| ||
|
Г. Южаков издал книжку под заглавием «Социологические этюды». Это — исправленное и дополненное издание статей, печатавшихся под тем же общим заглавием в 1872—73 гг. в журнале «Знание». Так и на обертке напечатано: «Издание пересмотренное и дополненное». Дополнение состоит из двух новых глав и нескольких подстрочных примечаний. Что же касается пересмотра, то... право, затрудняюсь сказать, есть ли он. На стр. 242 читатель найдет примечание, начинающееся словами: «Английский писатель Фроуд недавно доказывал» и т.д., и кончающееся ссылкой на «Знание» 1873 г. То, что было недавним делом в 1873 г., может ведь перестать быть таковым же в 1891 году. Это, конечно, просто недосмотр, который можно бы было оставить без внимания, если бы он не был характерен для всей книги. С 1872-[18]73 гг. о предметах, затронутых в «Социологических этюдах», написано разными авторами так много, что «издание пересмотренное и дополненное» должно быть весьма существенно пересмотрено и дополнено. Г. же Южаков оставил свое изложение, можно сказать, без всякого изменения, а указаний на позднейшую литературу я нашел у него всего три, и то просто указаний, даже упоминаний, и притом отнюдь не все по вопросам первостепенной важности для «социологическихэтюдов». На стр. 121 г. Южаков дополняет старое примечание «указанием на интересные данные, заключающиеся в книге г. Кулишера «Очерки сравнительной этнографии». На стр. 165, в примечании же, г. Южаков «указывает мимоходом на любопытную книжку» г. Ярковского «Hypothese cinetique de la gravitation universelle» и т.д. На стр. 167 автор замечает, что список самостоятельных писателей по вопросу о законах народонаселения «необходимо дополнить Джорджем». И только. Я думаю, что для восемнадцати лет, протекших со времени первого появления «Социологических этюдов», это немножко мало. До такой степени мало, что, пожалуй, лучше бы и совсем не делать этих слишком немногих указаний и открыто отказаться от титула «пересмотренного и дополненного» издания. Я забыл, впрочем, упомянуть, что г. Южаков неоднократно ссылается еще на одно произведение новейшей литературы, — на свою собственную статью «Нравственное начало в общественной борьбе», напечатанную в «Северном вестнике» за 1888 г. К «Социологическим этюдам», вообще очень интересным и поучительным, г. Южаков счел нужным сделать два приложения. Он приложил, во-первых, одну свою старую полемическую статью «Субъективный метод в социологии», во-вторых, алфавитный указатель содержания книги и встречающихся в ней собственных имен. Это последнее приложение, редко у нас практикуемое, очень полезно. Не могу того же сказать о первом приложении, если только позволительно мне иметь об этом суждение. Делаю эту оговорку потому, что статья «Субъективный метод в социологии» целиком посвящена полемике со мной и с г. Миртовым. Согласно общей, мало пересмотренной и малодополненной физиономии «Социологических этюдов», г. Южаков не находит нужным просветить своих читателей насчет своих мыслей о том, что писалось о субъективном методе после 1873 г., — ну, например, г. Кареевым или, с противоположной стороны, г. Слонимским. Мало того, на эту самую полемическую статью г. Южакова были в свое время сделаны возражения г. П. М. в «Знании» и мною в «Отечественных записках». Но г. Южаков даже не упоминает об этих возражениях, очевидно, считая весь полемический эпизод законченным тою точкою, которую он поставил в конце своей статьи 1873 г. Я бы ничего не мог сказать против этого, если бы г. Южаков просто перепечатал свои старые статьи: так как он на упомянутые возражения не отвечал, то на нет и суда нет. Но в издании пересмотренном и дополненном можно было бы сделать и в самом деле какие-нибудь дополнения. А то можно бы было, пожалуй, и совсем не перепечатывать статью «Субъективный метод», не имеющую прямого отношения к остальному содержанию книги и потому отнесенную автором в «приложения». Я далек от мысли возобновлять старую полемику, да и не нужно мне это. Мне достаточно указать на № 1 «Знания» за 1874 г., где напечатана статья г. П.М. «О методе в социологии», и на 3-й том моих сочинений, где мой ответ г. Южакову уже давно имеется. Должен, однако, предупредить читателя, который заинтересуется этою полемикою. И в статье г. П.М., и в моих статьях он найдет некоторые размышления о неладности, например, следующего соображения г. Южакова: «Собственно говоря, нет ни объективного, ни субъективного метода, а есть один — истинный». Тщетно будет, однако, искать этой фразы читатель в дополненном издании «Социологических этюдов»: ее там нет. Но из этого не следует, чтобы мы с г. П.