А.Н. Муравьёв
Память святого Лазаря, царя Сербского

Царственное житие сего Лазаря Сербского глубоко напечатлелось в сердце его народа как последний отголосок его независимости, прежде нежели обрушилось на осиротевшую державу Неманичей тяжкое иго оттоманское. Целый круг народных песней, переходящих из уст в уста в течение стольких столетий, с горькими слезами о погибшем на роковом поле Косовом под названием Лазарицы являет и доселе витязя как бы живым перед очами своих единоплеменников. Наши слепые рапсоды поют на распутьях убогого Лазаря евангельской притчи, присного им по его убожеству; бедствующие же славяне поют своего родного Лазаря, с которым закатилась слава их царства; у тех и у других чаяние небесных благ услаждает горе земной их участи.

Но что довольно странно: при такой народности сего имени не осталось жития царя Лазаря, хотя и причтен он к лику заступников земли Сербской и ходит народ поклоняться его гробу в одной из обителей Фрушкой горы Сербского Афона на берегах Дуная; а между тем житие сына его, Стефана деспота, равно как и царственного слепца Стефана Дечанского красноречиво описаны настоятелем Дечанской обители Григорием Цамблаком, бывшим впоследствии митрополитом всей Южной Руси. Мало говорят о его деяниях и современные летописи, повествующие о бедственной его кончине на поле Косовом, и духовный историк племен сербских, архимандрит Раич, слегка лишь касается его царствования; итак, необходимо прибегать к преданиям народным, чтобы хотя вкратце составить житие сего последнего из независимых державцев сербских.

В житии Уроша, последнего из Неманичей, сына Душа-па Сильного, уже было изображено, как распадалась держава могущественного его отца, простиравшаяся от моря Черного до Адриатики и от Дуная до Солуни. Уже стоял Душан перед стенами Царьграда, когда постигла его внезапная кончина. Умирая во всем блеске своего величия, поручил он неопытного сына тому из воевод своих, которого наиболее почитал себе верным, и это был самый неверный. Из трех братьев, любимцев царских, Гойко занимал должность великого логофета, Углеша был правителем области Браничевской, а старший Вукашин, с титлом деспота, обладал наиболее пространным уделом от Македонии до Дуная. Ему вверил Душан опеку над юным Урошем и управление царством до его совершеннолетия; но Вукашин, не довольствуясь быть деспотом, пожелал титла и власти краля, и слабый Урош сделался бедственным скитальцем в собственной державе.

Были еще два именитых воеводы из числа тех, между коими разделил свои области царь Душан Сильный, при нем только смиренные правители вверенных им уделов, а после него уже независимые державцы: это был старец Юг-Богдан, родич царский, властвовавший в Акарнании и Эпире, и князь Лазарь, наместник придунайских областей Срема. Не из царственного дома Неманичей происходил Лазарь, хотя и был с ними в родстве по женскому колену; он принадлежал боярскому роду Горбляновичей и с детства воспитывался при дворе Душана, которого снискал полную доверенность. Достигнув юношеского возраста, желал он вступить в брачный союз и сродниться с воеводами земли Сербской; сам Душан, как бы предчувствуя царственное его назначение, сблизил его с царским своим домом; он предложил доблестному юноше младшую прекрасную дочь старца Юг-Богдана Милицу, которой девять братьев Юговичей были славнейшими витязями дружины сербской. За веселою трапезою после ловли, когда подносил Лазарь заздравную золотую чашу честолюбивому старцу, намекнул ему Душан о нечаянном женихе и тем возбудил негодование братьев Юговичей, которые готовы были обнажить меч против своего владыки за такое предложение, для них, по-видимому, обидное; но старец, отец их, хотя также недовольный предложением царским, удержал гневный порыв сыновей своих и, раскрыв старославные книги, повести временных лет, прозорливо разгадал из них будущие судьбы царства Сербского. Такого рода гадания были в обычае народном. "Дети мои, - сказал он, - Милица суженая Лазарю, ибо на нем останется царство Сербское". Слово сие решило участь Лазаря.

