На главную |
Произведения А.Н. Муравьёва |
СОДЕРЖАНИЕ
Род Багратидов
Замечательно родословие знаменитой фамилии Багратидов, которая старается доказать непрерывное свое происхождение от царя пророка и уже славилась сим священным родством в первые времена христианства. Император Константин Багрянородный свидетельствует о том в X столетии, а предшествовавшие ему историки армянские и всех древнейший Моисей Хорренский говорят, что "один из знаменитых пленников иудейских, освобожденный Навуходоносором по ходатайству царя армянского, поселился при дворе своего благодетеля еще за полтораста лет до Рождества Христова". Вагаршак, первый из рода Арсакидов, предоставил Баграту и его потомству исключительное право венчать на царство властителей Армении. Весьма вероятно, что для получения такого преимущества должно было иметь что-либо священное в своих семейных преданиях, ибо на Востоке свыше всего уважается древность рода. С тех пор усилились Багратиды и приобрели нынешние области Карса и Эрзерума; там пользовались они почетными титлами эмиров, куропалатов и патрициев от царей персидских, халифов и императоров, доколе наконец в лице великого Ашота не воцарились на престоле Армянском в IX столетии. Но царственный летописец Вахтанг темно выводит род свой от семи братьев еврейских, будто бы происходивших в 58-м колене от царя пророка и в V веке пришедших из Палестины в южную часть Иверии к некоей царице Рахили, где приняли святое крещение; третий из них, Гурам, женился на внучке царя иверского Вахтанта Гург Аслана и поселился в пределах Карса.
Внук его, также Гурам, первый поставлен был на царство Иверское в исходе VI века императором Маврикием; он был основателем в Тифлисе собора Сионского, который, таким образом, носит на себе печать рода Багратидов. В исходе VIII века опять возникает могущество Багратидов в лице Ашота Куропалата, владетеля Кларджетского, правнука царя Гурама Багратиона; но только от третьего Баграта в 1008 году начинается собственно период их славы для Грузии, продолжавшийся до трех столетий, хотя и со многими переменами счастья; сему периоду принадлежат все лучшие памятники ее зодчества. Мощная рука Баграта все держала под своим скипетром, и памятником его светлого царствования остался великолепный собор, основанный им в Кутаисе, куда перенес он свою столицу. И в дальнем Иерусалиме отозвалась его слава, ибо там соорудил обширную обитель Честного Креста для многочисленных богомольцев грузинских. Сын его Георгий имел опасного неприятеля в императоре греческом Василие Вулгароктоне, который хотел покорить власти своей царей абхазских и принудил его дать себе в заложники юного сына Баграта. Но время его пребывания в Царьграде послужило в пользу будущему его царству, ибо юноша приобрел там образование византийское и впоследствии вступил в родственную связь с императорами. Роман выдал за него дочь свою Елену и почтил титлом Куропалата. Много древних святынь, как во дни первых царей христианских Мириана и Вахтанга Гург-Аслана, принесено было опять в Грузию благочестивою царевною, и с нею вместе пришли художники греческие довершить собор Кутаисский.
Полувековое царствование четвертого Баграта почитается самым цветущим для словесности грузинской, которая развилась под благодатным дыханием Византии. Еще во дни второго Баграта именитый воевода области Таосской, Иоанн Торникий, который оказал много услуг Греческой империи, удалился во святую гору Афонскую и основал вместе с сыном своим Евфимием там обитель Иверскую; за ними последовали и другие почетные мужи Грузии. Они посвятили себя исключительно преложению Святого Писания на родственный язык и образовали его по образцу греческого, переводами духовных песней и творений великих отцов Церкви Восточной. Это золотой век просвещения Иверского, которого последние отблески достигают царствования Тамары, правнучки Багратовой, и потом гаснут посреди бедственных переворотов родной страны. Церковь причла древнейшего из всех Иллариона, Иоанна, Евфимия и Георгия Афонских к лику святых.
Немирно протекло долгое царствование великого Баграта. Кахетия и Ганжа часто нарушали спокойствие; самый Тифлис продолжал быть столицею эмиров, хотя дважды подвергался осаде царя, но он оставлял его в руках турков, обращаясь для усмирения близких к нему Орбельянов. Собственный брат его Димитрий, поддерживаемый греками и Липаридом Орбельяном, подымал против него знамя бунта, и однажды Баграт, разбитый ими, принужден был удалиться в Абхазию, а потом в Царьград; там снискал себе доверенность императора Константина Мономаха и с помощью его покорил возмутившихся. Тогда новая ужасная гроза нахлынула на царство Баграта: сильные султаны сельджуков, Тогрул-бек и брат его Альп-Арслан, один за другим вторглись в Армению и южные пределы Грузии с огнем и мечом, все разоряя перед лицом своим, и принудили Баграта сделаться на время их данником; соседние ему владетели не имели силы воспротивиться губительному нашествию, а роскошные долины Армении и Грузии манили к себе диких завоевателей; последний царь армянский Гагик находился пленником в Царьграде; его бедствующая столица Ани подверглась всем ужасам разорения и отдана была султанами во владение магометанскому эмиру.
