А.Н. Муравьёв
Житие святителя Димитрия Ростовского

На главную

Произведения А.Н. Муравьёва


СОДЕРЖАНИЕ




В день отдания праздника честного креста празднует Российская Церковь память обретения мощей смиренного любителя креста, столь умилительно припадавшего к язвам Христовым в своих молитвословиях, святителя Димитрия, нового ростовского чудотворца. Не напрасно величает его отечественная Церковь, признательная к его заслугам: "Православия ревнителем, раскола искоренителем, российским целебником, новым к Богу молитвенником, цевницею духовною, писаниями своими всех уцеломудряющею", ибо таким он явил себя действительно Церкви и Отечеству. Утешительно при описании жития угодника Божия, вновь прославленного в родной земле, помышлять о том, как близко к нам спасение наше, когда пред нашими глазами повторяются древние примеры совершенства христианского и Господь для назидания нашего нетлением и чудесами проявляет сих великих блюстителей его стада, которые, взяв на плечи свои крест, последовали стопам Христовым.

Первые подвиги св. Димитрия

В пределах киевских, в Небольшом местечке Макарове, родился в декабре 1651 года будущий святитель Димитрий (в мире Даниил) от незнаменитых, но благочестивых родителей: сотника Саввы Григорьевича Тупталы и супруги его Марии. Сам он изобразил в своих записках, которые вел в течение почти всей жизни, блаженную кончину своей матери, и похвала такого сына есть лучшее свидетельство ее добродетели. Отец его из простых казаков, дослужившись до звания сотника у гетмана Дорошенко при смутных обстоятельствах того времени, в поздние годы бодро нес бремя воинской службы и скончался свыше ста лет в Киеве, куда переселился с семейством. Последние дни посвятил он служению Церкви в должности ктитора Кирилловской обители, где постригся впоследствии его сын и где сам возлег на вечный покой подле своей супруги. Более о них ничего неизвестно; но довольно и той славы для благочестивой четы той, что она могла посреди своего убожества возрастить такого светильника для Церкви, приучив его еще в домашней жизни к подвигам добродетели. Наученный грамоте в доме родительском, отрок Даниил поступил для высшего образования в братское училище при Богоявленской церкви в Киеве, что ныне обращена в обитель Академическую; это был единственный рассадник воспитания духовного для юношества, насажденный, или, лучше сказать, расширенный, ревностным митрополитом Петром Могилою для противодействия козням латинским; отличные способности отрока обратили на него внимание наставников, и он показал быстрые успехи свыше всех своих сверстников, но еще более отличался своим благочестием и скромным нравом, которые удаляли его от всяких увеселений, свойственных его возрасту. Не далее, однако, восемнадцатилетнего возраста мог он пользоваться благодетельным учением братской обители; посреди бедственных обстоятельств того времени, при кровопролитной войне России с заднепровскими казаками, Киев переходил из рук в руки, и самое училище было закрыто, когда держава Польская временно возобладала колыбелью нашей веры; восемь лет оставалось оно в таком запустении. Тогда последовал юноша Даниил раннему влечению своего сердца и три года спустя после выхода из училища, проникнутый чтением отеческих книг, постригся в монашество в родственной ему обители Кирилловской; он принял имя Димитрия, которое прославил в земле Русской. Понятно избрание им сей обители, ибо тут был ктитором старец отец его, а настоятелем бывший ректор братского училища просвещенный Мелетий Дзик.

Отсюда, хотя и в юные еще годы, начинается уже ряд подвигов Димитриевых на поприще церковном и богословском, на котором просиял он, как один из древних учителей Церкви Вселенской, напомнив нам светлый лик Василиев, Григориев и Златоустов. Несмотря на его молодость, ради высокой добродетели и труженической жизни игумен Мелетий просил нареченного митрополита Киевского Иосифа Тукальского (который, не будучи допущен до своей епархии, имел пребывание в Каневе) посвятить нового инока в иеродиаконы. Чрез шесть лет сделался известен Димитрий и настоящему блюстителю митрополии Киевской Лазарю Барановичу, архиепископу Черниговскому, мужу высокой добродетели и учености, который сам был воспитанником и ректором Киевской академии и почитался великим столпом Церкви и ревнителем православия в Малороссии. Архиепископ вызвал Димитрия, достигшего только двадцатипятилетнего возраста, в Рустынский Троицкий монастырь, где сам находился по случаю освящения храма, и там рукоположил его в иеремонахи; это было в 1675 году. Узнав же ближе внутреннее достоинство ново-поставленного, взял его с собою в епархию, где имел нужду в проповедниках слова Божия и состязателях с латинянами, которые усиливались подавить православие в Южной России.

Ревностный пастырь старался возбудить людей просвещенных к противодействию козням римским; он вызвал для сего из Литвы бывшего ректора Киевской академии Иоанна Голятовского и покровительствовал ученому иностранцу Адаму Зерникову, который, будучи протестантом, обратился к православию единственно силою истины; сей Зерников написал обширную книгу об исхождении Духа Святого от единого Отца, в которой вопреки мнениям латинских собраны были все возможные свидетельства древних учителей Церкви. С такими учеными людьми взошел в сообщество Димитрий, дополняя их познаниями недостаток собственных, так как обстоятельства времени не позволили ему окончить полного курса богословских наук в училище братском. В продолжение двух лет занимал он должность проповедника при кафедре Черниговской и столько же старался назидать красноречивым словом, сколько благим своим примером. Знаменательный сон, виденный им около сего времени и записанный в его дневнике, показывает, до какой степени церковный проповедник был строг к самому себе: "Однажды в Великий Пост, в 1676 году, в неделю крестопоклонную, вышедши от утрени и приготовляясь к служению в соборе (ибо и сам преосвященный хотел служить), я задремал сном тонким. Во сне показалось мне, будто я стою в алтаре пред престолом; преосвященный архиерей сидит в креслах, а мы все около престола, готовясь к служению, нечто читаем. Вдруг владыка на меня прогневался и начал сильно мне выговаривать; слова его (я хорошо их помню) были таковы: "Не я ли тебя выбрал, не я ли тебе нарек имя? Оставил брата Павла диакона и прочих приходящих, а тебя выбрал?" Во гневе своем он произнес и другие слова, для меня полезные, которых, однако, не помню; но эти хорошо мне памятны. Я низко кланялся преосвященному и, обещаясь исправиться (чего, однако, же и поныне не делаю), просил прощения и удостоился оного. Простив меня, он дозволил мне поцеловать его руку и начал ласковее со мною говорить, повелевая мне готовиться к служению. Тогда опять стал я на своем месте, разогнул служебник; но и в нем тотчас нашел те же самые слова, какими преосвященный делал мне выговор, написанные большими буквами: "Не я ли тебя избрал?" и прочее, как прежде сказано. С великим ужасом и удивлением читал я в то время эти слова и доныне помню их твердо. Пробудившись ото сна, я много удивлялся виденному и доселе при воспоминании, удивляюсь и думаю, что в том видении через особу преосвященного архиепископа меня вразумлял сам Создатель мой. При этом я спрашивал и о Павле, не было ли когда такого диакона, но не мог найти его нигде, ни в Чернигове, ни в Киеве, ни по другим монастырям, и доныне не знаю, был ли, или есть ли теперь где в моем отечестве Павел диакон. Бог знает, что значит Павел диакон. О Господи мой! Устрой о мне весть по Твоему благому и премилосердому изволению на спасение души моей грешной".

Молва о новом витии церковном распространилась по Малороссии и Литве; различные обители одна за другою старались воспользоваться его духовным назиданием, которое привлекало к ним толпы народные и утверждало колебавшееся в тех краях православие. Движимый благочестивым усердием, Димитрий прежде всего отправился из Чернигова в Новодворский монастырь, подведомственный Виленскому Св. Духа в пределах литовских, для поклонения чудотворной иконе Богоматери, писанной святителем Петром митрополитом. Он был там радушно принят наместником митрополии епископом Белорусским Феодосием и настоятелем Святодуховского монастыря Климентом Троцким. Последний пригласил его на краткое время в свою обитель Виленскую, а епископ Феодосии — в Слуцк, где назначил ему местопребыванием свой Преображенский монастырь; там, пользуясь особенным расположением братства и ктитора монастырского, благодетельного гражданина Скочкевича, Димитрий более года проповедовал слово Божие, до кончины своих благодетелей, епископа и ктитора; но в продолжение того времени странствовал и по окрестным обителям для поклонения святыне; нам осталось его описание чудес Ильинской иконы Богоматери, что в Чернигове, под именем "Руна орошенного".

Между тем Киев и Чернигов требовали к себе обратно проповедника, удерживаемого в Слуцке, ибо так велика была к нему общая любовь. Настоятель Кирилловского монастыря Мелетий, переведенный в Михайловский Златоверхий, приглашал к себе своего ученика и постриженника; гетман Малороссии Самойлович предлагал ему у себя в Батурине место проповедника.

Обет послушания иноческого побуждал Димитрия идти на зов старца игумена, но братия слуцкая не отпускала его, обещая принять на себя всю ответственность, и Мелетий на время согласился, прислав даже от себя в благословение проповеднику частицу мощей св. великомученицы Варвары. Когда же, однако, по смерти его благодетелей сделались настоятельнее требования из Киева и Батурина, Димитрий должен был повиноваться и предпочел город гетманский, потому что Киев находился тогда под страхом нашествия татарского: бывший гетман Юрий Хмельницкий накликал турок на свою родину, и вся Заднепровская Украина трепетала от его опустошений; даже настоятель лавры Печерской просил на время переселиться с братиею в иное, более безопасное место. Милостиво был принят Димитрий гетманом Самойловичем, который, сам происходя из звания духовного, отличался благочестием; он указал ему для жительства Николаевский монастырь близ Батурина, где в то время был настоятелем ученый Феодосии Гугуревич, занявший впоследствии должность ректора в Киевской академии.