В 1356 году скончался Душан, и царством его овладел Вукашин, оставив только титло царя Урошу. Негодовали прочие правители сербские, не хотевшие покориться кралю вместо царя. Один только Лазарь, верный умершему благодетелю, выступил в поле и разбил Вукашина, но с ним был Урош, прикрывавший тенью своею все его деяния, и дальнейшая брань с кралем могла бы казаться возмущением против законного владыки. Лазарь возвратился в свою Придунайскую область и впоследствии приютил у себя на время юного Уроша, но уже трудно было бороться с укрепившимся кралем. Шестнадцать лет продолжалось царствование Вукашина, и несчастный Урош пал наконец под мечом его, но правда Божия отмстила убийце. На Косовом поле совершилось злодеяние, и на том же поле было возмездие. Султан оттоманский Мурат восстал в 1371 году мстителем за царственного страдальца. До шестидесяти тысяч сербов собралось под предводительством Вукашина и его братьев, и, казалось, им благоприятствовало счастье: турки бежали от натиска их дружины; победители устремились за реку Марицу, но там изменила им победа; все три брата, Гойко, Углеша и Вукашин, погибли под мечом вражьим. Опустела Сербия, и Лазарь заступил место всех властителей осиротевшего царства, ибо он оставался почти единственным властителем в земле Сербской: так исполнились слова Юга-Богдана о своем зяте, что на нем осталось царство Сербское.

Лазарь не отличался особенным искусством правительственным ни силою покорять самовольных совместников или уменьем врачевать язвы народные, ибо болезнь превосходила уже меру врачевания, но к нему лежало сердце народа, любившего его за кротость и благочестие. Хотя и оставались другие правители сербские в самостоятельных областях, Твердко в Боснии, Алтаман в Герцеговине, Балына в Черной горе, Кастриот в Албании, но Лазарь, властвуя в средоточии древнего царства, имел над ними нравственное преимущество и со скромным титлом князя пользовался властью царскою. Босния и Македония с придунайскими областями Срема безусловно ему покорялись, прочие же признавали в нем главу народа сербского, и тем поддерживалось государственное единство, ибо сердцевина привлекала себе сочувствие народное памятью многолетних преданий; Сербия вздохнула свободно в течение восемнадцатилетнего управления своего Лазаря, который чист был от всех нареканий, запятнавших других воевод при падении царства Неманичей, и присутствием своим как бы очищал все, входившее в объем его ограниченной, но благотворной власти. Его миротворным ходатайством было даже снято в Царьграде проклятие, наложенное на сербов патриархом Вселенским за честолюбивые замыслы Душана Сильного, воевавшего против империи, потому что освободил свою церковь от всякой зависимости престола цареградского. Вот почему народ привязался к Лазарю истинною любовью и осталось по нем такое живое и светлое воспоминание, как будто бы время его правления было золотым веком Сербии, когда это была только краткая тишина перед страшною бурею.

Отовсюду черные тучи уже окружали Сербию и грозно висели над ее горами; азиатские выходцы умели стать твердою стопою на почве Румелии, по сю сторону Босфора, и основались в Адрианополе; почти без сопротивления пала перед ними соседняя Болгария, которой не подала в свое время руку помощи родная ей Сербия, несмотря на родственные ее связи с королем болгарским Шишманом. Немного спустя Эпир и Албания, почитавшиеся также областями сербскими, признали свою зависимость от турок; вскоре овладели они и сербским городом Ниссою, который почитался ключом ко всем ее областям. Это было в 1375 году. Но Лазарь не вступал в состязание с могущественным властителем оттоманов и даже заключил с ними мирный договор с некоторыми залогами зависимости, думая тем охранить остатки Сербского царства; столицу свою перенес он в ее средоточие, любимый им город Крушевац, и оттоле спокойно наблюдал за возраставшим развитием власти завоевателей.

Памятником благочестия Лазаря осталась одна именитая обитель, которой суждено было временно успокоить смертные его останки. Это монастырь Раваница на Ресаве, основанный им на берегах реки Равана по совету мудрой супруги Милицы, которая принимала участие в делах его правления по своему мужественному характеру еще при жизни Лазаря и наследовала царство его по смерти. Однажды, когда праздновал он вместе с воеводами в Крушеваце день своего ангела, взошла в трапезную храмину его княгиня в полном блеске царского величия и сказала ему: "Господин мой славный Лазарь, сколько ни было Неманичей древних, что их царствовало, а потом преставилось, никто из них не собирал денег, а все они строили на деньги свои задушбины*, на помин души своей, монастыри многочисленные; ты занял место их и собираешь добро свое в кучу, а нигде не ставишь задушбины, за то и не будет добра нам, ни здравия при жизни, ни памяти по смерти". Тронулся Лазарь мудрою речью супруги. "Слышите ли, господа сербские, - воскликнул он, - что говорит владычица Милица, будто нигде не строю я задушбины? Итак, хочу построить церковь Раваницы на Ресаве; украшу стены ее сребром, покрою главы ее золотом, наполню внутри дорогими каменьями". Все воеводы встали и поклонились князю своему. "Строй, владыко наш, церковь, - говорили они, - будет тебе это дело за душу и на здравие сыну твоему Стефану".