В таких печальных обстоятельствах окончил дни свои Баграт, оставив сыну своему и преемнику Георгию II опустошенное царство в ожидании новых губительных нашествий и не менее гибельных междоусобий, ибо сын Липарида Иоанн и Кахетинский владетель доходили даже до Кутаиса. Явился новый завоеватель из того же сильного племени сельджуков, Мелек-шах, и дважды отразил его Георгий, но третье нашествие Мелек-шаха было бедственно для Георгия. Обращенный в бегство, он принужден был спасаться в Абхазии и потом идти в дальнюю Испагань искать милости у шаха; а между тем все его царство было разоряемо ордами турецкими; города и обители преданы запустению, жители бежали в горы, и пеплом развалин покрылась страждущая земля Иверская; Георгий преждевременно скончался.
Тогда, посреди избытка зол, воссиял луч спасения, и пятнадцатилетний юноша Давид, воцарившись на месте отца, сделался возобновителем своего царства, которое совершенно поднял из развалин и поставил на высокую степень благоденствия. Стодвадцатилетний период, от начала Давидова до кончины правнучки его Тамары, есть время могущества Грузии, и это может объясниться тем, что в это самое время Крестовые походы отвлекли от нее полчища турецкие к югу и дали развернуться собственным силам отдохнувшей страны. Сей краткий исторический очерк необходим для уразумения подвигов великого царя.
Царственные подвиги Давида Возобновителя
Преподобный Арсений Икальтский, так названный по имени своей обители, сохранил нам славные деяния своего духовного сына царя Давида в особенном житии его, которое отчасти вошло в летопись грузинскую; но полное недавно утратилось по беспечности последнего митрополита Имеретинского, который отдал оное из соборной библиотеки брату своему; после же его смерти все старания экзарха Грузии и владетеля Мингрелии для обретения жития сего остались тщетными. Удовольствуемся теми драгоценными отрывками, которые уцелели в летописи, отложив некоторые подробности дел ратных, и по мере возможности сохраним одушевленный слог современного писателя, исполненного любви и уважения к великому царю-возобновителю, которого сердце лучше других мог он знать, ибо соединен был с ним узами родства духовного.
Давид, единственный сын царя Георгия, еще не имел шестнадцати лет, когда в 1089 году отец возложил на него венец царский, или, лучше сказать, сам небесный Отец, обретши раба своего Давида по сердцу своему, как некогда Давида, царя Израилева, помазал его святым елеем, укрепил его мышцею своею, облек его милостью и правдою и высоко поставил его над царями земными, положив, по слову псаломному, "на море руку его и на реках десницу его" (Пс 88:26). Но плоды долгих, тяжких трудов его и чрезвычайных усилий собраны были только через многие годы, как о том известит сказание наше, говорит красноречивый писатель: ибо когда воцарился Давид, вся Карталиния была опустошена и только в одних горных замках держалось народонаселение. "Господь наказал нас за грехи наши насилием иноплеменных, церкви были обращены в стойла конские; священники, принося бескровную жертву, сами проливали кровь свою у алтарей; старцы и мужи были избиены, жены и девы поруганы и дети уводимы в плен; пути сионские рыдали, ибо не было ходящих по ним в праздник; один только плач Иеремии мог вполне высказать все наше горе".
Междоусобия раздирали страну кроме оружия иноплеменных; Линарид Орбельян, сильнейший из князей, был явным врагом царя, который не мог умиротворить его никакими благодеяниями, доколе не заключил в темницу и не сослал наконец в изгнание. Сильные Азнауры начали мало-помалу собираться вокруг юного своего царя, и ловля диких зверей в ущельях горных и дремучих лесах служила им вначале как бы училищем для подвигов ратных, доколе не открылось более славное и обширное поприще на поле брани против опустошителей родной земли. Когда услышал доблестный царь, что франки овладели Иерусалимом, немедленно сбросил он с себя позорное иго турков и перестал платить им дань — это был первый его подвиг при начале славного царствования.
Тогда же с глубокою мудростью предпринял дело святое, которое свыше было ему внушено самим Богом: обновление бедствующей Церкви Иверской. Умер католикос Гавриил, и место его заступил ученый и добродетельный Иоанн III (друг преподобного Арсения Икальтского, который был светильником своего времени). Вместе с благочестивым царем порадели они о восстановлении порядка церковного, ибо в смутные времена Иверии церковь Божия сделалась как бы вертепом разбойников. Люди знатные, хотя и недостойные, захватили кафедры епископские и настоятельство главных обителей и распоряжались ими властно как бы по праву наследия не как пастыри, входящие дверьми, но как тати, перелезающие ограду, или как наемники, бегущие от волков и дающие расхищать стадо; не по заслугам, но по прихоти своей и корысти поставляли они столь же недостойных пресвитеров, которые вместо того, чтобы научать народ заповедям Божиим, подавали ему только пример своего беззакония и тем прогневали Господа, ибо грех священника не как грех мирянина.
