А.Н. Муравьёв
Житие преподобного Кирилла Белозерского

На главную

Произведения А.Н. Муравьёва


От благочестивых родителей происходил Кирилл, в первопрестольной Москве; мирское имя его было Косьма; с детства воспитан был он в благословении и познании Священного Писания; это духовное образование, которым сам воспользовался, сделалось духовным наследием иноков его обители. Родители его при своей кончине поручили юношу сроднику своему, Тимофею Волуевичу, который служил окольничим у великого князя Димитрия Донского и превосходил честью и богатством многих бояр; но богатства вельможи не имели влияния на юного сироту, который вперил всю свою мысль к Богу и, постоянно прилежа к церкви, в посте и молитве, ничего больше не желал, как пострижения иноческого. Видя его добродетель, возраставшую с годами, боярин приблизил к себе юношу и даже поставил его над всем своим имением; но и это не изменило мыслей любителя безмолвия, а только огорчило его заботою, что труднее будет ему достигнуть желаемой цели; на Бога возложил он печаль свою и Богу, провидевшему великого подвижника в юном Косьме, благоугодно было споспешествовать ему к достижению иночества.

Случилось игумену Махры, Стефану, мужу известному по своей добродетели, посетить столицу. Давно ожидал его прихода много о нем слышавший Косьма и со слезами открыл ему свою тайную мысль, прося, чтобы не отринул его ради Господа, не отринувшего ни единого от грешников. Умилился Стефан при виде такого усердия и, прозрев в нем избранный сосуд Святого Духа, утешил, обещая исполнить его желание. Они стали размышлять между собою, каким образом совершить пострижение, потому что боярин Тимофей никак бы на то не согласился. Преподобный Стефан решился просто облечь юношу в рясофор и, назвав его Кириллом, предоставил прочее на волю Божию. Сам он пришел к боярину; Тимофей, обрадованный посещением, с честью встретил его в дверях своего дома и просил благословения. "Богомолец твой Кирилл благословляет тебя", — сказал ему Стефан, и когда с изумлением спросил боярин, кто сей Кирилл, игумен отвечал ему: "Косьма, бывший твой сродник, ныне же инок, работающий Господу и о вас молящийся".

Тяжко показалось слово сие боярину; исполненный скорби, сказал он досадительную речь Стефану, преподобный же, не переступая порога, возразил: "Повелено нам от Спаса нашего Господа Иисуса Христа пребывать там, где нас послушают и приемлют, а если нет, то отрясать и прах, прилепившийся к ногам нашим, во свидетельство не приемлющим нас" (Мф 10:14). Стефан удалился; но богобоязливая жена боярина, услышав такое слово, более Христово, нежели Стефаново, начала увещевать мужа своего, как мог оскорбить такого старца. И боярин, раскаявшись, послал возвратить его. Оба они взаимно испросили друг у друга прощение; боярин позволил нареченному Кириллу исполнить желание его сердца, и возрадовался Стефан, что приобрел брата; он возвестил о том новому иноку, который для исполнения своего обета раздал все свое имущество нищим, не подумав даже что-либо себе оставить на время старости, ради телесной немощи.

Прежде нежели возвратиться на Махру, игумен Стефан привел нового инока в обитель Симоновскую, только что основанную на новом месте архимандритом Феодором, племянником преподобного Сергия. С радостью принял он Кирилла и совершенно облек его в иноческий образ, поручив наблюдению старца Михаила, который проводил весьма строгую жизнь в обители и впоследствии был епископом города Смоленска. Возревновал Кирилл житию своего старца и, видя его чрезвычайные труды, старался при непрестанном послушании во всем ему подражать: сладостным казался ему пост и нагота в зимнее время теплотою; изнурением плоти просвещал он свою душу и почти не ведал сна; он просил старца позволить ему вкушать пищу только через два или три дня, но не допустил сего опытный наставник, повелев ему разделять трапезу вместе с братнею, хотя и не до сытости. Проведя всю ночь в чтении Псалтыри с многочисленными поклонами, при первом ударе в колокол, прежде всех, он обретался в церкви на утреннем пении; искушения же бесовские устранял от себя в келье именем Иисусовым и знамением крестным. Спустя несколько времени архимандрит назначил ему послушание в хлебне, и там он еще более стал подвизаться: сам носил воду, рубил дрова и, разнося теплые хлебы братии, принимал вместо них теплые себе молитвы, похваляемый всеми за свое неутомимое рвение; немилостивым был он только к своей плоти, дабы, по слову апостольскому, при изнеможении тела быть сильну духом.