М. оклеветали г. Южакова, с наглостью приписали ему слова, которых он не говорил: они были, но в дополненном издании автор их вычеркнул и хорошо, конечно, сделал. Найдутся и еще подобные исключения отдельных фраз и целых абзацев; не найдется только ключа к ним, т.е. какого-нибудь объяснения со стороны автора. Повторяю, я не думаю полемизировать с г. Южаковым. Я хочу только рекомендовать его книжку всем интересующимся затронутыми в ней вопросами и затем записать несколько мыслей, которые книжка во мне возбудила, совершенно независимо от того, будут ли иметь эти мысли полемический облик или нет. В первом своем этюде г. Южаков восстает, между прочим, против так называемой органической теории общества, в чем я ему глубоко сочувствую. Сочувствие это я выразил тотчас по появлении «Социологических этюдов», но тогда же заметил, что аргументация почтенного автора кажется мне не вполне удовлетворительною. Продолжаю думать то же самое и ныне. Г. Южаков говорит: «В организме его составные части, его органы, единицы агрегата лишены всей совокупности жизненных отправлений, дифференцированы физиологически и интегрированы в одно механически неразрывное целое: разрушение этой связи прекращает жизненный процесс. В обществе его слагаемые, единицы агрегата, обладают всею полнотою жизненных отправлений, физиологически однородны и не связаны механически; распадение агрегата не влечет прекращения жизненного процесса в его единицах. Дифференцированию в обществе могут подвергнуться только процессы служебные, отправления, служащие для жизни, но не сами жизнен ные процессы. В этом заключается разница между обществом и организмом: оба принадлежат к категории живых агрегатов, и, как таковые, имеют много общего, отличающего их от агрегатов неорганических, но в пределах жизни они представляют скорее две противоположности: в одном отправления строго дифференцированных частей служат развитию целого, от такого соподчинения зависит возрастание и умножение жизни; в другом, напротив, отправления целого, распределенные между его единицами, служат для развития этих единиц... Общество и организм — это два полюса в цепи живых форм». Так как г. Южаков игнорирует литературу вопроса по сю сторону 1873 г., то я не буду останавливаться на тех позднейших специальных исследованиях, которые можно резюмировать формулою: всякий организм есть общество, всякое общество есть организм. Имея в виду лишь собственные мысли г. Южакова, я думаю, что с той объективной точки зрения, на которой он стоит, все вышеприведенное может быть подвержено большому сомнению. Неверно, что разрушение связи между частями организма всегда ведет к прекращению жизненного процесса: есть растительные и животные организмы, которые можно раздробить, разорвать на несколько частей, и результатом этой операции будет не прекращение жизненного процесса, а напротив, воссоздание нескольких жизненных процессов. Да и вообще, размножение, в особенности в низших формах, может быть рассматриваемо как разрушение связи между единицами агрегата. Неверно и обратное положение автора, по которому распадение общества не влечет за собою прекращения жизненного процесса в его единицах. Пусть пчелиное общество распадется на маток, рабочих пчел и трутней, и все они перемрут. Щедринские генералы, вырванные из общества, нашли на необитаемом острове мужика; а если бы не эта счастливая случайность, процесс генеральской жизни прекратился бы. Наблюдения Губера над муравьями предвосхитили эту фантазию сатирика. Неверно, что в обществе составляющие его единицы непременно физиологически однородны: это неверно даже относительно основных жизненных функций, каково размножение: рабочие муравьи и пчелы бесполы. В человеческом обществе такой резкой физиологической неоднородности единиц нет, но есть ее задатки в виде мальтузианской идеи неразмножающихся рабочих, в виде католического духовенства, в виде старых дев. Неверно, наконец, что в обществе целое служит составляющим его индивидуальным единицам, тогда как в организме, наоборот, отправления частей служат жизни целого. Об этом сейчас несколько подробнее. Все это я говорю отнюдь не в защиту органической теории, а лишь для того, чтобы показать, что критические приемы и точка зрения г. Южакова недостаточны для опровержения этой теории. Против