Посему царь соединил Собор всех епископов своей земли под председательством католикоса и им предоставил исправить недостатки церковные, ибо сын браней не мешался в прения святителей, как некогда и великий Константин, а только охранял и утверждал священною властью своею их каноны. В его присутствии многие дни посвятили епископы на совещание для благовременного исправления вкравшегося зла, строгими мерами отлучений церковных и даже лишения сана епископского, что нелегко было исполнить, ибо епископы большею частью были сыновья могущественных вельмож; но ревность благочестивого царя все преодолела: на место недостойных поставлены были истинные пастыри, приятные Богу. Утверждено было на этом Соборе и православное исповедание веры и изданы многие каноны, касавшиеся внутреннего и внешнего благочиния. Они были начертаны на каменном столбе при кафедральной церкви Мцхетской, где соединялся Собор, чтобы перед всеми обнародовать его священные правила. Собор по обычаю заключился многолетиями; достойно внимания, какая связь существовала тогда между Церковью Греческою и Грузинскою, ибо первое многолетие возглашено было кесариосу (т.е. кесарю) Востока и Запада и его супруге, а потом уже Давиду, владетелю Райскому, Карталинскому и Абхазскому, матери его инокине Марии, супруге его Тамаре и детям, Георгию и Димитрию. Господь наградил бодрого стража Израилева за сей великий подвиг славными победами; вскоре после покорились его державе царство Кахетинское и вся область Ганджи.
Никогда царь не оставался позади своих дружин и не издали начальствовал ими, как другие вожди, но шел впереди рядов и как вихрь устремлялся повсюду, вызывая храбрых, сокрушая сильных, подобно древнему Давиду, выступившему против Голиафа. Три коня убиты были под ним во время боя, на четвертом довершил он битву против сарацинского Атабека Ганджи. Если бы кто усомнился в чрезвычайных его подвигах, тому достаточно взглянуть на перстень царя, хранящийся доселе в созданной им обители Гелатской, да удостоверится, что великая душа Давида заключалась в исполинском теле: два пальца могут свободно входить в его перстень; после сего можно поверить всем преданиям о его неимоверной силе и о тех громадных камнях, которые собственноручно положил в основание созидаемого им храма. Но вместе с изъявлением силы тут же и свидетельство благочестия: на перстне царя-возобновителя вырезан лик великомученика для печати, а под нею мощи св. Георгия. Таким образом, не только священным его ликом, но даже святынею его мощей запечатлевал Давид все царственные дела свои, и сколько надобно было старался направлять их по заповедям Господним, чтобы потом дерзнуть утвердить такою печатью! Сам великомученик, осенявший его в битвах, удостоил и чудного явления, когда царь хотел основать церковь во имя его в Гелате, и указал место для храма. Духовник царский Арсений, вместе с ним молившийся в сию минуту, слышал только небесный голос и видел, что преклоняется на землю Давид, но не удостоился созерцать лицом к лицу великомученика.
Мысль о сооружении храма и обители во имя Матери Божией пришла на сердце благочестивому царю во изъявление благодарности своей Господу после дарованных ему побед, ибо все древнее царство Иверское и Кахетинское Багратидов сделалось опять достоянием Давида; бежали отовсюду сарацины и смирялись передним горные замки; светлый царь, как солнце, проливал лучи своей благости на оживающих поселян, по его мановению спускавшихся в долины, чтобы опять их возделывать. Он избрал для обители чудное место в пределах Имеретинских и там соорудил небесам подобный храм Рождества Богоматери, а подле него другой, в той же ограде, во имя покровителя своего великомученика; обширностью, и красотою, и обилием мраморов здание сие превосходило все, что до того времени было сооружено в Иверии. Царь исполнил новое святилище драгоценною утварью, великолепными сосудами и книгами, честными иконами и святыми мощами. Там же поставил он впоследствии и древние престолы побежденных им царей хозроидов и их златые светильники, венцы и ожерелья и чаши царей арабских, взятых им в плен, и все сие принес в дар Богу знамением побед и благодарности раздаятелю оных. Но лучшее сокровище, собранное им в обители, были благоговейные иноки, прославленные святою жизнью, которых искал не только в своих пределах, но и в дальних странах, как только достигала до него молва о их святой жизни. Он пожертвовал монастырю Гелатскому всю область изгнанника Липарида, оставшуюся без наследников, укрепил хрисовуллами другие собственные земли Гелату для поддержания общежития, устроив таким образом сей новый Иерусалим по святости иноков и новые Афины по глубине их мудрости, духовной, а не языческой. Не довольствуясь тем, соорудил он и богадельню для болящей братии и с царскою щедростью призрел все их нужды, подражая в благости Творцу человеков. Часто и сам приходил утешать беседою скорбную сию братью, обнимал их и отечески расспрашивал о болезни, возбуждая к терпению; не гнушаясь никаких язв, царственными руками сам постилал им ложе и подносил пищу с милостынею поистине царскою и тем подавал пример их приставникам, чтобы и они служили им в духе евангельской любви.
