| ||
|
У графини Б. было много гостей; была полночь, на свечах нагорело, и жар разговоров ослабевал с уменьшающимся светом: уже девушки перетолковали обо всех нарядах к будущему балу, мужчины пересказали друг другу обо всех городских новостях, молодые дамы перебрали по очереди всех своих знакомых, старые предсказали судьбу нескольких свадеб; — игроки рассчитались между собою и, присоединившись к обществу, несколько оживили его рассказами о насмешках судьбы, произвели несколько улыбок, несколько вздохов, но скоро и этот предмет истощился. Хозяйка, очень сведущая в светском языке, на котором молчание переводится скукою, употребляла все силы, чтобы расшевелить болтливость усталых гостей своих; но тщетны были бы все ее усилия, если бы нечаянно не взглянула она в окно. К счастию, тогда комета шаталась по звездному небу и заставляла астрономов вычислять, журналистов объявлять, простолюдинов предсказывать, всех вообще толковать о себе. Но никто из всех этих господ не был ей столько обязан, как графиня Б. в это время: в одно мгновение, по милости графини, комета соскочила с горизонта прямо в гостиную, пробралась сквозь неимоверное количество шляп и чепчиков — и была встречена также неимоверным количеством разных толкований, и смешных и печальных. Одни в самом деле боялись, чтобы эта комета не напроказила, другие, смеясь, уверяли, что она предзнаменует такую-то свадьбу, такой-то развод и проч. и проч. "Шутите, — сказал один из гостей, который, век свой проводя в свете, занимался астрономиею par originalite, — шутите, а я помню то время, когда один астроном объявил, что кометы могут очень близко подойти к земле, даже наткнуться на нее, — тогда было совсем не до шуток". "Ах! Как это страшно! — вскричали дамы. — Ну скажите же, что тогда будет, когда комета наткнется на землю? земля упадет вниз?" — проговорили несколько голосов. "Земля разлетится вдребезги", — сказал светский астроном. "Ах, Боже мой! Стало быть, тогда и будет представление света", — сказала одна пожилая дама. "Утешьтесь, — отвечал астроном, — другие ученые уверяют, что этого быть не может, а что земля приближается каждые 150 лет на градус к солнцу и что, наконец, будет время, когда земля сгорит от солнца". "Ах, перестаньте, перестаньте, — вскричали дамы. — Какой ужас!" Слова астронома обратили всеобщее внимание; тут началися бесконечные споры. — Не было несчастий, которым не подвергался в эту минуту шар земной: его и жгли в огне, и топили в воде, и все это подтверждалось, разумеется, не свидетельствами каких-нибудь ученых, а словами покойного дядюшки-камергера, покойной штате -дамы тетушки, и проч. "Послушайте, — наконец сказала хозяйка, — вместо споров пусть каждый из нас напишет об этом свои мысли на бумаге, потом будемте угадывать, кто написал такое и такое мнение". "Ах, будемте, будемте писать", — вскричали все гости... "Как прикажете писать? — робко спросил один молодой человек. — По-французски или по-русски?" "Fi done — mauvais genre! — сказала хозяйка. — Кто уже ныне не пишет по-французски? Messieurs et Mesdames! Надобно писать по-русски". Подали бумаги; многие тотчас присели к столу, но многие, видя, что дело доходит до чернильниц и до русского языка, шепнули на ухо своим соседям, что им еще надобно сделать несколько визитов, и — исчезли. Когда было написано, все бумажки были смешаны, и всякий по очереди прочитывал вынутую им бумажку; вот одно из мнений, которое нам показалось более других замечательным и которое мы сообщаем читателям. I Решено; настала гибель земного шара. Астрономы объявили, глас народа подтверждает их мнение; этот глас неумолим, он верно исполняет свои обещания. Комета, доселе невиданная, с быстротою неизмеримою стремится на землю. Лишь зайдет солнце, вспыхнет зарево страшного путника; забыты наслаждения, забыты бедствия, утихли страсти, умолкли желания; нет ни покоя, ни деятельности, ни сна, ни бодрствования; и день и ночь люди всех званий, всех состояний томятся на стогнах, и трепетные, бледные лица освещены багровым пламенем. Огромные башни обращены в обсерваторию; день и ночь взоры астрономов устремлены на небо; все прибегают к ним, как к богам всемогущим; слова их летят из уст в уста; астрономия сделалася наукою народною; все вычисляют величину кометы, скорость ее движения; жаждут ошибок в вычислениях астрономов и не находят. "Смотри, смотри, — говорит один, — вчера она была не больше Луны, теперь вдвое... что будет завтра?"