Случалось по временам преподобному Сергию приходить в обитель Симоновскую для посещения племянника своего Феодора, но прежде всех искал он Кирилла в хлебне и долгое время беседовал с ним о пользе душевной; оба они взаимно возделывали духовную бразду: один, посевая семена добродетели, другой же, напояя их слезами, дабы, по выражению псаломному (Пс 125:5), радостью пожать посеянное слезами. Изумлялась вся братия: каким образом великий Сергий, оставив настоятеля и всех иноков, занимался одним лишь Кириллом? Но не завидовала юноше, разумея его добродетель. Из хлебни перешел он по воле настоятеля в поварню и там не менее подвизался, зрелищем временного огня возбуждаемый к памяти вечного, неугасимого. "Терпи, Кирилл, — говорил он сам себе, — дабы сим огнем избежать тамошнего"; такое умиление даровал ему Бог, что и хлеба им испеченного не мог вкушать без слез, и вся братия на него смотрела не как на человека, а как на ангела Божия. Смутился общим вниманием смиренный Кирилл и начал юродствовать, чтобы избежать суетных почестей; настоятель, заметив юродство, возложил на него сорокадневную епитимию; с радостью принял ее Кирилл и подвергся впоследствии еще более строгому наказанию: как гордые радуются почести, так смиренномудрые бесчестью; настоятель узнал наконец, что не ради гордости, а ради смирения юродствует Кирилл, и сделался снисходительнее. Пришел ему помысел проситься из поварни в келью, не для покоя, а больше для безлюдия, и помолился он Пречистой Деве, чтобы устроила ему сие на пользу. В то же время пришло на мысль и архимандриту списать для себя некую книгу; он велел юному иноку заняться келейно сим писанием; однако Кирилл начал замечать за собою, что в ночных молитвах не столько уже имел умиления, сколько бывало в поварне, несмотря на многолюдство; посему он просил со слезами Матерь Божию возвратить ему прежнее умиление, и опять настоятель повелел ему заниматься в поварне. С радостью повиновался преподобный и еще девять лет пребыл в этой трудной службе, днем опаляемый огнем, ночью же страдая от холода, но не дозволяя себе одеться чем-либо теплым. После сего архимандрит, хотя и против воли, привел Кирилла к архиерею, чтобы посвятил его в сан священнический, и тут началась новая служба преподобного, ибо, строго исполняя чреды священнослужения, не оставлял он и прежних монастырских работ в хлебне и поварне.

Вскоре архимандрит Феодор избран был епископом в Ростов, а на его место в Симонов возвели преподобного Кирилла, не внимая слезам его и отрицанию. Памятуя слово евангельское, что кому дано будет много, от того много и взыщется, новый настоятель предал себя еще большим трудам, не превозносясь честью своего сана; он оставался тем же, каким был и прежде, во всяком смирении и любви, почитая старших, как братию свою, и младших лаская, как детей. Отовсюду стали стекаться к нему князья и вельможи ради духовной беседы, пресекая его безмолвие; посему помыслил он оставить начальство и затвориться в келью, хотя и много умоляла его братия остаться с ними, но Кирилл не хотел более иметь попечения о внешнем. Так как невозможно было оставаться обители без настоятеля, возвели на архиманд-рию некоего Сергия, который впоследствии сделан был епископом в Рязань. Но чем более избегал преподобный славы человеческой, тем более прославлял его Бог; чрезвычайное было к нему стечение народа, потому что слово его растворялось солью духовною в сладость слушающим.

Позавидовал новый архимандрит славе блаженного и вознегодовал на него; преподобный же, нимало тем не оскорбившись, дал место гневу и удалился на безмолвие в бывший монастырь Рождества Богоматери на старом Симонове; он помышлял, куда бы дальше еще укрыться от молвы житейской, и усердно о том молился Пречистой Деве. Был у него обычай, в глубокий вечер после келейного правила читать еще акафист, прежде нежели сидя вкусить немного сна. Однажды, когда пел акафист пред иконою Владычицы и дошел до восьмого кондака: "Странное рождество видевши, устранимся мира и ум на небо преложим", внезапно услышал он голос: "Кирилл, изыди отсюда и иди на Белоозеро; там тебе Я приготовила место, где можешь спастись". Вместе с сим гласом воссиял свет великий от полнощной страны; преподобный отворил оконце своей кельи и увидел как бы перстом указываемое ему место, где теперь стоит монастырь. Радостью исполнилось его сердце от гласа и видения, и всю ночь пребыл он на молитве, но уже ночь сия была для него как бы пресветлый день.

Спустя несколько времени пришел к нему с Белоозера инок Ферапонт, вместе с ним постриженный в Симонове, и стал его расспрашивать Кирилл: "Есть ли место на Белом озере, где бы можно было безмолвствовать?" — "Много там таких мест к уединению", — отвечал Ферапонт, но преподобный не открывал ему своего видения. По взаимному согласию вышли они из старого Симонова в дальний путь на Белоозеро и после многих трудных дней странствия достигли наконец желаемой цели; но сколько ни обходили там пустынных мест, ни одного из них не возлюбил преподобный для своего жительства; он все искал то, которое указано было ему свыше, и наконец обрел. Внезапно узнал Кирилл место сие, как бы давно уже ему знакомое, и, возлюбив сердцем, молитвенно воскликнул: "Се покой мой в век века, здесь вселюся, ибо Пречистая соизволила месту сему; благословен Господь Бог, услышавший мое моление". Тут водрузил он крест на заветном холме и воспел благодарный канон Пречистой Деве; тогда только открыл собеседнику Ферапонту таинственное свое видение, указавшее ему место сие, и вместе они прославили Бога. Подвижники сперва поставили себе кущу, потом начали копать келью в земле, но, проведя несколько времени вместе, разлучились для большего уединения. Блаженный Кирилл остался на своем месте, Ферапонт же удалился за пятнадцать поприщ на другое озеро и там соорудил церковь и монастырь во имя Рождества Богоматери.

