А.Н. Муравьёв
Житие благоверного великого князя Георгия

Еще в силе возраста и в полном блеске своего величия, преставился в 1212 году в престольном Владимире брат Боголюбского великий князь Всеволод III, как безоблачно заходящее солнце после ясного летнего дня, и он унес с собою в могилу славу и счастье северной Руси. Междоусобия семейные возникли вскоре после его кончины; черная туча монгольская показалась на небосклоне южной России и через немного лет разразилась над Киевом и Владимиром, испепелив и многие другие грады русские. Тридцатисемилетнее княжение Всеволода может почитаться последнею эпохою могущества Руси до страшного нашествия татарского и потому осталось памятным в сердце народа, возвысив на будущие времена дом Мономаха над домом Ольговичей и новую столицу Боголюбского над древним Киевом. Сыну его, Георгию, предстояла горькая участь испить полную чашу зол из руки нахлынувших варваров; но ему предстоял и светлый венец мученика, ибо он положил душу за землю свою и за веру святую. Если и были погрешности во дни земного владычества, все искупила доблестная кончина поболевшего за родную святыню, и Господь даровал ему небесное стяжание вместо земного, прославив его в ликах святых.

Сколько светлых лиц, облеченных небесною славою, в этом благословенном роде Мономаховичей Владимирских, еще до водворения их в новом княжении Московском: князь Андрей, мученически убиенный в Боголюбове, и юный сын его Глеб, нетленно почиющий в кафедральном соборе Владимира, и сей доблестный Георгий, и в одно время с ним погибший от руки татар, племянник его князь Василько! Вот и витязь Невский Александр, наполнивший весь Север своею славою, и мученик Михаил Тверской, пострадавший в Орде, и сын Невского, смиренный Даниил Московский, начавший собою отрасль сего благословенного корня в сердце всея Руси. Но в древнем соборе Владимира местно ублажается память и других блаженных князей того же благочестивого дома: брата Георгиева, кроткого Константина Ростовского и мудрого Ярослава, отца витязя Невского, собирателя земли Русской, которую поднял из развалин после страшного разгрома татарского, положив и сам за нее душу свою в дикой пустыне монгольской. Таков чудный сонм сих державных блюстителей своей земли, которую ограждали не только во дни земной жизни, но и в лета вечные охраняют молитвами. Собор Боголюбского есть священный кивот и отечественное сокровище, оберегающее в древних стенах своих столько молитвенников наших, возлегших на покой под сенью родной святыни!

Великий Всеволод перед своею кончиною нечаянно возбудил неудовольствие между двумя своими сынами Константином и Георгием, которые были призваны один за другим наследовать его престол. Он вызвал Константина из Новгородского его удела и дал ему Ростовское княжение; когда же предчувствовал близкую свою кончину, назначил его заблаговременно преемником великого княжения, с тем, однако, чтобы уступил Ростов брату своему Георгию. Новгород был назначен Ярославу, но Константин, прилепившись сердцем к области Ростовской, не хотел с нею расстаться, думая присоединить ее к престольному Владимиру. Не поехал он на зов родительский, и разгневанный отец, собрав думу из всех своих бояр, дворян и людей торговых, в присутствии епископа Суздальского Иоанна и освященного Собора, отрешил непослушного от наследия великокняжеского, объявив по себе преемником второго сына, Георгия; ему поручил он свою великую княгиню и меньших братьев. Безмолвствовала дума перед священною властью отца и государя, хотя и лежало сердце многих к тихому Константину; все присягнули избранному наследнику; но оскорбился до глубины сердца Константин и, как говорит летопись, воздвиг брови свои на Георгия; можно было предвидеть печальные последствия, и они последовали!

Всеволод не только не ожидал междоусобий семейных, но искал отклонить их и с неприязненным родом Ольговичей через брачный союз. В последний год своей жизни женил он сына Георгия на дочери могущественного князя Киевского Всеволода Чермного, который сам приезжал во Владимир на брачное торжество. Оно совершилось с царственным великолепием в соборе Боголюбском, и сам епископ Суздальский Иоанн венчал новобрачных. Георгий во цвете возраста уже прославился многими победами над непокорными князьями, восстававшими против отца его, и был во всем правою его рукою; на его мужество уповала земля Русская. Тихо преставился Всеволод, украшенный всеми добродетелями царственными, оставив по себе благую память в престольном Владимире. Благолепный храм ангела его, Великомученика Димитрия, и обитель Рождественская доселе стоят памятниками его благочестия в бывшей его столице. Горько плакали о нем сыновья его и бояре и с честью погребли в Златоверхом соборе Богоматери, который соорудил брат его Боголюбский.

Начало княжения Георгиева, казалось, обещало мир. Прежде всего отпустил он в Рязань князей сего древнего города и их епископа Арсения, которых Всеволод держал у себя пленниками за ослушание рязанцев, ибо они восстали против князя, изгнав сына его Ярослава, и уморили голодом его людей. Потом Гооргий с братом своим Ярославом ходили в Ростов к брату старшему Константину, который не был при кончине родительской, чтобы с ним условиться о великом княжении, и у него праздновали постриги двух его сыновей Василька и Всеволода. Так называлось первое острижение волос у семилетних отроков княжеского рода, когда впервые сажали их на коня, в знамение того, что они уже поступали из рук женских к пестунам, и эта семейная радость сопровождалась пиршествами при собрании всех присных. Георгий, бывший на постриге племянников, думал ли, что старший из них Василько вместе с ним в последний раз воссядет на ратного коня в час несчастной битвы против монголов на реке Сити и что в одно время удостоятся они венца мученического!

