| ||
|
Пропаганда мятежа и безверия устремляется в настоящее время не только на войска, но и на военные учебные заведения. При свободе чтения юнкеров военных училищ и несомненной возможности читать атеистические и революционные газеты подросткам-кадетам, тем и другим весьма трудно сохранить в уме и сердце те убеждения, которые в прежнее время так дружно усваивало все военное сословие в своих школах. Особенно заманчивым кажется молодому сердцу противопоставление какого-то, правда, весьма неопределенного "служения народу" той "праздной и порочной жизни", к которой его готовит школа. Брошюры ему представляют офицерскую жизнь как полицейскую службу при "отжившем строе", как "борьбу с прогрессом чрез грубое насилие" и т.п. Юноша ищет в своем уме, что доброго и возвышенного найти ему в своей дальнейшей службе не только в военное время, которое наступает редко и ненадолго, но и в обыкновенном строе военного быта и службы; ищет и не находит. Правда, ему прежде многое нравилось: и блестящие парады, и блестящие балы, и товарищеские кутежи, и победы над женским полом, и изящество мундира, и молодечество в осанке — но теперь он ясно понимает, что доброго здесь ничего нет. На службу, на ротное учение он взирал прежде, как на шипы среди жизненных роз, да и может ли все это наполнить жизнь, особенно в то время, когда нет войны и не предвидится? Правда, у него еще есть дело — обучение солдат, но этим делом большинство пренебрегают, как самым скучным, и сдают его унтер-офицерам. Итак, приходя к полному разочарованию в своих прежних взглядах на жизнь и на собственную деятельность, военный юноша еще, однако, жалеет отречься от своих патриотических и, пожалуй, религиозных убеждений. Если его теперь направить на идейную работу в пределах этих убеждений и в его собственном офицерском звании, если осветить ему последнее в высоко одушевленном свете, то он радостно ухватится за открытый ему путь сознательной и полезной народу жизни, и если не откажется вовсе от прежнего героически-епикурейского мировоззрения, то начнет все-таки бороться против тщеславного чувственного отношения к жизни и во всяком случае не будет поддаваться революционным призывам. Дело это неизмеримой важности. Если бы офицерство русское сознало себя защитником веры, Престола и Отечества не только чрез стальное оружие, но и посредством оружия духовного, то нам не страшно было бы никакое растлевающее влияние нигилистов. Чрез руки офицерства проходит весь русский народ, отдаваемый ему в безусловное послушание на четыре-пять лет самого цветущего возраста. Влияние это несравненно сильнее детского школьного воспитания, которое почти вовсе выметается с силой земли и Патриархального деревенского быта, так что нередко забывается подростками и самая грамота. Напротив того, 25-летний молодой человек, возвратясь в деревню грамотным и сознательным гражданином и нередко становясь сейчас же главою семьи, сам оказывает могучее влияние на деревенскую жизнь, даже теперь, когда он вносит в нее многое, несогласное с ее христианским строем, многое барское, немецкое; если же он будет наставлен офицерами в том же православно-народном направлении, которое он принес из деревни, но наставлен уже сознательно, то, конечно, он сейчас же станет в деревне передовым человеком, бесспорным авторитетом для всех сельчан. Повторяем, это дело самой высокой важности: идет речь о возрождении всего русского народа, всей России чрез то общество военных деятелей, которое теперь само ищет новых устоев для своей деятельности, для своего отношения к жизни. Что же нужно ввести в обучение и воспитание военного юношества? Ответить на это должна комиссия военных ученых с участием духовных лиц и профессоров-патриотов. Но общие начала должно по нашему крайнему разумению наметить следующие. Прежде всего должно ввести дополнения и изменения в самый воинский устав, который у солдат называется "словесностью". Назначение офицера должно определяться сверх принятых уже понятий так: в мирное время офицер есть воспитатель молодого поколения, проходящего воинскую повинность, в православно-народном духе, дабы возвратить его семье и обществу сознательным христианином, русским патриотом и верноподданным, могущим не только сознательно противостать растлевающему влиянию отрицательной веры и врагов отечества, но и утвердить в правильных мыслях своих родных и близких. Как член общества, офицер тоже должен являться оплотом и защитником здравых патриотических и христианских понятий и, таким образом, не только силою оружия отстаивать государственные границы отечества от неприятеля, но и силою убеждения и примера