А.Н. Муравьёв
Житие святителя Филиппа, митрополита Московского

На главную

Произведения А.Н. Муравьёва

СОДЕРЖАНИЕ


Сопрестольник апостолов, ангелов собеседники священномученикам спострадавший, исповедник истины Филипп, первостоятель великой Церкви Российской, призывает нас в день своей памяти на духовную трапезу, которую предлагает нам чудным житием своим, ибо во всех званиях и различных обстоятельствах жизни, в мире и пустыне, на престоле святительском и в темнице, являет образцы, достойные подражания. Обратимся мысленным взором к сему крепкому граду, высоко стоящему на верху горы, просветимся духовным светом сего светильника, не под спудом, но на свещнике горящего перед всеми, дабы, созерцая добрые его дела, мы прославляли по слову евангельскому небесного Отца. Если жемчуг не будет извлечен из своей раковины со дна морского и злато из недр земных, кто познает их цену, говорит безымянный писатель жития святителя во глубине пустыни Соловецкой, побужденный неотступным молением братии начертать подвиги бывшего их настоятеля, вскоре после перенесения нетленных его мощей в сию священную обитель. От именитого рода происходил сей великий муж Церкви, предназначенный своим рождением к высокому званию. Дом Колычевых славился знатностью и богатством не только вещественным, но и духовным; отец будущего святителя, Стефан, был ближним человеком великого князя Василия Иоанновича, и в самый год его воцарения (5 июня 1507) родился благочестивым супругам, Стефану и Варваре, благодатный их первенец, нареченный во святом крещении Феодором; как Божий дар приняли они младенца своего от руки Господней, и на него возложили все свои надежды, хотя имели впоследствии еще трех сыновей; но известны только их имена, а не деяния. Родитель Феодора заседал в думе и палате великокняжеской и был равно доблестен в боях и советах, по всему достойный доверенности своего государя, ибо всегда направлял путь свой по заповедям Господним. Супруга его, рожденная в пределах новгородских, где обладала большими поместьями, как лоза плодовитая украшала дом боярина, молитвами и слезами призывая на него благословение Божие, призирая сирых и убогих. Жаждущая больших подвигов, отреклась она суетного мира, восприяв ангельский образ под именем Варсонофии, но уже тогда, когда высокий образец иночества подал ей сам нежно любимый ею сын. Где она постриглась, неизвестно, но едва ли не в Варсонофиевской обители столицы, и не от нее ли получила обитель сия название свое и начало?

С чрезвычайным рачением воспитывали благочестивые родители первенца своего; как только достиг он семилетнего возраста, начали учить его грамоте, чтобы мог разуметь Св. Писание, сперва только одни его буквы, а потом и Божественный дух. С сердечною любовью прилепился отрок к богодухновенным книгам, сладостью псаломскою услаждая себя паче меда и сота. Как древо, насажденное при водах многих, расширялся он разумом в том духовном училище, куда был отдан для хитрости книжной, и чуждался детских игр, избрав себе благую часть учения Христова. Благодать Божия раскрывала в нем еще в ранние годы те сокровища премудрости, которые проявил в возрасте мужества. На страже телесной его чистоты стояла чистота духовная; как пламени бежал он общества неблагоговейных сверстников, прилепляясь более к мужам опытным, от которых мог научаться повести временных лет, и в летописях с любовью почерпал сведения о деяниях прежде бывших великих мужей.

Не чужд был, однако, Феодор и доблести ратной, ибо не к иноческой жизни приготовляли его родители, а для службы царской. По обычаю людей именитых от юных лет приставлены были к нему благородные юноши, с которыми обучался он воинскому искусству и ездил на ратных конях и в доспехах, чтобы в час призвания быть ему готовым выступить в поле под стягом великокняжеским. Хотя и не упомянуто о том в житии, однако весьма вероятно, что юношею находился он в стане ратном при своих дядьях под Казанью и в кратком походе крымском; но везде, во всех обстоятельствах его жизни, с людьми юными, равно как и зрелого возраста, внимательно наблюдал он, чтобы не потопить в пучине корабль свой; опытные сановники дивились его юношеской мудрости и благонравию, молва о нем достигла палат великокняжеских, и Василий Иоаннович, любивший Стефана, полюбил и сына его, юного Феодора.

Но вскоре скончался великий князь; началась смутная эпоха малолетства Иоаннова и суровое правление его матери Елены. Род Колычевых был из самых приближенных не только ко двору великокняжескому, но даже и удельных князей, братьев усопшего Василия, которые пострадали после его смерти. Старший князь Юрий был немедленно заключен по воле правительницы и скончался в темнице. Младший, Андрей, подвергся подозрению и хотел бежать в Новгород, но дружина его была побеждена воеводами великокняжескими; он также подвергся заключению, в котором и скончался. Пострадали с ним все его ближние бояре, и в числе их казнены трое Колычевых. Дядя родной блаженного Феодора, Иван, по прозванию Умный, видел всю думу князя Андрея в избе его как ближний его человек; вместе с другими его боярами был он пытан и, окованный, посажен в угловую стрельницу Кремля; он освободился от уз только по смерти правительницы и был даже впоследствии почтен саном окольничего.

Такие семейные скорби не могли не подействовать на душу юного Феодора и не умножить в нем желание отрешиться от всего мирского, хотя сам он пользовался милостью при дворе великокняжеском. Правительница ласкала его за верность родителя, а отрок Иоанн отличал между ближними двора своего. Благолепный вид и нравственные достоинства юноши произвели даже столь сильное впечатление на восприимчивую душу семилетнего царственного отрока, что и в годах зрелого возраста, посреди душевных бурь, вспомнил он о бывшем своем любимце, уже тогда отшельнике соловецком; в его мирной беседе думал он найти умиротворение обуреваемой совести. Это раннее знакомство было виною будущих бедствий Филиппа и исторгло его из пустыни, чтобы на краткое время украсить им престол святительский, но и его самого украсить венцем мученическим: он вписался в небесный лик заступников земли Русской!

Феодору уже был тридцатый год, когда постигли его испытания семейные. В то самое печальное для него лето 1537 года, однажды в третье воскресенье после пятидесятницы, 5 июля, как замечает его жизнеописатель, ибо день сей был решительный для всей его будущей жизни, Феодор услышал на литургии евангельский глас, который совершенно отрешил его от всего мирского: "Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и мамоне" (Мф 6:24). Как только слова сии коснулись слуха юноши, в ту же минуту распалилось его сердце огнем божественной любви; отвергнув все мирское, не озираясь вспять, решился он удалиться в пустыню, и все это было делом единого мгновения: так одна искра возбуждает внезапно обширное пламя! Сколько раз слышал и читал это евангельское изречение блаженный Феодор, и только в сию минуту так сильно подействовало оно на его сердце, внезапно отрешив от всего земного.

Безбрачная жизнь в зрелом уже возрасте, в такое время, когда по обычаю рано вступали в брачный союз нравственные юноши, свидетельствовала о всегдашнем расположении Феодора к иночеству, но он колебался до торжественной минуты призвания Божия; с того же часа начал только помышлять в сердце своем, как бы ему не лишиться вечной радости и части святых, оставаясь в мире. Он хотел далеко и навсегда бежать всех красных мира сего, чтобы и мир позабыл его в пустыни; посреди сих благоговейных размышлений пустыня Соловецкая на диком берегу Студеного моря, хладная и недоступная миру, пришла ему на память вместе с подвигами ее первоначальников Германа, Савватия и Зосимы, занесших искру христианства в крайние пределы полуночи. Без сомнения, обитель Соловецкая была отчасти ему знакома и потому, что находилась в частых сношениях с Новгородом, в области которого имели свои поместья Колычевы; быть может, в отрочестве Феодор видал иноков ее в Великом Новгороде и дал им тайное обещание в ней постричься; кто знает, не посещал ли ее и сам в числе богомольцев?

Тайно от родителей устремился он в невозвратный путь свой, чтобы достигнуть на краю вселенной, посреди пучины, шума празднующих псаломски, в крове праведных, и насладиться плодами райскими, под сению духовного сада Зосимы и Савватия, исполнивших ароматами все поморье дальнего севера. Но прежде, нежели предпринять далекий путь, с умилением простился он в первопрестольной столице с ее священными залогами, мощами чудотворцев, и, припадая к их священным ракам, пламенно помолился Господу: "Господи Боже, спаситель мой и защититель животу моему! Наставь меня на путь твой, да пойду в истине твоей!" Думал ли смиренный Феодор, когда таким образом прибегал к великим заступникам земли Русской, что ему суждено быть их преемником и сопричесться к избранному лику Петра, Алексия и Ионы!

Все оставил Феодор: и царские палаты, и отеческий дом, и родство, отринув всякое земное мудрование. Втайне от всех облекся он одною лишь необходимою одеждою, чтобы стремиться к единому пастырю Христу, и как чистая голубица распустил свои крылья, готовый лететь, куда укажет ему сам Господь. Между кедров духовных полуночи должен был процвесть и сей широколиственный финик и принесть Богу духовные плоды свои. Ангел-хранитель был ему руководителем по неведомым стезям, ибо по дальности расстояния не знал блаженный юноша прямого пути к Студеному морю. Быть может, и опасение, чтобы не настигли родные, побудило его отклониться от прямой дороги на Вологду, в пределы новгородские, более ему знакомые. Странствуя многие дни, достиг он великого озера Онежского, по берегу коего лежало много селений, и остановился в одном из них, у простого поселянина, по имени Суббота.

Быть может, не одно оскудение сил телесных, но и недостаток средств к продолжению странствия, и необходимость изведать стези к Студеному морю по непроходимым дебрям принудили труженика временно остановиться у благочестивого Субботы, ибо Феодор по заповеди Господней не имел при себе ни денег, ни двойной обуви или одежды, и только верою в Господа прошел столь дальний путь. Не хотел он быть в тягость и тому, у кого водворился, и предпочел лучше снискивать хлеб трудами рук своих, ревностно исполняя все возлагаемые на него работы. Видя доброе его расположение, Суббота доверил неведомому страннику пасти свое стадо, и сын боярский с радостью принял на себя смиренную пастушескую должность. Господь же, провидевший в нем пастыря душам, благоизволил, чтобы прежде словесных пас он бессловесные стада, как бы восходя по духовным ступеням; в таких сельских занятиях протекло немалое время, хотя душа его и влекла к желанной цели. Между тем родители, долго и напрасно отыскивая его повсюду, оплакали как мертвеца того, кто был исполнен сугубой жизни, и вещественной, и духовной.

Иночество св. Филиппа

Пустынная обитель преподобных Зосимы и Савватия, как бы забытая в полуночи посреди льдов Студеного моря, управлялась уже двадцатым своим игуменом, благоговейным Алексием, когда новый ее труженик по суше и по водам достиг наконец цели своего долгого странствования: каким путем неизвестно, но, вероятно, переплыл он озеро Онежское, и рекою, впадающею в Белое море, до острова Кия, оттоле же грядою островов до великой лавры Соловецкой. Старцу Алексию нужна была опора, и вот является неведомый странник, которому суждено быть его преемником, и не только его, но и верховных святителей всея Руси. Феодор приплывает, по слову его жизнеописателя, в прибрежное селение вселенских молитвенников Зосимы и Савватия и, видя пречудный дом их, исполняется неизреченной радости, как совершивший столь трудный подвиг; с умилением припадает он к их целебным ракам, обливая их сердечными слезами и прося себе помощи и заступления для новой избранной им жизни.

С любовью приняли его игумен и братия, не ведая высокого рода, и сопричли к послушникам, трудившимся в обители. Настоятель велел ему участвовать в монастырских службах наряду со всеми приходящими на богомолье в пустынную лавру, и без ропота, со страхом Божиим, в совершенной простоте и с полным смирением исполнял именитый пришелец все трудные послушания; он помышлял сам в себе: "Как Господь и Бог наш, облекшись в рабский образ, во всем был нам подобен, нас ради претерпел бесчестие и поругание и еще о распинателях своих молился Отцу". Такие благоговейные помыслы имел в душе своей благочестивый Феодор и с теплою любовью к настоятелю и братии всем им покорялся, соблюдая их заповеди; как неискупленный раб трудился он полтора года, подъемля многие тяжести и скорби. Изумительно было видеть, каким образом сын столь богатых родителей, воспитанный в неге дома отеческого, мог добровольно предать себя на столь суровое дело: и землю копал он, и дрова рубил и носил на плечах своих, а иногда и гной земной для огородов. Трудился и на мельнице, и на рыбных ловлях, и нередко был уничижаем от неразумных, даже иногда подвергался побоям, но все сие переносил без гнева, подражая Владыке своему Христу; смиренно радовался он самим ударам, никому не открывая своего светлого рода.

Между тем со вниманием наблюдал Феодор образ жизни иноков соловецких, как со страхом Божиим прилагали они попечение о своих бессмертных душах, облекаясь в целомудрие и незлобие и умерщвлением плоти совершая иноческий свой подвиг. Видение паче слуха наставляло нового подвижника, возбуждая ревность его к подражанию, чтобы до конца отрешить мирское свое мудрование. Душа его распалялась божественным огнем Утешителя Духа; со слезами припал он наконец к ногам игумена, умоляя его и братию сопричислить его к избранному их стаду. Настоятель и все иноки с любовью вняли его прошению, ибо видели уже на опыте его благое произволение, не только во внешней службе, но и во внутренней жизни. Раб Божий Феодор пострижен был в ангельский образ с именем Филиппа и вместе с отсечением власов отсек все мирские желания.

Заботливый настоятель поручил нового инока опытному старцу, по Боге жившему, иеромонаху Ионе, чтобы от него научился всему монастырскому уставу. Дивный старец сей занимал по настоятеле вторую должность, келарскую, и был в юности своей собеседником преподобного Александра Свирского, тогда уже прославленного в лике святых. Под его руководством подвизался инок Филипп, научаясь от него всякой добродетели, не оставляя обычных трудов своих, так что и старшие изумлялись его подвигу, и старец Иона в духе прозорливости говорил иногда братии: "Сей будет настоятелем во святой обители нашей". Однако ради большего совершенства в послушании Иона посылал ученика своего работать в поварне, для братской трапезы; Филипп, возжигая огонь в обширной печи, помышлял о неугасимом пламени геенском. Оттуда, нимало не обленясь, перешел трудиться в пекарню, нося воду и дрова, ибо все выносило его крепкое сложение и еще юные силы; но тяжкие труды не препятствовали ему являться на службу Божию при первом ударе в колокол. Наконец был он приставлен собственно к церкви в качестве эклесиарха, чтобы наблюдать за чином богослужения, и тут умел заслужить общую любовь и уважение.