Место, на котором водворился преподобный Кирилл, было почти со всех сторон окружено водою, и густой бор рос на этой малой площадке, где никогда не было жилья человеческого. Земледелец Исайя, недалеко оттуда живший, рассказывал, что за много лет до пришествия Кириллова слышался на том месте звон и как бы пение многоголосное; многие приходили на голос этого звона, дабы уведать, откуда происходит, и с удивлением возвращались, ничего не видя. В подземной своей келье подвизался святой отшельник против козней невидимого врага; иногда только приходили к нему два крестьянина из окрестных мест, Авксентий и Матвей, бывший потом пономарем его обители; с ними обходил он пустыню. Случилось однажды по навету вражию, столь тяжкий сон стал одолевать преподобного, что он должен быль прилечь, и просил спутников своих посидеть около него, доколе не уснет, ибо не мог даже дойти до своей кельи; он простерся на землю под высоким деревом, но едва только закрыл глаза, как услышал голос: "Беги, Кирилл!" Воспрянув от необычайного голоса, отскочил он от того места, и в ту же минуту упало поперек огромное дерево. Преподобный уразумел лесть дьявольскую, он молил Господа, чтобы отнят был от него столь тяжкий сон, и с тех пор по многим дням мог пребывать без сна, бдением побеждая козни вражьи.

В другой раз, когда рубил лес, очищая место для огорода и собирал хворост, от жары и сухости загорелись сучья; ветром поднявшийся дым отовсюду окружил святого, так что не знал уже, как избежать огня и дыма. Внезапно он увидел пред собою мужа в образе его покровителя Тимофея, который, взявши его за руку, сказал: "Иди вслед меня", и вслед за ним он вышел из среды огня: так образы его детства благодатно повторялись ему в спасительных видениях. Еще одно сильное искушение постигло преподобного: невдалеке от уединенной его кельи жил поселянин, которому неприятно было его соседство. Наученный дьяволом, задумал он сжечь келью святого, но внезапный ужас нападал на злоумышленника всякий раз, когда хотел исполнить адский свой помысел. Однажды уже приложил огонь к стене и бежал, но, остановившись невдалеке, увидел, что зажженный им огонь погас сам собою. Тогда с чувством раскаяния пал к ногам блаженного, исповедуя ему свою вину, и кротко отпустил его Кирилл; но вскоре возвратился к нему тот же человек, убедительно прося постричь его в иноческий образ, и до конца своей жизни пребыл в послушании у преподобного.

Немного времени спустя пришли к нему два инока, любимые им, из Симоновой обители, Зеведей и Дионисий; это было первое утешение, которое имел в своей пустыни; он принял их с любовью и позволил жить вместе с собою. Потом пришел оттуда и третий инок, Нафанаил, который впоследствии был келарем его обители, а после уже многие начали к нему стекаться, прося пострижения; Кирилл, чувствуя, что для него уже прошло время безмолвия в пустыне, начал свободно всех принимать, сподобляя их ангельского образа. При умножении братии почувствовали необходимость церкви для общего собрания, и все иноки просили его соорудить им церковь, но место далеко отстояло от жилья человеческого, неоткуда было достать древоделов. Преподобный по всегдашнему своему обычаю обратился прежде всего к Пречистой Деве, возлагая все на Ее волю благую, и вскоре, никем не званные, пришли сами собою древоделы, которые срубили церковь во имя Успения Богоматери.

Когда же распространилось по окрестности, что и церковь поставлена, и скоро будет тут обитель, огласилась молва, будто бы Кирилл как бывший архимандрит Симоновой обители привез с собою из столицы множество денег. Некто боярин Феодор позавидовал мнимому богатству и ночью подослал разбойников овладеть им. Приблизившись к обители, увидали они множество людей, стреляющих из луков, и долго пережидали, чтобы удалились; наконец сами ушли, не сделав никакого зла. В следующую ночь разбойники увидали то же явление, и еще более показалось им людей ратных вокруг обители; со страхом бежали они возвестить о том подославшему их боярину. Изумился Феодор и, полагая, что кто-либо из вельмож пришел посетить преподобного Кирилла, послал в монастырь проведать, кто были посетители. Но услышал, что более недели никого там не было. Тогда только пришел в чувство и уразумел, что сама Пречистая покрывает угодника Божия. Он поспешил в обитель и со слезами исповедал перед ним грех свой; святой же, утешая его, сказал: "Верь мне, чадо Феодор, что я не имею ничего в жизни сей, кроме ризы, которую на мне видишь, и немного книжиц". С тех пор боярин возымел большую веру к блаженному Кириллу и, когда посещал его, всегда приносил ему рыбы или что-либо от своей ловитвы.

Слава великого подвижника распространилась и в дальние пределы. Тогда пришел к нему молчальник Игнатий, муж совершенной добродетели, который проводил столь суровое житие, что не было ему подобных между братиею; он служил для них образцом после самого Кирилла. Говорят о нем, что в течение тридцати лет своей труженической жизни никогда не ложился он для отдыха, но стоя и несколько прислонясь вкушал немного сна; нищета же его и нестяжательность достигли высшей степени.