Между тем не оставлял он дел воинских и сам или через своих вождей постепенно овладевал замками и городами, которые были еще в руках сарацинских, ибо турки издавна привыкли почитать благословенные долины Иверии и Армении пажитью для несметных коней своих. Уже двадцать лет царствовал Давид и был в полном блеске своей славы, когда Мелек, султан турецкий, с двумястами тысяч войска напал на область Триалетскую. Царь Давид имел про себе только тысячу пятьсот воинов в Нагармачеве, летнем своем пребывании, но не усомнился идти навстречу несметных полчищ. Всю ночь шел он с верною дружиною, возбужденною духом своего вождя; на рассвете нечаянно напал на турок и с помощью Божиею разбил. Внезапный страх овладел ими; к ночи они рассеялись, оставив в руках победителей все свое богатство под шатрами. До такой степени было неожиданно их бегство, что никто их не преследовал, ибо царь ожидал тайной засады, но уже не с кем было сражаться. Битва сия окончательно освободила от ига турок долго страдавшую от них Иверию, и хотя впоследствии частые были с ними сражения, но уже они нигде не смели показываться в такой силе; в каждой битве он оставался победителем, снискивая себе несметную добычу. Давид уже был на высшей точке своей славы; властители иноземные искали с ним союза; он выдал старшую дочь свою Тамарь за владетеля Ширванского, а младшую Кетевань за сына императора, и обе они как два светила — одно на востоке, другое на западе — отражали миру сияние лучей отеческого солнца.
В одно время скончались: враждебный ему Мелек-султан, сын Мелек-шаха, и дружественный ему император Алексий Комнин. Тогда временно остановился посреди своих побед царь-возобновитель. Хотя и видел он чудную помощь от Господа в завоевании стольких городов и областей, но уразумел также, что не достанет ему людей для удержания за собою всех своих завоеваний при непрестанных походах для охранения своих переделов. Воздохнул он, как некогда великий Александр, но и смирился, как прадед его Давид, исполненный Духа Христова, и все взвесив глубокою своею мудростью, окинул опытным взором все свое царство и остановился на страже того, чем владел. Он искал себе помощи в сильном народе кипчакском, за хребтом Кавказским, который был скуден благами земными и потому всех скорее мог прийти к нему на зов. Уже заблаговременно укрепил он с ними союз, вступив во второй брак с Гурандухтою, дочерью их владетеля. Давид послал звать к себе тестя, предлагая ему обильную у себя землю, и обрадовалось такому зову племя кипчакское, прося себе только свободного пути через горные ущелья осетин. Сам Давид двинулся навстречу кипчакам в Осетию и был там принят, как царь своими рабами. Взяв себе заложников осетинских и кипчакских, утвердил он союз дружбы между обоими племенами. Ключ Кавказа, замок Дарьялский, отдан был в руки Давида; он тем открыл свободный путь кипчакам и нанес конечный удар могуществу сарацин поселением кипчаков в Грузии, которые могли ему выставить до сорока тысяч воинов. Но и другое духовное благо от того возникло: кипчаки язычники мало-помалу сделались христианами под скипетром Давида.
Неутомимый не давал себе покоя, ни сна очам, ни отдохновения телу, не предаваясь никаким чувственным наслаждениям, всегда трезвый в пище и бодрый духом, побеждая плоть. Он переносился из края в край обширного своего царства и через то обманывал бдительность неприятеля, особенно туркоманов, которые, думая воспользоваться его отсутствием, ордами входили в его пределы. Зиму обыкновенно проводил царь в благословенных долинах Абхазии, но как только достигала его весть о нашествии турок, он пролагал себе путь в непроходимых снегах и как молния являлся там, где его не ожидали; ни горы, ни выступавшие из берегов реки не могли удержать его. Пораженные обратились к султану Персии, могущественнейшему из всех эмиров сарацинских, и от него просили себе защиты. Султан послал царя арабского с сыном своим и военачальником всех своих сил со всеми турками, которые могли поднять оружие из Дамаска и Алеппа, с атабеком Ганджи и эмирами Армении против одного Давида, но сей Давид вооружен был против их исполинских сил пращою праотца своего израильского Давида. Осенью 1121 года несметные их полчища, как песок морской, вторглись в область Триалетскую, но достаточно было одной битвы, чтобы их рассеять. Давид сражался не один; рука Божия, видимо, его осеняла, и сам великомученик Георгий предводительствовал его полками, поражая неверных. Сами они сознавались, что видели чудного воина на белом коне, попиравшего их дружины. Весь стан Давидов, или, лучше сказать, все его царство, наполнились златом и серебром, великолепными чашами пиршеств и драгоценными коврами шатров вражьих, кроме оружия; кони арабские, мулы сирийские сделались обыкновенными от их множества, и что говорить о конях, когда самые князья арабские и сирские воеводы были водимы, как пленники, простыми поселянами? Такою славою венчал Господь своего избранника! На следующий год Давид внезапно овладел Тифлисом, который уже 400 лет страдал под игом сарацинским и с тех пор сделался столицею его потомства.