Самое сие уважение возбуждало в нем невольный страх, как бы не лишиться небесного воздаяния ради земной славы; в смиренной душе его возникло желание безмолвия; он вышел из киновии и возлюбил пустынное жительство в лесах Соловецкого острова, ибо, послужив людям, хотел работать единому Богу; там предал себя суровому житью, оградив чувства свои постоянным вниманием, и так, возвысив ум свой, молитвенно беседовал с единым Богом; оружием крестным побеждал он искушения духов нечистых и, проведя довольно времени в уединении, возвратился по воле настоятеля в киновию уже с духовною опытностью, чтобы трудиться опять наравне с прочею братиею. Утешался им благочестивый игумен и держал его при себе как помощника, поручая ему все трудные должности. Филипп был правою его рукою и жезлом его старости, разделяя все его заботы, чтобы тем облегчить его болезнь; тело свое обременял он трудами, душу же услаждал поучением святых отцов, внимая ежедневно и наставлениям отца своего игумена; таким образом протекло десять лет в различных послушаниях монастырских.

Часто говорил Алексий, что ему подобает принять вместо него настоятельство, ибо сам был не в силах исполнять пастырских обязанностей; видя непрестанно умножающуюся братию, тем паче помышлял он, чтобы избран был ей в назидание доблестный настоятель; но смиренный Филипп всячески отрекался от столь тяжкого бремени, ибо чувствовал, что легче приобретается спасение путем послушания, нежели начальства. Но хотя и чуждался почести, предпочитая быть последним, благодатью Божиею вручена была и не хотящему власть. Одержимый недугом, игумен Алексий созвал братию и, представив ей обветшание телесных сил своих, спросил, кого желают избрать настоятелем на его место. Ведал он, что ни на кого другого не падет выбор братства, как на доблестного Филиппа; все отвечали единодушно, что никого не знают лучше Филиппа житием, разумом и опытностью для начальства над ними. Нимало не медля, с общего согласия Алексий поручил избранному начальство, и уже не смел прекословить Филипп; он должен был покориться общему избранию, и утешилась обитель новым настоятелем, достойным пасти стадо, собранное преподобным Зосимою.

Игумен поспешил отправить с грамотою своею избранника в Великий Новгород и дал ему во свидетельство нескольких братии к архиепископу Феодосию, который украшал тогда своими добродетелями кафедру Софии Премудрости Божией. Благополучен был путь их по морю, рекам и озерам, ибо, вероятно, Онежским и Ладожским озером, Невою и Волховом плыли они к Новгороду по неудобности сухопутного шествия. С открытием весны пустились они в дальний путь, поспешая возвратиться к осени, доколе опять не заградят пустынного острова льды океана. Братия предстала перед лицом святителя и сказала ему: "Владыко святой! Собор весь обители Соловецкой молит тебя поставить ей в игумены посланного с нами инока Филиппа". - "Но где же избранный?" - спросил архиепископ, ибо по смирению своему уклонился он предстать владыке, до которого и прежде достигала молва о его добродетели. Предстал Филипп и, приняв благословение святительское, сделался собеседником духовным своего архипастыря, благоразумно отвечая на все его испытующие речи. Увидев в нем мужа искусного пасти вверяемое ему стадо, архиепископ руко положил его в пресвитеры, вручил ему посох игуменский и сказал братии: "Вот отец вам; имейте его во образ Христов и покоряйтесь ему со всяким послушанием". Щедро одарив их утварью церковною, владыка отпустил с миром пришельцев соловецких.

Тогда и многие христолюбцы снабдили обильною милостынею нового игумена, ибо кроме молвы о его святой жизни не укрылся от Великого Новгорода и светлый его род Как некогда Иосиф в Египте, воскрес и Филипп для братии своих по плоти, десять лет оплакивавших его как мертвеца. Взаимная любовь их обнаружилась тем, что не лишился великий подвижник достояния родительского, не для себя, впрочем, а для обители, которую впоследствии всю обновил из пепла бывшего пожара, не только щедротою царскою, но и собственным родовым имуществом.

В половине августа возвратился Филипп в свою обитель когда издали увидели белое ветрило его на пучине, раздался благовест в пустынной лавре. Бывший игумен Алексий со всею братиею вышел на берег навстречу новому игумену с крестами и иконами принять от него благословение и, введши в храм, поставил его на свое игуменское место. Там громогласно была прочитана грамота владычная на его поставление, и впервые сказал Филипп поучительное слово братии своей с кафедры; он велел всем иереям и диаконам готовиться к божественной службе и соборно совершил первую литургию в обители. Это было 17 августа 1548 года. Братия вся приобщилась от руки его, и все видели лицо его прославленным, как бы лицо ангела. Но хотя и принял старейшинство блаженный Филипп, наипаче простирался он на прежние подвиги, смиряя себя перед подначальными, ибо такова была мера его добродетели. Невольное возвеличение еще более располагало его к безмолвной жизни, и он спешил воспользоваться остатком тишины, доколе еще позволяли скудные силы Алексия.

Филипп умолил старца остаться на время игуменом, а сам удалился в пустыню. Осиротевшая братия просила опять на игуменство дряхлого Алексия, и должен был повиноваться прежний настоятель; вторично утвердил его владыка Новгородский, зная любовь к уединению избранника Филиппа; блаженный водворился в прежней своей пустыни, в глуши лесов, за два поприща от лавры, беседуя там с единым Богом и плоть свою измождая трудами; он приходил в обитель только на праздники, чтобы приобщиться Святых Тайн; так протекло еще более года, доколе не изнемог совершенно Алексий. Старец впал в предсмертный недуг и, чувствуя приближение кончины, созвал всю братию и вызвал отшельника из пустыни. "Уже я отхожу в путь отцов моих, - сказал Алексий, - вы же изберите себе отца и наставника".

Преставился добрый старец, и Филипп с честью совершил соборное погребение. Тогда братия, совещавшись между собою, начала умолять нареченного игумена принять над ними старейшинство, и на сей раз уже не мог ослушаться Филипп, видя сиротство их и чувствуя, что он сам законный настоятель лавры преподобных. Однако смирение его пожелало, чтобы вторично испрошено было благословение святительское, и, восприяв начальство, не оставил он подвига иноческого, подавая всем высокий пример добродетели не только словом, но и деяниями, по-прежнему превосходя в трудах каждого послушника. Дивились ему иноки и воздавали хвалу Христу Богу, даровавшему им такого пастыря для спасения душ их.

Игуменство св. Филиппа

После десятилетнего послушания восемнадцать лет продолжалось игуменство св. Филиппа со дня первого его поставления и до призвания на кафедру всероссийскую, и если кратко описано в житии время сие деятельного его настоятельства, то неизгладимыми чертами напечатлелось оно в Соловецкой лавре: там по истине слова евангельского: "Если бы и люди умолкли, возопили бы самые камни" (Лк 19:40), ибо все в ней, великое и благолепное, есть дело рук доброго пастыря, начиная от храмов и до хозяйственного устройства внутри и вне ограды, на острове Соловецком и на окрестных. Воды и суша ознаменовались благоразумною его деятельностью, везде легла печать мудрой его прозорливости, не только для настоящего, но и для будущего благоустройства обители. Лавра Зосимы и Савватия совершенно обновилась во дни игуменства Филиппа, который может почитаться после них новым ее ктитором; распорядительный хозяин, мудрый наставник духовной деятельности, кроткий правитель - вот главные его черты!

Прежде всего должен был он озаботиться о содержании многочисленной братии; дело было трудное: острова Соловецкие не доставляли монастырю иного продовольствия, кроме дров на зиму и рыбы на трапезу; соха землепашца напрасно старалась обрабатывать неблагодарную почву, суровость климата делала труд совсем безнадежным, сельское хозяйство волостей находилось не в цветущем состоянии; главный промысел их исстари был солеварение, и на этот главный источник обратил свое внимание Филипп; в береговых полостях монастырских прибавил он до шести варниц, как свидетельствует Летописец Соловецкий. Благоволение царя Иоанна Васильевича к обители уже ознаменовалось жалованными грамотами, дарованными монастырю при последнем игумене Алексии, и потому Филипп немедленно обратился к государю с челобитною о новых льготах; в том же 1548 году получено разрешение торговать на десять тысяч пудов беспошлинно вместо прежних шести тысяч, а на вырученную сумму делать закупки для обихода монастырского. Получив сию новую льготу, обратился игумен к устроению монастырского хозяйства; заботясь о том, чтобы доставить братии по возможности здоровую пищу в климате суровом, он видел нужду в умножении скота; для трапезы требовалось масло, молоко и огородные овощи, которые не могли расти на неудобренной каменной почве. Испросив владычнее разрешение, Филипп построил большой скотный двор на одном из островов, Муксальмском, в десяти верстах от обители, так как по завещанию св. Зосимы запрещено было близ нее разводить плодящихся животных; а в глухие леса соловецкие пустил он лапландских оленей; заведение скота заставило расчищать места удобные для сенокоса.

Вознамерившись украсить обитель каменными зданиями вместо деревянных, которые пострадали от пожара в первый год его пришествия, Филипп построил кирпичный завод в двух верстах от монастыря и как опытный хозяин указал место для порубки дров, чтобы не истреблять много леса, способствуя, напротив, к его размножению. Это послужило для проведения дорог в различных направлениях от монастыря, которые шли через просеки, горы и болота: леса прочищались и горы уравнивались, болота осушались каналами и плотинами. Замечательно, что для разных работ монастырских сам игумен, как сказано в Летописце, изобрел некоторые полезные орудия; трудившийся прежде простым послушником на мельнице, изучил он все, что было необходимо, и выстроил внутри монастыря большую водяную мельницу, а чтобы доставить ее колесам потребное количество воды, избрал из многочисленных озер острова пятьдесят два более удобных по своему положению и качеству вод, соединил их протоками и выкопал для сего огромного количества воды обширный пруд под самым монастырем, который и поныне под именем Святого озера доставляет обители обилие свежей и вкусной воды; между тем очищение лесов и обсушка вод делали самый климат благораствореннее. Чтобы обезопасить вход в залив, в углублении коего стоит монастырь, игумен сделал большие насыпи и на них поставил высокие кресты вместо маяков. Он обратил внимание и на то, что плаватели часто задерживаются противными ветрами, и соорудил на свое иждивение каменную пристань, палату и поварню в гавани большого Заяцкого острова. В монастыре же воздвиг двух- и трехъярусные кельи для братии и для успокоения богомольцев, а поверенным монастырским велел строить подворья: одно в Новгороде, от которого по иерархии зависела обитель, а другое в Вологде, где была складка монастырской соли.

Но первою главною его заботою было сооружение теплой соборной церкви каменной, с трапезою братскою; не имея еще довольно средств, так как это было при начале его правления, обратился он с челобитною к царю Иоанну, который в это время особенно был милостив к обители. Государь немедленно отвечал на челобитную Филиппа жалованною грамотою 1550 года, на владение Колежемскою волостью со всеми ее деревнями и восемью варницами. В следующем году выдал он другую грамоту на владение приморскою деревнею Сороцкою при церкви Св. Троицы, где был первоначально погребен св. Савватий, которая более сорока лет оставалась в запустении, не имея ни земли, ни прихода; Филипп старался восстановлять все, с чем было сопряжено воспоминание о чудотворцах соловецких, чтобы обновить их память. Он обрел чудотворный образ Одигитрии, принесенный еще преподобным Савватием на пустынный остров, и поставил святыню сию над его гробом, а его каменный келейный крест водрузил в часовне, где покоился св. Герман, его сподвижник; своеручно исправил ветхости келейной псалтири преподобного Зосимы и любил облекаться для священнослужения в его убогие ризы, чтобы более исполняться его духом, и кто достойнее святого Филиппа мог приносить в них бескровную жертву перед святым престолом? По его распоряжению было дополнено и житие чудотворцев соловецких описанием тех чудес, которые совершились при гробе угодников Божиих со времени его прибытия на Соловки.

Прежде, нежели приступить к строению соборного храма, совещался игумен с братиею, и они смиренно отвечали: "Отче, Господь Бог, тебе сие внушивший, может тебе вспомоществовать и на самом деле, ибо ведает он, что на сие приготовлены сердца наши; мы же ни в чем не выступим из твоей воли". С радостью услышал сие благочестивый настоятель и не обманулся в усердии братском. Призвав на помощь Господа и Пречистую его Матерь и чудотворцев Соловецких, ктиторов святой обители, послал он за искусными каменщиками в Великий Новгород и ревностно приступил к делу. Сперва воздвиг прекрасный храм в похвалу Божией Матери, честного ее Успения, и в память царского ангела устроил в одной из глав собора малый придел Усекновения главы Иоанна Предтечи. К теплому собору пристроил Филипп обширную трапезу, об одном столпе посредине, в двенадцать сажень длины, и около нее несколько монастырских служб для благоустройства обители; все сие здание имело в окружности до восьмидесяти сажень, а под сводами обширных погребов помещались хлебня и просфорня; подле же трапезы возвышалась колокольня с боевыми часами.

Как трудолюбивая пчела, от различных цветов собирая сладость, наполняет ею свой медоточивый улей и не втуне трудится для хотящих вкусить ее сотов, так и не втуне трудился Филипп; с разборчивостью принимал он в обитель только таких, которые вместе с иночеством возлюбили неразлучный с ним труд и готовы были во всем усердно спострадать отцу своему. Сам он в поте лица снедал хлеб свой, памятуя слово апостольское: "Если кто не хочет трудиться, тот пусть и не ест" (2 Фес; 2 Сол 3:10) и что самому Павлу и бывшим с ним послужили собственные его руки. Так, ктитор пустынный в созидании храма не хотел оставаться праздным, но сам трудился вместе с работниками; а между тем по временам боголюбивая душа его жаждала уединения, и он удалялся на безмолвие в свою любимую пустыню за два поприща от монастыря к востоку от Святого озера, на берегу болотистого озерка; она и доселе носит название Филипповой. Там отдыхал от многоразличной своей деятельности, которая заботливо простиралась и на управление монастырскими отчинами, ибо в иноке виден был опытный владелец.

Соловецкая обитель во время св. Филиппа имела уже многолюдные волости и пользовалась несудимою грамотою, по которой все дела, исключая татьбы и душегубства, подлежали духовному суду властей монастырских. Новому игумену надлежало учредить внутренний порядок в управлении волостей, ибо тотчас после его вступления в должность настоятеля некоторые из них подали ему жалобу на своих управителей; посему первою его заботою было дать правильное устройство волостному управлению сообразно с духом времени; он назначил старца приказчика, старцев келаря и доводчика, обеспечил их содержание общественными уборами, допустив и некоторые случайные пошлины, судную и по кунице с брачных венцов; облегчил труды управления новыми правилами судопроизводства и сбора повинностей, обязав крестьян к безусловному повиновению учрежденной власти. Все сие явствует из трех его грамот, собранных в Актах археографических. Первая была им писана в первый год игуменства и касается более судопроизводства; две последующие гораздо позже, через двенадцать и пятнадцать лет, по случаю возникших беспорядков. Но благодушный игумен, учреждая новое начальство, старался внушить крестьянам благотворное влияние порядка и что пожертвования их в пользу начальственных лиц, весьма умеренные и строго определенные, послужат к общественному спокойствию, обеспечением его блюстителей. Строгий дан был наказ доводчику: "беречь накрепко своих крестьян, на суде с посторонними людьми, и ограждать слабого против сильного". "Если старец наш приказчик или доводчик изобидят крестьянина или казака, или по сей нашей грамоте что с них возьмут, им от нас быть в опале и смирении, и кого чем изобидят, нам велеть на них доправить вдвое". Волостной суд состоял из людей добросовестных, выборных с приходским священником, на которых лежала строгая ответственность за пристрастие. При сборе казенных и монастырских повинностей приняты были возможные меры, чтобы раскладка производилась правильно и тем устранялись жалобы. "Складывайте земских людей в Божию правду, - писал Филипп, - кого чем пригоже; другу не дружите, недругу не мстите, а посулов чтобы отнюдь выборные люди не имели на крестьянах".

