На главную |
Произведения А.Н. Муравьёва |
СОДЕРЖАНИЕ
Нам неизвестны рождение и юношеский возраст сего великого мужа Церкви, ибо он уже в полной силе возраста и в сане святительском озарил отечество наше. Одно только нам известно, что был он родом из Сербии, из города Тырнова, подвизался в обителях Афонских и пришел к нам из Царьграда, откуда послан в первый раз в 1377 году, чтобы занять престол митрополии Русской. Но неблагоприятно встречен был святитель Киприан в пределах наших, ибо в то время еще жив был верховный пастырь св. Алексий митрополит, перед которым благоговела вся Россия. Он посвящен был патриархом Филофеем, вероятно для Южной России, по смутным обстоятельствами того времени, потому что Северная была слишком далеко от Царьграда, чтобы находиться с ним в частых сношениях. Но и самый Новгород, который иногда чуждался святителей московских, не хотел признать над собою власти нового митрополита, и Киприан до времени оставался в Киеве, выжидая обстоятельств более благоприятных.
Прошло около трех лет, и уже преставился блаженный святитель Алексий. Но великий князь Димитрий Иоаннович Донской, оскорбленный самовольным пришествием Киприана, не думал приглашать его на кафедру Московскую. Он хотел иметь у себя митрополитом духовного отца своего и любимца, Спасского архимандрита Михаила, прозванного в простонародии Митяем. Правда, ни епископы, ни прочее духовенство не разделяли с ним сего желания; иноки даже молили Бога, чтобы он не допустил видеть нелюбимого ими Митяя митрополитом; но великий князь не переменил своего намерения; только с целью расположить к нему общее мнение не спешил поставлением избираемого. Между тем Михаил своим поведением действительно оправдывал нерасположение к нему духовенства; в нем не было видно приличного сану иноческого смирения. Еще будучи архимандритом, он позволял себе украшаться святительскою мантиею и белым клобуком, употреблять жезл архиерейский; перешел из Спасского монастыря во двор митрополита и присвоил себе заведование всеми судами, всеми сборами церковными. Сначала он располагался идти за посвящением по установленному порядку, в Константинополь; но потом, вероятно опасаясь затруднений получить престол митрополии при жизни поставленного в Константинополе Киприана, мало-помалу начал склонять мысль великого князя к тому, чтобы посвящение было совершено в Москве русскими епископами. Великий князь не противился такому внушению и созвал епископов в Москву на совет. Никто не противоречил его желанию, кроме епископа Суздальского Дионисия, который смело утверждал, что такое самовольное посвящение митрополита будет противно правилам церковным. Голос епископа, уважаемого по своим добродетелям, друга преподобного Сергия Радонежского, был принят великим князем, и Михаил сильно оскорбился от разрушения своей мечты. Нашлись люди, которые усилили несогласие; сказали нареченному митрополиту, что Дионисий не хочет оказывать ему никакого уважения, что, приехав в Москву, он не явился к Михаилу для принятия благословения. При первом же случае Михаил высказал свое неудовольствие на это епископу Суздальскому. Тот отвечал: "Не мне следовало являться к тебе, а тебе ко мне; я епископ, ты же не более как священник". Раздраженный таким ответом, Михаил возразил: "Ты меня считаешь не более как священником, а я из тебя сделаю менее нежели священника; своими руками спорю с мантии твоей скрижали, лишь бы только мне возвратиться из Константинополя". После такой размолвки и Дионисий нашел необходимым ехать в Царьград; узнав о том, Михаил убедил великого князя задержать епископа Суздальского в России, по крайней мере до истечения года после своего посвящения. Димитрий держал Дионисия под строгим присмотром и не выпускал из Москвы, доколе не уверил он великого князя, что не думает более о путешествии в Царьград, и поручителем в верности своего слова представил игумена Радонежского. Получив, таким образом, свободу, епископ Суздальский удалился в Нижний Новгород, оттуда же немедленно отправился водою в Царьград.
Тогда и Михаил, злобясь на Дионисия и на поручителя его, начал спешить в путь. Он отправился с огромною свитою из духовных и светских лиц: с ним было три архимандрита, протоиерей и клир, печатник и двое переводчиков, бояре митрополичьи и слуги. Великий князь отпустил и своего боярина, которому поручил управление свитою, представлявшею из себя целый полк, и дал Михаилу "неписаные грамоты" за своею печатью на случай надобности в деньгах. После всех приготовлений Михаил наконец двинулся из Москвы (в июле 1379 года), провожаемый самим великим князем и детьми его и епископами русскими.
На пути, за пределами рязанскими, Михаил был задержан в Орде, однако же вскоре отпущен без затруднения и даже получил от хана, племянника Мамаева, ярлык, в котором величали его митрополитом. Но суд Божий открылся над непризванным: почти в пристани самого Царьграда Михаил скоропостижно скончался. Спутники его не хотели возвратиться в Москву ни с чем, положили избрать преемника ему из оставшихся архимандритов. Одни склонялись в пользу петровского Иоанна, другие избирали переяславского Пимена. В пользу последнего приложили свой голос и бояре, и на одном из данных великим князем белых листов написали от его имени просьбу, о поставлении Пимена в митрополиты, а архимандрита Иоанна, угрожавшего раскрыть все их козни, посадили в оковы. Таким образом, Пимен явился к патриарху для посвящения.
Но в Константинополе уже давно ожидал благоприятнейших обстоятельств Киприан. Оставленный в забвении, когда кафедра митрополии в Москве сделалась праздною, он после двухлетнего пребывания в Киеве решился искать прав своих снова в Константинополе. Там не застал уже на патриаршем престоле своего рукоположителя, блаженного Филофея; при последовавшей перемене в империи он был удален в монастырь, а на его место без соборного избрания, единственно под влиянием тогдашнего императора, возведен Макарий, ничего не имевший общего в духе со своим предшественником. Но его покровитель сам неожиданно лишился престола; Собор объявил Макария похитителем священного сана и предал его заточению; этот приговор был подписан, между прочим, и нашим митрополитом Киприаном. На место Макария возведен Нил (1380 г.), с которым митрополия Русская неоднократно имела сношения.
