А.Н. Муравьёв
Память блаженного Болгарского царя Бориса

Когда Церковь отечественная празднует перенесение мощей мучеников своих князей Бориса и Глеба, первых страстотерпцев русских, в Болгарской Церкви искони совершалась память первого ее просветителя, князя Бориса, во святом крещении Михаила, который с миром преставился ко Господу (2 мая), чтобы восприять венец вместо земного небесный, обещанный, по слову апостола языков (2 Тим 4:8), всем возлюбившим пришествие Господне. Светлый подвиг сего Бориса предсказан был еще его предком, как о том свидетельствует в жизнеописании мучеников Тивериопольских знаменитый Феофилакт, архиепископ Болгарский.

Когда Крум, могущественный повелитель языческих болгар, пошел ратью на области римские и взял Адрианополь, то при разделе пленных юноша прекрасной наружности по имени Кинамон достался по жребию сыну Крумову Обритагу, или Крутогону, который хотел неволею обратить его в язычество. Принуждаемый участвовать в пиршестве, мужественно отвечал Кинамон, что рабам Господним не подобает пить чашу ГЬсподню и чашу бесовскую, и после жестоких мучений заключен был за исповедание имени Христова в железную клетку, в которой оставался до кончины сурового своего господина. Три сына остались у сего князя, совершенно различные нравом: Боян, Звинич и Маломир. Боян, расположенный к христианству, просил меньшого брата своего найти ему узника Кинамона, о коем много слышал еще в детстве, и обрели истомленного исповедника едва живым. Он объяснил Бояну высшую цель и плоды своего мученичества и, тронув его сердце, убедил принять христианство. Когда узнал о том брат его Маломир, не уступавший в жестокости отцу своему и закоснелый в язычестве, он старался сперва ласкою, а потом угрозами склонить брата к отреченью от христианства, но ничто не могло поколебать твердости Бояновой, и он был осужден на смерть; ведомый на казнь, в духе пророческом сказал брату:

"Вера, за которую ныне терплю, распространится по всей земле Болгарской, хотя убийством моим думаешь остановить проповедь христианства; на всяком месте воздвигнется знамение креста, и чистые священники будут служить чистейшему Богу, принося Ему жертву хвалы во исповедание Животворящей Троицы; идольские жертвы совершенно исчезнут, а вместе с ними и языческие жрецы, как будто бы их никогда не было. Ты сам, спустя немного лет, не получив никакого плода от своего ожесточения, несчастным образом окончишь бедственную жизнь". Сказав сие, преклонил голову под меч и предал дух свой в руки Господни, будучи, таким образом, первым и вместе царственным мучеником земли Болгарской. Спустя три года жестокий Маломир скоропостижно скончался бездетным, и престол болгарский достался сыну его брата Звинича, или Пресяма, который, в пятидесятилетнее свое царствование прославил державу Болгарскую и просветил ее христианством: так исполнилось предсказание дяди его Бояна.

Несчастны были первые годы правления Борисова и неудачны войны его с своими соседями, сербами и хорватами, и с самыми греками. Облако франков облегло его с запада, и сам он едва спасся от их оружия. К сему присоединились ужасные голод и мор, опустошавшие Болгарию в 860 году, так что вся земля его находилась в самом бедственном положении. Это было первым побуждением язычника к христианству, ибо почувствовал он во глубине своего сердца ниспосылаемый на него гнев от карающей десницы Господа, дабы извести его из тьмы языческой путем бедствий к спасительному свету Христову. Необходимы были для сего решительного перелома спасительные орудия, и они были посланы также в свое время от Бога.