Знание нужд поселян и заботливость о благополучии людей, вверенных управлению игумена, обнаруживается и в мерах благочиния для поддержания доброй нравственности, о которой более всего думал; он старался изгнать вредную праздность, хотел, чтобы всякий был чем-нибудь занят и с юных лет приучен к труду. С этою целью обложил некоторою податью не только пятнадцатилетних, но и тем, которым возраст позволял хотя что-нибудь делать, велел собирать ягоды. Чтобы искоренить другой источник зла - пьянство и игру в зернь, обычную забаву того времени, он запретил то и другое под угрозою тяжкой пени и изгнания из монастырских волостей. Никакой казак, то есть вольный некабальный человек, не мог ни поселиться у монастырского крестьянина, ни оставить его без ведома волостного начальства; крестьяне не имели права и в собственных рощах производить порубку леса без ведома приказчика. Все было предусмотрено, какие исправлять работы, какими семенами засевать поля; во всех деревнях дозволено было крестьянам варение соли в течение ста шестидесяти ночей, и для сего велено им отпускать ежегодно по шестисот саженей дров. Вот в какие подробности входил заботливый игумен, зная, что даст ответ за вверенные ему души; обещая удовлетворение обиженным, предлагал он каждому объявить перед ним лично свои неудовольствия, но никому не грозил наказанием нещадным. И внутри монастыря завел игумен полезные ремесла, необходимые для обители и для уничтожения праздности; он выписывал из разных городов большое количество сукон и кож и начал выделывать меха и сапожные товары из собственных оленей, завел искусных резчиков, которыми с тех пор славится обитель, при обилии моржовых костей. Но чтобы доставить при таком множестве народа внутри обители покой и призрение недужным, равно инокам и богомольцам и людям ремесленным, игумен устроил в обители обширную больницу, где обретали они отдых и облегчение от недугов. По любви своей к уединению, желая и другим облегчить подвиг отшельничества, учредил он пустыни в глуши лесов, а на Заяцком острове целый скит на собственное иждивение с деревянными кельями и службами. Снисходя к немощи человеческой, озаботился об удобствах жизни иноческой внутри обители и улучшил трапезу и одежду, ибо хотел, чтобы скромное было довольство между братиею, от которой требовал трудов. Не могло быть против него ропота, несмотря на его строгость, хотя для получения из рук его мантии монашеской необходимы были заслуги смирения и трудолюбия и тунеядство не находило у него убежища, ибо сам он в поте лица снедал хлеб свой.

Немалотруден был тогда подвиг братства Соловецкого по примеру такого вождя, который действовал более силою любви, нежели властью. Святость Филиппа как бы отражалась и на его учениках, и самое нетление, которое ожидало его за подвиг мученичества, даровано было некоторым из них за бедственную кончину, постигнувшую их на трудном подвиге послушания. Во дни настоятельства Филиппова разбило на устье Двины несколько ладей соловецких, плывших с известью для построения храма. Потонули четверо из благоговейных иноков и впоследствии обретены были их телеса, до которых не прикоснулось тление и на дне пучины. Иона и Вассиан прославились в Пертоминской пустыни, что на Унских рогах, а два других, еще непостриженных послушника, Иоанн и Лонгин, положены были на поморье в церкви села Яренского; они доселе еще не перенесены в родную свою обитель, которой служили при жизни и которую прославили по смерти исцелениями, истекающими от их гробниц.

Молва о высокой добродетели настоятеля соловецкого, бывшего боярина, быстро распространилась по всей России; отовсюду потекла милостыня, царская и народная, в прославленную им обитель. Царь Иоанн почти ежегодно жаловал ей или волость, или богатый вклад, и когда уничтожались жалованные грамоты у других, он даровал новые льготы любимой им обители, ибо еще с детства знал ее великого пастыря. Все самые богатые вклады и дары в обители Соловецкой ничтожны в сравнении с Иоанновыми. Кроме недвижимого имущества, они заключались в колоколах, богатой утвари и драгоценных сосудах. Дважды присылал царь напрестольные кресты из чистого золота с жемчугом и яхонтами, первый из них был почти в три фунта. Между прочими дарами замечательна книга иудейских древностей Иосифа Флавия, свидетельствующая о любви к чтению царя и игумена.

Сохраняется в обители и память благоговейных вкладов самого Филиппа, которые доселе показывают в церкви и ризнице: две серебряные стопки, два блюдца и три ложки; три Псалтыри, ирмологий с золотыми застежками, келейное Евангелие и Апостол, собственный его служебник, устав об одежде иноческой, несколько золотошвейных ширинок в память его родителей и несколько святых икон. Келейную свою икону "Одигитрия", в позлащенной ризе, Деисус, писанный на лазури, Пресвятой Троицы и сорока мучеников, в окладе с венцами, низанными жемчугом, поставил он над гробами преподобных; сохранилась и резная его панагия, и камчатная риза, шитая золотом по оплечью, и более двадцати серебряных канделябров, которые сам возжигал перед иконами по духу своего благочестия.

К сожалению, нам не осталось никаких поучений игумена Филиппа к братии, ни устава, при нем соблюдавшегося в обители; есть одна только книга, им писанная: об одеянии иноков, потому что во всем старался он соблюсти порядок; но все его учреждения и самый образ жизни могли служить назиданием и останутся всегда образцом для будущего, показывая истинный характер его внутреннего и внешнего управления, ибо он заботился искренно о благополучии вверенных ему иноков, и все то, что делал, было проникнуто опытною внимательностью. Но трудами управления многочисленною братиею и обширным хозяйством монастырским не ограничивалась деятельность Филиппа. Царь Иоанн помнил любимца своего детства, и в лице знаменитого уже игумена ему приятно было продолжать свое благоволение к тому, кто в памяти его сохранялся под именем и наружностью Феодора Колычева. Возвышение Филиппа было современно началу светлых дней Иоанна, когда, свергнув с себя оковы бедственной опеки боярства, явился он самодержцем, царем мира и правды. Никто из настоятелей не удостаивался тогда больших милостей; свет царского благоволения отражался и на родных Филиппа. Род Колычевых, совершенно забытый во все время боярщины, является опять в списках сановников Московского двора: два родных дяди Филипповы, из коих один был замешан в деле князя Андрея Старицкого, пожалованы были в знатный чин окольничего.

Уважение к мудрости и благочестию Филиппа побудило царя призывать его в столицу ради совета. Нам известны два его странствия в Москву на расстоянии одного года: Одно в 1550 году по случаю составления Судебника, другое в 1551 по случаю Собора церковного, для открытия Казанской епархии и для прославления многих святых Русской Церкви. Несмотря на отдаленность, игумен соловецкий был призываем вместе с прочими настоятелями монастырей российских. Прославляя угодников Божиих родной земли, думал ли Филипп, что и он вскоре будет включен в светлый их лик? В память свидания с государем и усердия царского к Соловецкой обители святой Филипп привез из Москвы в 1550 году два атласных лазоревых покрова, пожертвованных Иоанном на гробы чудотворцев, а в следующий год облачение священническое и дьяконское из белой камки, унизанные жемчугом.

В одной из рукописей Сергиевой лавры XVII века, содержащей житие и чудеса соловецких чудотворцев, после описания чудес в первом веке существования обители есть особенные главы о тех чудесах, которыми ознаменовалось покровительство преподобных во дни игуменства Филиппа. В числе оных говорится об иноке Сергии: как избавился он от злых помыслов, внушенных дьяволом, и избавление сие приписывается дружеству его со св. Филиппом и прочитанию игуменом Святого Евангелия над его главою у чудотворных гробов. Другое чудо, прозрение слепого сына новгородского купца Селиванова, рассказано было самим исцеленным игумену Филиппу и всей братии. Там же упоминается, в 55-й главе, об осеннем путешествии Филиппа в Москву, но не означено, в каком году оно было и по какому случаю. Далее же, в 58-й главе, повествуется о покровах, выданных из казны царской в Москве игумену Филиппу на гробы чудотворцев, и при этом чудо, совершившееся над княгинею Оболенскою, женою устюжского воеводы, которое описано со слов самого Филиппа.

Бывал ли еще после сего Филипп в Москве во дни своего игуменства, неизвестно, но то ведомо, что по уважению к его духовной опытности и благочестию ему поручали увещевать заблуждающихся. Таким образом, в 1554 году по соборному определению прислан был в Соловецкий монастырь бывший игумен Троицкой лавры Артемий, лишенный священства по обвинению в соучастии с еретиком Башкиным, который рассеивал заблуждения кальвинские. По воле царя и Собора предписывалось Филиппу держать Артемия в строгом заключении, назначив ему надежного духовника, но сподоблять его причащения только в случае опасности смертной; самому игумену велено навещать его и вразумлять, но никому не дозволять ни личного, ни письменного с ним общения и снабжать только такими книгами, которые назначит Собор, донося о его поведении местному епархиальному начальству; владыкою Новгородским был тогда Пимен. Гораздо позже был сослан в ту же Соловецкую обитель знаменитый деятель лучших дней Иоанновых, духовник его Сильвестр, в иночестве Спиридон, который свято окончил там дни свои, любимый и уважаемый Филиппом за свои добродетели, несмотря на лежавшую на нем опалу царскую; но это было уже в мрачную эпоху гонений Иоанновых, когда и над главою самого Филиппа собирались мрачные тучи.

В 1557 году, на самый праздник Успения Богоматери, имел утешение блаженный Филипп освятить сооруженный им теплый собор с прилегавшею к нему трапезою; но тем не удовлетворилась благочестивая его деятельность. Ктитор пустынный не хотел оставаться без подвигов; уповая на Господа и Пречистую Его Матерь и начальников общежития Соловецкого, на следующий год по завершении теплого собора открыл он братии свое намерение воздвигнуть величайшую каменную церковь, боголепного Преображения на том месте, где видел луч света отец и наставник их Зосима. Недоумевала братия, вняв такому предложению своего настоятеля, и хотя не смела прямо противоречить, однако тихою беседою напомнила ему слово евангельское: "Ибо кто из вас, желая построить башню, не сядет прежде и не вычислит издержек, имеет ли он, что нужно для совершения ее, дабы, когда положит основание и не возможет совершить, все видящие не стали смеяться над ним" (Лк 14:28-29.) "Отче, - говорили более смелые между ними, - недостаток в киновии и оскудение великое, ибо нет прилежащих городов; откуда возмешь злата на сооружение великой церкви?" - "Братия, - отвечал им Филипп, - твердо есть уповать на Господа; если угодно будет Ему дело сие, невидимо будет Он подавать нам от неоскудных Своих сокровищ, на воздвижение дома святому Его имени". Братия, хотя и не по желанию, покорились, однако, наставнику своему и просили у него прощения, говоря: "Все, что просишь ты у Бога, даст тебе Бог".

Тогда немедленно приступил к делу, собрав лучших художников, сам все разумея лучше других и трудясь своими руками, чтобы подать пример братии. Все делалось под неусыпным его надзором, и на 170 квадратных саженях заложено было в 1558 году основание сего обширного собора, весьма замечательного для своего времени, который стоит и доныне. Оно основано на кладовых погребах и своды его подпираются двумя огромными столпами; к главному алтарю примыкают приделы архангелов и соловецких чудотворцев, и четыре иные устроены в соборных главах, двенадесяти и семидесяти апостолов и ангелов детей царских Лествичника и Феодора Стратилата.

Филипп не обманулся в своих надеждах; главным вкладчиком был сам государь: в первый год сооружения пожертвовал он на постройку тысячу рублей и новыми преимуществами изъявил свое постоянное расположение к обители. Недавно перед тем дарована была монастырю щедротами царскими волость Сумская со всеми ее оброками и варницами; тогда же разрешен беспошлинный провоз большего количества соли и беспошлинная закупка хлеба, сукон, кож и всех нужных припасов для монастырского обихода. Между тем святой Филипп украсил церковь, как невесту, благолепными иконами, драгоценными сосудами и ризами, златокованными подсвечниками и кандилами, большею частью на собственные деньги; с северной же стороны церкви избрал он себе место упокоения, где впоследствии в течение многих лет лежали его святые мощи. Сам он своими руками ископал себе могилу, как бы предчувствуя, что только по смерти можно ему будет наслаждаться благолепием созданной им церкви. В Летописце Соловецком сказано: "Филипп Стефанович Колычев, игумен Соловецкого монастыря, просил всего братства, чтобы написать в вечный поминок в литью: отца его Стефана, да матерь его инокиню Варсонофию, да брата Бориса, а как он, игумен, преставится, то написать и его в литью, а поминовение отправлять месяца ноября в 7-й день, а дача его, что он дал в монастырь на 171 рублей, да сверх того иные дачи..." и тут исчисление его пожертвований.

Когда уже все было готово к освящению сооруженного им храма, сам он лишился сего утешения. Виновник духовного торжества вызван был Великим Постом 1566 года на престол митрополии из любимой своей обители, а на праздник Преображения того же года ученик его Паисий, поставленный на его место, освящал соборный храм Спасов, им сооруженный, и два дня спустя перенес торжественно в один из приделов мощи святых основателей соловецких. Мирная обитель, отпустившая со слезами своего игумена на престол иерархов московских, приняла только спустя многие годы нетленные останки своего пастыря, чтобы опять со славою отпустить их в собор Успенский, уже не на временное святительство, но на утверждение Церкви Российской. Странная судьба святителя Филиппа и грозного царя - любит и чтит его Иоанн на пустынном острову, потому что в отрочестве играл с ним в числе детей боярских и потом не раз видел у себя в столице, уже как настоятеля обители Соловецкой; он вызывает его на кафедру святительскую, потому что нужен достойный преемник Макарию и хочет он видеть праведного мужа во главе иерархии Российской. Уже царь избирал духовника своего Афанасия и после него святителя Казанского Германа, но испугался его обличений. Что же влечет Грозного обращаться к людям особенной святости, когда бы он мог легко найти вокруг себя человекоугодников беспрекословных? Иоанн не в мире сам с собою; он чувствует свою душевную немощь, которая временно обуревает лучшую его природу, а между тем в нем еще глубоко укоренено уважение к сану священному; посему ищет он праведника на кафедру святительскую, чтобы тот самим безмолвием своим как бы оправдал его мрачные деяния, будучи сам неукорителен по святой жизни. Тайное угрызение совести заставляет Иоанна действовать против самого себя, чтобы обрести для себя молитвенника против ее упреков. Но когда встречает он явное себе пререкание, то худшим преодолевается лучшее в смятенной душе его; благое намерение постепенно уступало разгорающейся страсти, доколе наконец не вспыхнуло раздуваемое со стороны пламя и не обрушилась вся сия страшная буря на главу невинной жертвы, как на виновника всех пререканий. Так можно изъяснить странные отношения Иоанна к святителю Филиппу, начиная от глубокого уважения, которое побуждало царя вопреки желанию смиренного игумена возвести его на митрополию, и до поругания святителя во святыне храма.