Когда братство возросло, преподобный Кирилл учредил для него строгий устав, чтобы каждый пребывал в чине своем, в службах церковных и не дерзал беседовать в церкви или исходить прежде конца богослужения. Сам он никогда не позволял себе сидеть в церкви, и ноги его были, как неподвижные столпы. За трапезою монастырскою не было слышно беседы, и пища была самая умеренная, из двух только снедей, питием же служила одна лишь вода. Из-за трапезы все молча расходились, не уклоняясь ни на какие беседы или в кельи один к другому. Так глубоко вкоренена была любовь к своей келье каждому из учеников Кирилловых, что, когда одному из них, Мартиниану (бывшему впоследствии настоятелем обители Ферапонтовой), случилось зайти после трапезы в келью другого брата, старец спросил его, зачем нарушает чин монастырский. Мартиниан отвечал ему с улыбкою: "Боюсь, что когда однажды взойду к себе в келью, уже не в силах буду с нею расстаться, а я имею дело до брата". Но и тут возразил ему Кирилл: "Прежде иди в свою келью, чтобы совершить там должную молитву, а потом уже к брату, ибо твоя келья тебя всему научит". Никто в обители не смел получать писем или даров мимо преподобного; к нему приносили нераспечатанными письма и без его благословения ничего не могли посылать. Никто также не смел называть что-либо своим, даже у себя в келье; серебро же и золото хранились только в казне монастырской, откуда братия получала все нужное. Даже если кто хотел утолить жажду, нигде не мог получить воды, кроме как в трапезе, ибо в келье не позволено было держать ни хлеба, ни воды для питья, ничего, кроме иконы и книги, и потому двери были отверсты. Все иноки старались со смирением и любовью предварять один другого на службе церковной или на работе монастырской, трудясь не для человеков, а для Бога, и чуждо им было всякое празднословие; все совершалось у них молча. Преподобный служил для всех образцом и, запрещая другим роскошь, сам носил рубище; иногда, по старой памяти трудов симоновских, приходил он в поварню помогать служителям в приготовлении братской пищи и строго запретил всякий хмельной напиток у себя в обители.

Сердце его до такой степени проникнуто было любовью к Богу, что при служении божественной литургии и во время чтений церковных не мог воздерживаться от благоговейных слез и особенно много проливал их у себя в келье при совершении обычного правила. Когда случался недостаток в хлебе и братия понуждала его послать просить подаяния к кому-либо из христолюбивых соседей, с теплою верою возражал он: "Если Бог и Пречистая забудут нас на этом месте, то что еще оставаться в здешней жизни?" Так научал он братию не докучать милостынею мирянам; но у него был ученик по имени Антоний, опытный в делах духовных и житейских; его посылал он однажды в год закупить все нужное для монастыря, в прочее же время никто не исходил из обители, а если присылалась какая-либо милостыня, с любовью ее принимали как дар Божий.

Супруга князя Можайского и Белозерского, в отчине коего стояла обитель, княгиня Агриппина, имела особенную веру к блаженному Кириллу. Однажды в пост хотела она угостить братию рыбною пищею, но преподобный никак не согласился дозволить такое нарушение правил, говоря, что если сам он подаст пример к разорению устава монастырского, который им учрежден, то не будут ли после его смерти ссылаться на то, что сам Кирилл дозволял в посты есть рыбу. Княгиня удалилась, похваляя его твердость.

Господь наградил своего угодника даром прозорливости, так что он мог читать тайные помышления учеников своих. Некто Феодор, привлеченный молвою о святой жизни преподобного, пожелал вступить в число братии, но спустя несколько времени враг человеческий внушил ему такую ненависть к святому Кириллу, что не только не мог видеть его, но даже слышать его голоса. Смущаемый помыслами, пришел он к строгому старцу Игнатию, молчальнику, исповедать ему тяжкое состояние своего духа и что по ненависти к Кириллу хочет оставить обитель. Игнатий несколько его утешил и укрепил молитвою, убедив остаться на испытание еще один год; но год миновался, а ненависть не угасла. Феодор решился открыть свой тайный помысел самому Кириллу, но, взошедши в его келью, устыдился его седины и ничего не мог выговорить. Он уже хотел выйти из кельи, когда прозорливый старец, уразумев то, что таилось в душе его, сам начал говорить о ненависти, какую питал к нему Феодор. Терзаемый совестью, инок припал к его ногам и молил простить ему согрешение, но святой с кротостью отвечал: "Не скорби, брат мой; все обо мне соблазнились; ты один познал истину и все мое недостоинство, ибо кто я, грешный и непотребный?" Он отпустил его с миром, обещая, что впредь уже не нападет на него такое искушение, и с тех пор Феодор пребывал в совершенной любви у великого старца.

Если кто из странников приходил в обитель, ибо многие стекались, чтобы видеть святого, а иные оставались и на жительство, старец наблюдал их прозорливым оком и вперед говорил ученикам своим, кто из пришельцев у него останется и кто выйдет из обители, и все сбывалось по его слову. С даром прозорливости соединял он дар исцелений, которые начали от него истекать еще при жизни. Некто Афанасий, из соседних владельцев, впал в совершенное расслабление; ему посоветовали обратиться за помощью к преподобному. "Если только можешь идти к блаженному Кириллу, попроси его помолиться о тебе, и ты исцелишься", — сказал ему один благоговейный человек. С верою послал он просить старческой молитвы и выздоровел при окроплении святой водою, которую послал ему преподобный. Вдова князя Карголомского Иоанна, уже многие годы лишившаяся зрения, просила святого о ней помолиться и внезапно прозрела от долголетней слепоты.

Даже заочно исцелил он одного боярина по имени Роман, явившись ему в тонком сне, во время тяжкой его болезни: по слову старца, болящий послал в его обитель за святою водою и от ее вкушения получил здравие. Когда же исцеленный пришел сам в обитель, изумился он, узнав в святом Кирилле того чудного старца, который являлся ему во сне. Однажды, в праздник Богоявления, принесли в обитель расслабленного, который надеялся получить исцеление, погрузившись в Иордань, но уже не застал освящения воды; преподобный велел ему и после с верою погрузиться в воду, и действительно он исцелился при троекратном погружении, как некогда Нееман Сириянин.