Во время частых войн, которые возникали между болгарами и греками, достался в плен Борису бывший некогда именитым сановником и уже облеченный в одежду иноческую Феодор, прозванием Куфара, который посеял в юном князе Болгарском первые семена христианства. Случилось также, что в один из частых походов греческих взята была, еще в малолетстве, сестра Борисова, которую воспитали при дворе византийском в истинной вере, и она впоследствии сделалась проповедницею христианства в отечестве. Летописец Кедрин пишет в своей церковной истории, что по смерти императора греческого Феофила князь Болгарский, услышав, что вдова его Феодора с малолетним сыном Михаилом остались правителями государства, думал воспользоваться благоприятным случаем, чтобы отомстить грекам за их победы, но мужественная Феодора послала к нему вестника с таким словом, которое было достойно лучших времен империи Римской, что она сама готова защищать империю, и если будет побежден враг, то да ведает, что женская рука его побудила. Твердость сия остановила князя Болгарского и он предпочел мир неверному счастью войны. Тогда императрица воспользовалась благоприятным случаем, чтобы освободить именитого узника Куфару, а князь с своей стороны потребовал, чтобы выдали ему взамен родную его сестру. На сих условиях заключили мир, и царевна Болгарская, возвратившись в дом брата, утвердила его в добром расположении к христианству.

Между тем, когда все более и более приготовлялось сердце Бориса к принятию истинной веры, проповеданной ему именитым узником и присною сестрою, одна благодатная минута его решила, одна из тех, которые посылаются Богом для нашего спасения. Заимствуем рассказ сей от другого летописца, уже багрянородного, самого императора Константина, из его книги об управлении империи. Князь Болгарский любил тешиться ловлею и построил себе небольшой дом для упокоения на месте ловитвы. Хотел он украсить лесной приют сей изображением ловли, чтобы и в часы отдыха утешались ею взоры его, и просил себе искусного живописца из Царьграда, мудрая императрица послала к нему знаменитого инока Мефодия, брата философа Кирилла, которые уже оба прославились обращением хазар и готовились к проповеди славянам по совершенному знанию их языка. Опытный Мефодий раскинул и здесь духовные свои сети и уловил ими князя Болгарского на любимом им месте ловитвы. Борис предоставил ему изобразить что-либо страшное на стенах своего дома, подразумевая ловлю, но не определив предмета, и воспользовался этою свободою Мефодий, чтобы достигнуть своей высокой цели. Исполненный Духа Божия, изобразил он со всею живостью красок то, что почитал наиболее ужасным для взоров человеческих, не ловлю зверей, но зверя адского и второе страшное пришествие Господа славы для последнего суда Его над вселенной; с одной стороны, страшные муки грешников, предаваемых вечным казням, с другой же, славу праведников, венчаемых за добрые дела. Ужаснулся Борис при виде грешников, напрасно простирающих руки к неумолимому Судье, и как бы сам предстоя пред судилищем Господа Бога, немедленно потребовал крещения, и в ту же ночь крестился от руки Мефодия со всем своим домом и немногими из бояр.

Когда же узнали болгары о том, что государь их оставил веру и обычаи своих предков, они возмутились против него и хотели умертвить, как некогда дядю его Бояна; но вооруженный знамением креста, который велел нести перед собою, смело выступил новокрещеный Борис с своею дружиною и рассеял их сомнище. Потом обратился к императрице и просил у нее не только мира, но и взаимного союза, чтобы два народа, греческий и болгарский, составляли как бы один по единству веры. Благосклонно приняла сие прошение царственная Феодора и уступила целую область для жительства болгарам по южному скату Балкан, которая назвалась Загорьем. Мир с греками продолжался во все царствование Бориса.

Иные летописцы византийские, Симеон Логофет и Георгий, несколько иначе рассказывают сие событие; они говорят, что сам малолетний император Михаил выступил войною против болгар в жестокую для них годину голода и навел такой ужас на врагов, что все они, положив оружие, просили не только мира, но и крещения, и Борис, вызванный в Царьград, там крестился, император был его восприемником и дал ему во святой купели собственное имя. После сего уже прислали к новообращенному Мефодия, и произошло возмущение народное, когда хотели крестить всех болгар. Можно согласить оба рассказа таким образом, что инок Мефодий был прислан заблаговременно к Борису и приготовил его изображением Страшного суда к принятию христианства, но, чтобы совершить оное над князем Болгарским, могло оказаться нужным лицо иерархии высшее, нежели простой инок, и потому Борис вошел в сношение с греческим императором, объявил свое желание принять христианство и заключил выгодный для себя мир, ибо ему была уступлена целая область — Загорье. По некоторым известиям, некто архиепископ Иосиф послан был крестить Бориса в Болгарию и нарек его Михаилом, бояре же, восставшие против своего государя, были им побеждены, а народ, лишенный мятежных вождей своих, добровольно крестился.

