильное, совсем особенное. Вместо пустого храма, который иногда нельзя наполнить никакой толпой молящихся, получается храм наполненный, имеющий свое многочисленное, таинственное население, свой святой народ, как бы лишь потеснившийся, чтобы дать место живым людям. Живые стоят, окруженные хорами почти живых угодников, ветхозаветных патриархов, пророков благочестивых царей, апостолов, мучеников, отцов церкви, пустынников, преподобных, страстотерпцев, святителей и чудотворцев. Неисчислимое сонмище того истинного человечества, к которому хотели бы принадлежать христиане. С далекого купола и алтарных сводов глядит Христос с многокрылыми серафимами и херувимами, святые призраки сорока веков, символы и идеи незапамятной глубины времен. Невольно чувствуешь тут корень духа народного, что кроется в прошлой вечности. Во что мы веровали некогда, тем и были. Перестаем веровать во что бы то ни было — чудится, как бы не перестать и быть. Я вошел в этот прекрасный внутренний храм под звуки "Вечная память!". То пели певчие. Кто-то служил панихиду по убиенному Царю. Именно здесь, в стороне, противоположной алтарю, пред "сенью" толпится народ. Пробраться к решетке мраморного балдахина над местом убийства очень трудно. Преобладает простонародье, давно уже не серое в городах — простые люди в пиджаках, в пальто, в мундирах разных сторожей и рабочих. Есть и чистая публика, офицеры, даже студенты. Сквозь синеватые стекла на золотую мозаику льется как бы небесный свет, мерцают свечи. С трудом протискиваюсь, наконец, к решетке. Впечатление жуткое и странное. В этом огромном храме, наполненном духами херувимов и чудотворцев, среди этого великолепия мрамора, золота, разноцветных камней вдруг перед вами открывается часть булыжной мостовой, часть улицы, с тротуаром и решеткой Екатерининского канала. Камни, покрытые серой грязью, и ничего больше. Впервые опубликовано: 1907 год.
Михаил Осипович Меньшиков (1859-1918) — русский мыслитель, публицист и общественный деятель, один из идеологов русского националистического движения. | ||
|