окончательных выводов и общего характера книжки г. Южакова я мог бы, по существу, возразить лишь очень немногое. Поэтому-то, между прочим, мне и представляется не особенно нужною приложенная им к книжке старая полемическая статья. А впрочем, это его дело. В последующих этюдах г. Южаков говорит о половом, естественном, историческом и искусственном подборе в обществе. Я предложу читателям некоторые соображения на ту же тему, но без всякого отношения, положительного или отрицательного, к воззрениям г. Южакова. Недавно вышла книжка любопытного немецкого писателя Карла Дю-Преля «Studien aus dem Gebiete der Geheimwissenschaften». Это уже не первое сочинение Дю-Преля в этом роде. Направление мысли, к которому принадлежал Дю-Прель, можно бы было назвать научно-мистическим. Оно за последнее время получает в Европе довольно значительное развитие. Задача его состоит в том, чтобы ввести в сферу научного исследования некоторые таинственные, т.е. весьма мало или вовсе необъясненные психо-физические явления. Этому можно бы было, конечно, только радоваться, если бы упомянутое направление не мешало былей с небылицами и не обнаруживало бы временами легковерия, поистине поразительного. Дю-Прель в своей новой книге проводит, между прочим, параллель между средневековыми ведьмами и нынешними медиумами. И в тех, и в других он находит особые «мистические» способности. Он решительно отвергает то объяснение, по которому ведьмы исчезли, благодаря распространению просвещения: тут, дескать, просто действовал искусственный подбор. По расчету Сольдана, за все время преследования ведьм, их было сожжено и иным образом казнено 9 1/2 миллионов. А так как мистические или медиумические способности вообще довольно редки, то и немудрено, что таинственные явления ведовства, наконец, прекратились; прекратились не в качестве будто бы субъективного заблуждения, рассеянного поступательным ходом просвещения, а в качестве несомненного объективного факта. С тех пор прошло лет полтораста, и за это время в человечестве успели вновь народиться и развиться мистические способности, чем и объясняется нынешнее сравнительное обилие медиумов. Дю-Прель ничего не говорит о наследственности мистических способностей. Он провидит в будущем людей, весьма отличных от нынешних, но приписывает эти грядущие изменения воспитанию. Но если бы мы ввели в свое рассуждение еще влияние наследственности и если бы он говорил при этом не о мистических способностях, а просто об известных формах нервного расстройства, то мы имели бы довольно вероподобный образчик искусственного подбора в обществе. Однако именно только вероподобный. Присматриваясь ближе к рассуждению Дю-Преля даже в таком исправленном и дополненном виде, мы заметим, что хотя ведьмы и истреблялись путем прямого насилия, но зрелище жестоких казней и ужас ожидания преследований должны были порождать новые расстройства, которыми с избытком компенсировалась эта жатва смерти. Далее, чтобы ни говорил Дю-Прель, но поступательный ход просвещения и гуманности несомненно способствовал прекращению жестокого предрассудка, обращавшего несчастных истеричек в служительниц сатаны. Изо всего этого следует, однако, не то, что искусственный подбор не действует в обществе, а лишь то, что в крайне сложной сети явлений общественной жизни возможны встречные и друг друга уравновешивающие течения. Главнейшие из этих течений определяются взаимными отношениями личности и общества, не самого только принципа общественности или кооперации в обширном смысле слова, а и той общественной формы, в которой волею судеб приходится жить личности. Неверно, как я уже сказал, что в обществе целое служит составляющим его единицам, т. е. личности. Это — практическая задача, известный общественный идеал, признаваемый одними, отвергаемый другими. В действительной же жизни, фактически, общество сплошь и рядом не только не служит составляющим его единицам, но, наоборот, их заставляет играть служебную роль. Например, то военно-финансовое напряжение, в котором изнывает теперь вся Западная Европа, отнюдь не согласуется с интересами единиц, составляющих европейские общества. Напротив, эти единицы отрываются от производительного труда и обременяются налогами единственно ad majorem gloriam известной общественной формы. Случай это весьма обыкновенный. Само собою разумеется, что во всех подобных случаях некоторые единицы или некоторые группы их извлекают свои выгоды из данного порядка вещей. Но и они являются все-таки подчиненными органами общественного целого, функционирующего с самостоятельными аттрибутами, каковы «национальное могущество», «народное просвещение», «народное богатство» и т.