На следующий год благочестивый князь Константин заложил у себя в Ростове благолепный храм Богоматери, не уступавший собору Боголюбского, и, быть может, по случаю сего торжества вторично приходили к нему оба брата, ибо, как видно, Георгий старался во всем угодить старшему, чтобы не тревожила его мысль о лишении великокняжеского наследия. Братья сделали между собою новый договор, и, вероятно вследствие сих условий, ходил великий князь в Москву, чтобы вывести оттуда младшего брата своего Владимира, которого послал жить в Переяславль. Вскоре после сего был утешен Георгий рождением своего первенца, которого назвал по имени отца Всеволодом Димитрием, и надеялся видеть в нем наследника своему престолу, но Всеволод предварил его в наследии небесном, будучи сожжен татарами в соборе Владимирском в страшную годину их нашествия. Одна только чаша горести предстояла на земле Георгию.

Между тем важное событие церковное совершилось в иерархии Суздальской и Владимирской: она разделилась после удаления епископа Иоанна, который отказался от управления Ростовом и постригся в обители Боголюбской. Константин послал в Киев к митрополиту Матвею игумена Пахомия для посвящения в епископы Ростовские, ибо он хотел иметь отдельного иерарха, не подчиненного Суздалю; и Георгий послал от себя к митрополиту Симона, постриженника Печерского, который вызван был отцом его из пещер киевских на игуменство во вновь устроенную им обитель Рождественскую, и убедил его перенести кафедру свою из Суздаля во Владимир. Это был первый епископ сей новой столицы, и он прославился жизнеописанием подвижников печерских, в числе коих и сам причтен был к лику святых.

Протекло пять лет княжения Георгиева, и, казалось, все было мирно между братьями. Симон, епископ Владимирский, ходил в Ростов для погребения епископа Пахомия, и князь Константин усердно занимался строением собора Ростовского и новым своим городом Ярославлем на берегу Волги, в котором основал также величественный собор и обитель Спасову, по особенному своему усердию к созиданию храмов. Не мог, однако, забыть он о своем старейшинстве и великом княжении, которым обошел его родитель. Неудовольствие между князем Ярославом и новгородцами, которых оставил он в годину народного бедствия, уведя с собою нескольких граждан, было виною войны, потому что за Новгород вступился призванный княжить на его место Мстислав Удалой из рода Мстиславичей Смоленских. Зная тесную связь Ярослава с великим князем, Мстислав старался привлечь на свою сторону старейшего Константина и обещал ему княжение. Константин явился в стане новгородцев, дружины коих, предводимые опытным вождем, были искуснее суздальских в деле ратном, хотя и более многолюдных. Прежде, нежели состязаться, Мстислав предложил мир, требуя, чтобы Ярослав удовлетворил новгородцев, а Георгий уступил бы великое княжение брату, довольствуясь Суздалем. "Если сам родитель не мог рассудить нас с Константином, — отвечал великий князь, — то Мстиславу ли быть нашим судьею? Пусть одолеет Константин и все будет его!"

Один из бояр суздальских советовал не отвергать мира, представляя, что князья племени Смоленского мудры и храбры, а воины Новгорода дерзки в битвах, Мстислав же не имеет себе совместников в деле ратном; но его не слушали, и другие бояре похвалялись, что закидают седлами новгородцев. Великий князь с своими удельными уже договаривался о новом разделе княжений и послал сказать Мстиславу, что хочет с ним биться на широком липецком поле. Он принял вызов и выступил ночью из стана с трубным звуком; воины Георгиевы всю ночь простояли за щитами и утомились. Мстислав ударил дружиною своею на полки Ярослава и бились до вечера неохотно, ибо время было ненастное. На другой день хотел он идти прямо на Владимир, но Константин не советовал оставлять позади себя ополчение суздальское, чтобы не разошлись по домам миролюбивые ростовцы. Полки Георгиевы, полагая, что Мстислав отступает, ударили на него с неприступной горы, на которой стояли, и завязалась решительная битва, ибо князь Новгородский видел неизбежную гибель, если не отразить напора; ужасна была битва между единокровными, ибо в рядах Мстислава, как и в рядах Ярослава, были новгородцы. Пала наконец хоругвь Ярославова, но еще Георгий держался против Константина, доколе наконец не одолела его сила новгородцев; велик был урон побежденных. Ярослав бежал в свой удел Переяславский, Георгий один успел прискакать в свою столицу, где оставались старцы, жены и дети; во время бегства сбросил он с себя княжескую одежду, так что его приняли сперва за гонца, вестника победы, но скоро узнали от него горькую весть.

Напрасно великий князь умолял граждан защитить столицу; они отвечали, что братия их легли на поле битвы, сами же без оружия. Через два дня подступил к стенам Владимирским победитель Мстислав, и Георгий должен был с двумя сыновьями выйти в стан его. "Вы победили, — сказал он, — располагайте моею жизнью и достоянием". Принужденный оставить свою столицу, со слезами поклонился он гробам родительским, жалуясь на Ярослава, бывшего виною его бед, и, смиренно севши на ладью с женою и детьми, спустился по Клязьме и Оке до Городца Волжского, который дан был ему в удел. В числе немногих друзей отплыл с ним епископ Симон, верный своему князю в день печали, и это свидетельствует в пользу Георгия, ибо столь праведный муж не хотел оставаться после него в столице.

Кратко, но умилительно выражается летопись Троицкая о сем междоусобии, которое подробнее описано в Никоновой: "Окаянный диавол воздвиг некую вражду между князей сынов Всеволожих; бились они у Юрьева и одолел Константин, но паки Бог и крест честный, и молитва отца их и дедовская, ввела их в великую любовь; сел Константин во Владимире, а Георгий в Суздале, и была великая радость в земле Суздальской, плакал один лишь диавол о своей погибели" . Как это просто и выражает благоговейный дух писателя, который не изыскивал каких-либо политических причин, но взирал с духовной стороны на начало всякого зла и обретал вину его вне человека. Другое, более ужасное дело, внушил человеконенавистник в сердце рязанского князя Глеба, в ту же печальную годину междоусобий, навлекших меч монгольский на землю Русскую.

