| ||
|
Когда, входя в какой либо святой храм, мы слышим заупокойное пение, то бываем заранее уверены, что только несколько человек, преимущественно женщин где-нибудь в уголке, возносят свои скорбные молитвы в предстоянии одного священника. И это потому, что усопших поминают только самые близкие их родные. А если храм, вопреки нашему ожиданию, оказывается наполненным значительным количеством народа, то, наверное, среди его мы найдем богато убранный гроб со всеми признаками высокого общественного или имущественного положение покойника, — но и здесь, среди всей пышности погребения, взгляд опытного наблюдателя быстро заметит, сколь холодно и неохотно участвует в печальном торжестве значительная часть молящихся и что число их, как бы оно ни казалось большим, многим, однако, меньше, нежели число тех, которые при жизни умершего имели с ним общение. Только в очень редких случаях можно видеть стечение в храм богомольцев для поминовения уже погребенного человека. И тогда знай, что человек этот был особенный, — он был один из немногих мудрецов, исполнявших божественное слово: «Не скрывайте себе сокровищ на земли, идеже червь и тля тлит, и идеже татие подкапывают и крадут: скрывайте же себе сокровище на небеси, идеже ни червь, ни тля тлит, и идеже татие не подкапывают и крадут» (Мф. 6, 19-20). Завидна жизнь и кончина такого человека: он живет еще и по смерти, тогда как богатство и знатность и все прочее, чем дорожат люди, оканчивается вместе с их погребением, и души их, оставленные одинокими, оплакивают свое легкомыслие во время земной жизни. Ныне мы тоже совершаем заупокойную службу в этом переполненном молящимися, обширном храме, — но среди его не увидим мы пышного гроба, ни окружающих его суетных отличий знатности и богатства. Напротив, те, за которых мы молимся теперь, лишены были даже самого беднейшего гроба. Да, по мирскому рассуждению кончина самая бедственная, так как и самый последний нищий покидает этот мир, будучи положен в какой-нибудь, хотя бы и убогий гроб, устроенный усердием его присных, а если и тех у него нет, то об этом позаботятся блюстители общественного порядка; наши же бесстрашные воины полегли телами своими на глубине морского дна, придавленные обломками корабля, между которыми пробираются к их останкам морские раки и другие страшные животные истребители. Итак, к их телам не прикоснется любящая рука родных или товарищей, но зато смотрите, какую огромную родню приобрели они заочно! Ни глубина моря, ни десятитысячное количество верст, отделяющее нас от места их кончины, не препятствуют нам считать их для себя столь присными, как самых кровных родных, и молиться об упокоении душ их не ради соблюдения общественного приличия, но от всего сердца, о чем свидетельствуют лица ваши, орошенные слезами, которые более ценны для усопших, чем всякие алмазы, украшающие пышные праздники вельмож. И такое же одушевленное чувство, такая же усердная молитва за них в настоящие дни наполняют сердца всех русских людей, да и не русских только, но и греков, и заграничных славян — словом, всех сынов Христовой Церкви, которой дал Господь дерзновение умолять Его благоутробие за преставшихся братьев. Его Пречистые уста сказали: «паки, аминь, глаголю вам, яко аще два от вас совещаета на земли о всякой вещи, ея же аще просита, будет има от Отца Моего, Иже на небесех (Мф. 18, 19). Он ли не услышит умиленные молитвы миллионов, и могут ли быть грехи, превозмогающие этот могучий молитвенный вопль, отверзающий душам умерших врата небесного рая. Итак, не плачевна, а достоблаженна их кончина в глубоких водах холодного моря, — ибо если бы они почили мирно каждый в своем доме в старости своей, то остались бы чужды живущим, исключая немногих родных, иногда не умеющих или даже не желающих молиться, а теперь они — родные для всей молящейся вселенной. И то, что они расстались с жизнью не от руки врагов, а непосредственно от руки Божией, это обстоятельство, умаляя их суетную славу, умножило сочувствие к ним живущих и увеличило теплоту заупокойных молитв за них. Пусть же скажет за них Русская земля, как древний Иов: «Господь даде, Господь отъят; яко Господеви изволися, тако бысть; буди имя Господне благословенно во веки» (Иов. 1, 21). Сказав искренно такое слово, Русская земля поймет, что, лишившись храбрых сынов своих, она не оставлена от Бога обездоленной: взамен живых сынов своих она обогатилась теперь живым духом взаимного общения. Когда многие любят одного или нескольких, то они и друг другу бывают не чужды: даже враги, имеющие