Святительство св. Филиппа

Царское избрание Филиппа на престол митрополии всея Руси приятно было и священному Собору и синклиту: все знали добродетель игумена Соловецкого и надеялись от него некоей отрады, ибо тяготела уже рука Иоаннова над бедствующим царством. Но Иоанн, посылая призывную грамоту в обитель Соловецкую, не открыл настоятелю причины сего зова, приглашая его только для духовного совета, и повелевал немедленно прийти в царствующий град. Блаженный понял, однако, что означал зов сей, и, собрав братию, объявил ей о воле царской; восстенала братия о лишении своего пастыря. Филипп, скорбя сам во глубине души, старался утешить плачущих, внушая им возвергнуть на Господа печаль свою и на Пречистую Его Матерь и призывать на помощь блаженных отцов своих. Поучив их довольно о спасении душевном и о соблюдении монастырских преданий, совершил он последнюю литургию в своей обители, приобщил всю братию и после прощальной трапезы предпринял третье и последнее странствие в престольную Москву. Через Великий Новгород направил он путь свой, вероятно для того, чтобы видеться с духовным своим начальством. Граждане, услышав о его приближении, толпами вышли к нему навстречу за три версты с хлебом и солью, принося ему дары как победителю; умильно припадали они к ногам святого игумена и, зная к нему глубокое уважение царя, умоляли ходатайствовать за его отчину, Великий Новгород, бывший у него под опалою. "Новгород - твое отечество, - говорили ему граждане, - заступись за него, ибо до нас дошел слух, что гнев свой держит на нас царь". С любовью принял его наместник царский в Новгороде, но там не случилось владыки Пимена, бывшего тогда в Москве. Отдохнув под сенью св. Софии несколько дней, Филипп продолжал путь к столице, где приготовил ему почетную встречу государь. Много и сам оказал он ему почести и любви, осыпав щедрыми дарами; Филипп сделался собеседником трапезы царской.

Просветилась на краткое время душа Иоаннова, ради его пришествия; но сколь тяжкое впечатление должно было произвести первое лицезрение царя на сердце кроткого игумена! Еще за несколько лет перед сим оставил он Иоанна в полной красе благолепного мужества; теперь же, после душевной тяжкой его болезни, едва можно было узнать царя, до такой степени изменился он внутренне и наружно: длинные его русые волосы на голове и на браде почти совершенно вылезли и остатки их поседели; потускли ясные взоры, и все черты лица носили отпечаток страшной бури, его волновавшей. Восприимчивая природа Иоанна, испытанная всеми буйствами опеки боярской, едва только на несколько лет ожила под благотворным влиянием супруги его Анастасии, духовника Сильвестра, друга Адашева и иных великих деятелей славного его царствования, и опять потрясена была недоверчивостью, когда ближние бояре во время тяжкой его болезни не хотели присягнуть его сыну; это неспокойное состояние духа, подняв из глубины души его все, что в ней казалось усыпленным и давно забытым, возбудило опять ту мрачную душевную бурю, которая по временам доходила до неистовства и проявлялась ужасами.

Иоанн, приготовляя игумена Соловецкого к высокому сану, для которого его предназначал, словами Святого Писания увещевал его принять престол митрополии Русской, вдовствующий без пастыря, ибо духовник его Афанасий удалился на покой в Чудовскую обитель. Вслед за царем все епископы и все бояре единодушно взывали, что один только Филипп достоин воссесть на престол митрополии всея Руси. Слезами исполнились очи Филиппа. "О благой царь, - говорил он, - да не будет мне оставить малое мое пустынное пребывание и вступить в подвиг паче моей силы; отпусти меня, Господа ради, отпусти, ибо неверное дело вверять ладье малой бремя великое, и недостоин я поднять толи-кую тяготу". Но бояре и епископы убеждали его словами Божественного Писания, стараясь утолить душевную его скорбь, чтобы не прекословил воле державного и не скрывал в землю данный ему талант, и по многим убеждениям превозмогли они смиренного.

Так повествуется в житии, как будто бы все сие происходило еще в мирные дни Иоанновы; но история свидетельствует, что при самом начале сопротивление Филиппа так называемой опричнине возбудило против него неудовольствие государя, и долго не соглашался святой игумен принять предлагаемый ему высокий сан, настаивая, чтобы уничтожено было ненавистное для всех разделение земли Русской. Он застал в царствующем граде освященный Собор многих епископов русских, собранных государем для избрания первосвятителя и для совещания по делу опричнины. Казалось, Иоанн хотел оправдать действия свои перед лицом Церкви и представить виновными бояр, как бы вынудивших его своими крамолами к внезапному удалению в слободу Александровскую с одними только любимцами и к жестоким казням, за тем последовавшим. Старший из епископов, Пимен, владыка Новгородский, ласкосердствовал царю, другие колебались; но Герман, архиепископ Казанский, еще прежде Филиппа смело высказал мнение свое вслух царю и, изгнанный из палат святительских, обитал в одном из монастырей столицы. Царь уже открыто возвестил Собору свою мысль разделить царство на опричнину, или собственно царскую часть, которая бы управлялась прямо от его лица, и на земщину, или остальную часть государства, предоставленную им управлению бояр, на которую взирал он враждебным оком.

Ревностный Филипп, еще не будучи возведен в сан святительский, старался внушить всем епископам, чтобы крепко стояли они против столь недоброго начинания; но один из числа их, возлюбив славу человеческую более, нежели славу Божию, открыл царю тайное совещание; тогда и другие страха ради не только отступились от своего совета, но даже некоторые из них восстали на блаженного. Никто не смел противоречить царю; один только Филипп отважился сказать ему: "О государь! Я знал тебя благочестивым поборником истины и православия и искусным правителем твоей державы. Поверь, и ныне никто не замышляет против нее; свидетелем нам всевидящее око Божие; мы от отцов наших прияли заповедь чтить царя - и так оставь небогоугодное начало, держись прежнего твоего благоволения и стань крепко на камне веры, на коем утверждался родитель твой, благоверный великий князь Василий, сияя смирением и любовью. Назидай нас благими делами, ибо грех влечет за собою только всесожжение в геенне. Общий наш владыка Христос повелевает нам любить ближнего как самих себя, и в сих двух заповедях, любви к Богу и ближнему, заключается весь закон. Так учили апостолы, так предали нам святые отцы; так и мы тебе советуем украшать веру твою благими делами, чтобы все житие твое было направлено ко благу твоей отчины".

Филипп убеждал и епископов, говоря им: "На сие ли собрались вы, отцы и братия? Еще ли молчать? Что устрашает вас сказать правду? Если молчание ваше влечет царскую душу ко греху, то и свою душу влечете вы на погибель, ибо предпочли тленную славу вместо скорби за православие! Никакой сан мира сего не избавит нас от муки вечной, если преступим заповедь Христову; вы должны иметь особенное попечение о умиротворении всего православного христианства. На то ли взираете, что безмолвствует царский синклит? Но бояре связаны куплями житейскими, нас же Господь от всех сих отрешил, и нам подобает исправить всякую истину, хотя бы и душу положили за свою паству; вы сами знаете, что за истину истязуемы будете в день судный". Смиренные по виду безмолвствовали, но некоторые оказали себя предателями. Во главе стояли: Пимен Новгородский, Пафнутий Суздальский, Филофей Рязанский и настоятель Благовещенского собора Евстафий, который даже подвергся впоследствии запрещению от святого Филиппа, будучи духовником царя. Некоторые епископы возражали, однако, великому мужу Церкви, хотя и не смели явно противоречить, потому что по слову псаломному: "Там убоятся они страха, где нет страха" (Пс 52:6). Один только святитель Герман из своей обители поддерживал дух святого Филиппа. Тогда царь Иоанн, видя, что никто ему не противоречит, довершил пагубное разделение царства и даже вынудил Филиппа письменно отречься от всякого противодействия, потому что еще уважал его и хотел видеть на кафедре всея Руси. Не прекословил более Филипп, надеясь в будущем исправить то, чему должен был уступить в настоящем, и дал за себя поручную такого содержания:

"Лета 7074, июля 20, понуждал царь и великий князь всея Руси с архиепископами, епископами, архимандритами и со всем Собором, боголепного Преображения Господа нашего Иисуса Христа и великих чудотворцев Зосимы и Савватия Соловецких, игумена Филиппа на митрополию; но игумен Филипп говорил: чтобы царь и великий князь уничтожил опричнину, что если царь и великий князь опричнины не уничтожит, то ему невозможно быть митрополитом; если же неволею поставят его митрополитом, то или он оставит митрополию, или царь соединит государство воедино, как было прежде. О сем царь и великий князь держал слово с архиепископами и епископами, и сии били челом государю о его царском гневе. Государь отложил гнев свой, но повелел архиепископам и епископам сказать Филиппу, чтобы и он, Филипп, то свое требование отложил и не вступался бы в дела двора и опричнины, а на Митрополию ставился бы, и чтобы после поставления не удалялся бы с митрополии за то, что царь не уничтожит опричнины, но советовался бы с царем и великим князем, как и прежние митрополиты советовались с его отцом Василием и дедом его великим князем Иваном. По сему слову царскому, игумен Филипп дал свое слово архиепископам и епископам в том, что он, по слову государя и по их благословению, согласен стать на митрополию, а потом не вступаться в царский домовый обиход и не оставлять митрополии. А на утверждение к сему приговору нареченный на митрополию соловецкий игумен Филипп и архиепископы и епископы руки свои приложили".

Из подписавших грамоту, кроме нареченного, были два архиепископа: новгородский Пимен и ростовский Никандр, и пять епископов: Симеон Смоленский, Филофей Рязанский, Галактион Сарский, Иоасаф Пермский и Иосиф.

Неполное число епископов при подписании сей поручительной грамоты, когда их было более числом при последовавшем затем рукоположении св. Филиппа, показывает, что не все святители были согласны на такое вынужденное обязательство, которое не могло быть исполнено. Июля 25, 1566 года, в день успения святой Анны, матери Пречистой Девы, совершилось торжественное рукоположение Филиппа в митрополиты всея Руси. Первенствовал Пимен, владыка Новгородский, искавший сего места и бывший впоследствии орудием низложения праведного мужа, но и сам в свою очередь пострадавший от гневного царя. По совершении божественной службы новопоставленный возведен был на высокий амвон, посреди храма, подле царского места; тут, разоблачив его, возложили на плечи ему мантию и на грудь золотую икону, а на главу белый клобук, который только недавно перед сим разрешено было носить митрополитам всея Руси. Сам Иоанн вручил ему пастырский посох Петра митрополита, и сонм архиереев возвел потом нового митрополита на каменное святительское место. Богоносный, просиявший весь обилием излившейся на него благодати, с жезлом чудотворца в руках, впервые простер здесь, с его кафедры, назидательное слово к царю:

"О благочестивый царь, Богом сотворенное вместилище благой веры, поскольку большей сподобился ты благодати, постольку и должен ему воздать: и так воздай благодетелю твоему долг хваления, и Господь приимет долг твой, как некий дар, хотя и всеми обладает дарами, ибо не можешь ты воздать ему благодатью за благодать. Бог просит от нас благотворении, не одной лишь благой беседы, но и приношения благих дел. Поставленный над людьми, высоты ради земного твоего царствия, будь кроток к требующим твоей помощи, памятуя высшую над тобою державу горней власти. Отверзай уши твои к нищете страждущей, да и сам обрящешь слух Божий отверстым к твоим прошениям, ибо каковы мы бываем к нашим клевретам, таковым обрящем к себе и своего Владыку. Как всегда бодрствует кормчий, так и царский многоочитый ум должен твердо содержать правила доброго закона, иссушая потоки беззакония, да не погрязнет в волнах неправды корабль всемирной жизни. Принимай хотящих советовать тебе благое, а не домогающихся только ласкательствовать, ибо одни радеют воистину о пользе, другие же заботятся только об угождении власти. Паче всякой славы царствия земного украшает царя венец благочестия; славно показывать силу свою супостатам, покорным же - человеколюбие и, побеждая врагов силою оружия, невооруженною любовью быть побеждаемым от своих. Не возбранять согрешающим - есть только грех, ибо если кто и живет законно, но прилепляется к беззаконным, тот бывает в осуждении от Бога, как соучастник в злых делах; почитай творящих добро и запрещай делающим зло; твердо и непоколебимо стой за православную веру, отрясая гнилые еретические учения, чтобы содержать то, чему научили нас апостолы и что передали нам божественные отцы. Так подобает тебе мудрствовать и к той же истине руководить подчиненных тебе людей, не почитая ничего выше и богоугоднее сей царственной заботы".

На сей раз с благоговением принял царь пастырское поучение святителя, и Филипп обратил еще назидательное слово ко вверенной ему пастве; радовались все благие сердца в надежде, что поучение пастыря подействует на душу царя, и все ожидали в нем благой перемены, как было уже однажды во дни митрополита Макария; но скоро изменили надежды! Святитель новый и все архиереи были приглашены к столу царскому, и после трапезы с честью отведен Филипп в свою митрополию. Ликовал народ и благодарил Бога. Блаженный с первого дня своего поставления начал заботиться о благе духовном вверенного ему стада, стараясь во всем подражать великому своему предместнику митрополиту Макарию, который по себе оставил благую память. Осиротев от пустынных отцов своих, возложил он все упование свое на всесильного Бога и Пречистую Богородицу и преподобных чудотворцев соловецких, в обители коих возрос духовно. Сердце его жаждало пребывать с ними; в высоких палатах митрополии Московской, как и в любимой своей пустыни Соловецкой, часто говорил он сам себе: "Что с тобою случилось, убогий Филипп, еще ли не удовлетворило твоему мирскому тщеславию начальство над отцами, в бывшей твоей киновии? И вот ты восхотел высшей власти, и от такого покоя в такие вдался труды! Из столь глубокой тишины, в какую бурную пучину устремился корабль твоей души!" Так умиленно укорял он сам себя со многими слезами и с теплою любовью призывал себе на помощь преподобных Зосиму и Савватия, чтобы и здесь не лишиться их общения, ибо от юности парил к ним желанием сердца.

Побуждаемый чувством любви к преподобным отцам соловецким, соорудил он у себя в кельях во имя их малую церковь, чтобы всегда иметь их близ себя, и благолепно украсил ее церковного утварью. Часто приходил он туда для божественной службы и для уединенной молитвы, и там отгонял уныние от души своей молитвенным общением с преподобными. Церковь сия и доныне существует в бывшей патриархии, но под другим именем апостола Филиппа, где ныне патриаршая ризница. Другой великий муж Церкви, патриарх Никон, глубоко чтивший память святителя Филиппа, которого и святые мощи перенес в столицу из лавры Соловецкой, освятил сию малую келейную церковь во имя ангела Филиппова, а быть может, вместе с тем и во имя самого святителя, но теперь совершается в ней празднество только одному апостолу.