Из Слуцка был приглашаем Димитрий в различные обители для проповеди слова Божия; из Батурина же — для единовременного ими управления. Братия Кирилловской обители прислала нарочного просить бывшего своего постриженика к себе в настоятели, но безуспешно: сам ли отказался он по смирению, или не отпустил его гетман. Успешнее было приглашение Максаковской обители, что близ города Борзны; Димитрий отправился с письмом гетмана в Чернигов за благословением к архиепископу Лазарю и был принят весьма милостиво, как сам описывает в дневнике своем. Еще не читая письма, сказал архиерей: "Да благословит вас Господь Бог на игуменство; но по имени Димитрия желаю вам митры, Димитрий да получит митру". В тот же день после посвящения, будучи приглашен к столу, услышал еще более знаменательные речи от своего владыки: "Сего дня память пророка Моисея Боговидца, сего дня сподобил вас Господь Бог игуменства в монастыре, где храм Преображения Господня, яко Моисея на Фаворе. Понявший пути Моисеевы, да скажет и вам на этом Фаворе пути свои к вечному Фавору". "Слова эти, — присовокупляет Димитрий, — принял я, грешный, за хорошее предзнаменование и заметил для себя; дай Боже, чтобы сбылось пророчество архипастырское! Он отпустил меня, как отец родного сына, подай ему Господь все благое по сердцу".

Недолго, однако, игуменствовал св. Димитрий в обители Максаковской; на следующий год был он, по желанию гетмана, переведен в Батуринский монастырь на место Феодосия, взятого в Киев, но вскоре отказался от сей должности по любви своей к занятиям ученым. Вспоминая по случаю смерти одного из своих собратий Кирилловских, скончавшегося в Чернигове, о собственных странствиях из монастыря в монастырь, Димитрий заметил в дневнике своем: "Бог знает, где и мне суждено положить свою голову!" Мог ли он ожидать когда-нибудь, что из родной Малороссии будет вызван на святительскую кафедру чуждого ему Севера? В день своего ангела сложил с себя бремя игуменское смиренный Димитрий, оставаясь, однако, в обители, ибо не боялся покоряться чужой воле по любви своей к послушанию. Между тем скончался архимандрит лавры Печерской Иннокентий Гизель, и на место его поставлен не менее просвещенный Варлаам Ясинский; он предложил бывшему игумену переселиться в лавру для ученых занятий, и это переселение составило эпоху в его жизни, ибо промыслу Божию угодно было призвать Димитрия на дело двадцатилетних трудов, которым он оказал незабвенную услугу всей Церкви Российской.

Ученые занятия св. Димитрия

Давно уже чувствовали у нас необходимость собрать для назидания верующих жития святых, прославивших Господа своими подвигами; митрополит Всероссийский Макарий предпринял душеполезный труд сей, соединив в своих Великих Минеях Четьих все жития, какие мог только обрести в прологах и патериках наших, и дополнил их собственными жизнеописаниями. Просвещенный митрополит Киевский Петр Могила, побужденный столь благим примером, возымел намерение издать жития эти на более доступном языке славяно-русском и выписал для нового перевода с горы Афонской греческие книги Симеона Метафраста, который наиболее потрудился над житиями святых в X веке; но ранняя кончина воспрепятствовала ревностному пастырю Киевскому привести в исполнение благое намерение, и последовавшее затем тяжкое время для Киева надолго труд отсрочила. Однако преемник его, архимандрит лавры Печерской Иннокентий Гизель, испросил с тою же целью у патриарха Московского Иоакима великие Минеи Четьи митрополита Макария и также скончался, не коснувшись дела. Варлаам Ясинский решился продолжать начатое, но искал для себя человека уединенного и способного исполнить многообразный труд. Никого не мог он избрать лучше игумена Батуринского с общего совета братии Печерской, и через несколько недель после своего переселения в лавру, в июне месяце 1684 года, Димитрий приступил к описанию житий святых; с тех пор это сделалось постоянным делом всей его жизни, которое усердно продолжал и в кельи иноческой, и в сане настоятельском, и на кафедре святительской, ибо душа его пламенно возлюбила угодников Божиих, коих память хотел прославить. Они сами открывались ему в таинственных сновидениях, свидетельствуя тем собственную его близость к миру духовному, так как мысль его была исполнена образами святых, им описываемых; это еще более ободряло его к продолжению начатого труда. Вот как он сам описывает в дневнике своем два утешительных сновидения, которых удостоился на протяжении трех месяцев: "Августа десятого 1685 г., в понедельник, услышал я благовест к заутрени, но, по обыкновенному моему ленивству разоспавшись, не поспел к началу, а проспал даже до чтения Псалтири. В сие время видел следующее видение: казалось; будто поручена была мне в смотрение некоторая пещера, в коей почивали святые мощи. Осматривая со свечею гробы святых, увидел якобы там же почивающую св. великомученицу Варвару. Приступив к ее гробу, узрел ее, лежащую боком, и гроб ее, являющий некоторую гнилость. Желая оную очистить, вынул мощи ее из раки и положил на другом месте. Очистив раку, приступил к мощам ее и взял оные руками для вложения в раку, но вдруг узрел в живых Варвару Святую. "Святая дево Варваре благодетельнице моя! Умоли Бога о гресех моих!" Ответствовала святая, будто бы имея сомнение некое: "Не ведаю, — рекла, — умолю ли, ибо молишься по-римски". (Думаю, что это мне сказано для того, что я весьма ленив к молитве и уподоблялся в том случае римлянам, у коих весьма краткое молитвословие, так и у меня краткая и редкая молитва.) Слова сии услышав от святой, начал я тужить и как бы отчаиваться; но она спустя мало времени воззрела на меня с веселым и осклабленным лицом и рекла: "Не бойся" и иные некоторые утешительные произнесла слова, коих я и не вспомню. Потом, вложив в раку, облобызал ее руки и ноги; казалось, тело живое и весьма белое, но рука убогая и обветшалая. Сожалея о том, что нечистыми и скверными руками и устами дерзаю касаться святых мощей и что не вижу хорошей раки, размышлял, как бы украсить гроб, и начал искать новой богатейшей раки, в которую бы переложить святые мощи, но в том самом мгновении проснулся. Жалея о пробуждении моем, почувствовало сердце мое некоторую радость". Заключая этот рассказ, св. Димитрий смиренно замечает: "Бог ведает, что сей сон знаменует и какие события воспоследуют! О когда бы молитвами святой Варвары дал мне Бог исправление злого и окаянного жития моего!" А чрез несколько лет св. Димитрий имел утешение действительно воздать честь мощам св. великомученицы. Будучи в то время игуменом Батуринским, он узнал, что часть мощей хранится в казне гетманской между прочими сокровищами, как бы под спудом, и мало кому известна. Она находилась здесь по следующим обстоятельствам: еще в 1651 году гетман литовский Януш Радзивилл по взятии Киева испросил себе две части мощей великомученицы, почивающих в Михайловском монастыре. Одну из сих частей, от ребра св. Варвары, он отослал в дар Виленскому епископу Георгию Тишкевичу, другую, от персей ее, подарил жене своей Марии, по смерти которой она досталась митрополиту Киевскому Иосифу Тукальскому и положена им в городе Каневе, его обыкновенном местопребывании. Отсюда по смерти Тукальского она взята была в Батуринскую казенную палату. Своими усильными просьбами св. Димитрий получил дозволение от гетмана перевести святыню в свой Батуринский монастырь и с торжественным ходом перенес 15 января 1691 года, во вторник, а в память сего перенесения установил в своем монастыре каждый вторник совершать молебное пение великомученице.

Другое сновидение было еще поразительнее. "В 1685 году, — пишет Димитрий, — в Филиппов пост, в одну ночь окончив письмом страдания святого мученика Ореста, которого память 10 ноября почитается, за час или меньше до заутрени лег я отдохнуть, не раздеваясь, и в сонном видении узрел св. мученика Ореста с лицом веселым ко мне вещающего такими словами: "Я больше претерпел за Христа мук, нежели ты написал". Сказав это, открыл мне перси свои и показал в левом боку великую рану, насквозь во внутренность проходящую: "Сие мне железом прожжено". Потом открыл правую по локоть руку, показав рану на самом противу локтя месте, и рек: "Сие мне перерезано"; причем видны были перерезанные жилы. Также и левую руку открывши, на таком же месте, такую же указал рану, сказуя: "И то мне перерезано". Потом, наклонившись, открыл ногу и показал на сгибе колотую рану, также и другую ногу до колена открывши, такую же рану на таком же месте показал и рек: "А сие мне косою рассечено". И, став прямо, взирая мне в лице, рек: "Видиши ли? Больше я за Христа претерпел, нежели ты написал". Я противу сего ничто же не смея сказать, молчал и мыслил в себе: "Кто есть сей Орест, не из числа ли пяточисленных (13-го декабря)?" На эту мою мысль святой мученик ответствовал: "Не тот я Орест, иже от пяточисленных, но тот, его же ты ныне житие написал". Видел и другого некоего человека важного, за ним стоявшего, и казалось мне, что это также некий мученик, но тот ничего не изрек. В то самое время учиненный к заутрени благовест пробудил меня, и я жалел, что приятное видение скоро окончилось. А что сие видение, — прибавляет св. Димитрий, — записав его спустя более трех лет, я, недостойный и грешный, истинно видел и что точно так видел, как написал, а не иначе, то под клятвою моею священническою исповедую: ибо все происшедшее как тогда совершенно памятовал, так и теперь помню".