О верности, с которою описаны случившиеся исцеления, можно судить по следующему примеру: слепая женщина была приведена к святому, уже три года лишенная зрения, и просила о ней помолиться. Преподобный Кирилл помазал ей глаза освященною водою и хотел испытать, помиловал ли ее Господь. "Что ты видишь?" — спросил он женщину. "Вижу книгу, которую ты держишь, — отвечала она, — вижу озеро и людей ходящих"; так, мало-помалу, начала она видеть около себя предметы, как прозревший слепец Евангелия, которому сперва показались люди как ходящие древеса (Мк: 8, 24).

Пришел однажды к святому Кириллу человек из соседнего селения и просил помолиться о его больном товарище, у которого из уст и ноздрей текла кровавая пена; но старец, милостивый ко всем, на сей раз по духу прозорливости не хотел оказать милосердия болящему и даже не позволил ему лежать за оградою; другу же, о нем докучавшему, сказал: "Поверь мне, чадо, что болезнь сия приключилась не от случая, но в наказание за его прелюбодейство; если обещается исправиться, верую, что Господь его исцелит; если же нет, то еще горше пострадает". Когда передано было слово сие больному, устрашился он обличения и обещал исправиться; от чистого сердца исповедал он все свои согрешения святому и по его молитве исцелился не только телесно, но и душевно, приняв епитимию для очищения грехов.

Много иных всякого рода болящих, слепых, беснуемых и расслабленных, приводимо было к святому Кириллу, по свидетельству его учеников, и всех он исцелял, помазуя их только освященною водою или елеем; здравыми возвращались они в дома свои, благодаря Бога и угодника Его Кирилла. Но вот случай, в котором чудодейственная сила исцелений по данной ему благодати восходила даже до воскресения мертвых. В обитель принесли человека, одержимого тяжкою болезнью, который только просил, чтобы его постригли перед смертью; преподобный не отринул благочестивого желания и облек его в иноческий образ с именем Далмата; через несколько дней стал он кончаться и просил приобщения Святых Тайн, но священник замедлил совершением литургии, и когда принес Святые Дары в келью, болящий уже скончался. Смятенный иерей поспешил возвестить о том преподобному, и весьма огорчился святой Кирилл; скоро затворил он оконце своей кельи и стал на молитву. Немного спустя пришел келейник, служивший Далмату, и, постучав в оконце, возвестил блаженному, что Далмат жив еще и просить причаститься. Немедленно послал Кирилл за священником, чтобы приобщить брата, и хотя тот был уверен, что уже умер Далмат, не хотел, однако, пререкать святому. Но сколь велико было его удивление, когда увидел Далмата, сидящего на постели! Как только он приобщился Святых Тайн, стал прощаться со всею братиею и тихо отошел к Господу.

Не одним лишь даром исцелений прославил Господь своего угодника, но и другими чудесами. Недостало однажды вина для церковной службы, а нужно было совершать литургию; священник пришел сказать о том святому Кириллу, и он спросил пономаря Нифонта, действительно ли нет вина. Услышавши же от него, что нет, как бы сомневаясь, велел принести тот сосуд, в котором всегда было вино. Повиновался Нифонт и с изумлением принес сосуд до того преисполненный вина, что оно даже изливалось, и долгое время не оскудевало вино в сосуде, как некогда елей у вдовицы по слову пророка Илии.

Случился голод в окрестности, народ отовсюду стекался в обитель, где милосердно раздавался хлеб, хотя и не было тогда еще у монастыря сел, откуда бы можно было добывать его; все, что имелось, было только плодом трудов братских, и приносимой милостыни едва было достаточно для них самих. Но несмотря на то, тем более умножался его запас, так что и самые хлебники уразумели бывшее чудо. "Кирилл, умноживший вино для литургии, умножал и хлебы для пропитания гладных помощию Богоматери", — говорили они, и так продолжалось до нового хлеба; если иногда случалось впоследствии в чем-либо оскудение, братья даже не приходили утруждать о том настоятеля, зная, что по его молитве все даровано будет от Бога.

Сам преподобный, исполненный твердою верою к Господу и Пречистой Его Матери, неоднократно являл свою нестяжательность. Боярин Роман, имевший большую к нему доверенность, ежедневно снабжал обитель пятьюдесятью мерами жита; пришло ему на мысль упрочить дар, записав село в пользу обители, и он послал дарственную грамоту на имя Кирилла; но святой, получив грамоту, размыслил сам с собою: если будем держать села, произойдет от них только молва и забота братии и нарушится безмолвие, будут у нас поселенцы и рядники; не лучше ли нам жить без сел? Ибо душа единого брата дороже всего имения. Так любомудрствовала благоговейная душа; отослав дарственную грамоту боярину, преподобный написал ему: "Если тебе угодно, человек Божий, дать село в дом Пречистой на пропитание братии, то вместо пятидесяти мер жита, которые доселе нам даешь, отпускай их сто, если можешь; мы будем довольны, а селами своими владей сам, ибо нам они не нужны и не полезны для братии".