Замечательны здесь слова самого святителя Киприана об исцелении своем в Царьграде, которые записал он в житии св. Петра митрополита. "К сему и я малую повесть душеполезную приложу. Прежде сих лет не ведаю, какими судьбами, которые ведает един Бог, я, смиренный, возведен был на высокий престол митрополии Русской св. Петра от патриарха Филофея; но, когда пришел я в землю Русскую, грехов ради моих приключилось мне нечто прискорбное, и когда настало третье лето, опять устремился я в Царьград, надеясь там обрести себе некое упокоение, но обрел, напротив, великое нестроение. Там пробыл я до тринадцати месяцев, и невозможно мне было выйти из Царьграда ради великой нужды, его облежавшей: морем обладали латины, землею же окрест безбожные турки, и в таком затворе пребываюшу мне, напала на меня тяжкая болезнь, так что едва был жив. Но лишь только пришел я в себя и призвал на помощь св. Петра чудотворца, взывая к нему: "Раб Божий и угодник Спасов, ведаю, яко велие дерзновение имеешь к Богу и можешь мне в напасти и болезни вспомоществовать, сколько хочешь; если угодно тебе, чтобы я, раб твой, достиг до твоего престола и поклонился чудотворному твоему гробу, дай мне облегчение болезни". Веруйте же мне, — продолжает Киприан, — что в тот же час тяжкая болезнь моя престала, и через мало дней оставил я Царьград; угодник Божий споспешествовал мне поклониться его честному гробу, и с честью принял меня великий князь Московский".
Действительно, лишь только явился он в Киев, как великий князь, услышав о смерти Митяя и о покушениях Пимена; которого не желал видеть на кафедре св. Петра и Алексия, послал туда своего духовного отца, симоновского игумена Феодора, просить Киприана, чтобы явился в Москву; 23 мая 1381 года он принят был со всею торжественностью от великого князя и народа.
Россия торжествовала тогда свою славную победу над полчищами Мамая (8 сентября 1380 года). Главное участие в этой брани принадлежало великому князю Московскому Димитрию Иоанновичу. В этом событии раскрылось значение Москвы и оправдались все усилия князей ее к сосредоточению в ней власти; род Даниила покрылся новою славою. Митрополит Киприан, сочувствуя радости России, и в особенности Москвы, в первый же год своего правления "житием св. Петра" напомнил жителям столицы, что Москва начала возвышаться с той поры, как святитель Петр перенес в нее свою кафедру, что в этом возвышении Москвы и ее торжестве над врагами исполнилось пророческое слово первого ее святителя, в ней почившего, к сыну Даниилову: "Аще мене, сыну, послушаеши и храм Пречистые Богородицы воздвигнеши во своем граде, и сам прославишися паче иных князей, и сынове твои, и внуцы твои в роды, и град сей славен будет во всех градах русских, и взыдут руки его на плещи враг его". Стоя при его гробе, Киприан напомнил и то, как мирно жили тогда святитель и князь, содействуя друг другу.
Казалось, можно было ожидать прочного мира и согласия между великим князем и новым первосвятителем Московским. При заключении мирного договора с Олегом, князем Рязанским, великий князь пригласил к участию и митрополита. Когда дошли известия, что спутник Михаилов, Пимен, посредством денег успел достигнуть достоинства митрополичьего и едет из Константинополя в Москву, тогда великий князь, однажды признав своим митрополитом Киприана, не хотел и видеть его соперника; не допуская его до столицы, приказал он отобрать у него знаки высокого сана, незаконно им восхищенного, и самого отвести в Чухлому, откуда чрез год переведен был в Тверь.
Но после нашествия Тохтамышева на Москву отношения между великим князем и митрополитом совершенно изменились. Это нашествие было так внезапно, что великий князь не успел собрать своих сил для отражения врага и принужден был оставить Москву. Народ волновался; одни готовились держаться в осаде, другие оставляли город, но им не дозволяли выезжать и отнимали у них имущество. Митрополит, только за два дня до начала осады (23 августа 1382 г.) возвратившийся в Москву из Новгорода, напрасно старался успокоить мятущихся граждан; никто его не слушал. Поэтому, находя свое присутствие бесполезным для столицы, Киприан решился удалиться из нее вместе с великою княгинею Евдокиею. Ограбленный, подобно прочимудаляв-шимся из Москвы, он искал себе безопасности в Твери. Удаление из Москвы и то обстоятельство, что Киприан искал себе убежища у князя Тверского, который не хотел принять никакого участия в отражении врага и первый потом послал к Тохтамышу просить утверждения на великокняжеском престоле, все это подало великому князю невыгодное мнение о Киприане. По удалении Тохтамыша возвратившись в Москву, он не замедлил послать своих бояр в Тверь за Киприаном и, укорив его за оставление своей паствы, отпустил совсем из Москвы, из Твери же призвал прежде обесславленного им Пимена. Таким образом, Киприан снова отправился в Киев, откуда за семнадцать месяцев был призван в Москву. С ним добровольно разделил изгнание один из учеников преподобного Сергия, восемь лет игуменствовавший в Серпуховском монастыре Афанасий.
Впрочем, хотя великий князь и призвал Пимена для управления митрополиею, но, не имея к нему доверенности, вскоре послал в Константинополь игумена Симоновского Феодора просить новых распоряжений у патриарха относительно митрополии Русской. С Феодором отправился в Константинополь незадолго пред сим возвратившийся оттуда епископ Суздальский Дионисий, который получил от патриарха сан архиепископа. В Константинополе, вероятно по желанию великого князя, Дионисий поставлен в митрополиты Всероссийские еще прежде, нежели законным порядком сменены были двое, поставленные прежде, Киприан и Пимен. Феодор возведен в сан архимандрита с непосредственным подчинением монастыря Симоновского самому патриарху как ставропигиального. В то же время патриарх отправил в Россию двух митрополитов звать Пимена на суд в Константинополь.