______________________

* Храмы и монастыри, строившиеся на пожертвования верующих во спасение души ("за душу").

______________________

Безмолвствовал один только младший зять княжеский, Милош Обилич, прекраснейший из всех витязей сербских. Заметил молчание его славный князь Лазарь и, подавая ему заздравную чашу, сказал: "А скажи ты мне что-нибудь о церкви, которую строю на помин души моей". Быстро встал юный Милош, но, приняв чашу, не пил из нее, а только молвил: "Похвала тебе, князь, на беседе твоей, но ныне ли время строить такую задушбину? Возьми, князь, книги цароставные и посмотри, что они сказывают. Настало время последнее, турки готовы взять царство; развалят они монастыри наши, что мы строим на помин души своей; развалят они и церковь Раваницы, которую хочешь ты строить из сребра и золота. Нет, лучше будем сечь мрамор и строить церковь из камня, чтобы никому из них не досталось ни камня, и когда возьмут турки царство Сербское, задушбина твоя вечно служить будет до суда Божия". Послушал князь зятя своего Милоша и с большим смирением соорудил церковь свою Раваницу, которая и доныне уцелела на память его.

Наконец невозможно было и самому князю Лазарю переносить долее насилий турецких; правители областей и самый парод приступали к нему, чтобы освободил их от ига. Лазарь явился деятельным поборником земли своей и звал к союзу с собою зятя Шишмана, краля Болгарского, хотя уже и данника турок, и венгров с венецианами. Один лишь голос раздался за постыдный мир, это был голос Вука Бран-ковича, старшего зятя Лазарева, женатого на дочери его Маре. Коварный воевода давно уже копал яму тестю своему и младшему его зятю Милошу, которого доблестям завидовал, и самой своей родине; но большинство голосов было за войну. Особенно горячо принял к сердцу воинский призыв владыка Эпира, дед знаменитого впоследствии Скандербега, Юрий Кастриот: в 1387 году он заманил в свои теснины 20 000 турок, и едва пять спаслось от меча сербов, предводимых Лазарем. Узнали турки, с кем предстояла им неизбежная брань; они заклялись на погибель сербов: весною 1389 года, смиривши греков и подвластные страны, султан Мурат двинул сам 300 000 войска и перешел западную часть Балкан.

Прежде начала брани еще однажды послал он требовать покорности от властителя сербского или звал его разведаться на поле Косово; но Лазарь отвечал кликом ратным ко всем своим воеводам, заклиная страшными клятвами тех, кто не выступит в поле. Все ополчение сербское собралось около Крушевац, и высоко была поднята крестовая хоругвь его. Спустились опять дружины на роковое поле Косово, где уже в третий и последний раз должна была решиться судьба Сербии; с тех пор это горькое имя уже никогда не умрет в народной памяти. Затмение солнца, которое всегда объясняют турки на беду христиан, еще более одушевило их мужество; не было недостатка отваги и на стороне сербской, если бы не измена Бранковича, который сносился с султаном и первые козни обрушил на врага своего, Милоша-воеводу; это было одно из самых светлых лиц народности сербской, столько же по красоте своей внешней, столько и по внутренним достоинствам. Не было ему равного между витязями, но Бранкович успел возбудить против него подозрение царственного тестя.