Казалось, надежды народа были не напрасны: в первое время святительства Филиппова Москва отдыхала, даже опричники казались менее страшными; им связывали руки страх и уважение к митрополиту, чествуемому царем. Начинали думать, что уже конец бедам, замечая, что добрые отношения водворяются между государем и первосвятителем; но никто, конечно, не был столь счастлив видимою переменою царя, как сам ее виновник, которого святость не могла, хотя временно, не подействовать на Иоанна. Он видел, что Господь своим милосердием облегчает на первом шагу тяжесть бремени, которое должно было ему понести; усугубляя молитвы за царя и царство, довольно мирно начал он свое святительство и ожидал, что будет и что укажет ему Бог. Св. Филипп спешил воспользоваться миром государства, чтобы внимательно заняться делами церковными. Первою его заботою было дать нового пастыря епархии Полоцкой, учрежденной митрополитом Макарием в 1563 году по завоевании сего древнего русского города. Первый архиепископ Полоцкий, престарелый Трифон, перед самым восшествием Филиппа на престол святительский скончался от морового поветрия, которое опустошало тогда западные пределы России и через два года достигло Москвы. Оно открылось в пределах новгородских и страшно свирепствовало; в Смоленске многие дома были затворены и церкви оставались без божественной службы в течение нескольких месяцев. Через две недели после своего поставления новый митрополит назначил в Полоцк бывшего епископа Суздальского Афанасия, но он еще оставался некоторое время в Москве, вероятно по случаю морового поветрия, ибо в декабре месяце освящал вместе с митрополитом тесный придел входа в Иерусалим в одной из глав Благовещенского собора.

Усматривая важность сей пограничной епархии, св. Филипп заботился о ней постоянно, даже и в самые смутные дни своего управления, и два года спустя, в сентябре 1568 года, по его распоряжению были отправлены в Полоцк из соборных новгородских церквей тридцать три человека священников и диаконов. До нас, к сожалению, не дошло никаких важных деяний кратковременного двухлетнего святительства Филиппова, без сомнения замечательного и в отношении правительственном; но современный составитель его жития, дивясь делам св. мужа, уверяет, что собственными глазами видел, как в те времена цвело в царствующем граде и повсюду благочестие, и что все славили Бога, даровавшего России такого достойного пастыря. Соорудивший у себя церковь во имя угодников соловецких, с любовью и радостью принял посланного из бывшей своей обители иеромонаха Спиридона, который приехал в Москву к царю и митрополиту с частицами мощей чудотворцев, со святою водою и донесением, что собор Преображения окончен в обители Соловецкой и освящен 6 августа и что мощи преподобных уже покоятся в новом храме. Сердце блаженного утешилось сим отголоском его пустыни, о которой не преставал заботиться и во дни своего святительства; даже в 1568 году сделал он еще распоряжение о копании святого озера, которое не успел при себе окончить.

Еще продолжались ясные дни; но опытный взор святителя не мог не примечать по некоторым признакам, что уже сбирается туча, которая не замедлит разразиться над его главою. В январе 1567 года царь переехал из Кремля в свой новый укрепленный дворец, у Ризоположенских ворот, что под Донским. Там, окруженный одними опричниками, вдали от митрополита, он был опять в руках сих извергов, которые отравляли клеветами и подозрениями расположение царя, тогда, быть может, еще искреннее к святителю. Незаметно, однако, чтобы нарушено было доброе согласие между ними прежде похода, предпринятого Иоанном против Ливонии осенью 1567 года; самый этот поход на время отстранил грозу. Война возникла вследствие неудачных переговоров, которые вел двоюродный митрополита, боярин Федор Иванович Колычев Умный, с королем польским Сигизмундом в Гродно, и сама сия неудача, вероятно, послужила врагам Филипповым. Двое из них, Пафнутий, епископ Суздальский и архимандрит Андроньевский Феодосии, сопутствовали царю во время похода; близость таких людей мало обещала добра, особенно когда в Новгороде соединились они с владыкою Пименом, издавна враждовавшим на святого. Пимен встречал и угощал государя и старшего его сына во время их восьмидневного пребывания в Новгороде и, конечно, посеял в сердце царя первые семена вражды.

Нам известна во время сего похода одна из грамот Филипповых, писанная в Кириллов монастырь о молебствии за здравие царя и о даровании ему победы. Святитель извещал вначале, что хан Девлет-Гирей с своим бесерменством и латинством, и литовский король Сигизмунд Август и немцы, во многие и различные ереси впадшие, наипаче же в лютерову, святые Христовы церкви разорили и честным иконам поругались и впредь свой злой совет полагают на нашу святую веру. Слух сей оскорбил боговенчанного царя; сего ради, взяв себе в помощь Бога и Богородицу и ограждаясь силою животворящего креста Господня и заступлением святых небесных сил, молитвами угодников московских и всех святых, и по его митрополитову благословению, пошел он на своих недругов за веру и царство, и за обиду Богом порученное ему царство Российское отстаивать, не только до крови, но и до смерти. Но когда ревностный святитель писал сию грамоту, в то время уже военным советом в Оршанске, близ города Красного, решено было прекратить военные действия на зиму, и царь Иоанн, не воевав, пошел в обратный путь к своей столице; здесь начало славному подвигу Филиппа.

Подвиги и страдания св. Филиппа

Это уже была третья эпоха казней. Царь как будто бы проснулся от тяжкого сна, волнуемый подозрениями, и опять возвратилась к нему черная немощь, душевная болезнь, которая столько же его терзала, сколько сам он терзал других в припадках неистовства; снова приведены были в движение орудия пыток и мучений. Уже многие знатнейшие бояре сложили головы, кто в Москве, кто по городам, одни в истязаниях, другие под мгновенным ударом топора, некоторые от собственной руки Иоанновой. Опричники обвинили главных бояр, князей Вельского, Мстиславского, Воротынского, в тайных сношениях с Сигизмундом; первые три успели спастись; но казнили мнимых их единомышленников, князей Куракина, Ряполовского, победителя крымцев, и трех князей ростовских. Славного воеводу, князя Щенятева, хотевшего укрыться в монастыре, нашли в келье и там замучили; князя Пронского, участвовавшего во всех походах Иоанновых, уже инока и старца, утопили; казначея царского и его печатника умертвили со всем семейством. Многих других именитых людей умертвили, когда они, ничего не ведая, шли спокойно в церковь или в свои приказы. Уже не только вельможи, мнимоопасные, но и мирные безвестные граждане страшились наглости кромешников, которые бегали вооруженные по городу, отыскивая свои жертвы. Москва как будто замерла от ужаса, опустели площади и стогны, на них лежали непогребенные трупы.

Среди мертвого безмолвия столицы все ожидали, не раздастся ли за них единственный спасительный голос Филиппа? Что же Филипп? Неужели надежды сии были напрасны? Неужели был он невнимателен к бедствию своей паствы? Нет, он памятовал слово апостольское "стой временно и безвременно", и решился прежде обличения всенародного испытать еще меру тайного убеждения. Святитель сдержал данное слово царю: он не вступался в его опричнину, а только защищал сокрушаемую им земщину, ибо на нем лежал священный долг сей. В житии его сохранилась одна из бесед его с грозным царем. Не устрашился он жестокости Иоанна и душевной его болезни, но, видя тяжкие скорби, наносимые православию, с лицом светлым и с крепким духом приступил к царю.

"О державный, - сказал он, - имея на себе сан превыше всякой чести, почти Господа, давшего тебе сие достоинство, ибо скипетр земной есть только подобие небесного, дабы научил ты человеков хранить правду. Соблюдай данный тебе от Бога закон, управляй в мире и законно. Земного обладание богатства речным водам уподобляется и мало-помалу иждивается; сохраняется только одно небесное сокровище правды. Если и высок ты саном, но естеством телесным подобен всякому человеку, ибо хотя и почтен образом Божиим, но и персти причастен. Тот поистине может назваться властелином, кто обладает сам собою, не работает страстям и побеждает любовью. Слышно ли когда-либо было, чтобы благочестивые цари сами возмущали свою державу, - и в иноплеменниках никогда подобного не бывало".

Яростью исполнился царь при этом первом увещании, которого не ожидал, и воскликнул: "Что тебе, чернецу, до наших царских советов? Или не знаешь, что мои же хотят меня поглотить?" - "Не обманывай себя напрасным страхом, - сказал ему св. Филипп, - по избранию священного Собора и по твоему изволению пастырь я Христовой Церкви, и мы все заодно с тобою, чтобы иметь попечение о благочестии и спасении всего православного христианства". - "Одно лишь повторяю тебе, честный отче, - возразил ему Иоанн, - молчи, а нас благослови по нашему изволению". Но блаженный отвечал: "Наше молчание налагает грех на твою душу и всенародную наносит смерть. Если один из служителей корабля впадет в искушение, небольшую делает он беду плавающим, но если сам кормчий, то всему кораблю наносит погибель. Не сам ли Господь заповедал в Евангелии: "Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих"" (Ин 15:13). Утих несколько раздраженный царь и с более кротким духом сказал святителю: "Владыко святой! Восстали на меня друга мои и искренние мои, как некогда скорбел св. Давид, ближний мои отдалились от меня". - "Государь! - мужественно возразил ему святитель. - Есть люди, говорящие тебе лукавое; приемли благие советы, а не ласкательства; не разделяй свою державу, ибо ты поставлен от Бога судить в правде людей Божиих, а не образ мучителя восприять на себя; все преходит в мире этом, и слава и честь, бессмертно только одно житие по Богу; обнаженные от всего житейского, воздаем мы слово за свою жизнь; отсеки от себя, как гнилые члены, всех клеветников и устрой воедино народ свой, ибо там лишь пребывает Бог, где единодушие и нелицемерная любовь".

"Филипп! Не прекословь державе нашей, - грозно сказал ему царь, - да не постигнет тебя гнев мой, или оставь сан сей". Но святой кротко отвечал: "Ни моления не простирал я к тебе, ни ходатаев не посылал, ни чьей-либо руки не исполнил мздою, чтобы восприять власть сию; зачем лишил меня пустыни и св. отцов? Если нарушаешь каноны, твори что хочешь; когда наступает время подвига, не должен я ослабевать".

Мрачен удалился от него царь в глубоком размышлении о сказанных ему словах; но его клевреты и советники злобы, Малюта Скуратов и Василий Грязный, скоро рассеяли сии размышления новыми клеветами на блаженного, умоляя царя не выдавать их Филиппу и ради его речей не оставлять опричнины и обычного образа жизни в кругу своих присных.

Казни и ужасы продолжались. Горько изображает сие бедственное состояние жизнеописатель св. Филиппа: "Пожинались православные как на жатве колосья, повсюду проливался лютейший огонь; не варварское нашествие раскопало наши грады, но присная нам рука; мы не помазали пороги домов наших, как некогда во Египте, кровавым потом благих дел, и ангел смерти поражал у нас первенцев, души наши! Внезапно обложен был царствующий град мрачным воинством; явился царь с своими клевретами, все в одеждах черных, и мрачны были дела их; грех родил беззаконие, повсюду кровопролитие и неправедный суд".

Некоторые из благоразумных правителей, мужи опытные из первых родов, пришли к пастырю своему просить заступления с великим рыданием, имея перед очами смерть и вместо слов являя принятые ими раны; чадолюбивый отец с любовью утешал страждущих, говоря им: "Не скорбите, о чада, верен Господь и не оставит нас искушаться свыше нашей силы; если враг человеческий и воздвигнул на нас брань, то вскоре на его же главу обратится. Не Господь ли сказал, что нужда есть прийти соблазнам, горе же тому, им же соблазн приходит! Ныне венцы, ныне мне благой подвиг! Давид вооружает меня псаломною речью: "буду говорить об откровениях Твоих пред царями и не постыжусь" (Пс. 118:46). Все это приключилось нам ради грехов наших и на исправление вашей честности общего ради спасения; вот уже секира близ корня; от этого примите страх, ибо не земные блага обещал нам Бог, но небесные. Ныне и я радуюсь о моих за вас страданиях, ибо вы мне ответ и свидетельство, и венец похвалы перед Богом".

Напитавшись духовною беседою своего пастыря, с утешением возвращались они в дома свои, готовые с большею твердостью переносить муки. Немного времени спустя, в день воскресный, 21 марта, блаженный Филипп совершал службу в соборе Успенском и предстоял святилищу, не только по чину Аарона, но и Захарии, убитого между алтарем и жертвенником, ибо ему самому предстояла мученическая кончина. Во время службы пришел в соборную церковь царь Иоанн, облеченный в черные одежды, со всеми своими опричниками, в том же одеянии и с остроконечными шлыками на головах, ибо такова была одежда странного сего братства, устроенного в слободе Александровской. Святитель уже совершал молебное пение и возрадовался духом о пришествии царя; он разжегся огнем божественной любви исповедать истину в слух царя и, как непоколебимый адамант, твердо стоял на своем месте.

Царь подошел к святителю и трижды просил его благословения, но ни слова не отвечал Филипп, как бы не видя Иоанна. Тогда бояре ему сказали: "Владыко святой! Благоверный царь Иоанн Васильевич всея Руси пришел к твоей святости и требует от тебя благословения". Блаженный Филипп, взглянув на него, сказал: "О, благой царь! Кому поревновал ты, изменив благолепие твоего сана и облекшись в неподобающий тебе образ? Убойся Божия суда и постыдись своей багряницы! Полагая законы другим, для чего сам делаешь достойное осуждения? Истину сказал богодухновенный песнописец: отвращайся лестных словес, ибо хищнее вранов нравы ласкателей; враны исторгают только телесные очи, они же ослепляют душевные мысли, похваляя достойное хулы и осуждая достойное похвалы. Престань от такого начинания; благочестивой твоей державе не свойственны такие дела. Сколько страждут православные христиане! Мы, о государь, приносим здесь Господу жертву чистую, бескровную о спасении людей, а за алтарем проливается кровь христианская и напрасно умирают люди. Или забыл, что и сам ты причастен персти земной и прощения грехов требуешь? Прощай, да и тебе прощено будет, ибо только через прощение клевретов наших избегаем мы владычнего гнева. Глубоко изучил ты Божественное Писание; отчего же не поревновал ему? Всякий не творяй правды и не любяй брата своего, несть от Бога".

Яростью возгорелся царь и гневно сказал: "Филипп! Наше ли благодушие хочешь ты испытать? Лучше бы тебе быть единомысленным с нами". Но святой кротко возразил: "Тогда, о государь, тщетна будет для нас вера наша, тщетно и проповедание апостольское, и всуе божественное предание святых отцов и все благие дела христианского учения, и самое вочеловечение Господа ради нашего спасения, если мы сами ныне рассыплем то, что нам даровал Господь для того, чтобы мы непорочно сие соблюли: да не будет! Все сие взыщет Господь от руки твоей, ибо все произошло от разделения царства. Не о тех скорблю, которые неповинно проливают кровь свою и кончаются мученически, ибо нынешние временные страдания, по слову апостольскому, ничто в сравнении с тою славою, которая имеет открыться в нас; но я имею попечение о твоем спасении".