... "Завтра набежит на землю и раздавит нас", — говорит другой... "Нельзя ли уйти на другую сторону шара?" — говорит третий... "Нельзя ли построить подставок, оттолкнуть ее машинами? — говорит четвертый. — О чем думает правительство?"... "Нет спасения! — кричит молодой человек, запыхавшись. — Я сейчас из башни — ученые говорят, что, прежде нежели она набежит на землю, будут бури, землетрясения, и земля загорится"... "Кто против Божия гнева?" — восклицает старец... Между тем течет время, с ним возрастают величина кометы и ужас народный; уже видимо растет она; днем закрывает солнце; ночью огненною пучиною висит над землею; уже безмолвная, страшная уверенность заступила место отчаяния; не слышно ни стона, ни плача; растворены тюрьмы: вырвавшиеся преступники бродят с поникшим челом между толпами; редко, редко общая тишина и бездействие прерываются: то вскрикивает младенец, оставленный без пищи, и снова умолкнет, любуясь страшным небесным зрелищем; то отец обнимает убийцу сына. Но подует ли ветер, раздастся ли грохот, толпа зашевелится — и уста всех готовятся к вопросу, — но его боятся вымолвить. В уединенной улице одного европейского города восьмидесятилетний старец у домашнего очага приготовлял себе пищу: вдруг вбегает к нему сын его. "Что ты делаешь, отец мой?" — он восклицает. — Что делать мне? — отвечает спокойно старец. — Вы все оставили — бегаете по улицам — а я между тем голодаю... "Отец! Время ли теперь думать о пище?" — Точно так же время, как и всегда... "Но наша гибель"... — Будь спокоен; пустой страх пройдет, как и все земные бедствия... "Но разве ты потерял слух и зрение?" — Напротив, не только сохранил то и другое, но еще сверх того нечто такое, чего нет у вас: — спокойствие духа и силу рассудка; — будь спокоен, говорю тебе, — комета явилась нежданно и пропадет так же — и гибель земли совсем не так близка, как ты думаешь; земля еще не достигла своей возмужалости... внутреннее чувство меня в том уверяет... "Отец мой! ты во всю жизнь свою верил больше этому чувству или мечтам своим, нежели действительности! Неужели и теперь ты останешься преданным воображению?.. Кто тебе поручится за истину слов твоих?.. — Страх, который вижу я на лице твоем и тебе подобных!.. Этот низкий страх несовместим с торжественною минутою кончины... "О ужас! — вскричал юноша. — Отец мой лишился рассудка"... В самое то мгновение страшный гром потряс храмину, сверкнула молния, хлынул дождь, ветер снес крыши домов: — народ упал ниц на землю... Прошла ночь, солнце осветило небо, тихий Зефир осушал землю, орошенную дождем... люди не смели поднять преклоненных глав своих, наконец, осмелились, — им уже мнится, что они находятся в образе духов бестелесных... Наконец встают, оглядываются: — те же родные места, то же светлое небо, те же люди. — Невольное движение подняло взоры всех к небу: — комета удалялась с горизонта... II Настал общий пир земного шара; нет буйной радости на сем пиру; не слышно громких восклицаний! Давно уже люди отвыкли от ударов грусти, давно уже живое веселье претворилось для них в тихое наслаждение, в жизнь обыкновенную; уже давно они переступили чрез препоны, не допускавшие человека быть человеком; уже исчезла память о тех временах, когда грубое вещество посмеивалось усилиям духа, когда нужда уступила необходимости: времена несовершенства и предрассудков давно уже прешли вместе с болезнями человеческими, земля была обиталищем одних царей всемогущих, никто не удивлялся прекрасному пиру природы; все ждали его, ибо давно уже предчувствие оного в виде прелестного призрака являлось воображению избранных. Никто не спрашивал о том друг друга; торжественная дума сияла на всех лицах, и каждый понимал это безмолвное красноречие. Тихо земля близилась к солнцу, и непалящий жар, подобный огню вдохновения, по ней распространялся. Еще мгновение — и небесное сделалось земным, земное небесным. Солнце стало землею и земля солнцем... Впервые опубликовано: Московский вестник. 1828. Ч. 10. № 14.
Владимир Фёдорович Одоевский, князь (1803-1869) — русский писатель, философ, музыковед и музыкальный критик, общественный деятель. Член-учредитель Русского географического общества. | ||
|