Знаменитый патриарх Фотий принял живое участие в духовном просвещении болгарского народа и написал пространное послание к новообращенному князю Михаилу, в котором называл его любезным своим чадом и отпечатком своих апостольских трудов. Он изложил ему исторически весь постепенный ход семи Вселенских Соборов и с мудростью, ему свойственною, преподавал не только правила нравственной жизни, но и царского управления. В то же время и апостолы славян, святые братья Кирилл и Мефодий, посетили землю Болгарскую на пути в Моравию, и начала утверждаться вера Христова в краю дотоле языческом; но два года спустя православие временно поколебалось происками римскими. Болгарии суждено было тотчас после своего крещения быть жертвою тех раздоров, которые разъединили тогда христиан восточных и западных, ибо уже четыре года продолжался спор между Римом и Царьградом по случаю возведения Фотия на патриарший престол. Быть может, и страх подпасть под совершенную зависимость Византии чрез духовенство греческое побудил князя болгарского обратиться к германскому королю Людовику и к римскому папе Николаю.

С почетным посольством отправил он в Рим между прочими дарами святому Петру ту броню, в которой сражался против приверженцев язычества и, жалуясь, что в Болгарии проповедуют разногласно греки и армяне, просил себе вероучителей и книг, наипаче же о возведении Болгарской Церкви на степень отдельного патриархата. Обрадовался папа столь неожиданному приобретению народа, близкого и опасного столицо греческой, в надежде обрести в нем верное орудие для своего непосредственного действования на Царьград. Немедленно в 867 году послал он к Борису двух своих епископов, Павла и Формоза, с книгами и подробным наставлением в ответ на многие вопросы, столько же церковные, сколько и гражданские, какие были ему предложены болгарами.

Замечательно в сих ответах, что на вопрос болгарский, сколько настоящих патриархов, папа называл только трех, установленных будто бы апостолами. Римского, Александрийского и Антиохийского (следственно, и себя равнял с прочими патриархами), но уверял, что Константинопольскому и Иерусалимскому титул сей давался только для почета, и вообще старался поколебать доверие болгар к грекам в делах веры; в заключение резко выставлял учение Римской Церкви, что святой Петр как бы воплощается в своих преемниках и что кафедра его сама по себе, независимо от духовного единства с другими церквями, имеет исключительный дар непогрешимости. Однако папа не соглашался дать особого патриарха в Болгарию, обещая только архиепископа, но и того не дал. Послы его, принятые с честью в Болгарии, где началось то духовное неустройство, на которое жаловался Борис после удаления природных ее проповедников, не нашли себе соперников при его дворе.

Но, довершив крещение народа, они побудили неопытного князя выгнать из Болгарии всех иных проповедников, за исключением римских, стали повторять миропомазание, совершенное не их священниками, вводить обычаи своей церкви и Символ Веры с прибавлением "и от Сына". Это смутило новокрещеных, наученных иначе исповедовать Символ. Отказ в патриархе огорчил также Бориса; он стал просить по крайней мере архиепископа, и новые проповедники, присланные с епископом Гримоальдом, уже не встретили такого участия в Болгарии. Между тем все более и более усиливался спор между Фотием и Николаем. Фотий обличал неправильное учение и злоупотребления римлян в Болгарии; императоры Михаил и Василий обратились к самому Борису с представлением о том же предмете. Борис переслал письмо их к папе, требуя отзыва, и хотя папа вызывал все духовенство западное к опровержению послания Фотиева и уже считал себя победителем и даже Фотий низвергнут был с престола, но власть папская показалась тяжелою для Болгарии. Папа Николай не хотел дать болгарам архиепископа, избранного ими; преемник Николая Адриан II, долго задержав в Риме посла болгарского Петра, сродника Бориса, послал к нему наконец против его желания двух новых кандидатов на выбор. Это окончательно возмутило Бориса, и он велел сроднику своему Петру ехать в Царьград на Собор, созванный в 869 году для решения спорных дел Церкви.