Но Дионисий, намереваясь по примеру своих предшественников наперед побывать в Киеве как первопрестольном городе своей митрополии, был там задержан князем Киевским Владимиром, который встретил его с упреком, зачем он пошел ставиться в митрополиты без согласия всех князей русских. Здесь Дионисий через год и скончался, не успев воспользоваться почестями высшего сана, но успев стяжать себе венец правды на небеси.
Неохотно поехал Пимен на суд к патриарху; его не сопровождала огромная свита, как прежде Михаила. Через несколько месяцев после прибытия послов патриарших с одним игуменом Ростовским Авраамием он поплыл Волгою к Сараю и оттуда в Константинополь. Там пробыл три года, оставив без призрения свою митрополию, которая требовала личного присутствия архипастыря. Великий князь снова послал к патриарху своего духовника, архимандрита Феодора, который принимал главное участие во всех сношениях по делам митрополии. Наконец Пимен возвратился из Константинополя, задолжав еще более иноземным купцам, но с правами на митрополию только в Москве. Киев предоставлен патриархом Киприану, который сам находился в Константинополе.
Но Пимену не было удачи и на этот раз; вскоре открылись между ним и великим князем распри. Посему чрез девять месяцев он решился снова ехать в Константинополь и, опасаясь несогласия на это со стороны великого князя, на Страстной неделе, вероятно, во время отлучки его из Москвы, уехал тайно, взяв с собою Михаила, епископа Смоленского, архимандрита Спасского великокняжеского монастыря Сергия и других. Недовольный таким поступком великий князь вслед за ним отправил в Константинополь еще раз епископа Ростовского Феодора, кажется, для примирения с Киприаном. Все споры, наконец, решены были тем, что Пимен, едва достигнув Константинополя, скончался (11 сентября 1389 г.), а еще ранее сам великий князь (19 мая). Благословленный новым патриархом Константинопольским Антонием на всю митрополию Русскую, Киприан (1 октября 1389 г.) отправился в путь, взяв с собою двух митрополитов греческих, Феодора, архиепископа Ростовского, Михаила Смоленского и Иону Волынского. Долговременное пребывание Киприана в Константинополе истощило скудные способы его содержания; он должен был прибегнуть к займу. Оставляя Грецию, навсегда разлучался он с сопредельным ей своим отечеством, Сербиею, в то время когда турки опустошали его родную землю и в битве Косовской положили конец державе Сербской, еще недавно украшавшейся титлом империи. После первой неудачи в России он успел посетить свой отечественный город Тырнов, где патриарх Болгарский Евфимий сделал ему торжественную встречу. Любя заниматься книгами, Киприан успел вывезти с собою из Болгарии и Сербии и таким образом спасти от истребления плоды духовной образованности, там сохранившиеся. В самом Константинополе, где принужден был пробыть довольно времени в ожидании перемены обстоятельств, занимался в Студийской обители списыванием церковных книг, и, зная по первому своему пребыванию в Москве, что у нас было из книжных трудов и чего недоставало, он привез к нам переводы неизвестных у нас творений отеческих. Хорошо ознакомившись с обычаями Константинопольской Церкви, которую последние патриархи, Исидор, Филофей и Нил, обогатили новыми своими творениями, Киприан передал Церкви Русской некоторые новые чиноположения и привел в сообразность с греческими прежние. Такого пастыря дал Бог России после несчастных смут, в течение 12 лет по смерти св. Алексия колебавших престол митрополии.
Много важных дел ожидало архипастыря, возвращавшегося в знакомую ему Русь. Во время его отсутствия усилилась ересь стригольников в Пскове. Литва, приняв латинское вероисповедание, грозила подавить начатки православия и распространить неблагоприятное влияние латинских епископов на православные епархии в Южной России. В Твери вражда между князем и епископом заставила последнего удалиться в монастырь. В Новгороде образовалось своевольное покушение отделиться от суда митрополичьего. Но, с другой стороны, было довольно и такого, что могло порадовать благочестивого пастыря. Трудами одного инока просвещена Пермь; монастыри наши, распространяясь, особенно на севере, богатели новыми подвижниками и подвигами.
Во время осеннего плавания Киприанова по Черному морю буря рассеяла суда русских путников. Разлученные уже считали друг друга погибшими, но наконец все собрались к Белграду на Днестре невредимыми, благодаря Бога за спасение. В половине февраля 1390 года Киприан был в Киеве, а в начале марта он уже прибыл в Москву. Сам великий князь Василий Димитриевич с материю своею Евдо-киею, встретил его за городом на Котлах. В церкви Св. Николая (старого, на Никольской улице) Киприан облачился и отсюда торжественно шествовал на свой престол. Епископы русские явились к нему для утверждения на своих кафедрах как к своему митрополиту.