Так велика была забота преподобного о душевном спасении братии; не менее заботился он и о телесном их спасении в минуту опасности. Случилось ученикам по воле его идти ловить рыбу на озеро; страшная буря застигла их на средине, так что волны перебегали чрез ладью и угрожала смерть. Человек, стоявший на берегу, видя их опасность, поспешил уведомить преподобного, и святой Кирилл, взяв в руки крест, устремился к берегу; знамением крестным мгновенно успокоились волны, и спасенные благополучно пристали к берегу. Случился пожар в обители, и братья не могли погасить его, потому что пламя отовсюду овеяло здание; но святой, взяв с верою крест, устремился прямо туда, где горели кельи. Мирянин, бывший в обители, посмеялся тщетному рвению старца, видя, что уже невозможно погасить пламя; но преподобный стал со крестом прямо против огня, вознес к Богу молитвы более горящие, нежели самое пламя, и огонь, как бы устыдившись его молитв, внезапно угас; в ту же минуту гнев Божий поразил того, кто поносил святого: внезапно ослабели все его члены; познал он свое прегрешение и просил помилования, и тем же знамением креста, перед которым остановилось пламя, возвратил преподобный здравие покаявшемуся.

Молва о чудесах его далеко распространилась: князь Белевский Михаил с супругою Мариею восемь лет скорбели о своем бесчадии и, услышав, что Господь приемлет все молитвы преподобного, послали к нему двух бояр просить его молитвы о разрешении их неплодия. Прозорливый Кирилл, еще не раскрыв грамоты княжеской, встретил посланных утешительным словом: "Поелику, чада мои, совершили вы трудный путь, верую Господу и Пречистой Его Матери, что труд ваш не останется тщетным и даст Бог князю вашему плод чадородия". В ту же ночь увидел князь Михаил во сне светлого старца, украшенного сединами, с тремя сосудами в руках, который сказал ему: "Приими от меня то, чего ты просил". То же явление было и княгине Марии, и оба супруга с радостью открыли один другому свое видение. После трех дней преподобный велел келарю отпустить посланных бояр и дать им только полтора хлеба в путь, хотя с ними было до восьми человек. Изумившись такой скудости, просили они прибавить им хлеба и рыбы ради дальнего пути и пустынных мест, но святой отпустил их с миром, говоря, что и этого с них достаточно будет. Действительно, на первом ночлеге убедились они в неистощимости своих запасов и после десятидневного пути принесли их даже к своему князю. Посланные сказали ему слово Кириллово: "Да не скорбит, ибо дарует ему Господь то, чего просит", и радостью исполнились князь и княгиня; с верою приняли они, как бы некое освящение, оставшийся от пути хлеб, дали вкусить от него всем своим домашним, и все страдавшие какими бы то ни было недугами в их доме внезапно исцелились. У князя Михаила родились два сына и одна дочь, предзнаменованные тремя сосудами, и с тех пор великую имел он веру к преподобному, снабжая милостынею его обитель; княгиня Мария сама рассказала все, что с ними было, одному из достоверных иноков Кирилловых, строгому молчальнику Игнатию, который лично передал о том писателю жития преподобного.

Много было, подобно сему Игнатию, учеников у святого, знаменитых святостью жизни; и в числе их Герман, которого послушанием была ловитва рыбы; с благословением преподобного никогда не возвращался он с пустыми руками, когда был от него посылаем, и всегда добывал довольно для трапезы братской, хотя ловил только удицею; неводом дозволял Кирилл ловить только на храмовый праздник Успения ради множества приходивших; такова была его умеренность во всем. Герман до последнего дня своей жизни пребывал в непрестанных трудах, не оставляя ни одной церковной службы, и после блаженной кончины явился в ночном видении другу своему Димитрию, с которым был связан узами духовной любви. Как сей Димитрий посещал его во время болезни, так и Герман уже за пределами гроба хотел утешить посещением друга, впавшего в тяжкую болезнь. "Не скорби, брат Димитрий, — сказал он болящему, — еще один день, и ты к нам также перейдешь". Возрадовался Димитрий посещению духовного брата, объявил о предреченной ему кончине и в назначенный день отошел к Господу, оставив по себе память своих добродетелей.

Ученик его Христофор, который был впоследствии настоятелем обители Кирилловой, имел брата родного Сосипатра, и тот впал в тяжкий недуг. Видя его изнемогающим, Христофор поспешил к преподобному Кириллу возвестить, что брат уже умирает, но преподобный, улыбнувшись, отвечал: "Поверь мне, чадо Христофор, что ни один из вас прежде меня не умрет; после же моего отшествия многие из вас пойдут вслед за мною", что вскоре потом и случилось, ибо тогда большая была смертность вокруг монастыря, но никто из братии не заболел при жизни святого старца, и даже Сосипатр встал от своего недута. Таковы были чудные дарования святого, данные ему ради великой его любви к Богу, по слову Спасителя: "Просите и дастся вам" (Мф 7:7), ибо это было сказано не одним его ученикам, но и всем верующим, а преподобный Кирилл именем Христовым совершал чудные дела.

Послания и ученики преподобного Кирилла

Нам остались три послания преподобного к державным его времени, которые свидетельствуют о глубоком уважении, какое внушал он высоким своим житием. Великому князю Василию, сыну Донского, изъявлял он свое изумление: каким образом, будучи властителем всея земли Русской, вспомнил князь о рабе, недостойном не только имени, но и жития иноческого, и от славы мира преклонился к его нищете? Но при таком унижении, хотя не чувствовал себя достойным возносить за него молитвы к Богу, однако назидал князя и словом пастырским. "Бога ради, — пишет он, — внемли себе и всему княжению, над которым поставил тебя Дух Святый пасти людей, искупленных кровию Христовою. Чем большей сподобился ты власти от Бога, тем большему подлежишь воздаянию. Воздай же благодетелю долг, храня Его святые заповеди и уклоняясь пути, ведущего к погибели. Как бывает на кораблях, что если соблазнится наемник, один из простых гребцов, то малый вред сотворит плавающим, если же кормчий, тогда всему кораблю сотворяет пагубу; так, если кто и от бояр согрешит, не всем людям, но себе одному делает вред, а если сам князь, то наносит вред всем людям, под ним состоящим; итак, не возвышайся временною славою к временному шатанию, ибо мал и краток здешний век и с плотью сопряжена смерть. Да слышал я, князь великий, что великое у тебя смятение с твоими сродниками, и оттого выходит кровопролитие между христианами. И ты Бога ради покажи к ним свою любовь и жалованье, чтобы не погибли в заблуждении в татарских странах, ибо никакая власть не может нас избавить от нелицемерного суда Божия. Итак, возлюби братию свою и всех христиан, и твоя вера к Богу и милостыня к нищим приятны будут Господу".