Из вышесказанного можно видеть, как успешно подвигался труд его, ибо через полтора года доведен был уже до 10 ноября. Ему благоприятствовала совершенная свобода от посторонних занятий, но он недолго мог пользоваться ею по особенной к нему любви светского и духовного начальства; опять возложили на него бремя правления, от которого так недавно отказался. Димитрий вместе с архимандритом Варлаамом поехал в Батурин приветствовать нового митрополита Киевского Гедеона из рода князей Святополков-Четвертинских, который возвращался из Москвы, где был посвящен патриархом Иоакимом, это было первое подчинение митрополии Киевской патриаршему престолу Московскому. Гетман и митрополит убедили святого игумена принять на себя опять настоятельство обители Николаевской, и повиновался им любитель послушания. Подчинение Киевской митрополии имело влияние и на будущую его участь, потому что как деятельный член и опытный богослов Малороссийской Церкви он принимал живое участие в духовных вопросах того времени и по стечению обстоятельств сам был мало-помалу привлечен с родного юга на север. Первый важный вопрос представился о времени пресуществления Святых Даров на литургии, ибо некоторые выходцы западные старались объяснить это по обычаю латинскому, т.е. будто пресуществление совершается словами ГЬспода Иисуса: "Приимите, ядите и пиите от нее вси", а не призыванием Духа Святого на предлежащие дары и благословением их после сих знаменательных слов. Патриарх Иоаким, смущенный новыми толками и зная, что присоединенная Малороссия долго находилась под влиянием польским, почел нужным спросить митрополита Гедеона: "Как разумеет Малороссийская Церковь собор Флорентийский?" Он получил удовлетворительный ответ от лица всего духовенства той страны, в числе коего и благочестивый игумен Батуринский приложил свою руку. Впоследствии патриарх написал пространное послание о времени пресуществления и с успехом опроверг латинские мудрования, которые отчасти проникли и в Малороссию. Это послужило началом прямых сношений св. Димитрия с патриархом Московским. Будучи принужден возвратить по его требованию Великие Минеи Четьи за три зимние месяца, которые находились в его руках для сличения с новыми, он написал послание святейшему Иоакиму, исполненное глубочайшим чувством смирения. "Пред святительство ваше, отца и архипастыря нашего, и как овца пажити твоей, еще и последнейший, и мало знаемый, сим худым писанием моим припадаю я к стопам святых твоих ног, да сподоблюся у святейшего архипастыря быть известным по имени... Святительство ваше к их царского и пресветлого величества богомольцу, а своему в Духе Святом сыну, преосвященному в Боге Гедеону Святополку, князю Четвертинскому, митрополиту Киевскому, Галицкому и Малые России, а прежде ко преподобнейшему Варлааму, архимандриту Печерскому, изволили писать о тех книгах (Минеях Четьих на декабрь, январь и февраль). Потому что книги не у преосвященного митрополита, не у преподобнейшего архимандрита, но в монастыре Батуринском, в моих недостойных руках доселе были держимы и со вниманием читаемы. От них же многую пользу получив и согласившися со святых житиями, в них написанными, отдаю их святыне вашей с благодарностью, как в послушании святом, от Малороссийской Церкви мне врученном, с Божиею помощью потрудившися... написал житий святых месяцев шесть, начав от сентября первого числа до февраля последнего числа, согласующиеся со святыми теми великими книгами во всех историях и повестях о деяниях, святыми содеянных, о подвигах их и страданиях. Ныне же, благодаря многих благоволению и желанию, хотел бы, к душевной христианам пользе, издать, к чему меня подталкивают частые письма от преподобнейшего архимандрита Печерского. На таковое дело, Церкви Божией (мыслю) не непотребное, вашего верховнейшего архипастырского ищу благословения. Да тем вашим архипастырским благословением управляемый, наставляемый и пособствуемый, возмогу предстоящее мне дело добре совершить, издав оные шесть написанных месяцев; когда Божиею помощию и благословением вашим архипастырским совершатся и издадутся, то (если Господь захочет и живы будем) и прочими займемся и вашему святейшему челом бить станем о других святых книгах".

Так как из Москвы не было прямого требования на рассмотрение новосоставленных Миней ни запрещения их печатать, то в 1689 году лавра Печерская приступила к изданию их в свет начиная с сентябрьской четверти. Архимандрит Варлаам взял на себя вместе с соборною братиею окончательное рассмотрение сих книг и тем навлек на себя неудовольствие патриарха, который это принял за явный знак непослушания. Немедленно отправил он обличительную против него грамоту, в которой горячо вступался за иерархические права свои и доказывал необходимость послушания. Строгий блюститель православия, он заметил лаврским издателям некоторые недосмотры, вкравшиеся в книгу оттого, что не прислали ее предварительно на рассмотрение архипастырское, и велел перепечатать погрешительные листы и остановить продажу непроданных еще экземпляров, с тем чтобы требовать впредь разрешения патриаршего на имеющее продолжаться издание. Однако сам благочестивый составитель Минеи не подвергся гневу святительскому и даже в это время имел случай лично принять благословение от патриарха Иоакима и слышать из уст его одобрение на продолжение столь полезного труда.

Главнокомандующий русских войск князь Голицын посылал гетмана Мазепу в Москву с донесением об успешном окончании своего похода против турок; вместе с ним отправлены были от малороссийского духовенства, вероятно, для разъяснения возникших недоумений два игумена: св. Димитрий и Кирилловской обители Инокентий Монастырский. Это случилось в смутную эпоху Стрелецкого бунта и последовавшего за ним падения царевны Софии. Св. Димитрий вместе с гетманом представлялись сперва царю Иоанну и сестре его в столице, а потом и юному Петру в лавре Троицкой, куда удалился от козней мятежников и где окончательно их преодолел. Малороссийские посланные были там свидетелями и ходатайства патриаршего за усмиренную царевну. Отпуская игумена, святейший Иоаким благословил Димитрия продолжать жития святых и в знак своего благоволения дал ему образ Пресвятой Девы в богатом окладе. Думал ли святой, что это было для него не только напутствием на родину, но и как бы предзнаменательным зовом водвориться в России?

По возвращении в Батурин продолжал он еще с большею ревностью заниматься священным трудом своим, сделавшись осторожнее в таком деле, которое имело уже важность для всей Церкви Российской. Для большого уединения оставил он даже свои настоятельские покои и устроил себе маленький домик близ церкви Святителя Николая, который называл своим скитом. В келейном дневнике его около сего времени записано вместе с кончиною бывшего игумена Феодосия Гугуревича возвращение из чужих стран постриженика обители Бутуринской брата Феофана, который ходил учиться философии и богословию по разным землям. Это был будущий знаменитый проповедник и богослов Феофан Прокопович, архиепископ Новгородский. Скоро один за другим скончались патриарх Иоаким и митрополит Киевский Гедеон; новый первосвятитель Московский Адриан поставил на митрополию Киевскую бывшего архимандрита лавры Варлаама Ясинского, который привез патриаршую благословенную грамоту святому игумену: "Сам Бог, в Троице Животворящей благословен сый во веки, воздаст ти, брате, всяцем благословением благостынным, написуя то в книги живота вечного, за твои богоугодные труды в писании, исправлении же и издании книги душеполезной житий святых на три месяцы первые, септемврий, октоврий и ноемврий. Той же и впредь да благословит, укрепит и поспешит потруждатися тебе даже на всецелый год и прочие таковые же житий святых книги исправити совершенно. В той же ставропигии нашей патриаршей лавре Киевопечерской". Вслед за тем патриарх присовокупляет, что он просит и нового митрополита, и будущего архимандрита лавры о содействии во всем "искусному, и благоразумному, и благоусердному делателю" (3 октября 1690 года).

Глубоко тронутый такой святительскою милостью, смиренный Димитрий отвечал патриарху красноречивым посланием, в котором излил все чувства благодарности души: "Да похвален и прославлен будет Бог во святых и от святых славимый, яко даровал ныне Церкви своей святой такового пастыря, добра и искусна, ваше архипастырство, иже в начала своего пастырства первее всех печешися и промышляеши о умножении Божия и святых его славы, желающи житиям оным в мир изданными быти на пользу всему христианскому православному российскому роду. Слава сия всем преподобным есть. Ныне уже и аз недостойный усерднее. Господу поспешествуюшу, на предстоящие труды простру бренную и грешную мою руку, имея укрепляющее же и наставляющее благословение, еже по премногу возбуждает мя, да сон лености оттряс, повелеваемое ми творю тщательно. Аще и не искусен есмь, не имею столько знания и возможности, дабы все добре привести к совершенству зачатое дело, но наложенный святого послушания ярем носить должен, только да и впредь пособствует мне, со благословением, богоприятная архипастырства вашего молитва, на нее же зело надеюся". Прилагая к тому свою просьбу о возвращении взятых Миней Четьих Димитрий заключает: "Аще бы изволил архипастырство ваше согласия ради пишемых нами святых житий те же святые книги трех реченных месяцев на время к моему недостоинству повелети прислать, попытался бы с помощью Божиею, работая день и ночь, почерпнуть многую пользу и в мир издати" (10 ноября 1690 года).

Возбужденный грамотою патриаршею, решился он оставить все прочее и исключительно посвятить себя начатому труду, чтобы успешнее его довершить, и вторично отказался от настоятельства обители Батуринской, водворившись в уединенном скиту своем. Одним из последних его действий в обители, которою управлял более шести лет, было дарование у себя пристанища ученому труженику Адаму Зерникову. Он познакомился с ним еще в Чернигове, под покровительством знаменитого Лазаря Баранови-ча, и под кровом самого Димитрия окончил трудолюбивую жизнь свою богослов западный, который, оставив родину, искал себе другой отчизны в пределах Малороссии на пути к небесной. В монастыре Димитриевом окончил он свою замечательную книгу об исхождении Духа Святого от единого Отца, вопреки мнений латинских, которые сам прежде разделял как протестант, заимствовавший в этом предмете догматы Римской Церкви. Между тем св. Димитрий приготовил к изданию вторую часть своих Миней Четьих и сам отвез их в типографию Печерскую; но издание замедлилось по строгому пересмотру книги архимандритом Мелетием, который сделался осторожнее после ошибок своего предместника Варлаама. Сам же сочинитель, получив из Данцига обширное огшсание житий святых издания Боландитов, тщательно занялся сличением оных с собственным творением и приготовлением третьей части, потому что удостоился опять новой ободрительной грамоты от патриарха Адриана.