Вторичное святительство Киприана
Прежде всего обратили на себя внимание митрополита дела тверские и новгородские. Еще не отпуская от себя митрополитов греческих, Киприан в том же году отправился с ними в Тверь по приглашению тверского великого князя Михаила Александровича для суда над тамошним епископом Евфимием, взяв с собою и двух епископов русских, Стефана Пермского и Михаила Смоленского. Евфимий Вислень, поставленный в епископы св. Алексием в 1374 году, известный и самому Киприану по его пребыванию в Твери во время нашествия Тохтамышева, уже более трех лет жил в монастыре, удалившись с престола по неудовольствии с князем; епархия имела нужду в архипастыре. Князь Тверской, лишь только услышал о приближении Киприана к Твери, как выслал навстречу ему, за 30 верст до города, своего внука, за 20 — своего старшего сына, и за 5 верст сам встретил его с прочими своими детьми и боярами; потом три дня чествовал митрополита и спутников его пиршествами и дарами. Наконец, в четвертый день открыт был Собор на Евфимия в палатах великокняжеских. Явилось множество духовных лиц с обвинением против своего епископа в смущении Церкви, и Евфимий, не могши оправдаться, был лишен престола. Киприан поместил его в Чудовом монастыре, где он чрез два года скончался, а вместо его дал Твери епископом своего архидиакона Арсения, который прославился богоугодной жизнью. Не так легко было заботливому архипастырю утишить смятения в епархии Новгородской. Возникшая в ней ересь стригольников и отречение новгородцев от суда митрополичьего равно обнаруживали самоволие, с тою разницею, что в первом случае подвергались сомнению догматические истины, лежавшие в основании учреждений церковных; в последнем же видим спор, касающийся собственно управления. Стригольники составляли из себя общество недовольных существующею иерархиею. Главными причинами своего неудовольствия выставляли то, что все духовные лица, как уверяли они, поставляются в свой сан на мзде, что священники за совершение треб церковных берут деньги и будто бы ведут беспорядочную жизнь. Под такими предлогами стригольники не хотели принимать от своих священников таинств: крещения, евхаристии, исповедоваться у них и вообще не только отвергали местное духовенство, но и высшую иерархию Российской и Константинопольской Церкви. Но так как нужны были и в их обществе наставники, то они сами себе поставляли учителей, обращая в свою пользу некоторые изречения апостола Павла. Таким же образом самовольно установили, чтобы покаяние совершаемо было не пред священником, но перед единым Богом, с преклонением к земле.
Первые лжеучители, в числе которых был растриженный диакон Карп, появились во Пскове, перешли в Новгород и здесь простым народом сброшены с моста в реку Волхов; но последователи их в Пскове остались. Это было в последние годы управления Всероссийскою митрополиею св. Алексия. Во время смут, последовавших за кончиною сего святителя, Дионисий епископ Суздальский, воспользовавшись своим пребыванием в Константинополе, объяснил положение сих дел патриарху Нилу и привез от него грамоту жителям Пскова с увещанием не следовать ложному учению стригольников; он явился с этою грамотою к архиепископу Новгородскому и ездил в Псков увещевать совращенных обратиться к своей матери Церкви.
Дух своеволия отразился и в отношениях Новгорода к митрополии. В 1385 году посадники с боярами, житыми и черными людьми от лица всего Новгорода, на вече, с клятвою постановили: не относиться в Москву на суд к митрополиту, но судиться по номоканону у своего архиепископа, приглашая со стороны истца и ответчика по два боярина и по два житых человека. Отлагаясь от суда митрополичьего, новгородцы имели в виду сберечь свои доходы и оградить свою самостоятельность от влияния митрополита в пользу великого князя Московского, с которым Новгород враждовал, опасаясь от него уничтожения своей вольности. Киприан, еще отправляясь из Константинополя, взял с собою послов и грамоту от патриарха на утверждение своих прав относительно суда. Грамота эта, кроме патриарха, была подписана Собором митрополитов, из коих двое, Адрианопольский и Газский, сами были посланы от патриарха. Киприан немедленно послал грамоту в Новгород, но она не произвела никакого действия; тогда митрополит сам отправился к непокорным, с епископом Рязанским из греков. Новгородцы сделали торжественную встречу митрополиту, отвели несколько дворов для его многочисленной свиты, присутствовали при его богослужении в Софийском соборе и на дворе княжеском и внимательно слушали его поучения. Но когда митрополит, совершив по обычаю обряд православия, стал требовать у новгородцев своего суда, то посадник и тысяцкий решительно объявили, что они клятвенно обязались не относиться на суд в Москву. Сколько ни старался Киприан уверить их, что он может снять с них клятву, они упорно стояли на своем решении, и митрополит оставил Новгород в сильном на него неудовольствии.
Для решения спора с митрополитом новгородцы отправили своих послов в Константинополь к патриарху, а митрополит своих. Между тем великий князь, видя в отделении новгородцев опасность и для своих отношений к городу, выступил против них с войсками, захватил Торжок, Волок Ламский, Вологду и другие города. Новгородцы, со своей стороны, отняли у великого князя Устюг, Устюжну и другие волости. Наконец, они решились помириться с великим князем, который поддерживал права митрополита; для сего употребили посредником ростовского архиепископа Феодора и отправили к митрополиту свою крестоцеловательную грамоту, которою отрекались от его суда. Мир был заключен, и Киприан грамотою объявил Новгороду, что снимает с них клятву. Вскоре возвратились и посланные из Константинополя; с ними прибыл владыка Вифлеемский, который привез с собою две грамоты от патриарха. Решение патриарха было не в пользу Новгорода. Патриарх предписывал во всем повиноваться митрополиту. Тогда Киприан снова отправился в Новгород (1395 г.), взяв с собою и посла патриаршего. Принятый новгородцами с великими почестями, он пробыл там более трех месяцев, стараясь устроить дела мирно и оградить неприкосновенность судов архиепископа Новгородского от притязаний псковитян. Сам он ездил в Псков и потом послал епископа Полоцкого Феодосия с грамотою патриаршею для увещания зараженных ересью стригольническою. Но главной цели своего путешествия в Новгород Киприан не достиг: в суде ему снова было отказано. Впрочем, согласие между Новгородом и митрополитом не было нарушено. Киприан оставил Новгород мирно, преподав архиепископу наставления и правила о разных предметах, относящихся до богослужения и управления церковного. Вероятно, грозные слухи о нашествии Тамерлана заставляли заботиться о соблюдении мира, хотя бы то было и с ущербом некоторых прав.