Глеб с братом своим Константином умыслил Каиново и Святополково братоубийство на семь своих братии и позвал их к себе на пир. Все они съехались, исключая одного лишь Ингваря, который не успел прийти. Шесть князей со своими боярами и слугами соединились в шатре братоубийц, которые заблаговременно приготовили своих клевретов и поганых половцев. Во время радостного пира внезапно напали варвары на безоружных, по указу неистового Глеба, и всех умертвили. Это было в самый год несчастной Липецкой битвы, на память огненного восхождения пророка Илии. Кровь Авелева возопияла от земли на небо и навлекла на дом князей рязанских прежде всех других кару монгольскую, истребившую весь их род и стольный град. Однако еще до страшного сего нашествия не остались без наказания братоубийцы. Раздраженный спасением Ингваря, Глеб повел на старую его Рязань половцев, чтобы довершить свое злодейство, но был разбит и бежал в пустыню Половецкую, как некогда Святополк, убийца святых Бориса и Глеба; там, скитаясь подобно Каину, в непрестанном трепете лишился разума и жизни.

В удалении от своего престольного города родился князю Георгию третий сын, которому дал он во святом крещении имя Владимира, напоминавшее ему предка Мономаха и утраченную столицу, но недолго пользовался ею слабый здоровьем Константин. В краткое двухлетнее свое княжение продолжал он сооружать обители и церкви и имел утешение получить из Царьграда неоцененное сокровище, которое принес ему епископ Полоцкий: часть от трости и губы, послуживших для страсти Господней, и обе руки свидетеля сей искупительной страсти Лонгина сотника и часть мощей Марии Магдалины, первой свидетельницы Воскресения. С великим торжеством встретил сию святыню великий князь вместе с новым епископом Ростовским Кириллом, который временно переселился во Владимир. (Святыня сия хранится теперь в Москве, в Благовещенском соборе.) Была и другая радость великому князю — возвращение брата его Владимира из долгого плена половецкого; но уже Константин чувствовал приближение кончины; призвал он сыновей своих Василька и Всеволода и внушил им жить между собою в любви и в страхе Божием, исполняя все заповеди Господни, просил по его примеру миловать нищих и вдовиц, уважать иноков и иереев, не отлучаться от церкви и иметь дядю своего Юрия вместо отца.

На праздник Сретения Господня 1218 года преставился блаженный Константин, оставив по себе благую память, украшенный добрыми нравами, как о нем свидетельствует летопись, ибо не помрачил он ума своего суетною славою мира сего, хотя и домогался по праву старейшинства наследия отеческого, но чрезвычайным смирением очищал грехи свои; наипаче возлюбил он милостыню и строение церковное и заботился день и ночь, как бы соорудить и украсить храмы соборные в своей области. Не только Ростов и Ярославль украсились во дни его благолепными церквами, но он успел соорудить их и в престольном Владимире. Всех любил он и миловал, будучи, как некогда Иов, оком слепых и ногою хромых, и великий был плач по всей земле о его преждевременной кончине. Съехались братья его Юрий и Ярослав и с честью погребли близ родителя в златоверхом соборе Богоматери; супруга же его Агафия постриглась над его гробом в самый час отпевания.

Торжественное освящение церкви Рождества Богоматери в обители Владимирской было первым делом возвратившегося Георгия. Епископ Симон освящал ее вместе с игуменом Митрофаном, который вскоре должен был наследовать его кафедру. На следующий год великий князь послал брата своего Святослава против болгар волжских, и силою крестного были они не только побеждены, но и град их столичный взят на щит. Далеко к востоку распространились пределы Суздальской области; это дало возможность Георгию заложить новый город на стечении рек Оки и Волги, который назван был Нижним и доселе чтит память своего основателя. В Великий же Новгород послал Георгий княжить сына своего Всеволода, так как отчина сия была всегда уделом старших сыновей великокняжеских, но недолго оставался там юный князь. Неспокойные новгородцы отпустили его к отцу и взяли к себе из Переяславля прежнего князя Ярослава, с которым часто ссорились и мирились.

В Суздале заложил великий князь великолепный собор по подобию Владимирского; таким образом, благочестием детей Всеволода соорудились все святилища их столичных и удельных городов, которыми доселе они красуются.