п., из которых вовсе не следует, чтобы и входящие в состав общества единицы были в массе могущественны. В этом отношении возможны самые разнообразные комбинации, так что даже одна и та же общественная форма может служить личности в одном отношении и заставлять ее себе служить в другом. Например: Англия как политическая организация, до известной, весьма значительной степени, служит интересам личности и каждый британский подданный, куда бы его ни забросила судьба, может чувствовать себя могущественным, ибо за ним стоит могущество всей британской державы. Но не таков экономический строй той же Англии: не английское национальное богатство служит интересам английского рабочего или земледельца, а, напротив, весь труд этих последних уходит на создание колоссального национального богатства, от которого им перепадают лишь крохи. Всякая общественная форма борется за существование. Борется не только в качестве общества, но и в качестве известной именно общественной формы; и не только с другими обществами, но и с входящими в ее состав единицами. Глава «о развитии умственных и нравственных способностей в первобытные и образованные времена» в знаменитой книге Дарвина «Происхождение человека и половой подбор» оставляет в читателе впечатление крайней неудовлетворенности. Нужно, впрочем, заметить, что в этой главе очень мало лично дарвиновского. Он сам говорит, что большинство его замечаний о влиянии естественного подбора на цивилизованные нации заимствованы им у Уоллеса, Гальтона и Грега. Между прочим, Дарвин утешается тем, что «преступников убивают или заключают в тюрьмы на долгое время, так что они не могут свободно передавать по наследству свои дурные качества». А несколькими страницами дальше читаем: «Инквизиция выбирала с особенною заботливостью наиболее свободомыслящих и смелых людей для того, чтобы сжигать их или бросать в тюрьмы. В одной Испании лучшие из людей, — те, которые сомневались и спрашивали, — а без сомнений не может быть прогресса, — были уничтожаемы в течение трех столетий средним числом по тысяче в год». Эти две цитаты представляют собой не противоречие, а лишь некоторую неясность мысли. Сложность общественной жизни вполне допускает чередование и даже единовременное существование явлений противоречивых, которые историку или социологу и приходится констатировать. Но надо хоть сколько-нибудь ориентироваться в этих житейских противоречиях, как-нибудь группировать их и объяснять. В данном случае сделать это нетрудно. Прежде всего, в указанных случаях, очевидно, нет никакого естественного подбора: здесь общество или полномочные его органы поступают совершенно так же, как сельский хозяин или скотопромышленник, искусственно отбирающий экземпляры ввиду своих специальных целей. Затем, есть преступления против общества, против самых основ его, без которых ни одно общество существовать не может, и есть преступления против данной только формы общества. Очевидна огромная разница между этими двумя разрядами преступлений, а следовательно, и между воздействиями на них и между общественными последствиями этих воздействий. Средневековая феодально-католическая организация, имея своим полномочным органом инквизицию, казнила и всячески преследовала ведьм, еретиков, евреев, мавров, вообще всех с католическими принципами несогласно мыслящих. О ведьмах или попросту нервных больных говорено выше. Что же касается остальных, то в числе их, конечно, было немало тех лучших людей, о которых говорит Дарвин. Достаточно вспомнить сожженного инквизицией Джордано Бруно, на котором как бы воочию осуществились сказки о феях, принесших к колыбели младенца все дары природы: ум, талант, красоту, смелость, энергию. Все дело испортила злая фея, принесшая и свой губительный дар — неумение приспособиться к требованиям данной общественной формы. Понятно, что не все такие исключительные баловни природы погибали на кострах инквизиции и задыхались в ее тюрьмах. Однако известные высокие умственные и нравственные качества были для еретика необходимы, чтобы вызвать преследование и казнь. Нужен был ум, чтобы прийти к самостоятельным выводам, нужен был характер, чтобы поддержать выводы ума и не отречься от них. И если бы тысячи этих даровитых и стойких людей остались живы и передали