В Видов день, 15 июня, предстояла битва сербам; то был день Амоса-пророка, когда праздновал Лазарь своему святому покровителю и за четырнадцать лет перед тем положил основание обители Раваницы на помин души своей. Хотел и теперь Лазарь чествовать тот день, как бывало; накануне праздника он устроил трапезу на Косовом поле, но уже не строение монастыря занимало его; совещались вожди о распоряжениях битвы, долженствовавшей увековечить помин по душе их во всем православном славянстве. Лазарь сидел грустно, положив голову на правую руку; но вот подымает он золотой кубок и говорит: "Кого мне поздравить сею чашей? Если по старшинству, то старого Юга-Богдана, если по господству, то Вука Бранковича". И стал исчислять воевод своих по их достоинствам. Остановился он по молодечеству на зяте своем Милоше, но к приветствию присоединил укор, ибо душа его была уже исполнена подозрения. "Будь здрав, Милош, - сказал он, - сперва вера, а после невера, и в дар себе возьми кубок". Встал Милош и с поклоном сказал тестю: "Спасибо за кубок заздравный, но, не был никогда я не верен и не буду; завтра думаю на поле Косове положить душу за веру христианскую, а неверный сидит при тебе; завтраувидим, кто вера и кто невера". Сказав сие, вышел Милош из шатра княжеского с двумя своими задушевными друзьями витязями, оставив в недоумении и страхе все собрание.

На рассвете другого дня по совету святительскому Лазарь приготовил приобщением святых тайн себя и свое воинство к роковой битве, и умилительна была сия торжественная служба под шатрами на поле Косовом. Ничего уже не оставалось на душе князя Лазаря против его зятя; приобщились и три витязя, Милош и два его друга, Косайнич и Топлица, которые должны были самопожертвованием начать бой. Тайно пробрались они в стан турецкий, где неспокойно провели ночь султан и его советники, ожидая сильного напора от сербской отваги. Милош просил провести его в шатер султана, чтобы открыть некую тайну, и был принят как вестник от хотевшего изменить своей родине Вука. Став пред лицом султана, низко поклонился он, но в ту же минуту выхватил тайный нож и пронзил его. Ужас объял предстоявших. Воспользовавшись смятением, Милош поразил еще нескольких из вельмож и, выбежав из шатра к своим друзьям, бросился с ними на коней, но быстро разнеслась весть о поражении султана по всему стану сперва сотни воинов, а потом тысячи погнались за тремя сербами, и крыло соколиное не вынесло бы их из такой густой чащи; пали сперва оба товарища; горячо отбивался Милош, так что кровь текла из ноздрей его; три раза выскакивал он из толпы турок на бодром коне своем; и теперь на поле Косовом помечены места его отлетов, слывущие в народе скачками Милоша; но конь споткнулся, его окружили турки и живым привели перед лицом умирающего султана; доныне стоит на поле Косовом молельня турецкая там, где пролилась кровь Мурата.

Если бы в сию минуту общего испуга врагов всею силою ударили на них сербы, то это был бы решительный день их свободы; но весть о поражении султана не перенеслась в другой стан; там, напротив, ходила другая печальная весть, волновавшая умы. Говорили, что Милош, краса сербских витязей, надежда своей родины, ушел на заре к туркам. Не могли поверить, чтобы он решился на свой подвиг, и у всех в мыслях была его измена. Боязнь всеми овладела до такой степени, что Лазарю предлагали сложить оружие, но князь был непреклонен; сильною речью возбудил он ослабевшее мужество, и голос решимости подействовал на дружины сербские. Сто тысяч храбрых, хотя и втрое менее турок, стали в ряды; многие из самостоятельных владетелей Сербии не пришли на бой, думая возвыситься бедою Лазаря, но в числе полков был старец Юг-Богдан с своими девятью сынами, а из соседей один лишь Юрий Кастриот Албанский; перед средним полком стоял сам Лазарь и одушевлял дружины. Баязид-Молния, заменивший отца Мурата, подал знак к нападению. Быстрый напор турок встречен был сербами так живо, что немного спустя враги начали уже мешаться, уже левое крыло их было пробито и видели многих бегущих; но западный отряд, выдвинутый Баязидом, возобновил всю жестокость сечи; пять часов она длилась, а еще никто не мог решить, куда склонится победа. Пора была сербам освежиться новыми силами, пора даже проходила; изнуренные силы истощались перед многочисленнейшим неприятелем, а запасного их отряда все еще не было видно; в эту минуту все могло зависеть от ничтожного случая. Лазарь бился в первых рядах; истомивши коня, бросился он искать другого и на мгновение скрылся от взоров; уже прежде видели на нем кровь; довольно было сербам, все войско смутилось. Напрасно опять появился князь, напрасно напрягал силы, стараясь удержать пошатнувшихся; враги заметили волнение в рядах христианских и ударили на них всеми силами. Ничто не могло возвратить сербам порядок и мужество; гибли толпы бежавших, не вернулся домой ни один из витязей, оказавших чудеса отчаянной храбрости.