Действительно, Россия с ужасом услышала о приближении к ее пределам бесчисленных полчищ сего завоевателя, величавшего себя Властителем мира. В начале августа 1395 года они опустошили пределы рязанские. Великий князь решился встретить их, как отец его встретил Мамая, с оружием в руках. Оставив в Москве серпуховского князя Владимира Андреевича и недавно перед тем возвратившегося из Новгорода митрополита, сам отправился на берега Оки к Коломне и оттуда призывал своего архипастыря и народ споборствовать защитникам Руси, постом и молитвами. Он приказал укреплять Москву на случай осады, и в то же время для безопаснейшего ограждения столицы просил митрополита перенести из Владимира в Москву славный чудотворениями образ Пресвятой Богородицы, по преданию писанный св. евангелистом Лукою. Воззвания великого князя не остались бездейственны; наступивший пред праздником Успения Божией Матери пост был посвящен самым усердным молениям. В храмах непрестанно совершались молитвы о князе и воинах его; митрополит почти не выходил из церкви, то поучал оставшихся в Москве, то молебствовал о идущих пролить кровь свою за веру и отечество. Отправленное им во Владимир духовенство московское 15 августа приняло на свои руки древнюю святыню и через десять дней в сопровождении множества народа приблизилось с нею к стенам Москвы.
26-го числа августа митрополит Киприан со всем духовенством и жителями столицы вышел за город для сретения грядущей Покровительницы. "В этом бесчисленном множестве нельзя было видеть человека, — говорит летописец, — который бы не плакал и не воссылал с упованием молений к Пресвятой Владычице, и молитва веры была услышана, упование не посрамилось. В тот самый день, когда встречали в Москве икону Божией Матери, Тамерлан оставил берега Дона, на которых стоял две недели. Не явное ли то было покровительство Царицы Небесной, не для одной Москвы, но и всему отечеству нашему, которому грозило опустошение от врага, несравненно сильнейшего, нежели Мамай и Тохтамыш? Грозный поработитель Востока, как будто приходил для того только, чтобы наказать опустошителя Москвы, Тохтамыша, и еще более ослабить узы, связывавшие судьбу нашу с ордою Саранскою. С невыразимою радостью приняли в Москве известие о удалении Тамерлана. Исповедав милость Божию, все восклицали: "Не наши воеводы прогнали его, не наши воинства устрашили его, но сила невидимая послала на него страх и трепет! Гневом Божиим гонимый, он удалился из земли Русской"". И когда великий князь возвратился с своими войсками в Москву, тогда положено было на месте сретения чудодействующей иконы Пресвятой Богородицы устроить церковь и монастырь, который и доныне сохраняет имя, ему данное от сего сретения, и тогда же повсеместно установлено праздновать 26 число августа как день избавления России от страшного врага.
Прошло уже пять лет, с тех пор как Киприан правил делами Церкви Русской, постоянно пребывая в северной половине своей митрополии; епархии юго-западные, состоявшие под державою иноверных государей, не менее требовали его личного присмотра. В Литве с 1387 года торжественно введено было римское вероисповедание; сия важная перемена не могла остаться без влияния и на русские области, соединенные с Литвою. Кроме того, по разным городам литовским и в самой столице великого Княжества Литовского, оставалось значительное число исповедующих православную веру. Итак, с началом 1396 года Киприан решился отправиться для обозрения своих юго-западных епархий.
Намереваясь надолго оставить северные епархии, Киприан поспешил устроить здесь неоконченные дела. Он вызвал к себе архиепископа Иоанна, вероятно, для утверждения своих мирных отношений к Новгороду, чтобы тем пресечь всякие замыслы вражды против митрополии или великого княжения. Иоанн был принят в Москве весьма благосклонно и через два дня отпущен. В Ростове Киприан встретился (7 октября 1397 г.) с тремя епископами юго-западных епархий: смоленским Михаилом, брянским и черниговским Исаакием и луцким Феодором. Из них епископа Исаакия снова видим потом на кафедре Черниговской; Михаил удалился на желанный покой к ученику Сергиеву, преподобному Никону; Феодор, вероятно, также не возвратился на свой престол.
Терпя утраты в областях юго-западных, метрополия Русская делала значительные приобретения на северо-востоке. Сын устюжского причетника, научившись от своего отца грамоте и отправлению церковной службы, нашел случай в торговом городе познакомиться с грамматическою хитростью и, желая более распространить круг своих сведений, отправился в кафедральный город своей епархии, Ростов. Здесь вступил в монастырь Св. Григория Богослова, близ которого жил и епископ; он избрал эту обитель именно потому, что в ней было много книг. Не привязанный ни к чему мирскому, юноша решился навсегда отречься от мира; игумен Максим постриг его и нарек Стефаном. Сему-то иноку вложил Бог мысль о просвещении христианством язычников, близких к его отечеству. В Двинской области, к которой принадлежал и Устюг, коснели во мраке идолопоклонства многие тысячи зырян, или, как тогда называли, пермян. Очень вероятно, что Стефан еще в детстве был знаком с их языком. Возымев желание быть их просветителем, ревностный инок обратил особенно внимание для его изучения, потом составил свою азбуку и начал переводить на этот язык церковнослужебные книги; с сими трудами он явился, наконец, в Москву. Здесь охотно приняли его святое намерение; епископ Коломенский Герасим, поставив его в иеромонахи, благословил и напутствовал своими наставлениями, снабдил его святым миром, антиминсами и другими священными вещами, а великий князь, хорошо знавший его и прежде, имея в Перми своих чиновников, обезопасил Стефана своею грамотою. Таким образом благовестник Христов отправился на дело апостольское (1379 г.). С любовью он вразумлял заблуждающих, смело разрушал их идолов и кумирницы, мужественно выдерживал нападение ожесточенных. Наконец Господь дал ему восторжествовать над упорными противниками, и Стефан воздвиг в Усть-Выми первый храм христианский в честь Благовещения Пресвятой Богородицы. Немедленно он ввел здесь богослужение на понятном для народа языке, завел училище для обучения грамоте и сам учил взрослых и детей; благолепие церковное еще более пленяло простых обитателей дикого края. Но и среди успехов Стефану еще надлежало бороться с закоснелыми приверженцами язычества и людьми своекорыстными, которые с новою верою опасались усиления в их крае владычества московского и утраты своего значения.