Сколько ни желал уединиться св. Димитрий для своего духовного подвига, не был он оставляем в покое знавшими его высокое достоинство и в деле управления церковного. Новый архиепископ Черниговский Феодосии Углечский, на краткое время заступивший место Лазаря Барановича еще при его жизни, убедил любителя безмолвия принять управление обители Св. первоверховных апостолов Петра и Павла близ Глухова; но едва лишь скончался архиепископ Феодосии, как уже митрополит Киевский Варлаам рукою властною перевел святого на место его пострижения, в обитель Кирилловскую, где еще был ктитором столетний отец его. Он поступил туда на полугодичное время, как бы для того только, чтобы воздать последний сыновний долг своей матери, о кончине коей так отозвалось его любящее сердце в дневниковых записках: "В самый Великий пяток спасительные страсти мать моя преставися в девятый час дня, точно в тот час, когда Спаситель наш, на кресте страждущий за спасение наше, дух свой Богу Отцу в руце предал. Имела лет от рождения своего более семидесяти... Да помянет ее Господь во Царствии своем Небесном! Скончалася с хорошим расположением, памятью и речью. О, дабы и мене таковой блаженной кончины Господь удостоил ее молитвами! И подлинно христианская ее была кончина, ибо со всеми обрядами христианскими и с обыкновенными таинствами, бесстрашна, непостыдна, мирна. Еще же да сподобит ее Господь доброго ответа на Страшном своем суде, яко же и не сомневаюсь о Божием милосердии и о ее спасении, ведая постоянную, добродетельную и набожную ее жизнь. А и то за добрый спасения ее знак имею, что того же дни и того же часа, когда Христос Господь разбойнику во время вольные своея страсти рай отверзл, тогда и ее душе от тела разлучиться повелел". В этих словах заключается лучшая похвала и чистой любви сыновней строгого подвижника, и благочестию матери; погребена она самим сыном в киевском Кирилловском монастыре (1689 г.).

Умилительны такие речи, которые исторглись из обильного любовью сердца, и тем драгоценнее для нас, что в них излилось то, что глубоко таилось в груди святого от взоров мира. Не напрасно взывал Димитрий еще за несколько лет пред тем по случаю частого перехода своего из обители в обитель: "Где-то и мне придется положить голову!" — потому что опять последовала для него перемена в настоятельстве; каждый архиерей желал иметь его в своей епархии, и постоянно спорили о нем Киев и Чернигов. Преемник архиепископа Феодосия, Иоанн Максимович, прославившийся впоследствии на кафедре Сибирской обращением многих тысяч язычников, предложил Димитрию монастырь Елецкий-Успенский в Чернигове с присоединением и Глуховского и посвятил его в сан архимандрита. Таким образом, исполнилось слово архиепископа Лазаря: "Димитрий получит митру", но вскоре ожидала его и святительская. Не превознесся Димитрий новым своим саном; напротив того, смирение его усугублялось по мере возвышения в степени духовной и не оставляла его любимая забота о житиях святых, как видно из письма его к другу Феологу, монаху Чудова монастыря, бывшему потом справщиком в Московской типографии:

"Благодарю за вашу братскую любовь ко мне, недостойному, за то, что изволил от любви своей в посланиях своих обоих написать ко мне, недостойному, похвалы, выше моей меры, называя меня благонравным, благоразумным и света лучи в мир простирающим и иным тому подобным, от любви вашей происходящим, чем сильно смутили меня; потому как не таков, каким любовь твоя призывает меня быть. Не благонравен, но злонравен, обычаев худых исполнен и в разуме далече отстою от разумных; буен есмь и невежа, а светение мое есть едина тьма и прах... Молю же братскую твою любовь помолитися о мне Господу, свету моему, да просветит мою тьму и изыдет честное от недостойного, и о том явлена будет ваша ко мне, грешному, совершенная о Боге любовь, когда мне вашими святыми молитвами к Господу за меня помоществовати будете, в спасении моем безнадежном и в предлежащем мне книжном деле. И то проявление любви вашей, что благодарения воздаете Богу о моем на архимандрию Елецкую возведении. Я, окаянный, как любви вашей, тако и архимандрии той недостоин. Известно, иногда попускает Господь Бог и недостойным, из них же я первый, приимати церковная честная достоинства. Непознаваемы пути Господни; чего ради в немалом я страхе, нося честь выше моего достоинства недостойного. Надеюсь же на ваши святые молитвы, уповая на милосердие Божие, не погибнуть с беззаконьми моими. Книгу третью трехмесячную житий святых, марта, апреля, мая, если меня сподобит Господь то совершить и изданную видеть, не забуду честности твоей, как и превысочайшим лицам пошлю или сам привезу, если Господь захочет и живы будем. О чем, честность твоя, извещаю и помоли Владыку Христа о моем окаянстве, да совершим вскоре пишемую нами книгу, помощью Того всесильною, и нас здравых и спасенных, коварства вражия ненаветованных, да соблюдет. Аминь". Два года спустя переведен был св. Димитрий в Спасский монастырь Новгород-Северска; это уже был последний, коим управлял он, будучи попеременно настоятелем пяти обителей и двукратно одной Батуринской. В начале 1700 года окончена была печатанием в лаврской типографии третья, весенняя, четверть его Минеи за март, апрель и май, и архимандрит лавры Иоасаф Кроковский в залог особой своей благодарности к подвигу трудившегося прислал ему благословение, икону Богоматери, подаренную царем Алексеем Михайловичем митрополиту Петру Могиле. Царская сия икона, принесенная Димитрию бывшим архимандритом Никоном Московского Донского монастыря, была как бы вторичным предвестием зова будущего святителя в первопрестольную Москву. Малороссия уже лишалась своего светильника, которому подобало воссиять на подсвечнике архиерейских кафедр Сибири и Ростова, дабы с высоты их святить всей Церкви Российской. Императору Петру Великому желательно было распространить свет христианства между инородцами недавно завоеванной Сибири, дабы его благодатное действие могло проникнуть и до далеких пределов Китая. По совещании с святейшим патриархом Адрианом решился он искать в более образованной тогда Малороссии достойного человека, могущего совместить обязанности проповедника язычников с саном святительским на кафедре Тобольска, осиротевшей после кончины благоговейного митрополита Павла. Варлааму Киевскому предписано было прислать в столицу кого-либо из архимандритов или игуменов, мужа ученого и жития непорочного, для кафедры Сибирской, который с помощью Божиею мог бы обратить закоснелых в слепоте идолослужения к познанию истинного Бога. Новый пастырь должен был привезти с собою двух или трех иноков, которые бы изучили языки китайский и монгольский, дабы служить при вновь устроенной в Пекине церкви. Так далеко и благодетельно досягал орлиный взор великого преобразователя, и митрополит Варлаам не судил никого более достойным сей высокой степени, как архимандрита Северского, известного ему по своей добродетели и учености.

Святительство Димитрия

Димитрий, прибыв в Москву в феврале 1701 года, не застал уже в живых благодетеля своего, патриарха Адриана, и приветствовал государя красноречивым словом, в котором изобразил достоинство царя земного как носящего на себе образ Христов. Месяц спустя, на 50-м году от рождения, был он рукоположен в митрополиты Сибирские преосвященным Стефаном Яворским, митрополитом Рязанским, который и сам недавно возведен был в сан сей из игуменов Киевского Николаевского монастыря с назначением в местоблюстителя патриаршего престола. Ему поручено было от царя заведывание всеми делами упраздненной патриархии. Однако здоровье нового митрополита Сибирского, поколебавшееся от непрестанных занятий, не в силах было бы бороться с суровым климатом дальней его епархии и притом любимый предмет занятий всей его жизни остался бы неоконченным. До такой степени тревожила мысль сия любителя святых, что он даже впал от того в тяжкую болезнь, и благосклонный государь, узнав при своем посещении о причине болезни, успокоил его царским словом и дозволил на время остаться в Москве в ожидании ближайшей епархии. Не без промысла Божия продлилось более года пребывание его в столице: пришелец Малороссии имел время познакомиться с деятелями государственными и церковными того края, куда вызван был святительствовать в трудную годину преобразований. В Москве началась и дружественная связь его с митрополитом Стефаном, которого мало знал в Киеве; они поняли друг друга, и приязнь их основана была на взаимном уважении, хотя св. Димитрий всегда старался воздавать глубочайшее уважение местоблюстителю патриаршего престола, как бы самому патриарху. Во время продолжительной своей болезни в кельях Чудова монастыря сблизился он с некоторыми учеными из монашествующих, Кириллом и Феодором, которые были справщиками типографии; тут же нашел и своего старого друга инока Феолога, и все три оказали ему впоследствии много услуг для его ученых занятий, по предмету коих вел с ними постоянную переписку. Книги о житиях святых и частое проповедание слова Божия приобрели ему в Москве любовь и уважение знатных лиц. Вдова царя Иоанна Алексеевича, царица Параскева Феодоровна, пользовавшаяся особенным вниманием императора, была исполнена глубоким уважением к святителю и нередко наделяла его одеждами и яствами от своей трапезы.

