| ||
|
В. Гусев. Стихи. Т. 2: «Марево». Киев, 1912. Фейга Коган. «Моя душа»: Книга стихов. М., 1912. П. Бобринский. «Стихи». СПб., 1912. С. Алякринский. «Кактусы»: 2-я брошюра стихов. М., 1912. Ада Чумаченко. «Стихи». М., 1912. Ник. Животов. «Южные цветы»: Стихотворения. Книга 2. Ананьев, 1912. Ю. Балтрушайтис. «Горная тропа»: 2-я книга стихов. М., 1912 Есть поэты «ходкие», у которых поэзия превратилась в ремесло, в настоящий реверанс перед публикой: но есть и другой класс «поэтов», никому неизвестных, но многочисленных. Их, подлинно, легион: выгнанные гимназисты, спившиеся чиновники, благородные адвокаты, князья и графы... какое разнообразие профессий и положений в обществе и какое тупое однообразие затасканных строф, убожества поэтического матерьяла! Семь таких сборников перечислены выше. Гусев, Бобринский, Животов... Впрочем, фамилии тут не при чем: это — Панургово стадо, и безразлично — какой штемпель и на какой обложке он поставлен. Получается впечатление, будто прочитан огромный, оглушающий том пошлостей. Только не кричат теперь уже эти литераторы: «И я, и я!», не тянут рук, как раньше, а сплошной самодовольной массой лезут на русский Парнас: о, они знают, они уверены, что там и им уготовано место! Омерзительно сознаться в таком состоянии современной поэзии, но нельзя не считаться с действительностью... В самом деле, как можно разбирать «произведения» вышеуказанных авторов по существу, если все они пишут об одном и одинаковым образом? С. Алякринский воспевает кактусы, а гр. Бобринский вторит: «огромных кактусов тяжелые листы сплетаются в узор причудливый и странный». Гр. Бобринский воспевает узоры, а г-жа Чумаченко вторит: «Созвездья узором строгим»,— причем слово «узор» на 90 стр. повторяется ровно 17 раз. И т.д. Все — об одном и одинаковым образом, автоматически, как хорошо вытверженный урок. И достоинства, и недостатки у всех — одни: плохое знание родного языка, декадентские устарелые выпады, неубедительная рассудочность и отсутствие новых образов, стремление к «ужасной» (как говорят институтки) оригинальности, кое-где удачные соединения слов. Последнего, кстати, очень мало («за плетнем, где зреет сизый и тяжелый виноград... над узлами гибких лоз» — А. Чумаченко; «кровь, надуй пустые вены» — гр. Бобринский; «старый мельник, черт со млина с головы до ног в муке. Вся округа, вся долина, десять сел в его руке» — Ник. Животов). Попадается и явно чужое: «в золотистое сердце ромашки золотая впи-лася (!) пчела», «был званый вечер в графской вилле» (г-жа Чумаченко и г. Животов, наверное, знают и Фета и В. Гофмана — предков этих строк). У того же Н. Животова стих<отворение> «Кожелуп» сделано для пения под гитару: точь-в-точь, как известный романс «Гляжу, как безумный, на черную шаль...» Скучнее и серьезней других Ю. Балтрушайтис, целиком символичный и риторичный. Вторая книга его ничуть не выше первой. «Южные цветы» Н. Животова после его же «Клочьев нервов» — значительный шаг назад. Здесь царит уличная циничная и развязная грубость (не экзотика!), а такие стих<отворения>, как «Светка» и «Пикник» (с тонкой строкой: «Одинаковы все пикники!») непонятно-счастливо избежали применения ст. 1001-й. Ада Чумаченко, подделка под В. Брюсова: накипь последнего служит оправой г-же Чумаченко. П. Бобринский, Ф. Коган (несмотря на ликующее предисловие Ю. Айхенвальда) и особенно Гусев безнадежны. И самый интересный из семи — С. Алякринский. Если его притянет, подобно магниту, конкретность и если он молод,— от него мы вправе ждать веянья крыльев истинной поэзии — в будущем. А сейчас, говоря словами г-на Бобринского, у всех: «Мотивы старые, песни забытые, бездонной пылью забвенья покрытые»... Впервые опубликовано: Новая жизнь. 1912. № 10. С. 278-279.
Владимир Иванович Нарбут (1888 — 1938) — русский писатель, поэт и литературный критик, редактор, акмеист. | ||
|