Отчего же вовремя не подоспел к сербам отряд запасный? Или не распорядились оставить его за собою? Нет, он был и простирался до двадцати тысяч, но во главе его стоял Вук Бранкович и в решительную минуту отвел назад свое войско. Если Милош сдержал свое слово, выдержал и Вук свой характер, и прозвище, данное ему впервые на пиру Лазаря оскорбленным витязем, прозвище неверы, изменника Вука, прильнуло навеки к его позорной памяти; ни время, ни добродушие славянское - ничто не в силах заглушить поныне той ненависти, которая кипит в сердце каждого серба при имени неверы и проклятого Вука. Хотя и выговорил он себе у турок господство над половиною проданного им отечества, но вскоре был убит воеводою Черной горы Бальшею, который хотя и не явился на Косово поле, но считал долгом отмстить изменнику кровь царя Лазаря.

Что же сам Лазарь? Один из последних поколебался он, когда уже все было проиграно, и тогда только пустил коня своего окольною тропинкой, чтобы искать спасения в бегстве, но конь его упал в яму и завяз; так настигли царственного витязя враги. Турки привели его в шатер умирающего их султана, и тут взоры Лазаря встретились со взорами того, кого оскорбил он именем изменника, со взорами горячо любимого им некогда зятя Милоша. Оба стояли готовою жертвою за отчизну и обняли друг друга; Господь даровал им сие последнее предсмертное утешение, чтобы взаимно успокоить их души. Мурат едва дышал, но еще пережил поражение сербов и еще достало у него последней силы произнести смертный приговор Лазарю и Милошу; перед его потухающими глазами скатились головы князя Сербского и его зятя. Скошен был лучший цвет сербского народа, все, что было свято и честно, отошло к милосердому Богу. Недаром прозвал народ Косовскую битву "пропастью царства Сербского".

Когда отсекли главу Лазаря на поле Косовом, никого не было из сербов, чтобы воздать ему последний долг, но тут случился молодой турок, родившийся от пленницы сербской; он сказал: "Турки, дорогие братья мои, ведь это глава государева; грешно пред Богом единым, если будут клевать ее орлы и вороны и топтать кони и молодцы". Взял он главу Лазаря, завил ее в полы своей одежды и спустил в кладенец, а тело лежало на Косовом поле, но и его не клевали орлы и не топтали кони. Поднялись молодые повозчики от Скопля белого города; они везли греков и болгар в Ниш и Видин и остановились ночевать на Косове, стали искать воды и навела их удача на воду кладенца; с молитвою зачерпнули и извлекли оттуда главу Лазаря; недалеко от кладезя обрели и тело бывшего царя, непричастное тлению, к которому приложили главу. Утром созвали соседних иереев, и стали они вопрошать усопшего как бы живого, куда изволит возлечь, в какую задушбину. И вот один из них отвечал за него; "Не изволит царь в чужую задушбину, но в свою красную Раваницу, что построил Лазарь еще при жизни, на помин души своей, на своем хлебе и на деньги свои и без слез сиротских!" Туда отнесли тело царево; там встретила его верная супруга Милица с малолетним сыном Стефаном, и там погребли его на своем обещании.

Мужественною рукою взяла царица кормило правления во дни малолетства сыновнего и мудро управила царством, и еще остатками славы отеческой осенил его деспот Стефан, причтенный и сам к лику святых. Когда же после него совершенно возобладали турки бедствующею Сербиею, священные останки Лазаря перенесены были в более сохранное место, в придунайские области Срема, где началось его княжение, и там положены в одной из обителей Фрушкой горы, между Саввой и Дунаем, которая доселе слывет горою Афонскою земли Сербской. Вердником называлась обитель и получила название Раваницы от той, которую создал сам Лазарь. Память его чествуется в день Косовской роковой битвы, 15 июня, когда вместе с ним угасли слава и благоденствие земли Сербской.

Впервые опубликовано: Муравьёв А.Н. Жития святых Российской Церкви, также иверских и славянских, 1859.

Муравьёв Андрей Николаевич (1806-1874) камергер российского императорского двора; православный духовный писатель и историк Церкви, паломник и путешественник; драматург, поэт. Почётный член Императорской академии наук (1836).