Властитель персов еще однажды хотел отважиться против Давида и, овладев Ширваном и Шемахою, послал вестника к Давиду с таким гордым словом: "Ты царь гор и лесов и никогда не сходишь в долины; или пришли мне достойные дары, или поспеши ко мне навстречу!" Исполнился праведного гнева Давид и немедленно велел собирать войско: одни кипчаки выставили до пятидесяти тысяч вооруженных; как только услышал султан о таком вооружении, без битвы заключился он в стены Шемахи и, недавно грозивший Давиду, как смиренный раб, просил у него только позволения удалиться, чтобы спастись от голодной смерти. Царь не хотел преследовать бегущих; простершись на землю, воздал он хвалу Богу за столь нечаянное избавление и овладел не только Ширваном, но и всем поморьем Каспийского моря, победив курдов и лезгин и сломив железные врата Дербента, которые как памятник его славы досель стоят над его гробом.
Северная столица Сомхетии, или Армении, Лори, давно уже была в руках Давида, но еще южная, Ани, стонала под игом сарацинским, когда христианские старшины ее прислали втайне предложить ему свою крепость. Через три дня собрал царь шестьдесят тысяч всадников и неожиданно овладел столицею с ее вышгородом. Эмир ее Абул Севар, со всем его семейством, был отослан пленником в Абхазию, и древние ее храмы, обращенные в мечети, освятились опять богослужением христианским. Предание говорит, что, когда Давид велел освятить церковь соборную, которая была основана его бабкою, супругою армянского царя Гагика I, он подошел ко гробу ее и сказал: "Радуйся, царица! Бог избавил церковь твою от агарян!" Внезапно послышался из гроба замогильный голос: "Богу благодарение!" Давид оставил своих азнауров на страже Ани и возвратился в Карталинию, щедро наградив сподвижников, и никто уже не смел ему противиться. Трепетал его сильный некогда властитель персов и, посылая ему богатые дары как некую дань, молил только избавить его от вторжения кипчаков. Поистине доблестный царь не только умиротворил страну сию и обновил ее развалины, но вдвое и вдесятеро заставил врагов заплатить за все то, что они похитили у его отцов и дедов, — таковы были подвиги его и трофеи.
"При совершении стольких мирских предприятий, быть может, кто-либо спросит, — говорит духовник его и жизнеописатель Арсений, — где мог он найти довольно времени, чтобы все сие исполнить? И как это согласить с его верою и духовным образом жизни, ибо он один совершил более, нежели человек во плоти сущий может предпринять? В каком уничижении принял он царство и на какую высоту вознес? Но если кто испытует сии деяния, тот увидит, что все его мирские подвиги ничто в сравнении с духовными, как ничтожно временное в сравнении с вечным". "Начало премудрости страх Господень", — говорил праотец его (Притч 1:7). От юных лет приобрел царственный его потомок страх Божий, возраставший в нем с годами: от сего проистекали все добрые дела его и намерения. Ничего столько не любил он, как чтение Святых Писаний: эта была его сладостная пища и любимое питие. День и ночь во время частых своих походов, не сходя даже с коня, имел он в руках книгу и после вечерней трапезы при утомлении глаз утешал ею слух; несколько лошаков вслед за ним носили на ловле или в походах его книгохранилище, и тогда только отдавал он служителю книгу, когда должен был гнаться за зверем или сразиться с врагом.
Однажды, когда еще древняя столица его предков стонала под игом неверных и частые были с ними столкновения в ее окрестностях, Давид ожидал в тайной засаде неприятеля; тут внезапная жажда овладела царем, но не жажда воды, а слова Божия. Как будто забыв то, что было целью его прихода, он слез с коня, сел под тенью дерева и углубился в чтение Божественной книги, которую при себе имел. Пронзительный вопль мгновенно пробудил его от глубоких дум: мимо него бежали его воины, преследуемые врагами, и опасность ему угрожала. Тогда только опамятовался царь и, отдав книгу оруженосцу, взял меч, чтобы отразить агарян: они узнали Давида.