Нашествие монголов

Наступил роковой 1224 год, кровью записанный в летописях русских. Внезапно показались неслыханные дотоле полчища татарские. "Бог один весть, кто они и отколи, — простодушно записано о них в летописи. — Премудрые мужи, кто добре разумеет книги, ведают о том, мы же их не ведаем, но здесь написали о них памяти ради русских князей и тех бед, какие от них были. Не те ли это, о коих писал св. Мефодий Патарский, что к скончанию времен надлежит явиться тем, которых загнал некогда Гедеон, и попленят они всю землю от Востока до Понтийского моря? Слыхали мы, что уже многие страны они попленили, яссов и обезов и касогов, и безбожных половцев множество избили, ибо много зла сотворили окаянные половцы Русской земле, и сего ради всемилостивый Бог хотел наказать безбожных сынов Измайловых, куманов, чтобы отмстить кровь христианскую". Писавший смиренно сии строки не ожидал, что и на всю Русь на два столетия обрушится сия страшная гроза монгольская, которая тогда только доходила до так называемого Вала половецкого, опоясавшего от сих варваров южную Россию. При первой вести о нашествии монголов три князя Мстислава — Киевский, Черниговский и Галицкий — выступили против них и просили себе помощи от великого князя Владимирского. Георгий поспешил послать к ним племянника Василька с ростовцами, но еще прежде его прихода князья русские сразились с несметными полчищами варваров, и на реке Калке пал весь цвет южной Руси, до десяти тысяч киевлян с великим князем и пять иных князей, прочие бежали; Василько возвратился из Чернигова. Варвары столь же внезапно исчезли, и слух о них замер, как будто бы никогда их не бывало; между тем страшные знамения предвещали грядущую беду: горели леса, так что от дыма нельзя было видеть друг друга и птицы не могли летать по воздуху, и огромная комета ужасала народ. Вскоре после удаления татар пришел из Царьграда новый митрополит Кирилл, блаженный муж, весьма искусный в Божественных Писаниях, который сколько можно умиротворял князей русских до второго страшного нашествия монгольского. Великий князь продолжал заниматься делами благочестия; он заложил в новом своем городе Нижнем церковь Спасову и поставил в ней чудотворный список нерукотворного образа Спасова, письма византийского, который доселе там чествуется. В Суздале епископ Симон освятил в присутствии Юрия довершенный им собор Богоматери, весьма благолепный по своему убранству и сохранивший доныне древнюю свою красоту. Это было последнее церковное деяние блаженного Симона; он преставился в 1226 году в схиме и был положен в соборе Владимирском как основатель сей кафедры. Около года не было епископа во Владимире; но когда великий князь с племянниками пошел на помощь к Черниговскому князю Михаилу против Олега Курского, случился тут по Божию усмотрению для умиротворения князей сам митрополит Кирилл и был приглашен Георгием в его столицу. Там рукоположил он на место усопшего Симона благоговейного игумена Рождественской обители Митрофана. Четыре епископа, вызванные из соседних епархий, совершали сие первое рукоположение в соборе Боголюбского. "Приключилось тут и мне быть, — простодушно говорит безымянный летописец, — и видеть дивное и прославить всемилостивого Бога и великого князя Юрия". Но сему новому епископу Владимирскому как жертве, предназначенной во всесожжение, суждено было сгореть со всем семейством княжеским, в том храме, где его рукополагали.

Огненное сие мучение как бы предзнаменовано было страшным пожаром, опустошившим Владимир два месяца спустя после рукоположения святителя. Внезапно вспыхнула столица, и сгорело в ней до двадцати семи церквей, дворец блаженного князя Константина и храм архангела, столь благолепно им украшенный. Ужаснулся сему новому бедствию благоговейный летописец и из глубины сердца воззвал к Господу, записав у себя на хартии: "Сие навел на нас Бог, призывая нас к покаянию, чтобы воспрянуть нам от греха, от зависти, грабежей, насилий и прочих дел неприязненных. Бог карает рабов своих различными напастями, огнем, водою, ратью и напрасною смертью, ибо так подобает христианам, скорбями войти в царствие небесное, если только с благодарением примут сии напасти". Как бы предчувствуя предстоявшую от татар гибель, он присовокупил: "Но не предаждь нас до конца, Боже, имени твоего ради; аще беззакония назриши, Господи. Господи, кто постоит; уповаем на милость твою, молитвами Богородицы, помилуй нас, ибо ты Бог наш, и рази тебе иного не знаем". Печальные события подвигали к покаянию князей: брат великокняжеский Владимир, бывший в плену у половцев, постригся перед смертью в схиму, а другой брат, Святослав, отпустил в монастырь свою княгиню. Иные князья русские облекались также в схиму в час смертный: Давид, князь Муромский, причтенный к лику святых, и Мстислав Галицкий, некогда Новгородский, победитель Георгия в междоусобной битве Липецкой и сам побежденный на страшном побоище Калки.

Между тем великий князь старался утвердить уделы за своим родом; он послал старшего сына Всеволода княжить в Переяславль, а племянника Василька в Ростов, его отчину, женив его на дочери князя Черниговского Михаила. Оружие Георгия успешно было против мордвы, в низовых пределах, и сам он ходил на нее с полками, ибо князья мордовские отважились приступить к Новгороду и выжгли вне города обитель Благовещенскую, основанную Юрием. Половцы и болгары тревожили также восточный рубеж, вызывая на бой дружины русские. Болгары по ненависти к вере христовой убили в своем великом граде даже одного из соплеменников, по имени Аврамий, потому только, что он исповедал Христа; но кровь мученика навлекла на них казнь Божию: большая половина их города сделалась жертвою пламени. Бывшие там христиане с честью погребли нового страдальца, а гости русские вывезли из болгар нетленные мощи страдальца во Владимир. Сам великий князь с своим семейством и епископ Митрофан со всем клиром далеко за вратами встретили священную раку Аврамия и поставили ее в женской обители Рождества Богоматери, основанной вдовою великого князя Всеволода.

Были и домашние скорби великому князю, кроме пожара, опустошившего его палаты и две прилегавшие к ним церкви. Брат его, Ярослав, дотоле с ним дружный, по возникшему против него сомнению едва не отчуждил от Георгия трех его племянников, сыновей Константиновых. Благоразумие великого князя умиротворило неприязнь; он вызвал племянников на княжеский съезд в Суздаль и объяснился пред ними. Вместе праздновали они Рождество Богоматери у епископа Митрофана и разъехались в любви. В то же время приехал в Суздаль епископ Ростовский Кирилл, страдавший тяжкою болезнью, и постригся в схиму на своем обещании в обители св. Димитрия, раздав все имение нищим. Тогда князья ростовские просили дядю и епископа отпустить им на кафедру другого Кирилла из игуменов обители Владимирской и с честью приняли его у себя в Ростове. Была и радость семейная Георгию, когда женил он старшего сына своего на дочери великого князя Киевского Владимира Рюриковича; но уже страшные явления начали по всей земле Русской предзнаменовывать грядущий гнев Божий. Несколько дней после брачного торжества, в мае 1230 года, поколебалась землетрясением соборная церковь Владимирская, так что двигнулись все ее иконы и паникадила, и это колебание земли чувствовалось по всей стране Русской. В Киеве в присутствии митрополита Кирилла на самый праздник преподобного Феодосия треснула церковь Успенская и в трапезе поколебались своды: камни посыпались на приготовленную пищу, а в Переяславле Русском распались стены церковные. Было и страшное затмение солнечное, и являлись огненные столпы на небесах; в ужасе прощались друг с другом христиане, ожидая последнего часа земли.