общих друзей, стараются примириться, узнав об этом, а в нынешней драгоценной потере, когда расставался уже с жизнью и спасся только молитвами присных молодой Царевич и потонули в водах океана знаменитые военачальники, и дети вельмож, и дети смиренных земледельцев, — в эти дни общей печали и усердной молитвы с сугубой силой почувствовали свое братство во Христе — и Царствующий Дом, и великие мира сего, и простой черный народ. Правда, тяжкими уроками и ударами восстановил Господь утраченное единство русской жизни, но видно, что не было других, более мягких средств к достижению этой высокой цели, а потому скажем еще раз от лица земли Русской: «Буди имя Господне благословенно во веки». Но повторят ли эти слова осиротевшие семьи умерших? ведь между ними есть, конечно, и такие, которые жили их помощью, жили надеждой на возвращение со службы своих бодрых сынов... Трудно было бы ответить на такой вопрос, если бы речь шла не о тебе, о народ наш, великий в своем долготерпении, несокрушимый в покорности божественной воле! не о тебе, народ наш, взирающий на смерть как на переселение в лучший мир, а на жизнь как на приготовление к смерти! И одиночество, и бедность перенесет русская семья и русская беззащитная вдова-старушка, если она лишилась своей опоры не за злое дело, а за Веру, Царя и Отечество, за борьбу с нечестивыми язычниками, при молитвенном участии к ней всего православного люда. Да, не ропот, не уныние будет испытывать она, когда в длинное поминание ее ко многим именам безвестных тружеников, в терпении возделывавших родную землю, припишется не очень грамотной рукой какой-нибудь «воин Иоанн утопший»; а когда это имя будет возглашаться священником в дни поминовенья, то умиленная слеза осиротевшей матери будет всегда сопровождаться утешительною мыслью о том, что она принесла на свет христолюбивого воина и верного слугу Царю русскому. Гораздо тяжелее перенесут нашу потерю те знатные и вообще просвещенные семьи, у которых в продолжении последней войны Господь отнял цветущих, прекрасных и добрых юношей, едва перешедших из отроческого возраста и подававших родителям надежды на блестящие в мирском смысле успехи. Им придется теперь только с болью сердца уразумевать то высокое, христианское учение о жизни и смерти, которому простой народ научен так давно. Но минет время горького научения, грустная картина окружающей жизни других юношей научит их постепенно находить утешение в том, о чем они теперь безутешно скорбят, — и вот, когда младшие, подрастающие дети, перелистывая семейный альбом, будут останавливаться на незнакомом лице и спрашивать: кто он такой? — то старшие родственники будут им рассказывать об умершем на войне брате или дяде как о святом — с умилением и важностью. «Зачем же он уезжал туда, так далеко? — спросит подрастающий младенец. — Зачем он не оставался служить здесь, в столице? или его туда сослали? так за что»? — «Нет, — ответит ему мать или бабушка, — он мог и здесь оставаться и служить среди придворных, но сам пожелал защищать Россию от врагов, и теперь он предстоит Царю Небесному и велит тебе жить не для своего удовольствия и пользы, а для правды, для защиты ближних и помощи бедным. Вот его письма, которые он нам писал оттуда незадолго до смерти, а вот старые газеты, где напечатано, как во всех городах молились за него и за его товарищей». Благословенна же та семья, которая может похвалиться самоотверженной смертью своего героя, и такую семью составляют не только ближайшие родственники убитых, но и вся Православная Русь, соединенная ныне в одно крепкое братство сочувствием к осиротевшим семействам и молитвой об усопших воинах. Те назидания, которые они оставили в сердцах и устах матерей к своим младшим братьям, да восприимут в себя и наши сердца, да начертают они на себе божественную заповедь — жить не для себя, а для ближних своих, любить не себя, а свое отечество, служить не себе, а Богу на небе и Царю на земле. В вас же, православные воины, здесь предстоящие на молитве, да исчезнет последняя тень смертного страха, если Царь позовет вас защищать Отечество, — а в вас, предстоящие граждане, да сияет свет русского патриотизма и беззаветной готовности всем пожертвовать для родины. Аминь. Впервые опубликовано: Волынские епархиальные ведомости. 1904. № 15. С. 572-582.
Митрополит Антоний (в миру — Храповицкий Алексей Павлович) (1863—1936) митрополит Киевский и Галицкий, первый по времени председатель Архиерейского синода Русской Православной Церкви за границей, богослов, философ.
| ||
|