Но Иоанн не хотел слышать святительского обличения, гневно помавал на него рукою и ударял жезлом о помост храма, угрожая изгнанием, мукою и самою смертью. "Нашей ли державе являешься сопротивником? - грозно воскликнул он. - Увидим крепость твою!" Но великодушный пастырь, не боясь гнева царского, мужественно отвечал: "Не могу, государь, повиноваться повелению твоему паче нежели Божию. Господня земля и исполнение ее; я только пришлец на ней и пресельник, как и отцы мои. Подвизаюсь за стойкость благочестия, хотя бы и лишился сана и лютейшее пострадал..." Исполненный гнева, вышел из храма Иоанн.

Тогда нечестивые, угождая дьяволу для озлобления православного христианства, еще большими клеветами осыпали Филиппа, а между тем казни продолжались. На другой же день погиб именитый князь Василий Пронский, уже облеченный в одежду иноческую; как бы в укор святителю всех его главных сановников взяли под стражу и пытали, допрашивая о тайных замыслах Филипповых. Еще Иоанн не смел наложить руки на уважаемого всеми святителя; он хотел прежде уронить его во мнении народа, и для сего злоумышленники прибегли к клевете. Подучили чтеца церковного принести нелепую жалобу на блаженного Филиппа перед лицом епископов; владыка Новгородский Пимен, как бы дав веру тому, чему не мог верить во глубине души своей, говорил негодующим на святого: "Утверждает царя, а сам неистовое творит!" Это было сказано в церкви; услышав сие, св. Филипп сказал Пимену: "Чужой престол ты стараешься восхитить, но и с своего вскоре низвержен будешь".

Эконом великой церкви Харлампий, дядя чтеца, оклеветавшего святителя, начал укорять племянника за дерзкое слово; но юноша со слезами исповедал ему, что вынужден был к тому угрозами врагов святителя. Епископы, любившие св. Филиппа, ничего не смели говорить в его защиту; они молили его, однако, разрешить душу невольного клеветника, и с отеческим состраданием сказал ему добрый пастырь: "Буди к тебе милостив Христос и да дает тебе прощение! Но и ты отпусти тем, которые ввели тебя в грех лжесвидетельства". - "Вижу готовящуюся мне кончину, - продолжал святитель Златоустовыми речами, обратившись к собранным вокруг него епископам, - знаете ли, зачем меня хотят изгнать отселе и воздвигают на меня царя? Потому что не простер я к ним речей льстивых и, лаская, не облек их в одежды брачные; но если умолчу об истине, да не вочтуся в чине епископа!" Православные христиане и благоговейные иноки не отступали от него, несмотря на гнев царя, который уже не говорил оттоле ни единого мирного слова святому; добрый же страдалец не обращал на то внимания, но как блаженный Павел вопиял: "Ибо для меня жизнь - Христос, и смерть - приобретение" (Флп 1:21).

Между тем ужасы безнравственности продолжались в столице и окрестностях от темных кромешников. Сам Иоанн отлучился на время вместе с своею суровою дружиною; он избегал митрополитаи, однако, невольно встречался с ним в церкви, хотя и редко. 28 июля, в храмовый праздник Новодевичьей обители перенесения иконы Одигитрии Смоленской, святитель совершал обычный крестный ход по стенам, и царь присутствовал со своими опричниками. Когда пришло время читать Евангелие у св. ворот, Филипп обратился, чтобы преподать мир, и увидел некоторых из пришедших с царем, стоявших позади него. Воспламенилось ревностью сердце исповедника, и смело сказал он: "Когда совершается божественное славословие и читается слово Божие во утверждение христианского закона, подобает внимать ему с откровенною главою; откуда же агарянский обычай предстоять в шапках? Не все ли здесь единоверны?" - "Кто же на сие дерзает?" - спросил царь, и святитель отвечал: "Некие от твоей царской палаты". Но виновные уже успели скрыть свои уборы, и никто из предстоявших не смел их уличить, зная, что это любимцы царские. Тогда Иоанн осыпал поруганиями Филиппа, как бы клеветника его присных; служители же злобы еще более вооружились на святителя, представляя царю, будто ругался он над его державой; они умножили свои наветы, видя, что праведник решился стоять за правду до самой смерти, и старались не только низложить с престола, но и изгнать достойного небесных селений из престольного града. Филипп благодушно воспевал с пророком Давидом: "Если ополчится против меня полк, не убоится сердце мое" (Пс 26:3).

Один из самых ожесточенных против святителя и сеятель лжи был духовник царский, протоиерей Благовещенского собора, запрещенный в богослужении св. Филиппом за то. что не возбранял жестокие дела Иоанна, хотя пользовался доверенностью своего духовного сына. Пимен, прозванный Черным, владыка Новгородский, Пафнутий Суздальский и Филофей Рязанский явились также друзьями опричников в угождение царю; другие же молчали страха ради. Иоанн хотел еще больше лжесвидетельств, чтобы обрушить гнев свой на св. мужа и оправдать себя перед народом в лицеприятии; не было довольно обвинений в столице, он послал искать их в дальней обители, где свято протекла иноческая жизнь Филиппа.

Пафнутий Суздальский с архимандритом Феодосием и князем Василием Темкиным посланы были на Соловецкий остров испытать о прежнем житии блаженного, не ради правды, но в угождение царю; ласкательством и мздою обольстили они некоторых иноков, обещая им почести, если будут говорить по их мыслям, и тем привлекли легкомысленных, на иных же подействовали и страхом угрозы. Князь Темкин и архимандрит Феодосии были еще снисходительнее, но епископ Пафнутий не хотел слышать ни единого истинного слова о святом; он посулил даже епископский сан игумену Паисию, недостойному ученику блаженного Филиппа, чтобы оклеветал своего учителя, и предателю Иуде подражал Паисий. Были, однако, честные старцы в обители, которые, несмотря на все угрозы и биение, не согласились на неправду, но как добрые страдальцы перенесли с радостью скорбь за своего пастыря; единодушно свидетельствовали они о непорочной его жизни и отеческой заботе о спасении братии, но никто не хотел внимать им. Следователи взяли с собою неблагоразумного игумена с прочими клеветниками и поставили их перед лицом царя со свитками ложных их свидетельств. Обрадовался Иоанн такому облику лжесвидетелей и, не убоявшись суда Божия, велел читать вслух перед собою и боярами все сии клеветы на святителя, позабыв, что епископам подобает судить епископа. Было, однако, и как бы некое подобие суда в посмеяние истины, на котором торжествовала только одна клевета. Призван был и благой пастырь на сие неправедное соборище; обратившись к государю, он сказал: "Царь и великий князь! Думаешь ли, что я страшусь тебя или смерти? Пятьдесят три года моей жизни протекли на святом месте, в священной киновии Соловецкой, и честно достиг я до семидесятивосьмилетнего возраста; честно хочу довершить житие мое и с радостью предам душу мою Господу который рассудит между нами. Лучше мне оставить по себе память невинной кончины за свидетельство истины, нежели в сане митрополита безмолвно терпеть все сии ужасы беззакония. Твори, что тебе угодно; вот жезл пастыре кий, которым хотел ты меня возвеличить; вы же, епископы и весь освященный Собор, предстоящие алтарю, пасите верно вверенное вам стадо, ибо дадите отчет Небесному Царю, если страшитесь его паче земного". Святитель уже слагал с себя все знамения своего сана, но царь удержал его в ожидании окончательного над ним суда, и через три дня велел ему еще однажды служить литургию в соборе.

Это было в день архангела Михаила, 8 ноября. Филипп уже стоял облаченный на своем месте, готовый начать божественную службу; внезапно с шумом вступил в соборную церковь боярин царский, Алексей Басманов, со многими воинами и людьми приказными. Он прочел вслух святителю указ царский и соборный приговор о его низложении, как недостойном святительского сана, оглашая все бывшие на него клеветы. Тогда опричники, как люты звери, устремились на святого и начали срывать с него святительские одежды. Не смутился духом исповедник истины и, не обращая внимания на мучителей, спокойно сказал своему клиру и пастве, умиряя ее волнения: "О чада! Скорбно сие разлучение, но я радуюсь, что все сие приобрел ради Церкви; настало время ее вдовства, ибо пастыри как наемники презираемы будут. Не удержат они здесь своей кафедры и не будут погребены во святой соборной церкви Матери Божией". Исполнилось предсказание благого пастыря, ибо два ближайших его преемника, митрополиты Кирилл и Дионисий, не сподобились сей чести, и даже первые два патриарха, Иов и Гермоген, были только впоследствии, через много лет после своей кончины, перенесены в соборную церковь.

Воины, совлекши святотатною рукою одежды святительские, для большого позора облекли Филиппа в многошвенные рясы иноческие, вывели из церкви и, посадив на телегу, повезли из Кремля со всякими поруганиями. Иные гнались еще за ним и далее, поражая его метлами, осыпая укоризнами, будучи сами игралищем дьявола. Но все православные, видевшие, какими оскорблениями осыпали страдальческую главу жестокие приставы, исполнились умиления и слез. Блаженный весело смотрел на одежду поругания, какою был облечен, и укреплялся надеждою будущих благ, памятуя вольное страдание Христово и что мучеников обнажали для их подвига. "Ничего не можем мы сделать без помощи Божией, - говорил он окружавшим, - наше дело есть только стремиться от мимотекущего к вечному и лучшему, Божие же дело есть, нас управить". Святого привезли в монастырь Богоявления, что за ветошным рядом; с плачем провожал его народ до врат обители; видя своего крепкого заступника, страждущего за все правосла-'вие, все ожидали себе конечной гибели. Дорогою святитель, осеняя на обе стороны православных, поучал людей своих подражать смирению Христову и напомнил им слово Господне, чтобы в терпении стяжали свои души. "Все сие восприял я, - говорил он, - ради вашего блага, чтобы умиротворилось смятение ваше. Если бы не любовь к вам, ни одного бы дня не хотел я здесь оставаться, но удержало меня слово Божие: что пастырь добрый полагает душу свою за овцы своя. Не смущайтесь: вся сия смута от лукавого, но Господь, сие попустивший, нам помощник. Христос с нами, кого убоимся, - готов я пострадать за вас, и любовь ваша соплетет мне венец в будущем веке; с болезнями сопряжена победа, но молю вас, не теряйте упования; с любовью наказует нас Господь для нашего исцеления. Не от чужих ран, но от своих; с радостью переносите от них скорби, ибо Господь велел добро творить ненавидящим нас и за них молиться; Бог же мира да устроит все на пользу по своей благости!" С плачем разошелся народ, имея перед очами своими грозу и не зная, куда от нее укрыться.

Еще недовольно было народного сего позора; Иоанн хотел обличить святителя перед целым Собором очною ставкою с лжесвидетелями, и через несколько дней призван был св. Филипп в митрополию, где собран был весь сонм епископов в присутствии царя; первенствовал Черный Пимен. С такими же поруганиями привезли на телеге праведного мужа в убогой одежде, но смело стал он перед лицом царя. Тут впервые встретил между наветников бывшего ученика своего и преемника, игумена соловецкого Паисия, который вместе с своими клевретами наносил на него многие клеветы. Не возмутился духом Филипп при зрелище такой неблагодарности. Как некогда святитель Петр, когда оклеветали его перед патриархом, сказал мирное слово клеветавшему епископу, так и Филипп кротко говорил Паисию: "Благодать Божия да будет на устах твоих, чадо, ибо льстивые уста против меня отверзлись. Не слышал ли Божие слово: если кто возведет хулу на брата своего, заслуживает геенны огненной? Вспомни и другое изречение Святого Писания: что сеет человек, то и пожнет; это слово не мое, а Господне!" При такой обличительной речи сделалось большое волнение на Соборе; как агнец непорочный между волков, стоял преподобный между своих клеветников и именем Господним сопротивлялся им.

Надеющиеся на Господа, яко гора Сион не дрогнут вовек, так и блаженный Филипп чувствовал, что оканчивается уже его подвиг, что он, подобно апостолу, подвигом добрым подвизался, веру соблюл. В последний раз обратился он к царю, ибо уже знал, что не узрит более лица его, и еще однажды хотел его наставить. "Престань, о государь, - говорил он, - от столь нечестивых деяний; вспомни прежде бывших царей: как творившие добро ублажаемы по смерти, а зло содержавшие царство свое и ныне не с благословениями поминаются! Потрудись и ты подражать благим нравам, ибо светлостью сана не умоляется смерть, во все вонзающая несокрушимые свои зубы. Итак, прежде ее немилостивого пришествия принеси плоды добродетели и собери себе сокровище на небесах, ибо все собранное в мире этом остается на земле, и каждый воздаст слово о житии своем".

Еще большею яростью исполнился Иоанн, видя, что никакое обличение не может возмутить спокойствие праведника и что весь Собор епископов перед ним безмолвствует. Один только из числа их поднял голос, и то в защиту Филиппа. Это был святой Герман, архиепископ Казанский; он сказал царю, что напрасно ищет лжесвидетелей на праведника, ибо ни единой не найдет в нем вины. Искреннее слово сие было последним исповеданием Германа; через несколько дней скончался он от морового поветрия в столице, нетронутый, однако, Иоанном за смелую речь; гнев царя обратился на другую невинную жертву. В порыве гнева сперва приказал он умертвить Филиппа, но все епископы, испуганные неслыханною дотоле казнью первого сановника Церкви, умолили царя пощадить митрополита. Иоанн предал его, однако, суровым воинам, которые сами собою едва не исполнили убийственного повеления над святителем, ибо страшились его обличений. Кромешники посадили его в смрадную хлевину, забили ноги восьмидесятилетнего старца в деревянные колоды, заковали дряхлые руки в железные оковы и на выю старческую накинули тяжкую цепь. Голодом хотели они уморить исповедника истины, от юности привыкшего алкать, и на семь дней заключили его безвыходно в темницу. Князь Курбский, современный писатель, уверяет даже, что слышал от достоверных свидетелей, будто голодный медведь заперт был со святым узником; но чудо, бывшее в Вавилоне над пророком Даниилом, повторилось и над святителем: там укротились львы, устыдившиеся пророка, здесь же лютый медведь почуял над собою власть человека Божия: звери оказапись милостивее людей и голод не одолел его; сами собою спали с рук его и с шеи железа, и ноги его освободились от тяжкой колоды.