Князь Василько Ростовский послал избранного им игумена Кирилла для посвящения в Киев к митрополиту, и с особенным торжеством совершилось сие рукоположение в храме Софии. Едва ли это было не последнее до разорения Киева, потому и записано оно с особенною торжественностью у летописца, который восхваляет добродетели Кирилла, поставляя его выше всех бывших до него святителей ростовских после святого Леонтия, просветившего христианством Ростовскую область. Кирилл благолепно украсил соборный храм своей кафедры, заложенный еще великим князем Константином, и освятил его при чрезвычайном собрании князей, клира и народа. Сему же Кириллу суждено было немного лет спустя собирать на поле ратном побоища татарского кости избиенных князей своих.

Еще великий князь продолжал посылать сыновей своих и подвластных ему князей на мордву и на болгар, не чая приближавшейся грозы, хотя уже слышно было, что полчища монгольские, как туча саранчи, постепенно подвигавшаяся, зимовали, не доходя великого града болгарского. Не более трех лет оставалось ему мирного княжения и замечательно в летописи, что лето 6743 (т. е. 1235) записано в ней двумя краткими словами, без всяких событий: "мирно бысть". Это была тишина пред бурею. На следующий год были опять страшные знамения и померкло солнце; в ту же осень пришли с востока монголы и взяли славный великий град болгарский, все в нем избив оружием от старца до сосущего младенца, а город пожгли огнем и всю землю пленили. Но Георгий, как будто не на него подвигалась страшная гроза, оставался спокойным; еще в зиму того 1236 года женил он двух своих сыновей Владимира и Мстислава, и веселы были брачные торжества. С области Рязанской началось всегубительство.

"Хочу изречь, о други и братия, — горестно взывает летописец, — повесть, которая не только человеков, но и бессловесные скоты и нечувственные камни может подвигнуть на плач и восклицания: горе и увы! Кто может словом представить излиянную на сущих тогда христиан чашу пелыни Божия суда, или тот серп, который некогда видел пророк, все пожинавший и искоренявший нещадно, или меч, который не только мог обезчадствовать, но и родителей пожинать вместе с чадами! Кто может словом представить, Христе милостивый, бедствия, тогда постигшие христианский род, за умножение грехов наших, нашествие безбожного Батыя на Русскую землю?"

Пришли с восточной стороны зимою на Рязанскую землю лесом свирепые татары с царем своим Батыем и, расположившись станом по реке Воронежу, послали послов своих к князьям рязанским, просить у них десятины во всем, и в князьях, и в людях, и в конях. Князья рязанские, Юрий Ингваревич и брат его Олег Красный, и муромские и пронские не допустили их до городов и, выехав против них до Воронежа, сказали: "Коли нас не будет всех, то все ваше будет", а послов отпустили к Георгию во Владимир. Послали они и от себя к великому князю просить себе помощи, но не послушал он рязанской мольбы и не пошел к ним сам, ибо хотел отдельно от них сразиться с татарами; не изведал он еще их силы! Но уже нельзя было противиться гневу Божию и сбылось сказанное Господом: "Нападет на них внезапно страх и ужас" (Иер 15:8).

Когда услышал князь Юрий Рязанский, что нет ему помощи от великого князя, ускорил он послать за братиями своими, Давидом Муромским, Глебом Коломенским, Всеволодом Пронским и князем Олегом Красным. Начали они совещаться между собою, как бы утолить дарами нечестивого Батыя. Послал к нему сына своего Юрий с дарами и с великим молением, чтобы не задевал земли Рязанской. Феодор застал в Воронеже Батыя, и суровый воитель, коварно приняв дары его, обещал не воевать земли Рязанской; возмездием же себе просил у князей рязанских в наложницы дочерей их и сестер, ибо некто из вельмож по зависти внушил Батыю, что княгиня, супруга Феодора, рода царского и чудной красоты. Батый требовал видеть ее, но благоверный князь с негодованием отвечал: "Не подобает нам, христианам, к тебе, нечестивому царю, водить жен наших; когда же нас одолеешь, то и женами нашими владеть будешь". Разъяренный Батый велел немедленно умертвить доблестного князя и с ним многих иных. Через несколько дней супруга его, благоверная Евпраксия, не ведая бедственной его кончины, стояла в высоком своем тереме, держа на белых руках любезное свое чадо, князя Ивана, и, ласково на него взирая, смотрела вдаль на путь рязанский, отколе с радостью ожидала любимого своего супруга; но вместо радости услышала она горькую весть о нечаянной его кончине; исполнившись горести, ринулась она на землю с высокого терема вместе с сыном своим и поразилась до смерти.

Горько плакал великий князь Юрий Рязанский с супругою и братиями о убиении сына своего Феодора и многих с ним нарочитых людей, и начал собирать войско, учреждая полки. "Милые братия, — говорил он своим, — если мы прияли благое от руки Господней, злого ли не потерпим? Лучше нам смертью искупить жизнь, нежели в поганой вере быть. Вот уже брат ваш прежде вас испил чашу смертную за святые Божий церкви, за веру христианскую и за свое отечество". Все пошли в соборную церковь Успения Пресвятые Богородицы и там со слезами молились. Там великий князь, дав последнее целование матери своей, Агриппине Ростиславне, и приняв благословение от епископа и всего священного Собора, пошел против нечестивого Батыя. Он встретил его близ пределов рязанских и мужественно напал на поганых; воскипела ужасная сеча; много сильных пало в полках татарских, но велика была сила Батыя, так что на одного рязанца приходилось сто татар, и побито было все воинство рязанское: легли на поле битвы великий князь и три его брата, все воеводы и витязи рязанские, и никто из них не возвратился вспять; одного только князя Олега Рязанского взяли живым, изнемогающего от ран.