свои высокие качества многочисленному потомству, то дальнейшая история Европы имела бы, вероятно, совершенно другой облик. Сам по себе факт самозащиты каждой общественной формы, какова бы она ни была, совершенно понятен: она борется за свое существование, как и все на свете. Но общественные формы слишком часто переступают естественные пределы самозащиты. Они, например, не только всячески гонят неприспособленных и не желающих или не могущих служить им, но еще клевещут на гонимых, что уже составляет излишнюю роскошь. Так, древний Рим не только истреблял христиан тысячами, но и объявлял их врагами человечества и основных начал всякого общества. На деле, однако, распространение христианства несло, как известно, новые и более прочные устои общественного здания, хотя римская общественная организация и имела свои резоны быть недовольной. Практические результаты борьбы, разумеется, нимало не изменяются собственно римскою клеветою. Но, с точки зрения подбора и его последствий, огромная разница между преследованием врагов общества и преследованием врагов данной общественной формы. В этом последнем случае на убой идут часто лучшие силы страны, о чем иногда очень скоро приходится пожалеть той самой общественной форме, которая их истребила. Преследование гугенотов стоило Франции около миллиона энергических, трудолюбивых, умственно одаренных людей, сожженных, зарезанных, изгнанных и бежавших в другие страны. Потеря эта, однако, еще отнюдь не выражается достаточно, кажется, крупною цифрою «миллиона». В таких случаях борьба идет уже не только с идеями, почему-нибудь признаваемыми вредными, а с людьми, существами, облеченными в плоть и кровь, способными плодиться и множиться, и передавать те или другие свои качества потомству. И еще надо иметь в виду, что, истребляя даровитых и стойких, общественная форма уже тем самым косвенно оказывает покровительство бездарности и нравственной дряблости. А между тем общественной форме, боровшейся с гугенотами, достаточно было сделать лишь маленькую уступку в сторону веротерпимости, даже не изменяя своих существенных черт, чтобы эти миллионы казненных, изгнанных, бежавших и неродившихся жили на счастье и славу Франции. Что касается неродившихся, то в данном случае они унаследовали бы, надо думать, верования своих отцов; точнее сказать, не унаследовали бы, а воспитались бы в протестантизме, ибо, в настоящем смысле слова, органически наследуются не идеи или верования, а физические, умственные и нравственные качества. Здоровые же, стойкие и даровитые люди нужны всякой общественной форме, задача которой состоит поэтому отнюдь не в том, чтобы глушить известные качества в самом их корне, а в том, чтобы утилизировать их в нужном ей направлении. Ради этого общественная форма в своих собственных интересах могла бы поступиться многим. Но в человеческих делах расчет выгоды и невыгоды часто затемняется не только чисто логическими ошибками, а и случайностями личного темперамента, каприза, слепого упрямства, вообще неразумием сердца, если позволительно так выразиться. Оттого-то и случается так часто в истории, что известная общественная форма, преследуя несогласно мыслящих, истребляет мыслящих вообще и немыслящим предоставляет все поле действия, и в минуту опасности сама остается без достаточно стойких и надежных защитников, — желая сохранить все, остается ни при чем; снявши все сливки, по необходимости должна довольствоваться снятым молоком. Не всегда, разумеется, в подобных случаях пускается в ход искусственный подбор в таких грандиозных размерах и кровавых формах, как при борьбе древнего Рима с христианами или католической Франции с гугенотами. Так, Франция Наполеона III, не гнушаясь и этими средствами, хотя по необходимости в меньших размерах, разными другими путями, прямо и косвенно покровительствовала бездарности, тупости, низкопоклонству, трусости — и кончила Седаном. Таковы некоторые из результатов борьбы за существование и подбора в обществе. Из них явствует, мне кажется, что в обществе не всегда агрегат служит составляющим его единицам, а, напротив, весьма часто предоставляет им служебную роль. Опубликовано: Михайловский Н.К. Полное собрание сочинений. 2-е изд. СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1909. Т. 6. Стб. 888-898.
Николай Константинович Михайловский (1842—1904) — русский публицист, литературный критик, литературовед, переводчик и социолог, виднейший теоретик русского народничества.
| ||
|