Свидетелями чуда были сановники царские, по словам Курбского, посланные от царя в темницу посмотреть, жив ли еще труженик? Они обрели его разрешенным от уз, поднявшим горе свободные уже руки и поющим псалмы Давидовы. Изумленные пали к ногам св. мужа и возвестили о том царю, который еще более ожесточился, воскликнув: "Чары, чары сотворил Филипп, враг мой и изменник!" Тогда повелел заключить с ним голодного медведя и на другой день сам подошел к темнице с полною уверенностью, что уже истерзан мученик; но сколь велико было его изумление, когда увидел святого на молитве, а лютого зверя с кротостью агнца лежащего в углу узилища. Не смягчилось, однако, его сердце. "Чары, чары!" - опять воскликнул он, велел, однако, извлечь святого из смрадной темницы и перевести в монастырь Чудотворца Николая, где уже некоторое время обитал Филипп прежде своего низложения. Обитель сия назначена была ему местом заключения, но этим не удовольствовалась злоба: множество клириков митрополита и детей его боярских подверглись пыткам и казням. Погибло до десяти Колычевых, ближайших его родственников, потому только, что носили ненавистное это имя. Самым горьким испытанием для сердца Филиппова была казнь любимого его племянника, сына брата его, Бориса. Иоанн знал, чем поразить сердце, и хотел поколебать душу сильного; в кожаном мешке послал он святителю отсеченную голову племянника и велел ему сказать: "Чары твои не спасли его". Благоговейно принял Филипп жестокий дар сей; не изъявив ни малейшего смущения, положил он перед собою драгоценную ему главу, сотворил перед нею земной поклон и, с умилением облобызав, возвратил ее принесшему.

Народ продолжал толпиться от утра до вечера перед вратами обители Никольской, взирая на келью заточенного, рассказывая друг другу о чудесах его. Это еще более возмутило Иоанна, который хотел изгладить память его из сердца народного; немедленно велел он избрать ему преемника; кроткий, но слабый архимандрит Троицкой лавры, Кирилл, был поставлен на место доблестного Филиппа. Иоанн осудил св. мужа на заточение в Тверской Отрочь монастырь; чего не претерпел страдалец во время бедственного сего странствия, худо защищенный убогою одеждою от зимних непогод, часто терпя голод, не имея ни малейшего отдыха и перенося беспрестанные оскорбления от своего бесчеловечного пристава, Степана Кобылина; но все это мужественно перенес святитель; едва дышал он, но тем пламеннее горел дух его и на устах его не замолкала молитва. Недолго продолжалось там его томление; блаженный воспоминал слова Писания: "Кто нас отлучит от любви Божией: скорби, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или беда, или меч? Будь имя Господне благословенно отныне и до века". Таким образом протекло около года в горьком заточении посреди непрестанных озлоблений, но это было последнее испытание, приготовлявшее исповедника к смертному часу.

Между тем жестокость Иоаннова еще в больших обнаружилась размерах: это была четвертая, самая страшная эпоха казней. Уже вокруг него погибали не только одни бояре, но и все его присные и единокровные; двоюродный брат его, князь Владимир Андреевич, подозреваемый в искательстве престола, принужден был выпить смертную отраву перед лицом его, а его мать и невестка, уже облеченные в одежды иноческие, утоплены были близ обители Горицкой, где постриглись. Опала простиралась уже не на одинокие лица или семейства, но на целые города, которые пустели под мечом опричников. Великий Новгород навлек на себя подозрение за мнимые сношения с Литвою, и двинулся на страшное всегубительство гневный Иоанн со своею дружиною. На пути лежала Тверь; не был в ней позабыт томившийся в Отроче монастыре исповедник Филипп, настало для него время венца мученического. Самый лютый из опричников, Малюта Скуратов, напомнил о нем царю и был послан к нему как бы за благословением.

За три дня до его пришествия святой Филипп предчувствовал уже близкую кончину и говорил своим присным "Приблизилось время моего подвига"; они же не разумели, что слова сии относились к его кончине. В самый день смерти принял он божественного спутника, пречистое тело Христа Бога и животворящую кровь и, весь исполненный обилием Св. Духа, сделался тайноведцем мыслей сокровенных. Внезапно вступил к нему в келью Малюта Скуратов и, приняв на себя личину смирения, припал к ногам блаженного, говоря: "Владыко святый, подай благословение царю идти в Новгород". От прозорливого не утаилось лукавство. "Твори то, для чего ты прислан, - сказал он с кротостью своему убийце, - но не искушай меня лестно, испрашивая дар Божий". Тогда, обратившись от земного к небесному, простер он к Богу свои преподобные руки и так помолился: "Владыко Господи, Вседержитель! Приими с миром дух мой и пошли ангела мирна от пресвятой славы Твоей, наставляющего меня к Богу, да не будет мне возбранен восход от начальника тьмы; не посрами меня перед ангелами Твоими и сопричти к лику избранных Твоих".

Еще молитва была на устах праведника, когда устремился на него каменносердый мучитель и, наложив ему на уста, обличавшие неистового, убогое возглавие, задушил дряхлого старца; так предал Филипп святую душу свою Богу, увенчавшись венцом мученика, в понедельник, декабря 23-го 1569 года. Изверг Скуратов, совершив свое злодейство, вышел из кельи и лукаво сказал настоятелю обители и приставам узника, будто их небрежением умер митрополит от чрезвычайного угара в келье. Одержимые страхом, ничего не смели отвечать; Малюта велел немедленно вырыть глубокую могилу за алтарем соборной церкви Богоматери и при себе погрести многострадальное тело Филиппа, и с этой вестью возвратился к царю.

Божие наказание скоро постигло гонителей страстотерпца, равно клириков и мирян, сановных и простых; не только лютые недуги на них напали, но и царская опала, ибо впоследствии убедился царь в невинности Филиппа и, разыскав его клеветников, велел разослать их по дальним краям; многие из них дорогою погибли от жестоких болезней, а другие обезумели. Вскоре после совершения убийства тяжко был ранен злодей Малюта и сам царь едва избежал смерти: в Торжке сидели пленники литовские и крымские в двух башнях; Иоанн велел умертвить их, но крымцы долго и отчаянно защищались, и тут поражен был Малюта Скуратов. Над Пименом Черным сбылось пророчество святого о скором низвержении с престола; не получив митрополии по удалении Филиппа, он возвратился в Великий Новгород и там вместе с своею паствою подвергся гневу Иоаннову за мнимое предательство Литве; Пимен был поруган, низложен и через два года скончался в заточении в Веневском монастыре близ Тулы. Нечестивый Филофей извержен был из сана архиерейского по возвращении Иоанновом из Новгорода. Недостойный ученик, клеветавший на своего учителя, Паисий, игумен Соловецкий, заточен на остров Валаамский и там скончался, а десять соумышленных ему иноков соловецких разосланы были также по различным монастырям. Не укрылся от достойного наказания и суровый пристав св. Филиппа, Степан Кобылий: неволею был он пострижен и сослан в Спасокаменный монастырь, на остров Кубенский; так праведные судьбы Божий покарали виновных.

Прославление святого Филиппа и перенесение мощей его

Протекло двадцать лет, миновала страшная эпоха Иоаннова, и благочестивый сын его Феодор утешал кротким своим правлением Россию, озаряя ее последними лучами славы дома Рюрикова. Отдохнула при нем и лавра Соловецкая, испытавшая на себе также гнев Иоанна, ибо после Паисия она лишилась своих игуменов и ею управляли пришельцы, иеромонахи из чуждых монастырей. В седьмое лето благочестивой державы Феодора и в двадцать первое по преставлении святого вспомнили благоговейные иноки соловецкие труды и попечения блаженного Филиппа о их лавре и совещались о его возвращении с настоятелем своим Иаковом. Давно уже помышлял он, каким бы образом перенести мощи святителя в духовную его отчину, где сам себе избрал место упокоения, чтобы и телесно пребывать там, где был неотступен духом. С любовью принял Иаков совет иноческий, как бы извещение Божие, и сам поспешил в царствующий град, возложив свое упование на Бога.

Пришедши перед лицо царя, втайне помолился он св. мученику, чтобы дал ему благодать испросить честные его мощи для возвращения их к сонму чад его, и после сей молитвы с большею дерзостью приступил к царю. "Даруй нам, - сказал он, - пустынного нашего гражданина Филиппа, наветами ученика изгнанного от своего престола и в чуждом ему месте погребенного. От юности своей понес он труды вместе с отцами киновии, и ныне на нас висит клятва за то, что причинили ему ученики. Твое царское раз решение дарует нам опять благословение, которого мы лишились". Смиловался державный и дал ему грамоту к епископу города Твери Захарии. Огорчились тверитяне, услышав, что хотят взять от них сокровище мощей святительских, но не смел ослушаться Захария повеления царского и приказал настоятелю Отроча монастыря показать место, где погребен был священномученик. Когда же начали раскапывать могилу и обрели гроб, воскипело как бы некое миро от мощей святого, исполнив благоуханием воздух. Открыли гроб и нашли тело совершенно нетленным, целы были и самые ризы; граждане отовсюду притекли поклониться страстотерпцу; пришел и епископ Захария и со слезами облобызал мощи св. Филиппа, умоляя его поминать в святых своих молитвах, перед Царем всех, тот град, в котором довершил мученический свой подвиг и где много лет покоились его мощи. Епископ вручил их игумену Соловецкому как зрелую гроздь их духовного винограда и со всем освященным собором с честью проводил до берега реки, отколе должен был отплыть игумен со вверенным ему залогом, ибо реками вершилось путное шествие.

Радостью исполнилась лавра Соловецкая, услышав о возвращении блаженного отца своего, и встретила при пении священных гимнов сокровище, которое не надеялась уже получить. Рака с мощами внесена была в храм Преображения, сооруженный Филиппом, и когда на другой день ударили в било к утреннему славословию, настоятель, предваривший братию, изумился благовонию, исполнившему весь храм, от миро, истекшего от св. мощей. По совершении службы с подобающею честью положено было тело святителя на том месте, где сам он указал во дни своей жизни; согрелось в нем сердце его и возрадовалась плоть его, как бы одушевленная о Бозе живе, обогатившись дарованием чудес.

Первое чудо, которым ознаменовал себя св. Филипп, было над пришельцем страны восточной, по имени Василий, который потрудился в обители преподобного, будучи искусным зодчим. Ему повелено было от игумена приготовлять бревна для обновления храма; случилось же, что на него упало огромное дерево и раздробило ему члены так, что с трудом довезли его до обители. Терзаемый жестокою болью отчаивался в жизни и три года лежал на одре болезни; в теплых молитвах призывал он святителя Филиппа, умоляя его спасти погибающего. Однажды, в праздник Рождества Христова, когда все присные его ушли в церковь, еще большею томился он скорбью и желал себе смерти, не зная, как избавиться от такой напасти. Долго он плакал и после рыдания впал в легкую дремоту: ему представилось, что он вместе с братиею на всенощном бдении и перед ним Филипп в одежде святительской с кадильницей в руках, сияющий ярким светом; чудный муж приблизился к болящему и сказал: "Восстань, Василий, - и, подняв его за руку, примолвил: - Будь здрав именем Господним и ходи". Устрашился болящий прикосновения к расслабленным своим членам и, вздрогнув, проснулся; с изумлением увидел он себя стоящим у одра, с которого три года не мог сходить, и, благодаря Господа и его угодника, сам собою пришел в церковь, поведать братии о бывшем чуде и поклониться гробу святителя.

Другой инок, по имени Исайя, начальствовавший в поварне, имел теплую веру к св. Филиппу и был за нее вознагражден исцелением от тяжкого недуга расслабления. Он умолил братию привести его на гроб святителя и там получил внезапное разрешение от болезни. Пришел в обитель Соловецкую некто Иоанн, художеством ковач, из приморского селения на реке Варзуге, и сказал, что долго страдал он внутреннею болезнью без всякой помощи от врачей и уже отчаивался в своем исцелении. Однажды во сне предстал ему святолепный муж в святительской одежде и спросил, чем болезнует. Когда же больной указал ему свою утробу, явившийся осенил ее крестообразно и сказал: "Не знаешь ли меня? Я митрополит, что в Соловках". С этим словом он скрылся, а болевший здравым поднялся с одра своего.

Слава о чудесах новоявленного священномученика распространялась повсеместно; все северное поморье притекало в обитель Соловецкую для поклонения гробу святителя Филиппа, и память его была прославляема как нового заступника земли Русской еще во дни патриарха Иоасафа I, который был сам постриженик соловецкий и на опыте знал чудеса св. Филиппа; посему служба ему является уже в 1636 году, в декабрьской минеи, и день его мученической кончины праздновался повсеместно; но еще только через десять лет открыты были св. его мощи. Преемник Иоасафа послал соборную грамоту в 1646 году к игумену Соловецкому Илии, который был возведен для большей почести в сан архимандрита, о торжественном открытии мощей святителя. Летом пришла сия грамота на пустынный остров; обрадованные иноки говели вторую неделю Петрова поста и 31 мая с обычными обрядами изнесли из земли гроб, переложили мощи в новую раку и поставили их в соборном храме Преображения. Хотели переменить одежду на чудотворце, но нашли бесполезным, ибо погребальные ризы святителя через полвека после первого обретения св. мощей нисколько не обветшали. Иеромонах Феодул был отправлен к царю и патриарху с просфорою, святою водой и иконами нового чудотворца.

Конечно, дружеству царя Алексея Михайловича с великим Никоном, тогда еще архимандритом Новоспасским, была обязана Церковь Русская этим радостным событием. Никон провел много лучших дней своей жизни на островах Соловецких и был неоднократно свидетелем, равно как и патриарх Иоасаф, тех благодатных чудес, которые изливались от раки Филипповой. Он убедил набожного царя воздать подобающую почесть сему новому тайнику неоскудевающей благодати Божией. Шесть лет спустя, в начале 1652 года, опять по совету Никона, благоговейного чтителя великих мужей Церкви, соборно определено было перенести мощи святителя в первопрестольный храм Успения, где была его кафедра. Такую же почесть положил Собор и двум первым патриархам всея Руси: Иову, погребенному в Старицкой обители, где был сперва заточен, а потом, уже ослепший, остался на покое, и незабвенному Гермогену, уморенному голодом в Чудовской обители во дни бедственного нашествия Литвы и разгрома столицы. Сам престарелый патриарх Иоасаф торжественно перенес гроб Гермогена в собор Успенский; за гробом многострадального патриарха Иова послан был другой ветхий старец, митрополит Ростовский Варлаам. Никону, тогда уже митрополиту Новгородскому, предоставлено было отплыть в дальнюю обитель Соловецкую, ему давно знакомую и находившуюся в его церковной области, чтобы перенести оттуда мощи священномученика. Снаряжено было почетное посольство, и 11 марта государь выходил в собор Успенский на молебен, после которого отпустил Никона в сопровождении своего боярина князя Хованского, множества дворян, людей служилых и богомольцев.