Между тем скончался Иоасаф, митрополит Ростовский, и государь, еще более оценивший заслуги святителя Димитрия, повелел перевести его на вновь открывшуюся кафедру, для Сибирской же нашелся достойный ему преемник в лице Филофея Лещинского, который окрестил многие тысячи остяков, странствуя за ними на оленях по их тундрам. Даже после своего удаления на покой, будучи схимником, вызван был он опять на новые подвиги апостольские, когда скончался Иоанн Максимович, бывший архиепископ Черниговский, заступивший его место. Они оба на западе Сибири, епископ же Иннокентий на востоке, в Иркутске, впоследствии причтенный к лику святых, в одно время осияли светом христианства всю необъятную Сибирь. Какими чудными мужами Церкви, которые все возникли из пределов Малороссии, утешил Господь Великую Россию в славные дни царствования Петрова! Сии три подвижника в Сибири, святитель Димитрий в Ростове, местоблюститель Стефан в столице, ревностный защитник православия и достоинства иерархии, Лазарь и Феодосии в Чернигове, Варлаам в Киеве, кроме других знаменитых святителей собственно русских, св. Митрофана Воронежского, Иова Новгородского, распространявшего просвещение духовное, и иных! Не часто повторяется столь утешительное явление в летописях церковных.

Отселе начинается для святителя Димитрия новый период жизни; весь посвятившийся заботам пастырским, хотя и не оставлял он своих любимых занятий ученых, здесь явил он себя по слову апостольскому таким, каким подобает быть архиерею для своей паствы: "преподобным, незлобивым, нескверным, отлученным от грешников", хотя по немощи человеческой, подобно всем первосвященникам, должен еще был приносить жертвы и о своих погрешностях, принося бескровную жертву за грехи людские, доколе сам не воссиял в ликах святых (Евр 7:26, 27). Вступая в свою епархию со всею готовностью посвятить ей весь остаток своей жизни, на первом шагу уже предвидел он, что тут должно окончиться ее течение, и потому избрал себе место вечного упокоения на краю города, в той обители, в которой остановился, чтобы идти оттуда торжественным ходом занять кафедру в соборе Ростовском. Новый святитель совершил обычное моление в церкви Зачатия Божией Матери Яковлевского монастыря, основанного одним из святых его предшественников, епископом Иаковом (которого и мощи там почивают), и погрузился в глубокую думу о своем будущем; там же, указав место в углу собора, сказал окружавшим его слово псаломное пророка царя Давида, которое обратилось в пророчество и для него самого: "Се покой мой, зде вселюся в век века". И здесь действительно притекают теперь верные к нетленным мощам вновь прославленного угодника Божия. Потом совершил он божественную литургию в кафедральном соборе Успения Богоматери и приветствовал паству свою красноречивым словом, напомнив ей о древнем союзе церкви Ростовской с лаврою Печерскою, откуда нес он сей пастве благословение Божие, Пресвятой Богородицы и преподобных Печерских; добрый пастырь беседовал, как отец с детьми, кратко излагая взаимные обязанности пасущего и пасомых. Особенно трогательны слова сии: "Да не смущается сердце ваше о моем к вам пришествии; дверьми вошел, а не прелез; не искал, но найден был и не знал вас, теперь вы меня ведаете; судьбы же Господня бездна многа; послала меня к вам, я же пришел, не да послужите мне, но да послужу вам по слову Господню: хотяй быти в вас первый, да будет всем слуга. Пришел к вам с любовию: хотел сказать, так пришел, как же отец к чадом, но говорю: пришел как брат к братии, как друг к любезным друзьям; ибо и Христос Господь не стыдится нас братиею нарицати. "Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос!" (Гал 4:19)".

В келейных записках святителя Димитрия написано: "1702 года марта 1 -го, в неделю вторую Великого Поста взошел на престол мой в Ростове Божиим изволением" и вслед за тем:"1703 года януария 6-го, в третий час дня Богоявления Господня преставися отец мой Савва Григорьевич и погребен в монастыре Кирилловском Киевском, в церкви Св. Троицы; вечная ему буди память". Этими словами заключается дневник св. Димитрия, который как будто не хотел более продолжать своих записок после блаженной кончины статрехлетнего старца-родителя. Не умилительно ли такое сыновнее чувство в великом святителе и вместе с тем не достойно ли внимания то обстоятельство, что простой сотник Туптало, благочестивый ктитор Кирилловской обители, имел еще до своей кончины утешение, если не видеть лично, то по крайней мере слышать, что сын его Димитрий достиг высокой степени святительства и самой митрополии. Все отношения родственные и семейные кончились для святителя и даже самые узы, соединявшие его с родною ему Малороссиею; новая обширная семья Ростовская окружала его кафедру, и ей посвятил он все свои пастырские заботы в продолжении семи лет, постоянно радея о ее духовном усовершенствовании.

Паства его не имела училищ, которые были только в Москве, и даже лишена была живого проповедания слова Божия, и потому народ легко увлекался лестными учениями лжи и раскола. С глубокою горестью говорил святитель в одном из своих поучений жителям Ростова: "Увы окаянному времени нашему, когда пренебрежено то сеяние, оставлено слово Божие, и не знаю, о ком первее требуется забота: о сеятеле или земле, иереях ли, или сердцах человеческих, или всех вместе? Все погрязли в грехе, все до единого. Сеятель не сеет, а земля не приемлет; иереи небрежны, а люди заблуждаются; иереи не учат, а люди невежествуют; иереи слова Божия не проповедуют, а люди не слушают, если слушать и хотят; по обе стороны худо: иереи глупы, а люди неразумны". Недостаточное приготовление к священному сану необходимо влекло за собою разные злоупотребления и беспорядки, против которых не замедлил принять пастырские меры заботливый святитель. До нас дошли два его окружные послания к епархиальному духовенству, из них видно, с одной стороны, до какой степени простиралось тогда невнимание священников к важности возложенного на них звания, а с другой стороны, как велика была пастырская ревность св. Димитрия, сокрушавшая зло всеми мерами убеждения и власти.

В первом обличает он некоторых священников своей паствы в том, что они обнаруживают грехи своих духовных детей, открытые им на исповеди, или по тщеславию, или по желанию нанести им вред; святитель убедительно доказывает, что обнаруживать тайны, открытые на исповеди, значит не понимать духа таинства, оскорблять Св. Духа, который даровал прощение грешнику, противоречить примеру Иисуса Христа, снисходившего грешникам. Нескромный духовник есть Иуда предатель и, подобно ему, подлежит вечной погибели. Обнаружение тайн совести вредно не только для обнаруживающего, но и для обличаемых, которые не могут после сего искренно каяться и навлекают на себя всеобщее бесславие. Потом святитель обличает священников, которые оставляют бедных прихожан своих, больных, без исповеди и причащения Святых Тайн, так что многие умирали без сего святого напутствия; он угрожает таким пастырям гневом Божиим за то, что затворяют Царство Небесное перед человеками, сами не входят и входящим возбраняют войти, и предлагает в многолюдных приходах для исправления треб церковных приглашать "придельных" священников. В другом св. Димитрий внушает особенное благоговение к таинству животворящего тела и крови Христовой. Он обличает иереев, хранящих Св. Дары, приготовляемые для приобщения болящих на целый год, не в надлежащем месте, и предписывает хранить сии Тайны в чистых сосудах на святом престоле и воздавать им благоговейное почитание; потом увещевает иереев, чтобы они не иначе приступали к священнодействию Евхаристии, как с предварительным приготовлением, а по окончании священнодействия пребывали в воздержании и трезвости; также вкратце напоминает им о других обязанностях их в отношении к пастве.

Чувствуя, что одними предписаниями нельзя исправить давнего зла, св. Димитрий решился завести училище при архиерейском доме из собственных доходов, и это было первое в Великой России после московского; оно разделялось на три грамматических класса, в коих считалось до 200 человек. Святителю желательно было, чтобы выходившие из него умели проповедовать и слово Божие; сам он наблюдал за их успехами, делал вопросы, выслушивал ответы и, в отсутствие учителя, иногда принимал на себя сию обязанность, а в свободное время толковал избранным ученикам некоторые места Св. Писания и летом призывал их к себе в загородный дом. Не менее заботился он и о нравственном их воспитании, собирал их по праздникам ко всенощной и литургии в соборную церковь и по окончании первой кафизмы все должны были подходить к его благословению, дабы мог видеть, нет ли отсутствующих. В четыредесятницу и прочие посты обязывал каждого говеть, сам приобщая святых тайн всех учеников; а когда бывал болен, посылал им приказание, чтобы каждый прочитывал за него молитву Господню по пяти раз в воспоминание пяти язв Христовых, и это врачество духовное облегчало его болезнь. Обращение его с юными воспитанниками было совершенно отеческое, и часто повторял он им в утешение предстоявшей разлуки: "Если я сподоблюсь получить от Бога милость, тогда и о вас буду молить, дабы и вы также от него получили милость; ибо писано: "Куда я иду, и вы будете"". Окончившим курс давал он места при церквах по собственному усмотрению и старался внушить клирикам более уважения к их должности, посвящая их в стихарь, чего прежде не бывало в Ростовии.

Такие постоянные занятия не сокращали деятельности святого в любимом труде его описания житий святых, для которого собирал сведения через своих московских знакомых. Два года после его водворения в Ростове окончена была и последняя летняя четверть Минеи Четьи и также отправлена в Киев для печати. Радостно извещал он о том в Москве друга своего Феолога: "Порадуйтесь со мною, как споспешеством ваших молитв сподобил меня Господь августу месяцу написать "аминь" и совершить четвертую житий святых книгу; твоему же дружелюбию извещаю, ведая вашу к моему недостоинству братскую любовь и желание книге нашей прийти к совершению. Слава Богу, свершилось, прошу помолиться пред Господом за худой наш труд". А в летописях архиереев Ростовских, хранящихся при соборе, рукою святителя замечено: "В лето от воплощения Бога Слова, месяца февруария, в 9-й день, на память св. мученика Никифора, сказуемого Победоносца, в отдание праздника Сретения Господня, изрекшу св. Симеону Богоприимцу свое моление: ныне отпущаеши раба твоего, Владыко, в день страданий Господних пятничный, когда сказал на кресте Христос: "Свершилось", пред субботою поминовения усопших и пред неделею Страшного суда, помощию Божиею и Пречистой Богоматери и всех святых молитвами, месяц август написался. Аминь".