Когда уже определения соборные были подписаны, император Василий в присутствии патриарха Игнатия и представителей прочих патриархов предложил выслушать письмо болгарского государя и речь его посланника. Петр, благодаря легатов римских за то, что проездом посетили землю Болгарскую, сказал Собору: "Доселе мы были язычниками и недавно приобщились благодати Христовой; посему, чтобы не могло быть у нас заблуждений, мы желаем знать от вас, представителей великих патриархов, к какой Церкви мы принадлежим". Изумились легаты римские и воскликнули: "К Римской, которой подчинился твой государь с твоим народом". — "Это правда, — возразил посол, — но решите вообще с сими представителями патриархов, к какой Церкви мы разумно должны принадлежать, Римской или Константинопольской?" Тогда представители восточных спросили Петра: "Когда вы заняли ту страну, которой вы ныне владеете, кому была она подчинена и каких священников она имела?" — "Мы добыли ее оружием от греков и нашли в ней греческих священников", — ответил Петр. "Итак, — отвечали представители восточных, — страна ваша была и должна быть подчинена Константинопольской митрополии".

Несмотря на долгие прения и возражения римских легатов, Собор единодушным приговором определил: "Присуждаем, чтобы земля Болгарская, которая в старину была под властью греков и имела греческих священников, отторгнутая от святой Константинопольской Церкви язычеством, ныне была возвращена ей чрез христианство". Таким образом, 3 марта 870 года Болгария воссоединилась с Восточною Церковью; Борис избавился от тяжкого искушения, три года волновавшего его душу, и принял решение соборное вместе с архиепископом Феофилактом, который был к нему послан от патриарха Цареградского Игнатия. Папский легат Гримоальд, склоненный деньгами, добровольно оставил Болгарию. Жалобы и угрозы пап Адриана и Иоанна VIII не устрашили Бориса, который, однажды навсегда разорвав связь с Римом, еще более чем прежде сблизился с Константинополем и утвердил православие в своем народе. Он послал младшего сына своего, Симеона, при котором впоследствии процвел золотой век Болгарии, образоваться в Царьград. Архиепископ Болгарский получил первое место после патриарха Цареградского, и духовная жизнь росла в Болгарии, когда с удалением римского духовенства возникло в ней богослужение славянское.

И православие, и просвещение еще более в ней утвердились, когда чрез пятнадцать лет, в 885 году, по смерти великого архиепископа Мефодия, в Моравии воздвиглось гонение епископов немецких на учеников его, проповедников славянских; Болгария радостно открыла им объятия и приняла их не изгнанниками, а наставниками, вручив им управление своей Церковью. Горазд, епископ, преемник Мефодия, Климент, Савьа, Наум и Ангеларий были те именитые изгнанники, которые искали себе убежища в Болгарии, прославляющей их ныне в ликах святых своих под именем Седьмочисленных. Борис любил беседовать с ними и уже в преклонных летах стал учиться под их руководством древним сказаниям о житиях святых и слушал из уст их Священное Писание, которое с утешением мог разуметь на языке славянском. Мало-помалу, без всякого разрыва, естественным спокойным действием начал православной Церкви славянские наставники заменили греческих в Болгарии, и этим окончательно утвердилось в ней православие. В старце Борисе, уже полстолетия занимавшем престол болгарский и начинавшем учиться у молодых питомцев Мефодия, не выражается ли та духовная жажда, с которою Болгария усваивала себе открывшееся в ней просвещение славянское?

