Митрополит Антоний (Храповицкий)
Евразийство в его зарождении и теперь

На главную

Произведения митрополита Антония (Храповицкого)


Несколько лет тому назад группа молодых ученых с богатою для их возраста эрудицией в различных областях знания и с самым благородным приемом писательства взялись за огромное дело. Они решили освободить русское образованное общество от двухвековых предрассудков, на которые сетовал еще грибоедовский Чацкий и первые славянофилы, включая сюда и великого Достоевского. Это отрицательная, негативная сторона евразийских устремлений и деятельности. А что же они противопоставляют западничеству положительного?

Во-первых, они требуют обоснования всей русской культуры на Православной Церкви и введения в Церковь, конечно свободно и постепенно, всех отраслей жизни на русской территории, включая сюда и теперешних магометан и язычников. Это, конечно, очень хорошо, хотя и мудрено исполнить: за последние годы мы более знаем случаев отпадения исконных православных христиан в бывшей России в магометанство и иудейство, нежели обратных явлений.

Однако такими благими надеждами и стремлениями вожделения евразийцев не исчерпываются: они проектируют и политические, и экономические, и другие способы в подмогу философским и религиозным перспективам. Какие же именно? Вот тут читатель натыкается на бомбу, которая того и гляди разорвется перед его носом и разорвет его самого. С первого взгляда можно подумать, что речь идет ни более ни менее как о сотрудничестве с большевиками.

Если бы мы имели дело с совсем юными мечтателями-теоретиками, то, конечно, за это негодовать нельзя, а можно только смеяться, но перед нами — хотя и молодые, но уже зрелые писатели-профессоры, и притом мыслящие себя реальными политиками...

Естественно, что подобный проект вызвал взрыв негодования не только в отзывах типичных господ кадетов, которые ничему не научились со времени Писарева, Тургенева и Михайловского, но и в сознании искренних людей, которые, наверное, всей душой сочувствуют православным идеям евразийцев, — таков, например, Н.Е. Марков, читавший доклад в Париже с критикой евразийства за его якобы симпатии к большевизму. Тогда я перемолчал, но был очень опечален, теперь вижу, что уважаемый докладчик был прав, но только условно.

Последнее ограничение я повторяю и теперь, хотя известные, чисто внешние симпатии к болыпевицкой революции и к большевизму в некоторых евразийских статьях начали выражаться совершенно открыто, тогда как в начале своей литературной деятельности евразийцы давали о себе понятие как об охранителях Церкви и Отечества, даже более — как о более патриотических мыслителях, чем правительственные элементы русского общества, которые были ими справедливо укоряемы за оторванность от народа и Церкви, словом, за западничество.

Н.Е. Марков в своем парижском докладе предсказывал сближение евразийцев с большевиками и в известной мере оказался прав. Впрочем, по-видимому, сами евразийцы вовсе не желают признать себя сменившими свои знамена или вехи: они по-прежнему ставят во главу государственного строительства, во главу народной жизни принцип Церкви как главный ствол российской культуры и, видимо, надеются приобщить к нему и большевиков, и восточно-российских инородцев, магометан и язычников.

Конечно, все это не невозможно, но эту идею можно держать только как далекий маяк своего длинного пути, и невозможно забывать, что в своем настоящем положении большевики и революция, как Февральская, так и Октябрьская, главное устремление своей вражды и бешеной злобы направляли и направляют именно против Христовой веры и Церкви, причем руководителями их, т.е. теперь большевиков, являются, конечно, иудеи. Они готовы даже с царским абсолютизмом мириться, лишь бы он не был церковным. Так, они уважают Петра I и говорят: "Он наш".

Посему восстановить нормальную жизнь России с помощью большевиков не значит ли поручить волкам стеречь и пасти овец? Это так иррационально, так грустно читать друзьям евразийства, в числе которых я всегда состоял и состою, что приходится волей-неволей упереться в одно из двух предположений. Первое, которое им будет противопоставлено со всех сторон и с которым я, безусловно, не согласен, есть предположение о тайном подчинении евразийцев большевикам, прежде всего на почве денежной, а второе, которому я пламенно желал бы верить, — это тайное — встречное движение большевизма или, вернее, русских народных масс к евразийству, соединенное с раскаянием в своих злодеяниях и с отречением от богоборчества и гонения служителей Божиих.

В последнем случае приветствую их евразийский почин, тем более что он соединен с их положительной программой, т.е. с требованием духовного общения с Азией и с проживающими в России инородцами.

Я вполне присоединяюсь к их мысли, которая многим писателям покажется парадоксальной, о том, что нравственные и религиозные идеалы магометан и язычников Азии во многих отношениях ближе к русским, т.е. к чисто христианским, чем латинство и протестантство. Еще ближе к нам, чем европейцы, по своим религиозным воззрениям и религиозной жизни давно отлученные от Церкви еретики Ближнего Востока и Юга: армяно-григориане, сирийцы-несториане и евтихиане, копты и абиссинцы, отвергавшиеся нами с непростительным безучастием.

Преимущественная близость их, а равно и ортодоксальных иудеев, магометан и соседей-язычников, к православному христианству заключается в том, что они все взирают на религию как на самоотверженный подвиг, как на аскетизм, тогда как западные наши соседи только в самое последнее время отстают от чисто утилитарного отношения к религии.

Они берут от Христова учения и требуют от своей паствы почти только то, что совместимо с установившимся современным строем жизни, чувственным, горделивым и самолюбивым, тогда как восточные еретики, а в значительной степени и магометане-индусы озабочены тем, как должно изменять и переламывать нашу жизнь для того, чтобы она согласовалась с требованиями религии. Католики успокоили свою совесть тем, что они во главу своей общественной жизни поставили служителя религии, но перелицевали и его, и самую религию на светский лад, а протестанты заглушают свою совесть учением о спасительной вере, т.е. теоретической убежденности, которой, впрочем, тоже не имеют.

Евразийцы не выражают вполне определенно только что высказанных здесь мыслей, но столь симпатичный наклон их воззрений на еретический Запад именно таков — вообще в области религиозного мышления, в области богословской и моральной они приводят читателя в восхищение. Особенно восхитительна их смелость, их нравственное мужество в противопоставлении своих христианских убеждений громаде европейских и петербургских предрассудков. Смелость эта как плод преизливающейся убежденности дает высокую нравственную ценность 1) их настроению, 2) их научной образованности и 3) их умственным талантам.

Я желал бы верить и верю, что их надежда превратить врагов Христовых в Его служителей, Савлов превратить в Павлов не имеет иных внутренних оснований, кроме этого энтузиазма или, как они выражаются, пафоса. Древние отцы Церкви в Египте и Палестине имели обычай чтить только что начинающих иноков земным поклоном, просить их молитв за себя, полагать их руки себе на глаза и т.п. и тем побуждали их воспламеняться ревностью о стяжании действительных добродетелей. Евразийцы берутся за нечто большее: они применяют такой способ даже к неверующим, помоги им Господь! Возможно, что они в этом ошибутся, но их искренности я вполне верю.


Впервые опубликовано: Русский военный вестник. 25 дек. 1926/ 7 янв. 1927. №74.

Митрополит Антоний (в миру — Храповицкий Алексей Павлович) (1863-1936) митрополит Киевский и Галицкий, первый по времени председатель Архиерейского синода Русской Православной Церкви за границей, богослов, философ.



На главную

Произведения митрополита Антония (Храповицкого)

Монастыри и храмы Северо-запада