Подвиги против раскола

При всех своих занятиях святитель по возможности обозревал свою паству и при вторичном посещении города Ярославля в 1704 году торжественно переложил мощи св. князей, Феодора Смоленского и чад его, Давида и Константина, в новую раку, устроенную усердием граждан, отчасти и его собственным; по любви своей ко всем угодникам Божиим уделил он и себе малую часть мощей их на благословение. Посетив опять на следующий год Ярославль, он был озабочен вразумлением некоторых из числа меньшей братии его обширной паствы; их встревожило повеление царское о брадобритии, потому что они по слепоте своей почитали лишение бороды за искажение образа Божия. Святитель сам рассказывает, как однажды при выходе из собора после литургии два нестарых человека остановили его с вопросом, как повелит им поступить, потому что они предпочитают положить лучше головы свои на плаху для отсечения, нежели бороды. Не приготовленный к ответу св. Димитрий спросил только у них: "Что отрастет, голова ли отсеченная или борода?" — и на их ответ: "Борода", сказал им в свою очередь: "И так лучше вам не щадить бороды, которая столько же раз отрастет, сколько ее будут брить; голова же отсеченная — только в воскресение мертвых". После такого вразумления увещевал он и сопровождавших его граждан покоряться во всем предержащей власти по слову апостольскому и не в зримом, внешнем, образе разуметь подобие Божие. Впоследствии написал он по сему предмету целое рассуждение, которое было неоднократно печатаемо по воле государя; это был первый опыт состязания его с раскольниками, ему неизвестными до пришествия из Малороссии.

"Аз смиренный не в сих странах рожден и воспитан, — писал он, — не слышал никогда о расколах, в стране сей обретающихся, ни о разнице вер и нравах раскольничьих; но уже здесь по Божию изволению и по указу государя жить начав, услышал многое". Тогда же для назидания своей паствы кроме устного проповедания слова Божия написал он катехизические наставления в более доступном виде. Под именем вопросов и ответов о вере также зерцало православного исповедания и еще двенадцать статей о пресуществлении хлеба и вина в тело и кровь Господа нашего Иисуса Христа.

Были у него и другие заботы о благосостоянии вверенного ему духовенства по случаю переписи для распределения в военную службу детей священно- и церковнослужителей, так как тогда великая была нужда в людях всякого звания для тяготевшей над Россиею Шведской войны. Неутешительно было и оскудение архиерейского дома, потому что все вотчины состояли под монастырским приказом, но и то немногое, чем мог пользоваться святитель, употреблял он на училища и убогих. До чего доходило собственное его убожество, видно из его письма к Феологу; он извиняется, что не имеет лошадей, дабы привезти его к себе, ибо и сам чуть не пешком бродит: "Ни коня, ни всадника, оскудели овцы, и лошадей нет". Впрочем, как он впоследствии выразился в своем завещании: "С тех пор как принял на себя иноческий образ и обещал Богу нищету произвольную, даже до приближения ко гробу не собирал я имения, кроме книг святых; ни злата, ни серебра, ни излишних одежд, кроме самых нужных, но старался соблюсти нестяжание и нищету иноческую духом и самым делом, полагаясь во всем на промысел Божий, никогда меня не оставлявший". Но здоровье его, истощенное многими трудами, час от часу оскудевало, и это его побудило написать свою духовную пред Пасхою 1707 года. За год пред тем посетил он еще однажды Москву, куда был вызываем на череду совещаний, как то бывало при патриархах, и там много говорил поучений церковных. Опытность его была весьма полезна для друга его, местоблюстителя Стефана; к нему обращались и отдаленные архиереи, привлеченные его славою как духовного писателя и витии. Митрополит Казанский Тихон, перенесший в кафедральный собор свой мощи святителя Гурия, просил составить для него службу и похвальное слово, что исполнил св. Димитрий с тою же любовью, с какою писал самые жития святых. Он составил для Казани еще две службы, в честь чудотворной иконы Богоматери и святых мучеников Кизических, которые и доселе там совершаются. Душа его, проникнутая помазанием Духа Святого, часто изливалась в кратких духовных творениях, исполненных умиления, которое, истекая из столь благодатного источника, спасительно действовало на читателей.

Таковы труды его: врачество духовное на смущение помысла, от разных книг отеческих, вкратце собранное, и апология в утоление печали человека, сущего в беде и озлоблении, и еще: внутренний человек в клети сердца своего, уединенно поучающийся втайне; самое их название уже выражает внутреннее достоинство. Умилительна его молитва исповедания к Богу повседневного от человека, полагающего спасения начало, и исповедание общее грехов, глаголемое пред иереем, которое влагает он в уста каждому человеку, не имеющему довольно смелости выразить их добровольно. Возвышенно размышление святителя о причащении святых тайн, в созерцание коих любил часто погружаться; он еще оставил нам краткое о них воспоминание, на каждый пяток, вместе с трогательным целованием язв Господа нашего Иисуса Христа, с богомысленным им поклонением и плачем на погребение Христово. Тут ясно слышится голос души в созерцании спасительных страданий Спаса своего, сопутствующей ему от Гефсимани до Голгофы, души, которая по любви своей к Распятому может воскликнуть вместе с апостолом: "А я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа" (Гал 4:14).

Иногда любовь сия изливалась в слезах скорби; видя бездыханным источник жизни, взывает: "Камо грядеши, несомый, сладчайший Иисусе? Камо от нас грядеши, надежда и прибежище наше? Камо, свете наш, заходиши от очию нашею? Незаходимое солнце, како познаваеши свой запад?

Станите носящий носящего весь мир дланию! Станите носящий понесшего бремя греховное всего рода человеческого! Носящий станите, Его же ради ста солнце и луна в чину своем, на креста того зрящи.

Не браните нам, детем, приходити ко отцу, аще уже и умершу; не браните чадом поплакати о общем всех родителе, иже породил есть нас кровию своею. Дадите поне малые излияти слезные от очес капли над тем, иже от всего тела для нас изобильные источи крове своея потоки, от ребр же с кровию воду".

Еще одно духовное назидательное творение приписывается святителю Ростовскому по глубокому чувству веры и благоговения, коим оно исполнено, — это Алфавит духовный, или лестница восхождения духовного, разделенная на 33 ступени по числу лет Господних, в подражание высокому творению Лествичника Синайского. Но сам Димитрий относил оное великому подвижнику Исаие Копыстенскому, который, подобно древнему Илариону Печерскому, из пещер Антониевых взошел на кафедру Киевскую. Однако и доселе общее мнение украшает его именем св. Димитрия. Но так как ревностный труженик при всех своих пастырских заботах не мог оставаться долго без постоянного труда, то по окончании многолетнего своего подвига житий святых почувствовал потребность в такой книге, которая бы могла знакомить читателя с судьбами Церкви в древние ее времена. Он решался составить летопись, или Священную историю, в таком виде, чтобы служила руководством для проповедников. Смиренно сообщил он новую мысль свою другу местоблюстителю: "Под названием и образом летописца желал бы я некие полезные нравоучения писать, дабы не только историями увеселять читателя, но и нравоучениями учить. Сие есть мое намерение если не для других (ибо кто я, чтобы учить ученых мужей), то, по крайней мере, для меня самого". Ревностно начал он собирать для сего предмета летописи церковные, славянские, греческие, латинские и обращался с просьбою в Москву к Феологу, дабы пополнил ему недостаток хронографов ростовских. По мере того как подвигалась летопись, он пересылал труд свой митрополиту Стефану на рассмотрение, смиренно прося его рассудить, будет ли на пользу святой Церкви или нет, и благодаря искренно за все его замечания. Но в то же время и сам укреплял духовно местоблюстителя патриаршего на его трудном поприще: "Молю, сколько могу, Господа крепкого и сильного, да укрепит ваше архиерейство в ношении столь тяжкого креста. Не изнемогай, святителю Божий, под таковыми тяжестьми! Ветвь под тяжестью всегда плоды приносит. Не мни труды свои тщетными пред Богом, глаголющим: "Приидите ко Мне, вси труждающиися и обремененнии" (Мф 11:28). Велико воздаяние понесшим тяготу! Не суть суетны, ими же благоразумно управляется корабль Церкви Христовой во время стольких бурь. Ублажаете, преосвященство ваше, уединение, ублажаю и я; но и святого Макария Египетского рассуждение не худо, который о пустынниках и о труждающихся во градех и для людской пользы пишет так: "Они (пустынножители), имуще благодать, о себе только пекутся; иные же (учители и слова Божия проповедники) души других просветить тщатся: одни других много превышают". Подвизайся о укрепляющем вас Иисусе, подвижниче Христов! Бремя это не по случаю какому наложися вашему святительству, но смотрением Божиим; зато и венец праведного воздаяния ждет вас; иго Христово благо носить, буди и бремя Его вам легко".

Однако, несмотря на все усилия св. Димитрия, летописный труд его не был доведен до конца, частию по его болезни, а частию от настоятельных нужд епархии, хотя и желал он весьма окончить Священную историю, как это видно из его письма к Феологу: "На что мне, бессильному, надеяться? Страх смерти нападает на меня... а дело книгописное как останется? Будет ли кто охотник приняться за него и вершить? А еще много надобно в том деле трудитися: годом его не свершишь и другим годом насилу к свершению поспеть; а конец при дверех, секира при корене, коса смертная над главою. Увы мне! Не жаль мне ничего, да и нечего жалеть, богатства не собрал, денег не накопил, едино мне жаль то, что начатое книгописание далеко до совершения; а еще и о Псалтыри помысл бывает. Думка за морем, а смерть за плечами". Летописец остановился на шестом столетии четвертой тысячи лет.

