С.Я. Надсон
Грезы

Посвящается Алексею Николаевичу Плещееву

1

Когда, еще дитя, за школьною стеною,
С наивной дерзостью о славе я мечтал,
Мне в грезах виделся пестреющий толпою.
Высокий, мраморный, залитый светом зал...
Был пир — веселый пир в честь юной королевы,
И в замке ликовал блестящий круг гостей:
Сюда собрались все прекраснейшие девы
И весь железный сонм баронов и князей...

День промелькнул в чаду забав и развлечений:
Рога охотников звучали по лесам,
И много горных серн и царственных оленей
Упало жертвами разгоряченным псам.
А ночью дан был бал... Сияющие хоры
Гремели музыкой... меж мраморных колонн
Гирлянды зелени сплеталися в узоры,
И зыблилась парча девизой и знамен...
Всю ночь один другим сменялись менуэты,
Под звуки их толпа скользила и плыла,
И отражали шелк, и фрезы, и колеты
С карниза до полу сплошные зеркала...

Но близок уж рассвет, и гости утомились:
«Певца, — зовут они, — пусть выйдет он вперед!
Чтоб пир наш увенчать, чтоб всем мы насладились,
Пусть песню старины пред нами он споет!»
И, робкий паж, вперед я выступил... Смиренно
Пред королевой я колено преклонил,
Поднялся, звонких струн коснулся вдохновенно,
И юный голос мой чертоги огласил...

Вначале он дрожал от тайного смущенья,
Но уж слетел ко мне мой благодатный бог,
Уж осенил меня крылами вдохновенья,
И звукам гибкость дал, и взор огнем зажег,
И вот, безвестный паж, я властвую толпою!..
Я покорил ее... Я вижу с торжеством,
Как королева ниц склонилась головою,
Как жадно рыцари внимают мне кругом,
Я вижу очи дев, горящие слезами,
Полузакрытые в волненьи их уста,

И льется песнь моя широкими волнами,
Как горная река — кристальна и чиста.
И льется песнь моя, и мощною грозою
Гремит, рассыпавшись, на стонущих струнах...
Не гром ли божьих туч ударил над землею,
Не стрелы ль молнии сверкнули в небесах?..
Как грозен был удар!.. Казалось, своды зала
Внезапно дрогнули, и дрогнула земля,
И люстра из сквозных подвесок хрусталя
На серебре цепей, померкнув, задрожала...
Но буря пронеслась, и струны недвижимы...
И вновь звучат они под беглою рукой,
Как будто крыльями трепещут серафимы,
Как будто дальний звон несется над толпой...
Молитвенный напев чарует и ласкает,
И вот последний звук, как легкий фимиам,
Как чистый аромат, сквозь окна отлетает
К дрожащим звездами бездонным небесам!

Я кончил...

            Все уста окованы молчаньем,
Все груди поднял вздох... Но вот к моим ногам
Упал венок, и нет конца рукоплесканьям,
И нет числа меня осыпавшим цветам!..

Гремит и стонет зал, волнуясь предо мною;
Растет приветный гул несчетных голосов:
Так хмурый лес шумит, взволнованный грозою,
Так море в бурю бьет о скалы берегов.
Гремит и стонет зал; но гром рукоплесканий
Я слышу как во сне... Душа моя полна
Иных заветных дум и пламенных желаний,
Иной награды ждет в смущении она.
Ты, чей приветный взгляд звездою путеводной
Сиял передо мной, чья красота зажгла
Во мне восторг певца, могучий и свободный,
О, неужели ты меня не поняла?..
Безумец! Отгони напрасные мечтанья!
Священен трон ее!.. Молись... благоговей!
Не дерзостной любви тревоги и желанья,
А раболепный страх повергни перед ней!

Но верить ли очам: она встает!.. Мгновенно
Затихшая толпа ей очищает путь...
Глаза ее горят светло и вдохновенно,
Под золотом парчи высоко дышит грудь...
Она идет ко мне — идет легка, как греза,
Чаруя прелестью улыбки и лица,
И вот с ее груди отколотая роза
Трепещет уж в руке счастливого певца!..

Так в детстве я мечтал...

2

                                        С тех пор умчались годы,
И нет их, ярких снов фантазии моей:
Я стал в ряды борцов поруганной свободы,
Я стал певцом труда, познанья и скорбей!
Во славу красоты я гимнов не слагаю,
Побед и громких дел я в песнях не пою,
Я плачу с плачущим, со страждущим страдаю,
И утомленному я руку подаю!
И пусть мой крест тяжел, пусть бури и сомненья,
Невзгоды и борьбу принес он мне с собой, —
Он мне дарил зато и светлые мгновенья,
Мгновенья радости высокой и святой!

Я помню ночь: бледна, как тяжело больная,
Она слетала к нам с лазурной вышины,
С несмелой ласкою серебряного мая,
С приветом северной задумчивой весны.
Все окна в комнате мы настежь отворили
И, с грохотом колес по звонкой мостовой,
К себе и эту ночь радушно мы впустили
На скромный праздник наш, в наш угол трудовой...
А чуть вошла она — чуть аромат сирени
Повеял в комнате — и тихо вслед за ней
Вошли какие-то оплаканные тени,
Каких-то звуков рой из мглы минувших дней...
Тем, кто закинут был в столицу издалека,
Невольно вспомнились родимые края,
Убогое село, и церковь, и поля,
И над немым прудом недвижная осока;
Припомнился тот сад, знакомый с колыбели,
Где в невозвратные, младенческие дни
Скрипели весело подгнившие качели
И звонкий смех стоял в узорчатой тени;
Крутой обрыв в саду, беседка над обрывом,
Тропинка, в темный лес бегущая змеей,
И полосы хлебов с их золотым отливом,
И мирный свет зари за сонною рекой...
И наш кружок примолк...

                                                Суровые лишенья,
Нужда, тяжелый труд и длинный ряд забот
Томили долго нас... мы жаждали забвенья —
И с тихой песнею любви и примиренья,
Как в детских снах моих, я выступил вперед.
Не пышный зал горел огнями предо мною:
Здесь, в бедной комнатке, тонувшей в полумгле,
Сияла только мысль нетленной красотою
В венце из терниев на царственном челе!
И голос мой звучал не для пустой забавы
Пресыщенной толпы земных полубогов:
Не требуя похвал, не ожидая славы,
Как брат я братьям пел, усталым от трудов.
Я пел сплотившимся под знаменем науки,
Я пел измученным тяжелою борьбой,
Чтоб не упали их натруженные руки,
Чтоб не рассеялся союз их молодой;
Я пел им светлый гимн, внушенный упованьем,
Что только истине победа суждена,
Что ночь не устоит перед ее сияньем,
Что даль грядущего отрадна и ясна;
И всё, что на душе от черного сомненья
Я сам, как ценный клад, в ненастье сохранил —
Все лучшие мечты, все смелые стремленья —
Всё в звуки песни той я вольно перелил!..

Я смолк... Мне не гремят толпы рукоплесканья,
Не падают к ногам душистые венки!
Наградою певцу минутное молчанье
Да чье-то теплое пожатие руки...
Но что со мной?.. О чем, откуда эти слезы?..
Как горд, как счастлив я, как ожил я душой!..
О родина моя, прими меня — я твой!..
И блекнут яркие младенческие грезы,
И осыпаются их призрачные розы
Пред счастьем, наяву блеснувшим предо мной!..

        1882-1883

Семен Яковлевич Надсон (1862—1887) — поэт, мемуарист.