Видев чудную его красоту, смиловался Батый и хотел врачевать его от ран, чтобы обратить в свою прелесть, но Олег Красный назвал его безбожным и врагом христианским, и разъяренный Батый велел его умертвить; это уже был второй мученик из светлого дома князей рязанских. Видев поражение своих полчищ, еще более разъярился свирепый Батый и послал без милости жечь и грабить землю Рязанскую, разоряя до основания города Пронск, Белград и Изяславец и не оставляя ни единого человека; как река сильная текла кровь христианская за грехи наши. Подошел он и к Рязани и, обступив город, пять дней неотступно бился; войска Батыевы переменялись, бессменные же граждане изнемогали и гибли. На шестой день, рано утром, еще однажды сделан приступ, и взята была Рязань декабря 21-го. Татары ворвались в соборную церковь, где заключилась мать великого князя Агриппина, с ее снохами и прочими княгинями, и всех иссекли и сожгли вместе с иноками и клиром; инокинь же, жен и девиц, осквернили и весь народ с женами и детьми избили, а церкви и монастыри сожгли так, что не осталось даже кому и сетовать о родителях, или о любимых чадах, или о ком-либо из близких в роде своем, ибо все вкупе лежали мертвы. Все сие, заключает летописец, случилось грех ради наших; епископа же, по смотрению Божию, не было тогда во граде. Татары захватили все узорочье и богатство рязанское и, оставив одну лишь груду дымящихся развалин, направились к Коломне.

Оставался в живых один только из князей рязанских, Игорь Ингваревич, который находился тогда у своего двоюродного брата, князя Михаила Всеволодовича Черниговского, впоследствии мученика за веру Христову; там соблюл его Бог от меча татарского. Когда достигла до него горькая весть о разорении родного города, поспешил он на его пепелище и, увидев матерь свою и невесток и прочих сродников и всех людей избиенных, и церкви все пожженные, и пустыню на месте града, горько восплакал. Он велел пресвитерам с надгробным пением погрести матерь свою и невесток и, стоя над ними, сам жалостно плакал. Когда очистили город и освятили несколько церквей, собралось к нему немного народа, и сирые утешались непрестанным поминовением усопших; князь же Игорь пошел искать великого князя и братию свою, избиенных от татар на поле битвы; обрел он в пустыне князей и воевод и все воинство рязанское избиенное, лежащее на мерзлой земле, никем не брегомое, покрытое снегом, расхищаемое птицами и зверьми. С горькими слезами начал он разбирать трупы мертвых, испивших одну смертную чашу, и обрел между ними братьев своих Ингваревичей: великого князя Юрия и князя Давида Муромского, и Глеба Коломенского, и иных бояр и воевод, ближних и знаемых; всех их принес он в Рязань и похоронил с честью; а тела безвестных воинов, собрав в одну груду, похоронил на поле битвы, под высоким курганом, также с пением надгробных гимнов. Потом пошел князь Игорь к городу Пронску и собрал раздробленные члены брата своего, благоверного князя Олега Красного, которые принес в Рязань и положил в одной раке с великим князем, а князей Давида и Глеба — в другой раке, подле них. Дошел он и до реки Воронежа, чтобы поднять оттуда тело блаженного князя Феодора Юрьевича, и принес в его область к великому чудотворцу Николе Корсунскому, и похоронил в одном месте с благоверною его супругою Евпраксиею и сыном; он поставил над ними три креста каменные, и от поражения княгини на месте сем наименовалось оно Никола Заразский, или Зарайский.

Однако великий князь Владимирский, увидев опасность, послал сына своего Всеволода с князем Романом Игоревичем и воеводою своим сторожевым, на приближающиеся полчища татарские. Варвары обступили их близ Коломны, и была кровопролитная сеча, на которой убиты были князь Роман и воевода великого князя, а Всеволод с малою дружиною успел бежать во Владимир. Татары продолжали путь к Москве и, разграбив город, убили воеводу его Филиппа Няньку за веру христианскую, а сына великокняжеского Владимира захватили с собою в плен. Все было предано огню и мечу в удельной еще тогда Москве. Тогда великий князь Георгий, поставив на свое место во Владимире двух сыновей своих, Всеволода и Мстислава, выступил с тремя племянниками на Волгу и стал на реке Сити, совокупляя полки, чтобы отразить татар, и ожидая себе на помощь братьев своих, Ярослава и Святослава, с их дружинами.

В это время некто из вельмож русских, по имени Евпа-тий Коловрат, бывший в Чернигове с князем Ингваром, услышав о нашествии Батыевом, пошел с малою дружиною в землю Рязанскую и ужаснулся, увидев ее опустошение и повсюду рассеянные трупы. Сильным гневом разгоралось мужественное его сердце, ибо он был весьма доблестен, и не более как с тысячью семьюстами человек своей дружины погнался вслед за полчищами монгольскими, чтобы отмстить им кровь христианскую. Уже в земле Суздальской нагнал он врагов и, нечаянно напав с тылу на их стан, без милости начал поражать их. Мечи его дружины иступились от непрестанных ударов; хватая мечи татарские, ими разили они врагов. Обезумели татары от неожиданного поражения; они думали, что мертвые поднялись за ними и мстят за их смертоубийство. Едва могли они захватить пять человек из дружины Евпатиевой, утрудившихся и изнемогших от ран, и привели их к Батыю. "Какой веры вы и какой земли?" — спросил их хан, и они отвечали: "Веры мы христианской и рабы великого князя Георгия Ингваревича Рязанского из дружины Евпатия Коловратова; посланы мы тебя царя сильного почтить и честно проводить". Изумился Батый мужественному их ответу и послал шурина своего Хоздоврула со многими полками на Евпатия. Похвалился татарин живым привести Евпатия, но когда соступились полки, Евпатий, исполин силою, наехал на богатыря Хоздоврула и рассек его пополам до седла, и многих иных богатырей татарских, и силы их избил мечом. Батый, раздраженный убиением шурина своего, велел навести на Евпатия множество пороков (камнеметных орудий); сим только образом убили крепкорукого и львояростного Евпатия и уже мертвым принесли его к Батыю; дикий монгол подивился его мужеству со всеми своими князьями и повелел отдать тело его дружине, взятой по нем в плен, которую отпустил без всякого ей вреда.