Другой, более необходимый труд предстоял ему пред исходом жизни: направить к истине совращенные умы некоторых из своей паствы. Вскоре после Пасхи 1708 года святитель узнал, что в его кафедральном городе и других городах и селениях кроются лжеучители. Священник Ростовский донес ему, что один из его прихожан не хочет воздавать должного чествования ни святым иконам, ни мощам, и святитель из личного разговора убедился в его закоснелости, когда хотел пастырски его вразумить. Скиты раскольнические из лесов брынских в пределах калужских проникли в его епархию, которой угрожали с другой стороны своим лжеучением костромские и нижегородские скиты; раскольники сманивали легковерных, особенно из числа женщин. Не видя в своем духовенстве людей, способных действовать против угрожающего раскола, решился он сам подать благой пример и сильное оружие против нелепых толков. Простым вразумительным словом объяснял он народу вредное на них влияние брынских лжеучителей и неосновательность их мнений и как истинный пастырь не стеснялся никакими светскими отношениями, когда должен был стоять за правду. Священник его епархии явился защитником мнений раскольничьих; святитель после строгого исследования отрешил его от должности и велел как вдовому искать себе место где-либо в монастыре; но виновный тайными путями нашел доступ к царице, и она ходатайствовала за него перед св. Димитрием. Тогда блюститель православия представил царице весь ход незаконного дела и смиренно просил ее не гневаться за то, что не может изменить своего решения. "Много было мне от него досады, — писал он, — пред многими людьми хулил мое смиренное имя, нарицал меня еретиком, и римлянином, и неверным, все то ему прощаю Христа ради моего, иже укоряем противу не укоряше и стражда терпяще; взирая на незлобие Спаса моего, тому попу простил и священства не запретил и дал ему волю избрать себе где место, в монастыре коем-либо постричься. Не гнева Божия на себе боюся, а того, что волка в одежде овчей пущу в стадо Христово погублять души людские раскольническими учениями. Молю ваше царское благородие, не положите гнева на меня, богомольца своего, что не могу соделать вещи невозможной".

Узнав, что расколоучители усилились особенно в Ярославле, он сам туда поехал в ноябре 1708 года и убедительным словом проповедовал о неправости веры раскольничьей и истине православия в защиту знамения честного креста. Не довольствуясь живым словом, начал он составлять письменные обличения мнений раскольничьих и для сего отложил дело летописное, которое столько его занимало, помышляя в себе, как писал он к Феологу, что "Бог не истяжет его о летописи; о том же, если молчать будет против раскольников, истяжет". Святитель, как бы предчувствуя, что и году жизни ему не оставалось, поспешил делом так, что к Великому Посту оно совсем почти окончилось. Это был его знаменитый "Розыск о Брынской вере", или полное обличение против раскольников; последний труд, которым подарил он отечественную Церковь, как твердый щит от лжеучения, которым хотел оградить паству и после своей кончины. Изумительно, с какою быстротою написал он столь многосложную книгу, собирая отовсюду изустные верные сведения о сектах и толках раскольничьих от людей, живших по их скитам и обратившихся к истине. Благой пример святителя воздвиг и нового подвижника против раскольников в лице Питирима, бывшего строителя Переяславского, который послан был действовать против них на Кержач и многих обратил впоследствии, в сан епископа Нижегородского. Св. Димитрий искал сведений против раскола и в Москве, у своих ученых друзей, прося их тщательно рассмотреть священную утварь соборов, могущую служить обличением неправды.

Даже в последних своих письмах постоянно извещал он Феолога о новом своем сочинении, которое занимало всю его деятельность, хотя и скучал такого рода прениями, и надеялся довершить оное к светлому празднику, жалуясь только на недостаток писцов. Сею книгою окончились письменные собственно труды святителя на сорокадвухлетнем иноческом его поприще и семилетнем святительстве в Ростове. Повторяя вместе с Давидом: "Пою Богу моему, доколе существую", он говорил, что мы долженствуем что-либо делать во славу Божию, да час смертный не в праздности нас застанет, и помышлял возвратиться к своему летописцу, если Бог поможет его немощи; но она его одолела на пятьдесять восьмом году от рождения, ибо силы его, изнуренные многолетними трудами, более и более оскудевали, и уже за год до своей кончины писал он в Москву к своим друзьям: "Бог весть, могу ли начатое совершить? Понеже часто и мои недугования перо пишущее от руки отъемлют и писца на одр повергают, гроб же очам представляют, а к тому очи мало видят и очки не много помогают, и рука пишущая дрожит, и вся храмина тела моего близ разорения". Таковы были подвиги святительские св. Димитрия, но кто исчислит его келейные подвиги? Ибо он был бодрый молитвенник и постник, и как писаниями своими внушал другим заповедь поста и молитвы, так и собою подавал пример к исполнению оных. Во все дни пребывал он в воздержании, вкушая мало пищи, кроме праздников, а в первую неделю четыредесятницы однажды только разрешал себе пищу, в страстную же неделю — только в Великий четверток и тому же научал своих присных. Он советовал им при каждом ударении часового колокола памятовать час смертный, ограждая себя крестным знамением с молитвами "Отче наш" и "Богородице". Приходивших к нему в келью не отпускал без назидания и благословения малыми иконами и все свои небольшие келейные доходы употреблял на добрые дела, промышляя о вдовах и сиротах; часто при раздаче милостыни ничего не оставалось у самого для потребы житейской. Нередко собирал он в свою крестовую палату нищих, слепых и хромых, раздавая им одежду вместе с хлебом, ибо он, подобно Иову, был оком слепых, ногою хромых и утешителем своей паствы. Непрестанно ожидая своего исхода по умножению болезни и опасаясь, чтобы не стали искать после его кончины мнимых богатств, святитель за два года до кончины написал свою духовную, в которой излилась пред Богом и человеками вся его высокая христианская душа, исполненная любви к ближним и глубочайшего смирения:

"Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь. Се, аз смиренный архиерей Димитрий, митрополит Ростовский и Ярославский, слушая гласа Господа моего, во святом Евангелии глаголющего:" Потому и вы будьте готовы, ибо в который час не думаете, приидет Сын Человеческий" (Мф 24:44), ибо не знаете, когда придет хозяин дома: вечером, или в полночь, или в пение петухов, или поутру; чтобы, придя внезапно, не нашел вас спящими (Мк 13:35-36), того гласа Господня слушая и бояся, еще же и часто болезнями одержим бывая, и день от дня изнемогая телом, и чая на всяко время оного Господом глаголанного нечаянного часа смертного, и по силе моей приуготовлялся ко исходу от жизни, стараюсь этой духовною грамотою моею сообщить всякому, кто пожелает по кончине моей взыскивати имущества моего келейного, чтобы не трудилися, не спрашивали служивших мне Бога ради, где мое сокровище и богатство, поскольку с юности моей не собирал (это не тщеславясь реку, но да искателем моего по мне имения сообщу); с тех пор как принял святой иноческий образ и постригся в Киевском Кирилловом монастыре в осемьнадесятое лето возраста моего и обещал Богу нищету извольную иметь: от того времени до приближения моего ко гробу не стяжал имения, кроме книг святых, не собирал злата и серебра, не имел излишних одежд, ни каких-либо вещей, кроме самых нужных, но нестяжание и нищету иноческую духом и самым делом по возможному соблюсти тщился, не пекся о себе, но возлагался на промысл Божий, который никогда меня не оставлял. Входящие же в руки мои от благодетелей моих подаяния и келейный приход, те истощились на мои и на монастырские нужды, бывшие в игуменах и архимандритах, такожде и во архиерействе не собирал келейных приходов, но направлял на нужды нуждных, как Бог повелел. Никто же пусть не трудится, по смерти моей, ища какового либо келейного моего собрания; ибо не соберете, что оставляю, даже и на поминовение, да нищета иноческая явится Богу; верую, так приятнее ему будет, нежели бы многое собрание было раздаваемо. И если меня такого нищего, никто не захочет обычному предать погребению, молю тех, кто помнит о смерти своей, да отвлекут мое грешное тело во убогий дом, и тамо между трупиями да бросят. Аще же владычествующих изволение повелит меня, умершего, погрести по обычаю, то молю христолюбивых погребателей, да погребут меня в монастыре Св. Иакова, епископа Ростовского, в углу церковном, где было мне знамение, о сем челом бью. Кто изволит безденежно помянуть грешную мою душу в молитвах своих Бога ради, таковый и сам да поминовен будет во Царствии Небесном; требующий же за поминовение мзды, то молю, да не поминает меня, ничего на поминовение не оставившего, Бог же да будет всем милостив, и мне, грешному, во веки. Аминь.

Таковой мой завет: это моя духовная грамота, о имении моем известие. Аще же кто известию сему не имея веры, начнет со испытанием искати по смерти моей злата и сребра, то если и много потрудится, ничто же обрящет, и судит ему Бог".

Св. Димитрий объявил завещание свое заблаговременно другу своему, местоблюстителю патриаршему Стефану, и они положили между собою взаимный обет, чтобы тот из них, кто переживет другого, совершил погребальную службу над усопшим собратом. Стефану, младшему по годам и бодрому по силам, досталось воздать сей последний долг своему другу. За несколько дней до кончины св. Димитрий, услышав, что благочестивая царица Параскева Феодоровна собирается в Ростов для поклонения чудотворной иконе Богоматери, которую должны были принести из Толгской обители, сказал казначею своему, иеромонаху Филарету, предвещая ему свою кончину: "Прядут в Ростов две гостьи, Царица Небесная и царица земная, токмо я уже видеть их здесь не сподоблюся, а надлежит к принятию оных готову быть тебе, казначею".