Кто изочтет все его христианские добродетели и духовные деяния? С чрезвычайным беспристрастием судил он свои народы, как некогда Соломон и Моисей, и, подобно великому Антонию, обладал первою из добродетелей, целомудрием. "Знаю, — говорит Арсений (и кому же лучше знать, если не духовнику), — что в течение многих лет принимал он божественные тайны, чистыми устами и чистым сердцем. Говорить ли о посте его и молитве, церквах и обителях, которые от него заимствовали образец добродетельной жизни? Всякое неподобное пение и всякое нечестие изгнаны были из стана царского и, несмотря на различие языков и вер, в стане воинском, казалось, небо отражалось на земле. Кто опишет все его милосердие? Ибо суша и воды покрыты были его милостынею. Он исполнил своими щедротами не только лавры и обители своего царства, но и в Греции и на Святой горе, в Болгарии, Сирии и Палестине — везде оглашалось милостью его громкое имя. Наипаче на гроб Господень текли его щедроты и даже на дальний Синай, которому дал до тысячи златниц, утварь церковную и сосуды. Он всегда носил при себе кошелек, который с утра наполнял золотом, и тогда только был спокоен, когда к вечеру приносил его пустым; если же раздавал только половину или никого не встречал, со вздохом отлагал до рассвета остатки денег, говоря сам себе: "Несчастный грешник! ничего не отдал я Господу Иисусу"".
Сколько соорудил он храмов и обителей! И сколько неверных были очищены и обращены им в христианство! Всех хотел он извлечь подобно божественному Павлу из тьмы язычества, не уступая в ревности великому Константину, и все к нему стекались, зная его правду. Не мог он удержаться от слез при виде тяжких недугов, и кто изочтет пленных, которых выкупил на свои деньги у кипчаков? Повсюду был он любим и уважаем. Господь даровал ему чудный дар прозорливости, по которой испытывал сердца своих присных; не только мирянам, но и духовным внушал он не уклоняться от стези спасения, ими однажды избранной, и многие твердо по ней шли, следуя его примеру.
В исходе его царствования, как и при начале, соединился опять Собор церковный для рассуждения о делах веры по случаю присоединения обширной области Армянской. Председательствовал тот же премудрый католикос Иоанн, и душою Собора был опять преподобный Арсений, духовник царский. После многих безуспешных прений с армянами, долго продолжавшихся, благодушно сказал им царь Давид: "Отцы мои, как опытные в познании божественных истин, вы рассуждаете о вере; я же, как невежда и мирянин, не могу сказать своего мнения о столь глубоких предметах, ибо с юности привыкши к битвам, чужд был всякого знания; и так просто выражу вам свою мысль, сколько разумею". После сего смиренного вступления, он простер к епископам армянским такую речь, которую, конечно, вложил сам Господь в уста его; доводами Священного Писания и глубоким изъяснением догматов, против которого не могло быть никакого возражения, обличил он вкравшиеся между ними заблуждения и поставил их в невозможность отвечать ему, как некогда святой Василий великих мудрователей афинских, так что изумленные невольно воскликнули: "До сих пор, государь, мы почитали тебя учеником сих учителей, т. е. епископов, ныне же мы видим, что ты можешь быть их наставником и что мы сами, почитавшие себя твоими учителями, далеко не достигаем до твоего учения". Обличенные, они удалились, укоряя самих себя, и уже не дерзали более вступать в прение; но, к сожалению, разрыв не прекратился между Церковью Грузинской и Армянской.
Кротость и благоразумие Давида собирали к нему со всех концов вселенной людей, жаждавших наслаждаться его общением, ибо он был приветлив при встрече, приятен в беседе и привлекателен в самом молчании; прекрасно было лице его и величественна вся его осанка; улыбка его невольно привлекала каждого, и задумчивость возбуждала участие; очаровательный взором, но вместе и грозный, как лев в день брани, мудрый своими познаниями и еще более прозорливый, простой в обращении, разнообразный в действиях, судя по необходимости, он гневался с кротостью и не согрешал и в самых упреках как будто хвалил, никогда не смущая доброго человека.
Но будучи смирен со смиренными, с гордыми был величав и скромностью своею внушал к себе любовь, даже во врагах. Кто из людей мог достигнуть такого совершенства в каждой из добродетелей, какими обладал один сей Давид? Это был корабль, исполненный драгоценного груза, от бремени его едва двигавшийся по водам.