Упрочив таким образом свои приобретения для Христа в земле Пермской и в разных местах, которые посещал он, имея уже довольно крестившихся или замечая готовность креститься, Стефан решился просить новому стаду епископа, так как затруднительно было относиться за посвящением священников к которой-либо из ближайших епархий. Итак, после четырехлетних трудов в Перми он отправился в Москву с представлением сей нужды. Митрополит Пимен с согласия великого князя определил поставить самого Стефана епископом Перми; это было в 1383 году. Во время объезда своего по митрополии Пимен хиротонисал Стефана во Владимире и оттуда отпустил его в новообразованную для него епархию.
Возвратившись к своему народу, св. Стефан утвердил кафедру в Усть-Выми; при церкви Благовещения учредил монастырь, выбрал из учеников своих способных к прохождению духовных должностей и поставил их на степени церковные. Заботясь о духовном благе своей паствы, Стефан принимал живое участие и в их внешнем благосостоянии. Вольница новгородская нередко отправлялась тогда по рекам грабить беззащитных жителей; неоднократно возникавшие между Новгородом и великим князем споры и войны из-за двинских областей открывали случаи к новым разорениям сей страны. Чиновники великокняжеские в отдаленном краю позволяли себе делать всякие насилия безответным зырянам; соседние племена, недовольные их обращением, часто на них нападали. Во всех сих случаях Стефан показывал себя отцом сердобольным: отправлялся в Новгород с ходатайством за них и к великому князю в Москву, увещевал самих грабителей, предстательствовал за несчастных пред боярами.
В последний раз приехав в Москву в 1396 году, когда митрополит Киприан находился в пределах литовских, св. Стефан здесь и скончался (26 апреля). Тело его положено в Великокняжеском Спасском монастыре (ныне соборе Спасском, в Кремле). Возвратившись из пределов литовских, митрополит поставил преемником св. Стефану для продолжения начатого им дела и утверждения новопросвещенной им паствы епископа Исаакия.
В Москве ждали Киприана возобновившиеся неудовольствия между великим князем и Новгородом. Опасаясь сношений Новгорода с Витовтом и желая отнять у торгового города один из главных источников его богатства, земли Двинские, великий князь предложил жителям их добровольное подданство и занял их своими боярами. Вероятно, по его же предложению Киприан немедленно по своем возвращении в Москву послал своего стольника за архиепископом Новгородским Иоанном. Сношения с Витовтом были прерваны, и митрополит отпустил от себя архиепископа с миром. Но через два года архиепископ Новгородский снова вызван в Москву, митрополит Киприан по слову великого князя учредит Собор (в июле 1401 г.), на котором заставили Иоанна просить об увольнении от епархии. Впрочем, никого не назначили на его место; он только был задержан в Москве, под стражею в монастыре, более трех лет, "да не точно сам накажется смиренная мыслити и творити, но и инем польза будет", как говорит летописец. Та же участь, на том же Соборе постигла и епископа Луцкого Савву, но мы не знаем его вины.
Письменные труды св. Киприана
Более шести лет протекло со времени возвращения Киприана из первого его путешествия по литовско-русским епархиям до второго. В это время, свободный от внешних беспокойств, удобнее он мог заняться своими учеными трудами и более обратить внимания на внутреннее состояние своей митрополии. Для сего, уклоняясь от городского шума, он искал уединения, и любимым его местопребыванием были: подмосковное село Голенищево, где он построил и храм во имя Трех Святителей, и по временам Владимирская волость на Св. Озере, где также воздвиг церковь в честь Преображения Господня. Здесь-то, среди густых лесов, в тишине келейной, трудился над переводом книг греческих, составлял свои книги и некоторые переписывал своею рукою.
В одной из наших летописей (у Татищева) находим довольно подробное исчисление сих трудов св. Киприана, по-видимому составленное современником. Здесь сказано: "И книги своею рукою писаше, яко в наставление душевное, преписа Соборы, бывшие на Руси, многия жития святых русских и степени великих князей русских; иная же в наставление плотское, яко правды и суды, и летопись русскую, от начала земли Русские все по ряду, и многи книги к тому собрав, повелел архимандриту Игнатию Спасскому докончати". Мы не имеем отдельного изложения Соборов русских с именем Киприана, но еще в XVI столетии хранилась в московском Успенском соборе Кормчая, как говорили тогда, Киприаном привезенная из Константинополя, к которой могли быть им приписаны и определения русских Соборов.
Из житий русских святых, составленных Киприаном, нам известно только житие св. Петра, митрополита Всероссийского. Но, вероятно, были и другие, исправленные Киприаном, равно как, несомненно, можно приписывать ему включение в наши святцы имен святых сербских. Хотя Степенная книга, в настоящем своем виде, представляется произведением времен царя Иоанна, но Киприаном могло быть положено основание этому полезному труду, которое вошло в состав позднейшего сочинения. Правды и суды, по замечанию летописи, преписаны Киприаном в наставление плотское; это дает право думать, что здесь разумеются не только уставы о правах и судах церковных, сколько законы судные и уголовные, состоявшие тогда в виде Правды Русской, а может быть, и законы греческие, принятые в состав Кормчей. Наконец, летопись русская, начатая Киприаном, от начала земли Русские, для составления которой митрополит собрал много книг, но не успел довести ее до своего времени, а поручил окончание ее спасскому архимандриту Игнатию, не есть ли та знаменитая летопись Троицкая (пергаментная, по свидетельству историографа, ею пользовавшегося), которая была писана современником великого князя Василия Димитриевича и оканчивалась описанием Едигеева нашествия в 1408 году?
Кроме сих трудов, в которых высказывалось глубокое сочувствие сербского пришельца к единоплеменной Руси, мы должны сказать здесь и о других писаниях святителя Киприана на пользу собственно Церкви. Он заботился о единообразности священных действий богослужения во всей митрополии и о предохранении церковных книг от ошибок и повреждений. С этою целью сам сличал с греческим подлинником славянский служебник и собственною рукою написал сию книгу. С тою же целью Киприан рассылал по епархиям списки литургии и других чиноположении церковных, как-то: крещения, браковенчания, водоосвящения и обряда православия, совершаемого в первую неделю св. четыредесятницы, дополняя подробности устава частными наставлениями в своих посланиях. Вывшие во время Киприана грозные нашествия врагов на Москву внушили ему как усердному молитвеннику мысль переложить на наш язык "молебное пение к Господу нашему Иисусу Христу и Пресвятой Богородице", составленное на такие случаи патриархом Филофеем, равно и другие каноны и акафисты сего патриарха и его преемника Исидора.