В юго-западной части Болгарии, около озера Охридского, стал трудиться святой епископ Горазд; впоследствии князь Борис убедил святого Климента принять на себя сан епископский и послал его туда же для проповеди слова Божия. В житии святого Климента сказано, что Борис украсил Болгарию семью соборными церквами и это побудило Климента построить обитель в Охриде, где впоследствии учредилась кафедра патриархии Болгарской. Тогда же перенес благочестивый Борис мощи святых мучеников Тивериопольских с великою честью в столичный город свой Браницы, и при его постоянном покровительстве ученики Климента и Горазда сделались просветителями народа в других областях обширного царства Болгарского, куда был перенесен весь свет просвещения славянского, заглушённого фанатизмом латинским в Моравии.

Здесь не место распространяться о главных писателях славянских, кроме святых Мефодия и Кирилла и Климента, о Константине епископе, Иоанне экзархе Болгарском, Григории пресвитере и монахе Храбре. Достаточно сказать, что почти все переводы церковных книг и большого числа творений святых отец, которые в течение столетий непрестанно были переписываемы и питали духовно народ болгарский, сербов и Древнюю Русь, совершены в Болгарии в конце княжения Борисова и в золотой век сына его Симеона. Борис устал царствовать. По словам западного летописца, давно уже любил он, являясь днем пред народом в облачении царском, скрываться по ночам в церковь и в уединении, покрытый вретищем, простираться на помосте, на жесткой власянице вместо ковра. Наконец, после тяжкой болезни он удалился в монастырь, оставив двух сыновей, Владимира и Симеона, и, вероятно, поручил им совокупно править Болгарией: Владимиру даны были северные области, Симеону южные. Неизвестно, в каком году Борис покинул мир, и вообще эти обстоятельства в болгарской истории чрезвычайно темны. У греческих летописцев Симеон является на престоле уже в 888 году, тотчас после Бориса, а в немецких под 892 годом болгарским государем назван Владимир, но не более четырех лет продолжалось его царствование. В тишине своей обители услышал Борис, что сын его Владимир предается великим злодеяниям и совращает народ с пути христианства; возгоревшись рвением, сложил он себя иноческие ризы и, надев опять царское облачение, препоясал меч, чтобы смирить недостойного сына. Он лишил его зрения и заключил в темницу, чтобы не дать ему возможности вредить христианству; праведная казнь постигла того, который хотел лишить света Христова всю новопросвещенную область Болгарскую. Но верный своему обету Борис не хотел более царствовать, созвал на Собор своих вельмож и вручил правление младшему сыну Симеону, в сорокалетнее царствование коего процвела Болгария. Если просветитель Борис может сравняться в летописях болгарских с нашим равноапостольным Владимиром, то сын его Симеон представляет собою лицо великого Ярослава, распространителя просвещения духовного. Борис заключился опять в своей обители, где пробыл еще пятнадцать лет и однажды только вышел опять к народу, в страшную эпоху нашествия венгров и поражения болгар. Не зная, как помочь беде своей, болгары все прибегли к старцу, князю-иноку Михаилу, виновнику их спасения, и просили его совета. Старец назначил им трехдневный пост, велел покаяться в нанесенной христианам обиде, ибо Симеон поднял оружие на греков, и молить Бога о помощи. После сего болгары вступили вновь в кровопролитную битву с венграми, и победа осталась на стороне христиан.

В славянском переводе греческих слов святого Афанасия Александрийского болгарским епископом Константином так записано о блаженной кончине Бориса: "В сие убо лето 6415 (907 индикта 14) умре раб Божий, отец сего князя Симеона, в благой вере живый, в добром исповедании Господа нашего Иисуса Христа, велик и честен и благоверен господин наш князь Болгаром, именем Борис, христианское же имя ему Михаил, месяца мая во 2-й день, в субботний вечер. Сей же Борис Болгар крестил во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь".

Впервые опубликовано: Муравьёв А.Н. Жития святых Российской Церкви, также иверских и славянских, 1859.

Муравьёв Андрей Николаевич (1806-1874) камергер российского императорского двора; православный духовный писатель и историк Церкви, паломник и путешественник; драматург, поэт. Почётный член Императорской академии наук (1836).