Дорогою получил Никон письмо государя, который извещал его о внезапной кончине патриарха Иоасафа и просил наблюдать за благочинием спутников, чтобы все ехали со страхом и трепетом. Путешественники при выходе в море из устья реки Онеги были встречены бурею; одно из судов пропало без вести, многие разбились о берега, остальные сильно повреждены. Буря некогда принесла Никона к острову Кийскому, когда был только еще отшельником Анзерским, буря опять разбила суда его на Белом море, в виду того же острова, где впоследствии водрузил крест и соорудил обитель Кийскую. Он пересел на другие суда и продолжал путь к желанной пристани. 3 июня достигли наконец плаватели обители Соловецкой; Никон объявил архимандриту и братии благоизволение государево и изъяснил, что "в мимошедшие лета, в царствование блаженной памяти царя Иоанна Васильевича, преосвященный Филипп, правивший тогда Русскою Церковью, подвергся по ненависти и обаянию неправедных мужей гневу великого государя и был неповинно осужден смертью безобразною; ныне же благочестивый царь Алексий Михайлович, уведав, что сей, ради правды изгнанный и пострадавший, вменен в сынах Божиих, вознамерился, по совещанию с благоверною своею царицею и с отцом своим святейшим патриархом, возвратить мощи святого митрополита Филиппа в свой царственный град, да водворится опять на первопрестолии своем, в дому Пресвятой Богородицы, и да разрешит своим пришествием грехи прадеда его царя Иоанна. Послал же их государь во святую обитель и велел своим богомольцам купно с братиею соловецкою молить о том Христа Бога и св. отца Филиппа, чтобы Господь Бог сподобил, а св. Филипп соизволил в царствующий град прийти на престол своего святительства".

После сего митрополит Никон подошел к священной раке и положил в руку чудотворца молебные к нему послания от царя и патриарха. Молились, постились три дня, на четвертый служили всенощную сошествию Святого Духа и святителю Филиппу. На другой день после божественной литургии Никон читал во всеуслышание умилительное послание царя к мощам святителя, подобное тому, какое писал некогда юный император греческий Феодосии к мощам другого именитого изгнанника Златоуста о разрешении вины родительской, когда возвращал их из дальних Коман, из заточения в царствующий град.

"Христову подражателю, небесному жителю вышеестественному и плотскому ангелу, преизящному и премудрому и духовному учителю нашему, пастырю же и молитвеннику, великому господину, отцу отцов, преосвященному Филиппу, митрополиту Московскому и всея Руси, по благоволению Вседержителя Христа Бога царь Алексий, чадо твое, за молитв святых твоих здравствует. Ничто такой печали не творит моей душе, пресвятый владыко, сколько то, что тебя нет, богохранимого царствующего нашего града Москвы, во святой, великой и преименитой соборной апостольской церкви, Пресвятые чистые и благословенные Владычицы нашея Богородицы и присно Девы Марии, святого ее Успения, наполняющим место, с прежде и после тебя бывшими святителями, дабы ради общих ваших молитв, святая соборная и апостольская Церковь и вера о Христе, которою спасаемся, пребывали всегда неподвижно и стадо вашей святительской паствы ненаветно от всепагубных волков; ибо и мы не своею силою или многооружным воинством укрепляемся, но Божиею помощию и вашими святыми молитвами все нам на пользу строится.

Второе, молю тебя и желаю тебе прийти сюда, чтобы разрешить согрешение прадеда нашего, царя и великого князя Иоанна, нанесенное тебе нерассудно завистью и неудержанною яростью, ибо твое на него негодование как бы и нас общниками творит его злобы; хотя я и не повинен досаждению твоему, но гроб прадедний присно убеждает меня и в жалость приводит, когда спослушествует совесть моя списанному житию и страданию твоему, что от того изгнания и до днесь лишаешься твоей святительской паствы царствующего града. И сего ради преклоняю царский свой сан за оного, перед тобою согрешившего, да оставишь его прегрешение своим к нам пришествием, да подашь ему прощение и да упразднится через то поношение над ним о твоем изгнании, и все уразумеют, что ты к нему мирен, ради благодати твоего к нам пришествия и пребывания во святой соборной и апостольской церкви.

Сего ради молю тебя о сем, о священная глава и честь моего царства, преклоняю твоим честным мощам и повиную к твоему молению всю мою власть, да, пришед, простишь оскорбившему тебя напрасно, ибо и он тогда раскаялся о содеянном. За его покаяние и нашего ради прошения прииди к нам, святой владыко, ибо уже исправился тобою евангельский глагол, за который ты пострадал: что всякое царство разделившееся не устоит, и нет уже пререкающего глаголам твоим о сведениях Господних, и благодать Божия ради святых твоих молитв в нашем царстве присно изобилует, и нет уже ныне в пастве твоей никакого разделения; если же было бы, не устояло бы доселе ради разделения, но ныне все единомысленно просим и молим: даруй себя желающим тебя, прииди с миром восвояси, и свои тебя с любовью примут, и не вмени себе в некое искушение, или иное что, посылаемое нами моление. Ведаешь ты, воистину, о священный верх, что нам сие чуждо; посему и уповаем на Господа скоро тебя увидеть и облобызать уповаемые честные твои мощи. О священная глава, святый владыко Филипп, пастырь наш! Молим тебя, не презри нашего грешного моления, прииди к нам с миром.

Царь Алексий, желающий видеть тебя и поклониться мощам твоим святым".

Сколько веры и усердия в этом умилительном послании кроткого царя! И что дивного, если, как это описывает Никон в письме своем к царю, все предстоявшие были в умилении, когда после святой литургии призвал он архимандрита и всю братию на слушание двух посланий государя и патриарха к святому митрополиту. Великий был плач и рыдание, так что и сам Никон не мог читать от плача, когда молил святителя соизволить идти с ним в царствующий град; архимандрит же и братия плакали о разлучении с таким великим светильником и не могли утихнуть от слез. Едва в себя пришедши, просили они себе на благословение хотя часть от святых мощей, и когда Никон начал отделять просимые части, почувствовал он великое благоухание и многие также сподобились обонять сии ароматы. Поднявши раку со святыми мощами, поставили ее на одр и, покрыв царскими покровами, с подобающею честью понесли из церкви при пении псалмов, со свечами и кадилами, при общем звоне прямо к ладье; многие тут от плача и слез изнемогали и падали на пути, одни от радости возвращения, другие же от печали разлуки; и солнце в тот день светило яснее, и воздух был благораствореннее.

Возвратившись в обитель и учредив братию на трапезу жалованием царским, только к вечеру отплыли из монастыря и за пять верст остановились в Заяцкой пристани, которую некогда устроил сам святитель Филипп для обуреваемых. Тут простояли два дня, ожидая погоды; июня 10-го пустились на рассвете в дальний путь и благополучно достигли Онежского устья, откуда писал Никон первое из шести своих путевых донесений к царю. В тот же день поплыли они вверх по реке и 20-го вечером достигли Каргополя, где игумен с братиею и все православные христиане далеко за городом встретили святые мощи. На другой день после литургии митрополит Никон поднялся со святыми мощами уже сухим путем через короткий волок Кирилловой обители, и недалеко от нее сели опять на суда и пустились вниз по Шексне до дворцового села Рыбного на Волге, где ныне город Рыбинск. Вверх по Волге до Колязина, как предполагалось, нельзя было идти по мелководью и потому решились спуститься по реке до Ярославля. Думал ли Никон, что через тридцать лет поплывет он тем же путем, уже дряхлый и болезненный старец, из долгого заточения, и что в Ярославле также будет предел не только его плаванию, но и земной его жизни!

Оттоле, не теряя времени, Никон продолжал путь через Переяславль Залесский в лавру Сергиеву; там поставили святые мощи в соборе Живоначальной Троицы; Никон служил молебен за царское здравие и божественную литургию и двинулся дальше до села Воздвиженского, где встретил его стольник царский с повелением ожидать указа государева в лавре. Видно, что Никон много потерпел на пути сем; так он выражается в последней грамоте своей к царю: "По Божию смотрению, во избранных паче иных верховному в царях, многонаказанный от Бога за грехи в морских бедах, богомолец твой, смиренный Никон митрополит, Бога молю и вместо дарования с подобающим поклонением честному твоему царствию доброе приношу извещение о святом священномученике и исповеднике преосвященном Филиппе митрополите, что благодатью Божиею и его благословением ныне пребывает в царском дворе в селе Воздвиженском, под подвижным кровом в шатре; а в деревянную церковь по многонародному собранию и неискусному свеч поставлению вносить не смеем, чтобы святому и великому делу не было какой-либо порухи". Там решился он ожидать государева указа.

Это был последний стан со святыми мощами; повсюду православные со крестами и хоругвями выходили ожидать шествие святыни, так что во весь путь от Соловецкой обители до Москвы продолжалось одно необычайное и умилительное торжество. Между тем в столице благочестивый царь готовил великолепную встречу. Рано утром 9 июля весь путь от Кремля до нынешней Крестовской заставы занят был толпами народа. Из Успенского собора шел крестный ход, предводимый старцем митрополитом Ростовским Варлаамом; за ним царь, окруженный всем блеском своего двора, в золотом становом кафтане, с индейским костяным посохом и, что означало особенное торжество, с колпаком из камней и жемчуга на горлатой шапке первого наряда Кресты были у Напрудной слободы, когда показалось шествие мощей, которые остановились у часовни подле Троицкой приходской церкви, на месте, называемом доныне "у Креста", потому что в память сего поставлен здесь дубовый крест; но в сию минуту произошло необычайное событие. Ветхий старец Варлаам митрополит, несмотря на все убеждения царя, хотевший принять участие в церковном торжестве, изнемог от летнего жара и тяжкого облачения уже в нескольких шагах от раки чудотворца не мог он идти далее и велел подать себе кресла, взглянул на приближающиеся мощи и скончался. Государь, приняв от него последний вздох, спешил навстречу святому, пал перед ним на землю и благодарил Господа, давшего ему узреть мощи святого угодника. Благословившись у митрополита Никона с некоторыми из своих близких людей, поднял он на главу драгоценное бремя и велел продолжать шествие в царствующий град; за святыми мощами понесли и усопшего Варлаама. Трогательное описание сего шествия сохранилось нам в грамоте самого царя к воеводе Казанскому, князю Одоевскому, и слишком замечательно сие царское свидетельство, чтобы опустить из него хотя одно слово, ибо тут выражаются и дух времени, и дух царя, и слава святителя. "Даровал нам Бог, великому государю, великое солнце: как древле царю Феодосию возвратила мощи пресветлого солнца Иоанна Златоустого, так и нам даровал Бог целителя, нового Петра и второго Павла проповедника и второго Златоуста, великого и пресветлого солнца Филиппа, митрополита Московского и всея Руси чудотворца возвратить мощи. И мы, великий государь, с богомольцем нашим Никоном, митрополитом Новгородским, ныне же милостью Божиею патриархом Московским и всея России, со всем освященным Собором, с боярами и со всеми православными христианами, даже до грудных младенцев, встретили у Напрудного и приняли на свои главы с великою честью; и в какой час приняли, тогда же сотворил исцеление бесноватой и немой жене, в тот же час стала говорить и сделалась здравою, а как принесли к лобному месту, тут опять девицу исцелил при посланниках литовских, которые стояли у лобного места. Как поставили его святые мощи на лобном месте, все прослезились: пастырь, гонимый понапрасну, возвращается назад и грядет на свой престол; когда же принесли на площадь против Грановитой, тут опять слепого исцелил, и как древле при Христе вслед вопияли: Сыне Давидов, помилуй! Так и в ту пору вопияли вслед ему. Такое множество народа было, от самого Напрудного по соборную апостольскую церковь, что нельзя было и яблоку упасть, а больных лежащих и вопиющих к нему безмерно много, и от великого вопля и плача безмерный стон был. Стоял он десять дней посреди церкви для молящихся, и во все дни с утра до вечера был звон, как на Святой неделе, так и те дни радостны были: то меньшее, что человека два или три в сутки, а то пять, шесть и семь исцеление получат. А как патриарха поставили, и он, свет чудотворец, двух исцелил в тот день, и ныне реки текут чудес. Стефанову жену, Вельямину, исцелил; уже отходную велела говорить и забылась в уме своем, но явился ей чудотворец и сказал: "вели себя нести к моему гробу" (а она слепа, и ушами восемь лет не слышала, и головою болела), а как принесли, в тот же час прозрела и услышала, встала и пошла здоровою, и не только болевших восемь лет, но и двадцать и тридцать исцеляет, и кровоточивых, и бесных, и всякие недуги. Как принесли его в соборную и апостольскую церковь и поставили на прежде бывшем его престоле, кто не подивится, кто не прославит и кто не прослезится, видя изгнанного возвращающегося и с великою честью приемлемого? Где гонители, где ложный совет, где обаятели, где соблазнители, где ослепленные мздою очи, где хотящие восприять власть гонимого ради? Не все ли зло погибло, не все ли исчезли вовеки, не все ли здесь месть восприяли от прадеда моего царя и великого князя Иоанна Васильевича всея Руси и там месть вечную приимут, если не покаялись. О блаженны заповеди Христовы! О блаженна истина нелицемерная! О блажен воистину и треблажен, кто исполнил заповеди Христовы и от своих за истину пострадал! Ей, ничего лучше того не избрали, как веселиться и радоваться им в истине и правде и за нее пострадать и людей Божиих рассуждать в правде. А мы, великий государь, ежедневно просим у Создателя и всещедрого Бога нашего и у Пречистой его Богоматери и у всех святых: чтобы Господь Бог ради ее прошения и их святых молитв даровал бы нам, великому государю, и вам боярам с нами единодушно, людей его рассудить в правде всех равно, ибо писано, что суд Божий никогда крив не живет, и о всех христианских душах поболение нам иметь, и в вере крепкими, и в истине, как столпам стоять твердо и за нее страдать до смерти вовеки и навеки".

Таково было благочестие царя, и поистине достоин он был возвращения такого святителя. Во все сие время Никон как гробовой страж стоял подле чудотворного гроба, читал молитвы над бесноватыми, возлагал на них руки и благословлял людей во имя святителя Филиппа. 17-го числа отправлена была торжественная служба чудотворцу Филиппу. Государь присутствовал в соборе в том же пышном наряде, в каком встречал святые мощи, и празднество заключилось обильною трапезою в государевой расписной палате для всего освященного Собора и для бояр. Духовная радость благочестивого царя усугубилась новым торжеством, которое приготовил он для присного своего друга и советника Никона. 25 июля, в самый день поставления Филиппа на митрополию всея Руси, Никон Новгородский, как старший из всех и более достойный, возведен был, мольбами царя Алексия и всего Собора и синклита, на патриарший престол, который оставался праздным после кончины Иоасафа и с которого предстояло и ему, в свою очередь, горькое низложение.

Мощи св. Филиппа поставлены были на уготованное для них место подле иконостаса, где и доселе почивают, источая исцеления верующим, ибо им украсил Господь церковь Матери своей, и тело его, за паству в изгнании пострадавшее и многолетно в земле сокровенное, престолу его возвратил, чтобы возвеселить людей своих. И мы к нему взываем: "Первопрестольников преемниче, столпе православия, истины поборниче, святителю Филиппе, положивый душу за паству твою, имея дерзновение ко Христу, моли за императора православного, за град же и люди, чтущие достойно память твою".

Впервые опубликовано: Муравьёв А.Н. Жития святых Российской Церкви, также иверских и славянских, 1859.

Муравьёв Андрей Николаевич (1806-1874) камергер российского императорского двора; православный духовный писатель и историк Церкви, паломник и путешественник; драматург, поэт. Почётный член Императорской академии наук (1836).

На главную

Произведения А.Н. Муравьёва
Храмы Северо-запада России