отстаивать те внутренние основы веры и русского быта, которые составляют внутреннее сокровище русского духа. Согласно с таким определением долга офицера следует расположить его подготовительное образование и воспитание. В настоящее время еще, слава Богу, в учебники военных корпусов и училищ не прошли ни дарвинщина, ни марксизм, но мало в них и чисто русского направления. Строй понятий военной науки остался приблизительно тот, какой господствовал и в школе гражданской, пока она была сословно-дворянской. В политическом отношении он был благонамеренный, но он создался эпохой "Священного союза" и был чисто западнический. Россия в ее допетровском периоде рассматривалась как бездонная пропасть невежества и тьмы. Просветителем ее признавался Петр I и Европа; вероисповедания западные признавались равноценными с Православием, различающимися от него только по обрядам; принципы морали — честность, храбрость и только. Затем глубоко противоречивые Евангелию понятия о чести, о благородной гордости (существует только бесовская гордость), о мести и т.п. Прибавьте к этому взгляд на народ и на солдат чисто крепостнический, и вы поймете, почему только наиболее самостоятельные глубокие натуры в нашем офицерстве не губят свою молодость в вине и в праздных или даже порочных развлечениях. Должно совершенно переработать их учебники и учебные пособия в таком направлении, чтобы офицеры привыкли любить и уважать Россию, русского крестьянина, а с ними русского солдата. Должно: 1) Преподавать русскую историю по Павлову, по К. Аксакову, Хомякову, Кояловичу и их последователей. 2) Должно ввести преподавание новейшей литературы, поставив в центре ее Достоевского и взяв за руководство труды Ор. Миллера и Н.Н. Страхова. 3) Должно составить и ввести курс отечествоведения, но не в марксистском духе, а содержания этнографически-бытового, разъясняя, как наш народный быт выработался в форме почти монастырского уклада. 4) Должно расширить преподавание Закона Божия, введя как особый курс изучение Священного Писания, хотя бы Нового Завета, затем курс апологетики, а церковную историю преподавать в том морально-этическом духе, как она изложена в издании К.П. Победоносцева. Наше воинство защищает Православную веру не только как известную систему догматов, но как ту сумму добра и подвигов, которые составляют собою содержание истории Православной Церкви; описание событий должно дополнять описанием святынь и священных обычаев, оставшихся в качестве их памятников не только на Руси, но и на православном Востоке, с которым тоже необходимо знакомить воспитателей русского солдата по трудам Муравьева, Норова, святогорца Серафима и др. Проникнувшись теми славянофильскими взглядами, офицер усвоит себе самое горячее благоговение к своему высокому долгу как учителя солдат. Он не будет смотреть на них как на чумазых рабов своих прихотей, но как на дорогих учеников, жизнь для которых есть задача его жизни и для которых трудиться есть лучшее наслаждение, чем прожить молодость на вине, картах и блудных женщинах. Но возможно ли так переродить кадетов и юнкеров, прежних героев веселой жизни? Возможнее, чем всякую иную среду. Как во всех русских сердцах, так особенно в сердце военного юношества под золою ложных понятий и грубо-чувственных стремлений лежит та же жажда высоких подвигов и светлой поэзии. Ведь почти все наши лучшие поэты были офицерами, и это потому, что при всех недостатках военное юношество менее забито одностороннею схоластическою зубрежкою, больше знает природу и ближе стоит к народной, хотя бы солдатской жизни. Его портит не столько собственная порочность, сколько ошибочная постановка воспитания и образования, совершенно оторванная от нашей истории и религии и приноровленная к истории и религии чуждой нам Западной Европы и частнее — Пруссии. Теперь прусскому строю нашей армии пришел конец. Если сумеют военные педагоги заменить его строем русским, православным, то они сделают для нашего воинства и для России больше, чем сделал Суворов, даже больше князя Пожарского; те обеспечили ее современное состояние, а эти упрочили бы надолго ее будущее не только в смысле ее целости и политической силы, но и в смысле ее нравственной чистоты и мощного возрастания в вере, разуме и добродетели. Опубликовано: Антоний (Храповицкий), архиеп. Полное собрание сочинений. В 3 т. Изд. 2. Том III. СПб.: Изд. И.Л. Тузова, 1911. С. 447-451.
Митрополит Антоний (в миру — Храповицкий Алексей Павлович) (1863-1936) митрополит Киевский и Галицкий, первый по времени председатель Архиерейского синода Русской Православной Церкви заграницей, богослов, философ. | ||
|