Между тем кровопийцы христианские в несметных полчищах, как пруги или туча саранчи, подступили к Владимиру, февраля в 3-й день, за неделю до мясопуста; владимирцы затворились в городе с князьями Всеволодом и Мстиславом, а воеводою был у них Петр Ослодукович. Татары подъехали к Золотым воротам, приведя с собою пленного княжича Владимира Юрьевича, и спрашивали, в городе ли великий князь? Владимирцы пустили несколько стрел против татар, и татары также против них, на город и Золотые врата, а потом крикнули: "Не стреляйте!" — и, показав им юного своего пленника, спросили: "Узнаете ли княжича вашего?" Бледен и уныл был юный князь, истомленный от плена. Всеволод и Мстислав стояли на Золотых воротах и узнали брата своего Владимира — о достойное слез свидание между единокровными! Плакали князья и бояре и все граждане, взирая на Владимира. Татары объехали весь город и расположились около него станом в виду Золотых ворот. Всеволод и Мстислав сжалились о брате своем Владимире, но говорили дружине своей и воеводе: "Братия, лучше нам умереть пред Златыми вратами за Святую Богородицу и православною веру, нежели быть в их неволе! Все сие навел на нас Бог за грехи наши".

Татары, обложив весь город, пошли на Суздаль, менее укрепленный, и без всякого сопротивления сожгли там княжеский двор и ограбили соборную церковь Богоматери; народ же весь всякого возраста и пола, иноков и инокинь, жен и детей избили; одних оставили издыхающими без крова на морозе, других же увели с собою в плен и наполнили ими стан. Сохранился только в Суздале чудным образом девичий монастырь Положения ризы Богородицы, в котором проводила иноческое житие с своими спостницами блаженная Феодулия, дочь великого князя Михаила Черниговского, страстотерпца за Христа, нареченная в иноческом образе Евфросиниею. Ради ее молитв укрыл Господь от врагов ее обитель мраком, те же, которые бежали в город или в иные монастыри, все были избиены татарами или уведены в плен и умирали от голода или мороза. Между тем татары возвратились ко Владимиру в субботу мясопустную, и от утра до вечера начали ставить вокруг города леса и камнебитные орудия и в продолжение одной ночи обнесли тыном весь город.

На рассвете князь Всеволод и владыка Митрофан, видя, что уже неминуемая гибель предстоит городу, взошли со всем княжеским семейством и множеством народа в соборный храм Богоматери и там от руки святителя постриглись все в ангельский образ. В самую неделю мясопустную, после утрени, начали приступ безбожные татары; со всех сторон устремились они по насыпи на городскую стену и проникли в город; от Золотых ворот у Святого Спаса и с северной стороны от реки Лыбеди, близ ворот Святой Ирины, от Клязьмы же у Волжских врат, и таким образом до обеда овладев всем новым городом, запалили его огнем. Всеволод и Мстислав со всеми гражданами, которые могли спастись, бежали в Печерский город, а епископ Митрофан с великою княгинею с дочерьми ее, снохами и внучатами и прочими княгинями, и множеством бояр и народа затворились в соборной церкви. Предсмертного молитвою помолился о всех боголюбивый епископ: "Господи Боже сил, сидящий на Херувимах, научивший Иосифа и укрепивший Давида на Голиафа, воздвигший Лазаря четверодневного из мертвых, простри руку твою невидимую и приими с миром души рабов твоих".

Татары, обступив церковь, обложили ее огнем, ибо долго не могли отбить крепких ее запоров; епископ же и княжеское семейство укрылись на полатях, или на хорах. Когда же отбиты были двери церковные и проникло пламя внутрь собора, ибо и в средину его наволокли татары горящие бревна, все бывшие в церкви и на полатях задохлись от чрезвычайного зноя и дыма; иные сгорели, иные же пали от меча, и все восприяли таким образом мученическую кончину; татары ограбили церковь Богоматери и чудотворную икону ее обнажили.

От развалин столицы устремились они во все стороны искать великого князя: одни пошли к Ростову, другие к Ярославлю, иные же на Волгу и на Городец, и все попленили на Волге до Галича Владимирского; иные же пошли на Переяславль и взяли город, опустошив всю окрестность Юрьева, Дмитров, Волок и Тверь, где убили сына Ярославова, до самого Торжка все предавая огню и мечу; в один месяц февраль разорили они до четырнадцати городов, исключая слобод земли Суздальской и Ростовской; так совершилось сие бедственное лето 6745-е, по счислению церковному; но это было только начало двухсотлетней болезни. Скоро достигла жалостная весть до великого князя Юрия, что град его Владимир взят, и церковь соборная, и епископ, и княгиня с детьми, снохами и внучатами, огнем скончались, а старший сын его Всеволод с братом в городе убиены были, люди же, избегшие смерти, к нему идут. Услышав страшную сию весть, громкий поднял он вопль, сетуя о православной вере христианской, о церкви, епископе и народе, паче нежели о себе, супруге и детях, ибо милостив был сердцем, и с тяжкими воздыханиями воскликнул из глубины души: "Господи, сие ли угодно было твоему милосердию!" Молитвенно проливал он слезы и часто повторял: "Увы мне, Владыко, чего ради ныне остался я один!"