Брату великого князя, Юрию, писал также преподобный, благодаря за милостыню, смиренно называя себя Кирилищем чернечищем. Он не велит ему скорбеть о болезни своей княгини, но покаяться, обыскав внутрь себя свое сокровенное, дабы Господь помиловал, и тогда ручался, что простит ему Бог все согрешения, и не велел отчаиваться, видя ее идущую в бесконечный покой. Но вместе с тем преподобный умолял князя не ездить в монастырь по давнему своему желанию, дабы не произвести молвы; иначе грозил удалиться, дабы не говорили люди, что поехал князь ради Кирилла; а если и был у них в обители брат его, князь Андрей, то потому лишь, что это его отчина и нельзя было не ударить ему челом.

Третье послание к сему князю Андрею написал святой Кирилл, что Господь, посылающий казнь за нечестие, утоляет гнев свой, если кто искренно кается. Он внушал ему быть полным властелином своей отчины и унимать людей своих от лихого обычая; наблюдать, чтобы судии судили праведно и чтобы не было корчемства, от которого великая пагуба душам христианским, чтобы уняли разбои и татьбу и сам бы он не ленился давать управу своим людям и удерживался от всякого праздного слова, подавая тем пример своим вельможам, и не леностно бы посещал церковь, со страхом и трепетом предстоя Господу, как бы на небесах; поелику церковь есть земное небо и в ней совершаются таинства Христовы.

Видя себя изнемогающими от старости и частые свои болезни, написал он последнее послание, или духовное завещание, тому же князю Андрею ради утверждения общего жития, о котором много заботился, чтобы не разорилось после его кончины. "Во имя Святые и Живоначальные Троицы, се аз, грешный и смиренный игумен Кирилл, вижу, что постигла меня старость и впал я в частые различные болезни, которыми ныне одержим; но сие есть человеколюбие от Бога, ко мне бывающее, ибо ныне познаю, что ничто иное не возвещается мне, кроме смерти и страшного суда Спасова в будущем веке. Смутилось во мне сердце мое ради грозного исхода, и страх смерти напал на меня; боязнь и трепет страшного судилища пришли на меня, и покрыла меня тьма недоумения. Что сотворить мне — не ведаю, но только возвергну, по слову пророческому, печаль свою на Господа, дабы сотворил со мною по святой своей воле, ибо хочет Он, чтобы все человеки спаслись и в разум истины пришли.

Посему последним моим писанием предаю монастырь трудов своих и всей братии Богу и Царице Небесной и господину духовному моему сыну Андрею Димитриевичу, дабы промышлял он и заботился о доме Пречистой. Духовного сына моего священноинока Иннокентия благословляю в свое место, быть игуменом. Ты же, князь Андрей, Бога ради и Пречистой Богородицы и ради своего спасения и меня, нищего твоего богомольца, вспомни, какую ты любовь имел к Пречистой Богоматери и моей нищете при моей жизни, и по моем отшествии имей ту же веру и любовь к монастырю Пречистые и свой привет к сыну моему, Иннокентию, и ко всей братии, которые будут жить по моему преданию и иметь повиновение к игумену. А если кто не захочет жить по моему преданию и станет что-либо разорять в монастыре от общего жития и устава и не повиноваться игумену, о таком со слезами молю и благословляю тебя, своего господина и духовного сына, да не попустишь, чтобы сие было, но да будут наипаче изгнаны из монастыря ропотники и раскольники, которые не захотят игумену повиноваться и жить по моему образу жизни, дабы и прочая братия страх имела. Милость же Божия и Пречистой Богоматери да будет всегда с тобою и с твоею благочестивою княгинею и дарованными тебе от Бога чадами".

Посему и благочестивый князь Андрей особенно заботился, чтобы ни одна из заповедей преподобного не была нарушена, ибо он имел великую веру и любовь к обители Кирилловой и после кончины блаженного не только даровал большие угодья монастырю, но старался всячески украсить церковь Успения Богоматери и снабдить ее многими иконами и книгами, которые доселе видятся в обители.

Незадолго до кончины призвал святой Кирилл весь собор братии своей обители, которых считалось тогда пятьдесят три, вместе с ним работавших Господу, каждый против своей силы, и перед всеми вручил строение монастырское одному из учеников своих, Иннокентию, нарекши его игуменом, хотя и вопреки его желанию; он призвал в свидетели Бога, дабы ничто не разорилось от устава монастырского, но все бы оставалось так, как было при нем, а сам пожелал крайнего безмолвия, чтобы еще до смерти любомудрствовать в келье. От великих подвигов уже не могли служить ему ноги в стояниях церковных; сидя совершал он келейное правило, но никогда молитва не преставала в устах его, ибо ничего не хотел оставить от положенного устава, хотя изменяли ему силы телесные и с большим трудом изредка лишь мог совершать божественную литургию; когда же крайне изнемогал, ученики приносили его на руках в церковь.