Но не одни ученые труды занимали Киприана; не имея честолюбивых замыслов, тем не менее он хотел сохранить права свои в тех пределах, какие первоначально были постановлены при учрежденной у нас иерархии. Как мало он был расположен вмешиваться в дела, не относящиеся к духовной власти, и простирать свои притязания на дела гражданские, это всего лучше показывает его послание к псковитянам, в котором он отменяет произвольные распоряжения бывшего архиепископа Суздальского Дионисия по управлению гражданскому. "Слышал я, — пишет Киприан, — что владыка Суздальский Дионисий, быв во Пскове, дал вам грамоту, в которой сделал дополнение к грамоте великого князя Александра Ярославовича, по чему ходить, как судить и казнить, и положил проклятие на не повинующихся сей грамоте. Это владыка Дионисий не свое дело делал; это не по закону и не по правилам. Если действительно князь Александр дал вам свою грамоту, то сие потому, что каждый царь в своем царстве, каждый князь в своем княжении волен давать грамоты. Поелику же Дионисий взошел не в свое дело и написал свою незаконную грамоту, я отменяю ее. По грамоте великого князя Александра ходите, как было и прежде, а Дионисиеву пришлите ко мне, я сам ее раздеру: эта грамота не в грамоту. Приписанное к ней неблагословение и проклятие от имени патриарха я с вас снимаю и благословляю вас. Суздальский владыка сделал это в смутное время и сам от себя; патриарх ему не приказывал того делать". Так правильно понимал отношения власти духовной к делам гражданским митрополит, хорошо знакомый с законами Греческой империи и правилами церковными.
Как инок митрополит Киприан не питал никакой привязанности к умножению своих владений, равно как не советовал заботиться о том и другим. Вот что писал он о сем предмете к игумену Афанасию, своему духовному другу: "Владеть инокам селами и людьми не предано св. отцами, как можно отрекшемуся однажды от мира и всего мирского снова связывать себя мирскими делами, снова созидать, что разрушил, как говорят апостолы, и таким образом быть преступником своих обетов? Древние св. отцы не стяжали ни сел, ни богатства, как, например, св. Пахомий, св. Феодосии, общежития начальник, св. Герасим и многие другие св. отцы, в Палестине, на горе Синайской, в Раифе и на Святой горе, которую и сам я видел. Но уже впоследствии, когда прежний порядок мало-помалу ослабел, монастыри и скиты начали владеть селами и стяжаниями, это требует большого внимания и осторожности. Ты меня спрашивал, что тебе делать с селом, которое дал князь в монастырь. Вот мой совет: если ты с своею братиею уповаешь на Бога и доныне Бог вас пропитывал без села, да и впредь пропитает, то для чего связывать себя мирскими попечениями и вместо того, чтобы помнить о Боге и служить ему единому, вспоминать о селах и мирских делах? Обрати внимание и на то, что доколе инок свободен от всех забот мирских, он в мире со всеми мирянами, все его любят, все ему отдают честь. Когда же обяжется попечением о селах и других мирских делах, тогда откроется нужда ходить и к князьям, и к другим начальникам, посещать судебные места, защищать обижаемых, ссориться и невольно унижаться пред всяким, только чтобы не выдать своих в обиду, предпринимать великие труды и оставлять свое правило. А что еще страшнее: когда иноки начнут владеть селами и производить суд над мужчинами и женщинами, часто к ним ходить и за них хлопотать, тогда чем они будут различаться от мирян? Инокам входить в общение с женщинами и творить с ними беседы опасно. Но, если можно, хорошо бы устроить так: пусть будет село близ монастыря, но инокам никогда в нем не бывать, а отдать его в заведывание какому-нибудь богобоязненному мирянину, и ему заботиться о всех делах, с тем чтобы он доставлял в монастырь все готовое, жито и другие потребности; ибо вредно инокам владеть селами и часто ходить в них". Так рассуждал Киприан инок; но положение Киприана как митрополита Всероссийского было иное: он наследовал от своих предшественников волости и земли, которые должен был охранять как пожертвованные в дар Церкви Божией.
Устроив дела свои в Москве, Киприан снова должен был ехать в Киев, куда призывали его беспорядки, допущенные его наместником, столь важные, что нужно было сменить его и всех служивших при нем. Посетив Киев, он отправился в Луцк, где вместе с епископами Луцким и Холмским поставил епископа во Владимир Волынский. В Милолюбове, волынском городе, на съезде короля Польского Ягайла и великого князя Литовского Витовта, виделся с обоими государями и прожил там целую неделю, чествуемый от них дарами, но с прискорбием должен был уступить настоятельным требованиям Витовта о смене епископа Туровского Антония. На сего епископа взводили обвинения, будто он сносился с ханом Шади-Беком, призывая его властвовать в Киеве и Волыни, и представляли грамоты, будто бы им писанные в Орду. Главною же причиною таких обвинений было латинское духовенство, которое недовольно было его ревностью о поддержании православия в своей стране. Киприан, открыв истинную причину нерасположения к епископу Туровскому, сначала думал удовлетворить требованию Витовта только тем, что удержал Антония при себе. Но Витовт настоял, чтобы он совершенно быль низложен; угрожал в противном случае митрополиту отторгнуть от него все литовско-русские епархии — угроза, какую он чрез десять лет и привел в исполнение при преемнике Киприана. Избегая большого зла, Киприан решился снять с епископа Туровского украшения святительского сана и взял его с собою в Москву, чтобы там его упокоить.