Великий князь послал одного из воевод своих с немногими людьми осмотреть неприятеля, и воевода прибежал обратно со страшною вестью, что их уже кругом обошли татары. Тогда Юрий сел на ратного коня с братом своим Святославом и племянниками: Васильком, Всеволодом и Владимиром, и со всем своим ополчением мужественно пошел на неверных. Едва только начал он расставлять вокруг себя полки, как уже настигла его на берегах реки Сити вся сила монгольская. Не усомнился князь Юрий вступить в бой и, отложив всякую печаль, состязался с несметными полчищами врагов; вскипела жестокая сеча, подобная той, какая недавно еще была на реке Калке, и опять одолели иноплеменники; побито было все воинство великого князя и сам он убиен был на реке Сити; князь же Ростовский Василько взят в плен и уведен в их становище близ Ренского леса.

Там неверные хотели принудить его быть в их воле и воевать свою отчину, но не покорился беззаконным сей новый мученик и не хотел даже вкушать у них пищи. "О глухое и скверное царство тьмы, — говорил он неверным. — Меня ли хотите отлучить от веры христианской, хотя я и в великой беде, но Бог ее навел на меня, ради моих грехов. Вы же дадите Богу ответ за ваши неправды, и истяжет от вас Господь Бог души избиенных вами". Варвары скрежетали на него зубами, желая насытиться его кровью, но он не изнемогал духом, хотя лицо его было уныло от многого томления, и он обливался слезами, припоминая прежние свои грехи. Возведя взоры к небу, он воскликнул: "Господи, ты знаешь все тайны сердца моего, избави меня от сих плотоядцев, как много раз мне помогал! Даруй мне прощение и спаси раба твоего, и чад моих Бориса и Глеба, жену мою Марию, и отца моего епископа Кирилла, и помоги христианам". Когда же началось его мучение под ножами варваров, мученик возблагодарил Господа, истончающего плоть его ради спасения духа, и железом врагов уготовляющего ему благую долю. "Господи Иисусе! — воскликнул он в предсмертных муках. — Приими дух мой, да и я почию в славе Твоей!" И сказав сие, испустил дух; мучение его завершилось 4-го марта, в четверток крестопоклонной недели Великого Поста.

Немного времени спустя шел блаженный епископ Кирилл обратно из Белоозера, куда удалился от нашествия ратных и, проходя мимо побоища на реке Сити, обрел там тело великого князя. Он принес его в Ростов и, с великою честью соборно отпев над ним церковную службу, положил до времени во храме Богоматери. Князя же Василька, поверженного в лесу, обрела некая богобоязливая жена и, сказав о том благочестивому мужу, плащаницею обвила мученика и укрыла в тайном месте, доколе не узнали о том епископ Кирилл и княгиня Василькова. Они послали за священными его останками из уцелевшего его молитвами града его Ростова; множество народа вышло в сретение князю своему с жалостными воплями и слезами. Велик был плач народа правоверного о своем отце и кормителе, которого сердце отверсто было нищим и очи мысленные непрестанно взирали ко всему священному. Не погрешила его надежда, когда пред смертью просил он Господа спасти его присных! Сего блаженного Василька сопричел Бог мученической смерти деда его, князя Андрея Боголюбского; кровью своею омылся он вместе с дядею великим князем и братом, и телеса их совокуплены были и по смерти. Красен был Василько лицом и светел очами и паче меры храбр, но легок сердцем, и кто однажды ему служил и хлеб его ел и чашу его пил, тот уже не мог за любовь его служить у иного князя. Не было слышно пения церковного от многого плача, когда погребаемо было тело Василька в соборном храм, близ его матери. Тогда же принесена была и глава великого князя Юрия, обретенная на поле ратном, и положена в тот же гроб к его телу.

"Так скончались они судом Божиим, — заключает летописец, — иным же князьям повелел Господь Бог жить по человеколюбию своему в Русской земле христианского ради народа, чтобы не оскудела вера христианская, ибо хотя и гнались за ними варвары, но не обрели их, и сохранил Бог от руки их великого князя Ярослава, шесть его сынов и двух братьев, Святослава и Иоанна, и брата Василькова Владимира. Ярослав сел на престоле Владимирском, и велика была радость христианам, которых избавил Господь крепкою своею рукою от силы монгольской". Два года спустя после несчастного побоища на реке Сити, когда умиротворилась несколько земля Русская, послал Ярослав за телом брата своего в Ростов, чтобы перенести его во Владимир, ко гробам его предков. Вышли в сретение ему новый епископ Владимирский Кирилл с архимандритом Дионисием и всем освященным собором; плакался о нем весь град Владимир и все князья русские с дружинами их, и с надгробным пением положили его в усыпальнице великого отца его Всеволода. Был украшен Юрий всеми добрыми нравами, по свидетельству летописи, имея страх Божий всегда в сердце своем, исполняя все заповеди Господни и, омывшись кровью мученическою, украсился венцом славы. Милостив был он к убогим, создал многие храмы и обители, двадцать пять лет украшая собою престол владимирский, и предпочел славную смерть недостойному игу, как злато, искушенное в горниле, многими напастями взошедши в царство небесное.

Славное чудо ознаменовало перенесение мощей великого князя из Ростова в престольный его город. Глава его, положенная во гробе, прильнула к честному его телу, так что и следа не видно было отсечения на вые его, и все суставы сохранились целы и невредимы. Чудо сие начертано на серебряной раке, которую соорудил, по обещанию своему, святейший патриарх Иосиф в 1645 году при державе царя Михаила Феодоровича, и тогда же перенесены были св. мощи из придельной церкви во имя нового сего мученика князя Георгия на средину собора, где и доселе почивают. По краям раки вычеканен последний стих из церковной службы в честь великого князя, выражающий его подвиг: "Лукавое и неверное злосовестие Батыево проразуме".

Впервые опубликовано: Муравьёв А.Н. Жития святых Российской Церкви, также иверских и славянских, 1859.

Муравьёв Андрей Николаевич (1806-1874) камергер российского императорского двора; православный духовный писатель и историк Церкви, паломник и путешественник; драматург, поэт. Почётный член Императорской академии наук (1836).