Он уже наслаждался миром во всех пределах обширного своего царства, когда предвечный распорядитель нашей жизни, таинственным своим промыслом прелагающий доброе на лучшее, воззвал его к себе, как земледелец, вносящий тучные снопы свои в житницы, или кормчий, поспешающий ввести в пристань корабль свой, чтобы спасти его от бурь житейского моря. Когда все наслаждалось вокруг его миром, тихо заснул Давид и преложился к отцам своим в той обители, которую избрал себе местом упокоения. Не служит ли это доказательством особенного к нему покровительства Божия? Сколько раз на ловле и в боях подвергался он опасности смертной! Однажды, гнавшись за зверем, опрокинулся вместе с конем: три дня лежал без чувств и с трудом возвратился к жизни; в другой раз, при осаде горного замка, в полдень, без оружия стоял царь вне своего шатра и стрела, пущенная из замка, поразила золотую икону архангелов, которую носил на груди, и по милости Божией он избежал тем смертного удара. Сколько заговоров было против него от самих кипчаков? Убийцы готовили на него и меч, и стрелы, и это случалось неоднократно; но никогда не оставлял Господь жезла грешных на выи праведного и не предал его в руки неверных. Если иногда преследовали его турки, одинокого и безоружного, всегда рука Всевышнего осеняла его против врагов; всегда благоприятствовало ему счастье и во всех предприятиях сопутствовала ему благодать Божия. Таким образом, и в час благоприятный призвал к себе Бог избранника своего, воздыхавшего о его
Небесном Царстве; Господь хотел освободить от суеты временной того, кто непрестанно взывал к нему: "Горе мне, что я пребываю у Мосоха, живу у шатров Кидарских!" (Пс 119:5), хотел облегчить его от бремени тела, связующего душу, облечь его вместо тленной багряницы в нетленную и увенчать венцом бессмертия, чтобы вместе с ним царствовал вовеки. Земной венец Давида, как и всех его благочестивых предков, уже предзнаменовывал вкушение сего Небесного Царства, ибо на нем был изображен Господь, смиренно умывающий ноги своим ученикам и потом сподобляющий их божественной своей вечери. Едва ли есть в мире другой подобный венец царский, как сей венец Багратидов, доселе хранящийся в обители Гелатской! Давиду было только пятьдесят три года от рождения, и он из них царствовал тридцать четыре, когда преставился в вечный покой, в день субботний, января 24-го 1105 года. Как первый Давид своею рукою поставил на престоле сына своего Соломона, так и сей Давид, чувствуя приближение смерти, сам венчал благоверного сына своего Димитрия знаменательным венцом Багратидов, пожелал ему многих дней счастья, мира внутреннего и внешнего и смирения перед ним окрестных народов и вручил ему предсмертное свое завещание, в котором отразились благоговейные чувства высокой души его; оно было составлено со слов царя духовником его, а может быть, есть в оном и несколько слов, прибавленных самим Арсением в пользу Церкви.
Завещание и гроб царя Давида
"Повелевает и напоминает царь царей Давид в день смерти и во время исхода его из мира через уста наши недостойного и смиренного богомольца своего, инока, вам всем вельможам и знаменитым царства его католикосам, епископам, приставам и всем в милости у него бывшим. Был я от природы любителем бессмертия, славы и владычества и не памятовал о таковом дне, навсегда сводящем меня в могилу; не мог я расстаться с суетою временной жизни, доколе сама она меня не оставила и, обремененного множеством грехов, скорбным не представила к Судии, многие милости явившему мне в сем мире. Во-первых, дал он мне сына сего Димитрия, который мудростью, доблестями, храбростью и благочестием лучше меня, и воистину таковым надлежало царю быть, данному от Бога живущим в православии на земле. Отхожу перед Судию, от коего восприял царство, утешенный, что отрок сей всегда действовал по тайной мысли моего сердца. И прежде желал я отдохнуть от заботы житейской, возведя его на царство, о чем Богу только, мне и духовнику моему известно уже два года; но мгновенность превозмогла и по силам ожидаемое многолетие изменило; мне в возмездие дана была та же скорбь моего отца: краткость жития сего, от которой отвращал я мои взоры. Ныне промыслом правосудного Бога отзываюсь я, а на царство наследственное призывается он и на вновь приобретенное трудами моими и вашими от Никопсии до моря Дербентского и от Осетии до Соера и Арагаца. Я поручил ему чад и царицу, призывая посредником на сие Бога, дабы брата своего младшего воспитал, и если по милости Божией явится способным, да поставит царем после себя над моим наследием, и сестрам да оказывает почесть, как чадам моим любезным. Все совершил я силою честного животворящего древа и ему вручаю сие осчастливившее меня знамение, и мои царские доспехи, и сокровища верхние и нижние; пенязи же да наследует Константин младший, а мои собственные драгоценные каменья и жемчуга жертвую Хахульской Богоматери. Дукаты и вотиниаты Атенского сокровища, кровью моею приобретенные, если не пожалеет царь Димитрий, все да передаст духовнику моему; иначе хотя половину их перед Богом от него требую, дабы если какие монастыри наследия моего я обидел, духовник мой их бы вознаградил, они же да молятся обо мне. Еще остался у меня монастырь, погребальное место для костей моих и детей моих, недовершенным и печаль сия со мною пребудет; ныне сын мой, царь Димитрий, да довершит оный для вечного поминовения меня и его самого с потомством. Что уже роздано мною, того отнюдь да не коснется; какие же мною приобретены места, необитаемые и населенные, и те, как учитель Арсений и католикос рассудят, так да пожалует их царь Димитрий, выдав на оные грамоты без малейшего закоснения".