Настала пятидесятница, и в последний раз совершил он божественную службу; в Духов день, когда праздновалась память его ангела, святого Кирилла Александрийского, крепкий душою стал совершенно изнемогать телом. Вся братия со слезами стеклась с нему в келью, желая с ним и умереть; некоторые говорили ему: "Если ты нас оставишь, отче, то и место опустеет, ибо многие переселятся из сего монастыря"; но святой отвечал им: "Не скорбите о сем, а наипаче по сему разумейте: если стяжу некоторое дерзновение и делание мое угодно будет Богу, то не только не оскудеет место сие святое, но и больше распространится по моем отшествии; только любовь имейте между собою". Видно, что сие предсмертное слово глубоко запечатлелось в сердцах братии, ибо оно с тех пор всегда пишется на всех иконах преподобного, на хартии, которую держит в руке.

Рыдания не прекращались; святой, желая утешить плачущих, говорил им: "Не скорбите, братия и чада, в день моего покоя, ибо мне уже настал час почить о Господе. Предаю вас Богу и Пречистой Богоматери, да сохранят вас от всех искушений лукавого, и сын мой Иннокентий да будет игуменом на мое место; имейте его вместо меня, и он восполнит ваши недостатки". Много иное говорил еще ради утешения, сам же находился в такой радости, как будто кто из чуждых и далеких стран возвращался в свое отечество; он веселился надеждою будущих благ и одну только имел заботу, чтобы ничто не разорилось от общего жития и не было раздоров между братии. Иноки, целуя его со слезами, просили последнего благословения, и, как чадолюбивый отец, всех благословлял, прощая их и взаимно прося себе прощения. В самую минуту разрешения телесного союза успел он еще приобщиться животворящих тайн Христовых и с молитвою на устах тихо предал Господу трудолюбивую свою душу. Всеми чувствуемое благоухание внезапно распространилось по келье, и лицо его просветилось еще более, нежели при жизни; не было на нем ничего мертвенного. С плачем положили ученики тело любимого отца своего на одр погребальный и понесли в церковь с пением псаломским.

В ту самую минуту, когда это происходило, служитель преподобного Авксентий, который был из первых жильцов его пустыни, находился на селе, страдая от жестокой лихорадки; как бы в некоем исступлении от сильного жара видит он пред собою блаженного с крестом в руке, и вместе с ним другого священника, Флора, недавно скончавшегося после великих подвигов. Преподобный осенил крестом своего келейника и в ту же минуту исцелился он от болезни; с радостью устремился Авксентий к блаженному наставнику, чтобы возвестить ему о своем здравии, не зная, что он уже преставился, и встретил погребальное шествие; припавши к святым мощам, перед всеми исповедал он свое исцеление, и это несколько утешило братию. С честью предали они земле многострадальное тело своего учителя, июня в 9-й день 1423 года. Тридцати лет был пострижен в Симонове преподобный Кирилл и прожил там тридцать лет, пришедши на место сие уже на шестидесятом году своего возраста, прожил он еще тридцать лет в своей обители, доколе не достиг полного числа девяноста. Еще более чудес совершилось после его преставления над священною его гробницею, нежели сколько сам совершил он при жизни; все были записаны в свое время, и в них особенно видно попечение святого о своей обители.

Иннокентий заступил его место и старался во всем соблюсти его заповеди, чтобы быть достойным учителя, ибо и сам научился послушанию в течение одиннадцати лет у великого молчальника Игнатия. Не прошло и одного года после кончины блаженного, как с наступлением осени вся братия, будто согласившись между собою и со святым Кириллом, вышла из сего жития, числом более нежели тридцать из пятидесяти трех, которые при нем были. Так исполнилось его пророческое слово ученику своему Христофору; после их всех преставился игумен Иннокентий, которого место заступил Христофор.

При настоятельстве сего игумена было явление преподобного Кирилла одному из братии, по имени Феодосии. Еще при жизни блаженного приходил к нему Феодосии от лица одного знаменитого боярина Даниила Андреевича, который по любви к обители и святому хотел после своей смерти отказать село в монастырь и просил Только, чтобы Кирилл послал оное осмотреть заблаговременно; но преподобный отвечал: "При жизни моей не требую сел, по смерти же моей делайте как хотите". Иноку показалась такая речь как бы укорительною, и он скорбел на старца; когда же увидел чудеса, какими прославлял Господь гробницу усопшего учителя, пришел в чувство и много сокрушался, что навлек на себя неудовольствие такого наставника. Немного времени спустя явился святой Кирилл ученику своему Мартиниану (который был поставлен настоятелем в Феранонтов монастырь) и сказал: "Скажи брату Феодосию, чтобы не скорбел и не докучал мне более, ибо я против него ничего не имею"; утешился Феодосии, услышав о своем прощении. Не трогательно ли это свидетельство снисходительной любви преподобного, даже за пределами гроба?


Впервые опубликовано: Муравьёв А.Н. Жития святых Российской Церкви, также иверских и славянских, 1859.

Муравьёв Андрей Николаевич (1806-1874) камергер российского императорского двора; православный духовный писатель и историк Церкви, паломник и путешественник; драматург, поэт. Почётный член Императорской академии наук (1836).



На главную

Произведения А.Н. Муравьёва

Монастыри и храмы Северо-запада