За три дни до преставления начал он изнемогать, однако в день своего ангела, св. великомученика Димитрия Селунского, служил по обычаю литургию в соборной церкви, но уже не в силах был говорить поучение. Один из певчих читал приготовленное им по тетрадке, святитель же сидел в царских дверях, изменившись в лице оттяжкой болезни. Несмотря на то, он принудил себя присутствовать и при обычной трапезе, в крестовой палате, хотя ничего не вкушал. На другой день приехал из Переяславля преданный ему архимандрит Варлаам и был принят им с любовью. Во время их духовной беседы прислала бывшая кормилица царевича Алексея Петровича, инокиня Евфросиния, из роду Казинских, жившая близ архиерейского дома, просить святителя, чтобы навестил ее болящую. Изнемогающий сам от болезни отказался идти, хотя и много уважал ее добродетельную жизнь; но она вторично прислала убедительно просить, чтобы хотя на краткое время посетил ее; подвигнутый советом архимандрита, который полагал, что малое движение будет ему полезно, святитель решился исполнить желание благочестивой инокини после вечернего пения; но уже с трудом мог дойти обратно до своей кельи. Он поручил казначею своему угостить архимандрита, а сам, поддерживаемый служителями, немалое время ходил по келье, думая облегчиться от удушливого кашля; потом велел призвать к себе в келью певчих, чтобы еще раз усладить слух свой духовным пением гимнов, которые сам некогда составил, как-то: "Иисусе мой прелюбезный! Надежду мою в Бозе полагаю! Ты мой Бог, Иисусе, Ты моя радость!" Во все время пения внимательно слушал св. Димитрий, прислонясь к печке и греясь духовно более, нежели телом. С благословением отпустил он каждого из певчих и одного только любимого при себе удержал, который был ему усердный сотрудник, при переписке его творений. Простодушно начал ему рассказывать болезненный святитель о своей жизни, чувствуя уже ее исход, как ее провождал в юности и в совершенном возрасте, как молвлен Господу, Пречистой Его Матери и всем угодникам Божиим, и присовокупил: "И вы, дети, молитесь так же". Наконец сказал: "Время и тебе, чадо, идти в дом свой"; когда же певчий, приняв благословение, хотел удалиться, святой проводил его до самых дверей и поклонился ему почти до земли, благодаря его за то, что много трудился, переписывая его сочинения. Содрогнулся певчий, видя столь необычайное провождение своего пастыря и с благоговением сказал: "Мне ли, последнему рабу, так покланяешься владыко святой?" — и с кротостью опять сказал ему смиренный владыка: "Благодарю тебя, чадо", и возвратился в келью; певчий же, заплакав, ушел в дом свой. Тогда святитель велел разойтись всем своим служителям, сам же, заключившись в особой келье, как бы для того, чтобы несколько отдохнуть, пребыл на молитве до своего преставления. На рассвете взошедшие служители нашли его на коленях, как бы молящегося, но какою печалью исполнилось их сердце, когда увидели его уже усопшим на молитве. Ударили трикратно в большой колокол; певчий, еще накануне с ним беседовавший, услышав сей горестный глас святительского преставления, немедленно прибежал в архиерейские палаты и еще застал пастыря своего и отца, стоящим на коленях в том положении, в каком предал праведную душу свою Богу.

Усопший облачен был в святительское одеяние, которое сам себе приготовил, и вместо возглавия положены были ему, по благовременному его приказанию, разные его сочинения, вчерне писанные его рукою; тело усопшего пастыря вынесено было в крестовую его церковь Всемилостивого Спаса, что на сенях, близ той кельи, где он скончался. Когда огласилось в Ростове о преставлении доброго и чадолюбивого пастыря, почти весь город стекся к честному его телу и поднялся горький плач народный, о добром пастыре, учителе и заступнике, оставившем сиротами свою паству. В тот же день благочестивая царица Параскева с тремя дочерьми царевнами: Екатериною, Параскевою и Анною Иоанновными, прибыла после обедни в Ростов и весьма сокрушалась, что не удостоилась получить благословение святого перед его исходом. Она велела отслужить соборную панихиду над усопшим и пошла на встречу чудотворной иконе, в Богоявленский монастырь, откуда принесена была с торжеством в Ростовскую соборную церковь, дабы главная святыня осиротевшей епархии осадила усопшего пастыря. Туда же, в присутствии царицы, с подобающею честью, перенесено было тело святительское и вторично совершена соборная панихида в ее присутствии: такую почесть судил Господь воздать блаженному своему угоднику! Завещание его было немедленно послано в Москву, в монастырский приказ, и, во исполнение его предсмертного желания, велено было в Яковлевском монастыре приготовить могилу в соборной церкви Зачатия Богоматери, в углу с правой стороны, и выстлать ее камнем; но по небрежению могильщиков, не без особого, впрочем, промысла Божия, не была выстлана камнем могила, а только сделан сруб деревянный, который от сырости скоро сгнил, и это послужило в последствии к обретению мощей святителя.

Около месяца пребывало тело св. Димитрия в соборной его церкви нетленно, и во все сие время совершались над ним панихиды всенародные. Уже в последних числах ноября прибыл в Ростов местоблюститель патриаршего престола митрополит Стефан, исполнить данный им обет другу и, когда вошел в кафедральный собор, много плакал над гробом усопшего. Тогда настоятели монастырей ростовских, соборные священники и многие из почетных граждан приступили к митрополиту, умоляя его погрести тело любимого ими святителя в соборной церкви, подле его предместника Иоасафа, где и всегда погребались митрополиты ростовские; но местоблюститель патриарший не решился изменить воле своего друга. Он сказал просящим: "Так как при самом вступлении своем на епархию Ростовскую преосвященный Димитрий предварительно сам избрал себе место упокоения в Яковлевском монастыре, то имею ли я право изменить оное?" В назначенный для погребения день, 25-го ноября, местоблюститель патриарший отслужил торжественную литургию в кафедральном соборе и надгробное пение, со всеми священнослужителями города Ростова, причем сказал приличное слово в память усопшего. Потом, в сопровождении всего клира и народа, со многим плачем и чрезвычайным торжеством, перенесено святое тело в Яковлевский монастырь, где и положено, по завещанию, в правом угле соборной церкви, и надгробные стихи написаны были самим местоблюстителем Стефаном. Замечательно, по любви святителя к воспоминанию страстей Господних, стечение дней для него значительных: скончался он в день пятничный, вскоре после своего тезоименитства, и погребен месяц спустя, также в день пятничный, посвященный памяти распятия Господня, и обретение святых мощей его случилось также в день пятничный, ибо сей великий подвижник, собиравший в течение своей жизни на пользу всего православного христианского рода жития святых, написанных на небесах в книге вечной, и сам, вскоре после своего отшествия от сей маловременной жизни, удостоился быть вписанным вместе с ними в той же вечной книге перстом Божиим и увенчаться венцом нетления.

После 42 лет, протекших от его погребения, 21-го сентября 1752 года, при разобрании опустившегося помоста в церкви Зачатия Богоматери обретены были нетленными его святые мощи в сгнившем гробе, равно как и святительская его одежда, и от них, как от благодатного источника, начали истекать исцеления одержимым различными болезнями: слепые прозирали, немые говорили, расслабленные двигались и бесы изгонялись молитвами, совершавшимися при святых мощах. Внимая сим ясным указаниям Божественного промысла, Святейший Синод по освидетельствовании святых мощей и бывших чудес, причислил святителя Димитрия к лику новоявленных Чудотворцев Российских 22-го апреля 1757 года. Преемнику его по кафедре Ростовской митрополиту Арсению поручено было составить жизнеописание святого; а службу ему написал Амвросий, епископ Переяславский, впоследствии архиепископ первопрестольной столицы, где мученически окончил дни свои. В следующем году благочестивая императрица Елисавета по усердию к святителю устроила для мощей его серебряную раку; а в 1763 году императрица Екатерина после своего царского венчания пешком совершила путешествие из Москвы в Ростов для поклонения мощам св. Димитрия и переложения их в приготовленную раку, которую сама несла вместе с архиереями при торжественном обхождении храма: такая царственная почесть была опять воздана угоднику Божию.

Совершаются и доселе благодатные исцеления при мощах святителя, над которыми, уже в наше время, 40 лет неусыпно бодрствовал другой подвижник, гробовой старец иеромонах Амфилохий, оставивший по себе благую память и возлегший, как бы на страже, у порога церковного того храма, где покоятся мощи святителя (там же в преддверии почивает и его благочестивый племянник, архимандрит Иннокентий, долго бывший настоятелем Яковлевской обители). Прославим Господа, по неизреченной своей милости проявившего столько благочестия уже во дни наши в смиренном граде Ростове и прославившего там многими чудесами нового великого светильника Российской земли, который является скорым помощником для призывающих его святое имя. Молитвами сего великого православия ревнителя и искоренителя расколов, целебника Российского и цевницы духовной, уцеломудряющей всех своими писаниями, да сподобимся и мы: быть написанными в книге жизни агнца Божия вместе со всеми от века ему угодившими, к лику коих причислен и святитель Ростовский Димитрий.


Впервые опубликовано: Муравьёв А.Н. Жития святых Российской Церкви, также иверских и славянских, 1859.

Муравьёв Андрей Николаевич (1806-1874) камергер российского императорского двора; православный духовный писатель и историк Церкви, паломник и путешественник; драматург, поэт. Почётный член Императорской академии наук (1836).


На главную

Произведения А.Н. Муравьёва

Монастыри и храмы Северо-запада