Гроб святого царя Давида Возобновителя, основавшего Гелат, находится под упраздненною церковью, у прежнего полуденного входа в монастырь, который напоминает наши святые врата. Церковь замыкалась некогда железными вратами Дербента, который велел поставить над собою воитель; на праге обители смиренно избрал он себе место покоя, чтобы и по смерти охранять ее, невольно извлекая у мимоходящих молитву за душу царя, через могилу коего переступали. Большая гранитная плита доселе лежит поперек привратной церкви, но кости святого царя были перенесены, великим Соломоном в тайное место, под своды жертвенника соборного, чтобы спасти их от хищности лезгин. "Се покой мой в век века, зде вселюся, яко изволих и" — начертано большими грузинскими буквами на камне. Как умилительна сия псаломская надпись, избранная самим Давидом из слов другого царя Давида, его предка! Тут была и еще надпись, ямбическими стихами, гласившая, как бы от лица усопшего царя, о его неумирающей славе; но ее нельзя уже теперь разобрать, и она сохранилась только в предании.
Некогда в Нагармачеве семерых царей пиром я угощал.
Турок, персов, арабов из пределов царства моего изгнал.
Рыбы из рек амерских в реки имерские я пересадил*,
Все же сие совершив, руки на персях, кончаясь, сложил.
______________________
* То есть владел истоками рек на том и другом скате хребта горного.
______________________
Одна половина железных врат уже не существует; говорят, будто бы ее употребили для гвоздей на крышу церковную. Арабская куфическая надпись гласит, что они "были скопаны, во имя Бога благого и всемилосердого, славным эмиром Шавиром, сыном Эль-Фазла, в 455 году эгиры (т.е. 1063)". Некоторые предполагают, что врата сии были взяты Давидом не из Дербента, но из покоренной им армянской столицы Ани, где властвовал род Шавира. Во всяком случае, прилично осеняют они собою гробницу великого царя как замогильный трофей его славы.
Из всех властителей Иверии не было лица более светлого, и до такой степени ярки лучи сего царственного светила, что они осияли вперед целое столетие до последних дней славной его правнучки Тамары. Давид и Тамара, вот два крепких звена, на коих держалось все благочестие их царства! Давид вызвал из запустения все свое царство от моря и до моря, свеял с него пепел сожженных сел и городов и стер с лица родной земли ее бесчестие. Как некогда святой его предок, царь и пророк Израилев, еще отроком занесший пращу против исполина Филистимского, рано вооружился и сей Давид против полчищ иноверных. Долго лилась до него кровь христианская, но при нем она оплодотворила свою родную землю, усеянную костьми неверных; в ужасе стали перед ним и обратили тыл вожди сельджуков, не ведавших дотоле поражения. Сорокалетнее царствование Давида, сходное числом лет и обилием славы с владычеством царя Израилева, было одним непрерывным рядом побед, ибо он непрестанно взывал к Богу отцов своих о помощи свыше. Видимо, содействовал царю св. Георгий, покровитель соименитой ему земли, и на белом коне своем не раз являлся в пылу его битв с агарянами, златою своей иконой отражая на самых персях Давида меткие их стрелы.
Ратные его подвиги были отголоском крестовых. Много сокровищ послал он в святой град своих предков для обновления его храмов; многие воздвиг и у себя из их печальных развалин, так что имя Возобновителя было ему усвоено потомством. Если стоят еще великолепные святилища на скалах Иверии, если встречаются чудные их остатки в дебрях и лесах, где только думаешь напасть на какой-либо след дикого зверя, — все сии величественные памятники или Давидовы, или Тамарины! Повсюду их звонкие имена и светлые лики. Одною рукою Давид сокрушал врагов, другою подымал опрокинутое ими, и что всего достойнее удивления: он, который провел всю свою жизнь в тревогах ратных и, казалось, должен бы только уметь владеть мечом, он был и величайшим богословом своего времени, как достойный ученик блаженного Арсения Икалетского.
И вот, еще в силе возраста и в полном цвете надежд, приближается к нему умиротворительный час смерти: крестообразно сложил он мощные руки свои, бывшие мечом и щитом царству, и возлег отдохнуть от великих дел своих в созданной им обители Гелатской. "Се покой мой ввек века", — воззвал он словами праотца своего к Богу отцов своих, и как отголосок великой души его, жаждавшей мира, они напечатлелись на его гробе. Стали над ним и затворились железными своими запорами добытые им некогда дербентские врата Кавказа, символом заключившейся для него временной жизни, но светло раскрылись перед ним райские врата небесного царствия, и благодарная Церковь Иверии вписала сего нового Давида в число царственных угодников Божиих, предводимых предком его, царем-пророком.
Впервые опубликовано: Муравьёв А.Н. Жития святых Российской Церкви, также иверских и славянских, 1859.
Муравьёв Андрей Николаевич (1806-1874) камергер российского императорского двора; православный духовный писатель и историк Церкви, паломник и путешественник; драматург, поэт. Почётный член Императорской академии наук (1836).
На главную |
Произведения А.Н. Муравьёва |