1 января 1406 года Киприан возвратился в Москву; это был уже последний год его земного странствования. Доселе крепкий здоровьем, он часто начал чувствовать припадки болезни и, готовясь к своему исходу, удалился опять в свою уединенную келью, в село Голенищево, близ церкви Трех Святителей, где было место тихое и безмятежное и где часто любил отдыхать. В последний раз отпраздновал он 26 августа, день избавления Москвы от грозных полчищ Тамерлана, и рукоположил в этот день архимандрита Симоновского Илариона в епископы Коломенские; через две недели еще посвятил епископа в Суздаль Митрофана, слег и более не вставал; болезнь его продолжалась несколько дней.
За четыре дня до своего преставления Киприан написал грамоту, дотоле неслыханную, как бы прощальную, в которой, всех прощая и благословляя, от всех прощения и благословения просил и себе ради конечного смиренномудрия. Отходя от мира сего, так заповедал епископам и прочим властям: "Когда будете полагать меня во гроб, тогда и грамоту прочтите надо мною, вслух всем людям". Это было исполнено Григорием, епископом Ростовским, который прочел ее велегласно и всенародно, и многих во время ее чтения подвиг на слезы; такова была сия грамота:
"Во имя Святые и живоначальные Троицы: аз грешный и смиренный Киприан митрополит, усмотрел, яко постигла меня старость, ибо впал в частые, различные болезни, коими и ныне содержим, человеколюбно казнимый от Бога грехов моих ради; болезни же, ныне умножившияся, яко же никогда прежде, ничто иное возвещают мне, разве смерть, и посему достойно рассудих, яко бы в завещании, ничто потребное мне отчасти писанием сим изъявить. Во-первых, исповедую святую богопреданную апостольскую веру и православие истинного благочестия, и прочие священные апостольские повеления; святой Божией Церкви предание, цело и неподвижно благодатию Божиею, как и в исповедании моем написано, что и предал по обычаю, когда вначале рукоположен был святителем. Святым, православным и правоверным царям христианским, отшедшим уже из жития сего после моего поставления или еще живущим, всем вкупе подаю, во Святом Духе, чистое прощение. К сим же и святейшим сущим патриархам, также и священнейшим митрополитам всем, преставившимся и живым, даю любовь обычную и последнее конечное целование и прощение, и сам то же прошу от них получить. Благородному и христолюбивому во Святом Духе, возлюбленному сыну моему, князю великому Василию Димитриевичу всея Руси, даю мир и благословение и последнее целование, с его материю и братиею, и княгинею и детьми, и прочим князьям русским с их княгинями и детьми даю мир и благословение. Также боголюбивым епископам, сущим под пределами нашел Церкви в Русской митрополии, прежде преставившимся или еще живым, даю благословение и прощение, и от них то же прошу и сам получить. Священноинокам и всему священническому чину и всем, кто у престола Господня служит, даю благословение, прощение и любовь. Благочестивым князьям, великим же и малым, прежде преставившимся во дни наши, также даю благословение и прощение и молюся Господу Богу, да простит им все согрешения, в чем яко человеки согрешили. Боярам, великим же и малым, с женами и детьми их, и всему христианскому народу оставляю мир и благословение. Инокам же, и всем вкупе и в разных местах живущим, и всему причту церковному мир оставляю и благословение. Если на кого епитимию возложил, и тот по невниманию или ради благословной вины не поискал разрешения, и в том забвении приключилась ему смерть, или если кому что заповедал, и тот ослушался всех сих, имею во Святом Духе разрешенными, и прощенными, и благословенными и молюся человеколюбцу Богу, да отпустит грехи их. А понеже счел я лета свои, с той поры как поставлен был митрополитом, и обрелось числом, яко тридцатое лето течет, приходящему месяцу декабрю во 2-й день, и если во столько протекших лет кто-либо на меня пороптал или даже явно восстал, от епископского сана или от иноческого чина и священнического, или кто из мирских совокупился с ними, и которые от них очувствовались и, пришедши ко мне, исповедались и прияли прощение и разрешение, прощены они и разрешены от того часа, и да не вменит им Господь греха, но да отпустит им. И те, которые, или стыдясь меня, или в забвение пришедши, в небрежение сие положили, всякий, кто бы ни был, священник или инок, или мирянин, мужеский пол и женский, да будут прощены и благословлены, и да не вменится им, понеже то мое есть дело и меня они оскорбили, и в моей власти их разрешить. Те, которые возлюбили нас и помиловали Господа ради в нуждах наших и в трудных хождениях в различных землях, христолюбивые мужи, вельможи, бояре и жены, да будут прощены от Бога человеколюбца, да воздает им Господь по сердцу их. А душу свою и дом Святые Богородицы приказываю во Святом Духе возлюбленному сыну моему, князю великому Василию Димитриевичу всея Руси, да о том попечалует; также и бояр, и слуг моих, и молодых людей, от мала до велика, как пожалует, так и да соблюдет. Мир и прощение и благодать от Господа нашего Иисуса Христа со всеми вами и мое благословение. А писана грамота сия у Трех Святителей, месяца сентября в двенадцатый день, индикта 15-го, не подписал же немощи ради своей".
Три епископа, Григорий Ростовский, Илларион Коломенский и Митрофан Суздальский, только что им рукоположенный, со всем освященным Собором престольного града, в присутствии державного и всех князей и бояр торжественно и умилительно, с плачем совершили надгробное пение над великим их святителем, столько лет управлявшим Церковью Русскою. По его заповеди положили его честно в соборной церкви Успения Пресвятой Богородицы, где стояли уже гробы двух его предместников, чудотворца Петра, митрополита, и Феогноста, с правой стороны у стены, там, где сам указал и где впоследствии прославились чудесами святые его мощи, обретенные в 1472 году, и преемника его, митрополита Фотия.
Впервые опубликовано: Муравьёв А.Н. Жития святых Российской Церкви, также иверских и славянских, 1859.
Муравьёв Андрей Николаевич (1806-1874) камергер российского императорского двора; православный духовный писатель и историк Церкви, паломник и путешественник; драматург, поэт. Почётный член Императорской академии наук (1836).
На главную |
Произведения А.Н. Муравьёва |
